Братья Баркли - Холодная ночь, пылкий влюбленный

Бесчисленные разноцветные фонарики были развешаны на соседних деревьях и на стенах веранды. Множество стульев и столиков поменьше, накрытых ярко-красными скатертями, вынесли из дома и поставили на них букеты цветов в вазах. Ночь пахла полевыми цветами, духами и влажной землей; эти запахи смешивались с острыми аппетитными ароматами жаренной на вертеле оленины, говядины и цыплят. На тарелках горкой высилось картофельное пюре под коричневым соусом, свежие булочки, пшеничный хлеб, разнообразные пироги, кексы и печенья.

Мора едва замечала дразнящие ароматы, не прельщали ее и изысканные яства на столах. Ставя на стол блюдо с лимонным печеньем рядом с пирогом с начинкой из ревеня, она думала о Куинне. Интересно, что он собирался ей сказать? Как жаль, что их прервали на самом важном месте.

Грейс и Кэролайн, болтая, расставляли на столах кувшины с лимонадом.

— А я говорю, что мы никогда не проголосуем за то, чтобы принять Серину Уолш в свой круг! — воскликнула Кэролайн. — Эта женщина думает, что она может распутничать и вести себя нагло, а мы будем принимать ее у себя только потому, что у нее в доме найдется с дюжину книг!

— Она мне сказала, что была бы счастлива показать нам свою библиотеку, если следующее заседание нашего кружка состоится у нее в пансионе, — усмехнулась Грейс. — Совершенно ясно, на что она рассчитывает — хочет пролезть в библиотечный комитет!

— Я нисколько не осудила бы Мору Лесситер, откажись она участвовать в комитете, узнав о том, что мы собираемся в пансион этой дамочки, которая…

— Простите, но я невольно вас подслушала. — Мора подошла к дамам так бесшумно, что они не заметили ее. Обе мгновенно обернулись и, увидев Мору, стали совершенно пунцовыми, как скатерти на столиках.

В углу веранды стояла невидимая для всех Серина и курила тонкие сигары, которыми ее угостил новый жилец. Она затаилась и слушала.

— Кажется, произошло недоразумение, — сказала Мора ровным голосом. — Я не имею ничего против Серины Уолш. Если вы захотите провести встречу в ее пансионе, я с удовольствием приду.

— Вы действительно пришли бы, дорогая? — Кэролайн открыла рот и принялась нервно оправлять свое платье. — Но… дорогая Мора…

— Почему бы нет? — Мора переводила взгляд с одной женщины на другую. Ее совершенно не волновала Серина Уолш, ей нужно было только, чтобы Куинн не поддерживал отношений с ней, но она слишком хорошо знала, что такое быть изгоем, и не хотела, чтобы Серина считала именно ее, Мору, виновницей своих неприятностей. — Платье, в котором Серина сегодня, просто ошеломляющее. Не знаете, она купила его в магазине или сшила сама?

— Она почти всю свою одежду шьет сама. — Грейс разгладила подол своей темно-синей юбки. — Я думаю, тем самым Серина Уолш пытается нам доказать, что вполне достойна присоединиться к нашему кружку.

— Как будто одних навыков в шитье для этого достаточно! — взорвалась Кэролайн.

— Но почему тогда вы считаете, что она не подходит для кружка? — спросила Мора.

— Ну, хотя бы потому, что она… она курит сигары, Она якшается с мужчинами, которые останавливаются в ее заведении, и… ведет себя очень сомнительно и производит впечатление женщины весьма свободных нравов! Хорошо, что вы не видели, как она недавно потащила в сад вашего мужа! — Кэролайн едва не задохнулась от негодования. — О, дорогая…

— Кэролайн! — простонала Грейс и обеспокоенно посмотрела на Мору.

Но та только небрежно пожала плечами:

— Если вы имеете в виду тот разговор наедине, который у них состоялся сегодня вечером, то, пожалуйста, не воспринимайте это как нечто ужасное. — Она сказала это небрежным тоном и совершенно спокойно. Мора заставила себя так говорить. — Куинн с Сериной — старые друзья, и ей… понадобился его совет в одном деле. Я, разумеется, нисколько не возражала, чтобы они обсудили его. Куинн едва ли виделся с ней с тех пор, как мы переехали в Хоуп. С устройством нашего ранчо у него много работы, да потом эта погоня за Кэмпбеллами. Куинн пристраивает еще одну комнату к нашему дому…

— Так вы… вам нравится Серина Уолш? — спросила Грейс, не веря своим ушам.

