Магазин грез (№1) - Школа обольщения

Зазвонил телефон. Вэлентайн вздрогнула. Она потеряла работу всего неделю назад. Кто может позвонить сюда в конце рабочего дня?

— Да?

— Вэлентайн, это Билли Айкхорн. Я в Калифорнии. Не знаю, что сказать… Я расстроена ужасно. Я только что узнала, что произошло, от одного из своих сотрудников, старого приятеля Джимбо. Невероятно несправедливо, и вина целиком на мне. Полностью.

— Вы так думаете?

— Конечно. Вы считаете меня стервой, а я в тот день была просто счастлива. Но никогда не получается так, как хочешь. «Магазин грез» — самый прекрасный магазин в мире, а мне нечем торговать и нет никого, кто бы организовал это. Я была в отвратительном, мерзком настроении, потому что все дело разваливается. Вы не можете себе представить, как это ужасно.

— Увольте.

— Я не виню вас за резкость, Вэлентайн, но вы должны поверить, что я написала письмо в надежде сделать для вас что-то хорошее.

— Не вышло.

— Теперь я это знаю. Мы с Принсом помирились. Вы узнаете от него… вот что я вам хотела сказать… Он не знает, как подойти к вам после…

— Я не разговариваю с ним.

— Все так плохо?

— Хуже.

— Вы настроены решительно и бесповоротно?

— Абсолютно.

— Я надеялась, что вы это скажете! Вэлгнтайн, приезжайте сюда и поработайте у меня. Вы можете сами подобрать себе помощников. Мне отчаянно нужен модельер: без своего собственного ателье мы будем всего лишь обычным дорогим магазином. Вы начнете ездить на показы коллекций в Париж. Разумеется, я хочу, чтобы вы стали еще и моим закупщиком. Вы сможете ездить в Нью-Йорк так часто, как захотите. Мне неохота проводить всю жизнь в лифтах Седьмой авеню — слишком мрачная перспектива.

— Вы не слишком многого хотите? Модельер, закупщик… Может, еще и служанка?

— Хотя бы выслушайте, что я предлагаю, Вэлентайн. Восемьдесят тысяч долларов в год и пять процентов от прибыли.

Вэлентайн не отвечала — ее оглушило. Затем буйный ирландский норов показал себя — она заявила:

— Сто тысяч. Кто знает, будет ли прибыль вообще?

— Хорошо, в таком случае только зарплата, без участия в прибыли, — ответила Билли.

— Ни в коем случае, миссис Айкхорн. Будем оптимистами. А вдруг прибыль появится? Пять процентов остаются.

— Но это же целое состояние!

— Соглашайтесь или до свидания. Или я нужна вам, или нет.

— Хорошо, договорились.

— И, само собой, мой партнер получает семьдесят пять тысяч и два с половиной процента.

— Ваш партнер?

— Питер Эллиот. Лучший продавец в мире, огромный опыт розничной торговли. Я не сомневаюсь, он сможет так реорганизовать «Магазин грез», что вы останетесь довольны.

— С каких это пор у вас появился партнер, Вэлентайн?

— С каких пор мы с вами в доверительных отношениях, миссис Айкхорн?

— Но я никогда не слышала о нем.

— А когда вы занимались розничной торговлей? Простите, но нужно уметь смотреть фактам в лицо.

Наглость Вэлентайн заставила Билли на мгновение умолкнуть. И все же, если человек позволяет себе говорить с ней в таком тоне, значит, он знает, что делает.

— Все это мне очень не по душе, Вэлентайн, но мне просто некогда спорить. Я нанимаю вас обоих и, будьте уверены, ожидаю хорошей работы. Контрактов никаких не будет.

— Следует сделать годичный контракт, миссис Айкхорн. После этого я буду спокойна.

Билли не колебалась. «Магазин грез» разорялся с невероятной быстротой. Не то чтобы это имело для нее значение — она могла себе позволить любые убытки, но, когда цифры опубликуют в «Вумен веар дейли», будет стыдно. Больше чем стыдно — это будет ужасный, нескончаемый кошмар, и люди начнут смеяться над ней. А она больше никогда, никогда в жизни не должна допустить, чтобы она стала посмешищем. Ей необходимо добиться успеха. «Магазин грез» должен работать безупречно.

