Симфония веков (№5) - Элегия погибшей звезды

— А, гвадда! Я про нее забыл, — воскликнул Талквист и наклонился поближе. — К сожалению, малышка, — прошептал он, — теперь я слишком важная персона и не могу больше с тобой развлекаться. — Они двинулись дальше, и Талквист повернулся к хозяину цирка. — Будь осторожен, если собираешься вернуться в Роланд. Тебе не поздоровится, если король намерьенов узнает, что ты держишь ее у себя. Строго говоря, гвадды не считаются уродами, они представители древней расы, прибывшей сюда с намерьенами из старого мира. Следовательно, она его подданная, и он всенепременнейше ее освободит, а тебя засадит в тюрьму, если только обнаружит в твоем цирке.

— Ну как великий и могущественный король Гвидион этом узнает? Разве что самолично посетит наше представление, — беззаботно откликнулся хозяин цирка. — Наши зрители не получают приглашения на обед в Хагфорт, где они могли бы нечаянно открыть королю мои маленькие тайны.

— И то правда, — не стал спорить Талквист, остановившись перед стеклянным чаном с водой, в котором плавало сморщенное существо, отдаленно похожее на человека. — О, что-то новенькое. Что это за урод такой?

— Мы называем его «чудесный мальчик-рыба», — ответил Гарт и постучал по стеклу, чтобы разбудить Фарона. — Но, как вы видите, его вполне можно было бы назвать и чудесной девочкой-рыбой. На самом деле мы и сами не знаем, что это такое. Я купил его у двух придурков рыбаков из Авондерра.

— А имя у него есть? — спросил Талквист, вглядываясь в мутную воду.

Хозяин цирка пожал плечами.

— Утконожка Салли называет его Фарон, — сообщил он.

Фарон проснулся и, узнав хозяина балагана, принялся угрожающе шипеть. Мягкие губы обнажили желтые зубы, и он сердито выплюнул струю воды.

— Святые небеса! — весело вскричал Талквист. — Какое страшилище.

Фарон с горящими от ненависти глазами снова зашипел и подплыл к краю чана, пытаясь схватить хозяина своими мягкими руками.

— Похоже, ты ему нравишься, — заметил Талквист, прикрываясь рукой от летящей во все стороны слюны Фарона, который прижался к стеклу и снова потянулся к Гарту.

В свете фонаря, висевшего в фургоне, он заметил радужную вспышку, мелькнувшую, казалось, прямо из живота диковинного существа, когда оно в очередной раз попыталось дотянуться до хозяина балагана своими студенистыми руками. Талквист на мгновение прикрыл глаза, решив, что ему почудилось, а затем принялся внимательно разглядывать брюхо чудовища.

Ему пришлось подождать несколько секунд, пока складки кожи расправятся под водой, и он увидел неровные края овальных дисков, выглядывавшие наружу, словно их туда засунули неловкой рукой, которые — он не смел в это верить — были чрезвычайно похожи на его фиолетовое сокровище. Талквист почувствовал, как его охватывает возбуждение, кровь быстрее побежала по жилам, на лбу выступила испарина.

Он закашлялся, стараясь скрыть волнение.

— Где рыбаки нашли это… существо? — спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал спокойно и не слишком заинтересованно.

Гарт пожал плечами.

— Они не сказали. Может, вытащили сетью. Ну, идемте дальше, милорд , я покажу вам нашего нового людоеда. — Он ухватился за брезент фургона.

— Подожди, — остановил его Талквист, и голос будущего императора прозвучал неожиданно жестко.

Он продолжал рассматривать существо в чане, но оно, оттолкнувшись от стенки, повернулось к нему спиной, продолжая бросать через плечо злобные взгляды на хозяина цирка.

Тот выпустил из рук полог и с сияющими глазами подошел к регенту.

