Нукер Тамерлана

 — Сидишь, сидишь… Охотиться вот не стал. Из-за тебя, между прочим… Да ладно, — он пожевал губами, пытливо вглядываясь в собеседника. — Теперь я тебе откроюсь. Я знал, что неспроста явился ты ко мне, что с тобой связана какая-то тайна. Аллах милостив ко мне, но лишь в этот день, в этот миг я понял, сколь велико его благоволение. Оно неизмеримо. Но что мне делать с тобой, гонец? Ты принес мне вести, от которых сердце мое забилось юношеской радостью. Ты спас моего внука. Ты служишь мне и готов служить далее, пока Аллах всемогущий не вернет тебя назад в твой век. Так?

— Так, — сказал Дмитрий. Предупрежден Тамерлан, значит. Интересно кем?

— Так, — протянул Тамерлан, почесывая больное колено. — Но человек несовершенен и совершает ошибки. Ты тоже совершил ошибку. Знаешь, какую? Ты пообещал, что беседа с тобою станет наградой мне, и твое обещание слышал не только я. Ты сдержал обещание, но что с того? Истинную причину твой дерзости я теперь понял. Но кто, кроме меня, еще ее поймет?

— Ошибку? — переспросил Дмитрий. — Ошибкою может быть лишь косноязычие взволнованного иноземца.

— Хм… — Хромец оставил колено в покое, с новым интересом вглядываясь в Дмитрия. — Ты не так прост, эмир Димир.

Дмитрий усмехнулся.

— Посол не может быть простаком, — сказал он. — А я, хазрат эмир, направлялся во главе посольства ко двору прямого твоего потомка султана Омара, царствующего в Мачине[40]. Я вез письмо со словами дружбы и уважения. Я вез ему богатые дары. Но я не добрался до столицы, не встретился с султаном Омаром. Вместо этого мне была уготована встреча с его далеким пращуром, родоначальником многих династий славных государей. Придворный астролог моего отца, составлявший гороскоп на час моего рождения, утверждал, что в возрасте тридцати лет меня ожидает небывалое и великое странствие. Мне как раз было тридцать лет, и впервые я покидал страну со столь важной миссией. Я думал, что это и есть великое и небывалое странствие, которое предрекал ученый муж. Я не думал, что у провидения Божьего иные планы и мне суждено стать посланцем сквозь время. Но получилось так, что той же волею провидения я потерял все: свое время, свою родину, свой кров. Даже моя одежда — и та осталась далеко на краю времен: я вошел в твой мир нагим, как новорожденный. Я вернусь в свое время, мне обещано возвращение. Я вернусь и вновь обрету то, что утратил. Вновь обрету положение, которого достоин по праву рождения. Но разве при тебе я не могу быть тем, кем я рожден, — эмиром? Быть не в числе простых воинов, а стоять во главе их. Я присягнул тебе, я поклялся тебе клятвой верности. Я скажу: дай мне тридцать тысяч войска, и твои враги не будут знать покоя ни днем, ни ночью, ни утром, ни вечерней зарей. Я буду сражаться и ждать того мига, когда окончится срок моей службы тебе и я вернусь назад, в те времена, где мне и положено быть.

— Тридцать тысяч войска? — тихо спросил Тамерлан.

— Да, — твердо сказал Дмитрий. — И куда бы ты не отправил меня, я вернусь оттуда с победой.

— Хм… — буркнул Тимур.

— Для начала дай мне тысячу, — упрямо сказал Дмитрий. — И проверь меня. Я водил войска в походы не раз.

Лицо Хромца стало непроницаемым, глаза превратились в узкие щелки.

— Помолчи, — резко бросил он. Словно каркнул.

Як Безумец проснулся столь же быстро и внезапно, как и уснул. Перед самым пробуждением он пнул Дмитрия пяткой по бедру, а затем резко поднялся и сел. Дервиш протер глаза со сна и поскреб пятерней бритое темя, сердито бормоча под нос. Это не прошло мимо внимания Тамерлана. Хромец воззрился на дервиша. От Яка ожидать было можно чего угодно, и Дмитрий замер. Джавляк отхаркался и беззастенчиво сплюнул, утер губы грязным рукавом и выдал:

— Что смотришь, эмир? Вином бы, что ли, угостил. Как в прошлый раз, когда я тебе колечко отыскал.