— Когда вы оба сможете приехать? — спросила она.

Вэлентайн быстро прикинула. Сегодня среда. Если начать собираться сейчас и сесть на самолет в воскресенье…

— В понедельник. Вы не будете так добры заказать для нас номер в отеле? За ваш счет, разумеется. Но только до тех пор, пока мы не найдем жилья.

— Я закажу вам номера в «Беверли Уилшир». Это на той же улице, что и мой магазин.

— Правда? Это удобно, принимая во внимание двенадцатичасовой рабочий день.

— Восемнадцатичасовой, — засмеялась Билли, снова становясь самой собой.

— Тогда до понедельника, миссис Айкхорн.

— До свидания, Вэлентайн. Теперь мне намного легче вспоминать о том, что вы потеряли работу. Это обошлось мне всего в пару сотен тысяч долларов.

— Не только. Не забывайте про семь с половиной процентов.

— Принс будет зол, как собака, — хихикнула Билли.

— Скорее, обрадуется, — ответила Вэлентайн и повесила трубку.

Она была настолько поглощена разговором, что совсем забыла о Спайдере. Теперь ей было страшно взглянуть на него. Его молчание было грозным. Как она осмелилась принимать за него такие решения? Почему он ничего не сказал? Вэлентайн осторожно, из-под ресниц взглянула на кровать, туда, где он лежал. Он крепко спал. Очевидно, он проспал весь разговор. Несомненно было одно: он не храпит во сне.

8

Спайдер Эллиот был поначалу настроен против Билли Айкхорн так же враждебно, как и она против него. Он полыхал от ярости, вспоминая, как своевольно и надменно она обошлась с Вэлентайн, как ее неосторожность привела к тому, что Вэл потеряла работу у Принса. Когда же Вэлентайн умудрилась обвести эту женщину вокруг пальца и вынудить ее взять на работу и его в качестве — прости, господи, — розничного продавца, он решил, что она беспросветно глупа и жажда завладеть всем, чего она ни пожелает, помутила ее рассудок.

Билли, со своей стороны, поинтересовалась у подруг, читавших «Вумен веар дейли» так же внимательно, как и она сама: ни одна из них не слыхала о знаменитом розничном торговце Питере Эллиоте. А если «ВВД» не знает о нем, значит, такового не существует.

Вэлентайн надула ее: парень, кто бы он ни был, скорее всего, ее любовник, и Билли не намеревалась спускать ей это с рук. Она выждет, сколько понадобится, то есть до тех пор, пока он выставит себя дураком, а потом разделается с ним. Контракт, как же! Если этот парень нужен Вэлентайн в качестве помощника-бездельника, пусть работает, но не за такую зарплату. Ни даже за одну десятую ее. Когда имеешь деньги, больше всего раздражает, что люди не оставляют попыток разлучить тебя с ними.

С тех пор, как год назад умер Эллис, Билли несколько раз меняла прежние намерения. Став вдовой и наследницей одного из крупнейших в мире состояний, она поначалу хотела продать цитадель-тюрьму в Бель-Эйр и купить поместье в Холби-Хиллз, в четырех минутах езды от магазинов Беверли-Хиллз. За пять лет, проведенных в Бель-Эйр, она построила планы и знала, как жить в свое удовольствие, когда станет свободной, и при этом она не допускала мысли о том, чтобы остаться в Калифорнии. Однако теперь это казалось ей единственно правильным. Здесь был «Магазин грез», тренировочные классы, приятельницы, с которыми она обедала. Пока Эллис был здоров, Калифорния служила лишь местом, куда они наведывались, если ему хотелось посетить виноградники Санта-Хелены; когда он заболел, она стала домом, где им выпало жить благодаря хорошему климату. Незаметно Калифорния превратилась в единственное место на свете, которое она могла называть своим.