— Поразительной урод, верно? — проговорил он с искренним восхищением в голосе. — За все годы, что я болтаюсь с бродячим цирком, я еще ни разу не видел ничего столь же нелепого и уродливого. Это редкостная удача, наши сборы заметно выросли после того, как я его купил.

— Я хочу его, — объявил вдруг Талквист. — Назови цену.

Его слова лишили хозяина цирка дара речи. Он приглушенно рассмеялся, словно его ударили в солнечное сплетение.

— Ты что, издеваешься? — спросил он, забыв на минуту, что разговаривает с будущим императором.

— Нисколько, — настаивал на своем Талквист. — Я дам тебе в десять раз больше того, что ты за него заплатил.

Гарт покачал головой.

— Я уже давно вернул свои деньги, и меня вполне устраивает прибыль, которую он приносит. — На лице у него появилось жесткое выражение, ему совсем не хотелось торговаться. — Он не продается, милорд .

Ладони Талквиста вспотели.

— Тогда в двадцать раз больше.

Хозяин цирка повернулся к нему спиной и подошел к выходу из фургона.

— Это чудовище поглощает галлон угрей за раз. По милости Утконожки Салли, которая даже порки не боится, лишь бы его побаловать, он съел почти всех моих золотых рыбок, осталась всего дюжина — на развод. За ним очень непросто ухаживать и трудно заставить слушаться. Кроме того, какая вам может быть от него польза? Нет, милорд, будучи вашим другом, я не могу вам его продать, даже представить не в состоянии, что вы действительно хотите его получить. Идемте за мной, и я покажу вам кое-что новенькое и не менее завораживающее.

Он нервно оглянулся через плечо, но регент продолжал смотреть на мальчика-рыбу. Гарта охватило отчаяние, но уже в следующее мгновение ему в голову пришла замечательная мысль.

— Кстати, у меня есть новый фургон для развлечений особого рода. Я могу поставить служителей на страже, если вы захотите там немного отвлечься от своих проблем, совсем как в старые…

Талквист повернулся и наградил его убийственным взглядом.

— Мое последнее предложение — в двадцать раз больше того, что ты за него заплатил, и безопасный проезд по моим землям.

Угрозу, прозвучавшую в его голосе, ни с чем нельзя было перепутать. Хозяин цирка глубоко вдохнул и медленно выдохнул, опасаясь показать, как сильно он разозлился.

— Хорошо. Я заплатил за него двести золотых крон плюс еще две, — быстро добавил он, вспомнив наглого рыбака.

— Ты врешь, — презрительно заявил Талквист. — Но мне все равно. Я пришлю за ним своих солдат через два часа. Они доставят тебе деньги, но я заплачу в золотых сорболдских солнцах — они приравниваются к двум орланданским кронам.

— Думаю, вам понадобится и его еда, — сердито проговорил хозяин цирка. — Вряд ли в вашей пустыне вам удастся раздобыть столько рыбы, сколько ему нужно. Она будет вам дорого стоить.

— Не важно, оставь рыбу себе, — ответил будущий император, не отводя глаз от чана с водой. — А теперь уходи. Я хочу некоторое время спокойно понаблюдать за своим новым приобретением, а твое общество, как я вижу, выводит его из себя.

Он продолжал смотреть в зеленую воду, устремив внимательный взгляд на бледное, похожее на рыбу существо, чьи затянутые молочно-белой пленкой глаза с невыразимой ненавистью следили за хозяином цирка, пока тот не вышел из фургона на улицу.

ОХОТА

17

Большой зал, Котелок, Илорк

Подозрительность, присущая Акмеду, стала сутью порядков, установленных им в Илорке, многие из которых невозможно было даже представить ни при каком другом королевском дворе. Лишь самым доверенным сподвижникам Акмед сообщил, что покидает свое королевство. Это событие практически никогда не сопровождалось торжественными церемониями, столь любимыми многими монархами. Он беззвучно исчезал под покровом темноты, прилагая все усилия к тому, чтобы информация о его уходе не распространилась дальше его покоев. И только в тех случаях, когда Акмеду требовалось, чтобы об этом узнали явные, а также и тайные враги, он делал исключение из своего правила.

