Фабрика офицеров

— Ну, пойдем? — спросил еще раз с нетерпением Вебер. Но его вопрос запоздал. Меслер уже провальсировал в спортзал со своим жучком, и тем самым вход в него для остальных, по меньшей мере на полчаса, был закрыт.

— Как ты думаешь, — упрямо выспрашивала девушка, — могу я стать женой офицера?

— Конечно, — ответил Вебер и прислушался, так как ему почудились подозрительные шорохи. А впрочем, это могла быть и ошибка — порыв ветра или шум автомашины, проехавшей вдали.

Он крепко прижал к себе свою кухарочку, мечтающую стать офицерской дамой.

Ночь была полна волнений и тревог…

Майор Фрей зашел на кухню, чтобы выпить стакан воды. Барбара сидела за кухонным столом и подрезала ногти на ногах.

Майор вначале взглянул на ногти, затем на ступни и перевел взгляд на ноги.

— Скажи, Барбара, — грубо спросил он, — тебе не совестно?

— Почему? — спросила она и посмотрела на него широко раскрытыми глазами.

Майор строго заметил:

— Ногти на ногах не подстригают на кухне, пойми ты это наконец.

И майор поплелся в своих войлочных шлепанцах в кабинет. Здесь сидела его жена Фелицита и читала интересную, по ее мнению, немецкую книгу. На вошедшего мужа она посмотрела без всякого выражения.

Майор присел к столу и начал писать.

— Над чем работаешь, Арчибальд? — спросила Фелицита.

— Над особой инструкцией, милая, — ответил майор.

— Ну что это за особая инструкция?

— В ней будет идти речь о различных вещах, и она должна объединять многие разрозненные указания, как, например, порядок стрижки, увольнения и другие.

Фелицита кивнула и продолжала чтение. Это была одна из тех книг, которые ей прислал капитан Ратсхельм с этим милым фенрихом Хохбауэром. Невольный вздох вырвался из ее груди.

— Тебе что, нездоровится, Фелицита? — спросил майор механически.

Не взглянув на мужа, она ответила, что здорова, и продолжала читать или, вернее, делать вид, что читает, а муж вновь склонился над своей инструкцией, хотя дело у него не клеилось, мысли не концентрировались.

— Как тебе нравится имя Эгон? — внезапно задал он вопрос.

— Ужасное имя! — последовал ответ.

— Наши вкусы совпадают, — подтвердил майор.

— Двоюродный брат моей матери, — заметила майорша, — совершенно распущенный человек и, понятно, не имевший отношения к военной службе, не офицер, носил это ужасное имя.

— Человек не сам выбирает себе имя. Ему дают его при крещении.

— Это я знаю, Арчибальд.

— Я хочу сказать следующее. Мы сейчас живем в такое время, что случайные имена тут уже не могут быть вечным балластом человека. Есть, например, фамилия Грабовский — это звучит по-славянски. Если он немец, то он должен изменить фамилию на Грабов. Это уже другое дело. Это звучит по-прусски. Не правда ли? Судебная процедура смены фамилии — пустая формальность. И я придерживаюсь такого мнения, что немецкий офицер должен иметь фамилию и имя, звучащие по-немецки. К счастью, у нас имен, как правило, по меньшей мере два. Такие имена, как Эгон, я не хочу слышать. Это звучит как в анекдоте, ты понимаешь?

Фелицита Фрей зевнула. И это было не только от содержания книги. Она подняла ее к лицу и вновь зевнула. Книга напоминала ей статного золотоволосого фенриха, который ее передал. Она задумчиво улыбнулась, и муж принял ее улыбку за дружеское согласие с его мнением.

— Собственно, мне жаль этих фенрихов, — заявила она непоследовательно. Майор сморщил лоб. Он не мог понять этого утверждения и удивленно спросил:

— Почему тебе их жаль?

— Да, — ответила фрау Фелицита, — я подумала: а как эти молодые люди проводят вечера?

— Но они работают. Что же еще им делать?

— Я очень хорошо помню фенрихов моего времени. Тогда были часы танцев, концерты, экскурсии, балы. Они вращались в обществе.

