В жизни Уолсингема была единственная страсть – служение своей стране посредством служения королеве. Если бы он позволил чувству жалости к испуганному священнику повлиять на исполнение его долга, то не был бы человеком, который потратил огромное состояние на службе Англии. Уолсингем не забывал, что его родине угрожает смертельная опасность. Страшная тень армады нависла над Англией, и так как он не смог убедить королеву в необходимости строить корабли, ему приходится по клочкам собирать сведения о вражеских маневрах – в этом ему должен помогать каждый человек, не важно, каким способом он заставит его это делать. Уолсингем склонился над столом.
– Сегодня вы видели, как людей подвергли казни, которую заслуживаете вы и ваш брат. Я предлагаю вам вашу и его свободу за определенную цену.
Доминго поднял голову. Надежда, блеснувшая в его глазах, являла собой жалкое зрелище.
– С этого момента вы становитесь моими слугами – вы и ваш брат.
– Мой брат, – повторил Доминго. Он слышал знакомые голоса, нашептывающие, что согласие спасет не только его, но и Бласко.
«Он сделает это, – подумал Уолсингем. – Иезуитский священник! Еще один Гилберт Гиффорд! Эта категория шпионов внушает наибольшее доверие. Как бы я мог заполучить информацию, которая помогла мне разоблачить заговор Бэбингтона, если бы иезуит Гилберт Гиффорд не согласился стать шпионом, чтобы спасти свою жизнь, как сейчас согласится этот человек?»
– Все очень просто, – спокойно заговорил Фрэнсис. – Я хочу, чтобы вы отправились в дом в Девоне, куда, как я подозреваю, тайно прибывают священники, подобные вам. Мне нужны любые сведения, касающиеся сооружаемого в Испании флота. Не рассчитывайте, что сможете обмануть меня, – за вами будут наблюдать, и, если вы подумаете о предательстве, вспомните о том, что видели сегодня. Я предлагаю вам помилование в обмен на ваши услуги. Что вы на это скажете?
Доминго не сказал ничего.
«Там он встретит женщину, на которой собирался жениться, – думал сэр Фрэнсис. – Она испанка. Испанцы в доме капитана Марча, испанцы в доме Харди. Какой-то рассадник измены! Но в Харди-Холле будет находиться Чарли Монк, чтобы держать меня в курсе дела».
Доминго молчал, прислушиваясь к спорящим внутри его голосам. Он не мог выбросить из головы варварскую сцену, которую видел на поле возле церкви Святого Джайлса. Доминго старался представить, что это происходит с Бласко, но в руках палачей видел только самого себя.
Часть шестая
ДЕВОН
1586 год
В течение нескольких недель после того, как Петрок Пеллеринг отправил ее на берег, Пилар копила в себе ненависть к нему. Она проводила долгие часы лежа на утесе и глядя на горизонт. Роберто наблюдал за ней с насмешливым выражением глаз.
Роберто был счастлив. Капитан уплыл, и в доме снова воцарился мир. Больше ему незачем было беспокоиться об отношениях капитана с его матерью. Роберто был не из тех, кто тревожится об отдаленном будущем. Присутствие капитана прекратило осквернять дом, и от него остались только воспоминания. Это полностью соответствовало желаниям Роберто.
Теперь они оба брали уроки у мистера Уэста – наставника, которого капитан нанял для обучения Пилар. Справиться с мистером Уэстом было нетрудно – он лег копал жертвой обаяния Роберто и бешеного темперамента Пилар. Оба наслаждались, отвлекая наставника от темы занятий и уговаривая его рассказывать истории о путешествиях по стране и пребывании в домах, где он обучал детей, таких же, как они. Пилар изобретала для этих детей захватывающие приключения, в которых принимали участие она и Роберто, всегда оказываясь победителями. Роберто поощрял ее в этом. Ему не нравилось видеть, как она задумчиво смотрит на море.
