Ничего, кроме настоящего

      Величеством Наивностью. Я радостно дрочу на свои идеалы, не глядя по сторонам. А следовало бы. Хоть изредка.
      Но размышлять над этим не было ни времени, ни желания. На носу висела ещё одна запись. Мы решили увековечить парочку наших опусов в
      "сыром" виде. Студию нам пока что не давали, но была возможность записаться на шару. Кстати, об этом стоит рассказать подробней.
      Довелось нам недавно познакомиться с одним интересным человечком.
      Не помню, как состоялось знакомство. По-моему, нас свёл Джузеппе, барабанщик трэшевой команды с распространённым названием
      "Эвтаназия". Хотя, я не уверен в этом. Да это и неважно. В общем, однажды в обойме наших хороших знакомых появился некто Аргунов.
      Ядовитейший типус из всех представителей рода человеческого, с которыми мне приходилось общаться на протяжении своей богатой впечатлениями жизни. Более неприятного, на первый взгляд, индивидуума отыскать было сложно. За очень короткий промежуток времени он был способен облить дерьмом неограниченное число человеческих особей, имевших неосторожность к нему приблизиться.
      Люди, мало с ним знакомые, считали Аргунова неисправимым циником, отравляющим существование наиболее достойным представителям рода человеческого, независимо от их половой принадлежности, ибо мерзавец в своих злобных выпадках не щадил никого.
      Но при ближайшем рассмотрении оказывалось, что это ларчик с двойным дном. Цинизм и ядовитость объяснялись его нонконформизмом и честностью в оценке людей и поступков. Жёсткость его мерок можно было объяснить наличием принципов, которые Андрюха не желал рекламировать, но, тем не менее, твёрдо их придерживался. В сущности, весь его паскудный наборчик средств общения помогал ему выживать в обществе человекообразных. И ещё одна деталь – почему-то в трудных жизненных ситуациях оказывался рядом и предлагал реальную помощь именно он, Аргунов. В общем, был этот экземплярчик не так прост, как казался на первый взгляд.
      С первой минуты знакомства Андрюха облил нас помоями презрения на предмет нашего приспособленчества. Он считал, что начав играть украиноязычную музыку, мы поступили мерзко и гнусно. По этой причине он именовал нас не иначе, как шайкой приспособленцев, жополизов и рогулей14. Попытки объяснить ему эту нашу трансформацию с точки зрения творческой целесообразности успеха не имели. В ответ на оправдания этот гнусный тип только мерзко ухмылялся.
      Тем не менее, именно Аргунов предоставил нам возможность записаться бесплатно. В то время он занимался записью своего проекта
      "Старые истории", и квартиру свою на какое-то время превратил в подобие студии. Всё свободное пространство было загромождено аппаратом. Как среди этого бедлама умудрялся проживать сам хозяин, для всех оставалось загадкой. На взгляд нормального человека, жизненного пространства там просто не было. Но это на взгляд нормального человека. А Аргунова считать таковым было нельзя.
      Короче, вприкуску к своему музону сей "добрый ангел" предложил записать и нас. А мы что? Мы люди наглые – на все заманчивые предложения отвечаем твёрдым согласием.
      Запись назначили на ночь – днём мешали шастающие рядышком трамваи. Я подгрёб часикам к одиннадцати вечера. Ковбойцы были в сборе. Паша отстраивал примочки, Батькович отстранённо поигрывал гаммы, Палыч монтировал перкуссию – не греметь же в жилом доме, да ещё ночью, на барабанах. Аргунов вдохновенно ковырялся во внутренностях неизвестного мне прибора. Время от времени он выбегал в соседнюю комнату и рыскал там по всем шкафам в поисках очередной детали. Там же лежало незнакомое мне тело, пытающееся выспаться в экстремальной обстановке.
      – Это Хирург, – кивнул Андрей на туловище, распластавшееся на расстеленном на полу спальнике.
      Я искренне пожалел Хирурга – попробуй-ка, поспи, если через тебя постоянно перешагивают неугомонные дауны, спотыкаясь и матерясь шёпотом.
      – А чего это он у тебя ночует? – поинтересовался Паша.
