Фабрика офицеров

— Чертовски холодно, — сказал Федерс. — Я должен вбить фенрихам в голову, что это такое намертво промерзшая земля: она увеличивает воздействие взрыва и усложняет рытье могил.

Вскоре они свернули с шоссе, проскочили идиллические боковые улочки в направлении Ипфхофена, где рос чудесный виноград. Но сейчас горы были пусты, будто вымершие. А колышки между виноградными лозами в их застывшей последовательности походили на бесконечные ряды крестов, какие стоят на кладбищах героев.

— Что вы думаете о Хохбауэре, господин капитан? — осторожно спросил Крафт.

— Он наиболее способный в подразделении. Ярко выраженный одаренный тактик, — не задумываясь ответил Федерс. — Мыслит ясно, целеустремленный, решительный. И раз уж вы ему симпатизируете, могу сказать — он прирожденный офицер.

— А черты его характера?

— Ну, эта мура меня не интересует. Какое кому дело до характера, если все в том, чтобы обладать деловой сметкой, энергией и выдержкой. Офицер должен в первую очередь командовать, отдавать приказы — быстрые, четкие, целесообразные, и притом правильные. Без характера не обрести положения и уж тем более не завоевать.

— Это верно, но все-таки свойства характера…

— …абсолютно десятистепенное дело, с моей точки зрения, как преподавателя тактики. Чего вы, собственно, хотите от офицера? Доброты, понимания, человеколюбия, порядочности? С таким комплексом нечего лезть на войну, а уж тем более стараться выиграть ее. Свойства характера! Попробуйте вы, танцор-мечтатель, поизучать свое начальство с точки зрения черт характера. Начните лучше сразу с вашего высшего начальства. Что скажете, Крафт?

— Бессмысленно.

— И я так думаю, — согласился Федерс. — Вернемся лучше к нашим баранам. Поверьте, Крафт, самое главное свойство характера для офицера — это жестокость. В войне не остается иного выбора. Ибо война безжалостна, жестока и отвратительна. В ней подыхают или выживают. Но это еще не все, Крафт. Бывают такие, кто выживает, подохнув. Самое позднее через полчаса вы поймете, что я имею в виду.

Они молча ехали дальше через крохотные городки, в которых еще витал дух средневековья, забытые в закоулках страны, на которую надвигалась смертельная опасность. Кругом безжизненные поля, и среди них защитного цвета «мерседес-кюбель», инородное тело, жучок, ползущий по узкой дороге.

Они ехали дальше по боковому проселку, пока перед ними не появилась вилла, стоявшая на холме. Приют мечтательного одиночества — такой она казалась, — романтическая прелесть, обвитая вдали серебристой лентой реки Майн.

— А что, не так? — насмешливо спросил Федерс. — Не хватает только звука арфы или веселеньких бубенцов на санях, ведь как-никак зима.

Крафт при виде этой декоративной виллы был готов встретить тут что угодно: подпольный бордель для офицеров, тайный склад товаров или даже секретную научно-исследовательскую лабораторию.

— Вот там, — сказал капитан Федерс, показав глазами на вымершую, стоявшую перед ними виллу, — моя, так сказать, часовня. В последнюю ночь вы видели меня в моей худшей ипостаси — болтливый, хныкающий, беспомощный человеческий отброс. Но такие состояния депрессии у меня редки, и когда они грозят овладеть мной, я удираю сюда. Хозяин этого дома — мой единственный друг.

С приближением виллы Розенхюгель становилось все яснее, что они в совершенно безлюдном районе. Прямая дорога была перекрыта шлагбаумом. Рядом с ним стоял щит с надписью: «Запретная зона». Немного дальше возвышался забор из колючей проволоки.

Автомашина остановилась. Федерс выпрыгнул из нее, подошел к воротам и нажал кнопку переговорного устройства.

— Прошу представиться, — раздался из динамика хриплый голос.

— Капитан Федерс и два сопровождающих.

— Пожалуйста, проезжайте, — ответил голос после короткой паузы.