Пилар рассказала Роберто о своей попытке тайком остаться на борту корабля капитана Марча и о том, что ей бы это наверняка удалось, если бы не мерзкий Петрок Пеллеринг. Пилар, разумеется, расцветила свое приключение драматическими подробностями, сверкая глазами, повествовала о жестокости Петрока и клялась отомстить ему.
Лежа на скалах и глядя на море, Пилар часто воображала, как она и Роберто плавают в далеких морях, берут на абордаж испанские галеоны, захватывают сокровища, которые эти корабли везли в Испанию, и доставляют их в Англию. Пилар щедро делилась своими фантазиями с Роберто. Ей вообще нравилось делиться, и она никогда не держала ничего при себе, если только не давала обещание сделать это. Любое удовольствие уменьшалось для нее наполовину, если его нельзя было с кем-нибудь разделить.
Разумеется, в воображаемых приключениях должны были участвовать враги, и Роберто сознавал, что эта роль предназначена не столько испанцам, сколько Петроку Пеллерингу. Он знал Пилар лучше, чем кто-либо другой, и понимал, что дело не в унаследованной от матери испанской крови в жилах Пилар, а в том, что Петрок Пеллеринг не просто пресек попытку Пилар отправиться в плавание с отцом, а еще и унизил ее, и этого она никогда ему не простит.
Поэтому их воображаемый мир, полный увлекательных приключений, который казался Роберто куда лучше мира реального, сотрясало чувство ненависти к Петроку. Пилар не могла забыть, как он обнаружил ее в трюме и вытащил из-под мешков. Он нанес ее гордости смертельную рану, которую невозможно залечить.
Роберто немного беспокоило, что мысли Пилар были постоянно сосредоточены на море. Он боялся того, что может произойти в будущем, и страшился окончания их детства. Во время очередного монолога Пилар о том, как она спокойно отплыла бы на отцовском корабле, если бы не ненавистный Петрок, ему пришло в голову, что когда-нибудь он лишится Пилар. Между ними могут встать другие, которые будут разделять ее воображаемые приключения.
Если бы не Петрок Пеллеринг, Роберто уже потерял бы Пилар. Он понял, что хочет всегда быть рядом с ней.
Пилар редко приходила в Харди-Холл по главной подъездной аллее. Чаще она перелезала через стену. Ей нравилось напоминать себе о том, как они с Роберто забрались в ореховую рощу и напугали Бесс и Говарда.
Пилар нередко взбиралась на то же дерево, надеясь, что снова их напугает.
Сейчас она бежала по лужайкам, не испытывая было го возбуждения и страха, что ее обнаружат. Если кто-нибудь увидит ее, то улыбнется и скажет: «О, это опять Пилар!»
Но часовня сохраняла для нее свое очарование. Каждый раз при виде ее серых стен Пилар ощущала волнение, не зная, что она обнаружит за этими стенами. Вот и теперь, направляясь к роще, она внезапно свернула, остановилась у часовни и попыталась открыть дверь, которая оказалась запертой. Пожав плечами, Пилар двинулась к фасаду дома.
Дверь была открыта, и она вошла внутрь. В холле ни души. Ее всегда возбуждало, когда там никого не было, потому что ей начинало казаться, будто за ней кто-то наблюдает. Пилар знала, что в солярии на следующем этаже есть альков, скрытый за красными бархатными занавесями, а в стене алькова – отверстие в форме звезды, сквозь которое можно смотреть в холл. Глядя снизу, было трудно увидеть это отверстие, даже зная, где оно расположено, а тем более разглядеть, смотрит ли кто-нибудь в него.
Пилар поглядела туда и тут же вообразила, будто заметила чью-то тень. Впрочем, она всегда это воображала.
В конце комнаты на возвышении возле большого камина стоял массивный дубовый стол. Он был накрыт к трапезе. На стенах висели кинжалы и пики, шлемы, щиты, нагрудники кирас, а также знамя Харди.
Пилар казалось, будто холл напряженно ожидает каких-то важных гостей.
