Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Магазин грез (№1) - Школа обольщения

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Крэнц Джудит / Школа обольщения - Чтение (стр. 15)
Автор: Крэнц Джудит
Жанр: Современные любовные романы
Серия: Магазин грез

 

 


Но необходимость защитить себя от сплетен, которыми могли неизбежно обрасти любые ее отношения с мужчинами, оказалась гораздо важнее для Билли, чем все существовавшие помехи. Она — миссис Эллис Айкхорн, и это само по себе делает ее неуязвимой, какой бы обделенной она себя ни чувствовала. Если бы она, принадлежа то одному, то другому, и превратилась просто в Билли Айкхорн саму по себе, то вся ее защищенность, высокое положение, амплуа юной королевы, в котором она охотно выступала на протяжении всех лет замужества, потонули бы в потоке презрительной, всезнающей, ханжеской злобы. Она кожей ощущала, как сплетни до поры притаились по углам, поджидая, когда она сделает неверный шаг.

Единственной мужской компанией Билли стали те трое, кто ухаживал за Эллисом, все трое дипломированные фельдшеры. Иногда она приглашала двоих, свободных от дежурства, пообедать с ней и наслаждалась их доброжелательным, веселым обществом. Все трое были гомосексуалистами и часто посещали определенные бары в Лос-Анджелесе и долине Сан-Фернандо.

Когда они поняли, что Билли нуждается в их дружбе, они отбросили скромность и принялись смешить ее, называя крыло для гостей «городком мальчиков», делясь с ней историями своих похождений, но всегда, однако, оставляя широкий простор для ее воображения. Пятнадцать сотен долларов в месяц, которые они получали за работу, плюс еда, жилье и пользование автомобилем — слишком хорошие деньги, и они не хотели ставить свое благополучие под угрозу из-за развязной фамильярности.

Билли не сознавала, в какую зависимость от этого трио она впала, пока двое из них не заявили, что уходят. Джим, родом из Майами, должен был вернуться домой по семейным обстоятельствам. Остряк Гарри, уроженец Запада, за последние месяцы стал любовником Джима и дал Билли понять, что слишком привязан к Джиму, чтобы отпустить его одного.

— Нам обоим действительно очень жаль, миссис Айкхорн, — убеждающим тоном извинялся он, — но в Лос-Анджелесе есть превосходное бюро по найму медбратьев. Вы без труда найдете нам замену: окрестности полны бывших медиков из Вьетнама, которые после возвращения еще и окончили медицинские курсы. Большинство из них были призваны из высшей школы, и сейчас это для них хороший заработок. Ведь тут потеть не приходится.

— О, Гарри, дело не в этом… Вы были с нами с самого начала. Мистеру Айкхорну тоже будет вас не хватать.

— Мэм, рано или поздно это все равно случилось бы. Мы как перекати-поле, через какое-то время начинает надоедать… Никаких обид — это лучшее место, какое у меня было.

Билли прекрасно понимала Гарри. Если бы она тоже могла куда-нибудь уехать! Но опереточный замок стал ее тюрьмой, и она оказалась в заточении на неопределенный срок. Она решила, что должна убедиться, приятные ли люди новые медбратья, ведь им предстоит занять такое важное место в ее мире.

До отъезда Джима и Гарри у Билли был месяц, чтобы провести собеседования с кандидатами на предложенные ею места. Она встретилась с пятнадцатью мужчинами и отобрала двоих, руководствуясь их прекрасной подготовкой и коммуникабельностью. Первый из них, Джон Френсис Кэссиди, или просто Джейк, напоминал веселого, лукавого уличного мальчишку, а «окрас» его был типично «черно-ирландским» — черные волосы, молочно-белая кожа и бесстыжие голубые глаза. Второй медбрат, Эшби Смит, родился и вырос в Джорджии: длинные рыжевато-каштановые волосы, тихий голос. Он был небольшого роста, с тонкими изящными руками, утонченный и горделивый. Оба они на войне служили медиками, и Билли подозревала, даже уверена была, что ни тот, ни другой — не гомосексуалисты.

