Запоздавшее возмездие или Русская сага

— Не поеду! — твердо ответил больной. — На ферме отел начался, удои снизились, а я стану валяться в больнице? Приписывай какие-нибудь порошки абы пилюли — буду глотать. А еще лучше баба позовет нашу знахарку, та без ощупываний да постукиваний излечит!

Обиженный подобным отношением к медицинской науке, фельдшер собрал чемоданчик и был таков.

Ни знахарка, ни долгое пребывание в раскаленной баньке, ни припарки, которые жена ежевечерне ставила мужу на икры ног, ничего не помогло. Подниматься с кровати Назар не мог. Страшно матерился, требовал, чтобы ему немедля принесли с фермы сведения об удоях, просил поставить в изголовьи такой же телефонный аппарат, каким обзавелся председатель колхоза. Дескать, коллектив налаженный, им можно руководить из хаты, длклады читать не обязательно в красном уголке.

После долгих переговоров и увещеваний инвалида отправили на пенсию. А она — известно какая, не разгонишься. Правда, изба Сидякиных обезлюдела: старшие дети разъехались в поисках своей судьбы — кто на север, кто на юг, а самый старший забрался аж на Дальний Восток. Остался Прохор и девчонка-пятиклассница.

Беды не ходят поодиночке — всегда цугом. В дополнении к инвалидности Назара забрюхатела его жена. Долго скрывала, стыдливо отворачивалась от вопрошающих взглядов сына. Однажды, Прошка случайно подслушал беседу двух женщин: матери и перезрелой соседки-вдовицы, которая работала на отцовской ферме дояркой. Оказалось, обе собеседницы беременны, причем — с одинаковыми сроками.

Неужто батя расстарался, с осуждением и завистью подумал Сидякин-младший. Ну, и кобелина же, ну и бык-производитель! Может быть, осчастливил еще кого-то из бабьего населения деревни. Разве попросить районного ветеринара, чтобы тот кастрировал слишком уж ретивого мужика?

Отцу он ничего не сказал — не стоит тревожить и без того несчастного инвалида. К ветеринару, конечно, тоже не пошел, но повстречав соседку бесстыдно похлопал ее по выпирающему животу и с издевкой спросил:

— Кого ждать-то мне, тетушка Марфа, братана или сеструху?

Не слушая истерических выкриков оскорбленной женщины, самым мягким из которых — охальник, фулиган, посмеиваясь пошел дальше.

Школу пришлось бросить — о каком учении можно говорить, когда семейный прибыток — одна отцовская пенсия? Нельзя сказать, что школьное начальство было огорчено потерей ученика, наоборот, скромные успехи Прошки изрядно пятнили общую картину успеваемости. Охотно согласились отпустить парня на свободу.

Куда податься? На мэтээфку крутить коровам хвосты? Или — в полеводческую бригаду с утра до вечера потеть на поле? Ни того, ни другого ему не хотелось.

Неожиданно возникшая проблема нашла свое решение, устраивающее и разборчивого парня и его родителей. Прошку пригласили работать секретарем сельсовета. А что — человек грамотный, восемь классов чего-то стоит, вроде, непьющий, работящий! Снова сыграло решающую роль происхождение кандидата в секретари — сын бывшего батрака, потом — скотника и, наконец, бригадира.

Прошка охотно согласился. Правда, платили на новой его должности маловато, но и работа — не бей лежачего. Посиживай в закутке листай бумажки.

Мать всплакнула, отец недовольно заворочался на лежанке. Они видели младшего сына, если не высоким начальником, то, по крайней мере, ветеринаром либо землемером. Выше этого у них не хватало фантазии. Правда, должность секретаря сельсовета тоже высокая, односельчане станут приходить с поклонами — тому справку выдать, тому помочь написать какую-ниудь бумагу.

— Ничто, — сам себя успокаивал недавний заведующий фермой. — Наберется Прошка в секретарстве ума-разума, попрет выше. Небось, в сельхозучилище примут, не заржавеют. А там для пролетария — гладкая дорожка. Коли не споткнется. А споткнется, не погляжу на взрослость — так отполирую задницу, с месяц не сядет и не ляжет.

