Фабрика офицеров

И я все время в гуще своих солдат — за поясом ручные гранаты, на груди автомат. И под конец люди дерутся, как львы. Конечно же, громадные потери с обеих сторон. Но перекресток мы удерживаем всю ночь. Затем необузданная гордость, когда господин полковник получает рыцарский крест. «Этим я обязан в большой мере вам, мой дорогой Ратсхельм, — по-рыцарски говорит господин полковник. — И в нужное время я вспомню об этом». Это было слово мужчины, так как через некоторое время мою грудь украсил немецкий крест в золоте. Несколько дней спустя празднование победы в штабе полка за линией фронта. Батареи бутылок. Веские слова. Процветающее товарищество. На рассвете господин полковник Пфотенхаммер, мой уважаемый командир, обнял меня и растроганно расцеловал в обе щеки. С трудом сказал: «Вы избраны для больших свершений, камерад Ратсхельм. Вы подарите фронту офицеров, на которых мы сможем положиться. Более подходящей кандидатуры, чем вы, капитан Ратсхельм, я не знаю. Военная школа зовет вас!»

10. Эти методы неправильны

Три учебных отделения 6-го учебного потока — «Г», «X», «И» — были выстроены на строевом плацу казармы. Капитан Ратсхельм, начальник потока, кружил вокруг них, как овчарка вокруг стада. Согласно расписанию сейчас должна была состояться двухчасовая строевая подготовка.

Обер-лейтенант Крафт принял рапорт командира учебного отделения «X». Фенрих Крамер показал себя, как и следовало ожидать, хорошим командиром. Его голос без труда заполнял двор казармы и громким эхом отражался от стен гаражей. Но он был не единственным, кто обладал таким громким голосом, — весь двор казармы заполнял шум.

Этот несущийся со всех сторон шум был инспирирован Крафтом. Он использовал его в качестве повода, чтобы выяснить один принципиальный вопрос. Он хотел знать, важно ли иметь звонкий, пронзительный командирский голос.

— Так точно, господин обер-лейтенант! — прокричали курсанты, быстро справившись с первым удивлением. Они считали подобный вопрос не только излишним, но и абсолютно глупым — чего, конечно, открыто не показывали. Но об этом свидетельствовало наметившееся веселье.

— Почему? — спросил Крафт.

Этот вопрос озадачил их. Да, почему все-таки звонкий, пронзительный командирский голос так важен? Глупый вопрос! Это ведь само собой разумеется и не требует никакого объяснения. Однако он хотел непременно получить объяснение! Ну и хорошо, пусть он его получит — но какое?

Они гадали довольно-таки долго. Перебивали друг друга, пытались понять и выдали наконец утверждение: «Так уж принято!» С этой сомнительной формулировкой начало соглашаться большинство фенрихов. Развернулась сдержанная дискуссия, которая грозила превратиться в непринужденную беседу. Командир отделения Крамер был в ужасе. Даже капитан Ратсхельм, находившийся на другом конце двора, обратил внимание на безудержную болтовню в отделении «X» и с беспокойством подошел ближе.

— Господа! — прокричал вдруг обер-лейтенант Крафт. Ему тоже стало ясно, что следует основательно нажать на тормоза. Чтобы с самого начала не попасть под колеса своего собственного подразделения, следует переключить рычаг на дисциплину. — Давайте сойдемся на следующем методе: я спрашиваю — вы отвечаете. Но вы отвечаете лишь тогда, когда вопрос коснется непосредственно вас. Мы понимаем друг друга?

— Так точно, господин обер-лейтенант! — пробормотали фенрихи с кажущейся готовностью. В действительности же их наполняла тайная радость, ибо их новый воспитатель оказался далеко не светилом. Такой спокойной строевой подготовки у них до сих пор никогда не было. Даже при капитане Ратсхельме, который был своего рода другом человека. А при лейтенанте Баркове подавно: тот обращался с ними очень строго. Этот же обер-лейтенант Крафт, кажется, придерживается больше теории — он устроил урок болтовни. А это им было очень даже на руку.

