Магазин грез (№1) - Школа обольщения

— Ты думал, что в подобных обстоятельствах следует поступать именно так? Ты вычитал эти мысли в юридических книжках? Вас в Гарварде учили, как вести любовные дела? Где твоя романтика? Это, наверное, не входило в комплекс изучаемых предметов, правда? Нужно исправить дело, и немедленно.

Через несколько дней, сразу после получения калифорнийских водительских прав, Вэлентайн, движимая любопытством, в котором сама себе не признавалась, проехала на новом маленьком «Рено» мимо дома Джоша Хиллмэна на Норт-Роксбери-драйв. Строение стояло на углу, окруженное высоким забором. Вэл разглядела сетчатую ограду теннисного корта и верхушки высоких деревьев. Беленый кирпичный фасад огромного дома свидетельствовал о прочном, как скала, благосостоянии, дорожку к парадному входу обрамляли сотни цветущих розовых кустов, свидетельствуя о заботливых руках по меньшей мере двух садовников. Вэлентайн не связывала увиденное с Джошем, еще меньше это надежное жилье связывалось с ней. В доме ощущалась надежность, незыблемость, право занимать это место, такое неоспоримое, что Вэл не могла представить хозяина этого дома живущим где-то еще.

Она стряхнула с себя воспоминания о доме, к которому больше не приближалась, и задумалась о предстоящих выходных. Наступает Четвертое июля, и она приглашена на ежегодный праздник к Джейкобу Лейсу. Билли и Спайдер — тоже, но они не собираются ехать. Вэлентайн не могла устоять, хоть это означало перелет за три тысячи миль всего на несколько дней. Там соберется весь цвет мировой моды, и теперь, став бесспорным членом этого сообщества, Вэлентайн из «Магазина грез» хотела возвратиться в Нью-Йорк и посмотреть, каким он покажется ей с позиции равной среди равных.

Мисс Стелла из «И. Магнии» в ноябре 1976-го ушла на покой, и Вэлентайн осталась единственным в Соединенных Штатах дизайнером, занимающимся шитьем на заказ в крупном магазине. На самом деле «Магазин грез» был не просто универмагом («Бергдорф» в Нью-Йорке копировал на заказ модели из парижских коллекций): мастерские Вэлентайн, разросшиеся за счет появления в них бывших портних, закройщиц и швей мисс Стеллы, были завалены многочисленными заказами женщин Западного побережья, для которых слова «готовая одежда» звучали как неприличные. Билли была абсолютно права, говоря о престиже, который придаст магазину дорогое шитье на заказ. Им удалось не просто вернуть вложенные деньги, восторженно думала Вэлентайн, они, слава богу, приносят немалую прибыль.

Джош тоже ехал с ней на вечер к Лейсу. Она не спрашивала, как ему это удалось, не хотела знать, какие объяснения он представил жене, но он твердо намеревался сопровождать ее, утверждая, что в такой огромной толпе они не обязательно все время будут оказываться на виду, как в ресторане, и что ежегодный праздник у Лейса не освещается прессой.

Единственным облаком на ясном горизонте Вэлентайн легла необходимость собирать вещи. Когда дело дошло до упаковки собственного чемодана, ее, женщину, чья профессия состоит в подборе и создании гардероба для других, охватило мрачное, тревожное оцепенение. Лишь вчера она полностью одела клиентку на лето, причем программа этой дамы включала путешествие на острова в Грецию, конференцию в Осло и присутствие на свадьбе особы королевской крови в Лондоне. Вэлентайн смоделировала ей наряды для всех этих случаев, и под них потребовалось всего два чемодана. Она взглянула на костюм, который сшила себе для вечера у Лейса: плиссированная блузка из яблочно-зеленого шифона с вырезом лодочкой до плеч и длинным рукавом, заправляется в широкую юбку-колокол из восьми слоев сиреневого батиста, и к ней — широкий тугой пояс из зеленого бархата под цвет ее глаз. Очень fete champetre — в духе сельских празднеств, подумала озадаченная Вэлентайн, но как его упаковать? Конечно, в отдельный чемодан! Она вспомнила Эллиота в его новой роли диктатора моды.

