Заколдованная рубашка

      Но они не вернулись. Александр Есипов и два его товарища были заперты в палермской тюрьме и ждали казни, а Мечников, тяжело раненный, лежал без сознания у построенных им укреплений. Ему предстояло всю жизнь носить след этого ранения, полученного в сражении за далекую страну.
      Между тем приближался штурм Палермо.
      Ланди обещал Франциску II в ближайшие дни покончить с "бандитами" Гарибальди, а самого их предводителя захватить в плен. Навстречу приближающимся к Палермо гарибальдийцам бурбонцы двинули крупные силы. Сицилийским партизанам удалось сообщить Гарибальди, что против него идет десятитысячная армия, да и в городе осталось тоже тысяч пятнадцать солдат и офицеров.
      Двадцать четвертого мая бурбонцы вышли на дорогу близ Парко. Это было именно то, чего хотел Гарибальди. Его план был таков: отвлечь от города главные силы неприятеля, притворным отступлением одной части своего войска отвести бурбонцев подальше от Палермо, а самому с другой частью штурмовать столицу Сицилии, где ему помогут партизаны.
      План этот блестяще удался. Первое столкновение войск Гарибальди с бурбонцами произошло возле Парко. Это был жестокий многочасовой бой в горах, продолжавшийся от зари до ночи. Положение гарибальдийцев казалось безнадежным - против них было десять тысяч хорошо вооруженного и обученного войска.
      Под натиском этого войска гарибальдийцы оставили Парко. Отступление не смутило Гарибальди - оно входило в его план. Вот что он писал: "Немедленно отправив пушки и обоз по главной дороге, я с ротой Каироли и отрядом партизан вышел навстречу второй неприятельской колонне, пытавшейся перерезать мне путь. Наш маневр оказался на редкость удачным - короткой перестрелкой я остановил неприятеля".
      Бойцы Гарибальди изнемогали от усталости, а еще больше от того, что видели свое поражение. Но их вождь сохранял полное спокойствие. Лишь бы дождаться темноты! Лишь бы генерал Боско уверился в своей победе и прекратил с наступлением ночи бой!
      Гарибальди угадал: Боско, солдаты которого тоже бились из последних сил, увидел, что темнеет, и приказал прекратить военные действия до следующего утра.
      Только это и надо было Гарибальди.
      В продолжение всей ночи гарибальдийцы быстро и неслышно уходили. У Пиано-де-Гречи Гарибальди дал им несколько часов отдыха, а потом продолжал отступление. Когда его волонтеры дошли до места, где корлеонская дорога раздваивается, Гарибальди вызвал к себе полковника Орсини и, дав ему роту стрелков, обоз и четыре пушки, приказал продолжать отступление до Корлеоне, а если понадобится, то и дальше, чтобы отвлечь на себя главные силы врага.
      Сам же Гарибальди с большей частью своих бойцов двинулся влево от дороги по направлению к небольшому красивому городку Маринео, лежащему за цепью гор. Возле этого городка, в лесу, Гарибальди снова устроил привал для своих смертельно усталых людей. Лючия, лежавшая под раскидистым деревом, не могла заснуть от раскатов канонады. Точно гроза гуляла в горах. Это бурбонцы громили "остатки банд пирата Гарибальди", как писали в своих донесениях генералы Франциска II. Они не догадывались, что Гарибальди уже находится по другую сторону горной цепи и подходит к Палермо. Одна колонна бурбонцев наступала на Калатафими, другая преследовала полковника Орсини, который делал вид, что бежит в величайшей панике. Партизаны, переодевшиеся крестьянами и крестьянками, то и дело доносили королевским офицерам, что дорога на Корлеоне завалена брошенными повозками, оружием, лафетами, что гарибальдийцы бегут. Боско сообщил в Палермо: "Гарибальди бежит. Скрывается в горах. Скоро он будет в наших руках".
      А Гарибальди, одурачив таким образом противника, уже был у самого Палермо, в монастыре Джибильроссе, куда собрались главные силы сицилийских партизан.
      Здесь, у монастыря, Гарибальди сделал смотр своему отряду. Он сказал людям:
      - Завтра я буду в Палермо, или меня не будет в живых.