Федерс влез в машину. Раздался жужжащий шум блоков — ворота автоматически раскрылись. Медленно — скорость свыше десяти километров в час не разрешалась — машина въехала во двор виллы. Федерс и Крафт вышли из автомобиля, шофер остался в нем. Очевидно, несмотря на мороз, он совсем не собирался сопровождать обоих офицеров, а может быть, по его прежним поездкам сюда, ему и не разрешалось это. Он немного постукал ногами одна о другую, закурил сигарету, а погасшую спичку сунул в коробок.

— Ну вот, мы у цели, — сказал капитан Федерс, — или в конце пути.

Режуще-белый холл виллы был пуст. Ступенчатый пол кое-где покрыт дорожками из дерюги. В воздухе витал резкий, спертый запах, сразу выдававший назначение здания: это была больница, лазарет. Но особый, в котором господствовала тяжкая тишина. Откуда-то сзади появился и быстро пошел им навстречу высокий худой мужчина в форме офицера, поверх которой развевался распахнутый белый халат. Движения человека были размашисты. Его голова как-то неестественно всунута между плечами. Когда он подошел ближе, Крафт понял, что у человека нет лица. На его плечах прилепилась бледно-розовая разбухшая масса, в которой мерцал один огромный глаз. Голубой, умный, добро смотрящий глаз.

— Разрешите познакомить вас, — произнес Федерс очень церемонно. — Майор медицинской службы Крюгер, мой друг, — обер-лейтенант Крафт, мой коллега.

Майор-медик протянул Крафту свою длинную руку. Длиннопалую, мускулистую, тонко сработанную ладонь, полную силы и одновременно нежную. Руку скрипача или хирурга, отмеченную высокой чувствительностью. В бесформенной массе, которая когда-то была лицом — и, боже, каким, наверное, совершенной красоты лицом, если судить по руке, — открылась щель, сквозь которую майор-медик сказал:

— Было бы рискованно приветствовать вас, господин Крафт, словами «добро пожаловать». Но я имею привычку говорить обычно моим чрезвычайно редким посетителям: «Попробуйте не отчаиваться».

Обер-лейтенант взглянул на капитана Федерса, как бы ища поддержки. Майор перехватил этот взгляд и спросил:

— Эрих, ты предупредил нашего гостя, что его здесь ожидает?

— Разумеется, — твердо ответил Федерс. — Он должен знать все, что может предложить этот мир, даже если при этом его хватит кондрашка. Полагаю, что Хайнц назвал бы это шоковой терапией, не так ли?

Майор-медик задумчиво кивнул. Затем окинул взглядом обер-лейтенанта Крафта, будто намеревался ставить ему диагноз. Его глаз заблестел бриллиантовой голубизной. Снова открыл он щель, бывшую когда-то ртом:

— Мой друг Эрих Федерс и я знакомы со школьных лет. Мы были тогда неразлучны. Имели лучшие отметки, были отличными спортсменами и наиболее желанными партнерами на танцах, женились на красивейших девушках, оба были почти в одно и то же время изувечены войной. С тех пор как это случилось, мы стремимся открыть для себя новую, другую жизнь, но мы еще не в состоянии преодолеть старое. И порой Федерса обуревает оправданное желание найти человека, который понял бы нас, — и, найдя, он привозит его сюда.

— Не нужно лишних слов, Хайнц, — сказал капитан Федерс, обрывая монолог друга. — Просто я обнаружил в этом Крафте дельно функционирующий мозг, и мне не хочется, чтобы он захирел. Но его гложут расплывчатые идеалы, которые необходимо удалить самым жестоким хирургическим путем.

Похоже было, что глаз майора улыбнулся обер-лейтенанту. И он произнес своим сдавленным, без всякого выражения, голосом:

— Если вы, господин Крафт, никогда еще не видели того, что я вам покажу, или даже вообще ничего об этом не знали, то вы испугаетесь: иная реакция в этом случае немыслима. И вероятно, совсем нелишне, если вы будете знать: вы можете смотреть, но вас видеть не будут. От того, что вы увидите, вы отделены стеклянной перегородкой, которая с другой, не видимой вам стороны кажется черной стеной. Голоса, которые вы услышите, будут идти из репродукторов, которые мы вмонтировали для контроля. Если же вы не услышите никаких голосов, значит, репродукторы выключены. Ну, идемте, дорогой друг.