Старший сержант охотно участвовал в подобных фарсах, понимая, что таким образом Акмед пытается избавиться хотя бы от некоторых из целого сонма преследующих его страхов. Грунтор не тратил попусту время на то, чтобы объяснить своему другу очевидную нелепость его поведения, поскольку любой его подданный моментально чувствовал, что король покинул свое королевство, — просто в горах сразу же спадало напряжение. Уже в первые несколько часов после отъезда Акмеда практически все болги, обитавшие в туннелях, расположенных перед Проклятыми Пустошами, ощущали его отсутствие и облегченно вздыхали.

Сам Акмед знал о сложившейся парадоксальной ситуации — больше его отсутствия болги боялись его возвращения, — и это вызывало у него раздражение и тревогу. На самом деле ему хотелось увидеть Рапсодию не только по тем причинам, о которых он сообщил Грунтору. Ее природная музыка и вибрации, исходящие от нее, всегда оказывали успокаивающее воздействие на его оголенные нервы, смягчая присущую ему агрессивность. Акмед не только намеревался потребовать выполнения данных ему Рапсодией обещаний, но и среди прочего рассчитывал, что хотя бы на короткое время обретет умиротворение.

Поэтому, собрав в сумку инструменты для обработки стекла, он, едва сдерживая нетерпение, сидел в Большом зале, дожидаясь, когда войдет Кубила, архонт торговли и дипломатии, закончив переминаться с ноги на ногу, стоя возле дверей.

— Ну, в чем дело? — сердито спросил король, жестом предлагая молодому человеку подойти поближе.

Архонт откашлялся.

— Сир, посол просит аудиенции с вами.

— Посол? — не веря своим ушам, уточнил Акмед. — Посреди ночи?

— Да, сир, — смущенно ответил Кубила.

Он, как и другие архонты, не слишком боялся короля, поскольку Акмед относился к ним с явно выраженным уважением. Однако Кубила чувствовал важность происходящего, и ему было не по себе.

— Идиот, — пробормотал король, перекладывая сумку в другую руку. — Отошли его прочь.

Архонт вновь откашлялся.

— Сир, посол прибыл издалека. Быть может, вам следует его выслушать, к тому же он утверждает, что отнимет совсем немного вашего времени.

— Мне все равно, даже если он приплыл с погибшего острова Серендаир, — проворчал Акмед.

Он повернул голову в сторону двери, находившейся за троном, Грунтор кивнул и двинулся к ней.

— Сир, посол представляет наинов, — запинаясь, проговорил Кубила.

В огромном зале воцарилась тишина. Акмед застыл на месте, а потом медленно перевел взгляд на дрожащего архонта. Затем он сделал несколько медленных вдохов и выдохов, после чего протянул сумку Грунтору.

— Встретимся на месте, — буркнул он сержанту.

Грунтор кивнул.

Акмед дождался, когда он выйдет из зала, и повернулся к Кубиле.

— Пусть войдет, — коротко бросил он.

Кубила поклонился и, вернувшись к главному входу в Большой зал, распахнул одну из двух огромных створок, украшенных резьбой и позолотой еще во времена Гвиллиама.

Через мгновение в зал вошел нежданный гость. У него были мощная шея, широкие плечи и грудь, напоминающая бочку, и сильные ноги. Ниже повелителя болгов на полголовы, он держался очень прямо и с поистине королевским достоинством, отчего казался таким же высоким, как сам Акмед. Борода, доходящая до середины груди, была темно-русой у подбородка, серебристой посередине и белой у завивающегося кончика. Смуглая кожа имела желтовато-землистый оттенок, верный признак того, что он живет в сердце гор, вдали от солнца, но вблизи от жара кузнечных горнов. Когда он входил в зал, Акмед заметил, что свет настенных светильников отразился в его глазах синевато-желтым сиянием — такие глаза король видел у диких животных.