— Я прошу тебя, — промолвил майор, укоризненно покачав головой. — Мы не в Дрездене или Берлине, моя милая, и, кроме того, сейчас не мирное время, а самый разгар войны.

— И тем не менее, — упрямо возражала фрау Фелицита, — нужно изыскать все возможности, чтобы молодые люди не отрывались от общества, не забывали свои обязанности перед ним. Таким путем у них укрепляются человеческие связи, чувство собственного достоинства. Не правда ли, Арчибальд?

— Конечно, ты права, — заметил майор. — Но нужно учитывать, что для проведения всех этих мероприятий у нас нет должных условий и существует ряд ограничений.

— Это я понимаю и учитываю, — мягко заметила майорша. — Но эта проблема начинает меня интересовать все больше. Если ты разрешишь, я ею займусь. Это будет в твоих же интересах. Не мог бы ты попросить милейшего капитана Ратсхельма, чтобы он завтра прислал мне опять книг, так же как он делал это раньше?

Эльфрида Радемахер под холодным проливным дождем спешила к себе домой. На территории училища ее остановил патруль.

— Вас вызывает капитан Катер, — сообщили ей.

— Это что, не терпит до утра? — поинтересовалась девушка.

— Какие-то дела по службе, — ответил старший патрульный. — Капитан ждет вас в кабинете.

Это замечание не смутило Эльфриду. Она подошла к зданию, где размещалась административно-хозяйственная рота, и направилась через канцелярию к кабинету капитана. Когда она вошла, Катер демонстративно посмотрел на часы и промолвил с деланной улыбкой:

— Поздновато, не правда ли?

— Если бы я даже знала, что вы меня здесь ожидаете, я все равно не пришла бы быстрее, — грубо бросила в ответ Радемахер.

Капитан Катер весь как-то сжался. Тон, которым ответила эта баба, ему явно не понравился. Но он тем не менее, сохранив на лице улыбку, заметил:

— Очень мило с вашей стороны.

— Я не знаю, что вы, собственно, хотите, — продолжала Эльфрида, решив показать, что она будущей беседе не придает никакого значения. — Мне непонятно, зачем я понадобилась вам в столь позднее время. Если вы намеревались поговорить со мною об Ирене Яблонски, то это можно было с успехом перенести на утро.

— Как вам это могло прийти в голову? — деланно удивился Катер. — Что вы хотите этим сказать? Эта девушка совсем не интересует меня.

Эльфрида отлично знала: то, что она воспрепятствовала Ирене пойти на квартиру к капитану, явилось для него ударом. Он это не забудет, не простит и постарается рассчитаться с нею за это.

— Садитесь, Эльфрида, — пригласил капитан.

— Моя фамилия Радемахер, — ответила девушка.

— Ну что же, пожалуйста, фрейлейн Радемахер, — прорычал он. Ему хотелось разделаться с этой бабой. Некоторые вещи можно было в его положении позволить себе только один раз. — Фрейлейн Радемахер, — промолвил Катер, достав из большого ящика письменного стола стакан вина и отхлебнув из него, — в последнее время вы часто отлучаетесь из казармы и поздно возвращаетесь в свое общежитие.

— Это мое личное дело, господин капитан, — твердо ответила Эльфрида.

— Не совсем так, — возразил капитан и вновь подкрепился большим глотком вина. — Совершенно не безразлично, где, при каких обстоятельствах и с кем вы проводите время. И, поскольку здесь я за вас отвечаю, вы должны разрешить мне заботиться и о вас, и о том молодом человеке, с которым вы встречаетесь.

— Откуда вы это взяли? — спросила Эльфрида.

Катер про себя ухмыльнулся. Ему было хорошо известно, откуда он это взял, поскольку в этот день, последние минуты которого уже истекали, произошли три события, предостерегавшие его и заставлявшие спешить. Первое: его подчиненная, эта Радемахер, осмелилась вмешаться в его личные дела. Второе: генерал потребовал от него итоговый доклад о работе. Третье: старший военный советник юстиции Вирман прислал ему личное письмо с предупреждением.