      От его основной "тысячи" теперь оставалось совсем немного. Многие были убиты и ранены, другие отступали вместе с Орсини по корлеонской дороге. Гарибальди понимал, что при такой малочисленности войска он сможет победить только неожиданным нападением.
      Двадцать шестого мая, в сумерках, гарибальдийцы небольшими группами начали спускаться к городу с восточной стороны. Было известно, что у Адмиралтейского моста через реку Оретус дежурят большие сторожевые отряды. Однако разведчики, которые бесшумно подползли к солдатам, донесли, что почти все солдаты дремлют и никто не ожидает нападения. Гарибальди уже начал надеяться на легкую победу, но подвели сицилийские пиччиотти, то есть еще необстрелянные и недисциплинированные группы, влившиеся в гарибальдийские отряды. Едва завидев вдали Палермо, они пришли в неистовый восторг, начали стрелять и оглушительно кричать:
      - Viva l'Italia! Viva Garibaldi!
      Стража проснулась, подняла тревогу. Бурбонцы приняли партизан в штыки, и те на первых порах растерялись. Но тут старые бойцы Гарибальди подоспели им на помощь. Адмиралтейский мост был взят.
      Однако это не была еще окончательная победа. "Ключом города" считались ворота Термини.
      Близ ворот снова завязался жестокий бой. У бурбонцев были свежие силы, они не совершали тяжких переходов по горам, они не существовали впроголодь и не воевали почти голыми руками, как гарибальдийцы. И все-таки "заколдованные рубашки" побеждали - у них было то, чего не было у королевских солдат: вера в свое дело, надежда спасти Италию и добиться свободы. Адвокат Мерлино, послушный письму Гарибальди, собрал патриотов и при первых же выстрелах ударил в набат. Повстанцы высыпали на улицы и начали спешно строить баррикады и оцеплять самые опорные здания города. Многие солдаты короля оказались осажденными в своих казармах. Кроме того, повстанцы заняли арсенал. А в это время бойцы Гарибальди во главе со своим вождем штурмовали ворота Термини.
      В шесть часов утра "тысяча" с победным кличем ворвалась в ворота. На главной улице города палермцы вывешивали красно-бело-зеленые флаги, валили фонари и сторожевые будки, тащили матрацы, кровати и возводили всюду баррикады. Уже пели на улицах гарибальдийский гимн:
      Долой, уходи из Италии нашей,
      Ступай, чужестранец, откуда пришел!
      Гарибальди со своими бойцами завладел дворцом архиепископа, потом зданием суда. Здесь он решил сделать свой штаб, и Лючия со своими бумагами тотчас же расположилась в одной из комнат.
      Все были в азарте от своего успеха, все бурно радовались победе, а девушка хоть и принимала участие в этом общем ликовании, но на сердце у нее было тяжело. Вот они в Палермо, они победители, а того, о ком она все время думала, нет. По ее просьбе, Агюйяр узнавал, не появились ли Монти и Пучеглаз, нет ли хотя бы каких-нибудь слухов о них. Но никто их не видел и ничего о них не слышал.
      Лючия сидела понурившись, грызя карандаш и глядя в окно, под которым уже развевался бело-зелено-красный флаг, когда в комнату вошел Гарибальди. Его длинные волосы разметались по плечам, глаза искрились, в руке он держал револьвер.
      - Пиши, - сказал он Лючии. - Я продиктую тебе то, что я хочу сказать сицилийцам.
      Лючия взяла карандаш и приготовилась писать, но глаз не могла оторвать от Гарибальди, так хорош он был в эту минуту.
      - "Сицилийцы, - начал Гарибальди, - диктатор, генерал Гарибальди, именем его величества Виктора-Эммануила, короля Италии, вступил сегодня утром, двадцать седьмого мая, в Палермо и занял весь город. Все коммуны острова призываются к оружию и должны поспешить в столицу, чтобы упрочить нашу победу. Дано в Палермо, 27 мая 1860 года".
      Лючия опустила карандаш.
      - А вы окончательно уверены в победе? - посмела она спросить. - Ведь у бурбонцев арсенал, девять фрегатов, артиллерия. Сам Ланца еще здесь, он еще сидит в королевском дворце.
