Алекс Делавэр (№6) - Частное расследование

Хозяин расположился за столом в кожаном кресле с высокой спинкой и пригласил меня сесть.

Второй раз на протяжении нескольких последних минут я оказывался сидящим по другую сторону письменного стола. Так недолго и пациентом себя почувствовать.

Вскрыв костяным ножом обертку номера «Журнала прикладного бихевиорального анализа», он нашел оглавление, просмотрел его и отложил журнал в сторону. Взял еще один журнал, нахмурившись, перелистал страницы.

— Моя жена — удивительная женщина, — сказал он, протягивая руку за третьим журналом. — Один из самых замечательных умов своего поколения. Доктор медицины и доктор философии в двадцать пять лет. Вы не найдете более искусного или более преданного своему делу клинициста, чем она.

Подумав, что он, вероятно, старается преодолеть неловкость после довольно резкого разговора с женой, я сказал:

— Это впечатляет.

— Необычайно! — Он отложил в сторону третий журнал. Улыбнулся. — После этого что еще мне оставалось делать, как не жениться на ней?

Пока я соображал, как на это реагировать, он опять заговорил.

— Мы любим шутить, что она сама у нас парадокс. — Он негромко засмеялся. Потом резко оборвал смех, расстегнул один из карманов ковбойки и вынул пакетик жевательной резинки.

— Это мятная. Хотите?

— Нет, благодарю.

Он развернул одну пластинку и принялся жевать, при этом его вялый подбородок поднимался и опускался с ритмичностью нефтяной качалки.

— Бедняжка миссис Рэмп. На этой стадии лечения она еще не вооружена всем необходимым для встречи с внешним миром. Моя жена позвонила мне сразу же, как только поняла, что случилось что-то неладное. У нас ранчо в Санта-Инес. К сожалению, я был не в состоянии предложить ничего мало-мальски толкового — кто же мог ожидать подобного? Что, черт возьми, могло произойти?

— Хорошими вопрос.

Он покачал головой.

— Весьма огорчительно. Я решил приехать, чтобы быть здесь на тот случай, если что-то начнет происходить. Бросил все дела и примчался.

Его одежда казалась отглаженной и чистой. Интересно, в чем состоят его дела. Вспомнив, какие мягкие у него руки, я спросил:

— Вы ездите верхом?

— Немного, — ответил он, не переставая жевать. — Хотя и не могу назвать себя страстным поклонником этого занятия. Я бы вообще не стал покупать лошадей, но эти продавались вместе с ранчо. Мне-то нужно было пространство. То, что я купил, включало двадцать акров земли. Думал заняться выращиванием винограда «шардонна». — Его рот замер на мгновение. Я видел комок жвачки у него за щекой. — Как вы думаете, способен ли бихевиорист производить первоклассное вино?

— Говорят, что хорошее вино — результат действия неосязаемостей.

Он улыбнулся.

— Таковых не существует. Это сомнительная информация.

— Может, и так. Желаю вам успеха.

Он откинулся на спинку кресла и сложил руки на животе. Ковбойка вокруг них вздулась пузырями.

— Воздух, — проговорил он между жевками, — вот что на самом деле влечет меня на ранчо. К сожалению, моя жена лишена этого наслаждения. Аллергия. Лошади, травы, пыльца деревьев — масса вещей, которые не досаждали ей в Бостоне. Так что она ведет всю клиническую работу и предоставляет мне полную свободу экспериментировать.

Наша беседа совсем не походила на разговор с великим Лео Гэбни, который я мог бы нарисовать в своем воображении. В те далекие дни, когда у меня была привычка рисовать в воображении подобные вещи. Я не совсем понимал, зачем он пригласил меня к себе в кабинет.

Возможно, почувствовав это, он сказал:

— Алекс Делавэр. Я следил за вашими работами, и не только за исследованиями сна. «Комплексное лечение навязчивых идей саморазрушения у детей». «Психосоциальные аспекты хронических заболеваний и продолжительной госпитализации детей». «Общение при болезни и стиль поведения семьи». И так далее. Солидная продукция, ясное изложение.

— Благодарю вас.

— Последние несколько лет вы ничего не печатали.

— Как раз сейчас я кое-что пишу. Но вообще занимался другими вещами.

— Частная практика?

— Судебная работа.

— А что именно?

— Случаи, где фигурируют травмы и телесные повреждения. Дела об опеке детей.

