Алая мантия

      – Мы должны подготовить детей к свадьбе! – возбужденно воскликнула леди Харди. – Должны дать им почувствовать, что они уже не маленькие. Я устрою бал и банкет, мы воспользуемся случаем и позволим Пилар и Говарду осознать, что они быстро приближаются к возрасту, пригодному для брака.
      По случаю бала большой холл был пышно декорирован. На стенах, среди знамен и оружия, висели гирлянды листьев. В помещении стояли цветы из сада. В центре был установлен длинный стол, на котором стояли мясные блюда и всевозможные пироги, а посередине красовался торт, представляющий миниатюрную копию Харди-Холла. Помимо этого, на столе находилась кабанья голова, пролежавшая несколько дней в рассоле, бараньи ноги, говяжий филей, молочные поросята, фазаны, павлины, зайцы и рыба всех видов.
      После банкета слуги поспешно убрали стол со всем содержимым, и некоторые из знатных гостей стали танцевать бранль, который, по их словам, стал очень моден при французском дворе. Местные жители старались им подражать. Раскрасневшаяся и возбужденная Пилар танцевала с Говардом, заявляя, что это самая счастливая ночь в ее жизни.
      – Я бы хотела, чтобы у нас был бал каждую ночь, – сказала она.
      – Ты бы устала от балов.
      – Вовсе нет! Я бы танцевала всю ночь напролет и никогда не уставала.
      – Со временем тебя бы заинтересовали другие вещи. Пока ты еще очень молода.
      Она посмотрела на Говарда, на тонкие черты лица, постоянно хранившего встревоженное выражение, и ощутила огромное желание утешить его.
      – Пилар, – спросил он, – ты хочешь выйти за меня замуж?
      – Конечно!
      – Мы могли бы обручиться. Это была бы официальная помолвка, и ты смогла бы переехать к нам и жить в этом доме.
      Пилар окинула взглядом зал: полный людей, он вы глядел совсем по-другому. Отверстие в стене казалось все го лишь дыркой в форме звезды.
      Внезапно ей захотелось подняться в солярий и посмотреть сверху на переполненный холл.
      – Давай поднимемся туда, Говард, – предложила она. – Нашего отсутствия никто не заметит. Я хочу посмотреть в дырку на танцующих.
      – Пошли, – согласился Говард.
      Они проскользнули под гобеленами, поднялись по лестнице и прошли через комнаты в солярий.
      Пилар огляделась вокруг и поежилась. Солярий, освещенный проникающим сквозь окна лунным светом, выглядел куда более мрачно, чем днем.
      – Как здесь тихо, – прошептала она.
      Говард обнял ее, и Пилар прижалась к нему, притворяясь испуганной.
      – Это таинственный дом, – сказала она. – Никогда не знаешь, что в нем может произойти.
      – Я рад, что тебе нравится этот дом, Пилар, – отозвался он, – потому что он станет и твоим домом. Пилар, дорогая, как же нам повезло! Ведь люди часто даже не знают тех, с кем собираются вступить в брак, пока не состоится церемония. Такой брак был бы мне ненавистен. Но теперь я знаю, что ты станешь моей женой, и могу хотя бы не беспокоиться по этому поводу.
      – А по– другому? Ты хочешь сказать, что тревожишься, так как я протестантка, а ты католик?
      – Давай не думать об этом сейчас. Будем наслаждаться прекрасной ночью.
      – Разумеется! – Пилар начала кружиться в танце, но не в том, который видела в холле, а в том, которому научилась у Бьянки.
      – Это фаррака, Говард. Сейчас я сражаюсь с быком. Смотри! Я дразню его… он бросается на меня… я прыгаю в сторону… и он проносится мимо. Бык хочет убить меня, а я – его.
      – Не говори об убийстве в такую ночь, – сказал Говард. – Иди сюда. Я думал, ты хочешь посмотреть на танцующих.