Проходили месяцы, в Южной Калифорнии установилась необычно жаркая весна, а Билли все глубже впадала в депрессию. Каждый день ей приходилось делать над собой усилие, чтобы одеться и поехать на урок тенниса или на занятия. Но выезжать приходилось, потому что, оставшись дома, она потом не могла заснуть ночью. Когда стало слишком жарко, чтобы гоняться под солнцем за теннисным мячом, она стала до изнеможения плавать в бассейне, но, даже доплававшись до того, что все мышцы дрожали от усталости, она засыпала только после пилюли снотворного, а иногда и двух. Выяснилось, что ей помогает спиртное, хотя она знала, что это опасно. Она никогда не позволяла себе больше чем маленькую рюмочку теплой водки. Из-за отсутствия льда напиток напоминал лекарство, и она проглатывала водку залпом — неприятный вкус предшествовал наступавшему следом приливу непозволительного блаженства.

Билли все больше времени стала проводить в купальне. Выбранный Линди дизайнер дал волю фантазии, которой не позволили развернуться в особняке. Купальня представляла собой огромный павильон с большим центральным залом, предназначенным для приема гостей, и двумя отсеками, где помещались раздевалки и душевые для мужчин и женщин. Оглядывая праздничный, роскошно обставленный павильон, Билли уныло подумала, что оформитель, очевидно, надеялся, что она часто будет устраивать приемы с купанием. Три огромных мягких дивана были драпированы красной махровой тканью, кафельный пол украшали марокканские узоры в фиолетовых, розовых и белых тонах. Повсюду были раскиданы большие мягкие махровые подушки разных оттенков фиолетового цвета. Куполообразный потолок расписан стилизованными арабесками, занавеси из нанизанных бусин издавали шелест, когда кто-то проходил сквозь них. В одном углу помещался бар, Билли постепенно заполнила его книгами, которые приносила с собой. Ей очень нравилось читать в купальне, она сулила уединение, жизнь, скрытую от глаз людских. Так на многие часы она могла забыть о доме на холме со всеми его обитателями. Никому, даже садовникам, не разрешалось работать вблизи купальни позже чем ранним утром.

В один из вечеров той знойной весны Билли ужинала с Джейком Кэссиди. Моррис, единственный оставшийся из прежних медбратьев, находился на дежурстве, а Эш уехал прокатиться на машине. Аппетита у Билли не было, она едва заставила себя проглотить несколько кусочков авокадо и ложку крабового салата. Водя вилкой по тарелке, она то и дело останавливалась взглядом на черных волосах, курчавившихся на запястьях, выступавших из-под манжет Джейка. Движения его рук почти гипнотизировали ее. Она ощутила голодную тяжесть между ног, мучительно сладкую боль. Опустив веки, она прикрыла потемневшие глаза, чтобы он не увидел их выражения, не догадался, что она представляет себе толстые, словно проволока, волосы на его лобке, пытаясь угадать, высоко ли к животу они подбираются.

— Джейк, — небрежно спросила Билли, — почему вы никогда не купаетесь в бассейне?

— Не хочу нарушать ваше уединение, миссис Айкхорн.

— Весьма учтиво с вашей стороны, но просто позор, что бассейн простаивает зря. Приходите завтра днем, искупайтесь, вы мне не помешаете.

— О, спасибо! Если завтра днем я не буду дежурить, то приду. Ловлю вас на слове.

Билли улыбнулась. Скорее всего, завтра он не будет дежурить. Она позаботится об этом сразу после ужина.

* * *

Билли вытянулась во весь рост на одном из красных диванов, накрывшись большим турецким полотенцем и подложив под голову мягкую подушку. В купальне царил полумрак, лишь снаружи проникал оранжевый отблеск солнца да изредка мелькали блики, отраженные водой бассейна. Она чуть прикрыла глаза и глубоко вздохнула, едва перенося ожидание. Наконец она услышала шелест занавесей — Джейк Кэссиди появился. На нем были только тонкие нейлоновые спортивные трусы. Он застыл на месте, увидев ее, распростертую. Билли распустила длинные черные волосы — он никогда не видел их такими беспорядочно пышными, — ее загорелые ноги выделялись на красной махровой ткани.