“Так, — подумал Дмитрий, — выходит, вы уже знакомы. Интересное дело. И колечко фигурирует. Отыскал? Как, где и когда? Новостей просто косяк. И ни одной понятной”.

Тамерлан медленно кивнул дервишу и ответил:

— Ты получишь вина, сколько захочешь. Потерпи.

— Ты обещал, — громко заявил джавляк.

И тут же потерял всякий интерес к Тимуру, начав демонстративный поиск блох в своей грязной хламиде. Повел себя, как обычно, по-сумасшедшему.

Хромец усмехнулся.

— Лови, — сказал он. И что-то кинул дервишу. Дмитрий заметил желтый блеск. Як Безумец поймал кольцо на лету, поднес к самым глазам и довольно осклабился.

— Золото!

— Ты его нашел, святой брат, — сказал он. — Пусть оно тебе и достается.

Джавляк проворно спрятал кольцо в складках своей рвани.

— Я помолюсь за тебя, — пообещал он Тамерлану.

— Помолись, святой брат, помолись, — миролюбиво проговорил эмир.

— И место покажу хорошее, где мечеть ставить, — бесцеремонно перебил его джавляк. — Я ведь с ним пойду. — Дервиш махнул на Дмитрия: — С ним. Не с тобой. До тебя мне нет дела.

Хромец чуть приподнял тяжелые веки.

— Хорошо, святой брат, — согласился он мирно.

У Дмитрия от их диалога голова шла кругом. “Ладно, я у Яка все выясню, — пообещал он себе. — Чуть позже. Не захочет отвечать, силой вытрясу”. Правда, он не был уверен, что силой удастся вытрясти из джавляка хоть что-нибудь, если тот не захочет отвечать.

— Тайное пусть остается тайным, — буркнул дервиш и вновь уткнулся в свое рубище.

“Эту фразу я уже слышал, — отметил про себя Дмитрий. — Пророк, черт тебя дери. Ясновидящий”.

— Эмир Димир, — сказал Тамерлан, — вестник из грядущего. — Заметно было, что слова эти дались ему с трудом. — Слушай меня. То, откуда ты явился ко мне, и как ты явился ко мне, должно остаться тайной. Пусть печать молчания вновь скрепит твои уста, как и прежде. Ты понял?

— Да, хазрат эмир, — ответил Дмитрий. — Никто и никогда не узнает правды о том, откуда и как я пришел к тебе. Я буду тем, кем ты велишь мне быть.

— Хорошо, — одобрительно сказал Хромец. — Я придумаю, кем тебе быть. Я принимаю твою службу, но она будет такой, какой захочу я. Ты слышишь?

— Слушаю и повинуюсь.

— Хорошо, — повторил Тамерлан. — Ты упомянул о посольстве…

— Я следовал ко двору правителя Мачина султана Омара, твоего прямого потомка, чтобы заручиться его милостью и поддержкой, а затем продолжить путешествие в Самарканд, где правит шах Хусейн — и он ведет свой род от тебя, — чтобы постичь свет истинной веры и поклониться твоей усыпальнице…

Тамерлан вздрогнул.

Дмитрий умолк, пережидая момент. Нелегко проглотить Хромцу, что для вестника из грядущего он — старый, испытанный временем покойник.

— Моей усыпальнице… — проговорил эмир. — Значит, тебе известен час моей смерти?

— Час твоей смерти мне неизвестен. Но я знаю, когда ты умрешь.

— Ну… — тяжело выдавил из себя Хромец.

— По преданиям, ты умер во время своего последнего похода, не завершив его.

— Какого похода?

— На богдыхана[41]. Где и как, мне неизвестно.

— Почему?

— За давностью лет правда о твоей жизни перемешалась с выдумкой. Я не буду тебе лгать ради собственной корысти.

“Я уже и так наврал с десять коробов, — холодно подумал Дмитрий. — Но ты об этом никогда не узнаешь”.

Тимур опустил голову и задумался.