Пока Вэлентайн упаковывала вещи, Спайдеру Эллиоту, пребывавшему в праздности, было очень себя жаль, но он не понимал почему. Подобное состояние было ему чуждо и ново. Он растянулся у бассейна с дозволенным в пятницу вечером стаканом алкоголя в руке и попытался исправить свое настроение, составляя перечень своих достижений.

Например, недавно арендованный дом. За углом от Доэни-драйв, к северу от Сансет, втиснутый в глухой тупичок, дом являл собой вдохновляющий образец великолепного благоустройства, которого может достичь мужчина, не имеющий на шее ни жены, ни детей. Он был перестроен домовладельцем Спайдера, знаменитым режиссером, отцом девятерых детей, который после пятого развода принял обет нецеломудренной холостяцкой жизни. Этот обет, записанный кровью его застройщика, воплощался в большом, обсаженном цветами бассейне с гидромассажем, устроенном в одном углу двухэтажной гостиной. Что-то в этом бассейне неправильно, или, напротив, чрезвычайно правильно, подозревал Спайдер, потому что недавно режиссер женился снова, и шестая жена отказалась жить в доме, где витал запах избытка запретных игр и развлечений.

Игры и развлечения, угрюмо подумал Спайдер. Неужели кто-то и вправду развлекается или они просто обманывают себя? Он снова принялся вспоминать свои достижения. «Магазин грез» стал достопримечательностью торгового мира, и во многом это его, Спайдера, заслуга. Да здравствует Билли Айкхорн Орсини, ибо магазин принадлежит ей! Женщины Беверли-Хиллз и его северных, южных и восточных окрестностей приступом берут магазин и с криками требуют, чтобы Спайдер научил их смотреть на себя другими глазами. Для них он важнее парикмахеров, важнее домашних врачей, важнее даже теннисных тренеров. Да здравствуют добрые женщины Беверли-Хиллз! Может быть, однажды Спайдер станет незаменимым, как психоаналитик или пластический хирург. Нет, только не пластический хирург. Его подруга Вэлентайн высоко взлетела, по праву считаясь ведущим модельером, о ней пишут «ВВД», «Вог» и «Базар». Да здравствует Вэлентайн О'Нил и ее маленькая тайна, в чем бы она ни заключалась, и ни черта, ни хрена он знать не хочет, если Вэл решила скрываться от людей, как рок-звезда, за спинами охранников. Испорченная, противная девчонка, скрытная, хитрая француженка. Слава богу, он не успел с ней спутаться. Еще одно достижение, прошу учесть!

Зазвонил телефон. Спайдер поспешил ответить. Может быть, Вэлентайн проверяет, на месте ли он, чтобы напомнить о магазине, ведь она завтра улетает, чтобы красоваться на вечеринке у Лейса. Нет, это с телефонной станции передавали ему два сообщения, полученные за день. Одно было от Мелани Адамс: она сообщала, что хотела просто поздороваться с ним, и второе тоже от Мелани Адаме, отменявшее первое. На станции не были уверены, хочет ли он получить эти сообщения, и решили на всякий случай передать и то, и другое. Спайдер повесил трубку. Да здравствуют они оба! Настанет ли конец его достижениям? Он единственный мужчина в Голливуде, у которого сносно работает телефонная служба.

Мелани Адамс. Мысли о ней больше не будоражили его. Он специально, чтобы убедиться, сходил на ее фильм. Он полагал, что должен за нее порадоваться, хотя считал, что от него требуется слишком много, но она была рождена, чтобы заниматься любовью перед камерой. Хотя на фотографиях она была само совершенство, гений-оператор Джон Алонсо удвоил ее красоту, уловив грациозность движений.