— Скверное дело — присуждение опеки, — заметил он. — Что вы думаете о совместной опеке?

— Неплохо срабатывает в некоторых ситуациях.

Он усмехнулся.

— Славная отговорка. Наверно, приходится приспосабливаться, когда имеешь дело с юридической системой. На самом деле родителей, которые стараются, чтобы это сработало, следует всячески поддерживать. Если несколько попыток окажутся неудачными, то ребенок должен остаться на попечении того из родителей, кто лучше владеет навыками ухода за ребенком, его воспитания, независимо от того, кто это будет — отец или мать. Вы согласны с этим?

— Я думаю, надо делать так, как будет лучше ребенку.

— Но так думают все, доктор. Проблема в том, как сделать добрые намерения действенными. Если бы я мог настоять на своем, то любое решение об опеке принималось бы лишь после того, как специально обученные наблюдатели реально поживут в семье несколько недель, ведя тщательные записи с применением четкой и надежной поведенческой шкалы и докладывая о результатах группе специалистов-психологов. Как вам такая идея?

— В теории звучит неплохо. На практике же...

— Нет-нет, — сказал он, продолжая неистово жевать. — Я основываюсь именно на практическом опыте. Моя первая жена решила уничтожить меня юридически — это было много лет назад, когда суды даже и слушать не желали аргументов отца. Она была пьяница и курильщица, безответственная до мозга костей. Но для идиота-судьи, перед которым слушалось дело, решающим фактором было наличие у нее яичников. Он присудил ей все — мой дом, моего сына, шестьдесят процентов того жалкого состояния, которое я скопил, работая нештатным лектором. Через год после этого она, надравшись до положения риз, закурила в постели. Дом сгорел дотла, и я навсегда потерял сына.

Это говорилось совершенно бесстрастно, его бас звучал монотонно, словно сирена в тумане.

Поставив локти на крышку стола, он сложил вместе концы пальцев обеих рук и стал смотреть в образовавшееся ромбовидное оконце.

Я сказал:

— Мне очень жаль, что так случилось.

— Для меня это было ужасное время. — Теперь он жевал медленно. — Сначала казалось, что больше ничто и никогда уже не станет мне опорой для воссоздания жизни. Но вот появилась Урсула. Так что луч надежды, наверно, есть всегда.

В его голубых глазах пылал огонь. Безошибочно узнаваемый огонь страсти.

Я думал о том, как она подчинилась его требованиям. Как он смотрел на ее ягодицы. Может, его особенно возбуждала ее способность быть одновременно и женой, и ребенком.

Он опустил руки.

— Вскоре после трагедии я снова женился. До Урсулы. Еще одна ошибка в суждении, но тут, по крайней мере, не было детей. Когда я познакомился с Урсулой, она была студенткой последнего курса и подавала заявление в аспирантуру, а я был действительным профессором университета, преподавал на медицинском факультете и к тому же являлся первым в истории медфака заместителем декана, который был назначен на этот пост, не имея степени доктора медицины. Я увидел ее потенциальные возможности и вознамерился помочь ей реализовать их. Замечательное достижение в моей жизни. А вы женаты?

— Нет.

— Прекрасные узы, если удается добиться должного слияния. Мои первые две женитьбы оказались неудачными, потому что я поддался влиянию неосязаемостей. Забыл о своей подготовке. Никогда не отделяйте вашу науку от вашей жизни, мой друг Ваши знания о человеческом поведении дают вам большое преимущество над обычным, неотесанным homo incompetens[6]. Он снова улыбнулся.

— Ну, довольно лекций. А что является вашей добычей во всей этой истории — бедная миссис Рэмп?

— Я не на охоте, доктор Гэбни Я приехал за информацией.

— Этот тип Макклоски — ужасно неприятно думать, что он разгуливает на свободе. Как вы об этом узнали?

Я рассказал.

— Ах да, дочь. Справляется с собственными страхами путем попыток управлять поведением матери. Жаль, что она ни с кем не поделилась своей информацией раньше. Что еще вы знаете об этом Макклоски?

— Только основные факты в связи с нападением.

Похоже, никто не знает, почему он это сделал.

— Это так. Он оказался на редкость неразговорчивым, что для психопатов не типично — обычно они обожают хвастаться своими злодеяниями. Наверно, было бы неплохо, если бы с самого начала была известна причина. Для определения переменных факторов. Но в конечном итоге я не считаю, что общий план лечения пострадал. Ведь главное — это пробиться через все разговоры и заставить их изменить поведение. У миссис Рэмп дела шли прекрасно. Надеюсь, что в ее случае усилия были не напрасны.