— Пожалуй, слишком жарко для купания, правда? — проворковала Билли.

— Да… я только быстренько окунусь…

— Нет. Не надо. Не сейчас. Иди сюда, Джейк.

Он неуверенно двинулся к ней и остановился возле дивана.

— Сядь, Джейк. Прямо сюда — места здесь хватит.

Юноша робко опустился на кран дивана. Билли взяла его за руку и потянула к себе:

— Придвинься немного ко мне, Джейк, ты еще недостаточно близок.

На этот раз он повиновался быстрее, сообразив наконец, чего от него хотят. Билли взяла его большую руку и утянула под покрывавшее ее полотенце. Он задержал дыхание, почувствовав, что она прижимает его руку к своему лобку. Пальцы его коснулись ее возбужденного клитора. Держа его за средний палец, она подвела его руку к той точке, от которой словно искры разбегались по всему телу, и дала понять, что от него требуется. Он сразу поймал ритм и принялся работать средним пальцем, ублажая горячую влажную плоть. Билли отбросила полотенце, представ во всем великолепии своей наготы. Джейк наклонился и стал неистово целовать ее темные соски. Тело Билли изогнулось, содрогаясь от желания, отвечая его властному пальцу, крепкой мужской руке, жарким мужским губам. О, как разнятся ощущения, когда ее ласкает рука другого человека. Он продолжал ласкать ее груди, и через минуту она взглянула вниз вдоль его тела. Из-под резинки трусов, сидевших низко на бедрах, выглядывал кончик запертого в неволе члена. Она, затаив дыхание, оттянула резинку вниз и с пересохшим ртом уставилась на огромный фаллос, твердый, розовый, на фоне белой кожи и черных зарослей волос.

— Войди в меня, — скомандовала Билли.

— Подожди… я хочу…

— Скорее!

Джейк раздвинул ей ноги и на коленях встал на диван. Она взяла в руки его пульсировавший тугой член и начала медленно вводить его, растягивая удовольствие, пока он не застонал от нетерпения. Наконец, когда он вошел целиком, Билли почувствовала, что он уже готов отчаянно задергаться внутри ее.

— Подожди, Джейк, — прошептала она прямо ему в губы, — я научу тебя кое-чему хорошему… тебе понравится… — Она положила руки на его бедра и оттолкнула его назад, его пенис чуть было совсем не вышел, а затем медленно убрала руки, и он снова проник в нее на всю глубину. Она слышала, как он скрипит зубами от едва сдерживаемого желания, но не обращала внимания. Она повторила свой прием еще несколько раз и наконец оттолкнула Джейка от себя настолько, что его пенис вышел из нее целиком. Она взяла его в руки и не спеша провела им по клитору и вверх, вдоль своего живота к пупку, затем обратно до входа в себя. Он сразу понял и стал тереться о нее, вверх-вниз, снова и снова, не теряя соприкосновения с набухшим клитором.

— Посмотри на него, посмотри, — бормотал он.

Билли не могла отвести глаз от блестевшего от влаги великолепного пениса, на котором отчетливо выступили вены. Пока член был внутри ее, головка его увеличилась вдвое, и она застонала от мучительного желания снова почувствовать его в себе.

— Нет, не надо, — шептал он. — Не так быстро… Ты хотела так… Ты получишь его таким, как надо, получишь его твердым и хорошим… Ты получишь его весь… не волнуйся… смотри на него… смотри… Вот что ты получишь… Столько, сколько захочешь… Давай! — Он откинулся назад и ввел пенис на всю длину, резко, напористо, чудесно, и в отчаянных, безумных, истощавших ее судорогах она кончила.