      - Ланца недолго там просидит, - сказал Гарибальди. - Народ выкинет его оттуда.
      Гарибальди оказался прав: королевский командующий генерал Ланца, у которого были корабли, арсенал, артиллерия, солдаты, так растерялся из-за неожиданного поражения, что даже и не думал выбивать гарибальдийцев из Палермо. Он засел во дворце и оттуда пытался связаться с Неаполем, где находился Франциск Бурбон: Ланца непременно хотел получить от короля инструкции, что ему делать дальше.
      В самом городе отдельные кучки бурбонских солдат еще схватывались с гарибальдийцами, но главные районы и здания были уже в руках волонтеров.
      Выстрелы мешались с песнями, смех - с криками боли и страха. Все было так же, как во всех освобожденных от тирании городах. Вдруг кто-то крикнул, что в форту Кастелламаре заперты лучшие люди Сицилии, что там уже давно томятся патриоты, которых арестовали Сальцано и Манискалько.
      - В форт! Освободим патриотов! - загорелись гарибальдийцы.
      Несколько человек сразу устремились к форту. По дороге к ним присоединялись еще и еще люди - всем хотелось принять участие в благородном деле. У форта Кастелламаре собралась огромная толпа.
      - Свободу патриотам! Долой замки и решетки! Долой навсегда Бурбонов! - кричали осаждающие.
      Перепуганный гарнизон отступил. Гарибальдийцы и их добровольные помощники принялись таранить какой-то железной кувалдой ворота форта, сбивать ружейными прикладами замки. Но ворота были крепостные - железные, непробойные, в железных же шипах. По ним били, а они отзывались только глухим звоном и никак не поддавались. Чем труднее было их пробить или сорвать с петель, тем все больше входил в азарт собравшийся народ.
      - Потерпите, братья! Скоро вы будете на свободе, друзья! Мы пришли вас освободить! Свобода! Свобода! - кричали из толпы, как будто узники сквозь стены могли услышать эти ободряющие, дружеские голоса.
      Вдруг послышались выстрелы, и два или три человека, возившиеся с замками, упали. Из-за угла форта появились бурбонские солдаты, которых вел статный офицер с красивым и характерным лицом. В левой руке офицер держал револьвер и беспрерывно стрелял в толпу у тюрьмы, выбирая гарибальдийцев, заметных по своим красным рубашкам.
      - Вперед! Разогнать этот сброд! - скомандовал он.
      Солдаты бросились на атакующих. Завязался бой. Кое-кто из жителей, не выдержав схватки, побежал. Между тем одному из гарибальдийцев удалось пробить замок на воротах, и они вдруг распахнулись. Атакующие и бурбонцы хлынули во двор форта. Одни старались пробиться внутрь здания, к камерам, чтобы выпустить заключенных, другие - помешать в этом деле. Бурбонский офицер продолжал стрелять, по-прежнему выбирая свои жертвы среди красных рубашек.
      Но вот атакующие пробились внутрь казематов. Схватка докатилась до узких каменных коридоров. Теперь бились у самых дверей камер, у каждого замка. Весь форт уже знал, что пришли освободители и теперь сражаются с бурбонцами за свободу узников. Из-за дверей казематов неслись подбадривающие гарибальдийцев крики:
      - Бей бурбонцев! Долой тиранов!
      - Скорее сбейте замки, мы будем сражаться вместе с вами!
      - Долой Франциска!
      - Да здравствует Гарибальди, наш освободитель!
      В то время, как в Кастелламаре шел бой, на другом конце Палермо, в здание суда, где обосновался штаб Гарибальди, вбежал задыхающийся, растрепанный мальчуган с лохматой собакой на ремне.
      - Генерал Галубардо здесь? - еле дыша от быстрого бега, обратился он к часовому.
      Тот подозрительно на него покосился:
      - А тебе он зачем?
      - Нужен, - кратко отвечал мальчуган. - Ну, так здесь он? Да говори скорей, а то время идет!
      - А тебе что, очень некогда, полента подгорит? - насмешливо справился часовой.