В последние две недели она взяла за обыкновение звонить ему, когда была уверена, что его нет дома, оставляя телефонной службе ни к чему не обязывающие сообщения и через час неизменно отменяя их. Он не понимал, что за нездоровую ребяческую игру она затеяла, но, как бы то ни было, сам он в нее играть не собирался. Неужели всего год прошел с того Четвертого июля, с вечера, когда они вместе пошли к Лейсу? Казалось, прошло лет десять. В этом году на Четвертое июля Спайдера пригласили на пять вечеринок сразу, и он решил побывать на всех. Если и дальше продолжать перечислять свои достижения, останется только утопиться в одном из них — в бассейне.

Телефон зазвонил снова. На этот раз он выждал шесть звонков и только потом снял трубку.

— Спайдер?

Он не мог не узнать этот голос: дымящийся лед, манящий голос призрака сладострастной, избалованно-жеманной южной красавицы. Он не смог ответить.

— Спайдер? — повторила она. — Спайдер, я знаю, это ты, а не телефонная служба, они всегда со мной разговаривают.

— Здравствуй, Мелани. До свидания, Мелани.

— Не вешай трубку! Прошу тебя. Просто позволь поговорить с тобой минутку. Я так давно думаю о тебе, Спайдер, но у меня не хватало духу позвонить, когда ты дома.

— В чем дело?

— О, боже, я понимаю, почему ты так недружелюбен, и ты прав. Я так и не простила себе то письмо…

— Какое благородство!

— Нет, пожалуйста, я тебе объясню — это… ну, наверное, страх… Я не понимала, что пишу. Это была неправда, в самом деле, но я так боялась привязаться к тебе… О, Спайдер, у меня просто все из рук валилось, мне приходилось быть чудовищем, потому что я так боялась…

— Мелани, мне в самом деле все равно. Ничего не случилось. До свидания.

— Подожди! Подожди, пожалуйста! Мне нужно увидеться с тобой, Паучок. Ты здесь единственный, кто когда-то любил меня, и я хочу поговорить с тобой… Мне вправду нужно увидеть тебя.

— А как этот твой Свенгали — Уэллс Коуп? Разве он тебя не любит?

Гореть мне в аду за то, что продолжил этот разговор, подумал Спайдер, но он никогда не слышал в ее голосе таких явно умоляющих интонаций. Она всегда была так непроницаемо и неизменно далека, одной рукой манила, другой отталкивала.

— Уэллс? Не в том смысле, какой ты вкладываешь в слово «любовь». Я так одинока, Спайдер, пожалуйста, позволь увидеть тебя.

— Нет, Мелани. Это дурацкая затея, никому не нужная. Нам нечего сказать друг другу.

— Спайдер, Спайдер! — Она в открытую плакала.

Спайдер имел слабость ко всем проявлениям женственности, но ничто не вызывало в нем такого отклика, как несчастная девушка. Он слишком сильно любил Мелани когда-то, чтобы отвернуться от нее сейчас, когда она попала в беду, сказал он себе, прекрасно понимая, что дело тут вовсе не в человеколюбии: просто он не мог ей отказать.

— Я буду здесь еще час, Мелани. Если хочешь заглянуть на минутку, давай, но это все. К ужину я должен быть на взморье.

— Скажи только, как добраться. Я сейчас буду. О, спасибо, Спайдер…

Пока она набрасывала маршрут к его дому, слезы текли по ее лицу, но, когда она положила трубку, ее непередаваемо прекрасные губы слегка скривились от довольства.

* * *

— Завтра, — довольным голосом сказал Вито, — снова за работу.

Билли посмеялась его шутке. Лишь вчера они прибыли в ее огромное поместье в Холби-Хиллз и почти все это время проспали, измученные сменой часовых поясов. Они еще не распаковали вещи, по крайней мере она, и ей вдруг подумалось: еще и не поженились…

— Лучше бы начать сегодня с утра, — продолжал он, беспокойно вышагивая вокруг огромной кровати с пологом, свисавшим с четырех столбиков пышными складками ярко-красного шелка. — Чертовы сценаристы, по воскресеньям их невозможно разыскать. Все они якобы уплывают на своих проклятых яхтах и не могут отвечать на телефонные звонки, хотя на самом деле ненавидят воду, чертовы куклы.