— А ты, эмир Димир, не боишься говорить мне в глаза о моей же смерти? — тихо спросил он.

— А разве мои слова могут изменить предначертанного роком? — так же тихо спросил Дмитрий в ответ. — Если бы ты боялся смерти, стал бы ты тем, кто ты есть?

Тимур медленно поднял взгляд на него.

— Посол… — проговорил он. — Твой правитель знал, кого посылать с посольством… Назови мне имя своего государя из далекого грядущего. Я хочу знать его.

— Султан Велимир, — не моргнув, ответил Дмитрий. — А земля моя называется Америка. — Удобно. Новый Свет пока не открыт. Простор для фантазий.

— Мерика? — переспросил Хромец, делая ударение на последнем слоге. — Султан?!

— Я назвал своего государя приличествующим ему титулом на твоем языке, — пояснил Дмитрий.

— А как его называете вы?

— Президент, — сказал Дмитрий.

— Па-ре-зид… — попытался повторить Тимур и махнул рукою. — Пусть уж лучше будет султаном. — Он помолчал и продолжил, наклоняясь корпусом к Дмитрию: — Ты родом из грядущего… О, Аллах велик… А я хочу знать, каково оно будет, грядущее. Я хочу знать о своих потомках, которые царствуют в столь далеком грядущем. И ты мне все расскажешь — в том и будет твоя служба. Пока я не решу иначе. Награда моя будет щедрой. Ты и так ее уже заслужил спасением моего внука.

— Позволь сказать тебе, хазрат эмир, — осторожно произнес Дмитрий, — что в твоей воле меня наградить, как ты этого пожелаешь. Но к чему мне богатства здесь? Я вошел в твой мир нагим, как праотец Адам. И таким же я вернусь в свой мир, в свое время, я не сомневаюсь.

Тимур замолчал, обдумывая слова Дмитрия, а затем его лицо стало насмешливым и недовольным одновременно.

— Но сейчас же я вижу на тебе штаны? — едко осведомился он.

— Пока я здесь…

— Вот пока ты здесь, ты не будешь мне перечить, — перебил Хромец.

— Прости, хазрат эмир…

— То-то же… — проворчал Тимур.

Глава десятая. НАГРАДА

Новенький халат темно-абрикосового цвета. Обшитый серебряной тесьмой, с тиснеными на ткани бутонами цветов. Шитый золотом пояс. Кривой нож с серебряной рукоятью в кожаных ножнах. Изогнутая полумесяцем арабская сабля. Изящная. Изукрашенная. Тонкая, полупрозрачная синь ткани тюрбана усыпана мелкими блестками. Коричневый, с серебряным позументом, длинный кафтан. Красные в желтую полосу шаровары заправлены в мягкие сапоги с низкими голенищами. Сапоги тоже красные, с кокетливо загнутыми носками.

— Да я просто франт, — буркнул Дмитрий, снимая невидимую пылинку с рукава.

* * *

Мои расчеты полностью себя оправдали, и все переменилось, словно по мановению волшебной палочки. Из простого пехотинца-наемника, готового сложить голову за горстку золота, я в мгновение ока превратился в значительную фигуру — посла. Посла от выдуманного мною отмороженного народца, предпочитающего всем остальным земным благам войну и считающего меч осью мира. Только с небольшим изменением в легенде: посольство направлялось к самому Тамерлану, но по пути подверглось нападению разбойников-туркмен и в завязавшейся схватке погибли все, кроме меня. Я же заблудился в раскаленной пустыне. И выжил. Я пересек пустыню — с помощью высших сил, которые во сне перенесли меня через гибельные, безводные пески.

Возможно, я и сглупил, раскрыв Тимуру, что являюсь пришельцем из будущего. Легенда, предложенная Хромцом, гораздо удобнее той, что придумал я. По его легенде я не стал бы, как теперь, заложником собственной тайны.

Но, оставшись наедине с самим собой в новом своем жилище — палатке, которую тотчас разбили для меня в самом сердце стана, где шатры знати, словно планеты по орбитам, окружают светило — шатер Тимура, я долго взвешивал все “за” и “против” и все-таки счел, что моя легенда лучше.