Мора повернулась и небрежно оглядела накрытые к ужину столы.

— Я не хотела бы, чтобы для нее или кого-то другого из-за меня был закрыт доступ в кружок. Это все, что я…

Прежде чем она договорила, пронзительный крик разорвал ночь.

Три ошеломленные женщины застыли от ужаса. Но крик повторился, он раздался откуда-то из ивовых зарослей. Крик был оглушительный, душераздирающий, ужас пробирал от него до костей. Мора задрожала.

— Боже мой! — задыхалась Грейс.

Мора побежала к деревьям, не думая об опасности.

— Куда вы? — вскричала Кэролайн ей вдогонку. — Moра милая, не ходите туда, там может быть…

Но Мора уже влетела под мрачную сень раскидистых ив и неслась по той дорожке, по которой ушли Нелл с Тексом.

Ей показалось, что кричала именно Нелл.

Мора не думала ни о чем, кроме того, что девушке нужна помощь. Она ужаснулась при мысли, что это снова могут быть Кэмпбеллы, которые уже пытались украсть Нелл. Должно быть, остальные гости тоже подумали об этом, потому что Мора слышала за спиной топот ног бегущих за ней следом людей. Но она не замедлила шаг, а устремилась в темноту, спотыкаясь о камни, о вывороченные корни деревьев, напрягая зрение, чтобы увидеть в полумраке, сквозь листву, что происходит. А тем временем новые крики раздавались в ночи.

Мора едва дышала, когда наконец увидела прямо перед собой две фигуры, застывшие, как каменные изваяния.

Нелл и Текс смотрели вверх, на сосну. Текс пытался оттащить девушку подальше, но она в ужасе продолжала кричать.

Мора вгляделась получше — и свет для нее померк. Она закрыла глаза, не в силах видеть то, что ей представилось.

— О… Боже!

Двое мужчин висели вверх ногами на ветке дерева, их лодыжки и руки были стянуты веревками, горло перерезано… черные лужи крови на траве тускло блестели в лунном свете. Их лица…

Мора снова закрыла глаза и зашаталась, а нескончаемый вопль Нелл звенел у нее в ушах. Ей никогда не забыть их лица. Они мертвы… мертвы… мертвы…

— Мора!

Куинн обнял ее и поднял на руки, потому что ноги ее не держали.

Она прижалась к нему, закрыв глаза и борясь с тошнотой. Она пыталась прогнать из головы ужасное зрелище.

Джадд и Хоумер никогда больше не станут над кем-то измываться.

Глава 28

Всю дорогу домой Мора молчала. Она только что-то пробормотала, когда Куинн понес ее в спальню, помог раздеться и уложил в постель.

— Постарайся не думать об этом. Вообще ни о чем. Ты слышишь меня, дорогая? — Он встал на колени подле кровати и старательно, аккуратно вынул из ее волос немногие оставшиеся шпильки. Рыжие кудри потоком хлынули на ее бледные щеки. Кожа Моры была почти такая же белая, как длинная ночная рубашка, которую он на нее надел. Куинн погладил Мору по шеке и почувствовал ледяной холод.

Боль пронзила его сердце, когда он внимательно вгляделся в потрясенное лицо жены. Он понимал, что ее молчание — результат неимоверных страданий. Должно пройти время, прежде чем Мора сумеет пережить увиденное. Самое лучшее для нее, думал Куинн, полежать в тишине и покое или даже заснуть — сон лечит все раны.

— Поспи немного, Мора, — прошептал он. — Это сейчас для тебя самое лучшее. Спи. Завтра подумаем обо всем, что случилось.