Она пересекла помещение, время от времени бросая взгляд туда, где находилось звездообразное отверстие.
Пилар прошла через дверь слева от камина в комнату, где часто бывала, посещая дом. Стены там были увешаны гобеленами, а за окном виднелся пустой двор.
Пилар знала, что если пройдет через дверь в дальней стене и поднимется на две ступеньки, то очутится у входа в часовню. Она чувствовала, что именно в часовне сосредоточены все тайны этого дома. Ведь именно там Пилар впервые узнала о его секретах. Она ни на минуту не забывала, как провалилась. Пилар быстро пересекла комнату и поднялась посту пенькам. Дверь в часовню была открыта. Она вошла и затаила дыхание. То, что она раньше считала столом, было накрыто красивой тканью, на которой стояла серебряная чаша. Две свечи горели на алтаре.
Пилар знала, что не имеет права находиться здесь, но не удержалась и пошла на цыпочках к алтарю. Она догадывалась, что гости, которых ожидали в доме, скорее всего ее мать и другие католики, собирающиеся исполнять в часовне священные обряды, в которых отец запретил ей участвовать.
Внезапно Пилар услышала шаги на лестнице. Прятаться было поздно, так как в часовню вошел мистер Хит. Он был одет как священник.
Увидев ее, мистер Хит замер на месте.
– Пилар?
– Добрый день, мистер Хит.
– Что ты тут делаешь?
– Я пришла повидать Говарда и Бесс. Дверь была открыта.
– Тебя тянет в часовню, не так ли, дитя мое? – осведомился он.
– Да, мистер Хит.
– Почему? Ты можешь мне объяснить?
– Из-за того, что произошло тогда…
– Это был незабываемый опыт для нас обоих.
– А также из-за самой часовни. Мне всегда кажется, будто здесь должно что-то произойти, и все этого ждут.
– Ты чувствуешь божественное присутствие. Я глубоко сожалею, дитя мое, что ты больше не приходишь ко мне за наставлениями.
– Отец запретил мне это.
– И ты хочешь ему повиноваться?
– Разве мы не должны повиноваться родителям?
– У тебя два отца, Пилар, – земной и небесный. Ты боишься земного отца больше, чем небесного?
– Да, – ответила Пилар. – Он был очень сердит, когда увидел «Agnus Dei», наступил на него ногой и заставил меня поклясться, что я никогда не буду носить такие вещи.
– И ты пообещала? Ты не почувствовала желания ответить «нет»?
– Все повинуются капитану, иначе он начинает ужасно злиться.
– Надеюсь, придет день, когда тебя снова поручат моим заботам. Ты интересуешь меня с нашей первой встречи. Кстати, ты никому о ней не рассказывала?
– Я обещала леди Харди никому об этом не говорить.
– Ты славная девочка, и у тебя сильный характер. Жаль, что тебе запретили приходить ко мне за наставлениями. Это причиняет большое горе твоей матери.
– Ей бы хотелось, чтобы вы продолжали обучать меня и сделали из меня католичку.
– Пилар, если ты считаешь, что должна продолжать слушать мои наставления и, поступая так, радуешь Господа, то не думаю, что тебе следует повиноваться твоему земному отцу в этом вопросе.
– Я пообещала капитану не приходить сюда, – ответила она. – Я имею в виду учиться. Я могу приходить к Говарду и Бесс.
– И ты чувствуешь, что обязана выполнять это обещание?
– Конечно.
Он положил руку ей на голову.
– Я огорчен твоим решением, но мне кажется, что когда-нибудь ты станешь одной из нас.
– Нет, – твердо сказала Пилар. – Я дочь капитана и моей матери, но так как он капитан, то заставил меня взять от него больше, чем от мамы.
– Ладно, иди, – сказал мистер Хит. – Ты найдешь Говарда и Бесс в классной комнате.
Выйдя из часовни, Пилар услышала, как мистер Хит запер за ней дверь. Она направилась в классную комнату, где Говард и Бесс сидели за столом, выполняя задание мистера Хита.