Долгие минуты они лежали, молча ожидая, пока успокоится его пенис все еще тугой внутри ее. Она почувствовала между ног теплую струйку спермы. Она не могла понять, как сумела столько времени обходиться без этих ощущений, без этого трепещущего, жаркого, потного естества.

* * *

Этим вечером Билли ужинала в гостиной, приказав дворецкому, чтобы он подал сразу все на кофейный столик и удалился.

— Оставьте, Джон, я сама справлюсь, — велела она. — Я немного устала. Пожалуйста, проследите, чтобы никто меня не беспокоил.

Она не притронулась к еде. Ее охватили противоречивые чувства: глубокое беспокойство и вновь нахлынувшая раздирающая похоть. Частью своих мыслей она сосредоточилась на воспоминаниях сегодняшнего дня, ее пальцы бессознательно легонько дотрагивались до спутанных волос на лобке под легким халатиком. Но одновременно ее тревожили и другие мысли: она обдумывала возможные последствия случившегося. Скажет ли он другим? Будет ли хвастать? Или попытается ее шантажировать? Что, если происшедшее станет достоянием гласности? Что он о ней думает? Нет, подумала она, тряхнув головой и отметая остатки своего пуританства, это не имеет значения. Но что она знает о Джейке? Насколько ему можно доверять? Ни на один из этих вопросов у Билли не было ответов, а спросить не у кого. Единственное, в чем она была уверена, это в том, что снова хочет Джейка Кэссиди. Это уже сидело в ней. Глубоко внутри. Скорее! Ее кулаки сжались. Она облизала губы и принялась расхаживать по гостиной туда-сюда. Она желает его! Сейчас же! После полутора лет голодания сексуальный аппетит обуял ее сильнее, чем когда-либо, сильнее, чем в нью-йоркские времена, чем в дни замужества.

Билли отменила почти все поездки в Беверли-Хиллз, кроме визита к парикмахеру, и отказалась от всех приглашений на обеды. Она боялась перекраивать расписание медбратьев, чтобы Джейк оказался свободен в течение дня. Она опасалась, что это насторожит остальных. Но каждые два дня из трех она после обеда направлялась в купальню и ждала его прихода, обнаженная, бесстыдно раздвинув бедра.

После того первого дня он обращался с ней на людях как всегда. Ни один взмах ресниц, ни один затаенный взгляд не выдал его. Он ничем не показал, что помнит о том, что произошло между ними. Он был вежлив и предупредителен, как обычно. И ее обостренная чуткость убеждала, что никто ни о чем не подозревает. И не заподозрит, если она сама себя не выдаст. Даже в купальне, вибрируя в ней, подобно стальному стержню, он не называл ее по имени, а затем без эмоций покидал ее. Эти новые отношения не нуждались в словесном оформлении: для того, чем они занимались, слова были не нужны, не нужно было даже ничего знать друг о друге. Как странно, думала она, я чувствую у себя во рту вкус его тела, но самое интимное сближение носит форму молчаливого общения. Как будто их встречи существуют только при определенных обстоятельствах, в определенное время и в том месте, где их повседневные личности бесследно растворяются.

Чувственность Билли все больше концентрировалась в потайном и запретном мире купальни. Ничто из происходившего там не принималось в расчет в реальном мире, но и ничто из реального мира не имело значения в купальне. Здесь она обладала беспредельной властью над мощным, полным чудесных желаний телом Джейка Кэссиди, их связь принимала все более физиологичный, почти животный характер. Они смело экспериментировали, и она уже не была Билли Айкхорн, печальной богатой женой умиравшего мужчины, она стала кем-то другим, кому не было имени и кто раньше не существовал. Ей казалось, что она ощущает, как этот новый человек рождается, отделяясь от нее, как формируется новое существо, безгрешное, не ведающее условностей и шаблонов, как возникает личность, которой дозволено все, пока все остается в тайне. В абсолютной тайне.