Билли встала с кровати и, обнаженная, подошла к нему. Он стоял, перегнувшись через подоконник одного из окон ее волшебной комнаты, даже не замечая раскинувшегося внизу окруженного стенами парка в английском стиле и буйных тенистых зарослей за оградой. Они тянулись на многие километры, изрезанные тропинками, окаймленными полевыми цветами. Тропинки вели к парникам, построенным по образцу викторианских оранжерей в Кью. Она развернула его к себе лицом и, положив руки ему на плечи, стояла, прижавшись к его груди, и смотрела в его глубоко посаженные глаза. В них за радужными оболочками поблескивали желтые огоньки. Босой он был всего на два сантиметра выше ее, и она иногда фантазировала, будто они близнецы. Она потерлась носом об его нос. Как дышат мужчины с маленькими носами? Она с важностью рассматривала его, безуспешно пытаясь взлохматить густые тугие кудри.

— А ты говоришь всерьез. — Это был не вопрос.

— Господи помилуй, я уже отстаю от графика. Сейчас почти конец мая. Мне надо начать съемки не позже июля. Итак, на то чтобы сделать сценарий, найти режиссера, подобрать актеров, разыскать хорошего оператора, остается только июнь.

— А если ты не начнешь съемки до сентября или октября? Что изменится?

— Что изменится? — Вито потерял дар речи, но наконец сообразил, что некоторые не обязаны все знать о производстве фильмов.

— Дорогая, прекрасная Билли, я ставлю любовную историю. Она должна быть готова для показа к Рождеству, и ни днем позже. — Билли все еще смотрела на него, озадаченная. — На Рождество, Билли, подростки кончают учиться, приезжают домой из колледжа, начинаются каникулы, все ходят в кино. Кто смотрит любовные истории? Дети, моя дорогая, молодежь — самая обширная зрительская аудитория.

Билли, кажется, поняла.

— Да, конечно, это очень разумно. Мне следовало бы сообразить. Конечно, Рождество. Вито, а как насчет нашей свадьбы? Мы собирались пожениться в пятницу, но если ты будешь занят…

— Скажи только, где и когда. Не волнуйся, я улажу свои дела так, что времени у меня будет масса, но постарайся устроить это после половины седьмого, хорошо, дорогая?

Пройдут недели, месяцы, и Билли, только что получившая первый урок по кинопроизводству, узнает о кинобизнесе очень много, куда больше, чем ей хотелось бы.

* * *

Выбранный им французский роман «Les Miroirs du Printemps», «Зеркала весны», Вито переименовал в «Зеркала». С бюджетом в два миллиона двести тысяч долларов «Зеркала» должны были стать, как говорят в кинопромышленности, «небольшим» фильмом. Такие фильмы занимают промежуточное положение между «большими» картинами, стоимость которых превышает восемь миллионов долларов и успех которых гарантирован участием звезд, — правда, эта гарантия не всегда срабатывает, но тем не менее считается необходимой, — и «рабочими» или «низкобюджетными» картинами, производство которых обходится менее чем в миллион долларов и которые предназначены для определенного сорта зрителей, для тех, кто, как считается, ходят в кинотеатры автомобилистов или в ближайшие к дому кинотеатры, чтобы потратиться на фильмы об автомобильных погонях, капитанах болельщиков и вампирах.

Собственно говоря, в этом проекте Вито привлекала возможность идти вразрез с опробованными, если и не верными, обычаями кинопроизводства. С бюджетом чуть выше двух миллионов долларов он не мог позволить себе пригласить звезд. Однако превосходный роман и собственная решимость Вито сделать хороший фильм диктовали необходимость работы с хорошим сценаристом, хорошим режиссером и хорошим оператором. В слово «хороший» Вито Орсини вкладывал тот же смысл, что и Гарри Уинстон, когда описывал бриллианты, то есть подразумевал «безупречный».