Майор медицинской службы пошел впереди. За ним следовал Крафт. Замыкал шествие Федерс. Они прошли через серо-белый холл в узкий коридор. Стены были гладкие, холодные и угнетающе светлые. Внезапно они расширились, образовав помещение наподобие павильона. Здесь майор-медик открыл железную дверь и знаком пригласил Крафта войти. Обер-лейтенант вступил в узкую комнату.

Там сидел на корточках мужчина в белом халате. Согнутая углом спина, туловище наклонено вперед — он сидел не двигаясь. Голова втянута в плечи, без шеи, застывшая. Изувеченное человеческое тело. Человек был вахтером лазарета. Тут стояли распределительное устройство, часы, усилитель, микрофон. Судорожным движением вахтер повернул свой корпус и взглянул на вошедших. Затем, как бы желая отвлечь от себя взгляд обер-лейтенанта, он конвульсивно принял прежнюю позу и прищурился на стену. Крафт тоже посмотрел туда.

Он увидел всю из стекла стену, похожую на большую витрину. За ней находилось помещение, стены которого зеленовато мерцали. Там стояли кровати — узкие, плоские, низкие, какие делаются для детей. Но все они были застланы и пусты. Крафт взглянул наверх и увидел тюки, свисавшие с потолка, — угловатые, ящикоподобные, неуклюжие тюки. Они беспомощно болтались в пустоте, закутанные в полосатые белесоватые куски материи, напоминавшие спальные пижамы. Кожаные и джутовые ремни опоясывали каждый тюк, как прочная сеть, охватывающая мяч. Эти тюки — обер-лейтенант только что заметил — двигались. Не все, лишь некоторые. Они медленно вращались или раскачивались. И эти тюки имели головы. Человеческие головы.

Это были люди, эти тюки под потолком.

— Мои пациенты, — тихо сказал майор, стоявший сзади Крафта. — Туловища с головами — без остальных членов тела. Закутанные в спальные пижамы, опоясанные несущими ремнями, подвешенные к крюкам, какие обычно используют мясники. У меня еще два таких зала, — добавил майор.

Казалось, тюки беседуют друг с другом. Они открывали губы — один чуть-чуть, другой широко. Третий разинул рот, как будто смеялся. А может, зевал? Или кричал? Но все происходило в потусторонней, удушающей тишине: вахтер выключил репродукторы.

— Живые существа, как и остальные люди, — сказал майор. — Только они не могут ходить и что-либо брать. Они неподвижны и поэтому беспомощны, как дети, — но с сознанием, чувствами и потребностями людей в возрасте двадцати — тридцати лет.

Обер-лейтенант почувствовал, что силы покидают его. Его тело обмякло, стало как ватное, в мозгу образовалась пустота, перед глазами поплыли круги. Он почувствовал руку, поддержавшую его, и вновь обрел равновесие.

— Люди-короба, — сказал капитан Федерс. — Конечный плод жестокости, какую только могла изобрести война. У многих этих людей не только оторваны руки-ноги, у них отсутствует половина легких, гортани, нет части желудка, половых органов и ушей.

— Перестаньте, — мучительно выдавил Крафт. — Перестаньте. Хватит.

— Эти люди, — сказал Федерс, — считались мертвецами, павшими, погибшими. Но они — живы! Если это состояние можно назвать жизнью. И если они однажды, из медицинских или комфортных соображений, не будут переправлены в тот, другой, лучший мир — как они закончат свое так называемое земное существование? В корзинках? Беспомощные, как грудные младенцы? Их положение столь безнадежно, что они не имеют даже возможности покончить с собой. И рядом с ними нет ни женщины, ни друга, ни ближнего — только одни солдаты, изувеченные подручные войны, с искривленными позвоночниками, искореженными лицами и оторванными членами.