— Рад встрече, сир, — с поклоном молвил посол. — Меня зовут Гэрсон бен Сардоникс, я посол его величества Фейдрита, Повелителя далеких Гор.

— Мне известно, кто вы такой, — язвительно ответил Акмед. — Я терпел ваше присутствие на церемонии моей коронации, а потом еще во время Намерьенского Совета четыре года назад. Представители вашего народа употребляли в десять раз больше пищи и вина, чем все остальные делегации, вместе взятые, а после отъезда оставили ужасающее безобразие — лишь сейчас нам удалось привести предоставленные вам покои в порядок. Что вы хотите?

Маска вежливости исчезла, и глаза наина засверкали. Он неосознанно потянулся к кончику бороды и принялся ее теребить.

— Я вижу, вы по обыкновению пребываете в замечательном настроении, ваше величество, — брюзгливо проговорил Гэрсон. — Впрочем, как и я. Принимать посетителей в полночь, в Илорке, лишь немногим менее отвратительно, чем такой визит наносить. Я должен был повидаться с вами до вашего отъезда на карнавал в Наварне, куда, насколько мне известно, вас пригласили. Буду краток: я принес вам послание от его величества короля Фейдрита.

— И в чем оно состоит? — нетерпеливо спросил Акмед.

Посол наинов, не дрогнув, посмотрел в глаза короля болгов.

— Он знает, что вы пытаетесь воссоздать Огненную Кузницу, — со значением проговорил он. — Король просил меня передать, чтобы вы этого не делали.

В течение двух десятков ударов сердца король болгов и посол наинов сверлили друг друга взглядами. Затем разноцветные глаза Акмеда насмешливо сверкнули в прорезях вуали, закрывавшей лицо.

— Вы проделали столь долгий путь и осмеливаетесь давать мне указания в подобной манере? Вы храбрый человек, которому нечего делать.

Гэрсон даже не моргнул.

— Такова воля моего короля.

— Ну, тогда я в недоумении, — заявил Акмед, небрежно положив руки на резные подлокотники мраморного кресла, украшенного орнаментом и позолотой. — Я не знаю, что такое Огненная Кузница. Тем не менее Фейдрит рискнул вызвать мое неудовольствие, прислав вас посреди ночи с приказом относительно неизвестного мне предмета. Даже для не придающего особого значения дипломатии и этикету такое поведение представляется оскорбительным.

— Быть может, вы называете его иначе, — спокойно ответил Гэрсон, не обращая внимания на недовольство короля. — Но я подозреваю, что вы понимаете, о чем я говорю. Огненная Кузница — это устройство, которое одиннадцать веков назад построили наины для лорда Гвиллиама Мечтателя, — машина из металла и цветного стекла, собранная на вершине горы и способная манипулировать светом. Она была уничтожена во время Великой Войны, что и следовало сделать, поскольку она обладала практически неисследованной и ужасной силой. Огненная Кузница опасна не только для ваших врагов и союзников, но и для всего королевства болгов. Вы пытаетесь восстановить устройство, сущность которого не понимаете. Ваша глупость приведет к вашему падению, и при этом, весьма возможно, вы увлечете за собой и других. Вам уже довелось видеть машину в действии. Осколки цветного стекла, оставшиеся после первой попытки, до сих пор устилают вашу землю. Это чистое безрассудство. Король Фейдрит приказывает вам немедленно прекратить все работы ради блага Союза, а также ради вашего собственного благополучия.

Король болгов поднес руки к лицу и задумался. Он смотрел на посла наинов, который продолжал неподвижно стоять на мраморном полу Большого зала. Затем под вуалью Акмеда мелькнула кривая усмешка, отразившаяся в глазах.

