Встреча

— Как раз осторожностью я и отличаюсь от одного знакомого джентльмена, который занят теперь исключительно тем, чтобы добыть специальное разрешение на брак, ибо проявил непростительную неосторожность, оказавшись в закрытой карете с одной особой…

Гарри грозно нахмурился:

— Еще слово о прошлой ночи, Шелдрейк, и можешь спокойно сочинять себе эпитафию.

— Не бойся. Я же никому ничего не скажу. В некоторых случаях я нем как могила. Но черт побери, приятель! Видел бы ты собственную физиономию, когда вы с мисс Баллинджер вылезли из кареты! Поистине бесценные наблюдения! Абсолютно бесценные!

Гарри тихонько выругался. Вспоминая прошлую ночь — а он в общем-то только о ней и думал, — он всякий раз приходил в изумление. Он все еще не мог поверить, что вел себя столь непозволительным образом. Никогда еще он не оказывался в такой зависимости от собственной природы. И самое ужасное — он ничуть не жалел о случившемся.

Ему стало легче при мысли о том, что теперь Августа принадлежит ему полностью, как никогда и никому не принадлежала. Более того, это происшествие дало ему желанный предлог, чтобы ускорить свадьбу.

Единственное, о чем он сожалел, и сожалел весьма значительно, — это то, что, утратив власть над собой, он не дал Августе насладиться первым порывом страсти. Но он надеялся вскоре исправить то отвратительное впечатление, какое, видимо, произвел на нее. Он не знал иной женщины, которая столь же пылко отвечала бы на его чувства. Да, Августа действительно его любит, она сгорает от страсти. И она отдалась ему с такой нежностью, с такой невинной готовностью, что до конца своей жизни он не забудет этих чудесных мгновений!

Она ничуть не похожа на Кэтрин, на эту вероломную дрянь!

Питер снова обернулся к нему:

— Кстати, я все думаю: а что, если и мне попробовать остаться наедине с Ангелочком в закрытой карете?

— Полагаю, тут все будет зависеть от той заинтересованности, которую ты проявишь по отношению к ее будущей книге, — буркнул Гарри.

— Господи, да я только об этой книге с ней и разговариваю! «Путеводитель по стране полезных знаний для юных леди»! Я возвращаюсь к нему при каждом удобном случае, с тех пор как ты мне о нем сказал. Черт побери, Гарри! Ну почему меня угораздило влюбиться не в ту мисс Баллинджер?

— Потому что ты предпочел Ангелочка. А вторая мисс Баллинджер тебе не по зубам. Напишешь мне в Дорсет, если обнаружишь что-нибудь интересное относительно Лавджоя?

— Ну конечно, сразу же, — пообещал Питер. — А теперь мне пора. Скраггзу через час заступать на дежурство в «Помпее», а еще нужно надеть эти чертовы тряпки и приделать усы и бакенбарды.

Гарри проводил Питера, потом снова открыл «Некоторые замечания…»и попытался прочитать хотя бы несколько страниц: ему хотелось посмотреть, как работа выглядит в напечатанном виде. Однако далеко он не продвинулся. Сейчас он мог думать лишь об одном: о любовных играх со своей молодой женой, которым они предадутся на сей раз в супружеской постели.

Через несколько минут Гарри окончательно убедился, что работать он сегодня не в состоянии, и уж тем более читать исследование по римской истории, хотя бы и написанное им самим. Он захлопнул книгу и подошел к полке, чтобы взять томик Овидия.

— Дело в том, Клодия, — говорила Августа кузине, поднимаясь на крыльцо особняка леди Арбутнотт, — что «Помпея» изначально затевалась как светский салон. А потом в один прекрасный день мне пришло в голову, что куда интереснее превратить ее в настоящий клуб, вроде тех, что расположены на Сент-Джеймс-стрит. Ты, возможно, сочтешь это не совсем обычным?

— Да нет, я готова познакомиться с членами твоего клуба и постараюсь вести себя соответственно и ничем тебя не смутить, — сдержанно шепнула в ответ Клодия.