— Фенрих Хохбауэр, — сказал Крафт, так как заметил, что Хохбауэр был единственным, кто не участвовал в общей болтовне.

— Слушаю, господин обер-лейтенант!

Хохбауэр вопросительно посмотрел на Крафта, делая вид, будто не понимает, чего хочет от него офицер. Он притворился столь же вежливым, как и любопытным, свысока посматривая на обер-лейтенанта, и не только потому, что был выше его ростом. Однако делал он это с некоторой осторожностью, ибо легкомысленным Хохбауэр не был.

— Отвечайте на мой вопрос, Хохбауэр.

— Ну, — сказал фенрих с чувством собственного превосходства, — офицер должен уметь отдавать приказы, и приказы должны быть сформулированы четко, кратко и ясно. Некоторые из этих приказов отдаются в форме команд как в закрытых помещениях, так и на плацу и на открытой местности. Эти команды должны быть услышаны на фоне команд соседних участков, на фоне посторонних шумов, таких, как шум моторов, и конечно же на фоне всевозможных шумов на поле боя. По этой причине для офицера громкий, звучный голос является само собой разумеющейся предпосылкой.

— Очень хорошо, Хохбауэр! — воскликнул капитан Ратсхельм, оказавшийся в это время рядом. Затем начальник потока сразу же обратился к обер-лейтенанту Крафту и сказал ему на этот раз почти доверительно: — Пожалуйста, мой дорогой, начинайте практические занятия. Другие учебные отделения уже давно делают это. Вы ведь знаете, что времени у нас в обрез.

— Так точно, господин капитан! — небрежно бросил обер-лейтенант Крафт.

— Я ни в коем случае не хочу вам мешать, Крафт, я сейчас исчезну. Чувствуйте себя абсолютно свободно. Не сочтите, пожалуйста, мои указания за исправление ошибок — это, скорее, совет старшего товарища.

— Так точно, господин капитан! — повторил Крафт, всем своим видом выказывая удивление, что Ратсхельм, который якобы не хотел мешать, все еще здесь.

— Привыкайте спокойно, Крафт. Не спешите, не допускайте сумасбродства — это старый, солидный метод.

— Так точно, старый, солидный метод!

— Да вы и так, кажется, уже на правильном пути — не считая этой теоретической болтовни. Вы, я вижу, уже догадываетесь, кто составляет особую ценность в вашем взводе. Тот факт, что вы уже занимаетесь великолепным Хохбауэром, хороший знак.

После этого недвусмысленного указания Ратсхельм наконец удалился. Обер-лейтенант Крафт между тем уже понял, в чем заключается его подлинная задача. Он был офицером, который воспитывал. Ему не нужно было самому отдавать приказы и команды, он должен был следить за тем, как это делают фенрихи. Его служба заключалась в том, чтобы заставлять других нести службу. Сначала, стало быть, следовало выбрать фенриха, который бы взял на себя проведение строевой подготовки. Его выбор пал на Эгона Вебера. Можно было безбоязненно полагать, что он без всяких осложнений справится с примитивной маршировкой. Эгон Вебер вполне удовлетворительно владел премудростями унтер-офицерской грамоты. Он стал перед строем курсантов и крикнул:

— Отделение «Хайнрих», слушай мою команду!

Затем он разделил отделение на четыре группы и назначил четырех командиров. Те в свою очередь назначили четырех помощников. Вебер кричал:

— Одиночная подготовка в составе отделения! Основная стойка и повороты! Разомкнуться! Приступить к занятиям!

И тотчас же началась более или менее нормальная казарменная жизнь.

Крафт посмотрел через пустынный, голый строевой плац на казармы. Они, казалось, уныло и преданно смотрели перед собой узкими тусклыми рядами окон. Февральский день был прозрачным и морозным. Только на невытоптанных газонах лежало немного снега, бледно-серого и грязного. Солнца на небе не было. Обер-лейтенант Крафт бросил взгляд на два других отделения. Он хотел посмотреть, какими методами работали их офицеры. И то, что он увидел, привело его в удивление.