По ночам Билли размышляла над тем, что казалось ей не совсем нормальным. Джейк Кэссиди никогда не смешивал их дневные встречи с контактами, возникавшими у него с Билли в течение дня, не связывал ни их содержание, ни их значимость. Позже она и сама поняла, что вовсе не заинтересована узнать Джейка как следует. Во-первых, так было безопаснее, во-вторых, ей было достаточно его в одном проявлении, в купальне он превращался в самца с горячими губами и тугим членом, но дальше этого образа она не стремилась проникать. Ей было известно, что свои обязанности он выполняет добросовестно и профессионально, но сверх того она не хотела ничего знать ни о его семье, ни о детстве, ни о его чувствах, привязанностях и антипатиях. Ее совершенно не волновали все те черты, что делают личность значимой, непохожей на других. Не то чтобы она умышленно не впускала его в свое сердце — скорее он в чем-то существенном не сумел затронуть ее душу, — непреклонную, упорно отказывающуюся смешивать похоть с чувствами. Билли слишком хорошо помнила, что такое любовь. Джейк Кэссиди не имел с любовью ничего общего. Но без любви она сможет прожить, если нужно. Выбора нет.

* * *

Дэн Дормен всматривался в Билли, проницая: он готов был побиться об заклад, что со времени его прошлого визита в ней появилось что-то новое. Она вся светилась — он ни разу не видел ее такой после того, как с Эллисом случился удар. Это хорошо. Давно пора.

— Вы неплохо выглядите, Билли. Я бы сам занялся теннисом, если бы не считал, что в моем возрасте, выйдя на корт, я тут же упаду замертво.

— Не теннис, Дэн, плавание. Я теперь проплываю по километру в день, а это отличная тренировка. Почему бы вам не попробовать? Можете начать с нескольких заплывов в день.

— В Нью-Йорке? Что ж, может, и зайду по колено. А что касается ваших планов переправить Эллиса в Палм-Спрингс этой зимой, я не считаю, что это действительно необходимо. В этом году для него не будет особой разницы, где жить, конечно, если только вам самой туда не хочется.

— Боже сохрани, нет! Там старческий рай — даже молодые выглядят старыми и высохшими. А дом у нас там гораздо менее удобен, чем этот. Я бы хотела продать его.

— А как насчет самолета, оставите его?

— Обязательно. Я уверена, что Эллису до сих пор нравится летать в Силверадо, и ради этого стоит держать самолет, даже если пользоваться им всего дважды в год. Вместе с медбратьями и всем сложным скарбом отправляясь в путешествие, мы похожи на участников сафари. Как бы то ни было, хозяин винных погребов убьет меня, если я в этом году не появлюсь к сбору, винограда. Вы представляете, сколько виноградников нам пришлось выкорчевать, чтобы построить взлетную полосу? Но, Дэн, почему вы считаете, что для Эллиса этой зимой не будет никакой разницы в том, где жить?

— Он сильно сдал, Билли. Может быть, вы не замечаете этого так, как я, потому что видите его каждый день, но из месяца в месяц он теряет интерес к жизни. Каждый раз, как я вижу его, он уходит все дальше и дальше. Этой зимой, в дождливую погоду, он будет хорошо себя чувствовать и в помещении, глядя на огонь или на экран телевизора, если, конечно, зрелища еще интересуют его. Лишись он нескольких солнечных дней, ему не станет хуже.

— Я заметила это, Дэн, его… колоссальную отстраненность. Я боялась, что, может быть, делаю что-то не так.

— Никогда не думайте об этом, Билли. Уход за ним хорош настолько, насколько это возможно. Вы сами собой не можете компенсировать те издержки, которые порождает его мозг, когда лопается крошечный сосуд. Вы можете только помогать ему. Сколько вам сейчас, Билли, почти тридцать? Это не жизнь для вас…

— О, я все устрою, Дэн, я все улажу!..