      – А бес его знает. С родоками, кажись, посрался. Мне-то какое дело? Пришёл человек, сказал: "Поживу я у тебя пару деньков". Я ему:
      "Живи. Жалко, что ли?"
      Мы поцокали языками, посочувствовав чужой беде. Но на длительное цоканье и более горячее участие в судьбе Хирурга не было времени.
      Нужно было работать. Прозвенел очередной трамвай. Аргунов сверился с часами:
      – Последний по графику. К барьеру.
      Меня с микрофоном посадили за шкафы, чтоб остальные инструменты не лезли в мой трек. В противоположном углу разместился со своей кухней Палыч. Паша с Батьковичем – посреди комнаты. Сам хозяин уселся за пультом.
      – Следите за моей отмашкой. На "четыре" – начинаем.
      – Урлайт!
      Андрюха нажал "рекорд" и дал отмашку. Палыч легко пробежался ладошками по бонгам. Мы вступили.
      Боги смарагдових осель
      П'ють сполоханість вітрів,
      Все вважають за живе
      До найближчої війни.15
      Мы играли, Андрюха яростно шуршал фейдерами пульта, выставляя параметры обработок. Потом прервал нас на половине фразы:
      – Стоп, машина! Пошлюхаем, чего получилось.
      Мы сгрудились возле мониторов, а Аргунов запустил "пробку".
      – Ух, бля! "Калинов Мост", в натуре! – восхитился он, отслушав фрагмент с отстроенным балансом. – Если бы на русском – вообще было бы охуительно!
      – Шовинист хуев! – обличил его Паша, яростно посвёркивая очками.
      – Жополизы, – не остался в долгу инсинуатор.
      – Брэк! – развёл их я. – Может, продолжим?
      – Брысь по норкам! – скомандовал Аргунов, занимая место за пультом. – Попробуем первый дубль "чистяка".
      Первый дубль, второй, третий. Не то. Постоянно что-либо выпадает из картинки. Дико хочется спать. В глаза будто кто песку насыпал. Я куняю перед микрофоном. Пальцы отказываются становиться в нужную позицию на грифе гитары. Хорошо Палычу – пританцовывает за бонгами, сон разгоняет. А я тут в позе лотоса за мебелью тухну! Говорил мне папа – не ходи в музыканты! Эх, жизнь!
      – Блядь! Опять блок питания наебнулся! Перерыв на двадцать минут!
      – Андрей яростно ерошит волосы и лезет в недра опупевшего механизма.
      Сопровождением к его нервным манипуляциям сыплются непонятные мне
      "кондюки", "резисторы", "транзисторы" и всякие другие "исторы".
      Когда под рукой каких-то "исторов" не оказывается, Андрюха устремляется в соседнюю комнату, где мирно покоится тело Хирурга.
      Без зазрения совести этот гад тревожит сон несчастного юноши. С матюками Андрюха перешагивает через него туда-сюда, высыпает ему прямо на подушку горы радиодеталей. В конце концов, бедняга не выдерживает:
      – Да перестаньте вы тут колобродить! – взрывается он. – Дайте же поспать! Мне на пары завтра!
      – Ш-ш-ш! Пчёл разбудишь! – мягко унимает его хозяин дурдома.
      – Какие, блядь, пчёлы, ёб твою мать! – спросонья объект пытки бессоницей не может обрести нужные ориентиры.
      – Полосатые, маленькие, с жалом в жопе, – Аргунов с радостью вступает в беседу со страдальцем, временно приостанавливая процесс поиска нужных деталей.
      – Ни хуя не понимаю! – Хирург отрывает от подушки взлохмаченную голову и окидывает полуосмысленным взглядом всю нашу весёлую компанию. – А они откуда взялись?
      – Это соседи, – терпеливо поясняет ему мучитель. – Они сбежались на твои крики из разных квартир. Сейчас они будут давать тебе пиздюлей за то, что ты сам не спишь, и другим не даёшь.
      Столь явная несправедливость изгоняет из головы Хирурга последние остатки сна. Он садится и пытается как-то осознать услышанное.
      – Это же вы тут хернёй занимаетесь, спать мешаете… – он водит взглядом по нашим подленьким физиономиям.
