Осужден пожизненно

– Он умирает, – тихо проговорил Фрер, словно боясь разбудить угасающую душу Бейтса. Слезы беззвучно струились из глаз миссис Викерс, она приподняла голову честного лоцмана и смочила его потрескавшиеся губы мокрым носовым платком. Судорога прошла по некогда сильному телу, и умирающий открыл глаза. Сначала он непонимающе смотрел на них, переводя взгляд то на Фрера, то на миссис Викерс, потом в глазах забрезжило сознание – он вспомнил все. Затем взгляд умирающего остановился на бледном личике испуганной Сильвии и вновь обратился к Фреру. Было ясно, о чем молил этот взгляд, и Фрер это понял.

– Да, я позабочусь о ней, – сказал Фрер. Бейтс улыбнулся и, увидев, что кровь из раны запачкала белую шаль миссис Викерс, с усилием отодвинулся. Негоже, если кровь простого человека, такого как он, запачкает шаль благородной дамы. Светская модница женским инстинктом сразу поняла его желание и осторожно прижала голову умирающего к своей груди. Перед лицом смерти эта женщина оставалась женщиной. На мгновение он затих, им показалось, что он скончался. Но вдруг Бейтс снова открыл глаза, и взгляд его устремился в сторону моря.

– Дайте мне еще раз посмотреть на него, – прошептал он и, когда они приподняли его голову, прислушался и сказал: – Слава богу, здесь оно тихое, но я слышу, как у рифа бушуют волны!

Голова его упала, и все было кончено.

Фрер принял мертвое тело из рук миссис Викерс, и Сильвия бросилась к матери.

– О, мама, мама, – вскричала она, – почему бог позволил ему умереть, когда нам он так нужен?

До наступления темноты Фрер перенес тело Бейтса в расщелину между скал и, накрыв лицо умершего курткой, сверху наложил камней. События развивались стремительно, и трудно было поверить, что со вчерашнего дня двое из пятерых людей, выброшенных в эту глушь, покинули их. И промелькнула мысль: кто следующий? Миссис Викерс, усталая и измученная всеми переживаниями дня, рано удалилась на покой. Сильвия, отказавшись разговаривать с Фрером, ушла вместе с матерью. Такое проявление необъяснимой неприязни со стороны девочки странным образом задевало Мориса. Юн сердился на нее за то, что она не удостаивает его своим вниманием, и вместе с тем никак не старался расположить ее к себе. С каким-то непонятным удовольствием он думал о том, что скоро ей придется смотреть на него как на своего единственного покровителя. Будь Сильвия немного постарше, молодой лейтенант вообразил бы, что он в нее влюблен.

Следующий день прошел уныло. Было жарко и душно, над горами повисла знойная дымка. Целое утро Фрер рыл могилу в песке для бедного Бейтса. Как человек практичный, думающий о своих нуждах, он снял с покойного ту одежду, которая могла пригодиться ему самому, и спрятал ее под камнем, не желая, чтобы миссис Викерс это увидела. К полудню могила была готова, он опустил в нее труп и обложил холмик камнями. Затем он отправился удить рыбу к выступу скалы, примеченному им накануне, но ничего не поймал. Проходя на обратном пути мимо могилы, он увидел, что миссис Викерс поставила в ее изголовье крест из двух связанных палочек.

После ужина, состоявшего, как обычно, из солонины и пресной лепешки, Фрер зажег из экономии до половины набитую трубку и попытался заговорить с Сильвией.

– Почему вы не хотите дружить со мной, мисс? – спросил он.

– Потому что вы мне не нравитесь, – ответила Сильвия. – Я вас боюсь.

– Почему?

– Потому что вы – недобрый человек. Нет, я не говорю, что вы жестокий, но вы… О, так хочется, чтобы папа был здесь!

– Мало ли чего хочется, – сказал Фрер, аккуратно уминая указательным пальцем табак в трубке.

– Вот вам и доказательство! Разве это добрые слова? «Мало ли чего хочется!» Ах, если бы он был здесь! – Это не со зла, – оправдывался Фрер. – Странная вы девочка.