      – Конечно, хочу! – Она подбежала к нему. – Как красиво они выглядят! Совсем по-другому! Я всегда думала, что холл кажется другим, если смотреть на него через отверстие. Разве это не интересно? Это все равно, что смотреть на жизнь других людей. По-моему, одно из самых увлекательных занятий – наблюдать за людьми, когда они не знают, что за ними наблюдают. Может, Бог поступает именно так. Представь Его видящим все, что мы делаем, и записывающим это в большую книгу. Но этим занимается ангел, верно? Сколько же таких ангелов должно быть – великое множество, и у каждого книга. Смотри! Кто это разговаривает с твоим отцом? Сейчас они подошли к твоей матери. Они выглядят испуганными. Ты дрожишь, Говард! В чем дело?
      – Дрожу? Вовсе нет. – Он уставился на родителей, которые выходили из холла через прикрытый гобеленом проход к двум лестницам, ведущим к комнате, откуда было возможно пройти в часовню. – Вечно ты воображаешь Бог знает что, Пилар.
      – Если я собираюсь выйти за тебя замуж, то должна знать, что здесь происходит, чтобы успокоить тебя.
      Говард повернулся к ней и взял ее лицо в свои ладони.
      – Пилар, я очень люблю тебя.
      – Да-да! – нетерпеливо сказала она. – Но я хочу знать, что здесь творится. Сюда приходят какие-то люди. Они католики и приходят сюда прятаться?
      – Когда ты станешь одной из нас, Пилар, то узнаешь все наши секреты. Их можно будет безопасно тебе доверить.
      – Но я хочу знать их сейчас!
      – Давай вернемся в холл. Нас могут хватиться. Пилар помолчала несколько секунд, потом ее взгляд устремился на секретер, и она вспомнила о другом отверстии. Ей безумно захотелось посмотреть в часовню, потому что она не сомневалась, что сэр Уолтер и леди Харди спешно направились именно туда. Пилар отодвинулась от Говарда.
      – Куда ты? – спросил он. Но она уже пролезла за секретер и портьеры, отодвинула картину и смотрела в отверстие.
      – Нет, Пилар! – воскликнул Говард.
      Он подбежал к ней, но она уже увидела при свете свечей сэра Уолтера и леди Харди. Вместе с ними были два незнакомых человека, которые, судя по испачканной грязью одежде, прибыли после долгого путешествия.
      Они разговаривали тихо и серьезно. Пилар не видела их лиц, но понимала по их поведению, что они привезли плохие новости.
      – Пойдем отсюда, Пилар, – настаивал Говард. – Ты не должна подсматривать. Часовня – священное место.
      Внезапно они услышали слова одного из незнакомцев:
      – Весь заговор раскрыт. Гиффорд оказался шпионом Уолсингема.
      – Матерь Божья! – воскликнул сэр Уолтер. – Это означает, что каждое письмо, приходившее в крепость и отсылаемое оттуда в пивном бочонке, было прочитано Уолсингемом, прежде чем попасть в руки тех, кому оно предназначалось? Какое коварство! Притворяться священником! Что же будет теперь?
      – Мы с трепетом этого ожидаем, – ответил незнакомец. – Уже произведено много арестов.
      Говарду, наконец, удалось оттащить Пилар в середину комнаты.
      – Что это означает? – воскликнула она. – Что произошло? Кто такой Гиффорд?
      – Ты ведь знаешь, кто такой Уолсингем?
      – Конечно. Он государственный секретарь королевы.
      – И величайший враг всех католиков.
      – И он открыл что-то… в чем замешаны люди из этого дома?
      – Пилар, ради Бога, не говори никому ни слова о том, что ты видела и слышала!
      – Я умею хранить секреты.
      – Если ты не сохранишь этот секрет, то можешь навлечь на нас страшную беду. Ты ведь собираешься выйти за меня замуж, значит, ты уже одна из нас.
      – Ты напуган больше, чем когда-либо, Говард. Тебе незачем так бояться. Я не позволю причинить тебе вред.
      Он обнял ее и прижал к себе. Пилар наполняла нежность, какой она никогда не испытывала прежде. «Очевидно, это и есть любовь», – подумала она.
      Пилар не могла заснуть. Это была самая волнующая ночь в ее жизни – правда, волнение было совсем другим, нежели во время пребывания в тайнике с мистером Хитом.