Возможно, быть просто послом гораздо проще — есть свои плюсы, особенно в том, что касается свободы. Поболтался при дворе Тамерлана, сколько захотел, а надоело — рванул, куда глаза глядят: мол, погостил, пора и честь знать, и возвращаться на родину служба зовет. А теперь Тамерлан так просто меня не отпустит — я ведь послан служить ему верой и правдой. Теперь служи и не рыпайся.

Ни десяти тысяч войска, ни даже тысячи я пока не получил. Вообще-то я и не стремлюсь гарцевать на борзом коне перед полком и молодецки покрикивать: “Шашки наголо!” Рассчитывал, что гонец из грядущего окажется для Хромца ценнее, нежели еще один тысячник. Воевод у Тимура и без меня хватает, и на место каждого погибшего в бою претендентов хоть отбавляй. Однако если Хромцу все-таки вздумается поставить меня во главе отряда, я смущаться не буду. Справлюсь.

Я не верю в существование машины времени там, в Питере, — ее нет и не может быть. Я не верю в существование параллельных реальностей и прочих сопряженных миров — никто не сможет убедить меня в их существовании.

Я не спал ночь, вспоминая вехи на пути “покорения Тамерлана”. Все без исключения: и чудесное шестое чувство, вдруг проклюнувшееся у меня; и странное появление дервиша, посланного ко мне святым Хызром; и спасение Халиль-Султана; и даже убитого мною негра-гвардейца… И в особенности — мимолетное признание Тамерлана, что Хромец был предупрежден о моем появлении, о связанной с ним тайне. Постарался в деталях припомнить все, что со мной произошло за месяцы, проведенные в прошлом.

Странная картинка получалась. Словно путь от точки, где я очнулся на горячем песке под палящим солнцем, до критической точки разговора с Тимуром был выстлан красной ковровой дорожкой. И я топал себе и топал, отвлекаясь на ужасающие реалии действа, творящегося вокруг, ошалевая от него, почти сходя с ума, и не замечал, что дается-то мне все как-то чересчур легко.

Бред какой-то: приключения при условии непременного выигрыша. Воплощенные подростковые грезы о запредельной собственной значимости для Вселенной с уклоном в ролевые игры на конкретном историческом материале. Почему? Почему я постоянно возвращаюсь к мысли, что грежу? Хотя само появление подобной мысли указывает на критическое отношение к участию в фантасмагорическом, до мельчайших подробностей детализированном, неспешном, как сама жизнь, действе.

Если это сон, то очень не похожий на сновидение, реалистичный до того, что сшибает с катушек. А с другой стороны, в правдоподобии его, если оставить в стороне его максимальное приближение к реальности в деталях, тоже можно усомниться. Бывает же так: человеку снится сон, но он знает, что спит и может проснуться, если того захочет. Я помню странное состояние такого сновидения: какая-то подвешенностъ, отстраненность и в то же время полное включение в реалии. Но там эти реалии не так четки, приходится признать.

Но здесь желание проснуться не срабатывает. Жизнь или сон — вот в чем вопрос. Провал в прошлое или же провал в себя, в собственный одурманенный мозг? Что происходит на самом деле? Стоило добиться разговора с Хромцом, и словно пошла какая-то цепная реакция: непонятно, то ли я начал прозревать, то ли схожу с ума?

Я до рассвета искал ответа на этот вопрос. И в конце концов стал склоняться к мнению, что все вокруг — это галлюцинация.

События выстроились в четкую логическую цепочку. Началась она с момента, когда анестезиолог в стоматологической клинике сделала мне инъекцию в вену, давая наркоз. Если бы я провалился в “дырку во времени”, находясь в полном сознании, если бы меня шарахнуло молнией какой-нибудь! Препарат, которым меня накачали, — вот краеугольный камень всех последующих переживаний. Одурманенный мозг и создал на время действия наркоза параллельную реальность. Чтобы не скучно было. Я и не скучаю…

