Встреча

Кларисса явно была смущена и рассержена, но она отлично понимала, что в данном случае ее влияния на графа крайне недостаточно. К тому же граф, как успела сообщить Августа, сейчас был вне досягаемости.

— Ну что ж, прекрасно, мадам. — Кларисса с достоинством встала. — Сегодня Мередит, конечно, может отправиться с вами и показать вам поместье. Но в будущем, надеюсь, ничто не нарушит наши привычные занятия в классной комнате. — В глазах ее сверкнуло грозное предостережение. — И я уверена, что его сиятельство полностью поддержит меня.

— Без сомнения, — прошептала Августа и посмотрела на Мередит. Впрочем, по личику девочки ничего нельзя было прочесть, — в точности как и у ее отца, когда он попадает в подобную двусмысленную ситуацию. — Ну что ж, Мередит, вперед?

— Да, мадам… то есть, Августа.

— У вас очень милый дом, Мередит!

— Да, правда. — Мередит степенно вышагивала по аллее рядом с Августой. На ней был очень скромный капор, вполне соответствовавший столь же скромному платьицу.

Трудно было сказать, какие мысли мелькали сейчас в ее головке. Мередит явно унаследовала от Гарри способность сохранять непроницаемое выражение лица.

Впрочем, девочка была с Августой исключительно вежлива, хотя и отнюдь не болтлива. Августа очень надеялась, что прозрачный воздух, прелестный денек и прогулка помогут ей завязать разговор с падчерицей.

Если же ее попытки не удадутся, она, на худой конец, всегда может попросить Мередит процитировать ей ответы из знаменитого «Руководства по истории и прочим наукам».

— В Нортамберленде у нас тоже был такой же милый старый дом, — сказала Августа, помахивая корзинкой с припасами для пикника.

— И что с ним стало?

— Его продали после смерти моих родителей.

Мередит искоса глянула на Августу:

— У вас и папа, и мама умерли, да?

— Да. Я потеряла обоих родителей, когда мне было всего восемнадцать. Порой мне их ужасно не хватает.

— Мне тоже ужасно не хватает папы, когда он месяцами не приезжает домой, как, например, было во время войны. Я так рада, что он вернулся!

— Да, я понимаю вас.

— Надеюсь, теперь он захочет жить дома.

— Уверена в этом. По крайней мере, большее время. По-моему, ваш папа очень любит свое поместье.

— Когда в начале летнего сезона он уезжал в Лондон, чтобы найти себе жену, то сказал, что это вызвано необходимостью.

— Видимо, ему этого вовсе не хотелось.

Мередит с серьезным видом кивнула:

— Конечно не хотелось. Тетя Кларисса объяснила мне, что он вынужден подыскать себе жену, чтобы иметь наследника.

— Ваш отец всегда очень серьезно относится к своим обязательствам.

— Тетя Кларисса говорила еще, что он выберет себе идеальную жену, которая станет достойной преемницей моей замечательной мамы.

Августа с трудом подавила стон:

— О, это нелегко! Я вчера видела портрет вашей мамы в галерее. Как вы совершенно справедливо считаете, она очень, очень красива.

— Я же говорила! — Мередит вдруг, задумалась, наморщив лоб. — Хотя, знаете, папа говорит, что красота, в женщине не самое главное и что есть куда более важные вещи. Он говорит, что добродетельная женщина дороже рубинов. Правда, красивое выражение? У папы всегда получаются такие замечательные фразы!

— Не хочу разочаровывать вас, — пробормотала Августа, — но это выражение придумал не он.

Мередит равнодушно пожала плечами:

— Ну и что, он бы легко мог его придумать, если бы захотел! Папа очень умный. Он любит играть в ужасно трудные игры, например в слова. Вы таких, наверное, и не знаете.

— Правда?

Наконец-то Мередит заговорила с настоящим воодушевленней. Вероятно, отец был ее любимой темой.