      Увидев на небе первые признаки рассвета, Пилар встала с кровати и подошла к окну. Море, отражая алые облака, было розоватым. Цвет менялся, становясь все ярче. На востоке вода казалась перламутровой, розовое пятно распространялось все шире. Внезапно Пилар разглядела в утреннем тумане судно и, несмотря на его изувеченное состояние, узнала в нем корабль капитана.
      В доме началась суматоха. Капитан возвращался спустя всего несколько недель после отплытия.
      Его принесли на берег – он был так же изувечен, как его корабль. Но корабль можно было починить, а у капитана не было одной ноги, и в боку багровела рана, нанесенная шпагой. Он постарел на десять лет с тех пор, как оставил дом. Пилар, Исабелья и Бьянка перевязали его раны, но он отказывался лежать в постели, потребовал праздничный обед, как всегда по случаю его возвращения, и сел во главе стола. Пилар сидела справа. Его голос был таким же громким, ругательства – такими же частыми, а лицо временами приобретало устрашающе свирепое выражение.
      Капитан усадил за стол всех домочадцев, включая слуг.
      – Итак, я вернулся! – рявкнул он. – Не ожидали увидеть меня так скоро, разрази меня гром! Но я здесь, и, как видите, мне не повезло. Мы столкнулись с двумя нахальными испанцами, потопили одного, но люди с другого проникли к нам на борт – по крайней мере, двое. К тому времени я уже потерял ногу, но мы раз делались с ними, прежде чем они успели нам повредить. Одного швырнули за борт, а другого проткнули насквозь! Я бы не сидел сейчас здесь, если бы не этот парень. – Капитан указал на Петрока. – Он был рядом со мной, когда я уже совсем выдохся. Надо было видеть, как он проткнул этого испанца! Его кровь осталась на моей куртке, и я не стану ее счищать до конца дней! Да, вы видите меня здесь только благодаря Петроку Пеллерингу, который теперь лучший друг и мне, и всем вам. Пилар, возьми его за руку и поблагодари от имени моих домочадцев.
      Пилар поднялась. Петрок встал вместе с ней.
      – Нет-нет, – поспешно сказал он. – Не нужно ни каких благодарностей. Я сделал то, что должен был сделать. Иначе я бы проклял себя.
      Глаза капитана сверкали от возбуждения. «Его приключениям пришел конец, – подумала Бьянка, – но он будет цепляться за прежнюю жизнь с помощью Пилар и этого парня».
      – Мы все благодарны вам, – тихо сказала Пилар, – за то, что вы спасли жизнь капитану и доставили его домой.
      Петрок взял ее за руку. Пилар не осмелилась посмотреть на него, так как стыдилась своих неудержимых слез. Она попыталась высвободить руку, но он крепко держал ее.
      Внезапно эмоции вырвались наружу. Пилар вырвалась, подбежала к капитану, обняла его и разрыдалась.
      – Тебя могли убить! – повторяла она.
      Все застыли как вкопанные. Только капитан гладил обветренной рукой волосы дочери.
      Те, кто наблюдал эту сцену, впервые увидели слезы, текущие у него по щекам.
      Сентиментальное настроение капитана продлилось недолго. Он ковылял по дому на костыле, рыча от боли в боку. Казалось, дом сотрясает буря.
      Всем было ясно, что капитан строит планы. Со старым распорядком было покончено навсегда – жизнь изменилась самым драматическим образом.
      Исабелья со страхом сознавала, что капитан больше не сможет выйти в море. Он решил, что Петрок будет командовать кораблем, отправляться в плавание, привозить домой добычу, выделяя себе солидную долю. Но корабль и сокровища по-прежнему будут принадлежать капитану.
      Сэр Эннис доверял Петроку. Он поручил ему командование кораблем, сделал его своим наследником и намеревался сделать сыном посредством брака с дочерью.
      На третий день после возвращения капитан посвятил Пилар в свои планы. Он лежал в постели, ибо, к своему крайнему неудовольствию, был вынужден отдыхать несколько часов в день, а Пилар сидела рядом с ним.