Обер-лейтенант Веберман, низкорослый жилистый офицер с хриплым, но пронзительным голосом, похожим на лай терьера, все время держал свое подразделение в движении. Фенрихи больше бегали, чем ходили. Остановки выпадали на их долю весьма редко.

А у лейтенанта Дитриха, высокого и широкоплечего, с небрежными движениями, фенрихи, наоборот, стояли на месте на большом расстоянии друг от друга, с соответствующими интервалами, и покрывали записями свои блокноты. «Что они могут писать? — спрашивал себя Крафт. — И почему другие бегают, как свора собак?» И в душу его закралось неприятное чувство, что он действительно здесь новичок. Капитан Ратсхельм уединился в уборной, относящейся к строевому плацу и гаражам. Но даже это не удерживало его от наблюдения за своим подразделением. Он смотрел сквозь поперечную щель, находящуюся на уровне глаз.

Учебное отделение обер-лейтенанта Крафта начало отрабатывать отдание чести. Эгон Вебер, будучи командиром отделения, гордо ходил взад и вперед между отдельно занимающимися группами, ни во что не вмешиваясь. Ему достаточно было чувства, что он может вмешаться, когда захочет. Фенрихи сами делали все, как положено, хотя и не особенно рьяно. Назначенные командиры групп беспрерывно командовали и исправляли ошибки, как это было принято с давних времен, однако едва ли кто слушался их. Фенрихи облегчали себе жизнь. Кроме того, их что-то отвлекало — Крафт это сразу заметил. Да это было и понятно: на скромном спортивном поле, находившемся рядом со строевым плацем, появилась целая орда особей женского пола. Там резвились женщины и девушки из гражданских служащих, которые жили в казармах. Ими командовала опытный член союза немецких девушек, которая работала помощницей у врача. И эти существа прыгали, пританцовывали, скакали, тряся бюстами.

— Я кажусь себе Танталом, — простонал Меслер. — Вид этих девиц мешает мне маршировать. Как тут можно спокойно нести службу?

— Умей владеть собой, — сказал Эгон Вебер. — Я здесь старший. Ты не имеешь права просто бойкотировать меня, пяля глаза все время на ту сторону.

— Торопись, — продолжал свое Меслер. — Подберись к этим крошкам. Попытайся обменяться адресами.

— Меслер, — сказал Вебер уже как командир учебного отделения, — тебе очень хочется в уборную? Это видно по тебе. Ну давай, только не больше пяти минут.

Меслер умчался, не отпросившись даже у обер-лейтенанта Крафта. Тот все равно был занят выяснением вопроса, как же лучше организовать занятия.

Веберман и Дитрих, командиры остальных двух учебных отделений, тоже заметили опасность. Раз, два — и помеха тут же была устранена.

— Кругом!

И фенрихи уже стояли спиной к отвлекающему их женскому полу. Соответственно среагировал теперь и Крафт. Он стал созывать свистком разбредшихся, глазеющих в сторону спортплощадки фенрихов. Те собрались вокруг него. За их спинами — а тем самым точно в поле зрения Крафта — резвились существа женского пола; они как раз играли в мяч. И среди них Крафт узнал Эльфриду Радемахер.

Эльфрида могла показать себя людям, она выделялась среди остальных женщин — и сама это знала. Даже на расстоянии было видно, что она исключительно хорошо сложена. Крафту стоило большого труда не слишком отвлекаться. Он попытался сконцентрировать все свое внимание на подчиненных.

— Есть какие-либо вопросы к теме отдания чести?

Фенрихи смотрели на него с недоверием. Они не привыкли задавать вопросы, тем более на строевом плацу. Они привыкли, что их спрашивают, поучают, ругают и иногда хвалят, — у них не было навыка спрашивать. Они оглядывались в надежде, что в их рядах найдется хотя бы один, который жаждет ответа. Крафт терпеливо ждал.

Наконец попросил слова фенрих Редниц, стоявший, как всегда, в последнем ряду:

— Как, собственно говоря, правильнее сказать: приветствие или отдание чести, господин обер-лейтенант?