      - О, мул несчастный! - с сердцем выговорил мальчуган и вдруг молнией, как ящерица, проскользнул у часового под рукой и кинулся вместе со своей собакой к лестнице.
      - Стой! Стрелять буду! - завопил часовой.
      - Стреляй! - сердито отозвался мальчишка. - Стреляй, Марио, если ты так глуп, что не узнаешь своих! - И с этими словами мальчишка и собака исчезли за поворотом лестницы.
      Часовой Марио растерянно глядел наверх.
      - Гм, видать, парень правду сказал... Кажется, и впрямь я видел его где-то. Никак, у Вито, а может, и в Парко. И собаку его видел, клянусь святым Джузеппе! Но куда это его несет? И зачем ему так срочно понадобился генерал?
      А мальчишка уже бежал по верхней галерее суда, понукая собаку:
      - Ищи, Ирсуто, ищи, миленький! Генерала ищи, понимаешь? Генерала Галубардо. Скорее, скорее, Ирсуто!
      Ирсуто, словно понимая волнение хозяина, яростно тянул его в глубь коридора. Но вот пес остановился у закрытой двери, оглянулся на Луку и засопел.
      - Здесь? Галубардо здесь? - Лука перевел дыхание и осторожно постучал.
      - Войдите! - отозвался женский голос.
      - Ох, Ирсуто, ты ошибся! - с упреком сказал Лука, но все-таки толкнул дверь. Ирсуто бросился в комнату, увлекая за собой мальчика.
      Одним прыжком Лохматый перемахнул комнату и облапил юношу, сидевшего у стола спиной к двери. От неожиданности тот выронил бутылку чернил, которую держал в руках, и грязно-белая шерсть Ирсуто вмиг окрасилась в великолепный черный цвет. Однако ни Ирсуто, ни юношу это не остановило, и на глазах пораженного Луки они продолжали жарко обниматься.
      - Ирсуто, собачка, как я рада! Лука, как хорошо, что ты здесь! А я уже так тревожилась! - лепетал юноша, уже вымазанный с ног до головы чернилами не меньше, чем Лохматый.
      - Ох, да это ты, Лючия! - наконец-то узнал Лука и схватил ее за руку. - Где Галубардо? Он мне очень нужен! И чем скорее, тем лучше!
      - Уехал с офицерами в порт, - отвечала Лючия и тотчас же затормошила мальчика: - Где ты пропадал? Не знаешь ли чего о синьоре Алессандро? Я прямо извелась - ведь ни о нем, ни о Пучеглазе с Монти до сих пор нет никаких известий. А где твой синьор Леоне? - спросила она наконец.
      У мальчика сразу задрожали губы, и Лючия испугалась.
      - Что, погиб? Говори, говори скорей!
      - Жив, но сильно ранен, - торопливо отвечал Лука. - Я тебе после все расскажу, а сейчас мне надо бежать. Если нет Галубардо, я сам как-нибудь постараюсь пробраться в форт.
      - В форт? Но зачем тебе в Кастелламаре? - удивилась девушка.
      - Да там же все наши сидят... Я видел через решетку их всех. А еще раньше их увидел Ирсуто, - все такой же скороговоркой объяснял Лука.
      - Наши? Их увидел Ирсуто? Да какие же наши? Волонтеры? - все еще не понимала Лючия.
      Лука потерял терпение.
      - О мадонна, какие бестолковые эти женщины! Ну, я тебе все после расскажу. А сейчас побегу... Ведь синьор Алессандро и Лоренцо видели меня тоже и, наверное, ждут, что я приведу помощь...
      Мальчик побежал к двери, и за ним следовал выпачканный в чернилах Ирсуто. Только тут Лючия вышла из своего оцепенения и кинулась к Луке:
      - Постой! Я иду с тобой! Я только сейчас поняла - синьор Алессандро и двое остальных здесь, в форту... - Она отбросила пачку каких-то бумаг и схватила широкий сицилийский нож. - Как ужасно, что нет генерала! А ты вправду их видел? - допрашивала она мальчика. - Может, их уже казнили?
      Вместо ответа мальчик поцеловал скрещенные пальцы обеих рук, и Лючия немного успокоилась.