— Когда я была еще совсем маленькой, я как-то увидела его в библиотеке и спросила, что он делает. И он сказал, что решает одну очень важную словесную головоломку.

Августа с любопытством склонилась к ней:

— А как называлась эта игра?

Мередит нахмурилась:

— Я не помню. Это было давно. По-моему, там упоминалась какая-то паутина.

Августа задумчиво посмотрела на капор девочки:

— Паутина? Вы уверены?

— По-моему, да. А что? — Мередит подняла лицо и внимательно посмотрела на Августу из-под капора. — Вы эту игру знаете?

— Нет. — Августа медленно покачала головой. — Но мой брат когда-то дал мне одно свое стихотворение, которое тоже называлось «Паутина». Мне эти стихи всегда казались очень странными. Я никогда, пожалуй, их как следует и не понимала. Более того, я даже не подозревала, что мой брат пишет стихи, пока он сам не показал их мне, причем именно это стихотворение.

Разумеется, не стоило упоминать сейчас, что бумага, на которой Ричард написал свои стихи, была вся запятнана его кровью и что сами по себе эти стихи вызывали у нее какое-то неприятное чувство.

Но Мередит думала совсем о другом.

— Так у вас был брат?

— Да. Но он два года назад умер.

— Ой, простите. Как жаль! Надеюсь, теперь он в раю, как и моя мама.

Августа печально улыбнулась:

— Все зависит от того, допускает ли Господь в рай нортамберлендских Баллинджеров… Вот если бы Ричард был гемпширским Баллинджером, то, уверена, и вопроса бы об этом не возникало. А вот насчет нортамберлендских Баллинджеров остается только гадать.

Мередит потрясение открыла рот:

— Так вы не верите, что ваш брат в раю?

— Ну, конечно, он в раю! Я просто шучу. Не обращайте на меня внимания, Мередит. У меня довольно необычное чувство юмора. Спросите кого угодно. Ну, идем! Я уже проголодалась, а вон там, мне кажется, отличное местечко для пикника!

Мередит осторожно осмотрела заросший травой бережок небольшого ручья:

— Тетя Кларисса говорит, что я должна быть аккуратной и ни в коем случае не пачкать платье. Она говорит, настоящие леди никогда не пачкаются в грязи.

— Ерунда! Я вечно пачкалась в грязи, когда мне было столько лет, сколько вам! Да и сейчас это иногда случается. Впрочем, мне кажется, у вас есть еще несколько точно таких же платьев?

— Да, а что?

— А то, что, если с этим платьем случится что-нибудь ужасное, мы просто снимем его и отдадим бедным, а вы сможете надеть другое. Какой вообще смысл иметь несколько платьев, если ты их не носишь?

— Я об этом как-то не думала. — Мередит уже с гораздо большим интересом осмотрела предложенную для пикника лужайку. — Может быть, вы и правы.

Августа улыбнулась и встряхнула скатерть, которую достала из корзинки.

— Вот я о чем еще вспомнила: по-моему, стоит послать за швеей в деревню. Вам нужны несколько новых платьев.

— Правда?

— Да, я в этом не сомневаюсь.

— Но тетя Кларисса говорит, что моих платьев еще хватит по крайней мере на полгода, а то и на год.

— Этого не может быть. Вы же просто вырастете из них через пару месяцев! Да что там, осмелюсь предположить, что они станут вам малы уже через неделю!

— Через неделю? — Мередит удивленно посмотрела на нее. Потом робко улыбнулась. — Ой, я поняла! Вы же опять шутите, правда?

— Нет, я говорю совершенно серьезно.

— Да? А расскажите мне, пожалуйста, еще о вашем брате. Я иногда думаю, как, наверное, хорошо, когда у тебя есть брат.

— Вот как? Ну, вообще-то иметь брата довольно приятно…

И Августа принялась весело вспоминать те счастливые времена, когда они жили с Ричардом в родительском доме, между делом раскладывая на скатерть всякие аппетитные закуски — пирожки с мясом, колбаски, фрукты и печенье. Мередит помогала ей.

