Во имя Ленинграда

      Тринадцать "мессершмиттов", сознавая свое превосходство, смело летели навстречу И-16 парадно-четким строем.
      Не впервые двое наших ведущих встречались с сильным и многочисленным врагом. И без сигналов им было ясно, что делать в этой трудной ситуации. Не открывая огня по идущим впереди истребителям, Рождественский со своим звеном прорвался через заслон и, грозя встречным тараном (чего так боялись фашистские летчики), разбил строй девятки Ме-110.
      В это время звено комиссара схватилось в полувертикальном маневре с четверкой истребителей. Володя Петров и "мессер", избегая удара в лоб, рванулись вверх. На мгновение перед "ишачком" появился тонкий, длинный самолет врага, "худой", как его прозвали. Петров очередью вспорол мотор и фюзеляж. Свалившись на крыло, "мессершмитт" в отвесном пике рухнул на болотистую землю Ладоги.
      Красивая победа Петрова внесла смятение в ряды фашистов, но вместе с тем и раззадорила их, вызвав желание отомстить во что бы то ни стало. Но частые и настойчивые их атаки с разных сторон не давали результатов. Увертливые "ишачки" действовали дружно, срывая замыслы противника.
      Тем временем получившее свободу действий звено Рождественского расстроило боевой порядок "сто десятых", атаковав с хвоста сразу два самолета. Остальные открыли перекрестный огонь по смельчакам, стараясь отсечь их, но меткие очереди Цыганова свалили Ме-110. Подоспевший на помощь ведущему Виктор Голубев заставил замолчать фашистского стрелка, и Рождественский с близкого расстояния добил второй Ме-110.
      Бой продолжался недолго. Потеряв три самолета, противник беспорядочно сбросил бомбы и, используя преимущество в скорости, стал поспешно уходить.
      На разборе майор Рождественский высоко оценил действия сержантов Голубева и Дмитриева.
      - Вы сдали первый и самый трудный экзамен на право считать себя щитом ведущего.
      Щуплый Ефим Дмитриев, так яростно задиравшийся в спорах, молчал, застенчиво потупясь, красный от похвалы.
      Кто-то из ребят, сидевших в темном углу землянки, буркнул насмешливо:
      - Крепкие щиты, да жаль - размером маловаты. Шутка вызвала дружный смех, а комиссар Сербин, улыбаясь, сказал:
      - Это не беда, они с помощью друзей теперь быстро вырастут и в размере, и в боевом мастерстве.
      Слова комиссара вскоре полностью оправдались. Весь ноябрь на Волховском и Тихвинском направлениях шли ожесточенные бои, шли они в пяти километрах от Волховстроя. Нависла угроза над электростанцией. От Военного совета фронта пришел приказ: взорвать плотину и станцию, но не сдавать ее врагу. Генерал И. И. Федюнинский решил все же защищать ГЭС до последнего и взорвать лишь тогда, когда противник вступит на ее территорию.
      И воины 54-й армии, поддержанные авиацией, остановили продвижение противника. Вражья нога не ступила на Волховстрой, и на станцию Войбокало тоже. Попытка врага выходом на Новую Ладогу повесить замок на второе кольцо провалилась. Зимой 1942 года Волховская ГЭС давала электроэнергию Ленинграду через Ладожское озеро.
      В конце ноября ценой огромных усилий войскам 4-й армии тоже удалось остановить наступление немцев под Тихвином.
      Весь ноябрь авиаторы Балтики днем и ночью наносили тяжелые потери врагу на Волховском и Тихвинском направлениях. Наши летчики, базируясь ближе других к Волховстрою, ежедневно делали по 4-5 боевых вылетов. Их удары реактивными снарядами и пулеметно-пушечным огнем по войскам противника на переднем крае оказывали большую помощь пехоте. Полк гордился благодарностями, которые приходили в адрес командования бригады и ВВС флота от руководства 54-й и 4-й армий.