Билли, пунктуальная до минуты, ждала Спайдера и Вэлентайн у входа в магазин. Никогда еще неброская, зрелая красота ее не была столь яркой. Она принадлежала к женщинам, достигающим вершины зрелости лишь к тридцати годам, и регулярная недозволенная, тайная сексуальная жизнь, удовлетворение, доставляемое чередой удалявшихся затем в «отставку» санитаров, благоприятно отразились на ней: ее лицо, особенно ненасытные губы, приобрели чувственность. И потому облик Билли в сочетании с идеально продуманной одеждой был неотразим.

«Жди беды», — подумал Спайдер, едва завидев ее.

Билли, заметив его и Вэлентайн, в то же мгновение поняла, что до сих пор прислушивается к голосу плоти, хотя ей всегда казалось; что это свойство присуще скрытой стороне ее натуры. Сексуальная жизнь Билли не имела никакого отношения к ее повседневному существованию, она не смела считать секс дозволенным, обычным явлением — риск слишком велик, слишком многое поставлено на карту. Ее репутация, особое положение, почтение, которое выказывает ей пресса, — все объясняется тем, что она возвышается над толпой; в ее «поясе верности» нет прорех и изъянов, и потому она может чувствовать себя в безопасности. С каждым годом ей все чаще приходилось напоминать себе об этом. Вид Спайдера подействовал на нее, словно удар кулаком в живот: предельная мужественность, ни тени развязности или, наоборот, робости, и вокруг него аура счастливой чувственности. Ее наметанный взгляд мгновенно оценил требовательность его физической сущности, а натренированный рассудок немедленно пресек эти мысли. Это единственный мужчина, которого она себе никогда не сможет позволить: чересчур близко к дому. Хватит, сказала себе Билли, подошла к Вэлентайн и положила руки ей на плечи — еще не объятие, но зато жест более дружелюбный, чем рукопожатие.

— Добро пожаловать в Калифорнию, — сердечно сказала Билли. Она была рада видеть Вэлентайн. Та была ей нужна.

— Благодарю вас, миссис Айкхорн, — натянуто ответила Вэлентайн. — А это Питер Эллиот, мой партнер.

— Меня называют Спайдером, — вставил он и наклонился, чтобы поцеловать руку Билли, с грацией, о которой он в себе и не догадывался, грацией молодого Фреда Астора: такая осанка и повадки если не даны от рождения, то уж не выработаются никогда, как ни тренируйся. Вэлентайн никогда не видела, чтобы он целовал руку еще кому-то, кроме нее самой.

— А я — Билли. Теперь и для вас тоже, Вэлентайн. Каждому, кто приезжает на Побережье, приходится усваивать массу новых манер. Итак, вот «Магазин грез». Что вы о нем думаете? — Она с гордостью указала на великолепное здание, перед которым блекли пышные соседские постройки.

Спайдер дошел до одного конца здания, повернулся и прошагал вдоль всего фасада, затем проделал то же самое в обратном направлении.

— Витрины плохие, — уверенно подвел он итог.

— Плохие?! Это здание закончено меньше года назад и уже завоевало три крупные архитектурные награды. Об этом знают все в мире искусства. А вы критикуете витрины! — Билли мгновенно пришла в ярость. — Ну и как бы вы их переделали?

— Я бы их не тронул. Только вандал покусился бы на них. Но в торговом мире таких полно. В конце концов, это магазин. И витрины — лишь часть проблемы, Билли, раз уж вы решили выяснить, что где не так. Я придумаю, как обойти эту загвоздку. Не волнуйтесь. Почему бы нам не пройти внутрь?

Спайдер легонько приобнял женщин за талии и подтолкнул их к двустворчатым дверям, приветливо кивнув незнакомому швейцару и улыбаясь про себя. В действительности витрины и впрямь были ужасны — хвала господу за его милости! Побольше бы он их расточал…

Билли едва могла дождаться, пока они получат полное впечатление от интерьера. Магазин был ее радостью и гордостью. Согласно ее пожеланиям он в точности, до мелочей, повторял внутреннее убранство дома моделей Диора в Париже и обошелся ей в огромную сумму.