— А что вам известно об этом устройстве? — осторожно спросил он. — Ваше королевство расположено так далеко, что до него не доходят почтовые караваны, — наины скрылись от глаз мира. Даже если бы нас разделял океан, мы бы не могли быть более изолированы друг от друга. Откуда вы узнали о моих намерениях?

— Король Фейдрит считает своим долгом следить за событиями, которые могут иметь катастрофические последствия для нашего мира, сир, — надменно заявил Гэрсон. — Всякий раз, когда возникает нужда, король Фейдрит получает необходимые сведения.

Улыбка Акмеда бесследно исчезла, и он медленно поднялся с трона, точно змея, готовящаяся нанести удар.

— Лжец, — презрительно бросил он. — Наины отвернулись от мира четыре столетия назад. Вы потеряли интерес ко всему, что происходит за пределами вашего королевства, и у вас нет никакой возможности узнавать новости, даже если бы появилось такое желание. И все же вы пришли ко мне, чтобы поведать о том, что вам известно о моем самом секретном замысле, по приказу короля, который считает, что имеет право мне приказывать.

Он сошел с помоста и остановился напротив посла наинов, глядя в его пылающие глаза.

— У вас есть такая машина, — спокойно продолжал Акмед. — Вы построили ее для себя и используете, чтобы шпионить за моими землями. Другого способа узнать о моих намерениях у вас нет.

Гэрсон молча смотрел на короля болгов.

Акмед повернулся спиной к послу и вернулся на свой трон.

— Немедленно покиньте мое королевство, — распорядился он, жестом призывая Кубилу, который стоял на противоположном конце зала. — Возвращайтесь к своему королю и передайте ему: прежде я уважал его самого и выбранный им образ жизни, поскольку он такого же низкого мнения о намерьенах, как и я, и такой же обособленный член Союза. Он сидит в своих горах, предпочитая ни во что не вмешиваться, — я тоже. Но если он будет продолжать шпионить за моим королевством или отправлять ко мне послов с указаниями, то, как только я завершу строительство своей версии так называемой Огненной Кузницы, прежде всего я испытаю способность наносить удары по дальним объектам. Предоставляю королю самому решать каким.

— Я очень сильно сомневаюсь, что вы действительно хотите, чтобы я передал ваши слова Фейдриту, — не смог удержаться от язвительности посол.

— Напрасно, Гэрсон. А теперь уходите.

Дождавшись, пока представитель наинов покинет Большой зал, Акмед повернулся к Кубиле.

— Пусть Кринсель подождет меня здесь, я скоро вернусь.

Грунтор укладывал циркуль в кожаный футляр, когда Акмед взобрался на гору щебня и пепла, служившую последней преградой перед убежищем, в котором покоилась Дитя Земли.

Великан ничего не сказал приближающемуся королю болгов, но Акмед издали увидел тихое отчаяние, плескавшееся в глазах Грунтора. Акмед подошел к алтарю, на котором лежала Дитя, и сразу же увидел, что она стала заметно меньше.

— Она продолжает уменьшаться, — прошептал он.

Произнеся эти слова, Акмед выпустил на волю свои страхи, и они тяжело повисли в воздухе.

Грунтор кивнул и застегнул футляр.

Акмед осторожно провел рукой в перчатке по волосам Дитя Земли — сухое темное золото, более всего похожее на солому от окошенной пшеницы, долго лежавшую под жгучими лучами солнца. Затем они вместе с Грунтором вернулись в Котелок.

Кринсель уже ждала Акмеда в Большом зале. Она выглядела уставшей, а ее смуглое лицо было мрачным, — она провела весь день на ногах, а теперь дожидалась своего короля. Кринсель держала в руках список умерших, жертв болезни, которая все еще продолжала уносить жизни болгов. Истории болезни каждого были подробно описаны ее помощницами и теми, кто ухаживал за больными.

— Кто-нибудь еще умер? — спросил Акмед, остановившись рядом с Кринсель.

Старшая повитуха покачала головой.