      В это напряженное время заметно повысилась боеспособность нового пополнения. Четырнадцать летчиков из тридцати, прибывших в полк, встали в боевой строй.
      В ноябре положение жителей Ленинграда, воинов Ленинградского фронта и Балтийского флота сильно ухудшилось. Не хватало продовольствия. Единственная ниточка спасения ленинградцев от голодной смерти проходила по пути от станции Заборье через Шугозеро в Новинку, оттуда на реку Пашу, на Карпино, дальше на Сясьстрой, в Новую Ладогу и на Леднево. Отсюда грузы через бурное Ладожское озеро доставлялись в порт Осиновец и дальше в Ленинград. Общее протяжение всего пути 320 километров, но последние 40 - от Кобоны и Лаврова - были самым уязвимым местом. Чтобы разорвать эту тонкую нить, гитлеровское командование выделило до 600 самолетов 1-го воздушного флота. Именно здесь, в районе Кобоны и Осиновца, враг и рассчитывал топить и уничтожать все, что лежит или движется на запад или восток.
      В конце ноября морозы сковали Ладожское озеро, и тогда по решению Советского правительства начали ускоренно строить ледовую трассу, названную впоследствии ленинградцами Дорогой жизни.
      Ее воздушное прикрытие стало одной из главных задач истребительной авиации флота, в частности специальной авиагруппы в составе 11-го и 13-го истребительных авиаполков и 12-й отдельной Краснознаменной истребительной авиаэскадрильи, которая базировалась в Новой Ладоге.
      Для прикрытия самого уязвимого участка трассы от Кобоны до острова Зеленец был направлен 13-й авиаполк. 30 ноября он перелетел на полевой аэродром у деревни Выстав, расположенной в восьми километрах юго-западнее Кобоны.
      Взлетно-посадочная площадка была наскоро укатана на пахотном поле и частично - на сенокосном лугу. С востока ее обнимала полоса хвойного леса, уходившего в огромное болото, с северо-востока - продолговатая, метров сто высоты гора. Деревня тянулась по обе стороны дороги, самый большой двухэтажный дом - здание сельсовета и правления колхоза - заняли под столовую и гарнизонный клуб.
      Прикрытие ледовой дороги не снимало с группы истребителей обязанности поддерживать войска 54-й армии, которая с начала декабря перешла в наступление в районе Войбокало, Шум, Жихарево и Назия с дальнейшим выходом на участок железной дороги Кириши - Погостье.
      Понимая сложность поставленных задач, командования авиабригады и ВВС флота усилили полк летным составом и самолетами И-16. Их прислали в небольшом количестве, забрав из авиационных училищ в глубоком тылу.
      В начале декабря 1941 года в полку было пятьдесят летчиков, но только двадцать три из них могли летать на тринадцати находящихся в исправности самолетах. Положение не из легких, но нам уж было не привыкать. Никакие трудности в ту пору в расчет не брались, и командир полка майор Охтень, распределив равномерно людей и самолеты по трем эскадрильям, потребовал, чтобы командиры сами вводили в строй молодежь. Иначе говоря, важнейшее дело боевой подготовки кадров командир полка планировать не стал, пустил на самотек.
      С этого времени три больших коллектива эскадрилий в новых условиях начали как бы вариться в собственном соку и тянуть тяжелую лямку ратного труда без контроля и помощи со стороны командира полка, совсем переставшего летать на боевые задания.
      Впоследствии, размышляя над создавшейся в те дни обстановкой, я пытался понять: в чем корень зла?
      Повсеместно командирами полков были, как правило, самые лучшие, опытные летчики - учителя и наставники. В Охтене же странно сочетались апломб и затаившееся где-то в глубине души, болезненно переживаемое сознание собственной неполноценности, рожденное длительным "нелетным" перерывом. В прошлом неплохой летчик, он оказался на новой должности слабым организатором. Тут у него не получалось, а летную практику он понемногу запустил и, возможно, стал страшиться неба. Чем реже летал, тем меньше был способен практически руководить комэсками. Неудачи до предела обострили самолюбие, он словно отгородился от командиров чиновной стенкой. Полк по сути лишился крепкой умной руки, трудно стало работать с командиром и штабу полка. Пожалуй, из троих командиров эскадрильи один лишь Рождественский остался на высоте, личным примером показывая подчиненным, как надо вести бои в сложнейших ситуациях.
