Осужден пожизненно

– Скажите пожалуйста! – отозвался мистер Микин, прикасаясь батистовым платочком к кончику носа.

– Да, да! Какой-то «беглый» – так мы именуем сбежавших каторжников, мистер Микин, – случайно оказался там, и он приставал к ним и вдобавок еще потребовал, чтобы они с ним делились провизией, – вот нахал! Капитан Фрер глаз с него не спускал, боялся, что он их убьет. Даже в лодке он хотел выбросить их в море и скрыться. Это был, говорят, самый закоренелый преступник в Макуори-Харбор. Послушали бы вы, как капитан Фрер рассказывает эту историю!

– А где он сейчас? – с интересом осведомился мистер Микин.

– Капитан Фрер?

– Нет, каторжник.

– О, господи, откуда я знаю? Думаю, что в Порт-Артуре. Его судили за побег и повесили бы, если бы не заступничество капитана Фрера.

– Ну и ну! Какая странная история, – сказал мистер Микин. – Значит, юная леди ничего об этом не знает?

– Знает лишь то, что ей, бедняжке, рассказали. Между прочим, она обручена с капитаном Фрером.

– Да неужели? С тем, кто ее спас! Просто необычайно! Настоящий роман!

– Правда? Все так говорят. А ведь капитан Фрер намного старше ее.

– Но ее детская привязанность переросла в любовь к своему спасителю, – мечтательно заключил Микин, впадая в лирический тон. – Это ведь так прекрасно. Напоминает – гм! – сказку о дубе и плюще, дорогие леди. Ах, какие же чудесные проблески света встречаются порой в нашей грешной человеческой природе! Кажется, это калитка их дома?

Проворный слуга из арестантов – когда-то он был известным карманником – оставил священника отдыхать в уютной гостиной, из окон которой, несмотря на спущенные шторы, виднелся солнечный уголок сада, местами затененный деревьями, а сам отправился разыскивать мисс Викерс. Майора не было дома – очевидно, обязанности старшего смотрителя колонии иногда вынуждали его покидать домашний очаг. Мисс Сильвия Викерс была в саду, и ее позвали к гостю. Преподобный Микин, отерев свой вспотевший лоб и одернув белоснежные манжеты, откинулся на мягкой софе, наслаждаясь элегантной обстановкой и прохладным воздухом. Не располагая более подходящими для данного случая образами, он сравнил прелестную гостиную с ее мягкими диванами, ослепительно яркими цветами и открытым пианино с гостиной в доме какого-нибудь вест-индийского плантатора, изысканная роскошь, прохлада и уют которой контрастируют с изнурительной жарой, убожеством и варварством за пределами этого жилища. Он пришел в такой восторг от этого сравнения, – у него вообще была склонность испытывать удовольствие от собственных мыслей, – что даже принялся сочинять начало нового письма епископу и набрасывать в уме описание оазиса в своем пустынном вертограде. Но голоса в саду отвлекли его от этого занятия, и ему показалось, что кто-то близко от него плачет, громко всхлипывая. Выйдя и неслышно ступая по широкой веранде, он увидел на лужайке двоих – старика и молоденькую девушку. Старик плакал. – Ей-богу, это истинная правда, мисс. Я только сегодня утром вернулся. О, господи! Ну не жестоко ли сыграть такую шутку со старым человеком?

Это был седой старик в серой суконной куртке каторжника. Он стоял, придерживаясь рукой со вспухшими венами за цоколь, на котором стоял цветочный вазон.

– Но ты же сам виноват, Денни, – мы тебя предупреждали, – мягко сказала девушка.

– Да, знаю, что предупреждали. Но кто бы мог подумать, мисс? Это уж во второй раз она так меня подводит.

– Сколько это продолжалось на этот раз, Денни?

– Шесть месяцев, мисс. Она сказала, что я пьяница, что я бил ее. Бил ее! Боже мой! – он вытянул перед собой дрожащие руки. – И они, конечно, поверили ей. Сегодня я прихожу домой и вижу, что в домике все разворочено, а сама она ушла с капитаном корабля и, – извините меня, мисс, – хлещет с ним виски в «Георге Четвертом». Ну, разве не жестоко так поступать со стариком?