Мора кивнула, стиснула его руку и посмотрела на него широко раскрытыми испуганными глазами. Он лег на кровать рядом с ней, обнял ее и не отпускал до тех пор, пока ее худенькое, напряженное тело не расслабилось и он не почувствовал, как она наконец уплывает в благословенный и спасительный мир сна, в котором ей будет уютно и спокойно.

Через несколько часов Куинн заглянул в спальню и увидел, что кровать пуста.

— Мора!

Недоброе предчувствие сдавило грудь Куинна, но он держал себя в руках. Кэмпбеллы едва ли могли пробраться в дом и умыкнуть Мору без шума. Удивительно, что она выскользнула из дома незаметно для него. Сон у него чуткий, вот почему он до сих пор еще жив.

«Почему Мора убежала?» — думал Куинн и не мог найти ответа. Ночь была теплой, в воздухе пахло свежей весенней травой и цветами, но он чувствовал опасность, которая таилась в ночи, он ощущал ее, испытывая такое чувство, словно лапы медведя гризли сжимаются вокруг его тела все плотнее и ему уже из них не выскользнуть.

Нет, Джадд и Хоумер тут ни при чем.

Бесшумно выйдя в темноте из дома, Куинн поискал жену под навесом, заглянул в загоны, а потом догадался, что надо идти на берег ручья. Куинн повернул туда.

Он замер и затаил дыхание, увидев жену на берегу, на том самом месте, где они впервые встретили Лаки Джонсона, когда ехали к своему будущему дому.

Мора сидела, привалившись спиной к дереву, и смотрела на струящуюся воду.

— Что, черт возьми, ты тут делаешь? — Куинн пытался скрыть свой страх за гневным тоном.

Потрясенная Мора издала странный нечленораздельный звук, который не развеял его опасений. А что, если бы на нее напали Кэмпбеллы? И что могло бы случиться, если бы ее братьев не убили? Куинн думал об этом, и ему становилось невыносимо страшно за нее.

— Ты… не смей впредь… подкрадываться к женщине, которая ждет ребенка! — задыхаясь, сказала Мора, а ее глаза горели в ночи.

На ней была лишь длинная ночная рубашка и старая дырявая шаль. Несмотря на столь странный наряд, Куинн подумал, что никогда еще не видел Мору такой красивой. Ему хотелось стащить с нее платок, потом длинную ночную рубашку, отшвырнуть их подальше и заняться с ней любовью прямо здесь, на душистой траве, но вместо этого Куинн быстро скомандовал:

— Пошли в дом!

— Я не могу туда вернуться, Куинн.

Тоска мерцала в глубине ее глаз.

— Я не могу там дышать, Куинн, не то что спать. Я все время думаю об этом… Я думаю только о них…

— Не надо. Оставь все до утра.

Она покачала головой:

— Может, ты умеешь выключать свои мысли и для тебя это не труднее, чем погасить лампу, но я не могу. Стоит мне только закрыть глаза, и я вижу их лица, то дерево, кровь…

Куинн сел рядом, обнял Мору и прижал к себе.

Она дрожала всем телом — то ли от ночной прохлады, то ли от ужаса, который ее не покидал. Он обнимал ее крепко, словно хотел прогнать все ее страхи, все жуткие видения, словно хотел, чтобы из ее прекрасных глаз исчезли все призраки.

— Кто мог это сделать, Куинн? — прошептала она, в отчаянии прижимаясь к его плечу. — Это не Кэмпбеллы. Они ничего не имели против Джадца и Хоумера. И потом они бы просто их застрелили, правда? — Она снова вздрогнула, когда в ее памяти всплыла ужасная картина.

— Похоже на то. А у этих парней, у Дунканов, были враги? — спросил Куинн.

— Наверняка, причем много, я уверена, — ответила Мора. Она задержала дыхание. — Но их все боялись, они терроризировали всех… Я не знаю, кто посмел напасть на них обоих сразу. Тем более здесь, в Вайоминге. У них больше врагов в родном городе.

Дрожь снова пробежала по ее телу. Она поежилась.

— Ты замерзла, — резко сказал Куинн. — Пора возвращаться.

— Нет! — Она подняла на него глаза, полные боли. — Мне лучше под открытым небом, на воздухе. Разве ты не понимаешь, что я имею в виду?