      На партийном собрании он выступил с резкой критикой в адрес Охтеня.
      Тот, побледневший, весь натянутый как струна, только и мог ответить в свое оправдание:
      - Если бы полк летал полным составом - другое дело! А вы что же, прикажете мне водить звенья? Подменять командиров эскадрилий? Ну, уж извините... Надо думать, прежде чем безответственно болтать!
      - Да, конечно, - не выдержав, съязвил Рождественский, - попусту рисковать командиром не стоит...
      - Не зарывайтесь! - выкрикнул Охтень. - Вы что, лучше других комэсков?..
      - Но уж если на то пошло, скажу, - спокойно ответил Рождественский. - В отличие от "других" я не выбираю себе заданий. Летаю где потрудней.
      - Хорошо. Мы с вами еще поговорим!..
      Да, на войне бывало и так. К счастью, ненадолго. В бригаде вскоре поняли, что в полку неблагополучно. Этого нельзя было не заметить, особенно если учесть, что полк всегда был на хорошем счету и за боевые действия под Таллином, в районе Ханко и Ленинграда был представлен к гвардейскому званию.
      Бои с рассвета
      Декабрьские на редкость сильные морозы с первых же дней сковали не только бурные воды Ладожского озера, но, кажется, и сам воздух. Плотный, звенящий, он словно бы стиснул природу в своих колючих объятиях. В холоде и огне стонала земля под Тихвином и Волховом, под Войбокалом и Шумом. Здесь продолжались ожесточенные бои наших войск, оттеснявших врага за пределы Северной железной дороги.
      Магистраль давала возможность сократить единственный автомобильный путь для спасения блокированного Ленинграда от смертельного голода и для срыва гитлеровского плана соединения его полчищ с финскими войсками в южной части Ладожского озера и на реке Свирь.
      Одновременно крепла охрана ледовой трассы через озеро. В начале декабря уже не одиночные машины и мелкие колонны, а сплошная вереница автотранспорта двумя темно-серыми лентами по бело-голубому торосистому льду двигалась на запад. Родина слала гибнущим от голода, обстрела и бомбардировок ленинградцам хлеб, мясо, масло, соль, пушки и снаряды, которые за время ледостава скопились на перевалочных базах в Кобоне и Лаврово.
      Мы, летчики, техники, механики, понимали, сколь важно и нужно уберечь от ударов с воздуха не только то, что идет по ледовой трассе в Ленинград и обратно, но и то, что находится на складах, а вернее - лежит под открытым небом на восточном берегу у тех же деревень Лаврово и Кобона.
      Там считали каждый килограмм продовольствия, каждое орудие и снаряд как главную силу подкрепления. Ведь бойцы фронта и моряки сражались впроголодь, а ленинградцы работали на заводах, получая 125 граммов хлеба в сутки.
      Успешные действия наших войск восточнее Ленинграда заставляли врага распылять силы своей авиации, вынудили бросить большую часть 1-го воздушного флота не на ледовую трассу, как предусматривалось Герингом, а на поддержку своих войск. Поэтому в первой половине декабря трассу атаковали мелкие группы бомбардировщиков и истребителей, и в основном в дневное время.
      Налеты врага в районах Кобоны, Лаврова и Осиновца также носили характер разведки боем. Противник явно прощупывал силу авиационного прикрытия, плотность зенитного огня и расположения зенитных средств. Затем тактика фашистов резко изменилась. Они стали наносить удары одновременно несколькими группами на разных участках трассы и старались избегать воздушных боев с нашими патрулями.
      Отсутствие радиосвязи с истребителями в воздухе, да еще в условиях резко меняющейся погоды, затрудняло своевременный перехват противника. Поэтому обнаружение вражеских самолетов и умелый выход на них зависели от самих летчиков.