Обер-лейтенант Крафт отвернулся. Лицо его было бледно-серым.

— А теперь, Крафт, — сказал капитан Федерс с жесткой настойчивостью, — попробуйте в вашей дальнейшей жизни хоть одно мгновение побыть полностью беззаботным. Если вы на это способны, тогда…

Он умолк.

— Пойдемте, — мягко обратился к нему майор и повел Крафта к выходу. — Не говорите ничего, но думайте. Тогда, возможно, мы еще встретимся. И вот тогда я скажу вам: «Добро пожаловать».

15. Женщина не должна терять самообладания

— Арчибальд! — позвала жена майора.

Но муж не откликнулся. Каждый раз, когда он ей требовался, его не оказывалось на месте. Это в последнее время стало бросаться ей в глаза. Перед ней лежал список гостей на дружескую пирушку, и в связи с ним возникла одна проблема.

— Арчибальд! — крикнула она еще раз.

С некоторым облегчением услыхала, как хлопнула дверь. Шаркающие шаги раздались в коридоре — майор направился в спальню. Фрау Фелицита тотчас же пошла за ним.

— Арчибальд, — сказала она, — мне нужно срочно поговорить с тобой.

Майор сел на кровать сменить носки. Он недовольно поднял глаза, услыхав свое имя, произнесенное в тоне легкого приказания. Со времен знакомства с Модерзоном он хотел, чтобы с ним обращались таким образом лишь в случаях, когда он это разрешал. Но, в конце концов, он ведь еще не генерал и, кроме того, женат.

— Чем могу быть полезен, моя милая Фелицита? — спросил он. Голос его прозвучал в высшей степени услужливо.

— Нельзя ли обойтись без этого обер-лейтенанта Крафта? — спросила она настойчиво.

— Боюсь, что нет, — ответил майор с сожалением.

— Он нарушит гармонию моего тесного кружка, — предположила майорша.

Дружеские вечеринки устраивались у них раз в две недели, обычно в пятницу. Идею подала она сама. Майору оставалось лишь одобрить ее, что он сделал не без удовольствия. Ибо тем самым жена начальника курса школы доказывала, что она не только является первой дамой в школе, но должна пользоваться и соответствующим влиянием.

— Я хотел его не приглашать, — заверил жену майор, — и мог бы не утруждать тебя обществом этого Крафта. Но речь в данном случае идет о принципе, милая Фелицита. Удивительно, что до сих пор ты не терпела никаких исключений и, несмотря на известные трудности, всегда умела добиваться, чего хотела.

Фрау Фрей примирительно кивнула.

— Ты же знаешь, Арчибальд, что до сих пор я приглашала обычно семерых молодых женщин… — Дело в том, что, по ее мнению, больше таковых в вильдлингенском обществе и не было. — Если же появится еще этот Крафт, то в целом окажется восемь холостых офицеров — один будет лишним.

— Ах, вот как, — сказал майор, делая заинтересованный вид.

— Ведь каждый офицер должен сидеть за столом со своей дамой, — пояснила фрау Фелицита, — иначе возникнет опасность беспорядочного ухажерства.

— А что же твоя племянница Барбара?

— Исключено. Барбара до зарезу нужна на кухне: я же без нее не обойдусь. Кроме того, тебе не мешало бы вызвать какого-либо ординарца из казино, иначе я не управлюсь. Или твоей власти не хватит для этого?

— Ну конечно, это можно сделать, — быстро ответил майор.

Усомниться в его влиянии — хуже нельзя было уязвить майора. Фелицита знала слабость мужа и использовала ее как вернейшее средство для выполнения своих желаний.

— А если еще раз вернуться к этому Крафту? Нельзя ли помешать его появлению, заняв его каким-либо срочным служебным делом?

— Это может случиться, милая Фелицита, если вечерний поезд из Вюрцбурга опоздает: Крафт имеет поручение, причем персонально от генерала, встретить на вокзале фрау Барков и проводить ее в гостиницу.