Дети обрадовались Пилар. С ее появлением жизнь становилась непредсказуемой, иногда довольно рискованной, но только не скучной.
– Я буду прятаться, – заявила Пилар, – а вы ищите меня. Я пират, который приплыл из Испании и укрылся в вашем доме, а вы охотитесь за мной. Все мои люди разбежались. Если вы меня обнаружите, то повесите на самом высоком дереве и станете смотреть из окна, как гниет мой труп. Пошли!
Говард встал из-за стола, но Пилар не стала дожи даться его ответа. Она уже успела войти в избранную ею роль испанского корсара. «Разрази меня гром! – думала Пилар. – Они меня не поймают! Я буду прятаться, покуда не очистится горизонт, а потом заберу с собой из дома все ценности и всех красивых женщин и отправлюсь на мой корабль, который ждет меня в бухте».
Выбежав из классной комнаты, Пилар взлетела вверх по узкой винтовой лестнице, стрелой промчалась через две спальни и оказалась в солярии. За портьерами, скрывающими отверстие в форме звезды, можно было отлично спрятаться. Она скользнула в альков, радуясь не только удачно выбранному укрытию, но и возможности смотреть в холл.
Сверху он выглядел совсем по-другому. Пилар вообразила, будто доспехи, стоящие в углу под знаменем, – сэр Уолтер говорил ей, что все Харди носили их на поле битвы, – были настоящим рыцарем, который превратился в неподвижные латы, зная, что она смотрит на него. Пилар верила, что все эти вещи живут своей жизнью, когда за ними не наблюдают. Например, меч находился в руке у железного человека и только в самый последний момент занял привычное место на стене. Фигуры на гобелене, изображавшем битву при Флодден-Фидд, успели шагнуть назад и сделаться шелковыми стежками.
В этом доме Пилар всегда охватывало радостное возбуждение. Одной из самых увлекательных игр – прав да, играть в нее можно было только в одиночку – было закрывать глаза и быстро их открывать, надеясь заметить движение кажущихся неодушевленными предметов.
«Когда-нибудь, – говорила себе Пилар, – один из них замешкается, и я успею его поймать».
Устав смотреть на холл, она подумала: «Скоро меня найдут. Я уже много раз здесь пряталась».
Выйдя из алькова, Пилар окинула взглядом солярий в поисках другого укрытия. Ей не хотелось уходить из этой комнаты.
Она услышала голос Бесс. Брат и сестра находились в одной из спален и найдут ее не больше чем через минуту.
– Она в солярии, – громко прошептала Бесс. – Она всегда там прячется. Ей нравится смотреть через дыру в холл.
Пилар быстро огляделась, и ее глаза задержались на массивном секретере в форме сундука. Она обнаружила, что за ним достаточно свободного места, чтобы спрятаться. На стене за сундуком висела портьера, за которой можно было стоять выпрямившись.
Забравшись туда, Пилар затаила дыхание в ожидании Бесс и Говарда.
– Посмотри в нише возле дырки, Говард, – сказала Бесс, входя в солярий. – Она там.
Говард направился в укрытие, только что покинутое Пилар.
– Нет, – отозвался он. – Здесь ее нет.
– Она всегда там прячется, – настаивала Бесс. – Должно быть, она услышала, что мы идем, и поняла, что мы заглянем туда в первую очередь.
Пилар закрыла глаза. Теперь она воображала себя английским пиратом. «Что вы видите на горизонте, сэр? Разрази меня гром, это испанский корабль, и он идет прямо на нас! Все к орудиям! Это одно из судов, везущих сокровища в Кадис!»
Пилар повернулась и посмотрела на стену. За портьерой свет был тусклым, но ее внимание привлекло яркое пятно над головой. Это оказался небольшой пор трет одной из Харди, жившей в прошлом столетии, – улыбающейся леди, чьи волосы были прикрыты плат ком. Когда Пилар посмотрела на картину, по спине у нее пробежал озноб. Казалось, будто глаза леди устремлены прямо на нее, а губы дрожат в усмешке. Она была почти уверена, что лицо на портрете шевелится.