– Бывает, что люди, – ответила Сильвия, – не чувствуют друг к другу симпатии. Я это вычитала из одной папиной книжки, вот и со мною так. Я не чувствую к вам симпатии. И тут ничего не поделаешь, правда?

– Чепуха это! – возразил Фрер. – Идите сюда, я расскажу вам сказку.

Миссис Викерс ушла к себе, и они остались вдвоем у костра, возле которого стоял котелок и лежала свежевыпеченная лепешка. Поколебавшись, девочка подошла к нему, он поднял ее и посадил к себе на колени. Луна еще не взошла, и тени, отбрасываемые догорающим костром, напоминали каких-то таинственных чудовищ. У Мориса Фрера появилось озорное желание напугать беззащитное создание.

– Однажды, – начал он, – в замке в дремучем лесу жил-был людоед с большими выпученными глазами.

– Вы глупый человек! – воскликнула Сильвия, пытаясь встать. – Опять вы хотите меня напугать!

– И этот людоед питался косточками маленьких девочек. Однажды маленькая девочка гуляла в лесу, и она услышала, как приближается людоед: топ топ! топ!

– Мистер Фрер, пустите меня!

– Девочка страшно перепугалась и бросилась бежать. Она бежала, бежала, и вдруг она увидела…

Тут его собеседница пронзительно взвизгнула:

– А! А! Что это? – крикнула она, прижимаясь к своему мучителю.

По другую сторону костра стоял человек. Он сделал нетвердый шаг вперед, упал на колени, протянув к ним руки и хрипло выговорил одно слово: «Еды!» Это был Руфус Доуз.

Звук человеческого голоса рассеял страх, охвативший девочку, и, когда отсвет костра упал на лохмотья желтой куртки, она сразу догадалась, кто это. Морис Фрер отнесся к пришельцу по-другому. Он увидел перед собой только новую опасность, еще один лишний рот, с которым придется делить скудные остатки пищи, и, схватив из костра горящую ветку, он сделал знак, чтобы каторжник не приближался. Руфус Доуз, озираясь по-волчьи, увидел возле котелка лепешку, и потянулся к ней, но Фрер ткнул его веткой в лицо.

– Назад! – крикнул он. – Лишней еды у нас нет!

С диким воплем, замахнувшись железной киркой, каторжник кинулся на врага, но девочка с быстротой молнии соскользнула с колен Фрера, схватила лепешку и сунула ее голодному в руки.

– Возьми, арестантик, поешь! – сказала она и, повернувшись к Фреру, метнула на него взгляд, исполненный такого удивления, негодования и гнева, что лейтенант покраснел и бросил горящую ветку.

Что касается Руфуса Доуза, то неожиданное видение золотоволосой девочки словно преобразило его. Выронив из рук лепешку, он провожал горящими глазами ее тоненькую фигурку, и когда она шагнула из светового круга в темноту, несчастный спрятал лицо в почерневших корявых ладонях и зарыдал.

Глава 24

«МИСТЕР» ДОУЗ

Резкий голос Мориса Фрера привел его в чувство. – что тебе надо? – спросил лейтенант. Руфус Доуз поднял голову, посмотрел на стоящего перед ним человека и узнал его.

– Так это вы? – медленно проговорил он.

– А ты что, знаешь меня? – спросил Фрер, отступив на шаг. Каторжник не отвечал. Его минутное нервное возбуждение улеглось, и муки голода возобновились: он жадно схватил лепешку и молча стал ее жевать.

– Эй ты, оглох, что ли? – снова окликнул его Фрер. – Кто ты такой?

– Я беглый каторжник. Утром вы можете сдать меня коменданту. Я держался сколько мог, но больше нет сил.

Его ответ поразил Фрера. Неужели этот человек не знал, что селение покинуто?

– Мне некому тебя сдать. Здесь нет никого, кроме меня и женщины с ребенком.

Руфус перестал жевать и уставился на него с изумлением.