— Лично от генерала? — переспросила майорша чуть зазвеневшим голосом.

— Ты не думай Фелицита, что для меня это хоть в малой степени важно. В последнее время между мной и генералом возникли существенные разногласия. Оказывается, мои взгляды на мир перестали совпадать полностью с генеральскими, что при определенных обстоятельствах может иметь практические последствия. А обер-лейтенант Крафт и так торчит у меня в глазу, как сучок. Лично я не обменялся бы с ним и словом, тем более что сегодня он почти полдня, не предупредив меня, где-то болтался. Да еще с капитаном Федерсом.

Фрау Фрей окинула мужа внимательным взглядом. Он стоял перед ней в носках и изображал живейшее участие в ее проблемах: она-то хорошо его знала, слишком хорошо, как она иногда думала. Конечно, он побаивается генерала, хоть и утверждает обратное. А этот Крафт, кажется, пользуется протекцией Модерзона. Майор счел благоразумным учесть сие обстоятельство, хотя и был недоволен собой. Она была разочарована пассивностью мужа, которая, к сожалению, часто проявлялась в последнее время.

— Надень шлепанцы, Арчибальд, — посоветовала она. — Для твоего здоровья вредно бегать в носках, да и носки надо поберечь.

— Но я хотел сейчас помыться, — сказал майор извиняющимся тоном.

Он быстро вышел, а жена долго смотрела ему вслед. Ее взгляд выражал озабоченность. Кто-то постучал в дверь. Явилась Барбара и сообщила:

— Там пришел фенрих по поручению капитана Ратсхельма.

— Заботливый Ратсхельм, — сказала майорша, тронутая его вниманием. — Он всегда как рыцарь. Настоящий мужчина!

— Я бы не сказала, — заметила Барбара.

— Ну, ты, очевидно, подразумеваешь под этим нечто иное, чем я.

— Может быть, — согласилась Барбара. — Я как раз не нахожу в Ратсхельме особых мужских качеств.

— Барбара! — воскликнула майорша возмущенно. — Как ты можешь так говорить! Господин капитан Ратсхельм отличный офицер.

— Возможно, — ответила Барбара равнодушно.

Фелицита рассматривала свою племянницу с откровенным осуждением. Ну что за девица! Никакого стиля! Но на кухне она была незаменима.

— Мы еще поговорим на эту тему, — сказала она наставительно.

— Ладно. Впустить фенриха?

— Но не в спальню же. В комнату, разумеется. Проси.

Фенрих был представителен. Майорша тотчас отметила это про себя. Спортивная фигура, светлые волосы вошедшего приятно дополнялись отличными манерами.

— С вашего позволения, сударыня, — сказал посетитель с радующей взор изысканной вежливостью и скромностью, — меня зовут Хохбауэр. Я из шестого потока учебного отделения «X». Явился по поручению господина капитана Ратсхельма, чтобы передать вам, сударыня, некоторые книги.

Фрау Фрей обворожительно улыбнулась и протянула фенриху руку. Тот с учтивой смелостью приблизился, склонился перед ней, чтобы нежно пожать ей руку. Фрау Фрей увидела шелковые, тщательно зачесанные на косой пробор волосы, высокий выпуклый лоб, свидетельствующий о решительности мышления, под ним — выражающие преданность глаза, благородный тонкий нос и рот, как у королевского пажа, так считала майорша.

— Заботливый Ратсхельм, — сказала фрау Фрей, ничего другого ей не пришло в тот момент в голову. — Присядьте, пожалуйста, господин Хохбауэр. Что хорошенького вы принесли?

— Лучшую немецкую литературу, — ответил фенрих, послушно сев на стул. Он открыл портфель, лежавший у него на коленях. — Избранное германского духа, сударыня, — Йост, Елузих и Блунк.

— Чудесно, — сказала фрау Фрей и взяла из его рук книги. Это же руки не мужчины, подумала она, а скорее ребенка, — чувствительные, благородные. — Вы тоже много читаете?