Первым побуждением Пилар было выбежать из-за портьеры. Но решив не поддаваться испугу, она устремила взгляд на изображенное лицо.
– Ты всего лишь картина, – сказала Пилар. – Ты мертва и не можешь выйти из рамы. Кроме того, у тебя нет тела, а только лицо и плечи. Где же все остальное? Как ты могла ходить? Даже у призраков есть ноги.
Ее глаза смотрели на полоску света в нижней части рамы, четко выделявшуюся в сумраке.
Пилар быстро протянула руку и коснулась светлого пятна, не отрывая взгляда от женщины на картине.
Она тут же отдернула руку, потому что портрет сдвинулся в сторону, и лицо женщины внезапно изменилось. Казалось, леди больше не осмеливается смотреть на Пилар. Разумеется, дело было в том, что Пилар видела картину под другим углом.
Пилар не могла отвести взгляд от женщины, чувствуя, что если она это сделает, то с полотна на нее обрушится нечто ужасное и сверхъестественное, и поэтому не сразу заметила свое открытие. Но когда ее глаза устремились на участок стены, ранее прикрываемый картиной, Пилар увидела точно такое звездообразное отверстие, как и то, которое находилось в противоположной стене. Теперь Пилар все понимала, и страх сразу покинул ее.
Картина висела в этом месте специально, чтобы прикрывать отверстие. Портьеры и секретер служили той же цели. Воистину этот дом был настоящей находкой для такого пытливого исследователя, как она! Пилар еще дальше отодвинула портрет, открыв отверстие полностью. Поднявшись на цыпочки, она заглянула в него.
Пилар увидела сводчатый потолок часовни с деревянными ребрами, украшенными розами Тюдоров,
фламандский триптих со сценой поклонения волхвов на центральной панели и коленопреклоненными фигурами на боковых.
Но внимание Пилар привлекли люди, которые стояли у алтаря, покрытого расшитой тканью. Среди них была ее мать. Пилар поняла, что мистер Хит служит мессу – обряд, который приходилось совершать тайно. Она не слышала слов, хотя напрягала слух, но видела красивую серебряную чашу, наполненную вином. Ей хотелось посмотреть, как вино превратится в кровь, а хлеб – в тело.
Отец категорически запретил ей слушать массу, но он ведь не запрещал смотреть на нее. Окидывая взглядом часовню, Пилар обратила внимание на углубление в одной из стен, которого не замечала во время кратких посещений часовни.
Она уставилась на углубление, так как была уверена, что там кто-то есть, и этот кто-то, подобно ей, подсматривал тайком за происходящим в часовне.
Пилар пришла в ужас, живо припомнив тот день, когда она пряталась в тайнике с мистером Хитом. Она не забывала его слов, что взрослые могут бояться так же, как дети. Эти люди – в том числе ее мать – делали то, чего не позволяла королева, и кто-то шпионил за ними. Она должна их предупредить! Раздумывая, как это сделать, Пилар услышала позади какой-то звук и вздрогнула. Картина сдвинулась на прежнее место.
– Что ты тут делаешь, Пилар?
Рассмеявшись от облегчения, она посмотрела в испуганное лицо Говарда:
– Прячусь. Тут отличное место.
– Я знал, что ты здесь. Заметил твои ноги, когда мы проходили мимо.
– А где Бесс?
– Я отправил ее искать тебя во дворе, так как не хотел, чтобы она обнаружила тебя здесь. Пилар, почему ты всегда ходишь туда, куда не должна ходить?
Пилар выглядела довольной – в ней признали исследователя. Она вспомнила о том, что видела в часовне.
– Говард, мы должны предупредить людей, которые слушают мессу. Кто-то шпионит за ними.
– Ты и шпионишь!