Но почему Средняя Азия времен Тимура? Искать связи между книгой, подаренной мною покойному Велимиру, и временем, которым я галлюцинирую, по-моему, глупо. Книгу я прочел единожды, и фактов в ней было маловато для столь яркого и скрупулезного воссоздания мелочей в параллельной реальности. Так в чем же дело? Опять-таки в деятельности мозга. Мой дальний предок — неизвестный, разумеется, — жил во времена Тимура и, возможно, даже служил ему. Препарат возбудил какой-то центр в мозгу, который, в свою очередь, всколыхнул память на уровне генов. (О возможности подобных игр разума я тоже читал — была это гипотеза или теория, не помню.) А те участки мозга, что содержат запись информации о носителе, то бишь обо мне самом — память о прожитом, о внешности, о рефлексах всяких, сознание, привычки, то да се, — взяли да очнулись в мире галлюцинации. Вот и “живу” я в дебрях собственного мозга. Прямо как у Филиппа Дика…

Потому-то в этой ирреальной жизни-галлюцинации я фантастически успешен и практически неуязвим. В мелочах, конечно, могу погореть: укусила же меня однажды лошадь, когда седлал скотину; синяк три дня держался. Но стрелу, пущенную в спину, я отбиваю, не задумываясь, словно так и надо, и камни всегда летят на головы, других. Но ведь и в обычном сне человек, бывает, падает, но всегда просыпается, не успев разбиться. Внутренний запрет.

Но если все это галлюцинация и в данный момент я мирно посапываю в зубоврачебном кресле, раззявив рот, то любые попытки самостоятельно проснуться обречены на полный провал. Пока не окончится действие наркоза, я буду беседовать с Хромцом, слушать муэдзинов, махать мечом и жрать жареную конину. Самостоятельно проснуться, используя тот же присущий сну внутренний запрет, — плюнуть, скажем, Тамерлану в рожу и скоренько довести дело до плахи, — возможно, лучше не пытаться: бывает, и совершенно здоровые люди вдруг ни с того ни с сего умирают во сне. Во всяком случае, такая попытка чревата непредсказуемыми последствиями.

Значит, надо играть свою роль и ждать. Неспроста же я ввел в свою легенду момент возвращения. Аллах вернет меня назад… Обязательно вернет. Вот только знать бы, чем питается моя надежда на возвращение?

* * *

Перед кибиткой сидел на корточках пухлый человечек в красном халате и алой чалме размером с десятикилограммовый арбуз, накрученной вокруг остроконечной лазоревой шапочки. Ветерок покачивал длинное фазанье перо, торчавшее справа на округлом боку чалмы из-под звездчатого серебряного с золотом аграфа[42]. Увидев Дмитрия, человечек-колобок проворно вскочил и согнулся в поклоне, прижав к груди короткопалые ручки. Короткую с проседью бородку он смешно выставил вперед, выглядывая из-под грандиозного сооружения на голове.

— Кто ты? — поинтересовался Дмитрий у неожиданного гостя. — И зачем явился?

Чалма-арбуз качнулась в поклоне еще раз.

— Меня зовут Абу Фатих Мухаммад, — ответил пухлый человечек высоким, тонким голоском. — Мне велено сопровождать тебя.

— Ну, так сопровождай, — сказал Дмитрий.

После бессонной ночи, заполненной безумными на всякий ясный взгляд размышлениями, он чувствовал легкое возбуждение. Спать не хотелось, но человека-колобка, пришедшего сопроводить его к Тамерлану, он воспринимал отрешенно, словно смотрел на случайного прохожего через оконное стекло. Абу Фатих Мухаммад снова дернулся, кланяясь.

— Следуй за мной, — пискнул Абу Фатих Мухаммад. И покатился вперед.

Дмитрий не торопясь отправился следом. Штаны у Абу Фатих Мухаммада не уступали в обширности шароварам запорожских казаков, брюшко было выпуклым и округлым. Семенил он впереди важно и с достоинством, что у Дмитрия вызывало лишь нездоровый смешок.

Вся махина Тимуровой орды вновь сделала неожиданный привал. Счастливое событие — спасение мирзы Халиль-Султана — следовало отметить празднеством и пиршеством. И воздать почести спасителю принца, своим дыханием вернувшего его к жизни. И открыть, что чужеземец, спасший Халиль-Султана, не простой воин, а посол далекого народа ко двору эмира Тимура. Так решил Тамерлан. Так оно и будет. Приготовления к пиру велись с самого утра. Орда замерла в предвкушении небывалого по размаху празднества.