Он кивнул. Ему самому была по душе первозданная красота ночи. Ночь прочищает мозги лучше, чем виски, лучше, чем схватка с врагом или кулачный бой, лучше, чем долгие карательные экспедиции и опрометчивые забавы с какой-нибудь женщиной. Ночь не только прочищает мозги, но и расслабляет душу.

Но женщина в ночи, думал Куинн, поглаживая нежные душистые завитки чудесных волос Моры, женщина в таинстве ночи может возбудить мужчину против его воли. Это сильно беспокоило Куинна Лесситера.

Словно прочитав его мысли, Мора придвинулась к мужу еще ближе. Она нежно положила руки ему на грудь. От прикосновения ее теплых пальцев он возбудился и задрожал.

— Займись со мной любовью, Куинн, — выдохнула она, — заставь меня забыть обо всем!

Он знал, что надо немедленно увести Мору в дом; знал, что надо усадить ее у камина и заставить выпить сладкого горячего чая. Завернуть в одеяло, закутать как следует и уложить в постель. Одну.

— Пожалуйста! — Это слово соскользнуло с ее губ и пронзило его, словно ножом. — Я должна все забыть. И, — сказала она нежно и с отчаянием, — и вспомнить.

И Куинн понял, что она вспоминает о бурной страсти и необъяснимой нежности их первой ночи в гостинице Дунканов.

Их глаза встретились и уже не отрывались друг от друга. Будто темный, горячий поток хлынул от одного к другому, и Мора оказалась в его руках, в его крови, и невозможно было остановить, прекратить то, что происходило. Это было не в их власти, они слились в пламени страсти, и когда Куинн опустил Мору на прохладную мягкую траву и услышал ее крик — она выкрикивала его имя, — мир вокруг превратился в горячее красное пятно, а чувства затопили все его существо.

— Проклятие, разве я могу отказать тебе в чем-то, ангел? — пробормотал он сквозь плотно сжатые губы. Он не видел ее милых веснушек при тусклом лунном свете, но он поцеловал каждую, потому что хорошо помнил, где они. А потом его губы, словно пламя, побежали вниз, обжигая нежную белую шею, и когда он сорвал с нее шаль и рубашку, его собственный ответ был жестким и быстрым, стоило ему взглянуть на бледную атласную кожу, мерцающую при свете луны, на ее глаза, нежные и светящиеся желанием.

Мора отчаянно старалась не думать ни о чем, кроме происходящего. Она запустила пальцы в густой шелк черных волос Куинна и знала, что любит его всем сердцем, что в этом мире слишком много печали и горя, много жестокости и потому любовь, которая есть на земле, надо лелеять, ценить и радоваться ей.

Она хотела рассказать Куинну, как она его любит, признаться, не таясь и ничего не опасаясь, но слова умерли у нее на языке. Поэтому Мора сказала ему об этом глубоким, медленным поцелуем, стремясь сократить им расстояние между ними. Она слилась с ним, она нуждалась в нем, она отдавала ему себя. И когда руки Куинна скользнули по ее груди, когда его губы нежно и осторожно втянули ее соски в рот, она застонала, а ее руки исследовали его тугое тело с нарастающим желанием. Они скользили по твердым как сталь бедрам и нашли его возбужденную плоть.

Как же он великолепен, этот великан с серебристо-серыми глазами и телом, похожим на скалу, с сильным ртом, способным на такие горячие, чувственные поцелуи. От его шумного дыхания, от его прикосновений она осмелела, как никогда, и, зная, что ведет себя словно безумная, не сдерживала себя нисколько. От него веяло такой силой и мощью, что это совершенно ошеломило ее.

Мору и Куинна настиг немыслимый шторм, дикий и мощный, они корчились на земле, и нежность уступила место резким, сильным толчкам. Они слились воедино, эти мужчина и женщина, его руки прикасались к самым потаенным и чувствительным местечкам ее тела, вызывая огненные вспышки в мозгу Моры. Ее чувства смешались. Она желала его целиком, без остатка. Никогда и ничего она не желала так страстно в своей жизни. В таинственной холодной ночи, напоенной запахом весенних трав, смешанным с их потом и желанием, она хотела раствориться в нем до конца.