— Я питаю к вам симпатию, фрейлейн Радемахер. И даже там, где, казалось бы, мне совсем нет дела, в отношении вашего старшего лейтенанта, этого, как его… Крафта, я тоже принимаю участие. Он мне нравится, и мне, право, жаль, что он не отвечает мне взаимностью.

— Это меня совершенно не касается, — возразила Эльфрида.

— Поверьте мне, — продолжал Катер, сделав вид, что он не обратил внимания на ее слова, — ему в его положении очень нужны искренние друзья. Я знаю по меньшей мере двух человек, которые его распяли бы живого.

— Кажется, мне теперь известен и третий.

Капитан Катер, польщенный, улыбнулся.

— Не совсем верно, — возразил он. — Понятно, я могу многое, если захочу. Но зачем мне это, если речь будет идти о моем друге? С другой стороны, как офицер, я имею моральный долг. Например, я могу подать рапорт, если мне известно о нарушении этики и морали кем-либо из офицеров. Знаю ли я об этом? Иногда эти факты мною просто забываются, иногда я их не принимаю во внимание, поскольку они касаются моих друзей. Но я должен точно знать, кто является действительно моим другом и кто нет.

— Зачем вы говорите мне все это? — спросила Эльфрида. — Скажите об этом обер-лейтенанту Крафту.

— Послушайте, милое дитя, — вкрадчиво продолжал капитан Катер. — Я хочу быть с вами совершенно откровенным. Здесь нас никто не слышит. Итак, ваш обер-лейтенант Крафт немного экспансивный парень. Это мне совершенно ясно. Я не могу вести с ним прямой, откровенный разговор. Он схватит меня и попытается задушить, и поэтому я решил подключить для этого вас. Вы все это расскажете ему, поскольку в полном объеме я ему сказать все это не могу. Но если, при всех условиях, мои предупреждения не подействуют, я, как вы, вероятно, догадались, ни о чем не говорил, ни о чем. Понимаете? В этом случае я с вами говорил только о служебных делах, и ни о чем другом. Но может быть, вы, как любовница обер-лейтенанта Крафта, пожелаете по-иному интерпретировать мою беседу с вами и дать ей огласку? В таком случае оба вы попадете в такую кашу, заваленную вами же самими, что ваш Крафт сломает себе шею. Это я вам гарантирую.

— Я понимаю, — сказала Эльфрида уже мягче. Она подумала о том, что произошло этой ночью. Если история с ревнивым железнодорожником дойдет до Катера, то это будет целый поток воды на его мельницу.

— Ну вот, — с удовлетворением промолвил капитан. Считая, что всякая маскировка теперь уже излишня, он достал из ящика стакан и бутылку и поставил их на стол. — Зачем ходить вокруг да около, если речь идет о совершенно ясных делах.

— Хорошо, — согласилась Эльфрида Радемахер, — я с ним поговорю.

— Имейте в виду, милое дитя: этот Крафт должен выложить карты на стол. Я хочу знать, в каких отношениях находился генерал с лейтенантом Барковом и особенно с матерью Баркова. Он должен это выяснить. Не попусту же он часами проводит с нею время. Что мне потребуется в дальнейшем, я сообщу ему позже. Ну вот, а если Крафт ничего не скажет вообще, я, к сожалению, вынужден буду выполнить свой долг относительно морали и этики. Правда, имеется еще третья возможность, Эльфрида: вы жертвуете Крафтом, если только эту потерю можно назвать жертвой. Я это буду только приветствовать, поскольку моя слабость в отношении вас слишком велика.

Обер-лейтенант Крафт медленно шагал к своей квартире. Холодный дождь перешел в крупные снежные хлопья, и шинель Крафта стала тяжелой, а лицо блестело от влаги. Но все это не беспокоило обер-лейтенанта. Ему нужно было несколько остыть.

Дело с железнодорожником казалось ему опасным. Если эта история по одним из многих каналов приведет в военное училище, то неприятности ему гарантированы. В этих вопросах генерал, понятно, шутить не любит. Тем более что последний всегда утверждал: сейчас нельзя себя ничем компрометировать. Хорошо ему распространяться на эту тему: у него же нет Эльфриды Радемахер.