– Да, всех каторжан отправили отсюда на бриге. Хочешь погулять на свободе – гуляй! Это твое дело. Я так же беспомощен, как и ты.

– А как вы-то здесь очутились? Фрер рассмеялся горьким смехом. Давать объяснения каторжнику ему еще не приходилось! Какое унижение! Однако делать нечего.

– Арестанты устроили бунт и захватили бриг.

– Какой бриг?

– «Морской ястреб»!

Руфуса словно громом поразило: значит он вновь потерял возможность спастись.

– Кто захватил бриг? – спросил он.

– Этот подлец и каналья Джон Рекс! – выкрикнул Фрер, вложив в эти слова всю свою ярость. – Чтоб этот проклятый бриг пошел ко дну или сгорел!

– Так бриг уже отошел?! – вскричал несчастный и схватился за голову в бессильном отчаянии.

– Да. Два дня назад. Мошенники оставили нас здесь умирать с голоду.

И тут Руфус Доуз расхохотался. Смех его был таким хриплым, что лейтенант содрогнулся.

– Мы будем умирать вместе, Морис Фрер, – сказал арестант. – И вам придется делить со мной вашу последнюю корку хлеба. И если я не вернусь домой, я, по крайней мере, смогу вам отомстить.

Зловещий вид голодного, одичавшего человека, который сидел у костра и, положив подбородок на колени, раскачивался из стороны в сторону, заставил Фрера испытать ощущение охотника, который вернулся к своему костру на стоянке и увидел там льва.

– Ты – падаль! – крикнул он, отшатнувшись – Мстить мне – за что?

Доуз повернулся к нему и хищно оскалился:

– Берегитесь! Дерзостей я не терплю! Падаль! Я не позволю унижать себя! А кто сделал меня падалью? Я родился свободным, свободным, как и вы. Почему меня загнали в одну клетку с дикими зверями и обрекли на вечную каторгу, которая хуже смерти? Отвечайте мне, Морис Фрер! Отвечайте!

– Не я издаю законы, – сказал Фрер, – почему ты меня обвиняешь?

– Потому что вы тот, кем я был прежде. Вы свободны! Вы можете делать все, что хотите: любить, работать, думать. Я же могу только ненавидеть! – И он умолк, словно потрясенный собственными словами, потом, тихо рассмеявшись, спросил: – Мистер Фрер, вам понравились признания арестанта? Однако теперь это не имеет значения. Теперь мы с вами равны, я не сдохну ни часом раньше вас, хотя вы и свободный человек!

Фреру показалось, что перед ним еще один безумец.

– Зачем умирать? Умереть всегда успеем, – сказал он, стараясь утихомирить своего собеседника.

– Вы рассуждаете как свободный человек. Но мы, каторжане, имеем одно преимущество перед вами, джентльменами. Вы боитесь смерти, а мы молим о ней. Смерть для нас – желанный исход! Сначала меня хотели повесить. Жалею, что раздумали. Боже мой, как я жалею об этом!

В его словах раскрылась такая бездна отчаяния, что Фрер был потрясен.

– Хорошо, пойди ляг, поспи, – сказал он. – Ты слишком взбудоражен, поговорим завтра утром.

– Эй, погодите! – резко окликнул его Руфус, и этот грубый окрик не вязался с горечью только что сказанных слов. – Кто здесь еще с вами?

– Жена и дочь коменданта.

– И никого больше?

– Никого.

– Несчастные! – воскликнул арестант. – Мне жаль их. – Затем, свернувшись, как пес перед огнем, он мгновенно заснул.

Морис Фрер глядел на тощую фигуру этого непрошеного гостя, растерянно соображая, что же делать дальше. С подобным характером тюремный опыт еще не сталкивал его, и он не знал, как поступить с этим отчаявшимся, озлобленным беглецом, который то угрожал ему, то плакал, а сейчас спал, подобно простому каторжнику, так что не верилось, что всего лишь минуту назад он взывал к небесам с такой красноречивой мольбой! Сначала Морис хотел броситься на спящего и связать его, но, внимательно оглядев его худое, но мускулистое тело, он отказался от этого опрометчивого, продиктованного страхом намерения. Тот же страх побудил его схватить складной нож, которым уже было совершено убийство. Запас провианта был скуден, а жизнь женщины и ребенка стоила, разумеется, дороже жизни безвестного бродяги. Но надо отдать должное Фреру – он тут же отбросил эту мысль.