Спайдер как вкопанный встал у дверей главного входа и, осматриваясь, потянул носом, как гончий пес.

— Мисс Диор, — уклончиво отозвался он об аромате, разлитом в воздухе благодаря освежителям с отдушкой.

— Это вас не касается, — огрызнулась Билли, все еще злясь на его замечание об окнах. — Это место идеально, такое, как есть. Мы пройдем на склад и посмотрим товар. Я хочу точно знать, что вы думаете и какие строите планы относительно новой закупочной политики и…

— Билли, извините, но я так не считаю, — перебил Спайдер. — В свое время мы займемся складом, я вам обещаю. Розничная торговля — это не только запасы на складе. Торговля — это романтика. Торговля — это тайна («Особенно для меня», — подумал он.) Полагаю, запасы на вашем складе обновляются из месяца в месяц, поэтому сначала взглянем на романтику. Милые дамы?.. — И он прошел в большой зал, нимало не заботясь, направились ли они за ним.

Спайдер изучил интерьер магазина сверху донизу, включая подземный гараж, и не издал ни звука, кроме невнятного хмыканья, которое ничего не выражало, но звучало весьма глубокомысленно, по крайней мере, по его мнению. Плохо скрытое замешательство Вэлентайн было так сильно, что напряжение повисло в воздухе, но Спайдер не обращал на это никакого внимания. Билли то и дело с раздражением поджимала губы, но была настолько уверена в несомненной фешенебельности своего магазина и недостижимом превосходстве над конкурентами в масштабах и роскоши обстановки, элегантности примерочных, что, не сожалея о времени, дала им возможность набраться впечатлений.

Окончив обход, Спайдер взглянул на часы и предложил всем пообедать и выслушать его мнение о «Магазине грез», а уж потом заняться складом. Билли согласилась только потому, что проголодалась.

— Где здесь можно поесть? — спросил он.

— Можно пойти в «Браун Дерби» на другой стороне Родео, но он мне разонравился с тех пор, как год назад перешел к новым хозяевам. Поблизости нет более приличного места, чем «Ла Белла Фонтана», что в вашем отеле. Пойдем туда.

Они пересекли улицу, перебегая через Родео в самом широком и опасном месте, заскочив на островок безопасности, уворачиваясь от машин, делавших дозволенный правый поворот на красный свет, а затем поспешили через бульвар Уилшир, торопясь добраться до безопасного места, пока на светофоре не сменился свет. Наконец они оказались в тихой, отгороженной шторками кабине «Ла Белла Фонтана», где стены были обиты красным бархатом, в центре зала журчал фонтан, повсюду благоухали цветы. Они окунулись в искусно созданную атмосферу старинных уголков Вены или Будапешта.

— Очаровательно, Билли, — сказала Вэлентайн, оглядываясь вокруг и радуясь уже тому, что наконец сидит.

— Да, тут не самое плохое место… — пробормотал Спайдер.

— Что вы хотите сказать? — недовольно поинтересовалась Билли. Ноги у нее гудели.

— Предположим, что вы — женщина, которой предстоит закупить ворох одежды для поездки в Нью-Йорк, или Лондон, или на свадьбу, или для зимних каникул в Палм-Спрингс, или для Каннского кинофестиваля, — словом, для такого важного мероприятия, что придется выбирать много часов кряду, не говоря уже о мелких переделках.

— Это не новость. Покупатели «Магазина грез» обычно так и делают, — сухо согласилась Билли.

— Предположим, такая покупательница пришла в ваш магазин в одиннадцать утра, потратила два часа на выбор и всевозможные примерки и еще не закончила свои дела.

— Ну и что?

— Разве она не проголодается? Разве у нее не заболят ноги? Билли, я вижу, вы сняли туфли.

— Какое отношение это имеет к розничной торговле, Спай-дер? — Еще минута, и она ему расскажет, как разыскивала его несуществующие рекомендации.

— Ваши туфли? Никакого. Туфли ваших покупательниц? Самое прямое. Их пустые животы? Еще большее. В этом все и дело.