Однако едва они успели устроиться поудобней и приняться за еду, как их импровизированный стол накрыла чья-то тень, а у кромки скатерти возникли два начищенных до блеска черных сапога.

— Интересно, а на троих тут еды хватит? — спросил Гарри.

— Папа! — Мередит вскочила, очень удивившись, а потом обрадовалась. — Августа сказала, что кто-нибудь должен сегодня же показать ей поместье, а ты слишком занят, чтобы проводить ее, и попросила меня сделать это.

— Замечательная идея! — Гарри улыбнулся дочери. — Никто не знает поместье лучше, чем ты.

Мередит улыбнулась ему в ответ, на душе у нее явно стало легче.

— Хочешь пирожок с мясом, папа? Повар положил нам несколько штук. И тут еще много всякой колбасы, печенья, фруктов. Вот, возьми, пожалуйста.

— Прошу вас, не отдавайте ему всю нашу еду, Мередит! — нарочито нахмурилась Августа. — Мы с вами первые выбрали это местечко. А ваш отец просто незваный гость за нашим столом, так что ему полагаются остатки.

— До чего же вы жестоки, дорогая супруга, — медленно протянул Гарри.

Пирожок застыл в пальчиках Мередит. Она озадаченно посмотрела на Августу, потом на отца:

— Но здесь же много! Тебе вполне хватит, папа. В самом деле! Если хочешь, возьми мой пирожок?

— Не надо мне твоего пирожка, — весело заявил Гарри. — Я лучше возьму пирожок Августы. Мне гораздо приятнее будет съесть ее долю.

— Но, папа…

— Все, довольно, — сказала Августа, смеясь и глядя на искренне встревоженную девочку. — Ваш папа просто подшутил над нами, а я подшутила над ним. Не волнуйтесь, Мередит. Здесь хватит на всех!

— Правда? — Неуверенно взглянув на отца, Мередит снова уселась «за стол». Она аккуратно расправила юбочку, стараясь не задевать траву. — Я так рада, что ты нашел нас, папа. Здесь весело. По-моему, я никогда еще не была на пикнике. Августа говорит, что они с ее братом все время устраивали пикники.

— Вот как? — Гарри прилег, опершись о локоть, и взялся за пирожок с мясом, глядя на Августу затуманенным взором.

Августа с легким изумлением обнаружила, что граф одет в костюм для верховой езды, без галстука, обычно безукоризненно повязанного и отглаженного. Ей редко доводилось видеть его одетым со столь нарочитой небрежностью, разве что в спальне. При воспоминании о спальне она покраснела и тоже занялась пирожком.

— Да, — продолжала Мередит, становясь все более разговорчивой, — ее брат был нортамберлендским Баллинджером, как и сама Августа. Они все, оказывается, очень храбрые и безрассудные. Разве ты этого не знал, папа?

— Пожалуй, я тоже об этом слышал. — Гарри продолжал жевать, не сводя глаз с разрумянившейся Августы. — Я и сам могу засвидетельствовать бесстрашие некоторых нортамберлендских Баллинджеров. Просто невозможно себе представить, на какие только безрассудства не способны порой эти нортамберлендские Баллинджеры! Особенно в ночное время.

Августа чувствовала, что ее щеки стали малиновыми… Она бросила в сторону своего мучителя предостерегающий взгляд:

— По моим наблюдениям, некоторые графы Грейстоуны тоже могут проявлять удивительное безрассудство… Можно даже сказать, чрезмерное.

— Да, в нашей семье такое случалось. — Гарри ухмыльнулся и снова принялся поглощать пирожки.

Мередит ничего не поняла в этой словесной перестрелке и продолжала болтать:

— А брат Августы был ужасно смелый. И замечательный наездник. Он один раз даже в скачках участвовал, разве тебе Августа не говорила?

— Нет.

— Ну так вот, участвовал! И победил! Он всегда побеждал в скачках.

— Просто поразительно!