— Я полагаю, что худшее уже миновало, — уверенно проговорил Акмед, кивком головы показывая Грунтору, что он может уйти. — Те, кто подвергся воздействию пикриновой кислоты и не умер сразу, скорее всего, выживут. Гургус постарался уничтожить все ее следы, в том числе и на склонах гор, где осела пыль после взрыва. Теперь нужно лишь поудобнее устроить тех, кто уцелел, и попытаться поскорее вернуться к нормальной жизни. Ты согласна со мной?

Кринсель вновь кивнула.

— Хорошо. Тогда мне пора уходить. Я буду следовать вдоль караванных путей, так что, если тебе понадобится со мной связаться, попроси Трага отправить ко мне сокола.

— Передай ее величеству привет от Оя, — проворчал Грунтор, когда Акмед направился к туннелям, ведущим к выходу из Котелка. — И не забудь про миндаль в сахаре. Если уж мы подвергаем королевство риску, хотелось бы заесть это чем-нибудь вкусненьким. Впрочем, будет неплохо, если ты приведешь с собой парочку лиринов — в особенности с темными волосами, они самые сладкие.

— Я вернусь через две недели, — сказал король болгов. — Надеюсь, что к моменту моего возвращения ничего не взорвется, не развалится и не разобьется, — голова посла наинов сюда не относится.

Драконица обнаружила, что перемещение под землей имеет свои плюсы и минусы.

Теперь ее окружала энергия, которой так не хватало в замерзшем логове, тепло и вибрация пластов мировой тверди. Земля неплохо принимала ее, хотя безоговорочного радушия она не ощущала. Обретя свое имя, она смогла вернуть себе лишь фрагменты воспоминаний, однако все, что было связано с ее матерью, продолжало скрываться за туманной пеленой.

Песня, эхом отвечающая на ее зов, была слышна под землей приглушенно, хотя и продолжала звучать довольно отчетливо. Драконица никогда не могла полностью осознать свое точное местонахождение, и ей часто приходилось возвращаться назад из-за путаницы, возникавшей от отраженного эха. Ее разум, прежде заточенный, точно сияющий клинок, оставался неповоротливым, словно был покрыт патиной времени, и она часто впадала в бешеную ярость, когда обнаруживала, что проползла по кругу и вернулась обратно или в темноте избрала неверное направление.

И все же ответные вибрации не затихали и влекли ее на юг, всякий раз помогая вернуться на правильный путь.

«Пройдет немало времени, прежде чем я доберусь до места, — подумала она после очередной ошибки. — Но когда я там окажусь, то не пожалею о затраченных усилиях».

И жажда крови еще ярче разгоралась в подземном мраке.

18

Особняк священника, склон холма, примыкающего к Ночной горе, Джерна'Сид

В полночь Талквист постучался в дверь Лазариса.

Главный хранитель Терреанфора ответил не сразу, лишь через несколько минут он торопливо подошел к двери особняка, расположенного в скалистом гроте Ночной горы. Полуодетый Лазарис распахнул дверь в промежутке между двумя яростными ударами Талквиста. Как только дверь открылась, будущий император стремительно ворвался внутрь.

— Милорд! — воскликнул Лазарис, вцепившись в ночную рубашку левой рукой — правая так дрожала, что воск горящей свечи капал ему на ладонь. — Что случилось?

— Дело закончено? — резко спросил Талквист, быстро захлопывая дверь особняка. — Солдата сняли?

Священник опустил голову и вздохнул.

— Да, — удрученно прошептал он. — И завернули в льняное полотно, пропитанное святой водой. Но его еще не перенесли на алтарь.

— Хорошо. На алтарь его относить и не нужно. Его следует поставить на площади Джерна'Сид.

— Прямо сейчас? — Ужас звучал в голосе несчастного священника.

— Да. Призови своих помощников, если нужно, разбуди их.

— Но они ужасно устали, милорд. У всех был очень долгий и трудный день.