Обер-лейтенант замедлил шаги. Стояла мертвая, удручающая тишина. Не было слышно ни обрывков какой-либо мелодии, ни шума поезда, ни боя церковных часов — ничего.

Но внезапно Крафт услышал приближавшийся топот солдатских сапог, которые ритмично маршировали по бетону. Было уже за полночь, солдаты, очевидно, чувствовали себя усталыми и не замечали наблюдения, так как вели себя довольно развязно. Чем ближе проходило маленькое подразделение, тем яснее замечал это опытный наблюдатель.

Мимо Крафта проходили три солдата. Очевидно, два патрульных под командой третьего. В темноте и при снегопаде лица солдат различить было трудно. Старший из них приветствовал офицера с необычной поспешностью.

Обер-лейтенант Крафт ответил на приветствие, приложив руку к козырьку фуражки, и с удивлением посмотрел вслед странному подразделению. Что за манера подчеркнуто приветствовать в темноте? Это было необычным. Капитан Ратсхельм был бы от этого в восторге, а у обер-лейтенанта Крафта это вызвало подозрения.

Он внимательно посмотрел за прошедшими, и фигуры солдат, в особенности старшего патрульного, показались ему знакомыми. Его отличная память сразу начала лихорадочно работать, и он воскликнул с удивлением:

— Не Редниц ли это?

Солдаты маршировали несколько ускоренным темпом: ничего другого им не оставалось в их положении.

Полагая, что он мог ошибиться, Крафт поспешил за тремя мушкетерами и скомандовал:

— Группа, стой! Кру-гом!

Он не ошибся. Перед ним стояли Редниц, Меслер и Вебер. Карманный фонарь освещал их смущенные и ставшие мертвенно-бледными лица. Они смотрели на Крафта, как будто он должен был немедленно объявить им приговор, но надежда на помилование была еще не совсем потеряна. Они молчали. Впрочем, их ни о чем и не спрашивали.

Обер-лейтенант Крафт решил безошибочно — что-то не в порядке. Он сразу догадался — здесь и не пахнет караульной службой, патрулированием, выполнением особых заданий, тем более что от «постовых» разило шнапсом.

— Через пять минут зайдете ко мне, — приказал он и скомандовал: — Кру-гом! Шагом марш!

Понурив голову, друзья потопали в казарму. Ноги их дрожали.

— Что будем делать? — озабоченно спросил Вебер, когда они зашли в свое помещение.

— Может быть, — предложил, несколько помедлив, Меслер, — мы доложим обер-лейтенанту, что отрабатывали несение караульной службы?

— Балда! — воскликнул Редниц.

При этом восклицании проснулся четвертый обитатель комнаты — фенрих Бемке. Он высунул свою кудлатую голову из-под одеяла. «Фауст» лежал у него на подушке.

— Вы уже вернулись? — дружески спросил он.

— Замри! — прикрикнул Редниц. — Ты ничего не слышал и ничего не видел, ты ничего не знаешь, поскольку читал своего «Фауста», а затем заснул. Все, что было после, тебе неизвестно. Ясно? Если ты не скажешь таким образом, то Крафт ощиплет тебя, как рождественского гусака. А нам бы этого не хотелось. За сегодняшнюю ночь достаточно трех жертв.

— Ты хороший товарищ, — заметил с благодарностью Бемке. И, чтобы подтвердить свою благодарность, процитировал: — «Все может совершить благородный и быстро соображающий…» — после чего вновь нырнул под одеяло.

— Мы попались, — глухо промолвил Вебер. — Он теперь может с нами сделать что захочет.

Их судьба теперь находилась в руках Крафта. Он мог позаботиться о том, чтобы они уже завтра покинули училище. А там — адью офицерская карьера, назад в строй, на фронт.

— Что-либо скрывать теперь вряд ли имеет смысл, — сказал Меслер подавленным тоном.