Угрозы инвалида развеселили секретаря сельсовета, но он спрятал улыбку. Зато у матери мигом высохли слезы.

— Ты скажешь, отец! Рази так можно с ученым человеком?

Узнавший о новой должности дружка, Семка не стал ни насмешничать, ни удивляться. Наоборот, серьезно одобрил выбор. Не место работы красит человека, а, наоборот, настоящий человек красит свою должность. Все будет зависеть от Прошки.

Зато Клавка возрадовалась. Будто ребенок, которому подарили блестящую игрушку, смеялась, оглаживала друга по мускулистой спине, ворожила ему интересное будущее. Вплоть до председателя сельсовета.

Шло время. То — скачками, то медленной пробежкой. Подошли экзамены на аттестат зрелости, после которых Семка уезжал в военную школу, Клавка — в медучилище. Тоска и зависть грызли секретаря сельсовета, по вечерам, забившись, в построенную еще дедом, завозню, он тайком от матери плакал горючими слезами. Да и как ему не плакать, если — неудачник. Когда в деревне появится во всем блеске командирской формы, с планшеткой на боку и в фуражке с красной звездой, Видов — впору вешаться. О будущем Клавки Сидякин не думал: она — девка, завидовать ей — грешно и глупо.

Когда пришла повестка из военкомата, Прохор заколебался. С одной стороны, заманчивая будущность, вдруг удастся выбиться в командиры, получить военное образование. С другой — не хотелось менять образ жизни. Сейчас — уважение односельчан, почти самостоятельность, а что будет в армии?

В конце концов, положился на судьбу — что она наворожит, тому и быть. Молча положил повестку на стол председателя сельсовета. Тот вздернул на буграстый лоб очки в железной оправе, презрительно ухмыльнулся. На следующий день сообщил: секретарь может спокойно работать, военкомат выдал отсрочку от призыва.

Так или иначе, но сомнения Сидякина улеглись и он продолжал корпеть за своим, перегруженным бумагами, рабочим столом.

Мать не могла нарадоваться на сына. Не пьет, не матерится, всегда в работе: то в сльсовете, то — по хозяйству. Одно только мучает женщину. Почему Прошка избегает вечеринок, почему у него, как у любого взрослого парня, нет зазнобы?

— Назар, когда ты в молодости поимел первую бабу?

Сидякин от неожиданного вопроса поперхнулся табаком-горлодером, долго кашлял, отмахиваясь то ли от густого табачного дыма, то ли от дурацких вопросов глупой жены.

— Чегой ты вспомнила? — наконец, выдавил он из себя. — Аль ревновать по старости приспичило?… Дай Бог память, первой я подмял здоровенную батрачку из барского поместья. Пондравилось…

— Сколько годков тады тебе было? — постаралась зачем-то уточнить в"едливая супруга. — Небось, осьмнадцать?

— Шашнадцать, навроде, … К чему ты разговор затеяла?

Женщина присела на лежанку. Склонившись к мужу, горячо зашептала.

— Прошка-то наш — будто монах, прости меня Господи. Девки мимо ходют

— прямь конфетки, што в грудях, што в бедрах — одно волнение. А молодой парень — за осьмнадцать уже, знай читает какие книжки, либо навоз лопатит. Рази это нормально? Уж не приключилась ли с Прошенькой какая болесть?

— Приключилась! — хохотнул Сидякин. — Двумя руками согнуть не может. Вот что, баба, сходи лучше к Феньке, та присоветует. А ежели получит кусок сальца да пяток яиц — исделает. Енто лучше, чем доставать занятого мужика.

Неизвестно, чем был занят Сидякин, но совет подал он хороший. Все в деревне знают, что Фенька — на все руки: самогончиком приторговывает, наговоры совершает, согрешивших баб потрошит, мужикам в такой малости, как женская ласка, не отказывает.