Высоко в небе над широкими плечами Куинна сверкали звезды, они кружили по небу, словно выточенному из черного дерева, как алмазы по полуночному морю.

Ветер раздувал волосы Моры, остужал горячую кожу, и когда Куинн толкнулся в глубины ее плоти, его глаза сверкнули, а она помнила только о любви, заслонившей собой все на свете, все на земле. А об остальном Мора забыла.

— Куинн… я… я…

«Я люблю тебя», — хотела она сказать, но осеклась, удержалась и не сказала. Она смогла проглотить эти слова, рыдая, когда он погружался в нее мощными толчками.

— Ты мне нужен. — Мора задыхалась, у нее кружилась голова, и она чувствовала мучительные сладкие страдания. Они все сильнее охватывали ее, властно и неодолимо. — Ты мне нужен! — кричала Мора, и чувства, не подвластные ей, потрясли ее.

Руки Куинна запутались в волосах Моры, ее горячее дыхание обжигало его лицо.

— Ты мне тоже нужна, Мора. Черт побери, я никогда не нуждался ни в одной женщине так, как в тебе.

Боль, надежда и удивление заполонили Мору.

— Куинн, в самом деле? Это правда?

— Ты заставляешь меня говорить то, что я никогда никому не говорил и не думал, что когда-нибудь скажу, — простонал он. Он осыпал ее дождем поцелуев, их тела отчаянно двигались вместе. — О, черт, что ты со мной делаешь, Мора Джейн? Моя красавица, моя душенька Мора Джейн!

— Ничего такого, Куинн, по сравнению с тем, что… ты делаешь со мной…

Он снова поймал ее губы и поцеловал так, что Мора почувствовала ни с чем не сравнимую радость. Она ощущала его силу, его жажду. Он снова упал на нее с сокрушительной силой, и они покатились, борясь и извиваясь, по траве, связанные каким-то жестоким безумием. Пик наслаждения пронзил их с такой остротой, что оба отчаянно задрожали. Затаив дыхание, задыхаясь, они обнимали друг друга со всей мыслимой нежностью и, казалось, достигли такой вершины, что касаются звезд.

Мора летела все выше и выше, она цеплялась за Куинна, открывая рот в безмолвном крике, дрожа от прикосновения его губ, ощущая вкус его рта на своих губах и силу, с которой он с ней соединился. «Великолепно, — думала она, — замечательно вместе лететь навстречу горячему, испепеляющему огню, чтобы отдать ему себя без остатка».

Когда вспыхнувшее пламя улеглось и дым клубился, словно волшебный туман, и вершина отдалилась, превратившись в неясное пятно, они лежали, обняв друг друга, пресыщенные счастьем; лежали, слившись в одно целое, боясь нарушить хрупкий миг единения.

Это, разумеется, произошло, причем очень скоро. Волшебство растаяло, рассыпалось, и действительность вернулась к ним. Они почувствовали, как тверда земля под ними, как холоден воздух вокруг и как он овевает их обнаженные тела. Ощущение уязвимости, быстротечности красоты этой ночи, беззащитности человека в этом мире вернулось к ним, а небеса вверху остались небесами.

Мора заворочалась и села. Куинн быстро встал, подхватил ее ночную рубашку и бросил ей вместе с шалью. Потом оделся сам.

Оба молчали, но слишком хорошо чувствовали друг друга. Воспоминания о том, что произошло, никуда не ушли, они были в них, между ними, они были в воздухе. Но когда Мора уже пошла назад, Куинн остановил ее, поднял на руки и молча понес мимо деревьев, по темной душистой траве к их дому.

Глава 29

Следующая неделя на ранчо прошла спокойно. Убитые братья время от времени вспоминались Море, когда она готовила еду или занималась хозяйством, но она признавалась самой себе с печалью в сердце, что не жалеет о них. Их смерть не вызвала у нее печали. Она не любила Джадда и Хоумера, они никогда не относились по-доброму ни к ней, ни к кому-то еще, а может, даже к своей матери. Но Мору опечалило то, какую страшную смерть они приняли и как, вероятно, при этом мучились и страдали.