      – Слышали? Это мы ему мешаем спать! – Палыч включился в игру. – Я живу над вами. Сплю себе спокойно, знать ничего не знаю, тут слышу – крики, мат… Нельзя же так, в самом деле! Пришёл вот выразить своё возмущение!
      – Да! – поддержал его Паша. – Вконец распустились, хиппи проклятые! Волосы отпустят до плеч, наркотиками наколются, и мешают людям отдыхать!
      Хирург ошалело водил глазами от одного к другому. Потом обречённо произнёс:
      – Да идите вы на хуй!
      После этого он укрылся с головой, и ни на какие внешние раздражители больше не реагировал.
      – То-то и оно! – радостно подытожил Андрюха. – Так оно правильней! А то "спать дайте", "не будите"! Спи спокойно, дорогой товарищ!
      С этими словами он с энтузиазмом погрузился в недра своих шкафов.
      Через полчаса всё заработало и "вновь продолжается бой". Девятый дубль, десятый.
      Вони прийдуть повесні,
      Діти бісерних дощів,
      І, шукаючи себе,
      Не побачу серед них.
      Действительно, много бисера в последнее время. Очень много.
      Просто в глазах рябит от бисера. Бисер на "феньках", бисер на
      "ксивниках", бисер в стихах, в музыке бисер. Я погружаюсь в размышления, из которых меня выводит матершинный рык Аргунова.
      – Андрюха! Ты что, дрочишь там за шкафом? Почему не переходишь на коду?
      Действительно, почему я не перехожу на коду? Спать, наверное, хочу. Потому и не перехожу. В окнах колеблется спермообразная муть утренних сумерек. В глазах скрипит песок. Я поднимаюсь со стульчика и с хрустом потягиваюсь. Похоже, на сегодня – всё. Вон, трамвай первый прогремел.
      – Всё, голуби! Потрудились – и будя! Теперь баинькать! – Андрей щёлкает тумблерами.
      – Да, кому баинькать, а кому – на пары, – ворчит Палыч.
      – Это, родненький, твои личные некайфы. Всё, выметайтесь.
      Созвонимся и решим, когда продолжим. Из сегодняшнего, похоже, ничего отобрать не удастся. Ничего страшного. С балансами отдуплились – и то хлеб. А теперь – кыш по домам.
      Андрюха зевает, выворачивая челюсти наизнанку. Мысленно он уже в люле, и ждёт, не дождётся, когда мы выпульнемся из его квартиры.
      Дверь захлопывается за нашими спинами, и мы погружаемся в вязую утреннюю мряку. Туман, мелкий дождец, сырость. Лондон, бля! И какой кретин назвал наш городишко "маленьким Парижем"?
 

ГЛАВА 15

 
      Скукота! Выходные – а деть себя некуда. Репетиций нет – отдых после очередного концерта. Запись закончили. Причём, с нулевым результатом – ни черта не получилось. Только убедились, что в домашних условиях записать что-либо стоящее крайне сложно. Даже при наличии аппарата.
      Погода – говно. Пятый день подряд долдонит глупый дождь.
      Стандартная местная погода. Мерзко и сыро. Неохота даже в окно смотреть. Полузакрыв глаза, слушаю "Цеппелинов". Через плохо закрытую дверь доносится монотонное бормотание – тёща в честь выходного дня с наслаждением пилит Татку. Я морщусь – жизнь со старшим поколением даётся нелегко. Из полудрёмы меня выводит трель телефонного звонка. Раздаётся рыдающий возглас тестя:
      – Возьмите же трубку, наконец!
      Я подхожу к телефону:
      – На проводе.
      – Привет, лишенец! – радостный голос Аргунова.
      – Здорово, коли не шутишь. Чего надо?
      – Тут такое дело… В общем, у меня день рождения. Я жду тебя к пяти.
      – А ты раньше не мог предупредить? Мне и подарить-то нечего.
      – А кто от тебя подарков ждёт? Просто садись на троллейбус и дуй ко мне. Делов-то!
      – Я с женой приду.
      – Да хоть с дедушкой! Главное – приезжай.