      Они выбежали на улицу, Ирсуто - за ними. Откуда-то еще доносилась ружейная пальба, но улицы были уже запружены ликующими людьми. Проходивших гарибальдийцев окружали, обнимали, кричали им слова благодарности и привета:
      - Да здравствует единая Италия! Да здравствует наш герой Гарибальди!
      Мальчик и девушка еле пробирались сквозь праздничную толпу.
      По дороге Лука успел рассказать Лючии, что Мечников был сильно ранен разорвавшимся снарядом и долго пролежал без сознания на земле, пока его не нашел он, Лука. Его перенесли в абруццкую хижину. Лука думал, что его офицер не проживет и ночи. Однако, к великой радости пастушонка, Мечников очнулся, попросил, чтоб его перенесли в госпиталь, и приказал Луке непременно найти Александра или Пучеглаза и сообщить им, что он ранен. Лука не хотел уходить, он все еще не был уверен, выживет ли его уффициале, но Мечников решительно прогнал его от себя.
      - Я и пошел и добрался до Палермо, когда наши уже были в городе. Ирсуто, конечно, тоже со мной. Вот мы идем с ним по окраине и проходим мимо какого-то не то замка, не то монастыря. Стены толстые, высоченные. И вдруг мой Ирсуто как завизжит! Как затанцует! - с увлечением рассказывал Лука. - Ну, я, конечно, удивился: кого это так приветствует мой песик? Оглядываюсь во все стороны, слышу - кто-то тихонько подсвистывает. Задрал голову, а в стене, над самой моей головой, - оконце за решеткой. И оттуда, кто бы ты думала, глядит? Оттуда глядят на меня и на Ирсуто и машут мне и улыбаются наши - Пучеглаз и Монти. А рядом еще такое же оконце, и там виднеется голова синьора Алессандро. Он-то меня не видел, зато Пучеглаз тотчас заметил и принялся свистеть Ирсуто.
      Лючия с замиранием сердца слушала этот рассказ. Значит, Алессандро здесь, близко. Значит, может, еще сегодня она его увидит...
      44. КЛИНОК ВРАГА
      Раздался страшный грохот, и снаряд ударил в стену дома в нескольких шагах от Лючии и Луки. Стена рухнула, точно дом был картонный. Тучи известки поднялись к небу и мельчайшим едким туманом окутали улицу. Послышались отчаянные вопли: "Стелла! Стелла!" Толпа мгновенно собралась возле какого-то сарая и с ужасом смотрела на разрушения.
      - Убийцы! Убийцы! - вопил женский голос.
      Снова грохот - и новый снаряд разорвался где-то на соседней улице. Это по приказу Ланца корабли бурбонцев бомбардировали город, перешедший в руки "пирата" Гарибальди. Ланца велел не щадить мирных жителей. За один день его корабли обрушили на Палермо две тысячи бомб, три тысячи ядер и зажигательных ракет.
      Крепко взявшись за руки, мальчик и девушка бежали по городу, и рядом с ними бежал, прижав уши, Ирсуто. Собака понимала, что происходит что-то страшное, и, наверное, боялась и выстрелов и пожаров, но она видела, что ее хозяин продолжает бежать вперед, и ни на шаг от него не отставала. То и дело им приходилось искать обходных путей, потому что дорогу завалили камни или вдруг перед ними вставал горящий дом. Лука не смотрел на девушку, но чувствовал, как леденеет ее рука. Несколько раз он пробовал ее отговорить:
      - Послушай, вернись... Ведь опасно. Не ходи со мной. Вдруг еще тебя убьют...
      В ответ Лючия только качала головой.
      Одна улица, другая, третья... Бомбы визжат, тявкают, воют, ревут басом... Известковая пыль забирается в ноздри, в легкие, трудно дышать. Вопли задавленных и раненых раздирают сердце. Вперед, вперед, не думать, не оглядываться!..
      Вот наконец показались темные, покрытые зеленоватым налетом сырости стены форта Кастелламаре. Здесь нет таких разрушений, такого оглушительного грохота; видно, сюда корабли не целят, не направляют свой огонь. Но и здесь, где-то в самом форте, раздается ружейная пальба. Лука и Лючия огибают стены, бегом приближаются к воротам и видят, что ворота эти распахнуты настежь. Открыты и внутренние двери, во дворе.