      – Пиллер, – сказал капитан, – я хочу поговорить с тобой.
      Она выжидательно смотрела на него, а он снова и снова восхищался ее юностью и красотой.
      – Пиллер, – продолжал капитан, – я уже прожил большую часть жизни. Я прожил ее так, как хотел: моей жизнью было море. Но теперь мне уже никогда не выйти в море. Я превратился в дырявую посудину, от меня нет никакого толку. Чтобы плавать по морям в эти великие дни, нужно быть сильным и крепким. Со мной кончено, Пиллер. Разрази меня гром, я бы проклял молодого Петрока за то, что он спас мою жалкую жизнь, если бы не ты. Только ради тебя я хочу жить. Я хочу видеть, как ты станешь хозяйкой моего корабля…
      – Ты имеешь в виду… ты хочешь, чтобы я выходила в море?
      – Ну, уж нет! Море не место для тебя. Посмотри на меня – на мою безобразную физиономию, на этот обрубок, на то, что от меня осталось. Это могло бы произойти и с тобой, Пиллер, если бы ты вышла в море. Конечно, я часто представлял, как ты стоишь на мостике рядом со мной, а волосы твои раздувает ветер. Разрази меня гром, говорил я себе, у этой малышки есть мужество. Она должна быть рядом со мной! Но это не пойдет, Пиллер. Я хочу, чтобы ты была красивой, бога той, вышла замуж и родила сыновей. Это женская работа, а ты – даже ты, моя Пиллер, – всего лишь женщина. Рожать сыновей – ничуть не худшее занятие, чем привозить домой добычу. И я хочу, чтобы мы всегда были вместе. Я отплыл здоровым и сильным, а вернулся калекой. Такое случается со многими моряками, но ты понимаешь, что это значит, когда это происходит с тобой. Знаешь, Пиллер, как бы я поступил, если бы не ты? Взял бы шпагу и проткнул себя насквозь, потому что не вижу смысла в той жизни, которая у меня осталась.
      – Не говори так! – крикнула Пилар, тряся головой так, будто хотела стряхнуть слезы с глаз.
      Капитан обнял ее и привлек к себе.
      – Я не сделаю этого, Пиллер. Я буду жить, моя девочка. И моя жизнь будет хорошей, потому что ты сделаешь ее такой. Мы станем партнерами, малышка. Будем оснащать наши корабли, отправлять их в плавание и ждать возвращения. А если мы потеряем один из них, его место займут два других. Когда я умру, дело продолжите ты и твои сыновья. Разрази меня гром, Пиллер, мы будем вытеснять испанцев из всех морей и отбирать у них добычу, которую они переправляют в Испанию из своих колоний. Мы сделаем это для Англии и для королевы – но и сами получим недурную прибыль. – Его глаза сверкали. Он разразился торжествующим смехом. – Я знал, что ты не разочаруешь меня, Пиллер. Ты не разочаруешь своего капитана. Слушай внимательно. Через четыре недели наш корабль будет готов снова выйти в море. Слава Богу, мы смогли привести его назад. К счастью, я еще никогда не терял корабль. Теперь его поведет Петрок. А когда он вернется – менее чем через два года, – я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделала. Я хочу, чтобы ты вышла за него замуж.
      – Нет, капитан! Только не за Петрока!
      – Почему ты так настроена против него?
      – Он мне не нравится.
      – Не нравится? Петрок не такой человек, чтобы нравиться. Его можно либо любить, либо ненавидеть. Он любит тебя, Пиллер. Он даст тебе сыновей, достойных тебя. Скажи, что произошло здесь во время моего отсутствия? Твоя мать не уговаривала тебя выйти за этого простофилю Харди?
      – Если ты имеешь в виду Говарда, – смело ответила Пилар, – то я сама собираюсь выйти за него замуж!
      – Что?! – Капитан откинул голову назад и рассмеялся. – Что за детские разговоры, Пиллер? Ты выйдешь за него замуж? Только не ты, Пиллер! Ты еще маленькая девочка и совсем не знаешь мужчин. Ты не должна влюбляться в первого встречного, тем более что он не пара моей малышке Пиллер.