Я сказал:

— Возможно, ее исчезновение связано как раз с успешным ходом лечения — ощутив вкус свободы, она решила ухватить кусочек побольше.

— Интересная теория. Но мы не поощряем нарушения программы.

— Бывает, что пациенты поступают по-своему.

— Себе во вред.

— А вы не думаете, что иногда они сами понимают, как им будет лучше?

— Как правило, нет. Если бы я так думал, то не мог бы с чистой совестью брать с них триста долларов в час, не так ли?

Триста долларов. При такой оплате — и таком интенсивном лечении, которое они проводили, — трое пациентов могли содержать всю клинику.

Я спросил:

— Это суммарный гонорар — ваш и вашей жены?

Он расплылся в улыбке, и я понял, что задал правильный вопрос.

— Эту сумму платят лично мне. Жена получает двести. Вы потрясены этими цифрами, доктор Делавэр?

— Они выше того, к чему я привык. Но мы живем в свободной стране.

— Вот именно. Большую часть своей профессиональной жизни я провел в колледжах, университетах и государственных больницах, где лечил бедных. Запускал в действие лечебные программы для людей, которые не платили за это ни гроша. На теперешнем этапе своей жизни я счел, что будет только справедливо, если плоды накопленных мною знаний я предложу богатым людям.

Взяв из прибора серебряную ручку, он покрутил ее в пальцах и положил на стол.

— Значит, — сказал он, — вы полагаете, что миссис Рэмп могла сбежать из дома?

— Думаю, такое возможно. Когда я вчера разговаривал с ней, она намекнула, что планирует внести кое-какие изменения в свою жизнь.

— Вот как? — Голубые глаза замерли в неподвижности. — Какого рода изменения?

— Она дала понять, что ей не по душе дом, в котором она живет, — слишком велик, и все богатства вокруг. Что она предпочла бы что-нибудь попроще.

— Что-нибудь попроще, — повторил он. — И все?

— Да, пожалуй, все.

— Ну, ее исчезновение при таких обстоятельствах вряд ли можно считать упрощением. Нет ли у вас каких-нибудь клинических впечатлений, которые объясняли бы случившееся?

— Миссис Рэмп — приятная дама, — продолжал он. — Весьма милая. У каждого возникает инстинктивное желание помочь ей. Клинически же ее случай достаточно прост. Случай из учебника: классически обусловленное патологическое состояние страха, усиливаемое и подпитываемое такими важными факторами, как снижающая беспокойство постоянная изоляция и замыкание в себе, подкрепленное сниженной социальной ответственностью и повышенным альтруизмом окружающих.

— Обусловленная зависимость?

— Именно так. Во многих отношениях она уподобляется ребенку — это характерно для всех больных агорафобией. Они зависимы, ритуалистичны и в такой степени привержены рутине, что цепляются за примитивные привычки. С течением времени фобия усиливается, и их поведенческий репертуар резко сокращается. Под конец они застывают в бездействии — тут своего рода психологическая криогеника. Больные агорафобией — это, по сути дела, психологические реакционеры, доктор Делавэр. Они не сдвинутся с места, если их не ткнуть посильнее. Каждый шаг дается им с величайшим переживанием. Вот почему я не могу ее себе представить весело удирающей из дома в поисках чего-то неведомого.

— Несмотря на успешный ход лечения?

— Конечно, ее прогресс радует, но впереди еще долгий путь. И жена, и я наметили обширные планы.

Это было больше похоже на соревнование, чем на сотрудничество. От комментариев я воздержался.

Развернув еще одну пластинку жвачки, он сунул ее в рот.

— Курс лечения хорошо продуман — мы предоставляем пациентам максимум всего в обмен на наши огромные гонорары. По всей вероятности, миссис Рэмп вернется и продолжит лечение.

— Значит, вы не беспокоитесь за нее?

Он усиленно жевал, издавая слабые чавкающие звуки.

— Я озабочен, доктор Делавэр, а беспокойство непродуктивно. Оно продуцирует лишь тревогу. Я приучаю своих фобиков держаться от него подальше, а себя — применять на практике то, что проповедую.