      - Что это? Почему все открыто? - бормочет сквозь зубы Лука.
      Смутная тревога охватывает мальчика. Настежь открытый форт - в этом есть что-то странное! Ловушка? Ведь два часа назад он проходил здесь с Ирсуто и ворота были наглухо закрыты. Что же случилось?!
      - Ступай за мной! - бросает он Лючии и устремляется с неизменным Ирсуто во двор.
      Во дворе настоящее поле боя: повсюду лежат раненые и убитые. Лука видит красные рубашки гарибальдийцев и сине-красные мундиры королевских солдат. А там, впереди, что-то происходит. Все громче выстрелы, и можно различить уже крики, доносящиеся из глубины тюрьмы.
      - Скорее! Скорее! - торопит Лука девушку и крепче сжимает ее руку.
      Сейчас Лука отвечает за безопасность Лючии, он ее защитник и единственная опора. И от этой мысли он сразу чувствует себя сильнее и взрослее, он ничего не боится и смело вбегает в двери форта.
      Форт ходит ходуном. Под сводчатым коридором, десятикратно усиленные эхом, грохочут выстрелы. Бухают, как снаряды, железные двери, в которые бьют чем-то тяжелым. Кричат и стучат кулаками и ногами узники. Кричат те, кто пришел их освобождать, и те, кто хочет помешать освобождению. Возле каждой камеры водоворот, в котором мелькают красные рубахи и синие мундиры, озверелые лица, приклады, кулаки, ножи.
      Гарибальдийцам и их помощникам уже удалось взломать несколько дверей, и узники, которые еще были в силах драться, сразу влились в этот водоворот и завертелись в нем. При виде запруженного дерущимися людьми здания Лука и Лючия застыли было на пороге, но тотчас же к ним подлетел здоровенный бурбонский солдат и ткнул Лючию прикладом к грудь.
      - Вот тебе, гарибальдийский щенок! Получай!
      Лючия упала. Лука завизжал, выхватил свою саблю и бросился на бурбонца. За ним прыгнул и повис на враге хозяина Ирсуто. Нападение мальчика и собаки было так стремительно, что бурбонец не успел опомниться, как уже был весь искусан, исполосован саблей и позорно отступил, прикрываясь руками и вопя во все горло. Лука помог Лючии подняться.
      - Больно он тебя? Стоять можешь?
      Лючия не отвечала. Как во сне смотрела она на кипящую и бьющуюся толпу и видела, как в ней то появляется, то исчезает единственное на свете, самое дорогое лицо. Лука, удивленный ее молчанием, уставился туда же и вдруг вскрикнул не своим голосом:
      - Наши! Синьор Алессандро! И Пучеглаз! И Монти! Свободны! Свободны!
      Видно было, что Александр и двое его друзей пробиваются к дверям. Но все трое были безоружны, и водоворот всасывал их в себя и отбрасывал то к одному, то к другому краю коридора. Впрочем, Пучеглаз и голыми руками ухитрялся раздавать такие удары, что вокруг него то и дело валились сине-красные мундиры. Монти и Александр не отставали от него. У Монти был рассечен лоб и лицо залито кровью. Лука крикнул:
      - Синьор Алессандро! Синьор Лоренцо! Сюда! Сюда, мы здесь!
      Внезапно зарычал Ирсуто. Он рычал свирепо, он весь дрожал, и шерсть на нем встопорщилась. Весь вид собаки показывал, что она вот-вот кинется на давнего врага. Лука хотел оттащить Ирсуто и вдруг увидел в гуще сражающихся широкие брови и хищный горбатый нос. В давке трудно было стрелять, и Датто орудовал теперь коротким широким ножом. Нож то погружался в самую гущу человеческих тел, то выпрыгивал из нее, точно ядовитая серебристая рыба, и каждый раз в толпе кто-нибудь падал и уж не подымался.
      - Левша! - закричал вне себя Лука. - Вон он, здесь!
      Датто оглянулся, увидел мальчика и рядом с ним Лючию. Мгновенная судорога пробежала по его лицу. Он ринулся к ним, отбрасывая, валя всех на своем пути.