Лицо будущего императора ожесточилось.

— А теперь им предстоит долгая и трудная ночь, но потом они смогут отдохнуть. Буди своих помощников, Лазарис.

— Слушаюсь, милорд.

И священник исчез в темном коридоре особняка.

Только при участии всех прислужников монастыря удалось перетащить помост с гигантской статуей из Живого Камня на площадь перед дворцом Джерна Тал.

Талквист приказал своей страже, горному полку, отвечающему за охрану Джерна Тала, а значит, и императора, окружить проход между Ночной горой и площадью, где стояли Весы, чтобы посторонние людишки не болтались под ногами. Стража без труда поддерживала спокойствие в вечернее время, поскольку возле площади никто не жил, за исключением обитателей дворца, и потому перевезти посреди ночи большой фургон на площадь удалось, не привлекая излишнего внимания.

Побледневший Лазарис, все это время молчавший, с трепетом наблюдал, как прислужники медленно разгружают фургон, осторожно перенося завернутую фигуру, — они уложили ее на несколько тяжеленных бревен, и каждое несли по два человека. Сгибаясь под непомерной тяжестью, они взбирались по ступеням на помост, на котором возвышались древние Весы. После того как прислужники положили огромную статую на восточную чашу Весов, Лазарис повернулся к Талквисту и с мукой спросил:

Что вы делаете, милорд? Неужели это осквернение действительно имеет какой-то высший смысл? У меня такое ощущение, что я участвую в злодеянии, за которое Земная Мать никогда меня не простит.

Талквист некоторое время смотрел на страдающего священника — несколько мгновений назад глаза будущего императора возбужденно сияли, но сейчас они слегка потускнели и в них появилось сострадание.

— Мужайся, Лазарис. Мы ничего не разрушаем и не оскверняем — это возрождение. — Он похлопал священника по плечу. — Помнишь, как много лет назад я был одним из твоих учеников и ты рассказывал нам легенды о создании Терреанфора? Ты говорил, что наши древние предки посадили семена цветов и листья деревьев, и Живой Камень, до сих пор сохраняющий свои магические способности, вырастил эти чудесные статуи, украшающие базилику. Так, согласно преданиям, появились фигуры птиц и животных, рожденные самой землей из их частиц. — Лазарис отрешенно кивнул. — А теперь ответь мне, Лазарис, откуда, по-твоему, взялись статуи солдат?

Лазарис побледнел еще сильнее.

— Я… понятия не имею, — запинаясь, еле слышно проговорил он.

— Быть может, Лазарис, это герои прошлых столетий, погребенные в тепле живой земли и превратившиеся в статуи; так увековечили память о них.

— Да, такое возможно, милорд, но… что отдано в лоно Земной Матери, должно оставаться там, — неуверенно возразил Лазарис. — Пытаться вернуть их обратно, в мир живых — настоящее безрассудство. Воскрешение мертвых противно самой природе.

Талквист недовольно нахмурил брови.

— Я не пытаюсь оживить мертвых, Лазарис, — резко ответил он, наблюдая, как прислужники вытаскивают бревна из-под статуи, которая осталась лежать на чаше Весов. — Я лишь хочу использовать жизнь, которая пропадает зря, — перенести ее, если можно так выразиться. — Он благосклонно кивнул прислужникам, несмело топтавшимся возле Весов, — их работа была закончена. — Вы отлично потрудились, друзья мои. Благодарю вас. — Потом Талквист повернулся к капитану стражи и заговорил погромче, чтобы все могли его слышать: — Отведите святых людей во дворец, где для них приготовлена трапеза. А после того как они поедят, проводите к фургонам и отвезите в монастырь, чтобы они отдохнули после трудной работы. Оставьте только двоих.

Усталые прислужники поклонились и последовали за капитаном во дворец.

Талквист указал на двух священников, Доминикуса и Лестера, которые подошли к Лазарису и обменялись с ним удивленными взглядами.