Дмитрий не шел, а вышагивал. Спина прямая, плечи развернуты, глаза смотрят вперед и вдаль. На лице спокойствие, замкнутость и гордость. Надо ведь, черт подери, соответствовать облику героя и новоявленного посла самурайско-спартанского народа. Он поднял руку и пальцами помял щеку, которая вдруг нервно задергалась.

Абу Фатих Мухаммад громко пыхтел и отдувался на ходу. Изредка он оглядывался — то ли проверяя, не потерялся ли часом Дмитрий по дороге, то ли по какой-то своей надобности.

На Дмитрия указывали пальцами. Свободные от караульной службы солдаты теснились поодаль, чтобы взглянуть на него, но особо никто не приближался. Он пожалел, что нет здесь, в центре лагеря, его бывшего десятка. Им сюда ходу нет. Не положено. Он вдруг вспомнил, как Сук предрекал ему будущее тысячника, и подумал: “Надо вытребовать у Хромца свой десяток. Он должен мне его отдать — это мой бредовый сон, а не его. Надо только соответствовать реалиям: придумать удобоваримый повод. Мол, мне, как послу, нужна свита, коль свою я посеял по дороге… Нет, не пойдет. Раз посеял свиту — значит, посеял, и нечего зубами щелкать. Нужно что-нибудь другое…”

Задумка завладела Дмитрием. На службе у Халиль-Султана обзавестись приятелями он не успел и уже не получится. А как хорошо бы видеть вокруг себя знакомые лица! Да и не только в эмоциях дело. Он играет, по сути, в одиночку, тогда как давно уже следовало бы обзавестись собственными фигурами. Ведь у него, кроме полоумного джавляка и Зоррах, никого. А какая на них надежда, если партия начнет складываться не в его пользу? Дервиш, конечно, фигура занятная. Темная лошадка, играющая на его стороне. Девчонку же он попросту использовал, чтобы устоять, не сломаться в мире прошлого. Нужен же для начала хотя бы десяток верных людей, на которых всегда можно положиться. Не действовать же все время одному? Тем паче после перемещения в высшие сферы. В элиту. Халиль-Султану он — спаситель. Тимуру — гонец из будущего. Но этими двоими круг не ограничивается. Тамерлан приблизит его к себе — пусть даже ненадолго: вызнает о “будущем” все, что ему нужно, и…

Задумавшись, Дмитрий не заметил, как пухлый Абу Фатих Мухаммад остановился.

— Дальше иди сам, — пропищал он и уступил дорогу.

Поглядеть было на что: двойной ряд сансыз в парадной форме с секирами наизготовку обступал Дмитрия. За гвардейцами высилась золоченая арка — вход в коридор, алые шелковые стены которого трепыхались под порывами ветра. Коридор уводил в громадный шатер — целый выставочный павильон, построенный на скорую руку.

Дмитрий вошел под арку — даже пригибаться не пришлось, тут и слон бы спокойно прошествовал. Он шел меж красными, колышущимися стенами, где полупрозрачный шелк, казалось, окрасил в кроваво-красный цвет сам воздух. Он словно плыл в красном мареве, а навстречу плыл громадный, чуть сумрачный зал, заполненный людьми и прозрачными столбами солнечного света, падающего откуда-то сверху. Сразу при входе в зал два человека, которые, похоже, ждали его появления, подхватили Дмитрия под руки и мягко повлекли вперед.

Он не озирался по сторонам, чувствуя, что все лица сидящих здесь людей обращены к нему. Из пятен этих лиц он вырвал взглядом лишь мальчишеское лицо с еще заплывшим глазом и большим, в по л-лица, багровым синяком. Халиль-Султан напряженно смотрел на него. А Дмитрия вели в противоположный конец зала, где на возвышении — выше всех — сидел Тамерлан.

Почувствовав, как его мягко, но настойчиво тянут за рукава, Дмитрий остановился и опустился на колени. Тамерлан смотрел на него сверху и благожелательно улыбался.