      В первые дни декабря каждый летчик полка делал до пяти боевых вылетов на прикрытие трассы, но с перехватами не ладилось. Мешали радиолокационное наблюдение врага за нами (о котором мы тогда и не знали), а также плохая погода и кратковременное пребывание самолетов противника над целью. С душевной болью видели мы с воздуха наши разбитые горящие машины, воронки на льду, и, возвращаясь на аэродром, каждый чувствовал свою вину.
      Вечерами в землянках летчиков, техников и механиков, которые забегали обогреться или надеть на себя что-нибудь потеплее и посуше, не слышно было смеха и шуток. Все хорошо понимали, что успехи боев, к сожалению, не всегда зависят от наших желаний и возможностей.
      Давала себя знать внезапность войны, мы не успели усовершенствовать боевую технику, и в частности самолетные рации, которые вот уже скоро год, как ожидаются в полку. Правда, тут была и наша, летчиков, большая вина. Мы по старинке не верили в возможности радиосвязи и даже то малое, что было в наших истребителях перед войной, изучали спустя рукава. Появилось мнение, что радиосредства несовершенны, своим шумом и треском, внезапным свистом в ухо летчика мешают в полете и в бою. Так стоит ли осложнять себе жизнь мудреной радиочепухой? Поэтому приемники и передатчики с самолетов, которые попадали в полк, тут же снимались и отправлялись на склад...
      Наконец 3 декабря погода немного улучшилась. Сплошная облачность медленно двигалась с запада на восток на высоте около километра.
      Патрулировали над Кобоной и трассой две пары И-16. Ведущий лейтенант Д. В. Плахута, недавно назначенный командиром звена, ведомый - еще неопытный сержант А. Г. Бугов. Вторую пару вел сержант В. Ф. Бакиров, которому всего три дня назад доверили быть ведущим. Ведомым у него шел сержант Н. М. Щеголев, имевший десять боевых вылетов.
      Еще на земле Плахута и Бакиров обсудили план полета. Смысл его заключался в том, что звено будет действовать парами в пределах видимости друг друга. При этом пара Плахуты идет под облаками, а Бакирова - на высоте 150 метров. При обнаружении противника верхняя пара атакует первой, а вторая - бьет снизу.
      Хотя в звене находилось три молодых летчика, Плахута надеялся повторить в какой-то степени не раз описанные бои, проведенные на Ханко знаменитыми асами Антоненко и Бринько.
      Подлетая к западному участку трассы, Плахута заметил идущих на высоте 800 метров четырех Ме-109. Ну что же, преимущество у противника только в скорости, и Плахута пошел на сближение.
      "Мессеры" тоже увидели нашу пару, но только одну, верхнюю, и начали заходить в атаку с двух сторон. Плахута резко развернулся в сторону ближней пары и, прицелившись, выпустил сразу четыре реактивных снаряда. Пуск оказался удачным. Один "мессер" сделал переворот и, не выходя из пикирования, врезался в лед. Но враг боя не прекратил. Вторая пара Ме-109 пошла в атаку на отставшего в развороте Бугова. Вот теперь Бакиров оказался на месте, он снизу атаковал ведущего второй пары. "Мессер" пролетел немного по прямой и упал, к радости шоферов движущейся рядом вереницы машин.
      Остальные два Ме-109 вышли из короткого боя и исчезли неизвестно куда. В это время шесть Ю-88 чуть ниже облаков подкрадывались к Кобоне. Только острые глаза Плахуты обнаружили врага, временами нырявшего в край облаков.
      Две пары "ишачков" поспешили перерезать им курс, но, видимо, оставшиеся в живых два "мессера" сообщили по радио "юнкерсам" о тяжелом бое с "большой группой" И-16. Поэтому, как только истребители начали сближаться с бомбардировщиками, те беспорядочно сбросили бомбы и, не долетая до Кобоны, ушли в облака.