— Высказывайтесь яснее. Мы не продаем обувь. Мы не держим ресторан. Мы управляем или пытаемся управлять магазином.

— Не раньше чем вы обзаведетесь рестораном. — Спайдер благожелательно улыбнулся ей. — Что случается, когда у вашей голодной покупательницы начинают болеть ноги? У нее понижается уровень сахара в крови. Если она продолжит примерять одежду, она начнет раздражаться, упрямиться, решит, что из того, что ей предложили, ее ничто не устраивает. Если она прекратит примерки и пойдет куда-нибудь пообедать, она, скорее всего, отчается подыскать нужное платье именно в вашем магазине и именно в этот день, а значит, после обеда уже не вернется к вам. Если она уйдет от вас перекусить, она попытает счастья в другом магазине. Поэтому прежде всего нам нужно отделить часть гаража — он гораздо больше, чем требуется, — и построить кухню. Затем мы наймем пару поваров, поначалу можно и одного, пригласим нескольких официантов и предложим клиентам обеды прямо в магазине. Ничего экзотического, Билли, просто салаты и бутерброды. Я заметил, что в каждой примерочной есть шезлонг. Покупательницы могут подзакусить, отдыхая в шезлонгах, а тем временем к их услугам будет массаж ног. Хороший массаж омолаживает все тело. — Он приподнял одну бровь и взглянул на Билли: — Вы, наверное, знаете лучших в городе массажисток? Я думаю, поначалу нам понадобится не больше трех. И тогда после обеда мы сумеем продать этим дамам весь чертов магазин. — Он знаком велел метрдотелю подать меню.

На минуту Билли застыла, будто зачарованная. Она увидела мысленным взором все, о чем говорил Спайдер. С трудом она вернулась к действительности:

— Отличная идея. Решает одну маленькую и несущественную проблему — как удержать покупательниц, чтобы они не ушли на обед. Но сейчас у меня не так много покупателей, удерживать, собственно, некого. Дело сбавляет обороты день ото дня. У меня нет нужных товаров, чтобы выставить их на продажу, и никакой трюк вроде новой кухни не спасет положения. Вы уверены, что никогда не занимались общественным питанием, Спайдер?

Спайдер развернулся к ней анфас с самой озорной из своих усмешек. Вид у него был какой-то ковбойский, и Вэлентайн, разозленная, подумала, что он вот-вот выкинет какой-нибудь фортель и ляпнет: «О, черт, мэм, ничего страшного!»

— Это вам на закуску, Билли. А ведь я еще не добрался до этого богопротивного толстозадого стиля, в котором оформлен ваш магазин. И это уже целая проблема!

Билли, потрясенная, уставилась на него, не веря своим ушам, не успев даже разозлиться. Спайдер подумал, что как противник она слабовата.

— Но мы поговорим об этом, когда подпишем контракты. Как говаривал один мой приятель: «Нечего раздаривать идеи». А теперь, дамы, давайте поедим.

* * *

Юридическая фирма «Страссбергер, Липкин и Хиллмэн» занимала два этажа в одной из недавно построенных башен Сенчури-Сити, тех стеклянных монстров-близнецов, при виде которых жители Беверли-Хиллз, проезжая по бульвару Санта-Моника, качали головами и вспоминали о землетрясениях и Судном дне. Фирма, пользовавшаяся мировой известностью и считавшаяся одной из самых могущественных юридических контор Лос-Анджелеса (где, как и во многих больших городах, юридические фирмы, подобно сельским клубам, бывают либо еврейскими, либо целиком нееврейскими) была отделана художником, который, похоже, стремился заверить клиентов, что, если в случае землетрясения они окажутся загнанными в ловушку на двадцатом или двадцать первом этаже, то по крайней мере погибнут с блеском и даже с великолепием.