«Подождем до утра, а там посмотрим, как он будет вести себя», – решил лейтенант. И, подойдя к зеленому ограждению, за которым, прижавшись друг к другу, притаились мать и дочь, он шепнул им, что будет всю ночь их охранять и что беглец крепко спит.

Когда наступило утро, он понял, что опасаться им нечего. Каторжник лежал в той же позе, и глаза его были закрыты. Его свирепая вспышка накануне ночью была, очевидно, вызвана сильным возбуждением от неожиданной встречи с людьми, а теперь он вряд ли был способен совершить какой-либо акт насилия. Фрер подошел к нему и потряс его за плечо.

– Прочь! Живым не дамся! – крикнул несчастный, спросонья замахнувшись кулаком.

– Не бойся, – сказал Фрер, – никто тебя не тронет. Проснись!

Руфус Доуз осмотрелся бессмысленным взглядом, затем вспомнил все, что произошло, и с трудом встал на ноги.

– Мне показалось, будто меня зацапали, – сказал он. – Теперь вижу, что ошибся. Давайте завтракать, мистер Фрер. Я голоден.

– Придется подождать, – сказал Фрер, – кроме тебя, здесь есть еще люди.

Шатаясь от слабости, Руфус Доуз потер глаза рваным обшлагом.

– Люди или не люди, меня не касается. Я хочу есть.

Фрер застыл на месте. Теперь или никогда! Надо сразу определить их будущие отношения. Еще ночью, держа нож под рукой, Фрер принял решение: каторжник будет получать с ними равную долю, и не больше. Если он этому воспротивится, им придется помериться силами.

– Послушай, ты! – сказал он. – У нас самих пищи в обрез, не знаю, сможем ли мы продержаться до прихода помощи, если она вообще придет. Я отвечаю за эту женщину и ребенка. И ради них я требую справедливости. Мы разделим с тобой все – и последний кусок, и последнюю каплю, но, клянусь, больше других ты не получишь.

Затуманенным взором, точно пьяный, Доуз посмотрел на свои исхудалые руки.

– У меня нет сил, – проговорил он. – Вы можете делать со мной все, что хотите. – И в полном изнеможении он снова опустился на землю. – Пить, – жалобно простонал он, и рука его бессильно упала.

Фрер принес ему кружку воды. Руфус осушил ее до самого дна, улыбнулся и снова заснул. Миссис Викерс и Сильвия вышли из своего укрытия, и жена капитана сразу узнала пришельца.

– Это самый отчаянный из наших каторжников, – воскликнула она, вспомнив слова мужа. – Что же нам теперь делать?

– Он совершенно безопасен, – заметил лейтенант, не без любопытства поглядывая на отъявленного злодея. – Не сегодня-завтра он умрет.

Сильвия посмотрела на Фрера своим ясным детским взором.

– Дать ему умереть, – сказала она, – это все равно что убить его.

– Да, конечно, – поспешил согласиться Фрер. – Никто не желает ему смерти. Но как же нам быть? Он в таком состоянии…

– Я буду его выхаживать! – воскликнула она. Впервые после бунта на корабле Фрер рассмеялся своим грубым смехом:

– Вы будете его выхаживать? Черт возьми, это неплохая шутка!

Слабая и впечатлительная девочка, почувствовав в его тоне насмешку, горько расплакалась.

– Вы злой человек! Зачем вы так говорите! Он болен, бедняжка… Он умрет… умрет, как мистер Бейтс! Мама, мама, уйдем отсюда!