      – Ладно, дедушку не обещаю, а жену прихвачу.
      – Давай! Жду!
      Я объясняю Наташе раскладку. Она радуется. Она согласна ехать хоть к чёрту на рога, лишь бы подальше от материнских поучений. Я так и не понял, в чём там у них разногласие вышло. Да это и неважно
      – повод всегда можно найти. Короче, через полчаса мы линяем из дому, а ещё через полчаса переступаем порог аргуновской квартиры.
      Картиночка – зашибись! Стола нет. Весь пипл сидит просто на полу.
      На большой клеёнке расставлены бутылки с водкой, вином и пивом. Из закуски – яблоки, хлеб, картошка в мундирах. Всё скромно и со вкусом. Присутствует, естественно, толпа музыкального и околомузыкального народу. Пофигисты, энтузиасты, циники, алкоголики и всё из той же серии. Именинник восседает во главе стола, подложив под тощую задницу увесистую подушку. Мы устраиваемся неподалёку.
      Пипл пьянствует без тостов. Подразумевается, что всё сегодня выпитое – во благо виновнику торжества. Посему времени на излишний пафос здесь не теряют. Я знакомлю Татку и Аргунова. Сей экземпляр, переливающийся ядовитой желтизной постоянного сарказма, производит на мою жену неизгладимое впечатление. Её можно понять – Андрюха есть раритет по всем понятиям.
      Возле него обретается тоже примечательный человечек – Олег
      Умский. Его Превосходительство Композитор. Глыба украинского инструментализма. Умский – бывший директор и бывший клавишник бывшего бэнда "Липтон Клуб". Недавно "Липтоны" распались, но Умский знаменит и сам по себе. Многие носятся с ним, как с талантливым композитором и аранжировщиком. Для нас это птица очень высокого полёта. Паша даёт мне понять, что неплохо бы познакомиться с композитором поближе. В принципе, я согласен, но непринуждённо укреплять полезные знакомства, увы, не обучен. Нет у меня таких талантов. Зато Паша в этом искусстве любому даст сто очков форы.
      Весь вечер он струится патокой, разглагольствует на высокие темы, вставляя незаметно комплименты интересующему лицу. Лицо же, чувствуя свою значительность, тает, купаясь в ручейках лести. Ну и, соответственно, обещает помощь, поддержку и прочая, и прочая.
      Аргунов, слушая высказывания великого человека, слегка кривит рожу. Его можно понять – в последнее время талантище взял себе за привычку творить у Андрюхи дома. В своей хате Умского напрягает не в меру аристократичная мать, неудовлетворённая в сексуальном плане жена и огромное количество заказчиков, каждому из которых Олег должен. Распыляться же на такие мелочи, как семья и общественность, наш гений не склонен. Его занимают только высшие сферы – музыка и потрындеть о ней. Желательно за чашечкой кофе и жбанчиком хорошего коньячку. Вот и воспользовался Умский безотказным характером циника жёлтого – раз пришёл поработать, второй, третий… Я к вам пришёл навеки поселиться…
      А через какое-то время чрезмерно впечатлительный Аргунов стал чувствовать легчайшее неудобство в личной жизни. Судя по его рассказам, гений великий страдал словесным недержанием. А это, скажу я вам, вид болезни, общественно опасной. Кроме того, имел крайне неприятную привычку мочиться мимо унитаза. Мелочь, но настроение портит здорово. А тут ещё жена гения зачастила в гости. И отчаявшись заинтересовать мужа, витающего в высших сферах, решила получить с несчастного Андрюхи "хоть шерсти клок". В результате, Умский отгородившись от всех наушниками, ваял "музык разных", а евойная супружница пугала гостеприимного хозяина похотливыми взорами и вопросцами "с переподвыподвертом". Андрюха же, преследуя противоположные цели, спасал невинность, как мог.
      Но в то время мы об этом и не подозревали. Умский нам казался великой Цацей, и мы смотрели на него снизу вверх. В тот вечер он надавал нам море всевозможных обещаний, и если верить его словам, мы могли смело паковать чемоданы для переезда в столицу и серьёзной гастрольной деятельности. Гений обещал полнейшую поддержку. А мы, раскрыв рты, внимали ему и радостно пускали слюни восторга.