* * *

Полуденные встречи в купальне продолжались, и Билли чувствовала, что все больше меняется. Она и не подозревала, какой смелой и напористой стала в отношениях с мужчиной. Кроме двух случаев в ее жизни, когда ей пришлось самой проявить инициативу, — первый раз она пересекла коридор там, в отеле на Барбадосе, второй раз была активна при первой встрече с Джейком, — она всегда считала, что мужчина должен добиваться женщины, демонстрировать желание, возбуждать пассивную, соблазнительную женщину. Теперь ее увлекло незнакомое, почти мучительное наслаждение пребывать в роли ищущей, требующей, ей хотелось исследовать, экспериментировать. Когда Джейк приходил в купальню, она всегда была уже там, томясь желанием. Ранней осенью, когда он вдруг начал опаздывать — сначала на полчаса, потом на час, — она поняла, что ожидание и неопределенность ранят больнее, чем твердое знание того, что он не придет. У него всегда находились правдоподобные объяснения, но она не верила им. Она начала подозревать, что он упивается своей властью над ней, зная наверняка, что она ждет, возбужденная до неистовства, эта добровольная затворница, пленница, алчущая животного облегчения, которое мог принести только он. Она пользовалась им с самого начала. Теперь он старался отыграться. Она убедилась в этом в тот день, когда он не пришел совсем, объяснив затем, что заснул на солнце. Пылая от затаенного гнева, разъяренная и униженная, но зажатая тисками своей же навязчивой потребности в нем, не в силах ничего поделать, Билли повысила ему жалованье на тысячу долларов в месяц.

Ее беспрестанно глодала жажда по телу Джейка. По утрам, когда он проходил по коридорам, она провожала его взглядом из-под опущенных век, воображая подробности следующей встречи. Если он тоже находился среди медбратьев, когда она ужинала с ними тремя, она была не в состоянии проглотить кусок и лишь смотрела на его руки, думая о том, что эти руки способны проделать с ней. Однажды утром, в понедельник, после того, как он где-то на свободе провел выходные, она остановила его у дверей своей комнаты, схватив за запястье. Втянув его в комнату, она заперла дверь, расстегнула ему брюки, достала пенис и, словно обезумев, рукой возбудила его. Она принялась тереться об него, пока не кончила, даже не скинув ночной рубашки. Оба, будто подростки, стояли, задыхаясь, прислонясь к стене. В другой раз, когда он дежурил в дневные часы, она перехватила его после ужина и утащила в ванную для гостей на первый этаж особняка. Скинув колготки и трусики, она села на крышку унитаза, потянула его за руку, чтобы он встал на колени, своими руками сунула его голову себе между ног и подставила свой ноющий, влажный орган к его губам. Языком он довел ее до быстрого, острого оргазма, но почему-то ей показалось этого мало. Она поставила его перед собой, не вставая, взяла его пенис в рот и начала трудиться: весь мир для нее сконцентрировался в частичке плоти, на которую она набросилась с такой жаждой, с такой страстью. Когда он выскользнул за дверь, она еще почти час сидела в ванной, взволнованная и все еще неудовлетворенная. Билли понимала, что теряет контроль над собой. Кто-нибудь из слуг, сновавших по дому, мог заметить либо их исчезновение в спальне, либо их совместное присутствие в ванной сегодня вечером.

В начале ноября погода в один день переменилась. Долгая жаркая весна, лето и осень определенно пролетели. В Южную Калифорнию пришла необычайно дождливая зима, которая в любом другом месте показалась бы лишь удручающе сырой осенью, но здесь, когда температура упала, стало невозможно проводить дольше дни напролет в неотапливаемой купальне, скрытой в конце аллеи, где с деревьев текли ручьи. Билли сообразила, что до прихода настоящей весны, которая наступит не раньше апреля, месяцев через шесть, ей придется искать другое убежище для своей тайной жизни.