15

Он проводил меня до двери, продолжая говорить о науке. Пересекая лужайку, я заметил, что «сааб» был продвинут больше вперед. За ним стоял серый «рейнджровер». На запыленном лобовом стекле выделялись чистые полукружия от работы стеклоочистителей.

Я представил себе Гэбни за рулем машины, продирающейся сквозь мескитовые заросли, и уехал оттуда с мыслью о том, какую странную пару представляли собой эти двое. Она на первый взгляд была ледяной королевой. Готовая к бою, привыкшая отстаивать свои права — я видел, почему они с Мелиссой ощетинивались при встрече. Но налет инея был таким тонким, что таял от одного испытующего взгляда. Под ним открывалась ранимость. Как у Джины. Может, это и послужило основой для необычайно сильного сопереживания между ними?

Кто кого приобщил к маленьким серым комнаткам и к искусству Мэри Кассатт?

Но какова бы ни была причина, похоже, что ей было не все равно. Исчезновение Джины было для нее потрясением.

Муж же ее, казалось, напротив, настойчиво стремился отмежеваться от этого дела. Пожав плечами, он отнес патологию Джины к рутинным случаям и обратил страдание в слова медицинского жаргона. Однако несмотря на кажущееся безразличие, он примчался в Лос-Анджелес из Сайта-Инес — это два часа езды. Так что он, возможно, был обеспокоен не меньше жены, просто более умело это скрывал.

Все тоже распределение обязанностей между мужским и женским полом.

Мужчины встают в позу.

Женщины истекают кровью.

Я думал о том, что он рассказал мне о гибели сына. И как он это рассказывал. Легкость и гладкость изложения заставляла предположить, что он уже рассказывал это тысячу раз.

Может, он так восстанавливает душевное равновесие?

Или он действительно овладел искусством оставлять прошлое в прошлом?

Может, в один прекрасный день я позвоню ему и попрошу дать мне несколько уроков.

* * *

Было без десяти десять, когда я вернулся в Сассекс-Ноул. Одинокая полицейская машина все еще патрулировала улицы. Должно быть, я уже прошел проверку, потому что никто меня не остановил, когда я подъехал к воротам.

Голос Дона Рэмпа по переговорному устройству звучал сухо и устало.

— Нет, все еще ничего. Подъезжайте.

Ворота медленно открылись, и я проехал. На участке были включены дополнительные лампы, и их свет, яркий и холодный, создавал имитацию дневного освещения.

Других машин перед домом не было. Чосеровская дверь была распахнута. На пороге стоял Рэмп. Он был без пиджака.

— Совершенно ничего не слышно, — сказал он, когда я поднялся по ступеням. — Что говорят доктора?

— Ничего стоящего. — Я сообщил ему о звонке Урсулы относительно Мелвина Финдли.

Его лицо вытянулось.

Я спросил:

— От Чикеринга еще что-нибудь было?

— Он звонил примерно полчаса назад. «Ничего нового, с ней, вероятно, ничего не случилось, не волнуйтесь» — ведь речь идет не о его жене. Я спросил его, не стоит ли связаться с ФБР. Он утверждает, что те не станут влезать в это дело, пока нет оснований считать, что имело место похищение, причем желательно, чтобы было похоже на вывоз жертвы за пределы штата.

Он всплеснул руками, потом безвольно уронил их.

— Жертва. Я и думать не хочу о ней как о жертве, но...

Он закрыл дверь. Холл освещен, но дальше дом был погружен в темноту.

Он направился к выключателю, расположенному по другую сторону от входа, шаркая ногами по мраморному полу.

— Ваша жена когда-нибудь говорила вам, почему Макклоски это сделал? — спросил я.

Он остановился полуобернувшись.

— А почему вы спрашиваете?

— Хочу понять ее — как она отнеслась к нападению.

— Как отнеслась — в каком это смысле?

— Жертвы преступления нередко решают провести собственное расследование, выяснить какие-то факты и детали. Хотят получить информацию о преступнике, о его мотивах, стремятся понять, в силу каких причин они сами стали жертвами. Хотят понять смысл случившегося с ними и как-то оградить себя на будущее. Ваша жена предпринимала что-нибудь в этом роде? Дело в том, что никто, похоже, не знает, какой мотив был у Макклоски.

— Нет, ничего такого она не предпринимала. — Он пошел дальше. — Во всяком случае, насколько мне известно. И она понятия не имела, почему он это сделал. Откровенно говоря, мы об этом почти не разговариваем: я принадлежу ее настоящему, а не прошлому. Но она действительно говорила мне, что этот ублюдок отказался признаться, — в полиции ничего не смогли от него добиться. Он был пьяница и наркоман, но это ничего не объясняет, верно?