— Спасибо, однако у тебя особые представления о правилах приличия, и кое-что в клубе может оскорбить твои чувства.

— Ну, например?

— Например, здешний дворецкий, — быстро шепнула Августа, ибо Скраггз уже распахнул перед ними двери.

— Ну-ну, мисс Баллинджер, — проворчал он, пропуская Августу в дом. — Немного странно сегодня видеть вас здесь. Слыхал, вы замуж выходите? Да еще так поспешно, что кое-кого это удивило…

— А вот это уже не вашего ума дело, милейший! — резко оборвала его Клодия.

Скраггз так и застыл с открытым ртом, словно он только что заметил радом с Августой и Клодию. Его ясные голубые глаза сначала изумленно расширились, потом хитро прищурились. Впрочем, Клодия ничуть его не смутила.

— Великий боже! Неужели и вы, мисс Баллинджер, которую все считают чистым ангелом, решились спуститься с небес на землю и наведаться в наш клуб? И куда только катится этот мир?

Повисло неловкое молчание. Клодия метнула на Скраггза сердитый взгляд, потом с истинно королевским презрением отвернулась и заявила Августе:

— Боже, что это за нелепое существо?

— Это и есть Скраггз, — пояснила та. — Но ты не должна обращать на него внимания. Леди Арбутнотт считает, что ее дворецкий придает атмосфере клуба пикантности. Ей всегда нравились люди несколько эксцентричные, забавные.

— И это очевидно. — Клодия медленно оглядела Скраггза с ног до головы, а потом двинулась мимо него в прихожую. — Знаешь, Августа, мне что-то не по душе столь эксцентричное поведение вашего дворецкого. Идем же…

Августа с трудом подавила смех.

— Учтите, Скраггз, мисс Баллинджер — новый член нашего клуба. Она весьма любезно предложила мне навещать леди Арбутнотт, пока меня не будет в городе, и сообщать о ее здоровье.

— Я думаю, без вас тут будет скучновато, особенно моей хозяйке. Кто ж ее теперь развлечет, мисс Баллинджер? — Скраггз буквально глаз не сводил с Клодии, с высокомерным видом стоявшей у дверей гостиной.

Августа улыбнулась, снимая свою широкополую, украшенную цветами шляпу:

— Ну что вы, и без меня здесь скучно не будет, хотя самой мне ужасно жаль расставаться с «Помпеей».

Скраггз с улыбкой распахнул перед ними двери гостиной.

Августа сразу заметила, что Клодия очень внимательно присматривается ко всему, что творится вокруг.

— Как все необычно! — тихонько воскликнула она, разглядывая картины с изображением знаменитых героинь античности.

Салли, как всегда сидевшая у камина, закрыла лежавшую у нее на коленях книгу, поправила свою любимую индийскую шаль и с интересом посмотрела на Августу и Клодию:

— Добрый день, Августа. Неужели это новый член нашего клуба?

— Да, Салли, это моя кузина Клодия. — Августа быстро представила их друг другу. — Она вызвалась навещать тебя, пока меня не будет в Лондоне.

— С нетерпением жду ваших визитов, мисс Баллинджер. — Салли улыбнулась Клодии. — Мы, разумеется, заскучаем без Августы. Вокруг нее всегда кипит жизнь.

— Да, это правда, — сказала Клодия.

— Прошу вас, садитесь! — Салли изящным движением указала на ближайшее к ней кресло.

Августа наклонилась, чтобы взглянуть на книгу, лежавшую у Салли на коленях.

— Ах, у тебя уже есть «Кубла Хан» Колриджа! Я тоже собираюсь непременно его прочесть. Ну и как, нравится?

— Чрезвычайно. Совершенно потрясающий роман. Знаешь, он уверяет, что сюжет истории явился ему во сне, а сон приснился после употребления опиума. Я нахожу героев просто восхитительными. И удивительно знакомыми. Не могу объяснить почему, но в этой истории есть нечто успокаивающее. — Она повернулась к Клодии и улыбнулась. — Но хватит о Колридже… Лучше скажите, каково ваше первое впечатление от нашего маленького клуба?