      Что же, замысел боя удался. Сбили два Ме-109 и заставили шесть Ю-88 сбросить бомбы до цели. Результат для звена, в составе которого было три молодых пилота, очень хороший.
      Радость летчиков была настолько велика, что Плахута, доложив комэску Рождественскому о результатах боя, забыл сделать разбор в звене, а делать его было нужно. Ведь отставший на резком развороте сержант Бутов не сумел перейти своевременно в левый пеленг и оторвался далеко от ведущего. Он даже не заметил, что Ме-109 атакуют его. Спасла Бугова лишь своевременная прицельная очередь Бакирова.
      Вечером командир и новый нелетающий комиссар эскадрильи, назначенный вместо переведенного с повышением в другую часть капитана Сербина, сделали разбор. Они отметили успех молодого командира звена и похвалили всех четверых летчиков. О грубой и тяжелой ошибке Бугова комэск не знал и в заключение дал указания впредь при выполнении боевых заданий на трассе в составе двух звеньев летать в разомкнутом строю с обязательным превышением замыкающего звена или пары.
      Успешный бой звена Плахуты, к сожалению, не стал предметом тактической учебы в эскадрильях полка. О нем говорили мимоходом, причем с оттенком недоверия. Причиной этого, как мне кажется, было чванство имевшее место в командирской среде. Где, мол, это видано, чтобы яйца курицу учили? Комэскам помешала вредная заносчивость: как это они, опытные летчики, воюющие с первого дня войны, будут учиться у новичков?! Дальнейшие события показали, что именно этот бой, как и некоторые другие, нужно было детально изучить, ведь две трети полка составляли тогда молодые и призванные из запаса летчики.
      Пятимесячные бои истребителей убедили всех, что эффективно боевые задания выполняются только четными группами (2, 4, 6, 8 самолетов), что в группах до боя и в бою должен сохраняться строй "этажерки" с необходимым превышением, что пресловутый оборонительный круг - элемент пассивной тактики - пригоден лишь для штурмовиков, отбивающихся от истребителей врага. Для нас же главное - атаковать, постоянно удерживая инициативу.
      Командир полка опять-таки не стал заниматься этими вопросами, по-прежнему отсутствовала радиосвязь самолетов между собой и с КП полка.
      Ошибки в жизни, как собачий репейник, цепляются друг за друга, превращаясь в большой колючий клубок.
      Заметить новое в тактике противника, обобщить и позаимствовать все полезное для себя - вот что следовало сделать прежде всего, тем более что оно, это новое, происходило буквально на глазах. Фашисты стали широко применять свободный полет - "охоту" на истребителях Ме-109Ф, выделяя по две-три пары, которые в бой не вступали и в зону зенитного огня не входили, но атаковывали подбитые или отколовшиеся от группы самолеты или группки, потерявшие бдительность.
      Война жестоко наказывает за расхлябанность, за нерадивость. Долго ждать такого не пришлось. В следующие четыре дня полк потерял двух летчиков: не вернулся на аэродром заместитель командира полка капитан Лоновенко, оторвался от группы во время воздушного боя у острова Зеленец и был сбит парой Ме-109, наблюдавшей за боем со стороны, сержант Иванов. Оба погибли нелепо, из-за собственной неосмотрительности.
      Неудача подействовала, правда, не на всех. Уже 7 декабря полк провел три примечательных боя. В одном отличились летчики Шишацкий и Дмитриев, схватившиеся с восьмью самолетами Ме-109, штурмовавшими автотранспорт, в другом - Петров и Бакиров - с шестью Ме-109. В обоих случаях опытность и инициатива летчиков не позволили противнику нанести удар по ледовой трассе, избежав потерь.
      Третий бой в середине дня произошел с четверкой Ме-109 в районе острова Зеленец. Группу из двух пар И-16 вел опытный командир звена лейтенант Сычев. Но он, вопреки указанию комэска, держал обе пары на одной высоте под облаками. Мол, кучней - ребятам веселей.