Фрер крепко выругался и ушел. Он отправился в лесочек у скалы и сел на землю. Его одолевали странные, непонятные мысли, которые раньше не приходили ему в голову. Неприязнь девочки мучила его, и все же он испытывал удовольствие, дразня се. Он понимал, что прошлой ночью вел себя недостойно, пытаясь испугать ее, и вполне заслужил ее упреки. Но если этот дикарь попытается оскорбить ее, он пожертвует жизнью для ее защиты. Его безотчетно злила эта ее жалость к непрошеному гостю. И разве справедливо было так истолковывать его слова? Он, конечно, напрасно позволил себе выругаться, а уходить от них так вызывающе было тем более ни к чему. Но сознание, что он поступил плохо, еще больше ожесточало Фрера. Его врожденное упрямство не позволяло признаться в своей неправоте даже самому себе. Он подошел к могиле Бейтса, на которой по-прежнему стоял крест. Вот еще одно свидетельство дурного отношения к нему, Фреру. «Она всегда предпочитала Бейтса. Теперь, после его смерти, она хочет перенести всю свою детскую привязанность на арестанта, – подумал Фрер. «Ну, что ж! – сказал он самому себе, с удовольствием вспоминая свои многочисленные победы в любовных делах. – Если бы ты, маленькая злючка, была женщиной, я бы тебя заставил полюбить меня!» И он рассмеялся над столь нелепой идеей. Он, кажется, становится мечтателем!

Когда он вернулся, Доуз лежал, растянувшись на груде веток, возле него сидела Сильвия.

– Ему лучше, – сказала миссис Викерс, не желая вспоминать об утренней сцене. – Садитесь, мистер Фрер, и поешьте.

– Тебе лучше? – отрывисто спросил Фрер больного. К его удивлению, каторжник ответил очень вежливо:

– Вот соберусь с силами денька через два, сэр, и тогда смогу вам помочь.

– Помочь мне? В чем?

– Надо построить жилище для женщин. Тогда мы навеки останемся здесь и никогда не вернемся в бараки.

– Он немножко бредил сегодня, – пояснила миссис Викерс. – Бедняга, он, кажется, вполне приличный человек.

Арестант запел по-немецки какую-то песенку, отбивая такт рукой. Фрер посмотрел на него с любопытством.

– Хотел бы я знать, что за жизнь была у него. Бьюсь об заклад, что весьма необычная.

– Я спрошу у него, когда он поправится, – отвечала Сильвия, ласково улыбнувшись Фреру. – И если вы будете вести себя хорошо, я вам расскажу.

Фрер принял это доказательство дружеского расположения.

– Иногда я бываю очень груб, правда? Не обращайте на это внимание, это просто привычка.

– Да, вы часто дерзите, – согласилась Сильвия – А сейчас давайте пожмем друг другу руки и будем дружить. Глупо ссориться, ведь нас всего четверо, верно?

Так Руфус Доуз был принят в их маленький круг.

Неделю спустя после той ночи, когда он увидел дым от костра, разведенного Фрером, арестант совсем окреп и стал незаменимым человеком. Недоверие, с каким его встретили, совершенно исчезло. Он уже не был отверженным, которого сторонились и в чьем присутствии перешептывались. Он перестал дерзить, угрожать и жаловаться на судьбу. И хотя порой им овладевали приступы глубокой меланхолии, характер у него был гораздо ровнее, чем у капризного, угрюмого и деспотичного Фрера. Руфус Доуз уже более не походил на того ожесточенного, измученного каторжника, который бросился в темные воды залива, чтобы избавиться от ненавистной жизни, который то проклинал отчаянно все на свете, то горько плакал в одиночестве среди лесных дебрей. Теперь он стал незаменимым членом маленького сообщества и к нему постепенно возвращались чувство независимости и уверенность. Перемена эта произошла благодаря Сильвии: оправившись от слабости, которая была следствием лишений, перенесенных им во время скитаний, Руфус Доуз впервые за шесть лет испытал на себе целительное действие человеческой доброты. Жизнь его обрела смысл, он стал кому-то нужен, и если бы он умер, нашлись бы те, кто горевал бы о нем. Нам трудно себе представить, как много это значило для него. К своему удивлению, он понял, что теперь его не презирали, а уважали: самый опыт каторжной жизни давал ему преимущество над остальными. Он был умудрен во всем, что касалось арестантского быта. Он знал, как поддержать жизнь при самом скудном рационе пищи. Он умел валить деревья без помощи топора, печь хлеб без печки, строить надежное жилище без известки и кирпичей. Из опекаемого он превратился в советчика, а из советчика – в командира. В той полудикой жизни, какую вели эти четыре человека, его тюремные навыки оказались бесценными. Сила здесь была правом, а приоритет происхождения Мориса Фрера уступил место приоритету опыта, которым обладал Руфус Доуз.