За время перелета из Парижа он составил небольшой список нужных людей: режиссер — Файфи Хилл, сценарий напишет Сид Эймос, оператор — Пер Свенберг. Сейчас Хилл получает за фильм четыреста тысяч долларов. Эймос возьмет не меньше двухсот пятидесяти тысяч; Свенберг получает пять тысяч долларов в неделю, и он нужен Вито на семь недель. Вито собирался заполучить их всех за триста тысяч долларов и долю в его собственной возможной прибыли от картины. Настало время просить о любезностях, время поработать ногами, пора бы удаче Вито повернуться к нему лицом, если она вообще собирается поворачиваться.

Сид Эймос, работавший феноменально быстро, идеальный писатель для обработки любовных историй, был первым, за кого взялся Вито.

— Ну что ж, Вито, конечно, я бы хотел тебе помочь. Когда мне было туго, ты сделал мне много добрых дел. Но понимаешь, дружище, я занят. Мой чертов агент считает, что я электрическая пишущая машинка о двух головах. Он обеспечил меня работой на три года вперед.

— Сид, у меня книга года. Файфи и Свенберг уже согласились. Я тебя прошу, скажи агенту, что ты взялся за эту работу, потому что не можешь не сделать ее. Ты никогда себе не простишь, если под «Зеркалами» будет стоять другое имя. Эта книга — прекрасный материал, ты сам говорил. Само собой разумеется, тебе заплатят наличными, прямо в этой твоей «Панаманиан Компани». Семьдесят пять тысяч долларов, и можешь сказать агенту и налоговой службе, что ты сделал это по профсоюзной ставке, для старого друга.

— Семьдесят пять тысяч долларов! Ты шутишь. Нехорошо, Вито.

— И пять процентов моей доли.

— Семь с половиной — и я иду на это, только чтобы насолить налоговой службе и посмотреть, какое лицо скорчит мой агент.

Один есть — остаются двое.

Восемь лет назад никому не известный Файфи Хилл получил свою первую режиссерскую работу у Вито. Это был первый успех Файфи, и далеко не последний. Но Вито не рассчитывал только на благодарность, это качество в Голливуде уважали даже меньше, чем девственность. Он знал, что Файфи мечтает сделать фильм с Пером Свенбергом. Вито еще не говорил со знаменитым оператором, но обещал Файфи привлечь его к делу.

— Если я не смогу добыть его, Файфи, сделка не состоится.

— Ты говоришь, сто двадцать пять тысяч, и какой процент, Вито?

— Десять.

— Двенадцать с половиной и Свенберг.

У операторов давний и крепкий зуб на кинопромышленность. У Свенберга в особенности. Он знаменит только среди профессионалов. Хоть критики и сравнивают его наперебой с Вермеером, Леонардо, Рембрандтом, ни один кинозритель, кроме самых завзятых любителей, его не знает. Вито знал, что Свенберг готов на все, лишь бы прославить свое имя. Он обещал высоченному шведу, что в каждом рекламном объявлении в газетах и журналах, в каждом студийном обзоре и сообщении о «Зеркалах» будут стоять слова: «Главный оператор — Пер Свенберг», если он, конечно, согласится работать за две тысячи долларов в неделю. За это обещание, которого он не имел права давать, Вито придется сражаться со студией до последнего. Но ничто не достается легко.

Месяц ушел на переговоры, и Вито понял, что все ключевые элементы постановки наконец сведены вместе. Он обсудил со студией свою собственную зарплату продюсера. Хотя обычно он благодаря своей репутации получал двести пятьдесят тысяч долларов, сейчас, из-за маленького бюджета, он получит всего сто пятьдесят тысяч. В одном из блокнотов, рассыпанных по дому Билли, словно следы в безумной охоте за их хозяином, Вито набросал приблизительные цифры расходов на фильм: зарплата актеров и съемочной группы, секретарские услуги, вплоть до последнего телефонного звонка и ксерокопии; арендная плата; транспортировка к месту съемок; расходы на проживание всей команды; декорации, костюмы, грим и самая тяжелая статья — накладные расходы студии — двадцать пять процентов бюджета. Кроме того, на все неуплаченные деньги начислялись проценты, и, естественно, стандартные десять процентов бюджета отводились на непредвиденные расходы. Хотя на такие важные статьи, как сценарий, режиссер, продюсер и оператор, отводилось менее четырехсот тысяч долларов, его бюджет укладывался в два миллиона долларов плюс-минус двести тысяч. В кинобизнесе всегда получается плюс и никогда — минус.