— Говорить нужно так, как написано в уставе, Редниц, — объяснил Крафт с невинным выражением на лице. — Следующий вопрос, пожалуйста!

Теперь попросил слова фенрих Меслер. Только что данный немного странный ответ командира разжег его любопытство. Ему захотелось узнать, было ли это случайностью или за этим скрывался какой-то метод.

— Господин обер-лейтенант, один пример: я, будучи фенрихом, иду по улице и встречаю старшего ефрейтора, в сопровождении которого находится госпожа майорша. Как мне поступать: приветствовать первому госпожу майоршу или ждать, пока меня поприветствует старший ефрейтор?

— Все зависит от ситуации, — по-дружески объяснил обер-лейтенант. — Если речь идет о женщине, которая является майором, то вы, конечно, приветствуете первым — так как тогда перед вами старший по званию. Если же эта женщина только замужем за майором, тогда вы не обязаны ее приветствовать, за исключением случая, когда вы лично знакомы с женой майора. Ибо это долг вежливости для вас. Между прочим, Меслер, супруга майора для офицера — а вы ведь хотите стать офицером — не женщина, а дама.

Рота осклабилась — и эта ухмылка была смешана с искренним удивлением. Подобных формулировок они до сих пор не слышали, по крайней мере в военной школе. Когда капитан Ратсхельм давал указания, то это было похоже на откровение военной добродетели. Лейтенант Барков просто цитировал уставы, а знал он их наизусть. Капитан Федерс же, преподаватель тактики, обращался со словами, как с отбойным молотком.

Обер-лейтенант Крафт, однако, не подходил ни к одному из имеющихся клише. Он был даже остроумным, хотя это на него и не было похоже. Но как раз это могло привести к осложнениям.

Крафт бросил взгляд поверх фенрихов на все еще прыгающий женский пол и поискал глазами Эльфриду. Она стояла на краю спортивного поля с мячом под мышкой и тоже, казалось, высматривала его. Эльфрида приветственно подняла руку и помахала ему. Это был очень приятный знак, но он не совсем подходил для строевого плаца.

И все же в этот момент обер-лейтенант испытал чувство радости.

— Сделаем перерыв, — сказал он.

Фенрихи озадаченно посмотрели друг на друга. Их командир оказался довольно-таки своенравным субъектом. Было чертовски трудно разобраться в нем. Его поступки зачастую были весьма неожиданными.

Крамер, командир учебного отделения, с озабоченным видом подошел к Крафту и скромно сказал:

— Прошу прощения, господин обер-лейтенант, но при общих занятиях перерывы определяет начальник потока.

— Ну тогда мы проделаем дыхательные упражнения, — сказал Крафт. — Разойдись!

— Пойдем, пойдем, — говорила Эльфрида Радемахер маленькой Ирене Яблонски. — Все глаза просмотрела! Для этого ты слишком мала.

— Мои братья тоже солдаты, — задумчиво сказала Ирена.

— То, что ты любишь своих братьев, очень хорошо, — продолжала Эльфрида, — но это не значит, что ты должна любить всех, кто носит военную форму.

— Тебе хорошо говорить, — возразила Ирена печально.

— Все это не так просто, как ты думаешь, — произнесла Эльфрида. При этом она посмотрела в сторону строевого плаца, на фенрихов, чтобы найти среди них Крафта. Она не видела его вот уже три дня, с того самого времени, когда он стал офицером-воспитателем. Ибо не только было основательно урезано его свободное время, гораздо хуже было то, что он жил теперь не в здании штаба, а в том же бараке, в котором ютились его фенрихи. Офицер-воспитатель должен находиться со своими подчиненными. Он должен держать их под наблюдением день и ночь.

— Я завидую тебе, — сказала Ирена Яблонски. — У тебя есть все, чего я всегда желала себе. Но ты этого и заслуживаешь.