— По возможности, — осторожно ответил фенрих, — если остается время от службы. А служба, разумеется, прежде всего. Она, конечно, не исключает общения с духовными ценностями, которые волнуют нашу нацию.

— Отлично сказано, — воскликнула Фелицита Фрей одобрительно. И, услыхав, что муж выключил в ванной воду, сказала в заключение: — Может быть, при случае мы несколько поподробнее побеседуем об этих вещах.

— Большая честь для меня, сударыня, — заверил фенрих Хохбауэр с благовоспитанной признательностью. Он встал, склонился еще раз над протянутой ему рукой и пожал ее очень нежно.

Фелицита отметила: энергичная нежность. Когда Хохбауэр поцеловал ей руку, она почувствовала волнение, ощутила себя обожаемой и ей стало приятно.

— У тебя кто-то был? — спросил, входя в накинутом халате, майор.

— Ты не должен бегать по квартире неодетый, Арчибальд, — заметила она почти нежно, пребывая в блаженном состоянии. — Подумай, ведь в любой момент может войти Барбара. Я бы хотела уберечь ее от такой картины.

— Уберечь?

— Ну да, чтобы не вводить в искушение.

Майору было приятно услышать такой аргумент. Ибо он считал себя представительным мужчиной, каковым он, по общему мнению, и был, особенно в полной военной форме. И все же, чувствуя себя польщенным, он не забыл, что ответа на его вопрос не последовало.

— Кто же это был? — хотел-таки знать майор.

— А, фенрих, — ответила она небрежно, — из подразделения Ратсхельма. Принес мне книги. Кстати, очень воспитанный юноша с отличными манерами.

— Ага, — сказал майор, удовлетворенный ответом жены. — Наш людской материал не так уж плох, особенно если попадает в хорошие руки. Крафт не в счет.

— Его приход напомнил мне, что молодой дамы на вечеринку-то мне так и не хватает. В том случае, конечно, если действительно нельзя избежать приглашения Крафта на сегодняшний вечер.

— Слушай, пригласи-ка фрейлейн Бахнер, секретаршу генерала, — сказал майор.

— Я не ослышалась? — спросила фрау Фрей с неприязнью. — Уж не собираешься ли ты составить протеже этой сомнительной персоне?

— Я просто предлагаю тебе вариант, — успокоил ее майор.

— Она же любовница генерала — это все знают.

— Никто не может этого доказать, — сказал майор. — И я прошу тебя, ради всех святых, пожалуйста, будь поосторожней. Как ты могла уже заметить, с генералом шутки плохи.

— Со мной тоже, — добавила Фелицита.

— Ну я прошу тебя, — виновато сказал майор. — Что тут поделаешь: если любовь нагрянет, то куда деваться?

— Вот это верно, — неожиданно улыбнулась майорша.

— Вот видишь, — обрадовался майор. — И потом не такой уж плохой ход свести эту девицу и обер-лейтенанта Крафта. Я не позавидовал бы генералу.

Оставшись одна, фрау Фрей озабоченно покачала головой и глубоко вздохнула. Она огладила руками свое платье и при этом убедилась, что бедра ее имеют прекрасную форму — не особенно пышные, но крепкие. Она была когда-то неплохой наездницей.

Затем она позвонила по телефону.

— Дорогая фрейлейн Бахнер, — голос ее был полон сладкого дружелюбия, — пригласить вас к себе — мое давнее желание. Не доставите ли вы мне такую радость?

— Какую радость, сударыня?

— Посетить меня просто, по-домашнему… Собирается очень приятная компания — избранный круг. Да, собственно, ни к чему это подчеркивать.

— Вам и в самом деле не нужно это подчеркивать, сударыня.

— Так вы придете, любезная фрейлейн Бахнер?

— Когда прикажете?

— Сегодня вечером. Я буду очень рада.

— Я тоже, сударыня, — сказала Сибилла и положила трубку.

Фелицита тут же побежала к мужу. Он прилег соснуть. Она отметила это не без раздражения. Он, видите ли, спит, а она должна за него отдуваться.