Августа слегка откашлялась:

— Не хотите ли фруктов, Мередит?

Этим ей удалось отвлечь на время внимание девочки. Потом она предложила ей поиграть в кораблики, что значило просто пустить две щепки по течению ручья и посмотреть, чей кораблик доплывет до назначенного пункта первым.

Мередит колебалась, но, когда Гарри встал и сам показал, как нужно играть в эту игру, она необыкновенно воодушевилась и принялась носиться по берегу. Гарри постоял у воды, внимательно наблюдая, как дочь забавляется с импровизированным флотом, потом вернулся к расстеленному покрывалу и опустился на траву рядом с Августой.

— Она от души веселится. — Он прилег, лениво и с чисто мужским изяществом облокотившись на траву и согнув одну ногу в колене. — Похоже, ей не хватает подобных игр на воздухе.

— Я очень рада, что вы пришли к такому выводу, милорд, На мой взгляд, вольные игры столь же необходимы любому ребенку, как и история с географией. И кроме того, с вашего разрешения, я хотела бы ввести несколько дополнительных предметов в расписание ее занятий.

Гарри нахмурился:

— Например?

— Ну, для начала рисование акварелью и чтение художественной литературы.

— Господи, ни в коем случае! Это я запрещаю, я не желаю занимать мысли Мередит подобной чепухой.

— Но вы сами сказали, милорд, что Мередит нужно побольше бывать на воздухе.

— Я сказал, что ей, наверное, нужно побольше играть на воздухе.

— Прекрасно! Она может рисовать на природе, да и читать тоже, — весело заключила Августа. — По крайней мере, летом.

— Черт побери, Августа…

— Тише, милорд. Вы же не хотите, чтобы Мередит услышала, как мы ссоримся? У нее и так хватает переживаний из-за вашего нового брака.

Гарри сердито посмотрел на Августу:

— А вы, мадам, уже успели, по-моему, заморочить ей голову историями о вашем храбром братце, искателе приключений?

Августа нахмурилась:

— Ричард действительно был храбрым человеком и очень любил всякие приключения.

— М-м-м, — нетерпеливо промычал Гарри.

— Гарри…

— Да? — Он не сводил глаз с Мередит.

— А те слухи, что ходили в обществе после смерти Ричарда, когда-нибудь доходили до вас?

— Да, я что-то припоминаю, однако никогда не считал их достойными внимания.

— Ну разумеется нет! Все это ложь! Но существует неопровержимый факт: в ночь убийства при нем нашли кое-какие документы. Должна признаться, я часто задумывалась о дальнейшей судьбе этих документов.

— Августа, иногда следует согласиться с утверждением; не на все вопросы можно получить ответ.

— Я прекрасно понимаю это, сэр. Но у меня уже давно сложилась своя версия относительно гибели брата, которую мне очень хотелось бы доказать.

Гарри помолчал, потом спросил:

— И что же за версия?

Августа глубоко вздохнула:

— Мне кажется, у Ричарда эти бумаги оказались потому, что он, возможно, был тайным агентом Британской Короны.

Поскольку ответа на это заявление не последовало, Августа повернулась к Гарри и внимательно на него посмотрела, однако ничего не смогла прочесть по его глазам, оттененным длинными ресницами. Он по-прежнему смотрел на дочь.

— Гарри?

— Так ты просила Лавджоя проверить именно эту версию?

— Да. Как ты считаешь, такое возможно?

— Я считаю, что это почти невероятно, — тихо проговорил Гарри.

Августа была оскорблена: его ответ показался ей слишком поспешным, ведь она так хорошо все продумала!

— Ну, неважно. Мне вообще не следовало говорить с тобой об этом. В конце концов, откуда тебе знать о подобных делах?

Гарри тяжело вздохнул:

— Как раз об этом я обязательно бы знал, Августа.

— Вот уж не похоже!

— Да, я бы обязательно знал об этом, потому что если бы Ричард действительно был агентом британской разведки, то почти наверняка работал бы на меня.