— Мне кажется, — задумчиво проговорила вдруг Клодия, — ваш дворецкий напоминает мне одного хорошего знакомого…

— Это, должно быть, потому, что он хромает, — живо откликнулась Августа. — Ты вспомни, Клодия, ведь у нашего садовника походка почти такая же, а все из-за того, что у обоих ревматизм.

— Возможно, ты и права, — отозвалась Клодия. Салли быстро обернулась к Августе:

— Значит, ты выходишь замуж по специальному разрешению, дорогая? И тебя, разумеется, сразу же увозят в Дорсет?

— Просто невероятно, как быстро все становится известно в нашем обществе!

— Особенно в «Помпее»! — подхватила Салли. — Мне следовало бы догадаться, что ты и на этот раз поступишь не так, как все.

— Это не моя затея. Все Грейстоун! Надеюсь только, что он не пожалеет о своем решении. — Августа кивнула, благодаря за переданную ей чашку чаю. — А знаешь, мне, пожалуй, даже приятно было узнать, что и моему строгому жениху иногда свойственны непредсказуемость и импульсивность.

— Импульсивность? — Салли покачала головой. — Не думаю, что это слово подходит Грейстоуну.

— А какое же подходит? — с любопытством спросила Августа.

— Внешность его обманчива. Он невероятно упрям. Порой весьма суров. Однако Грейстоун — в высшей степени необычный человек. Да-да, Августа! — Салли пригубила чай.

— Но я полностью согласна с тобой! Мало того, именно это больше всего меня беспокоит, — прервала ее Августа. — Понимаешь, у него совершенно невыносимая привычка всегда быть в курсе любых задуманных мною планов! Как бы я ни старалась все держать в тайне! Честное слово, меня точно преследует сама Немезида!

Салли поперхнулась и промокнула свои бледные губы носовым платочком. В глазах ее искрился смех.

— Немезида? И каких только глупостей ты не придумаешь!

Немезида. Августе снова пришлось вспомнить имя греческой богини возмездия уже на пути в Дорсет, сидя в карете Грейстоуна.

Венчание утром было быстрым и праздничным. Но Грейстоун казался чем-то чрезвычайно озабоченным и почти не обратил никакого внимания на тщательно выбранное белое муслиновое платье своей невесты. Он даже не подумал похвалить ее за то, что она прикрыла гофрированной вставкой слишком смелый вырез. Ну что ж, ее первая попытка стать скромной и произвести на него хорошее впечатление окончилась неудачей.

Грейстоун с самого начала настаивал, чтобы после свадьбы они немедленно отправились в Дорсет и провели медовый месяц в его родовом имении. И вот сейчас, развалившись на подушках напротив Августы, он упорно хранил молчание, полностью погруженный в свои мысли с тех самых пор, как они выехали из Лондона.

Они впервые оказались наедине после той ночи, когда предавались любовным утехам в карете Салли.

Августа нервничала, не с силах сосредоточиться ни на чтении, ни на чем-либо еще. Она то перебирала вещицы в своем ридикюле, то теребила бахрому дорожного платья цвета меди, изредка поглядывая на Грейстоуна. Он казался удивительно суровым и сильным в своих до блеска начищенных сапогах, идеально сидевших на нем бриджах и элегантном сюртуке. Белоснежный галстук, как всегда, завязан самым безукоризненным образом… Господи, просто воплощение благопристойности!

«Благопристойности… Интересно, — печально размышляла Августа, — удастся ли мне жить в соответствии с его идеалами?»

— Что-то случилось, Августа? — спросил он наконец.

— Нет, милорд.

— Ты уверена? — Голос его звучал ласково.

Она заставила себя с небрежным видом пожать плечами:

— Да, конечно. Просто у меня странное ощущение нереальности происходящего… Словно я вот-вот очнусь и пойму, что все это мне только приснилось.