Так же как все, кто был в ту ночь на ранчо Тайлеров, на том прекрасном балу, и те, кто слышал о случившемся, Мора спрашивала себя: кто мог совершить такое? Кто зверски убил ее братьев и, главное, за что?

Джон Хикс послал телеграмму в полицию Ларами, уведомляя о совершенном преступлении. Он написал и о налетах на город банды Кэмпбеллов и попросил прислать в Хоуп представителя закона при первой возможности, чтобы успокоить граждан и восстановить общественный порядок.

Шли дни, но никакого ответа в Хоуп не приходило.

Куинн и не ждал ничего, поэтому ничуть не удивился. Уезжая с ранчо, он приказывал двум работникам не удаляться от дома более чем «на расстояние крика».

Мора пыталась сказать Куинну, что, кто бы ни убил Джадда и Хоумера, ей никто не угрожает. Преступнику не узнать, как ее найти, если даже он захочет. Но она могла с тем же успехом твердить это жаворонку, который пел за окном каждое утро.

Но даже когда она напомнила Куинну, что Кэмпбеллы, по всей вероятности, убрались подальше от этих мест — ведь никто их не видел и ничего о них не слышал уже несколько недель, — Куинн лишь молча продолжал чистить свой револьвер, или заботиться о Громе, или колол дрова, как будто Мора вообще ничего не говорила.

Майским сияющим утром, когда небо мерцало, словно сапфир, а пушистые белые облака медленно водили хоровод, они собрались в Хоуп, чтобы пополнить запасы.

Мора завязывала тесемки своей шляпы, перед тем как сесть в фургон, когда Лаки Джонсон постучался в дверь. Она ему открыла, и ее поразило мрачное выражение лица юноши. Он стащил с головы шляпу и почти смял ее в кулаке.

— Лаки, что случилось? В чем дело? — спросила Мора, не сводя с него глаз.

— Ничего не случилось. — Он вошел в дом, огляделся и пожал плечами.

— Ты похож на человека, который убил своего лучшего друга.

— Я? — Лаки нахмурился. — Да нет, ничего такого не случилось. Все прекрасно. Просто замечательно!

— Тогда почему ты пришел? — спросила Мора, разрываясь между удивлением и беспокойством. — Тебе что-то нужно в городе?

— Еще как нужно, — пробормотал Лаки себе под нос, потом взглянул на нее, и его глаза блеснули, а Мора озадаченно смотрела на парня. Он вынул из кармана сложенный листок бумаги. — Я был бы вам очень обязан, если бы вы отдали это Нелл Хикс.

Мора посмотрела на сложенный листок, потом на багровое от смущения лицо парня.

— Ну конечно, Лаки. Я передам.

Он уже было пошел к двери, когда Мора не удержалась от вопроса.

— Ты видел Нелл после той ночи, когда она обнаружила… ну, ты знаешь…

— Я был один раз в городе и попытался ее увидеть, но ее отец сказал, что Нелл слишком расстроена, чтобы стоять за прилавком. Он даже не захотел подняться наверх и позвать ее. — Лаки нахмурился. — Но потом вошел Текс и… В общем, не важно.

— Что ты имеешь в виду, Лаки? Текс при чем тут?

— Ну, он был с ней в ту ночь, когда она увидела тех мертвецов, что висели на дереве, и я думаю, он пришел, чтобы ее навестить, ведь тогда она была не в себе. У него в руках был букетик цветов, он отдал их мистеру Хиксу прямо при мне. — Лаки нахмурился еще сильнее. — Хикс сказал: «Что, еще Лин?» Но он не показался мне больно уж довольным. Обещал отнести цветы прямо ей.

— Я понимаю. — Мора действительно все поняла. Внимание Текса к Нелл и то, что сам Лаки не смог увидеть девушку, никак не устраивало парня. — Может, тебе стоит самому поехать в город? Я уверена, что теперь Нелл снова работает в магазине.

— У босса на меня другие виды. Я пасу скот на северном пастбище. И завтра у нас кое-какие дела по дому. Я не скоро выберусь в город.

Юноша выглядел таким мрачным, что Мора порывисто коснулась его руки и погладила.