И он снова принялся всхлипывать. Девушка вздохнула.

– Здесь я ничем не могу помочь тебе, Денни. Но ты сможешь работать у нас в саду, как и прежде. Я поговорю с майором, когда он вернется.

Денни поднял полные слез глаза, чтобы поблагодарить ее, но увидел мистера Микина и вытянулся, отдавая честь. Мисс Викерс обернулась, и мистер Микин, кланяясь и извиняясь, про себя отметил, что юной леди на вид лет семнадцать, что у нее большие ясные глаза, густые светлые волосы, а рука, в которой она держала небольшую книжку, белая и маленькая.

– Мисс Викерс, я полагаю? Мое имя Микин – преподобный Артур Микин.

– Здравствуйте, мистер Микин, – сказала Сильвия, протягивая руку и глядя ему в глаза. – Папа скоро вернется.

– Но его очаровательная дочь может вполне заменить его.

– Я не люблю лести, мистер Микин, – прервала его Сильвия с подкупающей прямотой, которая так хорошо сочеталась с ее открытым и ясным взглядом, – во всяком случае, такого рода лести; пожалуйста, оставим это.

Конечно, молодые девушки любят лесть. И вы это знаете, верно?

Эта неожиданная атака сбила с толку мистера Микина, и в ответ он только отвесил поклон и улыбнулся молодой леди, проявившей такую откровенность.

– Пойди на кухню, Денни, и попроси, чтобы тебе дали табаку. Скажи, что это я тебя послала. Не желаете ли пройти в комнату, мистер Микин?

– Какой странный джентльмен. Кто он? Должно быть, ваш старый верный слуга?

– Да, старый слуга из каторжан, – сказала Сильвия. – Он много лет проработал у папы. Недавно с ним, беднягой, опять случилось несчастье.

– Какое несчастье? – переспросил мистер Микин, когда Сильвия сняла шляпку.

– Да, не повезло – его могут опять отправить «на дорогу», как это здесь называют. Он женился на свободной женщине гораздо моложе его. Она заставляет его пить, а потом сажает в тюрьму за неповиновение.

– За неповиновение? Простите, правильно ли я вас понял, дорогая леди?

– Правильно. За неповиновение. Дело в том, что он приписан к ней слугой, – сказала Сильвия, как будто речь шла о самых обычных вещах. – И если он плохо себя ведет, она отсылает его обратно в дорожную команду.

Преподобный мистер Микин широко раскрыл свои кроткие глаза.

– Какая удивительная аномалия! Вот теперь, дорогая мисс Викерс, я вижу, что действительно попал к антиподам.

– Да, здешнее общество сильно отличается от английского. Большинство приезжих так считает, – спокойно ответила Сильвия.

– Но чтобы жена сажала в тюрьму мужа! Боже мой!

– Она даже может потребовать, чтобы его выпороли. Денни уже пороли. Вообще его жена плохая женщина. Он глупо сделал, что женился на ней. Но что поделаешь с влюбленным стариком, мистер Микин?

Благочестивый лоб мистера Микина побагровел, а благородная кровь его прилила к пальцам. Как может молодая леди рассуждать столь откровенным образом! Ужасно! Даже читая с алтаря «Десять заповедей», он всегда пытался смягчить один непристойный запрет, чтобы произносимые им слова не оскорбляли нежный слух паствы женского пола. Помолчав с минуту, чтобы поразмыслить о странной власти, данной «свободным» женам в Хобарт-Тауне, он поспешил отойти от опасной темы:

– Вы что-то читаете?

– «Поль и Виргиния». Я это раньше читала по-английски.

– Ах, вы читаете и по-французски, моя дорогая леди?

– Немного читаю. Несколько месяцев я занималась с учителем, но папе пришлось снова отослать его в тюрьму. Он украл серебряную кружку из столовой.