— По-моему, не стоит тревожиться, дорогая. Ты совершенно точно теперь моя жена.

— Да, милорд.

Он глубоко вздохнул:

— Ты, наверное, очень волнуешься?

— Да, пожалуй. — Она подумала о той жизни, которая ей предстоит: о его дочери, которую она никогда не видела; о новом незнакомом доме; о муже, первая жена которого, согласно всеобщему мнению, была образцом добродетели… Августа мужественно выпрямилась. — Я постараюсь быть примерной женой, Гарри.

— Вот как? Это была бы интересная попытка, — усмехнулся он.

Августа тут же нахмурилась:

— Я прекрасно понимаю, что в ваших глазах, милорд, я обладаю множеством недостатков, и отдаю себе отчет в том, что передо мной стоит труднейшая задача. Конечно же, сначала мне будет очень непросто соответствовать тому высочайшему примеру, который явила ваша первая супруга. Но я убеждена, сэр, время и терпение помогут мне достигнуть определенного уровня…

— Моя первая супруга была лживая, вероломная дрянь, — спокойно проговорил Гарри. — И я бы меньше всего хотел, чтобы ты последовала ее примеру.

Глава 9

Августа, потрясенная, молча смотрела на Гарри.

— Я не понимаю, милорд, — в конце концов выговорила она с трудом. — Я… право же, все… всем казалось, что ваша первая жена была совершенством, исключительно добродетельной леди…

— Это мне известно. И я не вижу причин разрушать мнение света о ней. До брака с Кэтрин я тоже полагал, что она образец добропорядочности:

— На губах Гарри появилась горькая усмешка. — Можешь не сомневаться, дорогая, уж она-то не позволила мне во время помолвки ровным счетом ничего, разве что несколько торопливых поцелуев. О, она вела себя очень осторожно! Ну а я ошибся, приняв отсутствие любви за истинную добродетель.

— Ах вот как! — Августа залилась ярким румянцем, вспомнив, как много позволила ему до замужества она сама.

— И лишь обнаружив, что и в нашу первую брачную ночь она осталась столь же холодна, я понял, что она не испытывает ко мне ни капли любви. Кроме того, у меня возникли серьезные опасения, что у нее уже был любовник. Когда же я предъявил ей свои обвинения, она расплакалась и призналась, что любит другого и отдалась ему, когда узнала, что должна выйти замуж за меня.

— Но почему же должна, сэр?

— По вполне обычным причинам. Главным образом из-за моего титула и состояния. Родители Кэтрин настаивали на этом браке, и она смирилась. Ее возлюбленный не имел ни гроша за душой, а Кэтрин была слишком практична, чтобы убежать с ним.

— Как это печально! Для вас обоих.

— Клянусь, я бы предпочел, чтобы она убежала со своим любовником, да еще с радостью заплатил бы ему за это, если б только знал, что сулит мне судьба! Но прошлого не вернешь. — Гарри пожал плечами. — Она уверяла, что жалеет о содеянном и изо всех сил постарается быть хорошей женой. Я ей поверил. Черт побери, я просто хотел ей поверить!

— И с вашей стороны было бы нечестно, сэр, укорять ее утраченной невинностью, — сказала Августа, нахмурившись. — Разве что вам тоже ваши отношения… были совершенно безразличны.

Гарри вздернул бровь.

— Так или иначе, но мне не оставалось ничего иного, как смириться со сложившимся положением вещей, — продолжал он.

— Я понимаю. Брак заключается навечно, — прошептала Августа.

— Мы с Кэтрин могли бы как-то все уладить и жили бы неплохо, если бы она не лгала мне с самого начала. Лжи я не прощаю никому и никогда.

— Да, я прекрасно вижу, что вам было бы очень трудно простить раз солгавшую женщину или кого-либо еще. В этом отношении вы излишне суровы, милорд.