      Веселого было мало. После первой атаки "мессеров" звено Сычева заняло пресловутый оборонительный круг, оттягивая врага к Кобоне, в зону зенитного огня. Правда, опытный Сычев, отбивая атаки, сумел меткой очередью сбить один Ме-109, после чего остальные ушли в облака, а довольные собой летчики повернули к Кобоне. Но тут-то они и поплатились, попав под огонь вражеской пары, не принимавшей участия в бою.
      Младший лейтенант Ефимов, ведущий второй пары, был сбит и на горящем самолете врезался в землю, его ведомый ранен, а самолет Сычева был буквально изрешечен, сам летчик, раненный в обе ноги, с трудом произвел посадку на одно колесо.
      Этот день оказался тяжелым. Сколько еще таких дней будет впереди?
      Частые неудачи в боях за последнее время, потери друзей повлияли на моральный облик всего личного состава. Понизился боевой азарт, то главное, на чем держится вера в победу, - воинский дух, появилось чувство усталости. Хорошо, что в любом коллективе всегда есть люди, которые не теряют волю, умеют до предела напрячь силы и примером своим вселить уверенность в остальных.
      Такими оказались наши ветераны, дравшиеся под Ленинградом, Таллином, Тихвином, Волховстроем и особенно на полуострове Ханко. Теперь они вместе с молодежью должны выстоять и здесь, на Ладожской ледовой трассе, во имя спасения города Ленинграда.
      Старший инженер полка Николай Андреевич Николаев и инженер по ремонту Сергей Федорович Мельников целыми днями мотались по стоянкам эскадрилий, по суткам не вылезали из ремонтной мастерской, размещавшейся за деревней Выстав, в двух километрах от аэродрома, стараясь сделать все необходимое для срочного ремонта поврежденных самолетов. Ночами на 30-35-градусном морозе весь технический состав полка и мастерской без сна и отдыха работал, чтобы к утру ввести в строй поврежденные за день самолеты.
      Это было нелегко, подчас свыше человеческих сил. Взять хотя бы изуродованный самолет лейтенанта Сычева, который принялись латать техники Попов и Макеев, механик Лозовец, моторист Горбунов, стрелок-оружейник Клепиков. Починить те же шпангоуты, стрингеры, сменить тросы и трубы к рулям управления можно, лишь находясь внутри фюзеляжа. Заберись-ка туда попробуй через маленький лючок! Одетому туда не пролезть, и внутри тесно, значит, снимай теплую куртку и в одном комбинезоне на жгучем морозе работай, сжавшись в комок, обжигая пальцы о металл. А точность нужна ювелирная - ни малейшей оплошки.
      И так сутками напролет, до полного изнурения. В начале зимы у большинства распухли руки, потрескалась кожа на пальцах, и все же, несмотря на все тяготы и лишения, они держали в строю максимально возможное количество самолетов.
      12 декабря были собраны, наконец, остатки летного и технического состава, воевавшего по 2 декабря на полуострове Ханко. Вернулись летчики: капитан Ильин, старшие лейтенанты Бодаев и Овчинников, лейтенанты Васильев, Цоколаев, Байсултанов, Лазукин и младший лейтенант Творогов. Они пригнали четыре самолета И-16. Подмога для полка, да еще в такой тяжелый период, весьма ощутимая. Надо было лишь правильно ее использовать. Но этого не произошло. Хорошо слетанные в боях, не знавшие поражения летчики в полку были приняты холодно, разбросаны по эскадрильям на второстепенные дублирующие должности.
      Летчикам-ханковцам даже показалось, что майор Охтень с какой-то ревностью отнесся к ним, во всяком случае, ни с одним даже не побеседовал.
      Об их умении воевать четными группами, о лучших тактических приемах воздушных боев, дерзких неотразимых штурмовках никто даже не попытался рассказать молодежи. Поэтому боевая жизнь полка в целом не изменилась. Она продолжала течь как бы по высыхающему постепенно руслу реки, часто ударяясь о подводные камни.