Глава 11

— Что вы хотите этим сказать? Почему мой брат в таком случае работал бы на вас? — напряженным голосом проговорила Августа; в голове у нее все смешалось. — И чем занимались вы сами, если подобные сведения попадали в первую очередь к вам?

Гарри ничуть не изменил своей ленивой позы, однако наконец оторвал взгляд от Мередит и посмотрел Августе прямо в глаза:

— Чем тогда занимался я, теперь уже совершенно неважно. Война закончена, и я весьма счастлив забыть о сыгранной мною в этой войне роли. Достаточно сказать, что я был связан со сбором сведений в пользу Англии.

— Ты был шпионом? — вырвалось у Августы. Губы Гарри изогнулись в легкой усмешке.

— Очевидно, дорогая, ты никак не можешь представить меня в роли человека действия?

— Нет, дело совсем не в этом! — Она нахмурилась, не в силах сосредоточиться. — Должна признаться, мне не давала покоя мысль о том, где это ты научился так здорово отпирать любой замок и почему всегда оказываешься рядом со мной именно тогда, когда я меньше всего этого ожидаю. Теперь понятно: типично шпионские замашки. И все-таки, на мой взгляд, подобная карьера совершенно не для тебя, Гарри.

— Совершенно с тобою согласен. Более того, я никогда не рассматривал свою деятельность во время войны как способ сделать карьеру или хотя бы как профессию. Я всегда считал это занятие не более чем временным неудобством, ибо оно крайне мешало мне посвятить себя любимому делу — античной филологии, а также отвлекало меня от управления моими владениями.

Августа прикусила губу:

— Но все это, наверное, было очень опасно?

— Иногда, — пожал плечами Гарри. — Большую часть времени я проводил за письменным столом, руководя действиями своих агентов и разгадывая послания, написанные симпатическими чернилами или зашифрованные.

— Симпатическими чернилами? — Августа, похоже, была безумно заинтригована. — То есть невидимыми на бумаге?

— М-м-м…

— Но это же просто чудесно! Как бы мне хотелось иметь немножко таких невидимых чернил!

— Я с удовольствием приготовлю их для тебя. — Гарри вдруг развеселился. — Но должен предупредить, они не слишком пригодны для обычной переписки. У получателя такого письма должно быть под рукой специальное вещество, которое сделает написанное видимым.

— Такими чернилами можно писать, например, дневник… — мечтательно проговорила Августа. — Но возможно, шифр был бы еще лучше. Да, идея о шифре мне очень нравится.

— Я бы предпочел думать, что моей жене не нужно записывать в свой дневник ничего сверхсекретного, для чего потребовались бы бесцветные чернила или тайный шифр.

Августа не обратила внимания на скрытый намек.

— Значит, ты поэтому провел так много времени на Континенте во время войны?

— К несчастью, да.

— А ведь все считают, что ты и тогда продолжал заниматься классической филологией!

— Так и было, особенно когда я попадал в Италию и Грецию. Но все же большую часть времени я действительно отдавал деятельности во славу Британской Короны. — Гарри выбрал один из выращенных в оранжерее персиков и вынул его из корзинки. — Теперь, поскольку война закончена, я могу подумать о поездке на Континент с совершенно иными и куда более интересными целями. А ты бы хотела поехать со мной, Августа? Мы, конечно, взяли бы с собой и Мередит. Путешествия очень познавательны.

Августа приподняла бровь:

— Так кого ты хотел бы просветить в первую очередь: меня или свою дочь?

— Мередит, без сомнения, получила бы от такого путешествия больше всех. А тебе, чтобы углубить кое-какие знания, совсем необязательно даже выходить из спальни. И должен сказать, ты все схватываешь буквально на лету.

Августа не выдержала и смутилась:

— Гарри, честное слово, порой ты говоришь совершенно непристойные вещи! Тебе должно быть стыдно.

— Прошу прощения, дорогая. Никогда не думал, что ты станешь такой поборницей приличий. Склоняю голову перед твоими глубочайшими познаниями в этой области.