— Принесите чан с существом, — приказал регент.

Из королевских конюшен осторожно доставили большой стеклянный чан, накрытый брезентом. Священники молча наблюдали, как снимают брезент и разбивают резервуар. Из осколков подняли бледное, безобразное существо. Казалось, плоть этого диковинного создания едва держится на неестественно мягких костях.

— О Единый Бог, что это такое? — прошептал Доминикус Лазарису, но главный священник жестом заставил его замолчать.

Существо, оказавшись в руках солдат, начало шипеть и попыталось слабо сопротивляться, но ему не по силам было бороться с людьми в доспехах. Они подняли его и водрузили на пустую западную чашу Весов, прижали его тонкие конечности к золотой поверхности, а сверху придавили мешками с песком. Наконец, когда существо перестало сопротивляться, стражники ушли, оставив на площади Лазариса, двух его помощников и Талквиста. Шаги солдат глухо разносились по опустевшей площади. Вскоре послышался стук колес — по мощеным улицам города фургоны повезли прислужников в монастырь, расположенный рядом с особняком Лазариса.

На улицах вновь воцарилась тишина.

Регент Сорболда медленно поднялся по ступеням на помост с Весами, где древний инструмент посредством золотых чаш решал вопросы жизни и смерти, войны и мира, судьбы целых народов и правительств здесь и за морем, по другую сторону мира.

— Лазарис, — тихо сказал Талквист, — разверни статую.

Несколько мгновений священник стоял в неподвижности, а затем неохотно кивнул двум своим помощникам. Втроем они начали снимать влажную ткань, а Талквист зачарованно смотрел на Весы.

Под льняным покрывалом статуя оставалась теплой благодаря биению сердца Земли в Живом Камне, ее гладкая плоть пульсировала и тихо гудела. Выступающие части: носки сапог, острие меча в правой руке, кончик латной рукавицы уже начали отвердевать, но в остальном статуя оставалась влажной разноцветной глиной, когда-то давно пожелавшей принять облик высокого мужчины, с глазами, лишенными зрачков, слепо глядящими сейчас в бескрайнее ночное небо.

Как только статую освободили от покрывала, Талквист бесшумно подошел к священникам, чтобы взглянуть на огромный кусок Живого Камня. Он провел ладонью по широким плечам, почти ласково, и его лицо было полно возбуждения, граничащего с экстазом.

— Ты только представь себе, Лазарис, — прошептал он, — представь все, что мы сможем здесь сделать. Я ждал этого с того самого момента, как был избран. Взглянув на солдат в базилике, я сразу же понял, что каждый из них обладает мощью целой армии! Я хранитель диска Нового Начала — неужели ты не понимаешь. Лазарис, все это должно работать вместе! Вот ключ к осуществлению моих планов, родившихся после того, как я обнаружил могущество фиолетового диска. Я уповаю на то, что Весы способны принять жизненную суть бесполезного выродка, куска плоти, в котором едва теплится жизнь, и вдохнуть ее в каменного воина. И вот, стоя на страже, он, неподвижный, но живой, стал бы устрашающим препятствием для всякого, кто попытался бы войти во дворец с дурными намерениями. Если бы он мог двигаться, если бы только он мог двигаться! Я получил бы безупречное оружие — каменного воина, безропотно подчиняющегося моим приказам, возможно, он даже понимал бы мои самые простые слова, как существо, чью жизнь я принесу в жертву, чтобы его оживить. А теперь представь себе армию, состоящую из таких солдат, — каждая статуя Терреанфора обрела бы жизнь! Не только двадцать воинов собора, но сотни, быть может, тысячи из Города Мертвых в склепе под нами? Только представь…

— Это ересь, милорд, — не выдержал Лазарис. — Я умоляю вас, вы сами не знаете, что творите. Свойства Живого Камня нам совершенно неизвестны. Это дар Создателя, первородный элемент, редкое сокровище…