Он внимательно взглянул на нее:

— На самом деле Кэтрин даже и не пыталась стать хорошей женой. Правда, следует признать, став моей женой, она еще не успела забеременеть от своего любовника. Впрочем, она забеременела в первую же нашу брачную ночь и очень по этому поводу негодовала. Любовник утратил к ней всякий интерес, заметив, что у нее растет живот. И тогда, чтобы удержать его при себе, она начала давать ему деньги.

— Гарри! Какой ужас! И ты знал об этом?

— Довольно долго я ни о чем не подозревал. Кэтрин умела быть на удивление убедительной. Прося у меня денег, она рассказывала об очередном своем благотворительном фонде. Что, впрочем, даже не было ложью. Поскольку благополучие любовника зависело только от ее щедрости.

— О господи!

— Я позволил распространиться слухам о том, что Кэтрин умерла от родильной горячки, — ровным голосом продолжал Гарри. — А на самом деле она прекрасно поправлялась после родов, но тут узнала, что ее любовник встречается с другой женщиной. Она не выдержала, поднялась с постели и потихоньку выскользнула из дома, желая устроить ему скандал. Домой она вернулась в полном отчаянии и к тому же подхватила простуду, перешедшую в воспаление легких. Она окончательно слегла и больше уже не встала. Перед смертью совсем утратила разум и то и дело начинала звать своего возлюбленного.

— Именно тогда ты и узнал, кто он?

— Да.

— А что с ним сталось? — спросила Августа, терзаемая дурными предчувствиями.

— Лишившись единственного источника средств к существованию, он вынужден был пойти на службу в армию. И вскоре погиб смертью героя на Пиренейском полуострове.

— Какая чудовищная ирония судьбы! И никто об этом не знает?

— До сих пор об этом знал лишь я один. Ты единственная, кому я рассказал все, и, надеюсь, сохранишь мой рассказ в тайне.

— Да, разумеется, — слабым голосом проговорила Августа, думая о том, какие муки выпали на долю этому гордому и благородному человеку. — Пережив такое, милорд, вы должны были искать действительно добродетельную женщину. Теперь для меня в этом нет ничего удивительного.

— Дело не только в том, что может пострадать моя собственная гордость, — резко прервал ее Гарри. — Я бы хотел, чтобы миф о Кэтрин как идеальной жене и матери сохранился ради Мередит. Ребенку необходимо уважать своих родителей или хотя бы память о них. Мередит всего девять лет, и она совершенно уверена, что Кэтрин была любящей матерью и добродетельной женой.

— О, как я это понимаю! Тебе не о чем беспокоиться, Гарри, я никогда не нарушу представлений девочки о ее матери.

Он слабо улыбнулся:

— Не сомневаюсь. Ты не способна на подобное. Ты очень добра и умеешь хранить удивительную верность тем, кого любишь. Отчасти именно поэтому я на тебе и женился. И я очень надеюсь, что со временем ты полюбишь мою дочь.

— Уверена, что полюблю. — Августа, потупившись, рассматривала свои затянутые в перчатки руки, покорно лежавшие на коленях — Надеюсь, что и она со временем сумеет полюбить меня.

— Она послушное дитя. Она поступит так, как ей скажут. Она знает, что ты теперь стала ее новой мамой, и непременно постарается показать свое уважение к тебе.

— Уважение и любовь не одно и то же, милорд. Можно заставить ребенка уважать кого-то, можно заставить его вести себя примерно, но нельзя заставить кого-то любить или не любить! Не правда ли? — Она выразительно посмотрела на Гарри, — Как нельзя заставить жену любить своего мужа или наоборот…

— Я постараюсь, чтобы и мой ребенок, и моя жена относились друг к другу с должным уважением, — упрямо заявил Гарри. — И помимо этого, от своей жены я ожидаю верности. Я понятно выразил свои мысли?

— Да, милорд. — Августа снова принялась перебирать бахрому на платье. — Но я с самого начала пыталась внушить вам, что никак не могу служить образцом добродетели.

Он мрачно улыбнулся:

— Образцом добродетели нельзя считать никого.

— Я очень рада, что вы это понимаете.