— Посол государя страны Мерика султана Вилимира эмир Димир Мерики! — взревел за спиной Дмитрия зычный голос.

Шелест людских голосов заполнил зал. Дмитрий поднялся с колен и сделал еще несколько шагов вперед. Перед самым троном Тимура на коврах был расстелен большой кусок темно-синей ткани. Он остановился было, но Хромец поманил его к себе. Дмитрий осторожно ступил на ткань, не совсем понимая, что же делать дальше, но тут его нагнало отставшее сопровождение и вновь потянуло за одежду. Он снова опустился на колени.

— Как поживает султан Вилимир, мой младший сын, как его дела и как его здоровье? — громко спросил Тимур.

— Воистину он — твой младший сын, — также громко ответил Дмитрий. — Он благополучно здравствует и желает тебе того же. Он сожалеет лишь об одном: что не может из-за забот своих и расстояния, разделившего его и тебя, присоединиться к тебе и вместе с тобой сражаться против твоих врагов.

Игра слов, до конца понятная лишь двоим: Дмитрию и Тамерлану. Называя “султана Вилимира” своим младшим сыном, Тимур тем самым ставил его ниже себя. Тимур — сюзерен, тогда как “султан Вилимир” — вассал, и не более. Ответ Дмитрия как бы безоговорочно подтверждал Тамерланово главенство, а в итоге получилось, что Хромец без войны и кровопролития завоевал еще одно государство, готовое стать ему верным союзником. Государство на самом краю земли, о котором никто ранее не слыхивал, в котором никто доселе не бывал, да никогда и не будет. Удобное решение. Дипломатичное. Ведь мифического “султана Вилимира” и Тимура разделяют семьсот лет — вот уж воистину “младший сын”!

— Моих врагов? — переспросил Тамерлан, поднимая рыжие брови в притворном удивлении. — У меня нет врагов. Есть лишь враги святой веры. С ними я сражаюсь.

— Я и послан к тебе — Щиту Ислама и Мечу Справедливости, — чтобы познать свет истинной веры и донести его до моего народа, — сказал Дмитрий и, скрестив на груди руки, низко склонился перед троном Хромца.

— Так и будет, — возвестил эмир торжественно. — Источник истины течет в моем саду. Святые сеиды и ученые мужи снимут пелену невежества с глаз твоих и сердца.

Дмитрий еще раз склонился до самого пола.

— Посмотрите на него, — вдруг громко сказал Тамерлан. — Посмотрите на этого человека, которого прислал ко мне мой сын, султан Вилимир, первый из всех государей, которые есть у народов, живущих на самом краю мира, дальше, чем живут франки. Его посольство постигла беда: разбойники-туркмены убили его людей, похитили дары и письма, которые он вез мне. И что же, он вернулся туда, откуда начался его путь? Нет! Он пришел ко мне и стал служить мне, чтобы исправить нечаянную вину передо мной и перед своим государем. Он скрыл истину о себе, храбро сражался, как простой солдат, и открыл мне правду о себе, только когда совершил деяние, не будь которого я вместо праздничных одежд носил бы траур. Мой горячо любимый внук Халиль-Султан обязан тебе своим спасением, эмир Димир, и я этого не забуду. Мне остается только порадоваться за твоего государя, у которого есть такие могучие и преданные витязи.

Тимур остановился, переводя дыхание, потом продолжил:

— Эмир Димир Мерики, ты — посол своего государя. Но я желал бы видеть тебя и среди своих бахадуров. В награду за совершенный тобой подвиг я жалую тебе знаки эмирского достоинства. Отныне ты служишь и мне.

Едва Тимур договорил, как перед глазами Дмитрия появилось темное отполированное древко бунчука. Два белоснежных, пушистых хвоста яков колыхались на нем. Он крепко сжал древко и приложил его ко лбу, а затем к сердцу.

Кто-то закряхтел у него за спиной, послышался непонятный шорох, и на Дмитрия обрушился тяжелый дождь золотых монет. Монеты посыпались на плечи, падая под ноги: его в буквальном смысле этого слова осыпали золотом. Теперь он сообразил, зачем его поставили в центре расстеленного куска ткани. Монеты никуда не денутся, отрез ткани тоже подарен, и достаточно лишь связать четыре угла, как все золото окажется в импровизированном мешке.