С таким бюджетом, решил Вито, прожить можно, если не случится ничего — совершенно ничего — непредвиденного.

* * *

Что надеть на встречу со Спайдером? С тех пор как Мелани в последний раз стояла перед камерой, это был первый вопрос, который мобилизовал ее. Как преподнести себя на этом свидании, к которому она много недель шла мелкими шажками? От этих размышлений на нее нахлынул прилив эротического возбуждения. Она в восторженной панике проглядела шкафы в доме для гостей Уэллса Коупа, прикидывая и отвергая десятки вариантов, от небрежных джинсов до простого, но чрезвычайно соблазнительного короткого платья от Джин Мьюр — нежнейшего оттенка розового. Через несколько минут она выбрала наряд, наилучшим образом оттенявший облик, в котором она хотела предстать перед Спайдером. Батистовое платье невиннейшего бледно-голубого цвета, с глубоким круглым вырезом и маленькими пышными рукавами, стянутое в талии голубым поясом. Для полноты картины не хватало только шляпки, но Мелани перевязала волосы цвета корицы и муската голубой лентой. Почти никакой косметики, голые загорелые ноги в узких босоножках на низких каблуках, и желаемое впечатление достигнуто: неиспорченная, юная, почти провинциальная и, кроме того, ранимая.

На пути к дому Спайдера ее руки, сжимавшие руль, дрожали. Наконец, подумала она, что-то произойдет.

Неудовлетворенность Мелани Адаме проснулась вскоре после завершения первого фильма. Пока снимался фильм, Мелани жила в состоянии блаженства. Вставать утром и знать, что целый день она будет играть, — одно это уже казалось благословением. Недавно обретенное успокоение она приписывала тому, что рождена быть актрисой, что наконец нашла себя, что странные, необъяснимые муки, которые она испытывала почти всю жизнь, были всего лишь поиском своего дела. Когда картина была закончена, на традиционном заключительном вечере Мелани оставалась в образе, разговаривая с простодушной робостью и отрешенностью, как девушка, в роли которой она играла, в то время как все окружающие, актеры и члены съемочной группы, с наслаждением возвращались в свои повседневные личности и картина уходила из их жизни.

На следующее утро она проснулась заброшенная. Не нужно было идти на студию, гримеры и костюмеры не ждали ее появления, не слышались указания режиссера, камера не запечатлевала ее существование. Уэллс Коуп сказал, что подобная реакция вполне естественна: это спад, которым сопровождается любое длительное творческое усилие. Все актеры такое испытывают, заверил он ее, но это быстро пройдет, до начала следующей картины можно жить обычной жизнью.

— А когда она начнется, моя следующая картина?

— Мелани, Мелани, будь умницей! Мне еще над этой картиной работать много месяцев. И даже когда все будет готово, я не собираюсь показывать ее, пока не наступит время, пока не получу нужные кинотеатры. У меня, как тебе известно, не кинофабрика для Мелани Адаме. Все дело в том, что тебя нужно раскручивать, чтобы ты стала великой звездой, а этого наобум не достичь. Для этого требуется долгая тщательная работа. Я не собираюсь наводнять тобой рынок. Твоего следующего фильма не будет, пока я не найду хороший сценарий. Я ищу, каждый день читаю гранки и рукописи, но нет ничего мало-мальски подходящего. Что за нетерпение? Время между фильмами нужно использовать для развлечений. Обедай с подругами, играй в теннис, может быть, поучись танцам, покупай себе одежду. Ты учишься у Дэвида Уокера — вот тебе прекрасное занятие, дорогая. — Он повернулся к куче рукописей, рассыпанных около кресла.