– Я хорошая шпионка. Я ничего не расскажу королеве. А другой может рассказать.
– О чем ты говоришь, Пилар?
– Посмотри туда.
– Нет! Это священный обряд. За такими вещами нельзя шпионить.
– Тогда для чего эта дыра?
– Для того, чтобы те, кто… кто не может ходить в часовню, участвовали в церемонии.
– А почему они не могут ходить в часовню?
– Потому что они слишком молоды или больны.
Пилар кивнула:
– А что находится за тем длинным углублением в стене часовни?
– Ты имеешь в виду хагиоскоп.
– Хагиоскоп? Ты его мне не показывал!
– Я вообще не хотел показывать тебе часовню. Тебе незачем совать туда нос. Это место не для игр, а для молитв.
Пилар схватила его за руку.
– Говард, ты должен их предупредить! Кто-то за ними шпионит. Их поймают, а среди них моя мать.
– Ты видела кого-то в хагиоскопе?
– Да.
Говард выглядел озадаченным и от этого казался моложе своих лет.
– Мне нужно кое-что объяснить тебе, Пилар. Ты вечно все находишь. Сначала обнаружила тайник под плитой, а теперь это…
– Конечно, я все нахожу! – радостно воскликнула она. – Нет смысла что-то от меня прятать.
– Клянешься никому ничего не рассказывать?
– Клянусь.
– Человек, которого ты видела в хагиоскопе, не шпион. Это кто-то, желающий участвовать в церемонии, но тайно.
– Значит, все-таки шпион?
– Да нет же! Вечно ты думаешь о шпионах. Возможно, это друг моих родителей, который не хочет показываться присутствующим.
– В часовне было два незнакомых человека, – сказала Пилар.
– Ты не могла разглядеть их отсюда.
– Могла!
– Никакие глаза не могут разглядеть такое!
– А мои могут! Говард, ты смотришь в эту дыру?
– Нет.
– Значит, ты ходишь в часовню слушать мессу?
– Иногда.
– И Бесс тоже?
– Нет. Бесс пользуется отверстием. Моя мать пока не хочет, чтобы она ходила в часовню. Она вечно всего боится.
– А людей, которые приходят искать чаши, напрестольную пелену и тех, кто ими пользуется?
– Откуда ты знаешь о таких вещах!
– Я все знаю. Кроме того, люди часто об этом говорят. Королеве не нравятся те, кто пользуется этими вещами. Вот почему отец запрещает мне иметь с ними дело.
– Давай уйдем отсюда, – сказал Говард. – Бесс сейчас вернется. Она не должна знать, что ты обнаружила отверстие и видела хагиоскоп.
Они спустились по ступенькам, прошли через комнаты и вышли во двор.
– Ты нашел испанца! – воскликнула Бесс. – Вздернем его на ближайшем дереве?
– Я больше не испанец, – заявила Пилар: ей теперь хотелось быть сыщиком королевы, который обнаружил, что семья предается идолопоклонству, но простил им и уехал, притворившись, будто ничего не заметил.
По мнению Пилар, Харди-Холл был самым интересным местом в мире, уступая разве только Испанскому Мейну.
– Я бы хотела жить в Харди-Холле, – как-то сказа ла она. – По-моему, это самый чудесный дом на земле.
– Ты не можешь жить здесь, – возразила Бесс. – Это наш дом.
– Я могла бы здесь поселиться… Знаю! Я выйду замуж за Говарда!
– Он, может, не захочет на тебе жениться.
– У него не останется выбора, если так решила Пилар, – усмехнулся Роберто.
– А ты в самом деле решила? – спросила Бесс.
– Пожалуй… Я не могу выйти замуж за Роберто, так как он мой брат, поэтому выйду за Говарда. После Роберто он мне нравится больше всех. Кроме того, нам здесь будет весело. Мы будем подглядывать за людьми, которые сюда приходят… – Поняв, что Говард хочет, чтобы она замолчала, Пилар добавила: – Но мы будем хранить наши секреты, как бы их ни старались вытянуть из нас.