Эльфрида Радемахер подбросила несколько раз мяч, при этом она улыбнулась, в то время как глаза ее следили за обер-лейтенантом Крафтом. Он расхаживал поодаль с сигаретой в зубах. Казалось, он тоже смотрит на Эльфриду Радемахер, однако лицо его под козырьком было плохо видно. Теперь их отношения были подчинены правилам казармы. В ее комнату он приходить не мог: там размещались еще пять девушек, и среди них маленькая мечтательная Ирена Яблонски.

Прийти в его комнату она тоже не могла: там бы были слушателями и свидетелями все сорок фенрихов. Таким образом, они были обречены на поиски скамеек в парке, больших деревьев, подъездов домов или тыльной стороны памятников. Возможно, им посчастливится найти сарай, пустую классную комнату или комнату в гостинице, так как было всего-навсего начало февраля, а холод никогда не был хорошей свахой.

— Живее, девушки, живее! — кричала руководительница, но никто из девушек не слушал ее.

— Эльфрида, — доверчиво сказала Ирена, — мне очень хотелось бы быть такой, как ты.

— В тебе говорит твоя глупость, — резко сказала Эльфрида.

— Ты знаешь, — продолжала Ирена, — офицеры ведь совсем другие.

— Точно, — сказала Эльфрида, — одежда и сапоги у них из материала лучшего качества, чем у унтер-офицеров и рядовых.

— А такой человек, как, например, капитан Катер? — продолжала мечтательно Ирена. — Ему ведь можно довериться, не так ли?

— Откуда ты это взяла? — спросила Эльфрида с беспокойством.

— Он недавно разговаривал со мной на кухне, когда дежурил. Он спросил, умею ли я печатать на машинке. И я сказала ему, что мне все дается очень легко. Я учусь всему очень легко — так я сказала ему.

— Мне тоже так кажется, — сухо проговорила Эльфрида.

— Итак, господа, — сказал обер-лейтенант Крафт по окончании перерыва, — продолжаем. Тема та же: отдание чести.

— Господин обер-лейтенант, — тотчас же проявил любознательность один из фенрихов, стоящий рядом с Хохбауэром, — а почему, собственно говоря, в армии принято отдавать честь путем прикладывания руки к головному убору?

— Ну, именно потому, что так принято, — ответил Крафт, внимательно поглядев на фенриха. Он был явно доволен: перерыв пошел на пользу. Состоявшийся во время него обмен мнениями завел фенрихов туда, куда он хотел, то есть на гладкий лед.

Между тем ничего не подозревающие фенрихи снова принялись за разговоры. Как на базаре, подумал Крамер. Не успел этот Крафт пробыть и 48 часов на своей должности, как отделение превратилось в стадо свиней! Дисциплина за эти два дня полетела ко всем чертям, ее нельзя было теперь исправить парой остроумных замечаний. Так думал Крамер. И в довершение всего клика Хохбауэра собиралась подорвать остатки авторитета обер-лейтенанта.

— Господин обер-лейтенант, — раздался вопрос другого фенриха из того же направления, — не было бы более рациональным, если бы во всей Германии был принят один и тот же вид приветствия?

— Несомненно, — сразу же приветливо согласился обер-лейтенант. — Партийным организациям нужно было бы только принять наш вид приветствия.

Но тут Хохбауэр вмешался в игру в вопросы и ответы. Он задал коварный вопрос:

— Не считаете ли вы, господин обер-лейтенант, что вид приветствия, которым пользуется наш фюрер, должен быть обязателен Для всех немцев?

— Но, мой дорогой Хохбауэр, — сказал обер-лейтенант Крафт по-прежнему приветливо, но и с легким порицанием, — надеюсь, вы не хотите поставить под сомнение величие нашего уважаемого фюрера?

Хохбауэр опешил. У него было такое чувство, будто он получил сильный удар в солнечное сплетение, нанесенный ему с улыбкой, но очень точно. И это ему, именно ему, пламенному поклоннику и почитателю фюрера?! Непостижимо! Или, может быть, он ослышался? Может быть, его слова были неправильно поняты? Или он допустил неточность в формулировке? Хохбауэр не знал, как объяснить случившееся, и с удивлением смотрел на всех. Наконец он выдавил:

— Как я должен это понимать, господин обер-лейтенант?