Выйдя из лифта, Вэлентайн и Спайдер очутились среди обилия ореховой и палисандровой мебели, толстых новомодных паласов и тонких старых ковров, свежих цветов, среди которых был расставлен неподдельный антиквариат. Их встретила и неподдельная улыбка секретарши. По-настоящему доброжелательная и очаровательная секретарша на любой фирме Лос-Анджелеса является верным признаком конторы высокого класса. Личный юрист Билли Айкхорн — Джошуа Исайя Хиллмэн, назначил им встречу для подписания контрактов.

Хотя основная работа с юридическими документами «Айкхорн Энтерпрайзиз» по-прежнему велась в Нью-Йорке, Билли после смерти Эллиса все больше полагалась на своего юриста Джоша Хиллмэна. Его нынешние обязанности в основном заключались в проверке деятельности нью-йоркских адвокатов. Пока Эллис был жив, Билли просто подписывала необходимые бумаги, не вникая в их смысл. Хотя Эллис уже не мог дать ей совет, она все равно чувствовала себя под его защитой. Такое неестественное положение дел сохранялось до тех пор, пока она не стала обладательницей контрольного пакета, унаследовав акции Эллиса. Ныне Билли полагала, что не следует ставить свою подпись, не поручив опытному адвокату предварительно разобраться в проблеме. Вскоре Джош Хиллмэн обнаружил, что дела миссис Айкхорн отнимают половину его времени; несколько лучших адвокатов фирмы занимались только тем, что проверяли ее дела и докладывали ему. Пропорционально росли и выплачиваемые ею гонорары. От такого положения никто не страдал, не возражали даже нью-йоркские юристы Билли, потому что Джош Хиллмэн слыл блестящим законником. Его советы срабатывали безотказно. Он защищал интересы Билли и при этом никогда не пытался задним числом изменить их совместные решения, даже если получал большую информацию.

В свои сорок два года Джош Хиллмэн реализовал все то, чего можно ожидать от повзрослевшего вундеркинда: достиг вершин профессии, перед ним открывалось необозримое будущее. Он вырос на авеню Ферфакс, в сердце еврейского квартала Лос-Анджелеса, единственный сын раввина маленькой обшарпанной синагоги. В два с половиной года он научился читать; в четырнадцать с половиной получил стипендию в Гарварде; в восемнадцать с половиной окончил его с отличием; в двадцать один с половиной окончил Гарвардскую юридическую школу, будучи редактором «Гарвард Ло ревью», — должность, к которой стремятся и получить которую не проще, чем место редактора в «Нью-Йорк тайме».

По традиции после достижения таких успехов он должен был стать клерком у члена Верховного суда США и мечтать о далеком дне, когда, лет через сорок, спустя годы все более блестящей юридической работы, он займет место своего патрона.

Но Джош Хиллмэн не любил неравных условий; в Верховном суде никогда не было более одного судьи-еврея одновременно, а члены Верховного суда отличаются редким долгожительством, в этом с ними могут сравниться лишь вдовы богачей.

После семи лет существования на стипендию у него появился серьезный интерес к зарабатыванию денег. За это время он лишь дважды сумел съездить на каникулы домой к родителям, все еще жившим на авеню Ферфакс. За лето он зарабатывал достаточно денег, чтобы одеться, постричься и купить билеты на самолет в оба конца. Он почти не вкусил обычной студенческой жизни Гарварда, потому что не мог себе позволить эту роскошь, и если учеба в юридической школе имеет какие-то веселые стороны, то он о них не подозревал. В 1957 году он устроился в фирму «Страссбергер и Липкин», и сейчас, двадцать лет спустя, он хотя и оставался младшим по возрасту партнером, но в смысле реальной власти являлся старшим.

Он был серьезным человеком и считал, что романы придумали в Средние века, чтобы чем-то занять придворных дам, остававшихся дома во время крестовых походов. Ему нравился секс, но он не видел причин уделять ему слишком много внимания. Он ощущал превосходство над мужчинами своего возраста, которые разводятся ради забавы — только потому, что их жены надоели им в постели, а потом начинают валять дурака с молоденькими девочками. Не стоит оно того! Ему жена тоже надоела чуть ли не с самого начала, но разве это повод к любовным интрижкам? Для серьезного человека — нет.