Хотя Уэллс Коуп часто принимал гостей и любая женщина из его окружения тщательно отобранных друзей с удовольствием пообедала бы с Мелани, она им не звонила. Женская болтовня никогда ее не интересовала, даже в школе. Она не умела сближаться с людьми, даже поверхностно. Ее жизнь сводилась к занятиям актерским мастерством — но учитель не мог уделять ей больше двух часов в день, — да еще к урокам современного танца и ожиданию. Все изменится, все еще будет, когда фильм выйдет на экраны, уверяла она себя, но сама не понимала, что стоит за этим «все», знала только, что поднялась очень высоко и очень быстро и что наверняка ее ждет какая-то чудесная перемена.

Когда ранней весной 1977 года фильм с Мелани вышел на экраны, ни один критик не остался к ней равнодушен. Такого триумфа неизвестной актрисы мир не видел много лет. Пять ведущих критиков Соединенных Штатов с неудовольствием для себя обнаружили, что четверо их самых ненавидимых коллег тоже считают Мелани Адаме «новой Гарбо». Она читала рецензии, венчавшие ее славой. Уэллс Коуп дал потрясающий ужин. Ничего не изменилось. Она получала десятки поздравительных писем от людей, когда-то знавших ее. Она перечитывала рецензии, выходившие во всей стране. Но ничего не менялось.

— А чего ты ожидала? — спрашивал Уэллс с легким раздражением — самой сильной эмоцией, которую он позволял себе за пределами монтажной комнаты. — Это не коронация, а всего лишь первый шаг в твоей карьере. Так всегда бывает с теми, кто впервые чего-то достиг. Если хочешь почувствовать, что твоя жизнь изменилась, вернись в Нью-Йорк и сходи к девочкам у Эйлин Форд или лучше езжай домой и навести родителей. В Луисвилле тебя встретят как знаменитость, но здесь?.. Ты получишь только массу просьб об интервью, да, может, кто-нибудь узнает тебя на улице или в магазине, но в остальном ты просто новая девочка в городе, Мелани. Как ты думаешь, что делают актрисы между фильмами? Самые лучшие? Ждут и берут уроки. Если они замужем, они могут заняться домом или детьми и все равно ждут. Если они работают на телевидении, они ведут игровые шоу и ждут.

— Я могу заняться вышиванием, — пробормотала Мелани со слезами разочарования и обманутых надежд.

— Хорошая мысль, ты на верном пути, — рассеянно сказал Уэллс, повернувшись к раскрытой рукописи.

В просмотровом зале Уэллса Мелани видела свой фильм десятки раз. Теперь она не стояла перед камерой, и женщина на экране казалась всего лишь обычной актрисой. Мелани не удавалось снова слиться с этой экранной фигурой. Она опять сидела в просмотровом зале, она, Мелани, — но кто она? Она снова начала рассматривать в зеркале свои глаза. Все чаще и чаще она грезила наяву о том, что стала кем-то другим. Ей хотелось бы родиться похожей на Гленду Джексон. Мелани была уверена, что, если бы ей пришлось создавать себя из черновика, победить плохую кожу и уродливое тело, она была бы личностью, сильной, полноценной, уверенной в себе. Будь она похожа на Гленду Джексон, она знала бы, кто она такая.

Первый фильм не сумел удовлетворить ее непрекращавшуюся потребность в поиске, таившуюся в ней всю жизнь, и Мелани начала с жадностью искать ответа у других. Пытаться манипулировать Уэллсом бесполезно. Что бы она ни говорила, он был бесконечно терпелив. Такова была его любовь, но их сексуальная жизнь, так тешившая ее вначале, оставалась элегантной, как сарабанда, а полное отсутствие его интереса к ней заставляло думать, что она для него существует все меньше и меньше.

Тогда-то она и начала названивать Спайдеру. Она не забыла его страсть, такую настойчивую, стремящуюся к познанию ее личности, требовательную, и ей подумалось: может быть, он ответит на ее вопросы. Спайдер никогда не охладевал к ней, никогда не оставлял попыток выяснить, кто же она. Может быть, на этот раз он сможет ей это сказать.

Ее робкий стук прозвучал дважды, прежде чем Спайдер заставил себя открыть дверь. Мелани стояла, опустив глаза, невинно предлагая свою неимоверную красоту, и ждала, пока он пригласит ее войти.