— Но мне было бы весьма желательно, если бы вы предприняли некоторые шаги в этом направлении, моя дорогая, — довольно сухо добавил Гарри.

Августа быстро подняла на него глаза:

— Вы что, смеетесь надо мной, сэр?

— Господи, Августа, конечно же нет! Я просто скучный ученый-педант, которому явно не хватает беспечности нрава, позволяющей совершать легкомысленные поступки.

Августа нахмурилась:

— Но ты и вправду смеешься надо мной, Гарри! Знаешь, я должна тебя кое о чем спросить.

— О чем же?

— Ты сказал, что никогда не простишь своей жене вероломства, но я тоже не всегда была до конца откровенна с тобой. Я, например, не сказала тебе об этом дурацком карточном долге Лавджою.

— Ну, это не такое уж страшное вероломство. Ты просто вела себя, как всегда, безрассудно, пытаясь спасти честь нортамберлендских Баллинджеров, и, естественно, попала в беду.

— Естественно? Так, Гарри, послушай…

— Если бы вы обладали хотя бы каплей здравого смысла, мадам, то не стали бы лишний раз напоминать об этом неприятном происшествии. Я как раз стараюсь поскорее забыть о нем.

— Ну а мне будет весьма трудно забыть о нем, сэр, учитывая тот факт, что именно сие неприятное происшествие, как вы изволили выразиться, и привело к тому, что вам пришлось спешно жениться на мне.

— Я все равно женился бы на тебе — раньше или позже. Повторяю еще раз, Августа.

Она озадаченно взглянула на него:

— Но почему, милорд? Я все еще не до конца понимаю, почему вы выбрали именно меня, когда у вас в списке было так много гораздо более достойных кандидатур?

Гарри довольно долго смотрел на нее.

— Вопреки всеобщему мнению, безупречные манеры и идеальное поведение совсем не главные из моих требований.

— Нет? — Августа изумленно раскрыла глаза.

— Манеры и умение подать себя, которыми обладала Кэтрин, были поистине безупречны…

Августа нахмурилась:

— Но в таком случае что именно вы желали видеть в своей будущей жене?

— Ты сама назвала это качество в ту ночь, когда я обнаружил, как ты крадешься в библиотеку Энфилда.

Мне нужна всего лишь по-настоящему добродетельная женщина.

— Ну да, я это знаю. Однако для таких, как вы, милорд, женская добродетель идет рука об руку с четким представлением о правилах приличия и соблюдением их.

— Необязательно, хотя и допускаю, что это было бы весьма неплохо. — Гарри вдруг стал как-то особенно серьезен. — По моим представлениям, добродетель в женщине основывается исключительно на ее способности хранить верность. И опять же согласно моим наблюдениям — несмотря на то что вы, мадам, к сожалению, упорно остаетесь весьма безрассудной и упрямой молодой леди — именно вам в высшей степени свойственно умение хранить верность. Возможно, вы умеете это лучше всех, кого я знал в моей жизни.

— Я? — Августа была явно озадачена его заявлением.

— Да, дорогая, именно ты. Я ведь не мог не заметить, как ты преданна друзьям, например Салли, или верна своим нортамберлендским Баллинджерам.

— Да уж, не хуже спаниеля…

— А мне как раз очень нравятся спаниели! — Гарри улыбнулся, услышав в ее голосе огорчение.

Она подняла к нему лицо, глаза ее пылали гневом.

— Верность, милорд, сродни любви! По крайней мере, мне так представляется. И купить ее с помощью обручального кольца нельзя!

— Как раз напротив. И я это сделал несколько часов назад, — тихо возразил он. — Постарайся-ка вспомнить, Августа. Меня в самом деле не очень интересует чувство, которое ты называешь любовью. Однако я рассчитываю на уважение и верность, с каким ты относишься к остальным членам твоего семейства — к покойным и ныне здравствующим.

Августа гордо выпрямилась:

— Ну а я взамен получу то же самое?

— Можешь быть в этом совершенно уверена. Я до конца исполню свой супружеский долг. — В глазах его неожиданно сверкнула страсть.