      - А, теперь уж ты не уйдешь от меня, изменница!
      - Алессандро, Алессандро, помогите! - в ужасе позвала Лючия.
      Она все еще не верила себе, не верила, что ее любимый здесь, и все-таки инстинктивно звала именно его на помощь. Александр услышал. Он боролся с усатым бурбонским солдатом, стараясь вырвать у того ружье. Солдат бил и бил его прикладом и все норовил повернуть ружье так, чтобы можно было выстрелить. Услышав голос Лючии, Александр сделал неимоверное усилие, отшвырнул от себя солдата и бросился к девушке. Она припала к нему:
      - Дорогой!..
      - Э, нет, ты ее не получишь! - сказал над самым ухом Александра сдавленный голос.
      В воздухе сверкнула ядовитая серебристая рыба. Клинок вошел между тонкими юношескими ребрами. Вошел глубоко и точно, Александр медленно падал.
      Датто не смог вытащить свой нож: в руку ему впились клыки Ирсуто и ревущий, обезумевший от горя мальчик подкатился ему под ноги и стиснул их железным кольцом.
      - Берите его! Держите его! - прохрипел Лука Пучеглазу и подбежавшим к нему гарибальдийцам.
      45. ВИДЕНИЯ
      Балконная дверь была приоткрыта. Перепутанные ветви роз, обвивавшие дом, заглядывали в комнату. Бархатным басом пел и жадно рылся в розовых лепестках толстый шмель. В белую стену дома напротив всей силой било солнце, и стена, если на нее взглянуть, ослепляла: хотелось смежить веки и посидеть в блаженной прохладной полутьме.
      Там, за стенкой, кто-то уже несколько часов старательно и нудно играл одни и те же гаммы на рояле, и все это вместе - бархатистое, на одной ноте гудение шмеля, неподвижное пламя солнца на стене и низкие, монотонные звуки гаммы - сливалось в томительное ощущение зноя.
      Лючия хотела было послать Луку, Пучеглаза или Монти к соседям, попросить, чтоб перестали играть - в доме умирающий, - но все трое еще на рассвете ушли в город, в здание штаба, где должен был происходить суд над бывшим капитаном гарибальдийского войска Энрико Датто. Председательствовал на суде сам генерал Гарибальди, в своей неизменной круглой шапочке и полосатом плаще. Его помощником был Сиртори, как всегда немногословный и суховатый.
      Трех друзей вызвали на суд в качестве свидетелей. Свидетелем был Монти, который рассказал, как Датто предал Пелуццо, как он был у коменданта тюрьмы Сан-Микеле и о чем с ним говорил. Свидетелем был Пучеглаз: он рассказал Гарибальди и всем остальным членам суда, как вел себя Датто на телеграфе в Марсале и как хотел увести с собой пленного бурбонского "языка". И свидетелем был мальчик Лука Скабиони, впервые обнаруживший предателя на корабле, когда он сигналил в тумане, чтоб корабли гарибальдийцев столкнулись и пошли ко дну. И еще Лука рассказал о пещере Францисканца и о том, как он проследил Датто и бурбонского офицера до самой пещеры, и о документах, обнаруженных в часовне.
      И тогда Датто, или, вернее, Орланди Скиаффи, уличенный шпион и предатель, обмотанный бинтами, потому что рана его еще не зажила, поднялся с перекошенным ненавистью лицом и закричал трясущимися губами:
      - Постыдились бы, проклятые пираты! Выставляете свидетелем мальчишку! Придаете значение его гнусной брехне! Видно, плохи ваши дела, синьор разбойничий генерал, если уж вы стали опираться на таких сопляков! - кинул он Гарибальди.
      Лука, который до этой минуты держался тихо возле своих старших товарищей и только отвечал на вопросы, не вытерпел. Он взвизгнул не своим голосом и, если бы Пучеглаз не удержал его, бросился бы на Датто.
      - Пустите меня! Пустите меня! Я его заставлю замолчать! Я ему заткну глотку, этому изменнику! - кричал он, отбиваясь. - Как он смеет оскорблять нашего Галубардо! Нашего святого героя Галубардо! Да что вы все смотрите на него? Прикончите его, чтоб он не пачкал своим грязным языком всех нас! - вопил он и извивался в крепких руках Пучеглаза.