Крафт дал возможность курсантам насладиться этой ситуацией, если они, конечно, были способны на это. Ибо не все распознали, что тут за уколом последовал удар. Крафт был вызван на это, и он ответил на вызов — на свой манер. Он ждал этого вызова, но не думал, что он будет сделан так неуклюже. Этот Хохбауэр и его друзья были еще юношами — с безрассудной отвагой и глупыми аргументами слепо верующих. И необходимо было постепенно разъяснить им, что не следует бросать камушки в воду, если там какой-нибудь старый рыбак спокойно забрасывает свою удочку.

— Итак, Хохбауэр, — сказал Крафт тоном снисходительного ментора, — вы ведь знаете, что наш уважаемый фюрер является не только вождем партии и всех ее формирований, но и рейхсканцлером, и, кроме того, еще верховным главнокомандующим вермахта. Вам это известно, Хохбауэр?

— Так точно, господин обер-лейтенант, — выдавил Хохбауэр. Он все еще не мог понять, какая игра с ним ведется. Одно все же было ясно: его, лучшего в отделении знатока и пламенного почитателя фюрера, унизили. С таким же успехом можно было спросить ученика выпускного класса гимназии, сколько будет дважды два и какая буква следует в алфавите за буквой «а».

— Ну хорошо, — сказал Крафт, — если вы это знаете, мой дорогой Хохбауэр, то вам должно быть ясно, что наш фюрер, если бы он того захотел, мог бы приказать, чтобы и в вермахте было введено его приветствие. А если он этого не сделал, то он, вероятно, и не хочет этого. Или вы думаете, может быть, Хохбауэр, что фюрер не в силах отдать такой приказ? Не считаете ли вы, что он натолкнется в вермахте на сопротивление и что найдутся солдаты, которые откажутся в дальнейшем следовать за ним? Вы действительно так думаете? Вы что, хотите убедить нас в том, что у фюрера есть противники в его собственных рядах, с которыми он вынужден считаться, которых он даже боится? Вы хотите убедить нас в этом?

— Никак нет, господин обер-лейтенант.

— Ну вот видите, Хохбауэр, все стало ясно. Нужно только питать немного больше доверия к нашему фюреру. Это вам наверняка не повредит.

С этими словами обер-лейтенант опять передал свое учебное отделение фенриху, назначенному им временно командиром, распорядившись отрабатывать ружейные приемы в строю. И при этом лицом к заднему учебному бараку. Это означало: спиной к спортивному полю.

Вебер напряг свой мощный командирский голос, чтобы таким образом набрать очки для своей аттестации. Хохбауэр терзал винтовку остервенелыми приемами. Меслер и Редниц мечтательно ухмылялись. Дело не ладилось. Крамер снова был в отчаянии.

— А этот обер-лейтенант Крафт, кажется, остряк, — сказал Меслер с довольной ухмылкой. — Мне думается, что у нас с ним будет еще много веселого.

— Кто знает, — задумчиво произнес Редниц. — У меня такое чувство, что с ним мы еще увидим такое, что нас уложит на обе лопатки.

Они прервались и стали прислушиваться к командам Эгона Вебера, не реагируя на них.

— Чудно, что он так отделал именно Хохбауэра. Со смеху умрешь! Ты не считаешь, Редниц?

— Вот этого я никак не считаю, — сказал Редниц по-прежнему задумчиво. — Я очень внимательно наблюдал за этим обер-лейтенантом Крафтом. Он совсем не такой, каким хочет казаться.

Обер-лейтенант Крафт стоял немного в стороне. Он достал записную книжку и что-то записывал в нее. Со стороны это выглядело внушительно. Однако Крафт не придавал особого значения своим записям. Он вполне мог положиться на свою память. Записи были только предлогом: поверх них он смотрел на спортивное поле, на девушек.