— О, Лаки, не волнуйся. Я отдам твою записку Нелл. Она обрадуется, когда узнает, что ты о ней думаешь.

— Мне просто немного не по себе, только и всего, — пробормотал Лаки. — Ей было тяжело — сначала из-за этих Кэмпбеллов, потом из-за того, что она увидела в саду. Дамам не следует видеть ничего такого, вы понимаете?

— Конечно, понимаю. — Мора не могла сдержать дрожь, которая охватила ее при воспоминании об ужасном событии.

— Я обошелся с ней как последний невежа. Сам не знаю почему. Обычно я такой галантный с девушками, но тут ничего не мог с собой поделать. — Внезапно Лаки расправил плечи и вызывающе посмотрел на Мору. — Но это никого не касается. Я только подумал, что раз вы едете в город, то могли бы передать записку. Но… — Лаки потянулся за запиской, которую держала Мора, покраснел еще сильнее и добавил: — Может, это и не такая уж хорошая мысль.

— Лаки Джонсон! — воскликнула Мора, спрятав за спину записку, прежде чем парень успел ее выхватить. — Сейчас же отправляйся работать! Я позабочусь о записке сама.

— Но… — Он с сомнением смотрел на Мору, будто колебался, обдумывал, не попытаться ли забрать назад письмецо, пока не поздно.

— Я тебе сказала — убирайся!

Лаки убежал. Мора опустила записку в карман платья, в последний раз критически оглядела свою безупречно прибранную кухню и вышла из дома, направляясь к фургону.

По дороге в город они с Куинном перекинулись только парой слов. Она похвалила хорошую весеннюю погоду, а он сказал, что, судя по облакам вдали, завтра быть грозе. Мора напомнила насчет клетки для цыплят, небольшого загона для свиньи, а может, и двух, и Куинн ответил, что ему это уже приходило в голову.

— Я вот еще о чем подумала, — быстро сказала Мора, перед тем как они поднялись на перевал, откуда уже виднелся город. — Об именах.

Пораженный Куинн оторвал взгляд от дороги и взглянул на Мору.

— Мы должны решить, как назовем нашего ребенка, — терпеливо объяснила она.

Куинн откашлялся.

— Да, конечно. Я не думал насчет… насчет имени, — произнес он хрипло.

— У большинства людей есть имена, — серьезно сказала Мора.

— У большинства, — согласился он с легкой усмешкой и пожал плечами. — Не важно, какое имя ты выберешь, по мне так любое подойдет. Но разве ты не хочешь подождать и посмотреть, кто родится — мальчик или девочка?

— Я придумала уже и для мальчика, и для девочки. Всегда хорошо заранее подготовиться, — объяснила Мора.

— Я тоже так считаю, — согласился Куинн, — но у нас еще полно времени. — Он посмотрел на нее. Под сборками старого платья почти невозможно было заметить, что Мора скоро родит. Кроме небольшого округлого животика, ничто не напоминало о ее беременности. Мора была такой и месяц назад.

— Да не так уж много времени для раздумий, — сказала Мора. — Когда я была у доктора Перкинса несколько недель назад, он оказал, что младенец скорее всего родится в октябре. Или, самое позднее, в начале ноября.

В начале ноября! Куинн почувствовал себя так, словно его внезапно ударили под дых. В ноябре они уже будут жить в одном доме с ребенком! Начнутся крики, вопли, везде будет валяться крошечная одежда, крошечные ботинки… Он попробовал представить себе все это и почувствовал подступающую к горлу дурноту.

— Кроме того, — продолжила Мора, поняв, что не дождется от него ни слова, — мне нравится думать о ребенке… У Эдны есть самодельная колыбелька, она качала в ней своих крошек-дочерей, и она сказала, что мы сможем ее взять. Разве это не здорово? А дамы из кружка шьют стеганое одеяльце для нашего малыша. Я собираюсь сшить ему распашонки. — Ее голос был совершенно счастливым. — Куинн, я все время пытаюсь представить, какой будет он или она, на кого похож.