— Ох, Гарри, пожалуйста, замолчи, иначе я вывалю остатки нашего пикника тебе на голову!

— Как вам будет угодно, мадам.

— Ну хватит, лучше расскажи, почему ты так уверен, что мой брат не был вовлечен в тайную деятельность английской разведки.

— Дело в том, что если бы он был штатным агентом, то работал бы именно на меня — либо непосредственно, либо через кого-то другого. Я уже объяснял, что моя работа главным образом заключалась в том, чтобы руководить другими людьми. Эти люди, в свою очередь, собирали огромное количество сведений, благодаря своим собственным агентам, и предоставляли эти сведения мне. Я должен был разбираться во всей этой чертовой каше и отделять зерна от плевел.

Августа лишь изумленно покачала головой, не в силах представить себе Гарри за подобной работой.

— Но ведь в таких делах, должно быть, участвовало невероятное количество людей как здесь, так и за границей?

— Порой даже чересчур много, — сухо подтвердил Гарри. — Во время войны шпионы кишат, как муравьи на скатерти для пикника. Это доставляет массу неприятных хлопот, но без тайных агентов невозможно выполнить ни одну задачу.

— Но если так, то Ричарда вполне могли завербовать, и ты никогда бы не узнал об этом? — спросила Августа. Гарри молча ел персик.

— Я учитываю эту возможность. А потому провел кое-какие расследования.

— Расследования? Какие еще расследования?

— Попросил кое-кого из старых друзей выяснить, не был ли Ричард Баллинджер каким-то образом приобщен к работе официальной британской разведки. Ответ был отрицательным, Августа.

Августа подтянула колени к подбородку и обхватала их руками, явно недовольная категоричностью последних слов Гарри.

— И все-таки я думаю, что мои предположения заслуживают внимания.

Гарри не ответил.

— Ты все же должен допустить, что существует — пусть очень небольшая — возможность того, что Ричард оказался замешанным в дела разведки. Может быть, он сам обнаружил что-нибудь важное и собирался передать сведения кому следует.

Гарри по-прежнему не отвечал и молча доедал персик.

— Ну? — теребила его Августа, пытаясь скрыть волнение. — Разве ты со мной не согласен?

— Ты хочешь, чтобы я солгал тебе, Августа?

— Нет, конечно же нет! — Она сжала кулаки. — Я просто хочу, чтобы ты согласился, что мог и не знать всего о деятельности разведки во время войны.

Гарри коротко кивнул:

— С этим я, пожалуй, соглашусь. Никто не мог бы знать абсолютно все. Во время войны всегда слишком много тумана. Большая часть военных действий — как на поле брани, так и вне его — совершается как бы в серых сумерках. А при ярком свете остается лишь подсчитывать потери и оставшихся а живых. Никто не может с уверенностью сказать, что осведомлен обо всем, пока туман не рассеется. Возможно, так оно и лучше. Я убежден, что многого о войне лучше вообще не знать.

— Например, того, чем занимался мой брат? — горько бросила Августа.

— Помни своего брата таким, каким ты его знала, Августа. Сохрани в памяти образ последнего из безудержно смелых, дерзких, безрассудных нортамберлендских Баллинджеров и не терзай себя мыслями о том, что могло быть, и могло и не быть во время войны, это уже в прошлом.

Августа вздернула подбородок:

— Но в одном вы все-таки не правы, милорд!

— В чем же?

— Мой брат не был последним из нортамберлендских Баллинджеров. Последняя в нашем роду — я!

Гарри сел, глядя на нее с холодным предостережением:

— У тебя теперь новая семья, Августа. Ты сама сказала об этом вчера ночью в картинной галерее.

— А теперь я передумала! — Августа лучезарно улыбнулась ему. — Теперь мне уже кажется, что твои предки совсем не так хороши, как мои собственные.