Утром, едва Прохор ушел на работу, мать побежала к Феньке. В узелке, как и советовал муж, — кусок сала, каравай хлеба и пяток куриных яиц. За стоящую услугу — малая плата, но за один разъединственный совет — вполне достаточная.

Фенька еще отсыпалась после нелгкой ночи. На пороге хаты — мужские чоботы, оставленные в спешке очередным «клиентом». Узнав о чем идет речь, Фенька сдержанно похихикала. Надо же, семнадцать лет, самое, можно сказать, время и вдруг — неустойка.

— Знакомо дело. Треба раскупорить парня.

— Как это раскупорить? — насторожилась «заказчица». — Резать, что ли?

Фенька вволю посмеялась, Успокоившись, жестами показала, что она собирается делать с Прохором.

За «раскупорку» мастерица запросила непомерную сумму. Такие деньги у инвалида-пенсионера никогда не водились. После долгих и горячих торгов бабы сговорились на малом — второй кусок сальца и дюжину яиц. А когда по осени забьют боровка, принести окорочек…

В субботу хозяйка жарко натопила баньку. Первой испробовала ее — понравилось. Муж любит пар, да и сын тоже не отказывается. Выскочила на огород простоволосая, разрумянившаяся. Но особо заниматься собой нет времени. Подбросила в печурку несколько чурбачков и побежала в избу. Вдвоем с соседом, дружком обезножившего Сидякина, вынесли инвалида из избы и погрузили в специально приспособленную тележку. Женщина впряглась в небольшие оглобельки, поволокла ее в конец огорода.

Когда муж был раздет догола и усажен на полок, немного передохнула. Потом скинула долгополую рубаху и принялась работать веником. В основном

— по больным ногам. Вдруг березовое изделие оживит их, заставит шевелиться?

Назар блаженно похрюкивал. Игриво ухватил грудь жены, удивился.

— Надо ж, стольких нарожала, а все еще — в силах. Приляг рядком, потолкуем ладком.

В супружеской постели — другое дело, там правит непреодолимое мужское требование. А в баньке — стыдобушка!

Женщина высвободила зажатую в клешне мужа грудь. Миролюбиво пристыдила охальника.

— Охолонь, Назарушка. Или еще одного пацаненка захотелось. Дак уже исделанных поднимать надоть.

То ли Сидякин усовестился, то ли вспомнил о том, что он уже не добытчик — живет семья на скудную пенсию и малое жалованье сына, но приставать к бабе все-таки перестал.

Обмыв мужа, натянув на него чистые исподники и рубаху, хозяйка снова призвала на помощь безотказного соседа. В результате инвалид был перебазирован в избу на свою, осточертевшую, лежанку. Подкинув в банную печурку еще одну порцию дровишек, заботливая мать накормила младенца, переоделась и села на лавчонку возле ворот — ожидать запаздывающего сына.

Наконец, в конце улицы появился Прохор. Рядом с ним семенила бабка Фекла, угодливо заглядывала в лицо секретарю сельсовета, просительно тыкала искривленным пальцем в какую-то бумажку.

Начальство, с гордостью подумала мать. Вот оженить бы парня, поняньчить внучат, порадоваться.

— Прошенька, банька готова, чистое бельишко, полотенце. Попаришься — повечеряем. Отец ждет, не дождется.

— Спасибо, маманя, я мигом…

Прошка забрался в крохотный предбанник, сбросил с себя одежонку и с наслаждением окунулся в банное блаженство. Растирался жесткой мочалкой, охлестывался березовым веником. Время от времени плескал на раскаленные камни кваском.

Когда стукнула дверь в предбаннике, не удивился. Мать что-нибудь позабыла, или поставила на лавку ковш с домашней бражкой.

Но это была не мать. В парную вошла крутобедрая, с пышной грудью и с новым веником в руке голая женщина. Фенька.

— Ложись, младешенек, попарю, — улыбчиво попросила она. — Самому, небось, несподручно.

— Сподручно, тетя Феня, — загораживая низ живота веником, возразил смущенный парень.

— Ничего, — не уступила Фенька, — бабе парить мужика привычно. Кому говорено — ложись!