— Не очень красивое зрелище, — произнес капитан Ратсхельм. Он подкрался к Крафту, чтобы проверить, что тот делает. — Никакой грации, никакой эластичности — рыхлое, жирное мясо. Не так ли? Кроме того, они отвлекают солдат от строевой подготовки. Да, поскольку уж мы заговорили об этом — я имею в виду строевую подготовку, — как она продвигается у ваших фенрихов? Лед сломан? Вы уже начали вживаться?

— Пока что я чувствую себя просто наблюдателем, господин капитан.

— Вы должны быть активным, мой дорогой, — это я говорю вам как опытный воспитатель фенрихов военных школ. Вы должны быть для людей примером, которому они хотели бы подражать. Яркий пример — важнейший элемент в формировании личности солдата. Парни должны в зависимости от склонности стремиться стать Блюхерами или Клаузевицами или, скажем, Крафтами и Ратсхельмами. Итак, светите им, мой дорогой! И оставьте вы эти дискуссии и теории; не философ ведет войну, а человек дела. Вы меня понимаете, Крафт?

— Абсолютно, господин капитан!

Капитан Ратсхельм кивнул, уверенный, что нашел точные слова. Однако ему недоставало в Крафте непроизвольного и благодарного одобрения. Возможно, этот человек вообще не способен воодушевляться. И Ратсхельм задумчиво глядел на фенрихов, на этот великолепный человеческий материал, и его глаза светились мягким светом, когда он останавливал свой взгляд на Хохбауэре.

Все же чувство долга заставило Ратсхельма перевести свой взгляд на других фенрихов, вплоть до самой последней шеренги. И то, что он увидел, ему очень не понравилось. Фенрихи маршировали без подъема, без вдохновения, без самозабвения. Погас тот яркий огонек, который он разжег в них! Многие без всякого стеснения разговаривали.

— Кое-кто из ваших фенрихов, — проговорил Ратсхельм с порицанием, — похоже, имеет намерение превратить строевую подготовку в посиделки. Разве вы не видите этого?

— Нет, я вижу, — ответил вежливо Крафт.

— И ничего не предпринимаете?

— А зачем? — спросил почти весело Крафт.

Капитан Ратсхельм сдвинул брови:

— Как вы сказали?

— Я сказал: почему я должен вмешиваться? Я просто все замечаю.

— А дисциплина, господин обер-лейтенант Крафт?

— Дисциплина едва ли может быть основной целью подготовки в военной школе. Я считаю, что ее нельзя преподавать.

— Но добиваться!

— В какой-то конкретный момент — да, а на длительное время едва ли. Часто возникают ситуации, когда солдат остается вне наблюдения. В этом случае он делает всегда то, что он может, что он хочет, к чему у него есть желание. И вот в такой момент мне и хочется понаблюдать за ним. Согласитесь, что это может быть весьма показательно.

— Я считаю, что ваши взгляды весьма странны, и даже очень странны, — чопорно ответил Ратсхельм.

Капитан Ратсхельм выпрямился и значительно посмотрел вдаль. Он принял твердое решение обратиться к начальнику курса майору Фрею. Так велит ему чувство долга. Ибо он понял, что этот обер-лейтенант Крафт не тот человек, который может превратить простых людей в офицеров.

11. Человек чувствует себя несчастным

— Вы утверждаете, Крафт, что вы душевный человек, не так ли? — Капитан Федерс недоверчиво посмотрел на обер-лейтенанта. — Вы предлагаете мне партию в шахматы. Почему вы это делаете? Вы хотите полюбоваться моим видом?

— Я хочу сыграть с вами в шахматы, господин капитан, если вы на это согласны.

— А еще что? И никаких задних мыслей? Никакого любопытства? И вы не хотите расспросить меня о чем-либо? Вас кто-нибудь подослал ко мне? Кто?

— Господин капитан, — спокойно произнес Крафт, — я действительно не понимаю, чего вы хотите. Я совершенно случайно зашел в читальный зал, увидел вас за шахматной доской и подумал: может быть, он сыграет со мной партию в шахматы. Навязываться я ни в коем случае не хотел.