      А воздушная обстановка над трассой все усложнялась. Если противнику и не удавалось успешно бомбить и штурмовать сплошной поток автотранспорта и перевалочную базу на берегу, то лишь из-за частых воздушных схваток с нашими самолетами, но все же летчики полка инициативы в своих руках не держали.
      Противник увеличивал свои усилия, менял тактику боя. Все чаще над озером стали появляться группы бомбардировщиков, прикрытых большим нарядом истребителей. "Охотники" Ме-109Ф ловили в прицел каждый потерявший бдительность самолет. Их появления над трассой и над аэродромом стали систематическими. Словно по чьей-то команде, они являлись точно к моменту посадки или при подлете к аэродрому и внезапно атаковывали зазевавшегося пилота. Если атака не удавалась, "мессеры" на большой скорости со снижением до бреющего полета или с набором высоты уходили прочь.
      Не понимая методов свободной "охоты", многие даже опытные наши летчики считали фашистов трусами, а их тактику "воровской": они ведь избегали лобовых атак, не ввязывались в затяжные воздушные бои, особенно на виражах, где шансы на победу были незначительны. Конечно, трус может оказаться на любом самолете, но считать трусами всех фашистских летчиков было ошибкой.
      Следует сказать, что Ме-109Ф имел высокую скорость, сильное вооружение и новейшие средства радиосвязи. Но и то правда, что если сравнивать советских летчиков с фашистскими, в отрыве от тактико-технических данных машин, то преимущество останется за нашим воздушным бойцом. Он обладает высокими морально-боевыми качествами, стальной волей к победе, способен к самопожертвованию во имя Родины.
      Гитлеровская молодежь, воспитанная на гнилой нацистской морали, таких качеств не имела. Ее поддерживали "спортивный интерес", "лавры победы", оплачиваемые обилием денег и почестей.
      Фельдфебель Квак, заядлый фашист, сбитый над Ладожским озером, на вопрос, почему немецкие летчики не принимают лобовую атаку, ответил: "Что я, дурак? При лобовой атаке у нас одинаковые шансы на победу, я лучше подожду, когда они будут хотя бы процентов на девяносто".
      "А почему вы не ведете бои на виражах?"
      Квак ответил, что это им тоже не выгодно, и тут же добавил: "Внезапная атака на скорости и быстрый выход из боя - вот наша основная тактика".
      Он говорил истинную правду. Нам следовало искать новые приемы в бою с Ме-109Ф, лучше использовать бортовое оружие в тесном огневом взаимодействии мелких групп. И наступать, наступать...
      Пагубно, когда в шторм у руля корабля стоит человек, не способный своевременно повернуть навстречу девятому валу - могучей и страшной волне, несущей неведомые испытания.
      Такой девятый вал покатился на полк 1 января 1942 года.
      В ночь на Новый год майора Охтеня вызвал по телефону командир авиабригады полковник Романенко, не терявший чувства юмора в самой тяжелой обстановке.
      - Ну как, непобедимый командир, - спросил он майора, - готовишься встречать Новый год?
      - Нет, товарищ полковник, сейчас не до Нового года, настроение не то...
      - Зря-зря, Михаил Васильевич, к такому празднику нужно готовиться загодя, - продолжал Романенко. - Нам стало известно, что на аэродромах под Новгородом и Сиверской фрицы новогодние елки зажгли и, не дождавшись полночи, поднимают тосты за завтрашнюю победу над вами под Кобоной и на ледовой трассе. Понял?
      - Понял, товарищ командир, как-нибудь отобьемся, - ответил Охтень.