— У обер-лейтенанта Крафта это не пройдет, — убежденно заявил Редниц.

— Дамы должны быть вне игры, — потребовал Эгон Вебер. — В конце концов, я кавалер. Не можем же мы заявить, что нас обольстили.

Все было бесполезно — в этом фенрихи вскоре убедились. Тихо подошли они к двери кабинета обер-лейтенанта Крафта, робко постучались и вошли. Стояли с убитым видом, не смея поднять глаза на своего воспитателя.

Обер-лейтенант Крафт был краток.

— Слушайте меня внимательно, друзья. Вы вполне заслужили эту бессонную ночь, и я хотел бы с вами побеседовать. В частности, я хотел бы задать вам несколько вопросов, в том числе связанных со смертью лейтенанта Баркова. Поймите меня правильно. Только одни эти вопросы интересуют меня. Если вы правдиво и исчерпывающе ответите на них, больше вопросов у меня к вам не будет. Понятно?

Фенрихи кивнули. У них теперь оставался выбор только между двумя возможностями: или они вылетают из училища, или говорят правду.

— Мы скажем правду, — заявил фенрих Редниц.

20. Мина подготовлена

— Вы пишете сочинение, — сказал своим фенрихам обер-лейтенант Крафт. — Времени на эту работу — полчаса. Тема: «Смерть за отечество сладка!» Начинайте.

Тем самым обер-лейтенант Крафт подложил мину. Он почувствовал с некоторым удовлетворением, что должной ясности по теме ни у кого нет. Фенрихи смотрели на него с некоторым смущением, затем уставились перед собою. Через них прошло уже много идиотских, ни уму ни сердцу, тем.

— Начинайте, друзья, — подбадривающим тоном заметил Крафт. — Чего вы ждете? Недаром говорят: от смерти не уйдешь. И прежде чем она придет, было бы совсем неплохо, если бы вы по этому поводу высказали несколько мудрых мыслей.

Обер-лейтенант Крафт со своей трибуны шутил над воспитанниками, наблюдая за ними, как насторожившийся сенбернар. Выглядел он переутомленным. Некоторые из его фенрихов провели, как и он, не менее беспокойную ночь. Это были Редниц, Меслер и Эгон Вебер. Крафт выжал их, как лимон. Пробило три часа, когда они, полностью опустошенные, приплелись к своим койкам.

Крафту же понадобилось еще около часа, чтобы составить несколько заметок. И когда он наконец их закончил, дорога, которой он должен был следовать, была для него определена.

Эти заметки обер-лейтенант записал на маленьких листках бумаги своим аккуратным, похожим на печатный, почерком. Они воспроизводили в сокращенном виде все то, что Крафт считал важным, и выглядели следующим образом.

Записка 1. Фенрих Эгон Вебер. Лейтенант Барков являлся только офицером. Он не интересовался ни партией, ни фюрером. Некоторые фенрихи, такие, как Амфортас, Андреас и, конечно, Хохбауэр, ставили фюрера превыше всего. Их самым любимым выражением было: «Мы — офицеры фюрера». Это приводило к противоречиям и спорам. Точка зрения лейтенанта Баркова была однозначна. Вышеуказанные фенрихи опасались, что курс не разделяет их мнения (Вебер показал дословно: «Все они боялись за свою задницу, и только Хохбауэр не боялся, что ему оторвут хвост»). На занятиях по саперному делу в Хорхерштанде мне ничего подозрительного не бросилось в глаза (Вебер — дословно: «А впрочем, всего можно было ожидать. Я все допускаю»).