— Садитесь, — сказал капитан Федерс. — Дайте мне полюбоваться на вас, так как, кто знает, когда у меня будет еще возможность подивиться на такого болвана с душой Парсифаля. Если вы и дальше поведете себя так, как до сих пор, то от вас здесь не позже чем через неделю пойдет вонь, как от дохлой рыбы. Ибо некоторые уже собираются перерезать вам горло.

Обер-лейтенант Крафт сел не раздумывая. Ему был приятен любой разговор с капитаном Федерсом — при каких бы обстоятельствах он ни происходил. В конце концов, они работали в одном подразделении. Они, стало быть, зависели друг от друга.

— Только я очень посредственный игрок, — заявил Крафт. — Вам придется быть снисходительным ко мне.

— И не подумаю. Вы предложили мне игру — и теперь мы будем играть без всяких поблажек.

Они сидели в углу так называемого читального зала казино. Их освещал торшер с выцветшим оранжево-красным шелковым абажуром. На большой шахматной доске стояли неуклюжие фигуры.

Они были не одни в большом длинном помещении. Оно напоминало веранду сельского постоялого двора — у окон стояли один возле другого столы. Два из них были заняты. За одним компания молодых офицеров играла в простого дурака. За другим сидел капитан Ратсхельм с двумя равными по званию приятелями, ведя тихий разговор, который они, по всей видимости, считали очень глубокомысленным.

— Эти болваны смотрят в нашу сторону? — поинтересовался Федерс.

— Кого вы имеете в виду?

— Этих господ за столом в углу слева, которые якобы беседуют.

— Ну да, мне кажется, да. Капитан Ратсхельм иногда поглядывает сюда.

— Конечно, — сказал Федерс. — Что же им еще делать?

— Мне думается, — сказал обер-лейтенант Крафт и небрежно расставил шахматные фигуры, — капитану Ратсхельму необходимо последить за мной — по чисто служебным причинам, конечно. Он, кажется, не очень доволен мною как офицером-воспитателем.

— Вы осел, мой дорогой Крафт, — заявил Федерс и сделал первый ход. — Вы мечтательно слоняетесь по офицерскому клубу, по двору казармы и по учебным классам. Чего вы хотите этим добиться?

— Просто, — сказал терпеливо Крафт, — я воспитываю фенрихов, которые должны стать офицерами, на свой манер.

— Крафт, дружище, — проговорил Федерс в недоумении, — где вы, собственно говоря, сидели все последние годы, в то время, когда здесь была война? Похоже, вы были на Луне. Или, может быть, вы могли бы и войну вести на свой манер? Вы имели возможность жить на свой манер? Какая чепуха!

Обер-лейтенант Крафт осторожно посмотрел на другой стол. Но в этот момент, казалось, никто не прислушивался к их разговору. Монологи капитана Федерса знали, вероятно, все. Или боялись все. Почтенные офицеры вели себя в таких случаях точно так же, как дамы из высшего общества, когда кто-нибудь рассказывал недвусмысленный анекдот. Они делали вид, что не слышат его. Таким образом, им не нужно было возмущаться.

— Ваша манера, Крафт, — продолжал Федерс, — не та манера, по которой здесь танцуют. Здесь вы должны придерживаться мелодии, которую играют другие — ваш начальник потока, начальник курса, начальник училища, главнокомандующий сухопутными войсками, верховный главнокомандующий вермахта, — тут мы и дошли до главного композитора. Верь в рейх, в народ, в фюрера и будь готов за них голодать, переносить все мытарства и подохнуть. Вот и весь текст для мелодии, для исполнения которой вполне хватит одного барабана.

Появился капитан Катер — он демонстрировал свою многообещающую улыбку. Кто пребывал в клубе после службы, тот целиком зависел от его милости. Но он всегда был милостив, если ему выражали признательность. Катер устремился к столу, за которым сидели капитаны. У него был верный глаз на всех старших по чину, находившихся в «его» офицерском клубе. Но он насторожился, увидев капитана Федерса с обер-лейтенантом Крафтом.