Она насильно повалила Прошку на живот, принялась крепко мять и щипать его спину, потом по нащипанным местам прошелся веник. Действительно, лучше, когда тебя парят, перестав смущаться, про себя согласился Сидякин. Пришел черед поработать над грудью и животом. Опять-таки насильно Фенька перевернула мальчишку на спину. Дрязняше прошлась жесткой ладонью от груди к стыдному месту.

— Ого-го, — уважительно проговорила она и снова пощекотала низ живота

— А мать сказала — пацан…

Прохор не выдержал — ухватил садистку за полные груди, подмял под себя.

— Ох, мужичок! — вскрикнула баба, почувствовав, как в нее вторгается твердое инородное тело. — Му-жи-чок, — простонала она через несколько минут…

Мальчишка, впервые познавший женщину, был неутомим. Партнерша, позабыв про свой солидный возраст и про десятки мужиков, которые пользовали ее стареющее тело, не возражала, не пыталась выбраться из-под наседающего парня. Только охала и нахваливала его.

Часа через полтора Фенька, пошатываясь, доковыляла до избы Сидякиных. В избу не вошла — покричала в окошко. Хозяйка мигом выскочила на крыльцо.

— Ну, как Прошка?

— Раскупорила. Почуял парень вкус женского мясца, теперича быстрее ожени… Хваткий мужичок, ничего сказать не могу, ажник в пот меня вогнал. Давай плату — поплетусь домой… Устала.

А Прошка без сил лежал в остывающей беньке. Никому теперь он не завидовал — пусть завидуют другие. Обладание женщиной превратило во взрослого мужика. Представил себе удивленную гримасу на лице Семки и покровительственно улыбнулся…

Романов аккуратно сложил письмо, упаковал в потертый конверт. Ухмыльнулся. Седая старина, примитивные нравы. А чему, собственно, удивляться? Разве спившиеся ролители Дашки далеко ушли от тогдашних жителей деревни Степанковки?

Глава 9

В семье Ждановых принято подниматься рано. Глава семьи работал дворником, его жена — уборщицей, и та и другая работа выполнялась, когда жильцы дома и служащие офиса еще спят. Сегодня — воскресение, но сказывается привычка. Ровно в шесть муж и жена уселись за кухонный стол. Дождавшись, когда родители заняли свои места: отец — на табуретке, мать — около плиты, Дашка повелительно убрала, приготовленную для опохмелки, непочатую бутылку водки. Уселась напротив непонимающе моргающих алкашей.

— Ты что раскомандовалась, шалава? — недовольно спросил отец, моргая красными веками. — Бездельничаешь, денег не зарабатываешь и — командуешь. Гляди, возьму ремень — наплачешься. И сосед не поможет.

— С ремнем не получится, батя, раньше надо было учить, — самолюбиво вздернула головку дочь. — Разговор имеется, предки. На трезвую голову.

— О чем базар-то, доченька? — заинтересованно, но без родительской нежности, хриплым голосом осведомилась мать. — Может оставим на вечер?

— Тоже не получится, вечером вы — в лежку… Ухожу я от вас…

— Как это уходишь? Куда? — всполошилась мать.

— Дядя Рома в дочки меня берет.

Степан недоумевающе почесал заросший затылок. Без алкогольной подпитки он начисто лишен способности мыслить, тем более, в таком сложном вопросе, как демарш дочери.

— Это в какие же дочки, да еще при живых родителях? Или дерьмовый сыскарь успел заглянуть тебе под юбку и обрюхатить? Да я его мигом кастрирую, насильника!

— Не надо так грубо, — миролюбиво заскрипела супруга. — Роман Борисович — мужик понимающий, на девчонку не полезет. Вон сколько давалок по улицам прогуливаются, свистни — гурьбой сбегутся… Послушаем, что скажет Дашенька, обмозгуем. Вдруг доченьке будет сподручней жить у соседа? И нам полегче, не придется кормить да одевать…

Последний довод оказался решающим и Степан смолк. Смотрел на Дащку осоловевшими глазами и потихоньку тянулся к стоящей на полу бутылке.