Куинн почувствовал, что на лбу у него выступила испарина. Чувство чести заставило его взять на себя ответственность за ребенка, которого носит под сердцем Мора. Но будь он проклят, если испытывает хоть какой-то восторг или радость по этому поводу. Он окажется связанным по рукам и ногам. Ему придется волноваться еще сильнее. Довольно и того, что он днем и ночью думает о Море. Она постоянно присутствует в его мыслях, не важно, где он и чем занят — пасет ли скот, строит ли ограду или играет в покер в салуне. Теперь она с ним всегда.

Ее лицо возникало в мыслях Куинна в самые неподходящие минуты, ее голос постоянно звучал у него в ушах. Их любовные ласки отличались от того, что у него было с другими женщинами. Она оказалась такой страстной, такой горячей, такой трогательной.

Он наслаждался, обнимая ее, с жадностью вдыхал цветочный аромат ее волос и кожи. Он чувствовал, как бьется ее сердце у его груди.

Стоп!

Он попался, влип в историю и теперь не знал толком, что ему делать. С той ночи, когда они любили друг друга на траве у ручья, он старался держаться от Моры подальше, на приличном расстоянии. Он желал ее так сильно, что это было невыносимо. А это нехорошо, неправильно.

Очень уж много времени он с ней проводит, живет в уюте, которым она окружила его: всякие там вышитые подушечки, фарфоровые вазы для цветов, новые занавески на окнах, толстые коврики на полу.

В его душе, запертой на прочные замки, зародилось чувство, неведомое ему прежде, — чувство страха за нее. А если он еще будет трястись над ребенком?

С большим облегчением Куинн въехал в Хоуп. Он заставил себя сосредоточиться наделах, предстоящих ему в городе, отбросить все тревоги и волнения, которые только что мучили его. Лошади у коновязей и заборов, ряды магазинов, люди, снующие туда-сюда по улице… С тех пор как в последний раз прогнали Кэмпбеллов, горожане, казалось, почувствовали себя увереннее. Хоуп постепенно, хотя и медленно, приходил в себя.

Но Куинн не доверял этой тишине и спокойствию. Он знал Ли и Неда, а особенно Люка слишком хорошо. Он не переоценивал своих врагов, но и не собирался о них забывать. Вот когда он увидит Кэмпбеллов в могиле, тогда и оставит все опасения.

— Я поеду на лесопилку и возьму еще досок. Ты побудешь тут, у Хиксов. Когда улажу все дела, я заеду за тобой, — сказал он Море, помогая ей выйти из фургона у входа в магазин.

— Куинн… — Она пристально и задумчиво посмотрела ему в глаза.

— Да?

— Ты так и не спросил меня, какое имя я придумала для нашего малыша, — тихо сказала Мора. — Разве тебе совсем не интересно? Разве ты не хочешь знать?

Какой-то мужчина прошел мимо него, потом женщина с двумя малышами, мальчиком и девочкой — они с двух сторон ухватились за ее юбку, — обошла Мору. Лошади фыркали, солнце палило. Куинн смотрел в лучистые глаза жены, чувствуя, как беспомощно тонет в их золотистых мерцающих глубинах.

— Потом, — сурово выдавил он только одно слово и зашагал к фургону, оставив ее стоять у входа в магазин, и ни разу не оглянулся.

Мора с горечью продолжала смотреть ему в спину.

Не пора ли ей прекратить свои попытки изменить Куинна? Все бесполезно, все впустую.

Куинн выполнял то, что обещал, что входило в его обязанности, и не более. Когда родится ребенок, она может только молить Бога, чтобы Куинн хотя бы что-то к нему почувствовал. Что же до любви к ней или тоски по дружной семье, о которой она мечтала…

Пора отбросить наивные, пустые мечты, сказала себе Мора. Что-то в этом мире возможно, а что-то нет, и это надо принимать как должное.

Из окна над входом в магазин какой-то человек наблюдал за женщиной, одиноко стоявшей на улице. Зловещая улыбка исказила его лицо. Его руки чесались от желания достать пистолет, когда он увидел на улице фургон Куинна Лесситера, но время, проведенное в тюрьме, не прошло даром, оно научило его терпению. Он знал, что иногда самое лучшее — ждать.