– Учитель французского языка! Украл…

– Да, но он был сослан на каторгу. Очень умный человек. Он писал для «Лондонского журнала». Я читала его произведения. Некоторые из них весьма примечательны.

– Аза что же он был сослан? – спросил мистер Микин, чувствуя, что его «вертоград» оказался значительно обширнее, чем он предполагал.

– Кажется, он отравил свою племянницу, а впрочем, я забыла подробности. Но он вел себя как джентльмен, хотя – боже мой, какой же он был пьяница!

Мистер Микин, все более удивляясь странностям этого края, где прекрасные молодые леди толкуют об отравлениях и порках как о незначительных пустяках, жены засаживают в тюрьму своих мужей, а убийцы преподают французский язык, молча старался надушить воздух ароматом своего батистового платка.

– Вы, верно, недавно приехали сюда, мистер Микин? – сказала Сильвия, выждав паузу.

– Да, всего неделю назад. И признаюсь, что я поражен. Чудесный климат, но, как я только что сказал миссис Джелико, след змия – всюду след змия, моя дорогая юная леди!

– Но если Англия отправляет сюда всех своих преступников, то поневоле наткнешься на след змия. Колония в этом не виновата.

– О да, конечно, – поспешил оправдаться Микин. – Но это немало изумляет.

– Ну что ж, вам, джентльменам, следует исправить положение. Я не знаю, что представляют собой каторжные поселения, но здесь, в городе, у каторжан мало шансов стать хорошими людьми.

– Раз в неделю они присутствуют на богослужениях в церкви, где им читают Священное писание, – важно возразил мистер Микин с таким видом, словно хотел воскликнуть: «Если уж это не помогает им исправиться, то что же может помочь?»

– Да, конечно, – согласилась Сильвия. – Но ведь службу они посещают только по воскресеньям. А знаете, лучше не будем говорить об этом, мистер Микин, – добавила она, отбрасывая со лба выбившийся из прически золотой локон. – Папа считает, что мне не пристало рассуждать об этих вещах, потому что все здесь делается, как он говорит, согласно Королевским предписаниям.

– Весьма достойное замечание вашего батюшки, – согласился мистер Микин. Он почувствовал большое облегчение, когда дверь открылась и вошли Викерс и Фрер.

Волосы Викерса блестели сединой, но Фрер в свои тридцать лет выглядел так же молодо, как в двадцать.

– Золотко мое, Сильвия, – начал Викерс. – Случилось необычайное происшествие! – Он осекся, заметив вдруг присутствие взволнованного Микина.

– Ты знаком с мистером Микином, папа? – спросила Сильвия. – Мистер Микин – капитан Фрер.

– Я имел удовольствие встречаться с ним, – ответил Викерс. – Рад видеть вас, сэр. Садитесь, пожалуйста.

Мистер Микин увидел, как Сильвия мимоходом поцеловала обоих джентльменов, причем, как ни странно, поцелуй, данный ею отцу, был гораздо теплее того, которым она одарила своего суженого.

– Теплая погодка, мистер Микин, – сказал Фрер. – Сильвия, дорогая, надеюсь, ты не выходила в такую жару? Как? Ты была на улице? Милая, но ведь я просил тебя…

– Да сегодня совсем не жарко, – ответила Сильвия тоном капризного ребенка. – Все это чепуха! Я не сахарная, не растаю. Не надо опускать шторы. – И тут же, словно досадуя на себя за свой каприз, она добавила:– Ты так заботлив, Морис, – и ласково протянула руку офицеру.

– Очень душно на дворе, капитан Фрер, – подтвердил Микин. – На приезжего это действует раздражающе.

– Выпейте стакан вина, – сказал Фрер, будто он уже был хозяином дома. – В такой день необходимо чем-нибудь подкрепиться.

– Ну конечно, конечно, – поспешил вставить Викерс. – Стаканчик вина, Сильвия, лучше хересу. Я надеюсь, мистер Микин, она не мучила вас своими странными рассуждениями?