— Говори! — таким же, как у жены, сиплым голосом приказал он. — Выкладывай!

Монолог Дашки — образец для самых хитроумных дипломатов. Она не упрекала родителей в вечном пьянстве, не ссылалась на побои и скандалы. Упор — на бедность, невозможность нормально одеваться и питаться. Дескать, уйдет она — у родителей повысится уровень благосостояния. А Романов — человек обеспеченный, владелец фирмы, денег куры не клюют, он с"умеет создать приемной дочери нормальные условия жизни. И с бывшими родителями рассчитается.

— Значит, купит тебя с потрохами? — уточнил Степан, завладев, наконец, заветной бутылкой. Зубами сдернул «заглушку» и дрожащей рукой заполнил свой стакан. Потом — стакан жены. — И сколько, к примеру, выложит за тебя?

— Не знаю. Поговорю, — коротко и расплывчато пообещала Дашка. Она не собиралась советоваться по этому вопросу с будущим «приемным отцом», твердо знала, что алкаши не получат ни копейки. Сейчас главное заручиться их согласием, избегнуть неизбежного скандала. — Думаю, не поскупится.

Оставив родителей одних — пусть обменяются мнениями, будущая дочь Романова принялась собирать свои вещи. Их оказалось значительно больше, нежели она думала. Старые платья и халатики оставлять жалко, они еще могут пригодиться, дырки на кофточке можно аккуратно заштопать, домашние тапочки подшить. А уж о макияжных приспособениях и говорить нечего. Множество флакончиков и бутылочек, остатки губной помады и кремов, вытертые до донышка коробочки с тенями — все это заполнило старый отцовский портфель. Подумав, девушка прихватила с собой и два комплекта поношенного постельного белья.

Когда она вернулась на кухню, разговор там перешел в ругань и взаимные обвинения. Бутылка наполовину опустела, щеки собутыльников налились болезненным багрянцем.

— Меньше, чем за десять кусков баксов не отдам! — в полный голос орал Степан. — Кормил, поил, наряжал и так просто отдать? Не согласен!

Мать думала более реалистично. В противоположность мужу, она оценивала жизненные блага не в зарубежной валюте — в родных рублях, десять кусков баксов ей ни о чем не говорили.

— Все, предки, я ухожу, — Дашка предусмотрительно оставила вещи в прихожей. — Последнее что скажу — не вздумайте навещать дядю Рому, качать из него деньги или еще чего. Обращусь в милицию, натравлю дворовых пацанов. Так и знайте!

Опьяневшие родители были не в состоянии думать. На столе появилась еще одна бутылка. Степан завел песню о васильках, супруга визгливо вторила ему. О предстоящей разлуке с «ребенком» ни он, ни она уже не думали. Да и какая разница, где будет спать дочка: дома или на противоположной стороне лестничной площадки. Вот ежели бы она умотала за город, можно бы было возникнуть, применить родительские права…

С одного захода перенести «приданое» не получилось — в первую очередь в соседнюю квартиру перкочевал чемодан с «нарядами», потом — тяжелый портфель и узел с бельем. Дашка решила обосноваться в гостиной. Сбросила с дивана стопку газет, уложила узел. Чемодан разгрузила в шкаф, потеснив висящие там мужские костюмы и рубашки. Косметику и духи — в ванную.

Вся процедура переезда на новое место жительства заняла не больше пятнадцати минут. Закончив с освоением нового жизненного пространства, она заглянула в спальню. Так и есть, приемный отец еще спит! Жаль, ей не терпится поглядеть на изумленную его физиономию.

Ладно, пусть отсыпается, с неожиданной нежностью подумала девчонка, проснется — все станет ясным и понятным. Не выгонит. А сейчас нужно позаботиться о завтраке — дядя Рома должен сполна оценить преимущества совместнной жизни с «дочкой».