— В этом отношении ты, без сомнения, права. Никто и никогда не мог бы назвать моих предков хорошими. Однако теперь ты стала графиней Грейстоун, и я постараюсь, чтобы ты никогда об этом не забывала.

Прошла неделя. Августа сидела в кресле на залитой солнцем галерее второго этажа прямо под портретом своей прекрасной предшественницы. Она в задумчивости обратила свой взгляд на обманчиво безмятежный лик предыдущей графини Грейстоун.

— Я намерена восполнить тот ущерб, который вы нанесли этому дому, Кэтрин, — произнесла она вслух. — Я далеко не идеал, но любить я умею, а вот вы, как мне кажется, даже не представляли себе, что означает это слово. В конце концов, вы ведь не были образцом добродетельной женщины, не правда ли? Ах, как много вы потеряли, погнавшись за обманчивыми иллюзиями! Ну а я, к счастью, не так глупа, — твердо заключила она и состроила портрету рожицу. Потом вскрыла конверт с письмом от Клодии.

Дорогая Августа!

Надеюсь, у тебя и твоего уважаемого супруга все складывается хорошо. Должна признаться, мне очень не хватает тебя здесь, в Лондоне. Сезон кончается, и все как-то замерло. Как мы и договорились, я несколько раз заезжала в «Помпею»и вела в высшей степени интересные беседы с твоей подругой, леди Арбутнотт.

Должна сказать, что она совершенно очаровательна. Я думала, меня несколько оттолкнут ее эксцентричные манеры, ведь она ими славится, однако этого почему-то не произошло. Я нахожу общество леди Арбутнотт чрезвычайно приятным и страшно огорчена ее тяжким недугом.

С другой стороны, ее дворецкий вызывает во мне несомненное раздражение. Если бы это зависело от меня, я ни секунды не стала бы держать его в доме. С каждым моим приходом он становится все нахальнее, и боюсь, в один прекрасный день я буду вынуждена сказать ему, что он переходит всякие границы. И я по-прежнему не могу избавиться от ощущения, что я его где-то встречала.

К моему удивлению, не могу не признать, что в «Помпее» мне очень нравится. Естественно, я не могу одобрить таких введений, как существующая в клубе книга для записей пари. А ты знаешь, кое-кто ставил на то, что ваша помолвка долго не продлится? Не одобряю я и слишком большого увлечения азартными играми. Однако я познакомилась с несколькими весьма интересными дамами, которые разделяют мое увлечение изящной словесностью. И у нас было немало увлекательнейших дискуссий.

Что же касается светской жизни, то она, повторяю, без тебя утратила большую часть своего очарования. Тебе всегда удавалось привлечь самых интересных людей и лучших партнеров по танцам. А сейчас рядом со мной постоянно оказываются лишь самые добродетельные из представителей противоположного пола. Знаешь, если бы не Питер Шелдрейк, мне уже давно стало бы ужасно скучно. К счастью, мистер Шелдрейк, великолепный танцор. Он даже убедил меня станцевать с ним вальс. Мне бы только хотелось, чтобы он стал серьезнее и увлекся чем-нибудь более интеллектуальным. Он по природе своей человек довольно легкомысленный и без конца надо мной подшучивает.

Мне страшно хочется приехать к вам в гости и повидаться с тобой! Когда же ты вернешься?

С любовью, твоя Клодия

Августа дочитала письмо и медленно свернула листок. Было удивительно приятно получить весточку от кузины Клодии. Не менее приятно было узнать, что всегда сдержанная и замкнутая Клодия скучает по ней.

— Августа, Августа, где вы? — Мередит летела к ней по длинной галерее, размахивая листом бумаги. — Я закончила свою акварель! Как вы ее находите? Тетя Кларисса сказала, что я обязательно должна спросить у вас, поскольку это вы предложили, чтобы я начала заниматься рисованием.

— Да, разумеется. И мне не терпится посмотреть, что у вас получилось. — Августа подняла глаза на Клариссу, которая спокойно следовала за своей воспитанницей. — Благодарю вас, мисс Флеминг, что позволили девочке попробовать свои силы в рисовании.