      Шоу-бизнес, на мой взгляд, держит первое место в рейтинге родов деятельности, где легко раздаются самые разнообразные обещания, и так же легко забываются. В своё время мне пришлось выслушать немало сказок и примерить на свою нескладность горы радужных перспектив.
      Слава Богу, мне хватило ума перестать обращать на них внимание.
      Пока Паша обольщал Умского, народ весело гульбанил. Пошли песни под гитару, рассказы о гастролях и выступлениях. В соседней комнате народ устроил импровизированный сейшен. Палыч, за неимением прекрасного пола, вовсю колбасил по бонгам. Радуга и Витёк, музыканты из "Старых Историй", лабали под это что-то сентиментально-блюзовое. Именинник под весь этот бардак в очередной раз вещал мне о том, какие мы мудаки и предатели родного языка.
      – Андрюха, я заколёбся тебе объяснять, что в смысле национальности я – полукровка. Так что, украинский может тоже считаться моим родным языком…
      – Я знаю, что ты наполовину рогуль, но думаешь-то ты по-русски.
      – Когда я пишу, я думаю на том языке, на котором сочиняю.
      – Угу, – он кривит губы, – складно карнаешь. Ещё скажи, что ты пришёл к украинской музыке без мыслей о раскрутке.
      – Не скажу. Потому, что мыслей о раскрутке нет только у тебя. И просидишь ты всю жизнь в глубокой жопе! А я не делаю того, что мне не нравится. Моя музыка и мои тексты – честные.
      Такой дозы пафоса Аргунов не выдержал – он завалился на спину и непристойно заржал. Я выдул одним махом бокал пива и закурил. Хрен с ним! Он же специально меня достаёт. А я ведусь на это, как мальчик.
      – Ты – гондон! – констатировал я.
      – Ну и что? – не обиделся Андрюха. – Быть гондоном веселей, чем им не быть. Да и честней.
      – За это я и люблю с тобой общаться.
      – Только носки наизнанку не надо здесь выворачивать! – поморщился
      Андрей.
      Любое проявление мягкости характера он называл "выворачиванием носков" и пресекал в корне. Яд кромешный. Общаться с таким экземпляром – сплошное удовольствие, ёшкин кот.
      Короче, гульбан этот ничем не отличался от всех других. Пили, трепались, острили скучно и не совсем, орали песни, безобразничали.
      На следующий день маялись бодуном. Как обычно.
      Тогда какого чёрта я вставил в книгу эту главу? Ну, во-первых, для объёму – чтоб книжка потолще получилась. А во-вторых, именно отсюда началось наше знакомство с Умским. Оно ещё сыграет свою роль для каждого из нас. Правда, не для "Клана Тишины" в целом.
      Олег пришёл посмотреть наше очередное выступление, выслушал наши предложения о сотрудничестве и пообещал "всего и много". Правда, дальше разговоров дело так и не двинулось – Умский был человеком практичным и превыше всех творческих радостей ценил хруст купюр в собственном кулаке. Мы же на том этапе могли пообещать не более, чем полёт души. Бесплатный.
 

ГЛАВА 16

 
      Спать хотелось дико. Утро было мерзким и промозглым, с неба падала какая-то микроскопическая дрянь, непроснувшиеся ноги не слушались абсолютно, и постоянно норовили ступить в очередную лужу.
      Мне оставалось прилагать усилия к экстренному просыпанию и тихонько материться под нос.
      Ненавижу вставать рано. На мой взгляд, это форменное издевательство над организмом. А он, подлец, приспособлен у меня к ночному образу жизни, и наотрез отказывается функционировать в активном режиме раньше двенадцати часов утра.