— Арчибальд, — окликнула она мужа довольно мягко, — мне все удалось.

— Что удалось тебе еще и на сей раз?

— Я уговорила Сибиллу Бахнер — она будет.

— О, браво, — протянул майор, зевая. — Тогда торжественности прибавляется.

Приглашенные офицеры маленькими группами топали с холма вниз, к городку.

— Я кажусь себе сейчас фенрихом, — сказал один из них.

— Даже хуже, — добавил другой. — Ведь дамский приказ выполняем мы, бравые мужчины. Нас будут разглядывать, испытывать и обсуждать точно так же, как мы кандидатов в офицеры.

А обер-лейтенант Рамблер, из четвертого потока, убежденно заявил:

— Свинство какое-то!

— Полагаю, — высказался обер-лейтенант Веберман, — дело тут больше в тщеславии, сдобренном заботливостью. Или во взрыве материнских инстинктов, оплодотворенных сословным самосознанием. А в общем и целом — квазидостойное дело.

— Ваша заушательская философия, мой дорогой Веберман, меня совершенно не волнует, — объявил Рамблер. — Что мне не по нутру, так это ограничение во времени, придуманное начальством. Торжественно-семейное удовольствие — строго по служебному распорядку!

Приказная вечеринка началась точно в восемь часов и окончилась в одиннадцать, минута в минуту. Причиной тому было отнюдь не жгучее стремление фрау Фрей к военной точности, а хитроумный расчет. Ибо заранее закрепленные за дамами офицеры должны были забежать за ними, но не слишком рано, а так, чтобы они точно в назначенное время прибыли к майору в гости. Завершение вечеринки так же точно по часам: родители девиц могли до минуты рассчитать, когда их дочери должны явиться к домашнему очагу. Таким образом майорша стремилась предотвратить возможные нежелательные отклонения гостей от маршрутов.

— Вечно все должно идти скоропалительно, — жаловался обер-лейтенант Рамблер. — При таких темпах исчезают нюансы. Все по секундам! Настоящее свинство!

Остальные офицеры воздержались от высказывания какой-либо точки зрения. Большинство их напарниц отнюдь не обладали упомянутой Рамблером скоропалительной готовностью: они желали быть завоеванными без спешки и основательно. Совершающаяся обычным порядком помолвка являлась в большинстве случаев последним непреодолимым барьером на пути к желанной цели.

— Вся эта заваруха — совершенно ненужная и противоестественная цепь ухищрений, — твердил Рамблер, считавшийся специалистом в сей сфере. — Я сказал бы, эти ухищрения противны здоровому народному мироощущению.

— Добро пожаловать, — говорил майор каждому входившему в его жилище. Он стоял в коридоре, блестя своим рыцарским крестом и масляно улыбаясь гостям, — герой и организатор, офицер и светский человек. Он принимал пришедших и передавал их дальше своей супруге, и та тоже сердечно приветствовала их.

— А эта Сибилла Бахнер еще не пришла, Арчибальд, — прошептала майорша мужу. — И чего она воображает?

— А я откуда знаю! — нервозно ответил он.

— И Крафта тоже нет. Не надо было нам вообще звать их. Вечно я слишком потакаю твоим желаниям, Арчибальд, и, наверное, зря. Во всяком случае, будем начинать. Или ты настаиваешь на том, чтобы еще подождать?

Собравшееся общество завело обычную светскую болтовню, считавшуюся веселой. Молодые люди, то бишь офицеры и доставленные ими сюда дамы, сгрудились вокруг старшего поколения, то бишь вокруг фрау Фрей, майора Фрея и некоторых местных влиятельных дам. Последних пригласили только для того, чтобы гарантировать архисолидность мероприятия. Тут сидели: жена местного группенляйтера, который одновременно был и бургомистром, и заместителем крайсляйтера, и ландратом, — сорокалетняя помещица с лунообразным лицом, с голосом, привыкшим командовать в хлеву, и с блеющим смехом; жена кондитера и владельца гостиницы — фюрерша местного дамского общества, угловатая мужеподобная баба с прической под девочку и с неожиданным для собеседника елейным голоском; жена строительного подрядчика, скромно прозывающаяся «миллионершей», красавица с резкими чертами и выразительными жестами, которые недвусмысленно давали понять, что когда-то она была любимой субреткой взыскательной публики городского театра.