Как водится, в холодильнике пусто и неуютно. Шматок сала, полпачки сливочного масла, какая-то икра в стекляной банке, пачка молока, пяток яиц

— стандартный набор холостяка. Правда, Дашке не довелось общаться с холостяками, но по рассказам сверстниц и знакомых парней она предполагала именно такой продовольственный расклад. И не только продовольственный! Кухонное застиранное до дыр полотенце, грязная обувь в прихожей, толстый слой пыли на мебели.

Придется капитально засучить рукава. Впрочем, ей не привыкать, мамаша давно забыла, где лежит веник и половая тряпка, как включать газ и варить каши с борщами. Целый час девушка наводила в запущенной квартире сносный порядок. Потом умылась, подкрасилась, поставила на стол масло, нарезала зачерствелый хлеб, взболтала в тарелке яйца с молоком. С удовлетворением оглядела накрытый стол.

Осторожно заглянула в спальню. «Отец» храпел во все завертки, с такой силой, что на окнах от ужаса шевелились давно нестиранные занавески.

— Поднимайся, дядя Рома, завтрак — на столе!

Романов перекатился на своей широченной кровати, открыл глаза. Странно, но не удивился.

— Сейчас встану.

Возвратившись на кухню, девушка еще раз полюбовалась сервировкой, сдвинула в сторону разбросанные письма. Невольно бегло просмотрела одно из них.

«… ты можешь спросить люблю ли я Клавдию. Постараюсь честно ответить: нет, не люблю. Просто завидую Семке. Зависть и сопутствующая ей ненависть — тот же наркотик, взбадривающий организм…»

Не иначе, как у пишущего эти строчки крыша поехала, осуждающе покривилась Дашка. Как это можно не любить женщину, ненавидеть друга и считать эти чувства наркотой? Шизик, настоящий шизик!

— Читать чужие письма нехорошо, — назидательно промолвил Романов, остановившись на пороге. Умытый, свежий, в махровом халате. — В школе этого не проходили?

Он бережно сложил письма. Бегло прочитал страницу, которую читала девушка… Зависть? Интересно. Вдруг именно она перехлестнула десятилетия и получила новое содержание в наше время? Тогда многое становится более или менее ясным. Похищенная жена предпринимателя Валуяна приходится внучкой бывшего военфельдшера батальона. Даже фамилию сохранила.

— Проходили, — с показным послушанием призналась Дашка. — Только никогда не думала, что вы переписываетесь с каким-то шизиком…

— Во-первых, не я, а мой дед переписывался. Во вторых, написавший эти строки вовсе не шизик, хотя явно больной человек… Кстати, хочу спросить: что ты здесь делаешь в такую рань?

— Как это что делаю? — Дашка мастески изобразила крайнюю степень удивления. Расширила и без того большие глаза. вздернула стрельчатые бровки, картинно развела ручками. — Живу. В качестве твоей приемной дочки. Сам же согласился удочерить, а теперь спрашиваешь…

Романов посмотрел на стену над диваном, где еще вчера висело когда-то купленное погибшей женой декоративное блюдо. Теперь там нагло распялилась гитара с тощим бантом, похожим, по мнению Романа, на веревку удавленика. Перевел тоскующий взляд на приоткрытую дверцу шкафа, откуда выглядывает нарядное платье.

Действительно, приглашал, Дашка права. Круглый дурак, запатентованный идиот, наивный чурбак! Разворотливая девчонка уцепилась за неосторожно выданное приглашение и переселилась. Теперь прощай покой и тишина, начнет наигрывать на дурацкой гитаре современный трам-трам-песенки, включит на полную громкость магнитофон.

Единственная надежда — на пропившихся ее предков: потребуют возвратить несвершенолетнюю дуреху. Тогда — никаких проблем, «приемный папаша» с удовольствием выпроводит девицу. Вместе с гитарой и всем гардеробом.

— А как смотрят на твой поступок родители? — с тайной надеждой спросил он. — Возмущаются, небось?

— Эка хватил… папочка! Возмущаются, говоришь? Да они радехоньки! Сейчас опорожняют вторую бутылку. Я им — до фени. Тем более, что ты выплатишь отступное…

— Я? Выплачу? — растерялся Роман. — За что?