– О нет, нет, нисколько, – отозвался Микин, чувствуя, что на очаровательную леди здесь смотрят как на существо, к которому неприменимы общие мерки. – Мы чудесно провели время, мой дорогой майор, просто чудесно!

– Это хорошо, – сказал Викерс. – Она слишком прямодушна, моя девочка, и посторонние люди ее иногда не понимают. Правда, малышка?

Малышка весело тряхнула головой.

– Не знаю, – сказала она. – Что же во мне непонятного? Но ведь ты хотел нам рассказать что-то интересное, папочка. Что случилось, дорогой?

– Чрезвычайное происшествие, – ответил Викерс, и взгляд его помрачнел. – Они поймали тех негодяев.

– Что?! Нет, не может быть! – И Сильвия повернула к нему встревоженное личико.

Для этих людей негодяями были только бунтовщики с «Морского ястреба».

– Четверо из них находятся здесь, в порту, на борту «Леди Джейн» – Рекс, Баркер, Ширс и Лесли. Это самая потрясающая история, какую я когда-либо слышал. Эти парни попали в Китай и выдали себя за потерпевших кораблекрушение. Торговцы в Кантоне провели подписку, собрали для них деньги и отправили их в Лондон. Вот там-то их опознал старый Пайн – бывший судовой врач на корабле.

Покраснев от волнения, Сильвия опустилась на ближайший стул.

– А где остальные?

– Двоих казнили в Англии. Шестеро сбежали, а этих привезли сюда, чтобы судить.

– О каком преступлении вы говорите, дорогой сэр? – спросил Микин, разглядывая херес с видом святого, соблюдающего пост.

– О пиратском захвате брига пять лет тому назад, – ответил Викерс – Эти мерзавцы высадили мою бедную жену с дочерью на необитаемую землю и оставили их умирать голодной смертью. Если бы не Фрер – благослови его бог! – они, конечно, погибли бы. Бунтовщики застрелили лоцмана и одного из солдат… но это длинная история, ее сразу не расскажешь.

– Я уже слышал о ней, – сказал Микин, посасывая херес, который принес ему слуга-арестант. – А так же о вашем благородном поведении, капитан Фрер.

– О, пустяки, – сказал Фрер, краснея. – Нам всем пришлось нелегко. Малышка, ты выпьешь стаканчик вина?

– Нет, – сказала Сильвия. – Я не хочу вина.

Она смотрела на полоску солнечного света, проникавшего сквозь шторы, как будто эта яркая полоска могла пролить свет на прошлые события.

– В чем дело? – спросил Фрер, наклоняясь к ней.

– Я пыталась вспомнить, но не могу. У меня в голове все перепуталось. Помню только широкий берег, огромное море и двоих людей, один из которых – ты, дорогой, – нес меня на руках.

– Боже мой! – прошептал мистер Микин.

– Она была совсем маленькая, – поспешно пояснил Викерс, как будто не желая признать, что причиной забывчивости является болезнь.

– О нет, мне было уже двенадцать лет, – сказала Сильвия, – я была вовсе не маленькая. Думаю, что лихорадка превратила меня в дурочку.

Фрер, с беспокойством взглянув на нее, заерзал на своем месте.

– Ну полно, перестань, не думай об этом! – сказал он.

– Морис! А что сталось с тем, другим человеком? – вдруг спросила она.

– Каким другим человеком?

– Ну с тем, который был с нами. Тот, другой, ты же знаешь.

– Бедняга Бейтс?

– Нет, не Бейтс. Каторжник. Как его звали?

– Ах, каторжник! – процедил Фрер с таким видом, будто и он забыл обо всем. – Но ты же знаешь, солнышко, его сослали в Порт-Артур.

– А! И он все еще там? – проговорила Сильвия, вздрогнув.

– Наверно, – сказал Фрер, нахмурившись.

– Между прочим, – заметил Викерс, – этого человека придется вызвать в суд. Нам нужно опознать негодяев.

– А разве мы с вами не можем это сделать без него? – с тревогой в голосе осведомился Фрер. – Боюсь, что нет. Я не решусь под присягой опознать человека через пять лет.