      – Говард очень хороший, капитан, и мы решили пожениться.
      – Нет, девочка, – покачал головой капитан. – Твоим мужем будет Петрок.
      – Нет, не будет! Я его ненавижу!
      – Тоже неплохо. Сначала ты будешь его ненавидеть, а годика через два поймешь, что ни один мужчина в мире не может сравниться с Петроком. Что касается этого юного паписта из Харди-Холла… Разве ты не знаешь, что только что разоблачили папистов, которые замышляли убить королеву?
      – Знаю, – ответила она. – Их выдал Гиффорд. Капитан снова расхохотался. Его лицо побагровело от смеха, а потом сморщилось от боли. Он прижал руку к раненому боку.
      – У нас есть достаточно шпионов в их среде. Как тебе это нравится? Шпион, замаскированный под иезуитского священника! Ловко придумано.
      – Они опять начнут обыскивать дома?
      – Уже начали. Они вытащат из тайников всех попов. Тюрьмы в Лондоне кишат ими. Чума на них всех! Нет, девочка, держись подальше от католиков. Повернись спиной к этому мальчишке и посмотри на настоящего мужчину.
      – Капитан, я ни за что не выйду замуж за Петрока.
      Но он опять рассмеялся, не желая принимать ее слова всерьез.
      Во всем доме ощущалось напряжение. Пилар знала, что с прежней жизнью покончено навсегда. Присутствие капитана чувствовалось постоянно. Он проводил долгие часы в кресле на лужайке, задумчиво глядя на море. Временами его охватывал гнев, и тогда он мог запустить костылем в любого, кто его раздражал, а в меткости ему нельзя было отказать. Капитан был до волен, только когда Пилар находилась рядом, – тогда он разговаривал с ней о будущем и о кораблях, которые они будут снаряжать и отправлять в плавание. Капитан не уставал объяснять ей, как нужно делить добытые ценности: какая часть должна отойти королеве, какая капитану, а какая команде. Он рассказывал о своих приключениях, и Пилар воображала, будто она участвовала в них вместе с отцом.
      Бесс и Говард никогда не приходили к ним, а в тех редких случаях, когда Пилар посещала Харди-Холл, ей приходилось делать это тайком, так как она знала, что если капитан узнает об этих визитах, то будет оскорблен до глубины души, даже если и не запретит их вовсе.
      Весь мир казался переполненным заговорами. Новости об одном из них, который раскрыли в Лондоне, широко обсуждались в Девоне. Говорили, что это означает конец шотландской королевы – главные заговорщики уже понесли наказание, и Мария Стюарт будет следующей.
      Капитан без устали поносил «шотландскую шлюху». Ему нравилось делать это в присутствии Исабельи – казалось, он наслаждается, видя, как она вздрагивает от страха.
      «Жизнь скверно обошлась с ним, – думала Пилар, – поэтому он обижает других, чтобы им было так же плохо, как ему».
      Она продолжала утешать капитана, так как его гнев вызывал в ней такую же жалость, как страх Говарда. Сидя рядом с отцом, Пилар просила его рассказать о своих подвигах на море, зная, что тем самым заставляет его переноситься в полное приключений прошлое и забывать о том, что он уже никогда не выйдет в море. Пилар походила характером на своего отца, поэтому она хорошо понимала его.
      Тем не менее, Пилар знала, что когда-нибудь ей придется причинить отцу боль, так как она ни за что не выйдет замуж за Петрока и твердо решила стать женой Говарда.
      Петрок постоянно торчал рядом с ней. Он знал, что Пилар его ненавидит, – она ясно дала ему это понять, но, казалось, не возражал против этого и не пытался ее умиротворить. Петрок не сомневался, что, когда вернется из очередного плавания, Пилар выйдет за него замуж. Такова была воля капитана, а если все на корабле безоговорочно ему повиновались, то наверняка следует ожидать того же и от его домочадцев.