Записка 2. Фенрих Редниц. Лейтенант Барков при каждом удобном случае подчеркивал, что здесь готовят солдат, а не партийных деятелей, здесь школа по подготовке офицеров. Его любимым выражением являлось: «Полностью и до конца можно отдаваться лишь одному делу: или армии, или партии». Точка зрения Хохбауэра: армия и фюрер — едины. Партия и фюрер составляют одно целое, и через него партия сливается с армией. Ответ лейтенанта Баркова на эти высказывания Хохбауэра: «Глупости! Кто хочет быть хорошим солдатом и посвятить себя военной службе, должен отдаться ей целиком или вообще не браться за это дело». На занятии по инженерному делу в Хорхерштанде перед подготовкой к взрыву крупной мины готовились в порядке тренировки, в учебных целях, многие малые заряды, в том числе и тот, который позже взорвался. Время горения бикфордова шнура в этих зарядах — пять секунд. Изготавливались они Амфортасом. Помогали ему Хохбауэр и Андреас. (Дословные показания Редница: «При последней решающей фазе работы присутствовало по меньшей мере восемь человек, из них трое стояли неподалеку от места происшествия. Всегда находятся любители, которые при всякой работе лезут вперед».)

Записка 3. Фенрих Меслер. Лейтенант Барков всегда был тверд как сталь. (Меслер заявил дословно: «В миниатюре он являлся копией нашего генерала, если я могу позволить себе такое замечание».) Лейтенант как бы представлял собою все солдатские идеалы и превозносил их. У Хохбауэра тоже имелись свои идеалы, но его позиции были шатки, непрочны. (Меслер сказал буквально: «Может быть, это ему только казалось. Но, во всяком случае, у Хохбауэра его акции были невысоки. Не исключено, что поэтому он так упорно прикрывался фюрером».) Перед взрывом, как только была зажжена запальная трубка, Хохбауэр дал команду: «Все в укрытие!» (Меслер — дословно: «Все ее выполнили. Не могло же что-то просто взбрести ему в голову. Мы поверили Хохбауэру в тот момент, так как, очевидно, ему что-то было известно».)

Бикфордов шнур и запалы были всегда на месте работы в большом количестве, и незаметно взять часть их всегда представлялось возможным.

Сопоставив три записки, обер-лейтенант Крафт задумчиво посмотрел на них. Кое-что там было подчеркнуто, исправлено, часть недоговорена или преувеличена. Но при всех условиях материала было вполне достаточно, чтобы загнать дичь в расставленные сети.

Крафт сошел с трибуны и начал обходить ряды столов, за которыми сидели лихорадочно скрипевшие перьями фенрихи. Таким образом он прошел по всей аудитории вплоть до задней стены. Здесь он остановился и пристально посмотрел на согнутые спины своих подопечных. Терпеливая бумага покрывалась буквами, словами, предложениями, абзацами, которые по замыслу руководства должны были составлять идейный заряд неимоверной мощи: «Как сладко умереть за отечество».

— Простите, я не хотел вам мешать, коллега, — промолвил капитан Федерс, заглянув в аудиторию, — но мне нужно с вами поговорить в течение нескольких минут.

— Пожалуйста, господин капитан, очень рад, — ответил Крафт и, покинув свой тыловой наблюдательный пункт, направился навстречу вошедшему.

Федерс подошел к первому ряду столов и с любопытством заглянул через плечи фенрихов. Увидев, над какой темой они работают, он приятельски подмигнул Крафту и заметил фенрихам:

— Не поломайте все зубы над вашей темой, друзья. Оставьте несколько для меня, чтобы и я мог эти остатки у вас вырвать на своих уроках.

Фенрихи посмотрели на капитана Федерса снизу вверх и в рамках, дозволенных субординацией, рассмеялись над его шуткой, но смех прозвучал неискренне, как-то устало. Этот Федерс, говорили они себе, конечно, сразу определил, что тема может подложить пишущему большую свинью. Эта «сладкая смерть за отечество» в их понимании превратилась в типичную письменную болтовню, содержащую обычные штампы и общие фразы. Но, спровоцированная громким названием, каша из обрывков мыслей оказалась неудобоваримой, и фенрихи, давясь, пытались ее теперь проглотить.

— Оставим ребят корпеть над темой, — промолвил капитан Федерс. — Выйдем на минутку в коридор.

— Крамер, присмотрите в мое отсутствие за порядком, — приказал Крафт старосте группы. — Никаких переговоров друг с другом! Понятно? Я не хочу, чтобы у соседей или сидящих спереди и сзади были одни и те же фразы, как близнецы. Это будет не что иное, как воровство чужих мыслей. А мне не доставляет удовольствия принимать участие в воспитании фенрихов с криминальными наклонностями.