Время шло, иссякал скудный запас провианта, и влияние Доуза все возрастало. Если вставал вопрос о свойствах незнакомого растения, решающее слово было за Руфусом Доузом. Если надо было наловить рыбы, Руфус Доуз отправлялся на рыбную ловлю. Если миссис Викерс жаловалась на непрочность своего жилища, он сплетал из прутьев загородку, промазывал ее глиной, и получалась стена, противостоящая любым ветрам. Он делал чашки из сосновых наростов и миски из коры. Он работал больше всех. Ничто не останавливало и не обескураживало его. Когда миссис Викерс слегла от тревог и недоедания, Руфус Доуз набрал свежих листьев для ее ложа, подбодрил ее добрым словом и добровольно уступил ей половину своей порции мяса, чтобы она набралась сил. Миссис Викерс и Сильвия теперь величали его мистером Доузом.

Фрер наблюдал за всем этим с явным неудовольствием, доходившим порой до ненависти. Однако он ничего не мог возразить, так как сам признавал, что в практических навыках он рядом с Доузом полное ничтожество. Он даже выполнял приказы этого беглого каторжника, так как было очевидно, что тот во многом разбирается лучше него. Сильвия стала относиться к Руфусу так же тепло, как она относилась к Бейтсу. Она обрела право на его дружбу, она выходила его, защитила. И если бы не она, Руфуса, может быть, не было бы в живых. Его привязанность к ней стала почти одержимостью. Девочка была его ангелом-хранителем, заступницей, его божеством. Она кормила его, когда он умирал от голода, она поверила в него, когда все другие смотрели на него с подозрением, и он готов был умереть за нее. И из-за любви к ней он ждал прихода корабля, который увез бы ее в царство свободы, а его – во мрак рабства.

Но шли дни за днями, а корабль все не появлялся. Каждый день они жадно вглядывались в морскую даль. Каждый день они надеялись, что вот-вот из-за утеса, закрывающего вид на бухту, покажется бушприт «Божьей коровки», спешащей им на помощь, – но, увы, напрасно! Состояние миссис Викерс все ухудшалось, а запас провианта таял. Руфус Доуз предложил Фреру уступить половину их рациона женщинам. Не оставалось сомнения в том, что если в ближайшие дни не подоспеет помощь, они умрут здесь от голода.

Фрер придумывал самые невероятные способы раздобыть пищу. Он предлагал переплыть устье, отправиться в заброшенное селение, поискать бочонки с сухарями, которые могли быть забыты в спешке. Он собирался расставить силки для чаек и голубей. Но все эти проекты оказывались неосуществимыми, и они с грустью следили за тем, как с каждым днем таяло содержимое заветного мешка с мукой. Тогда у них возникла мысль о возможности бегства. Что, если построить плот? Но как? Без гвоздей и веревок это невозможно! А что, если соорудить лодку? Нет, это еще сложнее. А если развести такой большой костер, чтобы его увидели с кораблей, как сигнал? Это, конечно, просто. Но нет никакой надежды на то, что какой-нибудь корабль зайдет в этот залив, надежно укрытый скалами. Значит, выход один – ждать, ждать тот корабль, который рано или поздно придет за ними, и они ждали, теряя силы день ото дня. Как-то раз Сильвия, греясь па солнышке, читала свою любимую «Историю Англии», в испуге случайно захваченную ею в ночь мятежа на «Морском ястребе».

– Мистер Фрер, – вдруг спросила она, – что такое алхимик?