— Какие наркотики он употреблял?

Рэмп протянул руку, щелкнул выключателем и осветил огромную комнату в передней части дома, в которой Джина Рэмп и я сидели вчера в ожидании Мелиссы. Вчерашний день казался древней историей. Графин с горлышком, похожим на лебединую шею, наполненный какой-то очень прозрачной жидкостью янтарного цвета, стоял в окружении нескольких старомодных бокалов на крышке переносного бара из красного дерева Он протянул мне бокал. Я отрицательно покачал головой. Он налил себе с палец, поколебался, удвоил порцию, потом закрыл графин пробкой и отхлебнул.

— Не знаю, — сказал он. — Никогда не интересовался наркотиками. Дальше этого, — он поднял бокал, — да еще пива я не захожу. С ним я не был близко знаком — встречал время от времени в студиях. Это был настоящий прилипала. Цеплялся к Джине, словно пиявка. Ничтожество. Голливуд кишит такими типами. Своего таланта у него не было, так он искал девушек, которые позировали бы для фотографий.

Он прошел дальше в комнату, ступая уже по ковру, который заглушил звук его шагов и восстановил в доме тишину.

Я последовал за ним.

— Мелисса уже вернулась?

Он кивнул.

— Она наверху, у себя в комнате. Прошла прямо наверх. Вид у нее был совершенно разбитый.

— Ноэль все еще у нее?

— Нет, Ноэль вернулся в «Кружку» — это мой ресторан. Он работает у меня — паркует машины, убирает со столов, подает. Славный парнишка — действительно сам пробивает себе дорогу, и у него неплохое будущее. Мелисса ему не пара, но, по-видимому, ему придется в этом убеждаться самому.

— В каком смысле не пара?

— Слишком умна, слишком красива, слишком капризна. Он безумно в нее влюблен, и она просто ходит по нему ногами. Но не из жестокости или снобизма, а потому, что такой у нее стиль. Она просто идет прямо вперед, не думая.

Как бы стараясь смягчить эту критику, он сказал:

— Уж в чем ее не обвинишь, так это в снобизме. Несмотря на все это. — Он обвел комнату жестом свободной руки. — Бог мой, вы можете себе представить, что значит вырасти в таком месте? Я вырос в Линвуде, когда его население было преимущественно белым. Мой отец работал на своем грузовике, перевозил грузы. Нрав у него был паршивый. Я хочу сказать, что часто он не мог найти заказчиков. Еды нам всегда хватало, но и только. Мне не нравилось, что надо сводить концы с концами, но теперь я понимаю, что это сделало меня лучше, — я не говорю, что Мелисса плохой человек. В основе своей она очень хорошая девочка. Только она привыкла, что все делается так, как хочет она, просто идет напролом, когда ей что-то нужно, не считаясь с тем, чего хотят другие. Джинина... ситуация заставила ее быстро повзрослеть. В самом деле, можно лишь удивляться тому, насколько удачным оказалось ее развитие.

Он тяжело опустился на мягкое канапе.

— Наверное, не мне вас просвещать относительно детей. Я болтаю и болтаю, потому что, честно говоря, буквально выбит из колеи всем этим. Где, черт побери, она может быть? Как насчет этого детектива — вы дозвонились ему?

— Нет еще. Дайте-ка попробую еще раз.

Он вскочил и принес мне сотовый телефон.

Я набрал домашний телефон Майло, начал слушать автоответчик, потом запись прервалась.

— Алло?

— Рик? Это Алекс. Майло дома?

— Привет, Алекс. Он дома, мы только что вошли — * посмотрели какой-то паршивый фильм. Подожди минутку.

Через две секунды послышалось:

— Да?

— Ты готов приступить пораньше?

— К чему?

— К частному расследованию.

— Нельзя с этим подождать до утра?

— Тут кое-что произошло. Я взглянул на Рэмпа. Он пристально смотрел на меня, лицо его казалось измученным. Тщательно подбирая слова, я пересказал Майло все случившееся, в том числе и то, что Макклоски допрашивали в полиции и отпустили и что Мелвин Финдли умер в тюрьме. Затем ожидал, что он как-то прокомментирует эти сведения.