— За красивую, лучшую в мире, внимательную заботливую доченьку… Да, чтобы не забыть, завтра, в понедельник в шесть вечера — классное родительское собрание. Училка просила не опаздывать… Учти… папочка!

Новоявленный папаша крепко потер ладонью лоб. Будто втискивал туда дурацкую информацию о родительском собрании. Насмешливое «папочка» он привычно мимо ушей. Только ему и нехватает предстать перед «учителкой», мамашами и папашами других учеников в роли отца ехидной телки! То-то смеху будет — хоть мешками собирай!

— Обязательно забуду.

— Спасибо! — насмешливо расшаркалась «доченька». — Тогда прошу к столу. На завтрак — яишня на сале. Понимаю, для взрослого мужика маловато, поэтому извиняюсь и обещаю исправиться… Когда тебя ожидать на обед?

— А в школу не собираешься?

Девица надула губки, сверкнула лучистыми глазками.

— Ты, папочка, или недоспал, или переспал. В воскресенье школа отжыхает.

Когда Романов, плотно позавтракав, вышел к лифту, дверь к соседям была открыта. В проеме, покачиваясь и глупо улыбаясь, стоял Степан. Он молчал, но в этом молчании таился главный для него вопрос — сколько получит за дочь-красавицу?

Сыщику сейчас не до выяснения отношений — в голове крутится-вертится идея расшифровки заказанного расследования. Кажется, нащупан крайне важный выступ, опираясь на который можно выйти на след похищенной женщины.

Сделал вид — не обратил внимание на ожидающего соседа, обошел его стороной…

Несмотря на воскресение, Дружинин с отрешенным видом сидел за своим столом. Секретарши, естественно, не было, кофе сварить некому, приходилось взбадривать ослабевший организм купленными по дороге банками пива. Прихлебывал любимый напиток и думал. Вообще-то, думать особенно не о чем, ситуация сложилась настолько идиотская, что ни одна более или менее приемлемая мысль не лезла в голову.

На появление Романова Петька не отреагировал — равнодушно кивнул. Дескать, доброе утро, компаньон, как спалось, что снилось? Ему страшно не хотелось признаваться в бессилии, не любил он чувствовать себя побежденным. Одновременно, не терпелось выложить главе фирмы раздобытую удивительную информацию. Естественно, разукрасить ее своими подвигами и умением.

— Плохие новости? — спросил глава сыскной фирмы, отлично изучивший повадки компаньона. — Что удалось узнать?

Ответить Дружинин не успел — заработал телефонный аппарат. Странный все-таки прибор: то умиротворенно мяукает, то панически кричит. Будто его потрошат. На этот раз — орет благим матом. Все же придется вызывать мастера.

— Вас слушают?

В трубке голос Ванваныча. Изученный и неприятный. Но на этот раз он льется сладкой водичкой. Значит, нужно ожидать очередной пакости. Романову гораздо приятно слушать раздраженный мат и криминальные угрозы. Во всяком случае, тогда лисья физиономия старого бандюги поддается расшифровке.

— Извините за звонок во внеурочное время, — изысканно прошепелявил представитель заказчика. — Попытался поймать вас дома — ответил приятный девичий голос. Наверно, та самая телка, которую вы тогда «воспитывали»?

— Возможно, — максимально сухо согласился Романов. Прозрачный намек на особые его отношения с соседкой не пришлись по вкусу. — Дочка, уточнил он, предваряя дальнейшее развитие грязной темы и повторил. —

Слушаю вас?

Легкое покашливание прокомментировало упоминание о несуществующей дочери. Сладкая водичка преобразована в горький напиток.

— Вам было дано три дня, прошло больше недели. Удалось узнать где спрятана Видова или нам придется принимать свои меры? Лично я уверен в том, что жена видного предпринимателя исчезла не без вашего участия.

Страшно захотелось выматериться, послать настырного мудреца-хитреца вкупе с его боссом и шестерками через Южный полюс на Северный. Но накалять и без того непростые отношения не хочется, значительно лучше на хитрость ответить хитростью.