– Да неужели?! – воскликнул Фрер. – А я присягну в любую минуту. Мне достаточно только раз увидеть человека – и я его запомню на всю жизнь.

– И все-таки лучше привезти несколько арестантов, которые были в то время в Макуори-Харбор, – заключил Викерс, желая поскорее закончить спор. – Уж теперь-то я не допущу, чтобы преступники выскользнули у меня из рук.

– Скажите, а в Порт-Артуре есть еще старики? – осведомился Микин.

– Да, «вечники», – ответил Викерс. – Осужденные по приговору колониального суда. Закоренелые преступники. Теперь Порт-Артур занял место Макуори-Харбор. Какое волнение поднимется среди них, когда шхуна придет туда в понедельник!

– Волнение? Да неужели? Как интересно! А зачем туда пойдет шхуна? – спросил Микин.

– Чтобы привезти свидетелей, дорогой сэр. Большинство тамошних каторжников приговорены пожизненно, и путешествие в Хобарт-Таун будет для них праздником.

– Стало быть, они никогда не покидают этого места? – полюбопытствовал Микин, покусывая сухарик. – Это ужасно!

– Никогда, разве только в случае смерти, – со смехом ответил Фрер. – И тогда их хоронят на острове. О, это чудесное местечко! Вам надо бы съездить туда со мной и посмотреть, мистер Микин. Там очень живописно, уверяю вас.

– Дорогой Морис, – сказала Сильвия и отошла к пианино, как бы желая выразить протест против того направления, которое принял разговор, – как ты можешь так говорить?

– Мне бы очень хотелось увидеть это место, – сказал Микин, все еще грызя сухарик, – так как сэр Джон что-то говорил о должности капеллана в Порт-Артуре, а климат там, насколько я понимаю, вполне терпимый.

Вошел слуга и, передав майору какую-то официальную бумагу, окинул взглядом элегантного священника. Морис снова рассмеялся.

– О, климат замечательный, – сказал он. – И притом там совершенно нечего делать. Место для вас весьма подходящее. Это наша небольшая колония. Все скандалы, происходящие на Земле Ван-Димена, замышляются в Порт-Артуре.

Тон этого салонного разговора никак не соответствовал его теме – острову-кладбищу и людям, осужденным на пожизненную каторгу. Возможно, что так думала Сильвия, которая вдруг взяла несколько громких аккордов, что и вынудило собеседников из вежливости замолчать. Разговор оборвался, и мистер Микин почувствовал, что настало время прощаться.

– До свиданья, дорогая мисс Викерс, – сказал он, вскоре вставая и подходя к ней со сладчайшей обворожительной улыбкой. – Благодарю вас за прекрасную музыку. Вы сыграли мою любимую пьесу. Она была также любимой пьесой дорогой леди Джейн и епископа. Пожалуйста, извините меня, капитан Фрер, но это невероятное происшествие – поимка преступников – причина того, что я решился коснуться столь деликатной темы. Какое наслаждение созерцать вас вместе с драгоценной юной леди! Спасенная и спаситель, дорогой майор, вы, конечно, помните, что «никто как храбрец и никто как храбрец и только храбрец достоин красавицы». Итак – приятного вам вечера.

Викерсу это очень польстило – он всегда чувствовал расположение к любому, кто хвалил его дочь.

– Конечно, мое приглашение несколько преждевременно, – сказал он Микину, – однако если у вас не будет ничего лучшего – приходите к нам обедать на рождество! У нас обычно собирается небольшое общество.

– Я буду в восторге, – ответил Микин, – в восторге, уверяю вас. Это так приятно – встретить в этой прелестной колонии людей одного с вами воспитания и одних с вами вкусов. Родные души находят друг друга – не правда ли, мисс Викерс? Да, конечно, я приду к вам! А пока еще раз – доброго вам вечера!

Когда дверь закрылась, Сильвия расхохоталась.