— Ох, прекрати маяться дурью, Мелани, — грубо сказал Спайдер. — Не стой, будто я собираюсь захлопнуть дверь у тебя перед носом. Входи, у нас есть время быстренько выпить.

— Спайдер, Спайдер, ты так изменился, — сказала она.

Он забыл сладостную боль, причиняемую ее голосом. Нужно издать закон, сердито подумал он, что обладать таким голосом разрешается только уродинам. Он налил ей водки с тоником, машинально вспомнив, что она любит, и провел ее к длинному дивану, стоявшему в дальнем конце его скромно обставленной гостиной в белых тонах. Изо дня в день Спайдера окружал водопад вещей, и он предпочитал жить в как можно более пустом пространстве. Он отодвинул складное брезентовое кресло подальше от Мелани, чтобы общаться было неудобно. Она на диване придвинулась ближе. Дальше отодвигаться Спайдеру было некуда, и пришлось остаться на месте. Он молча ждал.

— Спасибо, что позволил прийти… — Ее голос замирал. — Мне нужно было увидеться с тобой, Спайдер. Может быть, ты мне все объяснишь.

— Объяснить?!

— Я совсем запуталась, а ты меня так часто расспрашивал обо мне… Может быть, ты поймешь, что происходит.

— Мадам, вы ошиблись адресом. Езжайте в спальный район на Бедфорд-драйв, и вы найдете десятки добрых людей, которые много лет учились, чтобы получить возможность помочь вам выяснить, что за черт с вами происходит, а я не психоаналитик и не собираюсь открывать практику. Если нужен совет о вашем гардеробе, с удовольствием помогу, а в остальном — действуйте сами.

— Спайдер, ты никогда не был жестоким.

— А ты?

— Я знаю. — Она молчала, мрачно глядя на него. В ее глазах не было ни намека на мольбу, ни тени просьбы, для этого требовался неплохой артистизм. Молчание затянулось. Она безмолвно отказывалась воздействовать на его чувства словами. Она знала, что ей это не понадобится.

— Тьфу, черт! Так в чем проблема? Уэллс Коуп? Твоя карьера?

— Нет, нет, не это. Он ко мне добр, насколько возможно, и изо всех сил ищет для меня новый сценарий — на это пожаловаться не могу. Дело просто в том, что все идет не так, как я думала. Спайдер, я несчастна. — Последние три слова она произнесла с неподдельным удивлением, словно только что это поняла, впервые определив свои ощущения этими словами.

— И ты хочешь, чтобы я объяснил, почему ты несчастна, — безразлично констатировал Спайдер, завершая ее мысль.

—Да.

— А почему я?

— Когда-то мы были счастливы. Думаю, ты вспомнишь почему. — Она была бесхитростна, печальна, она хотела знать, с нее слетела тайна, она словно окончательно сдалась на милость победителя.

— Я понимаю, почему был тогда счастлив, Мелани, но в тебе я никогда не был уверен. — Голос Спайдера был резок. Победа была ему не нужна.

— О, да, и я была счастлива. Я была счастлива, когда приехала сюда, счастлива, пока работала, а потом… счастье куда-то ушло.

— А теперь ты думаешь, что можешь вернуться ко мне и снова стать счастливой, не так ли, Мелани?

Она робко кивнула.

— Ничего не выйдет, неужели сама не понимаешь?

— Получится! Я уверена, получится. Я не дурочка, я слышала, что в одну реку нельзя войти дважды, и все такое, но я не верю, что так бывает со всеми. С нами должно быть по-другому. Мы изменились, Спайдер, мне кажется, я повзрослела. Я не та, кем была, ты единственный, с кем я когда-либо чувствовала себя… связанной. Пожалуйста, прошу тебя!

— Я опаздываю на ужин, Мелани…

Она поднялась с дивана и подошла к нему. Он остался в кресле. Она опустилась на голый пол и обняла руками его ноги, положив подбородок ему на колени, как усталый ребенок.