      Петрок не переставая наблюдал за Пилар. Это пугало ее и зарождало у нее в голове новые мысли. Она часто думала о том, как капитан силой увез из дома ее мать, Бьянку и Карментиту. Теперь она понимала, с какой целью он это сделал, и догадывалась, что Петрок Пеллеринг очень походит на ее отца, каким он был в молодости.
      Пилар боялась выходить из дома в темноте – она страшилась наткнуться на Петрока, когда рядом не окажется никого, кто бы мог прийти ей на помощь.
      Пилар спрашивала Бьянку, боялась ли она мужчин, когда скиталась с цыганским табором.
      – Да, – ответила Бьянка, – я много раз испытывала перед ними страх.
      – Ну и как же ты поступала?
      Бьянка прищурила глаза.
      – Следила за тем, чтобы меня не могли ни к чему принудить.
      – Каким образом?
      – Мы, цыганки, носили под юбками ножи – маленькие, но достаточно острые, чтобы пронзить сердце любому, кто нападет на нас. Такой нож называется faja. Когда я пришла в дом твоей матери, его забрали у меня. Я думала, что там он мне не понадобится. Но настал день, когда я снова стала нуждаться в ноже, а его у меня не оказалось.
      – Ты оставила его в Испании?
      – Да, но я нашла другой. Я взяла его в каюте капитана, когда мы плыли в Англию.
      – Покажи его мне.
      Бьянка повела ее в свою спальню рядом с комнатой Исабельи и показала ей нож.
      – Обычно достаточно показать его. Мужчины не любят драться с женщинами.
      Она вышла, оставив Пилар с ножом в руках.
      Назавтра корабль должен был отплыть, и Петрок Пеллеринг вместе с ним. Пилар лежала в постели, уверяя себя, что рада этому. Когда перестанет ощущаться его назойливое присутствие в доме, к ней вернется смелость, и она скажет капитану, что собирается замуж за Говарда, потому что дала ему обещание. Она останется его малышкой, наблюдающей вместе с ним за возвращающимися кораблями, но будет и женой Говарда.
      Пилар чувствовала себя готовой к выполнению этих трудных задач, как только Петрок выйдет в море.
      Внезапно ее сердце испуганно забилось. Впоследствии Пилар не была уверена, услышала ли она скрип ступенек или просто ощутила приближение зла. Как бы то ни было, она встала с кровати и успела надеть халат, прежде чем Петрок Пеллеринг открыл дверь и остановился на пороге, глядя на нее.
      Потом он закрыл дверь и улыбнулся.
      – Вы! – крикнула Пилар. – Как вы осмелились прийти сюда? Убирайтесь немедленно!
      – Как я могу убраться, когда только причалил? – осведомился он.
      – Уходите! – Она задыхалась от бешенства. Пилар понимала, что не была застигнута врасплох.
      Она ожидала его прихода.
      Петрок все еще стоял у двери. Казалось, он наслаждается, видя ее взъерошенной и испуганной, и хочет подольше продлить эту сцену.
      – Что вам нужно?
      – Побыть с вами.
      – Здесь?
      – А вы знаете лучшее место?
      – Уходите немедленно! Поймите раз и навсегда: я никогда не выйду за вас замуж!
      – Вы обещали себя этому юному богомолу из Харди-Холла, – сказал Петрок, – и вам кажется, будто вы и в самом деле этого хотите.
      – Мой брак вас не касается.
      – Очень даже касается, так как это и мой брак.
      – Этому не бывать. Я вас ненавижу каждую минуту.
      – Выходит, вы постоянно обо мне думаете?
      – Только с ненавистью.
      – Предпочитаю, чтобы вы ненавидели меня, но не забыли.
      – Я вас забыла. Я никогда о вас не думаю.
      – Вы сами себе противоречите, моя дорогая Пиллер. Он шагнул к ней, и ее сердце подпрыгнуло до самого горла.
      – Уходите… уходите… – Пилар хотела закричать, но обнаружила, что может говорить только шепотом. – Вы наглый пират…
      – Сопротивляться пиратам – пустая трата времени, Пиллер. Они всегда берут то, что хотят, не важно, отдают им это добровольно или приходится за это драться.