– Какой смешной человек! – сказала она. – Как он противен с его перчатками и зонтиком, с его прической и духами! Вообразить только, что этот жеманный олух будет указывать мне путь в царствие небесное! Нет, я бы предпочла старого мистера Боуэса, хотя он слеп как крот и злит всех тем, что «прячет свои козыри», как ты выражаешься.

– Дорогая моя Сильвия, – серьезно ответил Викерс, – мистер Микин священник, ты это знаешь. – Знаю, – парировала Сильвия, – но ведь священник может разговаривать по-человечески, правда? Почему они посылают сюда таких типов? Уверена, что он гораздо больше пригодился бы на родине. О, кстати, папочка, бедный Денни опять вернулся. Я разрешила ему пойти на кухню. Ведь ты не возражаешь?

– Ах ты, моя проказница, опять ты зазываешь в дом бродяг, – сказал Викерс, целуя ее. – Придется мне, видно, оставить его. Что он еще натворил?

– Жена посадила его в тюрьму за пьянство, – ответила Сильвия. – Хороша жена! И для чего только люди женятся?

– Спроси Мориса, – улыбаясь, заметил отец. Сильвия отвернулась и тряхнула головой.

– А что он знает об этом? Морис, ты настоящий медведь! И если бы ты не спас мне жизнь, я бы никогда тебя не полюбила. Ну ладно, можешь поцеловать меня. – И голос ее стал мягче. – Вся эта история с каторжником опять все во мне всколыхнула. И если бы я не любила тебя, дорогой, ты бы по праву назвал меня неблагодарной.

Морис Фрер сильно покраснел и поцеловал ее, а затем смущенно отошел к окну. Человек в серой одежде копался в саду и тихо посвистывал.

– Не так уж им плохо живется, – пробормотал Фрер.

– О чем ты? – спросила Сильвия запальчиво.

– О том, что я недостоин тебя! – вскричал Фрер. – Я… Я…

– Ты должен думать прежде всего о моем счастье, Морис, – ответила девушка. – Ведь ты же спас мне жизнь, не так ли? И я была бы просто дрянью, если бы не любила тебя! Не надо меня целовать, – добавила она, отстраняя его. – О, стало уже прохладно, пойдем-ка, папочка, погуляем в саду. А Морис пусть поразмыслит о своих недостатках.

Морис, несколько обескураженный, посмотрел вслед удаляющейся паре.

«Она всегда предпочитает мне отца, – пробормотал он. – Да и любит ли она меня на самом деле, или это только выражение благодарности?»

Все пять лет, что он ухаживал за Сильвией, он часто задавал себе этот вопрос, но ответа найти не мог.

Глава 31

О ЧЕМ ПРОСИЛА САРА ПЭРФОЙ

Вечер прошел так же, как и сотни других вечеров, и, выкурив трубку у бараков, капитан Фрер вернулся домой. Он жил в коттедже на Нью-Таун-Роуд с тех пор, как был назначен помощником полицейского судьи. Эту должность он получил в награду за свои подвиги во время бунта на «Морском ястребе». Капитан Морис Фрер поднялся высоко по служебной лестнице. Живя в Хобарт-Тауне, он занял видное положение в обществе и получил ряд постов, дававшихся в 1834 году офицерам гарнизона. Он был начальником тюрьмы в Бриджуотере, а когда ему дали чин капитана, его перевели в Ботвелл помощником полицейского судьи. Дело о захвате «Морского ястреба» вызвало много шума, и было решено, что первая же почетная вакансия будет предоставлена отважному спасителю дочери майора Викерса.

Майор Викерс тоже процветал. Он всегда был человеком бережливым и, скопив деньги, купил землю по сходной цене. «Система приписок»[10] позволила ему за грошовую плату использовать труд каторжан, и, следуя здешнему обычаю, он обзавелся рогатым скотом и овцами. Он продал свой офицерский патент и стал теперь сравнительно богатым человеком, владевшим прекрасными земельными угодьями и домом. Он был на хорошем счету у губернатора. Должность старшего смотрителя обязывала его принимать деятельное участие в местном управлении, и потому он был всегда на виду. Майор Викерс против своей воли превратился в колониста и силою обстоятельств стал одним из влиятельных людей в колонии на Земле Ван-Димена.