Она потупилась, не желая быть испепеленной охватившим его чувственным огнем.

— Прекрасно, милорд. Пусть будет верность. Но не более, пока я сама не приду к иному решению.

— И что, черт побери, должно означать сие загадочное заявление, Августа?

Она решительно отвернулась к окну:

— Всего лишь то, что, пока вы не начнете придавать должное значение такому чувству, как любовь, я не позволю себе испытывать это чувство и по отношению к вам.

«Нет, я непременно заставлю его понять, — сердито думала Августа, — что брак — это не просто холодный обмен обещаниями верности!»

— Что ж, поступай, как тебе заблагорассудится, — пожал плечами Гарри.

Она искоса глянула на него:

— Значит, вы не возражаете против того, что в мои планы не входит любовь к вам?

— Не возражаю, если вы будете прилежно исполнять свои супружеские обязанности, дорогая.

Августа поежилась:

— Как вы холодны, милорд! Я до сих пор этого не понимала. Судя по некоторым вашим недавним поступкам, можно было надеяться, что и вы вполне способны на безрассудства и столь же горячи в своих чувствах, как и любой из моих предков — нортамберлендских Баллинджеров.

— Ну разве кто-нибудь может сравниться с нортамберлендскими Баллинджерами! — возразил Гарри. — И уж менее всего я…

— А жаль. — Августа потянулась к своему ридикюлю и достала книжку, которую намеревалась почитать во время путешествия. Она открыла ее и уткнулась в страницу.

— Что вы читаете, мадам? — мягко осведомился Гарри.

— Вашу последнюю книгу, милорд. — Она не осмелилась поднять на него глаза. — «Некоторые замечания относительно» Римской истории от основания города» Тита Ливия «.

— По-моему, довольно скучное чтение для вас, дорогая.

— Вовсе нет, милорд. Я уже читала несколько ваших работ и нашла их весьма интересными.

— Правда?

— Да, а что? Если, разумеется, не считать один очевидный недостаток, присутствующий во всех ваших работах.

— Недостаток? Господи, умоляю, скажите же мне, что это за недостаток! — Гарри был явно взбешен. — Как вы можете, собственно, говорить о недостатках моих научных трудов? Разве вы изучали античную филологию, мадам?

— Совершенно необязательно быть ученым и заниматься античностью, чтобы заметить, чего всегда не достает в ваших книгах, милорд.

— Да неужели? Ну так назовите же мне этот недостаток, прошу вас, дорогая! — взревел он.

Августа изумленно подняла брови, посмотрела ему прямо в глаза и ласково улыбнулась, точно ребенку:

— Видите ли, сэр, при чтении ваших исторических исследований несколько раздражает тот факт, что в каждом из них вы упорно игнорируете роль женщин в развитии культуры.

— Женщин? — Гарри ошарашенно посмотрел на нее. Однако сразу взял себя в руки. — Но женщины не творят историю, мадам.

— Я давно подозреваю, что такое впечатление складывается главным образом потому, что историю пишут мужчины вроде вас, милорд, — заявила Августа. — По неизвестной мне причине эти авторы совершенно не обращают внимания на вклад женщин в культурный процесс. Мне это впервые бросилось в глаза, когда пришлось кое-что прочесть, поскольку именно я занималась интерьером нашего клуба» Помпея «. Оказалось очень трудно отыскать в исторических трудах нужные сведения о выдающихся женщинах.

— Нет, это уж слишком! — простонал Гарри. Теперь она упрекала его в недостаточной компетентности — эта взбалмошная девчонка, увлекающаяся Вальтером Скоттом и Байроном! И вдруг, сам того не желая, он улыбнулся. — Знаете, мадам, я почему-то предчувствую, что вы будете весьма интересным приобретением для моего хозяйства.

Грейстоун — огромный дом, возвышающийся над дорсетширскими равнинами, производил впечатление такой же силы и неприступности, как и его хозяин. Это было весьма впечатляющего вида здание, построенное в духе палладианства , выдержанное в соответствующих классических пропорциях и великолепно смотревшееся среди зелени старинного парка.