Вместо этого Майло спросил:

— Она взяла с собой что-нибудь из одежды?

— Мелисса сказала, что нет.

— Как Мелисса может быть в этом уверена?

— Она говорит, что знает содержимое платяного шкафа матери и может судить, все ли там на месте.

Рэмп бросил на меня настороженный взгляд.

— Даже малюсенького пеньюарчика?

— Я не думаю, что произошло нечто в этом роде, Майло.

— Почему нет?

Я быстро взглянул на Рэмпа. Он все так же пристально смотрел на меня, позабыв о своем напитке.

— Не подходит к случаю.

— А, понял. Муженек тут поблизости?

— Правильно.

— Ладно, перейдем на другой канал. Что сделали местные копы, помимо патрулирования?

— Насколько я могу судить, больше ничего. Ни на кого не производит большого впечатления уровень их компетентности.

— Гениями их тут не считают, но что им остается делать? Ходить из дома в дом и портить отношения с триллионерами? Дамочка задержалась вне дома — это ведь не конец света. Прошло всего несколько часов. А потом, она на такой машине, что ее наверняка кто-то видел. Они хоть бюллетени-то разослали?

— Начальник полиции сказал, что да.

— Так ты теперь якшаешься и с начальниками полиции?

— Я его здесь застал.

— Личные контакты, — проворчал он. — Ах, эти богачи.

— Что там насчет ФБР?

— Не-а, эти ребята и близко не подойдут, пока нет определенных признаков преступления, причем желательно такого, которое попадет на первые полосы газет. Разве что у твоих состоятельных друзей есть солидные связи в политических кругах.

— Насколько солидными они должны быть?

— Это должен быть кто-то, кто может позвонить в Вашингтон и надавить на директора ФБР. Но даже и в этом случае ей надо будет не объявляться пару дней, чтобы феды[7] — да и кто угодно — отнеслись к делу серьезно. Без чего-нибудь мало-мальски похожего на признак настоящего преступления они в самом лучшем случае пришлют парочку агентов, похожих на киноактеров, которые составят протокол, пройдутся по дому в темных очках, какие носят младшие чины джименов[8], и пошепчут в свои «уоки-токи»[9]. Сколько прошло времени, шесть часов? Я посмотрел на часы.

— Почти семь.

— Это еще не говорит о тяжком уголовном преступлении, Алекс. Что еще ты можешь мне сказать?

— Не очень много. Я только что вернулся от ее лечащих врачей. Там никаких крупных озарений.

— Ну, — сказал он, — ты знаешь этих типов. Они горазды задавать вопросы, а не отвечать на них.

— А у тебя есть вопросы, которые ты хотел бы задать?

— Я мог бы произвести несколько подходящих к случаю телодвижений.

Рэмп пил и смотрел на меня из-за края своего бокала. Я сказал:

— Это может оказаться полезным.

— Наверно, я смог бы подъехать туда где-то через полчаса, но в основном это будет процедура для успокоения нервов. Потому что действия, которые необходимы при настоящем розыске пропавших людей — финансовые расследования, проверка кредитных карточек, — проводятся в часы работы учреждений. Кому-нибудь пришло в голову проверить больницы?

— Полагаю, это сделала полиция. Но если ты считаешь...

— Не велик труд сделать несколько звонков. Собственно говоря, я могу обзвонить много мест прямо отсюда, не тратя полчаса на поездку.

— Мне кажется, было бы неплохо сделать это на глазах у всех.

— Ты так считаешь?

— Да.

— Кое у кого дрожат коленки? Нужно что-то вроде успокоительного?

— Да.

— Подожди-ка. — Он прикрыл трубку рукой. — Ладно, хорошо, доктор Силверман не очень доволен, но решил отнестись к этому по-ангельски. Может, еще уговорю его выбрать мне галстук.

* * *

Мы с Рэмпом ждали, почти не разговаривая. Он пил и все глубже оседал в одно из мягких кресел. Я думал о том, что будет с Мелиссой, если ее мать не вернется в скором времени.

Я хотел было подняться к ней и посмотреть, как она там, но вспомнил слова Рэмпа о том, что она вернулась совершенно разбитая, и решил дать ей отдохнуть. Еще неизвестно, как все обернется, так что пусть поспит, пока есть возможность.