— Его сиятельство сообщил, что в этих вопросах мне надлежит руководствоваться вашим мнением, хотя мы с ним и пришли к заключению, что рисовать акварелью не слишком достойное занятие для Мередит.

— Да; я знаю, однако это может быть очень приятным занятием, мисс Флеминг.

— От человека, если он чем-то занимается серьезно, следует ожидать полной отдачи и чрезвычайного прилежания, — заявила Кларисса. — Занятия — не забава.

Августа улыбнулась Мередит, беспокойно переводившей глаза с одной женщины на другую.

— Я уверена, Мередит работала над своим рисунком с большим прилежанием, потому что получилось очень хорошо. Я, например, просто убеждена в этом.

— Вы действительно так думаете, Августа? — живо склонилась к ней Мередит, заглядывая через плечо.

Августа отодвинула рисунок как можно дальше от себя и склонила голову набок, внимательно его изучая. Рисунок состоял из бледно-синего фона, на котором были разбросаны довольно редкие, но забавные пятнышки зеленого и желтого цвета, а на заднем плане виднелся какой-то огромный золотистый пузырь или капля.

— Вот это деревья, — пояснила Мередит, указывая на зеленые и желтые пятнышки, — У меня кисть очень растрепалась, и с нее все время текла краска.

— Деревья получились просто прелестно. И особенно мне нравится, как вы нарисовали небо, Мередит. — Выяснив, что зеленые и желтые пятнышки — это деревья, нетрудно было догадаться, что размытый синий фон представляет собой небо. — А вот это уже совсем интересно, — заявила Августа, указывая на золотистый пузырь.

— Это Грейстоун, — гордо пояснила Мередит.

— Ваш отец?

— Нет, нет, Августа, наш дом!

Августа засмеялась:

— Я так и поняла! Я просто пошутила. Ну что ж, справились вы на удивление хорошо, Мередит, и, если позволите, я попрошу, чтобы рисунок немедленно повесили на стену.

У Мередит округлились от изумления глаза.

— Вы хотите повесить это на стену? Где же?

— Как где? Да прямо здесь, в галерее. Мне кажется, здесь самое подходящее для него место, — Августа обвела взглядом череду портретов. — Может быть, вот здесь, под портретом вашей матери.

Мередит пришла в невероятное возбуждение:

— А вы думаете, папа позволит?

— Уверена, что позволит.

Кларисса прокашлялась:

— Леди Грейстоун, я совсем не уверена, что это мудрое предложение. Здесь собраны портреты представителей семейства Грейстоун, написанные знаменитыми художниками. Здесь не место для ученических рисунков.

— Как раз напротив, по-моему, здесь явно не хватает именно ученических рисунков. Это довольно мрачное место, не правда ли? Вот мы его и оживим картинкой Мередит.

Мередит просияла:

— А мы повесим его в рамочке, Августа?

— Ну конечно! Каждая хорошая картина заслуживает рамки. Я позабочусь об этом.

Оскорбленная в лучших чувствах, Кларисса строго посмотрела сверху вниз на свою воспитанницу:

— Ну, довольно забав. Вам пора приниматься за работу, юная леди. Бегите в классную комнату. Я сейчас приду туда.

— Хорошо, тетя Кларисса. — Глаза Мередит сверкали от удовольствия. Она поклонилась мачехе и поспешила прочь. Кларисса с суровым видом повернулась к Августе:

— Мадам, я должна поговорить с вами о характере тех занятий, которыми Мередит развлекается с тех пор, как вы приехали. Насколько я поняла, его сиятельство разрешает вам участвовать в процессе обучения девочки, однако я не могу смириться с тем, что вы постоянно отвлекаете ее от серьезных предметов легкомысленными забавами. Его сиятельство всегда был весьма тверд в своем нежелании вырастить из Мередит пустышку, неспособную ни к чему, кроме глупой болтовни и светских развлечений.