Последние лучи заходящего солнца играли на окнах дома, когда карета, поднявшись по довольно крутой подъездной аллее, остановилась у крыльца.

Тут же началась невероятная суматоха, слуги бросились распрягать лошадей и встречать свою новую хозяйку.

Августа с любопытством осматривалась, опираясь на руку Гарри, помогавшего ей выйти из кареты, » Грейстоун станет моим новым домом «, — твердила она себе и все-таки никак не могла до конца осознать ту огромную перемену, что произошла в ее жизни сегодня утром, когда она стала графиней Грейстоун. Женой Гарри. Теперь это ее дом и ее слуги.

Наконец-то у нее снова есть свой дом! Дом, о котором она так мечтала.

Она пыталась проникнуться этим необычным чувством, когда в раскрытых дверях появилась маленькая темноволосая девочка и стремительно сбежала с крыльца. Она была одета в очень скромное беленькое платьице из муслина, которое не могло похвастаться ни одним украшением — ни оборкой, ни ленточкой.

— Папа! Папочка, вот ты и приехал! Я так рада!

Лицо Гарри смягчилось, ласковая радостная улыбка озарила его, и он наклонился, чтобы поздороваться с дочерью:

— Я все думал, насколько же ты еще вырастешь за это время, Мередит. А сейчас познакомься со своей новой матерью.

Августа затаила дыхание: она не представляла себе, как отнесется к ней дочь Гарри.

— Здравствуйте, Мередит. Я очень рада.

Мередит посмотрела на Августу умными лучистыми серыми глазами — их она могла унаследовать только от отца. Девочка очень красива, мелькнуло в голове у Августы.

— Но вы же не можете быть моей мамой, мадам, — пояснила Мередит с непоколебимой уверенностью. — Моя мама умерла и находится в раю.

— Теперь Августа займет ее место, — твердо заявил Гарри. — И ты должна называть Августу мамой.

Мередит внимательно посмотрела на новую жену отца, потом снова повернулась к нему:

— Во-первых, она не такая красивая, как мама. Я много раз видела мамин портрет в галерее. У мамы были золотые волосы и очень красивые голубые глаза. Нет, я не стану называть ее мамой.

У Августы упало сердце, однако ей все же удалось улыбнуться, ибо она заметила, что Гарри уже нахмурился и готов со всей суровостью ответить на столь решительное заявление дочери.

— Я совершенно согласна с вами, я далеко не так красива, как ваша мама, Мередит. Если вы похожи на нее, то она, конечно же, была настоящей красавицей. Но может, все же вы найдете и во мне нечто привлекательное? А пока, разумеется, называйте меня так, как вам больше нравится.

Гарри хмуро посмотрел на нее:

— Мередит должна уважать свою новую мать, и она непременно научится ее уважать.

— О, не сомневаюсь, что именно так и будет! — Августа улыбнулась девочке, которая показалась ей страшно испуганной. — Но существует множество иных уважительных форм обращения, которые она может использовать при разговоре со мной. Не правда ли, Мередит?

— Да, мадам. — Девочка смущенно взглянула в сторону отца.

Гарри возмущенно сдвинул брови:

— Она будет называть тебя мамой, и кончено. Ну а теперь, Мередит, скажи, где твоя тетя Кларисса?

Высокая, несколько сухощавая дама, одетая в отлично сшитое, но лишенное каких бы то ни было излишеств и украшений серое платье, появилась на крыльце:

— Я здесь, Грейстоун. Добро пожаловать домой!

Кларисса Флеминг величественной походкой спустилась с крыльца. Это была довольно привлекательная женщина лет за сорок, которая, однако, держалась с поистине ледяным достоинством. Ее настороженные серые глаза смотрели на этот мир столь отстраненно, точно она постоянно готовила себя к возможному разочарованию. Чуть посеребренные сединой волосы были убраны в идеально гладкий строгий пучок на затылке.