      Плача и стеная, я тащился к условленному месту сбора. Великая и неповторимая группа "Клан Тишины" совершила очередной прорыв в отечественном шоу-бизнесе и получила приглашение на Всеукраинский фестиваль "Новая Генерация". За какие заслуги и каким макаром – сие мне неизвестно. Знаю только, что подсуетился Батькович, там по цепочке подсуетился ещё кто-то из его знакомых, и, в результате, мы приглашены на "Новую Генерацию". Фестиваль полностью "фанерный", так как делается сугубо для телевидения. Вывод – нам нужна качественная
      "фанера". Мы технично подоили нашего спонсора и записали несколько новых вещей. Получился сингл, который мы нарекли "Літоманія". Как на мой взгляд, слишком попсовый, слишком чужеродный для нас. Но "други мои" били себя в грудь и кричали, что всё это кино должно выглядеть именно так, а не иначе. Мы, мол, и так имеем твёрдую репутацию завёрнутой группы, посему не грех выпустить что-нибудь послаще.
      Пусть жрут. До конца меня не убедили, но под натиском толпы из трёх человек я сдался. В результате всех этих событий мне пришлось сегодня вставать ни свет, ни заря и переться на место сбора.
      Я подошёл и окинул взглядом внушающую уважение толпу народа возле автобусов. Пестрота неописуемая. Вытертые косухи рокеров, лощёные пиджаки дирекции, фотовспышки журналюг, модельные улыбки попдив. Я с сомнением осмотрел свой потёрто-кожанный прикид – прошли, блин, хипповские времена. Одёжка явно не по теме.
      Палыч, стоя возле автобуса, беседовал с лидером группы
      "Безголовые" Хендриксом. В принципе, парень носил заурядную фамилию
      Окрайский, но почему-то его прозвали Хендриксом. Палыч с упоением слушал в его изложении историю недавних гастролей.
      – Короче, киряли мы всю ночь. До опупения. Санёк утух прямо на стуле. Ну, смотрим мы – он втыкает, ну и пошли себе друшлять по номерам. С утра заваливаемся к нему, а он лежит на полу, окно настежь. Мы его будим, он встаёт, а на щеке – вот такой флюс. Я говорю: "Чуваки, "скорую" нужно!". А Санёк смотрит на нас и не может отдуплиться, чё это мы так суетимся. А потом начинает лахать, и достаёт из-за щеки во-о-от такой шмат хлеба!
      Мы дружно залились хохотом. У Палыча текут слёзы по щекам – любит он такие байки. Я вознамерился, было, поведать чего-нибудь в ответ, но тут появились остальные "ковбойцы". За фигурами Паши и Батьковича вырисовывается Владик Макарчук. После знакомства на вечеринке у
      Аськи Владик ходил за нами, как привязанный. На репетиции, на концерты, на пьянки-гулянки. Ему было жутко интересно наблюдать с близкого расстояния за "настоящей рок-н-ролльной жизнью".
      В последнее время по городу пошла мода на параллельные проекты.
      Музыканты, кроме основной команды, сбиваются во временные формирования для экспирьянсов и шмиру. Мои гаврики тоже следуют моде. Они аранжируют песни Пашиной девушке. Танька мыкалась в поисках команды, пока не осознала, что всё необходимое под боком.
      Теперь музыканты "Клана" изредка выползают подлабать Таньке.
      Макарчук, насколько мне известно, тоже обращался к ребятам с подобной просьбой. Ему была обещана помощь, и теперь он постигает азы рок-будней. Впрочем, человечек он не напряжный, и если бы не щенячья восторженность, то общение с ним можно было бы назвать приятным.
      Началась погрузка в автобусы. Попсе выделили две машины, а рок-тусовку, как самую малочисленную, подселили к дирекции фестиваля и журналистам. Это стало роковой ошибкой. На протяжении всей поездки бедные администраторы и журналюги не знали покоя. Рокеры так
      "зажигали", что "пиджаки" только диву давались. В задней части автобуса расположился Серый со своим "Отрядом Особого Назначения", рядышком пристроились соратники из дружественных команд, а в качестве "десерта" были ангажированы несколько начинающих попсовых певичек. "Горючее" принималось в количестве достаточном, и через короткий промежуток времени наш автобус стал напоминать офицерский бордель времён первой мировой войны. Табачный дым стоял коромыслом, спирт капельками конденсировался на потолке, в воздухе густо висел мат. Обнажённые по пояс "служители муз" тискали разомлевших барышень, которые сопротивлялись только ради формального соблюдения приличий. Из головной части автобуса периодически бегали пронырливые писаки фотографировать развлечения украинской богемы.