Бунчук легонько потянули у него из рук. Он выпустил древко и, повинуясь предупредительным касаниям, поднялся. Отступил. Еще раз опустился на колени. Опять отступил на несколько шагов. Опять опустился.

Его снова повели, поддерживая под локти, привели к невысокому возвышению, где лежало с пяток плоских подушек, и усадили. Придерживая рукой саблю, он сел и скрестил ноги. И наконец-то позволил себе осмотреться. Первое, что он увидел, — за ним торопливо несли все дары и награды. Бунчук, большую литавру и трубу. И узел с золотыми монетами. Тяжелый узел — его тащили двое и положили подле его колен; монеты глухо брякнули.

Огромный почти квадратный шатер поддерживался толстыми столбами — оструганными и выкрашенными в лазурь и золото цельными древесными стволами. Свежесрубленная лесина приятно щекотала ноздри сладким запахом. Столбы по периметру шатра поддерживали стропила. В матерчатой крыше множество прямоугольных отверстий, сквозь которые падал свет. “Окна” были и в стенах. Вентиляция отменная — народу много, а свежо, как под открытым небом.

Людей, сидящих в шатре, было не просто много — никак не меньше трех-четырех сотен. Тамерлан возвышался надо всеми, восседая на коврах. Ближе всего к нему располагались принцы и несколько женщин в широких красных платьях с густо набеленными лицами. Женщины неподвижно сидели обособленно от мужчин — набеленные лица с подведенными черным глазами и бровями придавали им сходство с куклами. Жены Тамерлана? Или жены царевичей? Или и те, и другие?

Чем ближе место вельможи к Тамерлану, тем больше чести, Дмитрий же находился и близко, и по правую руку от Хромца, а правая сторона традиционно считалась наиболее почетной. Так близко, что мог различить отдельные камешки на перстнях Халиль-Султана, сидящего рядом с дедом. Юный мирза не отрываясь смотрел на него, а когда их глаза встретились, адресовал ему широкую, мальчишескую улыбку. Дмитрий не мог не улыбнуться в ответ.

Между чинных рядов вдруг появилось множество полуголых слуг, волоком тащивших за собой большие куски кож, горой нагруженных снедью; следом поспешали кравчие в передниках и кожаных нарукавниках, вооруженные острыми ножами для резки мяса. За каждым из кравчих бежало по трое слуг со стопками из мисок — высокими, выше голов, Но юркие слуги умело балансировали своей ношей, и ни одна из стопок не рухнула на ковры.

Угощение принялись разносить по рядам. Делали это так: кравчий становился на колени и принимался быстро резать мясо, складывая куски в подставленную слугой миску. Как только миска заполнялась, ее тут же уносили, и кравчий наполнял следующую.

Перед Дмитрием поставили три широких миски. Мясо, мясо, мясо… Конина и баранина. Окорока и требуха. Жареная баранья голова. И еще чуреки, сложенные высокой стопочкой поверх. Чуть погодя добавили большую чашку бульона. Даже при своих более чем внушительных габаритах осилить такого изобилия Дмитрий при всем желании не смог бы.

Но пока к яствам никто не прикасался.

Тамерлан потребовал себе мяса. Ему навалили с десяток золотых блюд. Все с горкой. Слуги не осмеливались приближаться к эмиру, блюда ему поднесли вельможи: бородатые мужики в усыпанной драгоценностями одежде, при оружии, вскакивали с мест, хватали вдвоем или втроем одно из блюд и на полусогнутых торопились к Тимуру. Еще один маленький сюрприз. Тимур обвел взглядом предложенные ему разносолы, ткнул пальцем в два блюда, а потом указал на Дмитрия — отнесите, мол, ему. Великая честь! Не один завистливый взгляд провожал блюда, милостиво пожалованные с эмирского стола. “Кажется, я в нешуточном фаворе, — подумал Дмитрий. — Интересно, только на сегодня или вообще? Похоже, все зависит от меня. Как сыграю…”