Прошло полчаса, потом еще двадцать минут. Когда прозвучал дверной колокольчик, я опередил Рэмпа и сам открыл дверь. Майло вошел неслышными шагами. Таким хорошо одетым я в жизни его не видел. Темно-синий блейзер, серые брюки, белая рубашка, бордовый галстук, коричневые мокасины. Чисто выбрит и подстрижен — стрижка, как обычно, паршивая, слишком коротко сзади и с боков, бачки подбриты до середины уха. Три месяца не на службе, а принадлежность к правоохранительным органам вое еще бросалась в глаза.

Я представил их друг другу. Наблюдал, как изменилось выражение лица Рэмпа, когда он как следует присмотрелся к Майло. Глаза сузились, усы задергались, словно от укусов блох.

Взгляд стал жестко подозрительным. Так мужественный ковбой с рекламы «Мальборо» смотрел бы на подонков, которые крадут скот. Ему отлично подошел бы ковбойский костюм Гэбни.

Должно быть, Майло тоже это заметил, но никак не отреагировал.

Рэмп еще немного поиспепелял его взглядом, потом сказал:

— Надеюсь, вы сможете помочь.

Новая вспышка подозрения. Прошло порядочно времени с тех пор, как Майло фигурировал на телевидении. Но, возможно, у Рэмпа была хорошая память. У актеров — даже не блещущих умом — это часто встречается. Или же память ему освежила добрая старая гомофобия.

Я сказал:

— Детектив Стерджис служит в полиции Лос-Анджелеса, сейчас он в отпуске. — Я определенно упоминал об этом раньше.

Рэмп продолжал пялиться.

Наконец и Майло решил ответить любезностью на любезность.

Эти двое крепко сцепились взглядами. Они напомнили мне родео и быков в двух соседних загончиках — как они фыркают, роют землю и бодают дощатую перегородку.

Майло отцепился первым.

— На данный момент я располагаю следующей предоставленной мне информацией. — Он почти слово в слово повторил то, что я ему рассказал.

— Это правильно?

— Да, — сказал Рэмп.

Майло крякнул. Вытащив из кармана блейзера блокнот с ручкой, он перелистал несколько страниц, остановился, ткнул толстым пальцем.

— Я удостоверился в том, что полиция Сан-Лабрадора выпустила на нее бюллетень для розыска в масштабах округа. Обычно это бывает пустой тратой времени, но при такой заметной машине, возможно, какой-нибудь толк выйдет. У них машина зарегистрирована как «роллс-ройс» типа седан, выпуска 1954 года, номерной знак «AD RR SD», опознавательный номер «SOG двадцать два». Правильно?

— Правильно.

— Цвет?

— Черный верх, перламутрово-серый низ.

— Лучше «тойоты», — сказал Майло, — больше бросается в глаза. Перед тем как ехать сюда, я обзвонил несколько местных травматологических пунктов. К ним не поступало никого, отвечающего ее описанию.

— Слава Богу, — пробормотал Рэмп. Его лицо блестело от пота.

Майло поднял глаза к потолку, потом опустил их и обвел передние комнаты одним беглым взглядом.

— Красивый дом. Сколько здесь комнат?

Вопрос застал Рэмпа врасплох.

— Я точно не знаю — никогда не считал. Наверно, около тридцати или тридцати пяти.

— Сколькими фактически пользуется ваша жена?

— Пользуется? В основном она пользуется своими личными комнатами. Их три — нет, четыре, если считать ванную Гостиная, спальня плюс боковая комната с книжными полками, письменным столом, кое-каким гимнастическим оборудованием, холодильником.

— Похоже на дом в доме, — сказал Майло — У вас тоже такой?

— У меня просто одна комната, — ответил Рэмп, покраснев. — Соседняя с ее.

Майло что-то записал себе в блокнот.

— Вы не могли бы назвать хоть какую-нибудь причину, почему она решила ехать на лечение одна?

— Я не знаю — это не было предусмотрено. Предполагалось, что с ней поеду я Мы должны были выехать в три Она позвонила мне в четверть третьего — я был у себя в ресторане — и сказала, чтобы я не беспокоился: она поведет машину сама. Я попробовал возразить, но она сказала, что с ней все будет в порядке. Мне не хотелось подрывать ее уверенность в своих силах, поэтому я не стал настаивать.

— Тридцать пять комнат, — повторил Майло, снова что-то записывая — Кроме своих апартаментов, она пользовалась какими-нибудь другими комнатами? Держала в них свои вещи?

— Насколько я знаю, нет. А почему вы спрашиваете?