Дочь его считалась завидной партией. Многие прапорщики и лейтенанты, проклинавшие свою тяжкую жизнь в военных казармах, сыновья овцеводов, живущих на фермах в горах, энергичные клерки из администрации завидовали удаче Мориса Фрера. Некоторые даже поговаривали, что красавица дочь блюстителя Королевских предписаний слишком хороша для грубого краснолицего Фрера, которого влекло к низшим слоям общества и который отличался властным, даже свирепым характером. Никто не отрицал, однако, что капитан Фрер – достойный офицер. Говорили даже, что благодаря своим вкусам и привычкам он знает больше о хитрых уловках каторжан, чем кто-либо другой на острове, и даже поговаривали о том, что он переодевался и смешивался с арестантами, получившими пропуск, или «приписанными» слугами, чтобы изучить их секреты и тайный язык. Когда он был начальником тюрьмы в Бриджуотере, он любил ругать кандальников на их собственном отвратительном языке и удивлять новичков доскональными сведениями об их прошлом. Каторжане ненавидели его и в то же время раболепствовали перед ним, так как при всей грубости и жестокости он умел неожиданно быть снисходительным, и тогда он негласно разрешал им отлучаться из бараков без пропусков. Однако, как говорили арестанты, «с капитаном надо было ухо держать востро», ибо, выпив и пошутив с ними, он вдруг исчезал в боковую дверь при первом же появлении констеблей, как кабацкий оракул, перед которым только что лебезила хозяйка, и на следующее утро он так безжалостно наказывал пойманных нарушителей, будто сам никогда в жизни не переступал порога кабака. Начальство называло это «рвением», а подчиненные – «предательством». А он в душе посмеивался над теми и другими.

– Чего с этими подлецами церемониться? – говаривал он не раз.

Когда приблизилось время его свадьбы, он несколько умерил свои донжуанские аппетиты, стараясь вести себя так, чтобы знакомые забыли о громких скандалах, связанных с его любовными похождениями, хотя раньше их огласка его ничуть не трогала. Когда он был комендантом острова Марии, а также в первые два года по возвращении из злополучной экспедиции в Макуори-Харбор он не боялся общественного мнения и не пытался обуздать свои пороки. Но когда в нем зародилось и окрепло страстное чувство к чистой молодой девушке, смотревшей на него как на спасителя, он решил скрыть от нее темные страницы своей жизни в колонии и никогда больше не вспоминать о них. Он ни в чем не раскаивался, и ничто в них его не отвращало. Он просто пришел к выводу, что когда человек женится, он должен положить конец некоторым экстравагантным холостяцким привычкам. Он «перебесился», как все молодые люди. Возможно даже, что, подобно многим юнцам, он хватил в этом лишку, но его отнюдь не преследовали призраки его прошлого. Но он был слишком прозаичен и не допускал существования призраков. Сильвия, с ее добродетелями и чистотой, была настолько выше его, что, глядя на нее, он напрочь забыл о низких и грязных созданиях, с которыми был близок, и смотрел на свои прежние грехи, искупленные влечением к светлому юному существу, как на зло, совершенное в прошлом, зло, за последствия которого он не отвечает.

Однако сейчас одно из таких «последствий» оказалось совсем вблизи от пего. Его слуга-арестант, который следил за домом в отсутствие хозяина, тотчас по его возвращении подал ему письмо, адрес на котором был написан женской рукой.

– Кто принес это? – спросил Фрер, поспешно разрывая конверт.

Грум, сэр. Он сказал, что какой-то джентльмен в «Георге Четвертом» хочет вас видеть.

Фрер усмехнулся, восхищаясь умом женщины, придумавшей такую версию, и тут же нахмурился, ознакомившись с содержанием письма.

– Можешь больше не ждать меня, – сказал он. – Я ухожу.