— Для этого у вас еще будет время впереди, когда вы наконец станете офицерами, — не задумываясь, бросил капитан.

Федерс и Крафт оставили фенрихов одних и отправились в коридор. У окошка они остановились. Здесь никто не мог им помешать и услышать их беседу.

— Кого вы хотите поймать на вашу «сладкую смерть», дорогой Крафт? — поинтересовался Федерс, дружески подмигнув обер-лейтенанту.

— Господин капитан, — откровенно ответил Крафт, — можете вы себе представить, что один или несколько наших воспитанников совершенно умышленно подорвали лейтенанта Баркова?

— Конечно могу, — не удивляясь, ответил капитан. — Такие случаи бывают. Количество их в процентном исчислении уменьшается, но это, очевидно, происходит оттого, что эти случаи скрывают из боязни начальства.

— Господин капитан! Здесь речь идет о фактах.

— Именно о них я и говорю, — сказал Федерс. — Еще в мирное время я знал одного солдата, который разрядил свой карабин в унтер-офицера прямо на плацу. Унтер-офицер перед этим дал солдату взбучку — тот рассвирепел и убил командира. Далее: прямо после начала войны один ефрейтор сбросил хауптфельдфебеля вместе с автомашиной с обрыва. Машина и хауптфельдфебель разбились вдребезги, а ефрейтор своевременно спрыгнул. И далее — у меня на глазах был убит командир соседней роты. Он шел в атаку впереди своих солдат. Ему выстрелили в спину, и не раз, а дважды.

Для Федерса, вероятно, не существовало ничего, что бы могло его удивить. Сама смерть ему казалась пустяком.

— Вы считаете, — продолжал он, — что кто-то из наших фенрихов прикончил Баркова? И тот был настолько глуп, что позволил себя убить? Очевидно, фенрихи совершили эту операцию мастерски. Это их преимущество. Неужели вы, любезный Крафт, серьезно считаете, что вам удастся найти преступника или преступников?

— А если это мне действительно удастся, господин капитан?

— Тогда я был бы первым, кто помог бы вам рассчитаться с убийцами, Крафт. Но не питайте иллюзий, мой дорогой: лисичка слопала утенка и исчезла в своем домике.

— Я попытаюсь ее выманить оттуда.

— Тогда я могу только сказать: ни пуха ни пера, дорогой Крафт, но будьте осторожны с оружием. Оно иногда стреляет назад, в охотника.

— Посмотрим, — заметил Крафт, на которого беседа с капитаном не подействовала воодушевляюще.

— Это на вас похоже, — угрюмо заметил Федерс. — Я послежу за этим, Крафт. Через несколько дней я почувствую, куда вы выйдете и кто вас на это инспирирует! Вы хотите голыми руками вытащить из навоза целую гору. Вы прирожденный кандидат в самоубийцы. А в основном вы на меня похожи. Мне вас жаль, Крафт, но вы мне нравитесь.

— Вы мне тоже нравитесь, капитан Федерс.

Капитан внимательно посмотрел на Крафта и с горечью кивнул. Затем он резко ударил его по руке, хотел что-то сказать, но, очевидно, не подыскал в этот момент нужных слов, резко повернулся и пошел прочь.

— Вы хотели мне что-то сказать, господин капитан? — крикнул ему вслед Крафт.

Федерс остановился и посмотрел на него.

— Совершенно верно, — ответил он. — Я хотел вас просить подменить меня на следующих уроках. Вы согласны?

— Конечно, — сказал Крафт и задал обычный вопрос: — Начальник учебной части или начальник курса знают об этом?

— Ни тот ни другой, — ответил Федерс вновь добродушным тоном. — Я хочу уладить личные дела. Мне нужно поговорить с Миннезингером моей жены. Мне кажется, она вчера выставила его из дома. Что вы на это скажете, Крафт?

— Я бы приветствовал это, будь я на вашем месте.