      Встал бледный, невозмутимый Сиртори. Он заговорил, и Лука замер, так и не освободясь от железных объятий Лоренцо.
      Своим внушительным голосом Сиртори подтвердил показания Пучеглаза о поведении Датто на телеграфе; кроме того, эксперты-графологи установили, что письма и документы, найденные в пещере Францисканца, написаны тем же лицом, что и докладные записки Энрико Датто. Только одни писаны левой рукой, так как подсудимый левша, а другие - правой. Показания же мальчика Луки Скабиони вполне подтверждаются тем, что свидетельствовали Марко Монти и Лоренцо, по прозвищу Пучеглаз.
      - Таким образом, Орланди Скиаффи - племянник папского асессора Орлани, офицер короля Франциска Второго, действовавший под именем Энрико Датто, вполне изобличен и в том, что он предал одного из лучших сынов Италии Бруно Пелуццо, которого он помог арестовать и обрек на смерть, и как изменник родины и дела свободы. Обманом, под чужим именем, пробрался он в свободолюбивое наше войско, сражающееся за независимость и объединение всей Италии. Обманом втерся в доверие генерала Гарибальди и всего нашего офицерства. Он пользовался этим доверием для того, чтобы шпионить за нами, изменять нам, вести всех нас к конечной гибели и разгрому. Орланди Скиаффи были ненавистны наши идеалы, он враг свободы и враг итальянского народа...
      Тут Лука снова не выдержал и закричал:
      - Вы забыли! Вы забыли, синьор полковник, еще одно: левша не только изменник и предатель, он еще и убийца! Он убил русского, хорошего, смелого, доброго синьора Алессандро! Он убил его подло, из мести, и теперь синьор Алессандро, такой ласковый, молодой, прекрасный синьор, умирает! Левша - подлый убийца! Я готов сам его убить, вот что!
      - Да, высокочтимые судьи и синьоры уффициале, мальчик прав, выступил и Пучеглаз. Он немного ослабил свою хватку, и Лука вздохнул свободнее. - Изменник убил нашего большого друга, который вместе с нами сражался за свободу. Это надо помнить все время, синьоры!
      Марко Монти сказал негромко:
      - Он убийца, и его тоже надо убить.
      - Нет, друзья, мы не забыли, мы ничего не забыли из преступлений этого человека, - раздался голос, на который все обернулись.
      Говорил сам Гарибальди. Он сидел рядом с Сиртори в центре судейского стола и до сих пор не произнес еще ни слова. Сейчас он говорил и смотрел на Датто-Орланди, и преступник не выдержал его прямого, чистого взгляда и опустил голову.
      - Этот человек подлежал бы смерти только за первое свое преступление - за предательство Бруно Пелуццо, - продолжал Гарибальди. Но он не только предал - он изменил своему народу и своей родине. И за это он вторично подлежит смерти. Но Датто, он же Орланди, еще убил, убил русского, который приехал к нам из своей огромной далекой страны для того, чтобы бороться за нас, за счастье всего нашего народа. Этот русский доставил мое письмо здешним патриотам, и они помогли нам справиться с бурбонцами. Русский при сражении в Калатафими показал себя настоящим героем. Русский разделял с вами наши лишения и наши опасности, он был отважным и благородным юношей! Русский был смертельно ранен, спасая нашу итальянскую девушку. За его жизнь Датто-Орланди в третий раз подлежит смерти.
      Гарибальди величаво оглядел присутствующих.
      - Я ничего не хочу решать без вас, братья. И я спрашиваю вас: какую кару заслужил этот человек?
      - Смерть, - первым откликнулся Марко Монти.
      - Смерть, - в один голос сказали Пучеглаз и Лука.
      - Смерть, - подтвердили Сиртори, Биксио, Орсини и другие офицеры.
      - Ты слышал, что решили люди? - обратился Гарибальди к преступнику. Мы могли бы повесить тебя - так поступают со всеми предателями и убийцами, но мы хотим быть человечными до конца, и поэтому я, с согласия моих товарищей, приговариваю тебя к расстрелу.