Сменив форменную фуражку на мягкую шляпу и выбрав трость из богатой коллекции тростей, стоявшей в углу, он снова собрался в путь.

«Чего она еще хочет?» – сердито думал он, шагая по залитой лунным светом дороге.

Но под раздражением скрывалось обидное сознание, что чего бы она ни потребовала, она имеет на это право.

«Георг Четвертый» помещался в длинном низком строении на Элизабет-стрит. Фасад его был выкрашен в тусклый темно-красный цвет, но узенькие окна, пышные красные шторы и удобная мебель как бы имитировали веселость и уют старого английского дома. Группа людей у входа мгновенно растаяла, как только появился капитан Фрер, так как было уже больше одиннадцати часов, а все пешеходы, попадавшиеся на улице позже восьми, обязаны были предъявить пропуск или объяснить, по какому делу они идут. Констебли из арестантов не слишком церемонились при выполнении своих обязанностей, а вид Фрера в летнем костюме из легкой синей шерсти очень напоминал этих констеблей в их форменной одежде.

Толкнув боковую дверь уверенным жестом завсегдатая, Фрер вошел в дом и направился к стеклянной двери в конце узкого коридора. На его стук появилась белолицая, рябая ирландская девушка, которая сразу узнала посетителя и сделала ему почтительный реверанс. Она провела его наверх, в просторную, красиво обставленную комнату с тремя окнами, выходящими на улицу. На полу лежал мягкий ковер, свечи ярко горели, и поднос с ужином, стоящий на столе между окнами, выглядел очень аппетитно. Когда он вошел, к его ногам с лаем кинулся маленький терьер. Очевидно, Фрер не был здесь частым гостем. Шорох шелкового платья выдал присутствие в комнате женщины, и Фрер, обогнув изголовье оттоманки, оказался лицом к лицу с Сарой Пэрфой.

– Спасибо, что пришел, – сказала она. – Садись, пожалуйста.

Это были первые слова, ознаменовавшие их встречу, и Фрер сел, повинуясь движению ее пухлой руки, украшенной сверкающими кольцами.

Одиннадцать лет, прошедших с тех пор, когда мы в последний раз видели эту женщину, пощадили ее. Ножки Сары были по-прежнему малы и изящны и руки сохранили свою белизну. Густые, волнистые, как прежде, волосы обрамляли ее лицо, а глаза не утратили своего опасного блеска. Однако фигурка ее несколько отяжелела, и очертания белой руки, видневшейся сквозь прозрачный рукав, взыскательный художник захотел бы облагородить. Но самая заметная перемена произошла в ее лице. Овал его утратил свою хрупкую чистоту, делавшую его прелестным, щеки стали толще, кое-где на них обозначились тоненькие красные прожилки – признак того, что кровь с трудом пульсирует в венах – первый предвестник увядания женской красоты. Вместе с полнотой фигуры, столь свойственной чувственным женщинам среднего возраста, в ее манерах и речи появился неприятный налет вульгарности, всегда являющийся следствием нравственной распущенности.

Морис Фрер заговорил первым. Ему хотелось как можно быстрее закончить свой визит.

– Чего ты от меня хочешь? – спросил он.

Сара Пэрфой рассмеялась, но смех этот прозвучал так неестественно, что Фрер удивленно покосился на нее.

– Я прошу, чтобы ты оказал мне услугу – очень большую услугу. Если это, конечно, не будет в ущерб тебе.

– Что ты имеешь в виду? – резко оборвал ее Фрер и сердито сжал губы. – Услугу? А вот это все? – И он стукнул кулаком по дивану, на котором сидел. – Тебе этого мало? Весь этот дом с мебелью – разве это не услуга? Чего ты еще хочешь?

К его изумлению, женщина вдруг разразилась слезами. Некоторое время он молча смотрел на нее, не желая поддаваться этой дешевой уловке, но затем почувствовал необходимость что-то сказать.

– Ты опять стала пить? – спросил он. – Что с тобой? Скажи, чего ты хочешь, и давай покончим с этим. Дернуло же меня прийти сюда неизвестно зачем!