      - Пора полку не отбиваться как-нибудь, а самим нападать. И побеждать! Вот уже двадцать дней вы теряете летчиков и самолеты, а "мессеров" и "юнкерсов" за вас сбивают другие. - Теперь уже Романенко не шутил. Метеорологи дают ясную, безоблачную погоду, для немцев - раздолье. Они могут нанести массированные удары по всей трассе и по перевалочным базам. Подготовьтесь как следует к боям с превосходящими силами врага, надежнее прикройте район Кобоны и Лаврова. Учтите, "охотники" усилят свою активность и над трассой, и в районе вашего аэродрома. Сейчас прошу поздравить от имени командования и политотдела бригады личный состав части. Будем надеяться, что Новый год вы ознаменуете более успешными боевыми делами. И последнее, Михаил Васильевич, хватит отдыхать, пора и самому летать. У вас должность летная, товарищ командир полка!
      Так закончился начатый с шутки телефонный разговор.
      Майор Охтень понимал: Романенко, бывший командир 13-го, не доволен боевой работой полка. Но, как видно, серьезных выводов все еще не сделал.
      Вечером он приказал оперативному дежурному вызвать на КП своих заместителей, а также инженера полка, командиров и комиссаров эскадрилий.
      На КП собрались все, кроме инженера Николаева, которого едва разыскали в ПАРМ-1{10} под самолетом, где он проверял ход ремонта, да вместо командира 3-й АЭ майора Рождественского, лежавшего в санчасти с высокой температурой, прибыл его заместитель капитан Агуреев.
      Без Николаева командир полка совещание не начинал, молча сидел за маленьким столом, ждал.
      Распахнулась дверь, в теплую, хорошо освещенную лампочками от аккумуляторов землянку ворвался клуб морозного белого пара. Николаев, красный от быстрой ходьбы, с инеем на бровях, ресницах и на воротнике меховой куртки, переступил порог и уже открыл было рот, чтобы доложить, но резкий голос командира оборвал его на полуслове:
      - Где ты шляешься? Сколько исправных самолетов будет к утру?
      Спокойный, всегда сдержанный Николаев, знавший, как шутили товарищи, место каждой тряпки-веревки, снял шапку-ушанку, расстегнул куртку, ответил:
      - Я не шляюсь, а занимаюсь в ПАРМе ремонтом доставленного с озера бесхозного самолета. Сколько будет исправных к утру? Инженеры эскадрильи доложат мне точно в три часа ночи. Думаю, пятнадцать-шестнадцать самолетов наберем.
      Он устало опустился на стул, набрал в грудь воздуха, будто собирался нырнуть в глубину омута, и, нагнувшись, стряхнул рукавицей снег с огромных валенок. Это вошло у него в привычку. Так он делал всегда, когда был чем-то встревожен или обижен.
      Ответ Николаева охладил командира, заставив поежиться начальника штаба Ройтберга и некоторых командиров эскадрилий, когда-то активных ветеранов полка, ставших при новом своенравном командире ниже травы, тише воды.
      Охтень резко встал и, не спросив никого из присутствующих о состоянии дел в подразделениях, сообщил о разговоре с командиром бригады.
      - Полковник Романенко требует надежно прикрывать трассу и перевалочную базу на берегу... Придется держать в воздухе две группы патрулей одновременно. Поэтому в каждой эскадрилье надо создать по две тактические группы и при вылете на патрулирование одну держать в районе острова Зеленец, а другую - над Кобоной - Лаврово. По тревоге поднимать в каждой эскадрилье по одной группе, вылет остальных - по дополнительному распоряжению с КП полка. Всем понятна задача?
      После короткого молчания первым встал капитан Агуреев, его предложение прозвучало не то вопросом, не то просьбой:
      - В 3-й эскадрилье будет семь исправных самолетов. Если их разделить на две группы, будем бить противника не кулаком, а растопыренными пальцами. Может, лучше иметь одну группу, да сильную?
      - Вы не рассуждайте, а выполняйте приказ!
      Такой ответ Охтеня заставил высказаться и комиссара 1-й эскадрильи старшего политрука Дмитриевского. Он резко спросил:
      - В эскадрилье всего пять самолетов, как их делить на две группы?
      - Как хотите, так и делите, - ответил командир полка.
      - Хорошо, тогда меньшую группу - два самолета я буду весь день водить на задание сам! - с жаром воскликнул часто вылетавший на задания комиссар.