      – Капитан убьет вас.
      – Капитан отлично все понимает.
      Пилар схватила нож Бьянки, лежащий у ее постели. Теперь она знала, что ее величайший страх обернулся явью. Она воображала, что может произойти нечто подобное, и поэтому прихватила у Бьянки нож.
      – Тогда я убью вас, – заявила Пилар.
      Петрок посмотрел на нож, усмехнулся и раскинул руки.
      – Можете ударить, – сказал он.
      Пилар взмахнула дрожащей рукой, но Петрок ухватил ее за запястье, и нож упал на пол.
      – Видите, Пиллер, это бесполезно, как я вам и говорил.
      Он поднял ее на руки. Его лицо было совсем рядом, и Пилар увидела, как блестят его глаза и зубы.
      – Неужели вы меня так ненавидите? – спросил Петрок.
      Пилар не могла понять охвативших ее чувств. Она стыдилась слез, выступивших на глазах. Уже второй раз другие видят, как она плачет – она, Пилар, которая всегда гордилась, что никому не удавалось увидеть, как она проронила хоть одну слезинку.
      Молчание казалось бесконечным.
      Потом Петрок мягко опустил Пилар на кровать, наклонился и нежно ее поцеловал.
      – Не бойтесь, малышка Пиллер, – сказал он. – Вам нечего опасаться. В конце концов, вы еще ребенок. Ждите меня – это все, о чем я прошу.
      Петрок вышел, а Пилар долгое время лежала и тихо плакала, не понимая, по какой причине. На следующее утро Петрок вышел в море.

Часть седьмая
ДЕВОН

       1587-й и 1588 годы
      Поздней весной Доминго и Бласко вместе с Чарли Монком прибыли в Девон. Берега покрывали белые цветы песчанки, а луга были золотыми от первоцвета. Трава казалась братьям удивительно свежей и зеленой после долгого пребывания в тюрьме.
      Их освободили не сразу. Доминго попросил дать ему время, чтобы обдумать решение.
      Он чувствовал, что никогда не забудет долгие недели, проведенные в камере, когда погода становилась все холоднее, а тюремные неудобства казались еще более ощутимыми из-за многих часов, которые Доминго простоял на коленях, молясь о ниспослании ему указания.
      Два его внутренних голоса спорили друг с другом громче обычного. Один заявлял, что Доминго ни в коем случае не должен отрекаться от своей веры и предавать свою страну; другой напоминал о душах, которые он мог бы спасти. «Такова воля Божья, – снова и снова повторял этот голос. – Какая польза Богу от мертвеца? Ты должен жить и привести к Нему души, тонущие в океане ереси. В твоих силах бросить им спасательный канат. Господь не хочет, чтобы ты умер, как Бэбингтон и остальные. Что хорошего может выйти из этого?»
      Но Доминго откладывал решение, умоляя дать ему больше времени. Тем не менее, каждый раз, когда ключ поворачивался в замке его камеры, он вскакивал весь в поту, боясь, что его будут пытать на дыбе и что он, не выдержав мук, отречется от своей веры. Доминго страшился умереть как трус, отрицая все, что он считал справедливым и правильным, поменяв спасение души на избавление от боли.
      Чарли Монк приходил навестить его в тюрьме. Он сообщил, что оставил службу у сэра Эрика, так как леди Олдерсли сочла это разумным. Сэр Эрик был заключен – в тюрьму, а Чарли выполнял случайную работу в разных домах. Он надеялся стать слугой отца Каррамадино, когда его освободят.
      Доминго благословил Чарли и сказал, что с радостью нанял бы его, если бы когда-нибудь вышел из тюрьмы.
      – Я молю всех святых, чтобы вас отпустили, – с жаром заявил Чарли. – Чтобы вы с вашим отважным братом и преданным Чарли смогли странствовать по дорогам, отбирая у дьявола заблудшие души.
      Чарли говорил с обычной веселостью, но Доминго казалось, что он напуган по-настоящему. «Он нуждается во мне, – думал Доминго. – Во мне нуждаются много людей! Разве я не могу лучше послужить Богу в жизни, чем в смерти?»