— Но вы не на моем месте, Крафт. И несколько дней назад я уже вам говорил, что вы должны быть этим довольны! А теперь мне, право, трудно сказать, кто из нас двоих больше достоин сожаления: вы со своим испорченным мозгом или я со своим искалеченным телом.

— Каждый несет свой крест, — промолвил Крафт, — в том числе и ваша жена.

— Я стараюсь, Крафт, совершенно честно ни в чем ее не ограничивать. Почему она противится этому?

— Потому что она пришла к убеждению, что ей нужны только вы, Федерс.

— Откуда вы это взяли? Эта область, в которую вы пробрались, весьма опасна. Я вас предупреждаю.

— А, да что там, — не задумываясь, ответил Крафт. — Вы вмешиваетесь в мои дела, я озабочен вашими. Мы, таким образом, начинаем друг друга исследовать.

— Прекрасно. И что же вы при этом установили?

— Нечто весьма простое, голый факт: что замена является не чем иным, как только заменой. Вы сами толкнули на это вашу жену. Она вас не отвергала. Наоборот, она сама искала близости с вами. И то, с чем она теперь столкнулась, не явилось следствием вожделения, как обычно думают. И она убедилась в этом. А это значит, что она прогнала его сознательно. Она излечилась. Она вернется туда, где она должна быть. И это произойдет в исключительно короткий срок. Вам не кажется это, Федерс?

— Крафт, — промолвил взволнованный капитан, — только теперь мне стало ясно, кем вы являетесь в действительности. До настоящего времени я принимал вас за разновидность мечтателя. Но это оказалось далеко не так. Вы затеваете свои дела не из любви к приключениям, как я думал раньше, — вы идете с расчетом и точно зная куда.

— Выгоните Миннезингера.

— Еще рано, — промолвил Федерс. — Одному я научился у вас, Крафт. У вас есть терпение. Вы можете выжидать длительное время. Я поступлю точно так же. — Капитан повернулся и хотел идти, но вновь остановился и посмотрел на обер-лейтенанта Крафта. Казалось, он чего-то ждал. Подойдя к Крафту вплотную, он серьезно сказал: — Вновь возвращаюсь к вашей теперешней добровольной роли Шерлока Холмса, милый Крафт. Поверьте мне, нет необходимости искать виновных и вскрывать их. Вы не должны упускать из виду, что в этом деле, должно быть, замешано много лиц, в том числе, предположительно, кто-то руководил ими. Подумайте о цепочке: руководитель — исполнители — сообщники и, очевидно, какое-то количество посвященных и непосвященных свидетелей. Ход размышлений по этому делу укладывается примерно в такую схему: почему нет безапелляционных доказательств, почему до сего времени молчали, почему не собрали исчерпывающих отправных данных? Только предположения, подозрения, домыслы.

— Об этом я уже думал, господин капитан.

— Надо полагать, мой дорогой. И к каким же итогам вы пришли? Допустим, вам нужны признания, чтобы подготовить материалы для разбирательства военным судом. Или, может быть, вы намерены сами выступить в качестве судьи? Я допускаю и такой вариант, но предостерегаю вас от него. Если же вы намерены представить виновного по команде, Крафт, то вам необходимо проделать следующее: вы должны его изолировать; вы должны отрубить все его связи с его кликой; вы должны разбить его влияние — и только тогда, когда он останется совсем один, вы можете его схватить. Ясно?

— Я готов к этому, — сказал обер-лейтенант просто.

— Превосходно, — заметил Федерс, — но вначале составьте завещание.

— Ваше время истекло, — промолвил обер-лейтенант Крафт своим фенрихам. — Крамер, соберите работы! Перерыв десять минут.

Фенрихи вышли из аудитории. Они разбились в коридоре на маленькие группы. Эгон Вебер хмуро промолвил:

— Легче умереть, чем расписывать об этом.

— На практике это происходит значительно быстрее, — бросил Меслер.

— Интересно, — спросил Редниц, — чего, собственно, хотел обер-лейтенант Крафт добиться постановкой этой темы? Какой-то скрытый смысл она, безусловно, имеет.