Она размышляла целый день, блуждая по огромной цитадели на холме, внимательно осматривая многочисленные пустые комнаты, которые Линди не потрудилась заново отделать, потому что они ни для чего не годились. Кое-какие из этих комнат были видны из других частей дома, а некоторые располагались в непосредственной близости от коридоров, по которым часто сновали слуги. Были и помещения, которые она отвергала, поскольку из их окон виднелось то крыло, где находились апартаменты Эллиса, а значит, комнаты эти напоминали бы ей, что в действительности особняк служит частной больницей. Но вот наконец, поднявшись по крутой винтовой лестнице, которой не пользовались, она обнаружила восьмиугольную комнату, оборудованную в башенке, похоже, надстроенной только ради причудливого абриса фасада. Она выглянула в одно из узких окон, и свежий ветер подхватил ее волосы. Казалось, из этой комнаты можно рукой коснуться дождевых туч, нависших над Бель-Эйр. Она вспомнила Рапунцель — принцессу, заточенную в башне. Для этой самой Рапунцель, подумала она, необходимо срочно изобрести хобби. Рисование! Вот только акварель или масло? А может, пастель? Ах, да какая разница! Ее должно волновать лишь одно: рисование требует долгих часов уединения в студии, чтобы никто не задавался вопросом, почему она отгораживается от общества. Все уважают потребность художника в уединении, это бесспорно. Что же до остального, то кто на свете, спросила она себя, пожелает вдруг увидеть ее работы?

За несколько дней для Билли оборудовали студию. Сначала она, подобно урагану, налетела на «Гуччи», где не так давно приметила огромную накидку из серебристой лисицы, подбитую шелком. Затем она заглянула в «Мэй Компани», где ошарашенный продавец, привыкший к осторожным покупателям, которые все взвешивали, колебались, сравнивали и консультировались, едва успевал заполнять квитанции. Там Билли в течение получаса купила кушетку авторской работы самого авангардистского миланского дизайнера (продавцу это изделие доставляло много хлопот — громоздка и слишком дорога), прекрасный старинный восточный ковер (такой раритет, по мнению продавца, можно было только повесить на стену), несколько отчаянно экстравагантных ламп (он знал, но не сказал ей, что они дают только приглушенный свет).

Следующий визит Билли нанесла в «Сэм Флекс», магазин принадлежностей для живописи, где продавец испытал неведомое дотоле наслаждение, продав ей на две тысячи долларов всякого товара, причем покупательницу, кажется, больше всего из всех покупок интересовали собольи кисточки. Он был бы еще сильнее заинтригован, если бы увидел, как на следующий день Билли сражалась с новым мольбертом, пытаясь его установить. Наконец ей это удалось, она выудила из кипы холстов один, старательно натянула его и палочкой пастели провела поперек зазубренную алую полосу. Затем на листе из альбома для эскизов она тщательно вывела: «Студия. Идет работа. Ни в коем случае не беспокоить!» Она приколола листок с наружной стороны двери, запиравшейся изнутри, и, удовлетворенная, потащила все собольи кисточки к себе в гардеробную: пригодятся, чтобы подводить брови.

Билли отметила, что, несмотря на перемену погоды, Джейк на людях оставался невозмутимым и осторожным. Его опушенные черными ресницами глаза мальчика из церковного хора встречали ее взгляд открыто, как всегда, в них не было немого вопроса, а ведь он должен был понимать, что прошло уже больше недели с тех пор, как они касались друг друга. Он даже ни разу не выказал ей положенного — не проявил хоть чуть-чуть нетерпения. Поначалу Билли намеревалась ошарашить его новой студией, но потом какой-то инстинкт подсказал ей держать сюрприз в тайне.

Когда все было готово, она вышла к совместному ужину с Джейком и Эшем в длинном платье из серебристого ламе, отделанном черной норкой, распустив волосы и тщательно зачесав их назад, украсив свою сильную шею тяжелыми нитками изумрудов-кабошонов, причудливых жемчугов и рубинов. Джейк оделил ее одной из своих невозмутимых, невыразительных улыбок, она же бесстрастно рассматривала его через стол. Внезапно до нее дошло, что он не только не нужен ей, но и опасен. Она так и не простила ему, что он заставлял ее ждать, и никогда не простит.