– Это человек, который делает золото, – рассеянно ответил Фрер.

– Вы знали хоть одного такого?

– Нет.

– А вы, мистер Доуз?

– Я знал человека, который считал себя алхимиком.

– Как? Человека, который делал золото?

– Да, можно так считать.

– А он вправду его делал? – настаивала Сильвия.

– Ну, не в буквальном смысле «делал». Но он так боготворил деньги, что был вроде алхимика.

– А что с ним сталось?

– Не знаю, – сказал Доуз, и голос его прозвучал так странно, что девочка перестала расспрашивать об этом.

– Значит, алхимия очень древнее искусство?

– Да, конечно.

И древние бритты тоже его знали?

– Ну, эти-то еще не знали его…

Сильвия внезапно вскрикнула. Воспоминание о том вечере, когда она читала Бейтсу о древних бриттах, живо возникло перед ней, и хотя она много раз перечитывала место, привлекшее тогда ее внимание, она до сих пор не понимала его значения. Быстро перелистан потрепанные страницы, она прочла вслух эти строки:

– «Древние бритты мало чем отличались от варваров. Они раскрашивали свои тела вайлой, и когда они двигались в своих легких Кораклах, сделанных из шкур, натянутых на тонкий деревянный каркас, они, вероятно, были похожи на дикарей». Коракл! Так ведь это же челн! Мистер Доуз, разве мы не сможем сделать челн?

Глава 25

ЧТО ПОДСКАЗАЛИ ВОДОРОСЛИ

Вопрос Сильвии пробудил в сердцах изгнанников надежду, И Морис Фрер, как всегда со свойственной ему запальчивостью, заявил, что построить челн – плевое дело, удивительно, что эта мысль не пришла ему в голову раньше.

– Это так же просто, как дважды два – четыре! – воскликнул он. – Сильвия, вы нас спасли!

Но, рассмотрев этот план посерьезней, они поняли, что осуществить его не так уж просто. Смастерить челн из шкур – дело несложное. Но где взять шкуры? Шкура одной несчастной козы никак не могла послужить выполнению этой цели.

Сильвия, загоревшись надеждой, гордая, что это она подсказала путь к их спасению, не отрывала глаз от Руфуса Доуза, но в его опущенном взоре она не увидела ответного проблеска радости.

– Мистер Доуз, ведь мы сделаем челн, правда? – спросила она дрожащим голоском, боясь услышать его ответ.

Арестант только угрюмо сдвинул брови.

– Ну как, Доуз, неужели ты не можешь что-нибудь придумать? – обратился к нему Фрер, на секунду забыв о своей неприязни.

Подобное обращение очень польстило Руфусу Доузу. Надо было принять важное решение; и в эту минуту Фрер явно признал его превосходство в их маленьком сообществе.

– Не знаю, – ответил он. – Надо подумать, на первый взгляд кажется, что просто, однако…

Тут он умолк: что-то плывущее по воде привлекло его внимание. Это был клубок пузырчатых водорослей – прилив медленно гнал его к берегу. В другое время никто не обратил бы на это внимания, но сейчас плавучие водоросли подсказали Руфусу Доузу новую мысль.

– Надо попытаться, попробовать, – медленно проговорил он, голос его теперь звучал по-иному. – Мне кажется, что я уже знаю, с чего начать.

Остальные хранили почтительное молчание, ожидая продолжения.

– Каково примерно расстояние до того берега? – спросил он Фрера.

– До острова Сары?

– Нет, до Лоцманской стоянки.

– Около четырех миль. Каторжник вздохнул.

– Теперь для меня это далеко, хотя раньше я бы доплыл. От такой жизни, как у нас, человек слабеет. Но ничего не поделаешь, придется…

– Что придется? – спросил Фрер.

– Зарезать козу.

Сильвия вскрикнула: она так полюбила свою бессловесную подружку.

– Зарезать Нэнни! О, мистер Доуз! Зачем?!

– Чтобы сделать для вас лодку, – сказал он. – Мне нужны шкуры, жилы и сало.