– А что скажет Говард? – осведомился Роберто.
– Я согласен, – ответил Говард. – Я женюсь на Пилар.
Пилар открыла рот и тут же прикрыла его ладонью. – Но ты католик, а я протестантка.
– Пусть кто-нибудь из вас переменит веру, – предложил Роберто.
– Я не могу, – сказала Пилар. – Капитан не позволит мне. Придется тебе стать протестантом, Говард.
Она посмотрела на него и увидела, но он встревоженно нахмурился. Бедный Говард! Вечно он тревожится! Сначала когда они пришли в часовню, потом когда она обнаружила отверстие за секретером, а сейчас потому, что она решила выйти за него замуж. Пилар ощути ла незнакомое ей прежде чувство нежности. Она решила, что всегда будет защищать Говарда, заставит его понять, что, какие бы им ни довелось испытать приключения, она, Пилар всегда выйдет победителем, так что ему незачем тревожиться.
– А Роберто женится на Бесс, – быстро сказала Пилар. – Мы все будем жить в Харди-Холле – тут полно места.
– Хорошо, – согласилась Бесс. Роберто посмотрел на нее и улыбнулся.
Когда капитан в следующий раз возвратился домой, Пилар было тринадцать лет. Она неожиданно повзрослела. Ее мечты стали менее шалыми и фантастическими. Правда, ей по-прежнему хотелось отправиться в плавание и открывать новые земли, но это была не просто мечта. Капитан взял бы ее с собой в прошлый раз, будь она постарше, а она поплыла бы с ним, если бы не Петрок Пеллеринг.
Пилар продолжала ненавидеть этого человека. Она никогда его не простит! Он ее унизил, а такие вещи не прощают.
Теперь Пилар уже не рыскала по Харди-Холлу и не играла в прятки в соседнем поместье.
Она знала, что там происходит. Все дело было в постоянной вражде между протестантами и католиками. Англия была протестантской страной, но многие англичане, вроде Харди, оставались ревностными католиками и хотели молиться по-своему, а для этого им был необходим священник. Королева издала новый закон, объявляющий пребывание католических священников в Англии государственной изменой; те, кто предоставлял им кров, считались преступниками. Тем не менее, священники прибывали в Англию, а люди, подобные Харди, продолжали принимать их у себя.
Мистер Уэст учил Пилар и Роберто быть протестантами и верноподданными королевы, которую такие, как Харди, считали сидящей на троне незаконно. Опасность и напряжение, которые Пилар ребенком ощущала в Харди-Холле, делали дом необычайно привлекательным для нее.
Пилар не походила на Роберто и Говарда. Они хотели покоя, а она – приключений.
Но теперь она стала быстро взрослеющей умной молодой девушкой.
– Ясно, что в тебе течет испанская кровь, – говорила Карментита.
Это означало, что Пилар взрослеет раньше Бесс, которая выглядела моложе ее на много лет, хотя родилась всего на несколько месяцев раньше.
– Через год или два ты станешь женщиной, – поздравила ее Карментита, намекая на удивительные вещи, происходящие с девушкой, когда она превращается в женщину.
Пилар твердо решила, что выйдет замуж за Говарда. Харди-Холл должен стать ее домом. Вместо фантастических мечтаний, которые раньше занимали ее ум, она видела себя хозяйкой Харди-Холла. Конечно, опасность никуда не денется – Говард будет продолжать слушать мессу, и в доме придется прятать священника. Ей нужно сделать так, чтобы Говарда с его церемониями и священниками никогда не разоблачили. Сама Пилар должна остаться протестанткой, потому что так обещала капитану; она будет верноподданной королевы Елизаветы, но ей придется оберегать мужа-католика.
Пилар и Роберто останутся протестантами, а Бесс и Говард – католиками.
Она считала, что, если бы они все придерживались одной религии, жизнь стала бы куда менее интересной.