Юрист Джош Хиллмэн завтра же может решить вопрос в отношении Джейка, подумала она. Нет, она сама должна позаботиться об этом. Джрш никогда не сможет понять, чем объясняется огромное, несоразмерное выходное пособие рядовому медбрату. Не скажешь же юристу, что Джейк получает отступные за немедленный отъезд, которого от него ждут. Однако деньги плюс несколько тщательно подобранных слов уладят дело. Может быть, Джейк не поймет до конца, но Билли почему-то рассчитывала, что он будет не очень удивлен. Ему бы следовало поинтересоваться, не слишком ли далеко он зашел. Но такая игра ему не по зубам.

Билли взглянула через стол на Эша, вспомнив его такой вкрадчивый, мягкий тон, южный говор, тонкие длинные пальцы. Эш трепетал, если она ненароком останавливалась рядом с ним, задерживалась подле, следил за ней жадным взглядом, когда ему казалось, что она этого не замечает. Изящный, галантный Эшби… Интересно, каков он голый?

— Эш, — спросила она, — вы интересуетесь живописью?

— Да, миссис Айкхорн, всегда интересовался.

Билли чуть улыбнулась, глядя прямо ему в глаза:

— Неудивительно. Я почему-то была уверена, что так оно и есть.

7

Твигги, Верушку, Пенелопу Три, Лорен Хаттон, Марису Беренсон, Джин Шримптон, Сьюзен Бленкли, Марго Хемингуэй — всех этих барышень первой открыла и запечатлела в динамике и позах на снимках своего журнала Хэрриет Топпинхэм. Как только они впервые появлялись на подиуме, она тут же замечала и фиксировала их. Иногда, правда, она тоже опаздывала прибрать их к рукам, и девушки доставались другим журналам и уже идентифицировались с иными изданиями так прочно, что Хэрриет не желала или не могла работать с ними. Конкуренция между журналами мод в борьбе за честь первым открыть очередную красавицу чрезвычайно высока. В своих поисках хозяева журналов в основном опираются на сведения, полученные от определенных лиц, служащих в агентствах фотомоделей, или от работающих на эти агентства фотографов. Спайдер, естественно, принес Хэрриет пробные снимки Мелани, причем сделал это сразу, едва закончив проявлять и увеличивать работы.

Когда Хэрриет взглянула на фотографии, ее тусклые карие глаза хищно сузились. Она почувствовала, как ее внутренности обожгло жаром обладания. Когда она видела предмет или человека, которых ей хотелось заполучить, кровь ее начинала быстрее струиться по жилам. Поймать мечту, ухватить видение — вот в чем заключалась ее эмоциональная жизнь. Ей надо было наложить лапу на что-нибудь редкое и особенное.

— Да, хороша… Хм-м… и вправду хороша.

— Это все, что вы можете сказать, Хэрриет? — Спайдер чуть не злился.

— Она убийственно красива, Спайдер. Вы это хотели услышать? Неумолимо, убийственно красива.

— Боже, это звучит так, словно красота сошла к нам с экрана, к примеру, из «Бонни и Клайда».

— Не совсем, Спайдер. Просто такое лицо не скоро забудешь. Несколько пугающе, вы не находите? Нет? Что же, вы еще молоды.

— Хэрриет, это чушь. Вас никогда в жизни ничто не могло напугать. Признайтесь!

— Я ни в чем никогда не признаюсь. — Она выдохнула ему в лицо, наслаждаясь тем, что заставляет его ждать вынесения приговора.

Конечно, эта девушка ей нужна. Великая модель всегда ни на кого не похожа. Просто красивые девушки напоминают одна другую, но это лицо — совсем иное. В нем есть что-то броское, особенное, чему она пока не может подобрать название. Наконец она заговорила опять:

— Я единолично ангажирую ее на следующие две недели и запечатлею на ней самую существенную часть осенней коллекции. И обложку я сделаю с ней. — Она говорила нарочито бесстрастным голосом, ничем не выдав себя, но ее пожирало предвкушение. Она была возбуждена: ощущение собственного могущества и власти распаляло ее жаром, словно в желудок ей поместили раскаленный камень.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39