Джош Хиллмэн женился серьезно и с умом. Джоанна Вирт-мэн происходила из «королевской» семьи Голливуда, самой что ни на есть настоящей. Ее дед основал одну из крупнейших киностудий. Отец был известнейшим кинопродюсером. До ее появления на свет состарились два поколения, выросшие в частных просмотровых залах. Не мать ее, а бабушка первой в Бель-Эйр построила ванную от Порто.

До знакомства с Джошем Хиллмэном Джоанна Виртмэн никогда не слышала о копченой лососине — оказалось, это даже вкуснее, чем шотландский лосось, — а тот, кто угощал ее, выглядел более значительным, более взрослым, чем богатые мальчики, среди которых она выросла. Они с Джошем, к удивлению обоих, обнаружили, что их дедушки родились в Вильно. Но этот генеалогический казус — кто знает, может быть, они дальние родственники? — не очень-то понадобился для того, чтобы устранить возражения со стороны семьи Виртмэн по поводу замужества их Джоанны с бедным парнем с авеню Ферфакс. Они и не думали возражать. Они таяли от счастья, видя, что их тяжелая на подъем, тихая, дисциплинированная дочь сумела заполучить редактора «Гарвард Ло ревью», высокого и красивого, в чем-то словно не до конца повзрослевшего; к тому же было очевидно, что при его блестящем будущем жених наверняка интересовался не только деньгами невесты.

И в самом деле, его интересовали не только деньги Джоанны. Если быть честным, говорил себе Джош, она ему очень нравилась, а год, который он выделил себе на женитьбу и обустройство, подходил к концу. Он очень серьезно относился к составлению и выполнению расписаний. Он ко всему относился очень серьезно.

В постели Джоанна его разочаровала, но щедро одарила детьми, произведя на свет двух мальчиков и девочку. Она была великолепна, выигрывая турниры по теннису в сельском клубе Хиллкреста, и поистине победоносна, когда вносила пожертвования в Музыкальный центр, в детскую больницу, в «Кедры Синая», в Художественный совет и в Музей изобразительных искусств округа Лос-Анджелес. В тридцать пять она возглавляла весьма сплоченную группу лос-анджелесских женщин, которые незаменимы как для еврейских, так и для нееврейских благотворительных начинаний, благодаря чему и наводят мосты между старым калифорнийским светом и волной еврейских бизнесменов, приезжающих погреться на солнышке. Интересно, что именно изобретение кинокамеры подвигло их отправиться в страну, где доходы, как считалось, можно извлечь только из операций с землей, лесом, нефтью, но никак не заполучить от киностудий. Узнав о существовании Калифорнии из кино, они отправлялись туда делать деньги, памятуя, что приносят доходы железные дороги.

За долгие годы из довольно неопрятного, нестриженого студента Джош Хиллмэн превратился в аккуратного, элегантного мужчину, распространявшего вокруг себя ощущение власти. Наружные уголки его темно-серых глаз были чуть приподняты, придавая ему чудаковатый вид, ничуть не вредивший его репутации умного человека. Он улыбался редко, саркастически. Высокие славянские скулы и прямой широкий нос вызывали горячие споры среди его бабушек: каждая с восторгом утверждала, что мать другой изнасиловали казаки. Да не один, а несколько десятков. Джош коротко стриг свои седеющие темные волосы и одевался в ультраконсервативные, сшитые на заказ костюмы с подходящими по цвету жилетами от «Эрик Росс, Кэрролл и Компания» из лучшей английской материи приглушенных цветов и рисунка. Рубашки он, бывая в Лондоне, шил у «Тернбулл и Ассер». Галстуки его были примечательны лишь своей ценой. Все это было свойственно ему отнюдь не из тщеславия, просто, по его мнению, именно так должен выглядеть юрист.