Вначале главной темой разговора был концерт по заявкам германского радио «Дойчландзендер». Разговор катился… «Развивается новый вид народного творчества… просто самородки… и так радостно, когда смотришь некоторые номера Эрнста… у меня слезы навернулись на глаза, когда я услышала „Родина, звезды твои“… сказал мой муж; да, немецкая задушевность, она присуща только нам… и при исполнении „Бомбы над Англией“ расчувствовался… торгашеская же сделка, эти типы не отдадут нам Среднюю Европу до Урала, и колонии не отдадут, где этот Черчилль жрет вино, как бездонный… но все же „Мамочка, милая мамочка“ самая прекрасная песня…»

— Да, — сказал майор громко, овладевая аудиторией, — мы полны благородства и целомудрия, в то время как они там, в Америке, предаются судорожным конвульсиям под эту извращенную джазовую музыку.

Но вот появилась Сибилла Бахнер. Она остановилась в коридоре и глядела сквозь приотворенную дверь в этот так называемый салон. Стройная, немного бледная, с красиво спадающими волосами, ладно сложенная и одетая подчеркнуто просто, в голубое, она стояла в ожидании.

— Она опоздала почти на восемнадцать минут, — возмущенно бросила майорша своему супругу.

— И к тому же — одна, — притворяясь тоже возмущенным, добавил майор.

— Этот Крафт, — сказала Фелицита Фрей, — не зашел за ней, как это полагается и как было запланировано. Он просто невыносим.

— Его поведение безобразно, — согласился майор. — Этого я так не оставлю.

Однако фрау Фрей держала марку.

— Добро пожаловать! — воскликнула она, идя навстречу гостье. Затем майорша передала ее своему супругу, который познакомил привилегированную сотрудницу с присутствующими.

Старшие дамы оценивающе рассматривали Сибиллу Бахнер. Молодые — с неодобрением, ибо они почувствовали серьезную конкуренцию. Офицеры же были приятно удивлены и размышляли над тем, как с ней обходиться: то ли ухаживать, то ли занять нейтральную позицию. Прорываться в предполагаемый интим генерала было вряд ли благоразумно.

— Нравится она тебе — или как? — спросила молодая женщина сидевшего рядом с ней Рамблера.

— Ты нравишься мне куда больше, — прошептал он.

— Надеюсь.

— Я же тебе серьезно доказал это.

— Может быть, даже слишком серьезно.

— Что ты хочешь этим сказать? Лишь для красного словца — или?..

— Или… — ответила она. И при этом взглянула столь многозначительно, что у него зародились подозрения.

— Итак, наши молодые дамы! — сказал майор, отечески обращаясь к пожилым дамам, среди которых он сидел. — Когда я вижу вас вот так перед собой, я начинаю предчувствовать, сколь многообещающе будущее наших внуков.

Молодые женщины еще сидели, ожидая и немного робея, на своих местах. Они прислушивались к разговорам, которые им очень хотелось воспринимать как образец остроумия. При сем глаза их украдкой обращались к кавалерам. Дамы намерены были очаровать военных, тем более что они слышали о них как о лучших офицерах — тщательно отобранных и достойных того, чтобы преподавать в военной школе — «университете защиты отечества». Все офицеры были отмечены наградами, большинство имели даже рыцарские кресты. И все хотят когда-нибудь стать генералами.

Столь возбуждающее сияние, окружавшее женщин, разгорячило их. Некоторые из них порядком вспотели, но на офицеров это не должно было произвести негативного впечатления и уж тем более отпугнуть их.

— Ты ведь не всерьез, — прошептал Рамблер своей даме. — То, на что ты только что намекнула, может и не случиться.

— И все же я опасаюсь, — промолвила она.