      На вопли возмущения и душеспасительные призывы внимания обращали ровно столько, сколько на пробегающие пейзажи за окном. Угрозы не выпустить пьяных на сцену тоже не возымели действия – фестиваль-то фанерный. В общем, сплошной Содом с Гоморрой.
      После прибытия на место нам раздали гримёрки и зачитали программу фестиваля. Маленькая оплошность со стороны организаторов – фуршет перед выступлением. Это кто же, скажите мне, будет в состоянии держать в руках инструменты после фуршета? Здесь падут даже те, кто уцелел после автобуса. По окончании фуршета – экскурсия на местную электростанцию. Почему на электростанцию? Да потому, что она – генеральный спонсор данного действа. Там нам наденут на хаератые головы каски и будут таскать по электрозакуткам. А опосля – концерт.
      С самого начала программа стала сокращаться – пипл так нафуршетился, что ехать на экскурсию отказались наотрез. Серый популярно объяснил, где он видел все электростанции страны, и его примеру последовали все, включая журналистов. После чего все дружно продолжили трапезу.
      После оной мало кто мог считаться полноценным членом общества.
      Ноги с трудом ходили, руки двигались неуверенно, языки вещали не в тему. Наш бэнд тоже выглядел не лучшим образом. Хотя, справедливости ради, замечу, что мы выглядели не так безнадёжно, как остальная часть рок-тусовки. В стороны нас почти не кренило, и на внешние раздражители мы реагировали почти адекватно.
      Времени оставалось только на то, чтобы переодеться. Никакого саундчека, естественно, не делали. Какой, к чертям, саундчек на
      "фанерном" фестивале? Я выглянул из-за кулис – в зале аншлаг. На сцене ошивались ведущие – концерт уже начинался.
      Мы находились где-то в середине списка, и времени оставалось выше крыши. Сидеть в гримёрке было в лом. Мы предпочитали находиться в баре. Там нас щёлкнули пару раз какие-то неугомонные репортёры, молоденькая барышня взяла у меня коротенькое интервью, несколько местных аборигенов пялились на нас, как на пришельцев "из оттуда". В смысле, из других миров.
      Ожидание было нудноватым. Алкогольный гон в крови закончился, оставалось тупо ждать, когда нас объявят. Мы курили, слонялись за кулисами, беседовали с "коллегами по цеху". В общем, коротали время.
      Палыч предусмотрительно "клеил" молоденькую певичку – не исключалось, что мы останемся здесь ночевать. Наш Казанова был, как всегда, на высоте – барышня смотрела на него преданными глазами, и, что называется, велась в полный рост. А коварного соблазнителя только одно удерживало от соблазна затащить мамзель в койку немедленно – отсутствие этой самой койки. Гримёрка исключалась, поскольку мы делили её ещё с двумя группами. Палыч строил глазки соблазняемой, направляя параллельно все свои мыслительные способности на решение животрепещущей проблемы. Судьба избавила его от немедленного принятия решения – объявили наш выход.
      Парни выбежали на сцену, пошла фанера и после этого на сцене появился я. Мы начали с "коронки". Эдакая примоднённая, прирокованная темка. "Тінь у вікні". Хлопцы изо всех сил "давали жизни". Батькович тряс хаером, Паша совершал экзотические телодвижения, Палыч насиловал барабаны.
      Нахабна тінь повзе в моє вікно,
      Лишивши слід у немитому небі,
      А я один, я випив все вино,
      Мене лякає власний регіт.16
      Паскудное, скажу я вам, ощущение – петь под "фанеру".
      Отвратительно! Хуже не бывает! Чувствуешь себя полнейшим дебилом, скачешь, открываешь рот, не попадаешь сам в себя… Говно, короче говоря! На сцене пафос стопроцентный – прожектора, камеры, кран, звук офигенный! И среди всего этого великолепия мечутся несколько отщепенцев, здорово напоминая душевнобольных, и изображают полёт души. Я ещё умудрился в суматохе наступить на шнур микрофона и вырвать "канон"17 из гнезда. Ну и "спалился", естественно! Кто разглядел, тот "выкупил", что вся петруха происходит под "фанеру".