— Разрабатываем две версии, — понизив голос проинформировал сыщик. — Сейчас изучаем первую. Имеются обнадеживающие предпосылки. Возможно, в ближайшее время вам придется раскошелиться.

Очередное насмешливое покряхтывание.

— Деньги — не проблема. Если не секрет, что за версии и, главное, на сколько дней или недель растянется ваше «ближайшее время»?

Романов медленно и глубокомысленно принялся излагать фантастические планы поиска Видовой. Разве только не упомянул летающих тарелок и киллеров из соседней галактики. Внимательно слушающий Дружинин задыхался от сдерживаемого смеха и выразительно показывал большой палец.

— Ищем подходы к преступникам. Наметились определенные способы. Короче, отрабатываем намеченные варианты…

— Версии и варианты — ваши проблемы. А вот сроки… Говорите две недели? Много, конечно, но ничего не поделаешь — потерпим. Только ни днем больше. Не хочу угрожать, но поверьте — с нами шутить опасно… Передайте привет своей… дочери!

Ироническое покашливание завершилось короткими гудками отбоя.

Положив трубку, сыщик вытер со лба выступивший пот. Поймал брошенную другом пивную банку, с хрустом вскрыл ее и припал пересохшими губами. Нелегко дается общение с явным бандитом, значительно легче беседовать с той же Дашкой или даже с ее проспиртованным папашей.

— Ну, ладно, свое я отработал. Твоя очередь. Итак, что за новости, откуда взялся трагический вид? Слушаю.

Делает вид — увлечен пивом, но Петька знает, что босс не упускает ни одного слова, ни одного жеста. Поэтому старается говорить максимально подробно.

Известие о пустующей квартире, снятой за немалые деньги, не удивило Романова. Он благожелательно кивнул, будто одобрил очередной ход противника. Приятно все же иметь дело с профессионалами, значительно трудней — с любителями, Ибо любители — непредсказуемы.

— Ты ведешь себя так, словно заранее знаешь то, что я выбил с таким трудом, — обиделся компаньон.

— Знать не знаю, но догадываюсь… Только без обид и младенческих всхлипываний, ладно?… Надеюсь, в Гольяново ты не «намусорил»?

Петька вскочил со стула, снова простер руки к потолку. Его не просто обидело — больно пронзило обвинение босса.

— Ты что, потомок, за дурака меня держишь? Заруби на благородном носу, что теперь я лучший друг-приятель Картоков. Жаль, ты не видел, как они угощали меня, как приглашали приходить еще! Если понадобится…

— Пока не понадобится! — Романов резко оборвал Петькин монолог. — Не вздумай появляться в районе Гольяново, увидит Ян Янович «электрика» — сразу сообразит что к чему. А я подозреваю, что этот полуприбалт нам еще понадобится.

— Слушаюсь и повинуюсь, — прорычал Дружинин, снова присаживаясь к столу. — Чем прикажете заниматься, ваше императорское величество?

Обижается? Черт с ним, пусть злится, сейчас драчки между компаньонами

— не самое главное. Разделаться с чертовым заказом, отыскать похищенную женщину, представить ее настырному бизнесмену и заняться другими, менее доходными, но зато более безопасными, делами.

— Вот это другой разговор! — миролюбиво улыбнулся глава фирмы и покровительственно похлопал по плечу компаньона. — Дело в том что тебе придется поработать у Сидякина… телохранителем.

— Кем, кем?

Романов, не торопясь, со вкусом, посвятал компаньона в задуманную операцию. Заинтересовать Петьку, сделать так, чтобы он преодолел свойственное ему самолюбие — залог успешного знакомства с бывшим старшиной. Ибо без налаженной охраны Сидякин-младший с места не сдвинется, слова не скажет.

Если расследуемое преступление как-то связано с событиями полувековой давности, то кончик ниточки к похищенной женщине находится в руках деда уважаемого Ефима Марковича. Следовательно, без плотного контакта с ним не обойтись.