Несколько недель назад Морис Фрер лишь посмеялся бы над таким заявлением, но теперь он уже стал понимать, что этот беглый каторжник – не тот человек, над которым можно смеяться, и хотя он ненавидел Руфуса за превосходство над собой, но вынужден был с ним считаться.

– Однако с одной козы больше одной шкуры не снимешь, правда? – как-то неуверенно спросил Фрер, словно он ожидал от Доуза иного ответа, как от волшебника, который мог сотворить чудо.

– А я собираюсь еще наловить коз.

– Где же это?

– На Лоцманской стоянке.

– А как ты туда попадешь?

– Переплыву на плоту. Ладно, сейчас не время задавать вопросы! Идите нарубите молодых деревьев и приступим к работе!

Лейтенант Фрер посмотрел на своего бывшего каторжника с изумлением, но, подчиняясь его практической сметке, он выполнил приказ. Еще до заката солнца тушка бедной Нэнни, кое-как разрезанная на куски, висела на ближайшем дереве; когда Фрер вернулся со связкой, он застал Руфуса Доуза за странным занятием: убив козу, от отрезал ей голову прямо под челюстями, а ноги в коленных суставах и вытащил внутренности через разрез, сделанный в нижней части живота; теперь он зашивал этот разрез. В результате получился пустой мешок, который он набил самой жесткой травой. Фрер также заметил, что сало животного было тщательно отделено, а внутренности положены в воду. Однако о дальнейших своих намерениях каторжник сообщить отказался.

– Это уж мое дело, – сказал он. – Оставьте меня в покое. Быть может, еще ничего и не выйдет.

Когда Сильвия стала теребить Фрера, приставая с расспросами, он сделал вид, что пока не хочет раскрывать их общие планы. Мысль о том, что каторжник от него что-то скрывает, была Фреру весьма неприятна. На следующий день по указанию Руфуса Доуза Фрер нарезал камыша, росшего в миле от их стоянки, и притащил его на спине. На это у него ушла добрая половина дня. Скудный рацион начал сказываться на его физическом состоянии, между тем как каторжник, закаленный тяжелой работой и привыкший к лишениям, теперь постепенно восстанавливал свои прежние силы.

– Для чего тебе камыш? – спросил Фрер, сбросив охапку наземь.

Командующий снисходительно ответил:

– Чтобы сделать плот.

– Из камыша?

Руфус повел широкими плечами.

– Однако, мистер Фрер, вы не очень-то догадливы. Я хочу добраться до Лоцманской стоянки и половить там коз. Сам я могу доплыть и на шкуре, но для коз понадобится тростниковый плот.

– Вот черт! А как же ты собираешься их ловить? – спросил Фрер, отирая пот со лба.

Каторжник сделал ему знак приблизиться. Подойдя, Фрер увидел, что Доуз очищает внутренности козы; затем он стал выворачивать кишки наизнанку. Он выворачивал их постепенно, точно манжету, опуская отвернутую часть в воду. Под давлением воды выворачивался сам собой следующий кусочек; и так, окуная кишки в воду, он постепенно вывернул все. Потом он отскреб внутреннюю оболочку, так что осталась тонкая прозрачная трубочка, которую он туго скрутил и положил сушиться на солнце.

– Вот вам и петля для аркана, – сказал Доуз. – Я этому фокусу научился в колонии. Ну, а теперь подойдите сюда.

Следуя за ним, Фрер увидел разложенный между двумя камнями костер, а рядом наполовину зарытый в землю котелок, полный гладкой гальки.

– Высыпьте гальку, – сказал Доуз.

Фрер повиновался: на дне котелка он увидел блестящий белый порошок, облепивший также и стенки.

– Что это? – спросил он.

– Соль.

– Как ты ее получил?

– Наполнил котелок морской водой, накалил на костре гальку и бросил в котелок. При желании можно было бы собрать пар в кусок материи и отжать пресную воду. Но у пас ее, слава богу, и так хватает.

– Ты и этому научился в колонии? – спросил изумленный Фрер.