Ей приходило в голову, что для некоторых – ее самой, капитана, Бьянки и Роберто – религия была всего лишь одним из атрибутов повседневной жизни, в то время как для других – ее матери, Харди и мистера Хита – она составляла смысл существования.
И вот в проливе появился корабль капитана…
Пилар, как обычно, отправилась на корабль встречать отца.
Капитан немного постарел, лицо его стало более загорелым и обветренным, на щеке появился шрам, а глаза, поблескивающие на бронзовом лице, словно миниатюрные голубые окошки в коричневой стене, окружала сеть глубоких морщин.
– Да ведь это моя малышка Пиллер! – Приветствие было тем же самым.
– Добро пожаловать, капитан!
– Разрази меня гром, Пиллер! Ты быстро подрастаешь!
Рядом с капитаном появился Петрок Пеллеринг. Его глаза были такими же голубыми, как у капитана, но кожа имела чуть более светлый, золотистый оттенок, а волосы блестели желтизной на жарком солнце.
– О, Пилар! – произнес Петрок. – Как поживает дочь капитана?
Пилар бросила на него высокомерный взгляд.
– Хорошо. – Она повернулась к отцу: – Поехали на берег, капитан?
Рука стиснула ее плечо крепко, до боли.
– Вы не спросили, как поживаю я? – сказал Петрок.
– В этом нет надобности. Я вижу, что ваше здоровье настолько же крепко, насколько грубы ваши манеры.
Капитан расхохотался. Его глаза довольно блеснули. Малышка Пиллер начала его забавлять, как только он посмотрел на нее.
– Вот тебе и ответ! – сказал он Петроку. – Впредь следи за своими манерами, когда разговариваешь с нашей юной леди.
– С моими манерами все в порядке, – усмехнулся Петрок. – Ей не по душе я сам.
– Теперь она леди, которой не нравятся грубые моряки… Верно, малышка?
– Мне не нравится и он сам, и его манеры, и все, что с ним связано.
– Она не простила мне, что я высадил ее на берег, – сказал Петрок.
– Разрази меня гром, если бы она видела то, что довелось увидеть нам во время плавания, то на коленях благодарила бы меня за заботу.
– Это верно, – согласился капитан – Ну, Пиллер, улыбнись. Парень желает тебе добра.
– Я улыбаюсь, когда хочу, – отозвалась Пилар. – Поехали на берег. К твоему приезду уже готовят обед. Кухарки начали работать, как только увидели корабль на горизонте.
– Видишь, Петрок, что значит иметь дом и семью, ожидающую твоего возвращения? Приятно снова сойти на твердую землю, поесть доброй английской пищи и побыть с нашими женщинами.
– Конечно, сэр, – кивнул Петрок.
– Тогда пошли. Пиллер отвезет нас на берег.
– Он поедет к нам? – воскликнула Пилар.
– А куда же еще ему ехать?
– Куда угодно. В Плимуте полно гостиниц.
– Вот так гостеприимство! – усмехнулся капитан.
– Она затаила на меня злобу, – пожаловался Петрок, – хотя я и в самом деле желал ей только добра.
Капитан снова усмехнулся, и они последовали за Пилар в лодку.
Петрок, как и в прошлый раз, остановился у капитана. Многие обитатели дома удивлялись привязанности капитана к своему помощнику. Карментита намекала, что Петрок, возможно, его сын.
– Мой брат? Этот олух? – возмутилась Пилар. – Не смей говорить такие вещи.
– Я бы тоже не захотела, чтобы такой мужчина был моим братом, – хихикнула Карментита.
В ответ Пилар, отнюдь не шутя, хлопнула ее по толстой щеке. Упоминание имени Петрока Пеллеринга приводило ее в бешенство. При этом она обнаружила, что в первый же вечер стала сравнивать его с Говардом.
За обеденным столом сидели даже слуги, которым не приходилось подавать блюда и напитки. Капитан хотел, чтобы весь дом праздновал его возвращение.