      Кода! Аплодисменты! На сцену выбегает молоденькая мамзель и дарит мне букетик гвоздик. Мерси! Премного, так сказать…
      Играем вторую пьесу. Я мечусь по сцене с губной гармошкой.
      Танцы-шманцы!
      Я маю право бути беззахисним,
      Забувши необхідність слова "ні",
      Я не знайшов
      Достатньої умови зберегтись!18
      Народец в зале приплясывает. И я приплясываю. И Паша с
      Батьковичем тоже приплясывают. Всем хорошо. Всем весело. Все довольны. А я чувствую себя лупнем в квадрате. Нет, братцы, лучше уж живые "квартирники", чем "фанерные" понты! Я, конечно, осознаю всю важность и полезность данного маппет-шоу, но душа у меня не принимает такого даунизма!
      Паша решает сделать эффектный выход на соло. Он разбегается и выскакивает на язык сцены. Да вот только, бедолага, путается в шнурах при этом и валится на сцену. Правда, ему удаётся сделать хорошую мину – он делает вид, что всё так задумано. Народец радуется. А мы под завязку маршируем по сцене и "фанера" орёт:
      Пожежа нам дарує
      Світло і тепло!
 
      На этой радостной ноте мы заканчиваем выступление и под вой толпы линяем со сцены. Ощущения? Лично у меня – стыдобан невообразимый! В жопу фанерные фарсы! Даёшь "живьё"!
      Дальше концерт катился то так, то сяк. Серый нагнал рок-пафосу, как всегда, а его пиротехники сожгли ковровое покрытие сцены. Пипл в зале очень радовался. Шоу – это вам не хухры-мухры! Фейерверки были очень даже настоящими. Как на войне, блин!
      Боевой настрой разбавила попса. Потом очередная доза шмиру от
      "Безголовых". И так до бесконечности. А в конце фестивальный гимн с пафосом и соплями. Цветы, девки, сувениры! Мишура! Все веселились до упаду.
      После концерта – лёгкий перекус, интервью навскидку, пакование манелей и регалий. Разочарования мамзелей! Походки от бедра не канают – ночевать не остаёмся. Прощайте бабы, папиросы!
      В автобусе пипл мирно дрыхнет – намаялись касатики. И касатихи, конечно же… В город въезжаем ночью. Киевлян везут в гостинницу, а местных звёзд развозят по домам. Брусчатка, фонари, мигающие светофоры, витрины ночных магазинов. Дождец лёгонький. Выхожу из автобуса, машу рукой ребятишкам и захожу в подъезд. Устало поднимаюсь по ступенькам – лифт не работает.
      Татка открывает мне дверь – ждала. Я вручаю гвоздики – наше вам!
      Она же требует подробностей. Она ждёт моих повествований. Ей всё интересно. Я полночи вещаю о наших похожениях – veni, vidi, vici19, мол, не сомневайся. О своих "фанерных" некайфах умалчиваю – зачем казаться глупее, чем я есть на самом деле? Может, есть шанс поумнеть в будущем? Главное – чтобы дело крутилось!
 

ГЛАВА 17

 
      После "Новой Генерации" всё изменилось. Пошли интервью на радио, выступления, статьи в прессе. Там же, на "Генерации" мы завязали некоторые полезные знакомства и получили несколько интересных приглашений. Короче, машина набирала обороты. От нас требовалось только поддерживать запущенный нами механизм. Мы находились в клубке событий, светились во всех возможных ракурсах, работали на имя, на некоего быстрорастущего уродца, именуемого "Кланом Тишины".
      А вырастал, таки, уродец. Маленькие творческие некайфы превратились в огромный ком дерьма. И разгрести его представлялось весьма проблематичным. Я искал "фишку", а ребятки вещали мне о рейтингах и хит-парадах. Я блуждал в лабиринтах гармоний, ритмических заковык, поэтических заморочек, а коллеги подбрасывали очередной "беспроигрышный" хит с ходами, знакомыми до опупения. В результате, всё творчество выродилось в надувание щёк и многозначительное выпучивание глаз. Остались одни амбиции.