      В итоге он принял решение.
      Полученные им указания были весьма краткими.
      – В Девоне есть дом, именуемый Харди-Холл, и мы подозреваем, что туда направляются многие иезуиты, прибывая в Англию. Места на юго-восточном побережье стали для них опасными, поэтому они совершают более длительное морское путешествие и высаживаются в Девоне, где, как им кажется, наше наблюдение не столь пристально. Многие из этих священников прибывают прямо из Испании и могут обладать полезными для нас сведениями, которые мы хотим получить как можно скорее. На вересковых пустошах имеется дом, куда Чарлз Монк – несчастный простофиля, обращенный в католицизм, – сможет передавать сообщения. Вы вправе поинтересоваться, почему мы не арестовали его как изменника, но он настолько незначителен, что мы позволили ему оставаться на свободе. Для нас куда важнее новости из Испании, особенно касающиеся армады. Любой намек на то, когда может произойти нападение, любое случайное слово, подслушанное в таверне, может оказаться крайне важным.
      – Вы требуете, чтобы я предал свою страну и свою веру! – воскликнул Доминго.
      – Мы требуем, чтобы вы спасли свою жизнь, – ответили ему.
      В доме, куда его отправляли, уже жил священник, но его должны были вызвать в Рим, и Доминго предстояло занять его место. В семье есть молодые люди, по отношению к которым он должен исполнять обязанности наставника. Таким будет его номинальное положение в Харди-Холле. Его брат может отправиться с ним в качестве секретаря, а Чарли – в качестве слуги.
      Если у него появились бы сомнения во влиятельности своих новых хозяев, то ему стоило задуматься о том, каким образом каждое его движение по прибытии в Англию стало им известно или как случилось, что мистера Хита вызывают в Рим в самый удобный момент, чтобы освободить для него место. «Никакая цена за сведения не является для меня слишком высокой, – говорил сэр Фрэнсис Уолсингем, – и никакие сведения, как бы незначительно они ни выглядели, нельзя игнорировать». Такова была его политика – по этой причине щупальца возглавляемой им организации протянулись по всей Англии и по значительной части Европейского континента.
      – Если вы вздумаете предать нас, – сказал Уолсингем Доминго, – то вспомните о поле Святого Джайлса. Тогда, будучи разумным человеком, вы остережетесь совершить подобную глупость. Возможно, вас утешит то, что очень многие – в том числе те, от которых вы ни когда бы не ожидали подобного, – пребывают на службе у государственного секретаря.
      Потребовалась длительная подготовка. Те, кто работал на сэра Фрэнсиса, должны были действовать не только в полной тайне, но и с полной безупречностью. Доминго предстояло заучить код, который он должен был использовать в переписке. Никого из замешанных лиц нельзя называть по именам. Кодовые обозначения существовали также для всех, кто занимал высокое положение.
      Чарли разрешили часто навещать Доминго в тюрьме, а когда его освободили, он поджидал его, кипя энергией. Доминго еще никогда не видел Монка в столь при поднятом настроении.
      – Вы можете доверять Чарли! Я всегда готов услужить вам и сеньору Бласко.
      – Значит, Бласко тоже освободили?
      – Освободят завтра. Не беспокойтесь, отец. Предоставьте все Чарли.
      Монк снял скромную комнатушку в таверне.
      – Не вполне подходит для вашего преподобия, но это лучшее, что я мог найти. К тому же вы говорили, что скоро отправитесь в путешествие.
      – Очень скоро, – подтвердил Доминго. Комната, которую нашел для них Монк, находилась на Лэдс-Лейн. Чарли приносил туда жареное мясо с Темзстрит и вино с набережной.
      Бласко присоединился к ним на следующий день – он сильно побледнел, черты его лица заострились, а вокруг рта появились жесткие складки. Бласко не пытали – его страдания были душевными, так как в тюрьме ему сообщили о смерти Жюли. Но братья обрадовались, что они снова вместе. Тем не менее, Бласко был озадачен.