До встречи с Вэлентайн Джош Хиллмэн считал себя женатым по вполне удовлетворительному варианту. Его мать, дама старой закалки, много раз торжественно предупреждала сына, что каждого добропорядочного еврейского мальчика подстерегает желтоволосая, голубоглазая «шикса», и, если он прислушается к зову светлокудрой сирены, он погиб и обесчещен. Однако Джоша никогда не привлекал классический англосаксонский тип: ему казалось, что девушки с неброской красотой утомительно одинаковы, «Жалобу портного» он считал произведением, содержащим пример больного, фетишистского мышления, потому что курносым носам и светлым волосам там приписывается сексуальная привлекательность. Но, увы, предчувствия его матери не простирались так далеко. Она и вообразить не могла, что сердце ее серьезного сына как молнией поразит пламенно-рыжая франко-ирландская девица с бледно-зелеными русалочьими глазами и нежным взглядом. При виде ее остроумного личика Джошуа, наименее романтичный из всех существующих мужчин, инстинктивно вскочил на ноги: Вэлентайн вошла в его кабинет и уверенным шагом прошествовала к столу. Двигавшийся следом Спайдер показался Джошу расплывчатым силуэтом. Джош Хиллмэн ощутил что-то, чему не мог подобрать названия, он только знал, что никогда раньше этого не испытывал.

Когда они обменивались рукопожатиями, Вэлентайн заметила легкое смущение юриста, но приписала его переменам в настроении Билли в результате возмутительного поведения Спайдера сегодня утром. Вэлентайн инстинктивно усилила легкий французский акцент, подвергнув тяжкому испытанию хладнокровие Джоша Хиллмэна, ибо ему пришлось противостоять наплывающим из подсознания волнам воспоминаний о весеннем Париже.

Все ждали, пока секретарша принесет контракты, а в это время мозг Хиллмэна лихорадочно работал.

Когда Билли рассказала ему о контрактах, согласованных с Вэлентайн по телефону, он пришел в ужас. Он считал свою клиентку слишком разумной, чтобы предположить, что она способна разбрасываться ими от прибыли «Магазина грез». Но оказалось, что Билли положила какой-то юной модельерше, которую она видела всего несколько раз, и огромную зарплату, пообещав при этом оплачивать еще какого-то мужчину, о котором она не знала ровным счетом ничего. Джош посоветовал Билли добавить к контракту пункт об аннулировании договора, который позволял бы ей уволить новых сотрудников или лишить их доли в прибыли при условии наличия уведомления за три недели. Он терпеливо разъяснял ей, что содеянное еще не означает, будто деньги из «Магазина грез» потекут, как через разрушенную плотину, или что прибыли однозначно не будет, но он вынужден осторожничать, так как тут вопрос принципиальный. У нее должен остаться контроль над этими людьми. Билли довольно быстро уловила его мысль, зато теперь Джош пожалел, что проявил такое благоразумие. Мысль о том, что мисс О'Нил может быть уволена по прихоти самой своенравной, самой избалованной, самой требовательной из его клиенток, оказалась тяжела для него, но что-либо менять было уже поздно.

Пока Спайдер и Вэлентайн читали контракты, Хиллмэн изучал девушку из-под сложенных домиком рук. Подперев большими пальцами щеки, а указательные положив на брови, он скрывал выражение своего лица, создавая при этом впечатление задумавшегося человека. Этим приемом он пользовался часто. Он зачарованно наблюдал за сменой выражений на личике Вэлентайн и увлекся настолько, что не обратил внимания на слова прервавшего чтение Спайдера:

— Здесь что-то не так.

В этот момент Вэлентайн вскочила со стула с громким криком «Merde!». Джош вышел из забытья, предательски вздрогнув.

— Что это за чушь? — Она швырнула контракт на стол и от ярости так побледнела, что, если бы не ее волосы, ее можно было бы принять за черно-белое фото. — Этот пункт, по которому нас можно уволить через три недели после уведомления!.. Об этом мы с миссис Айкхорн не говорили. Как она посмела? Что она за человек после этого? Это нечестно, недостойно, подло, отвратительно! Я не ожидала от нее такого. Но мне надо было бы предвидеть. Мы никогда не подпишем эти контракты, мистер Хиллмэн. Немедленно позвоните и скажите ей об этом! И передайте, что я о ней думаю. Пойдем, Эллиот, — мы уходим!