Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Во имя Ленинграда

ModernLib.Net / Публицистика / Голубев Василий / Во имя Ленинграда - Чтение (стр. 28)
Автор: Голубев Василий
Жанр: Публицистика

 

 


      Противник также усилил противовоздушную оборону важных объектов, значительно увеличил истребительное прикрытие самолетов-разведчиков и корректировщиков. Теперь каждый боевой вылет на разведку или на перехват гитлеровских разведчиков сопровождался скоротечными, но ожесточенными воздушными схватками. В четырех таких боях, проведенных в ноябре, мы сбили четыре вражеских разведчика и два истребителя, но и сами потеряли трех летчиков.
      Эти бои показали, что фашисты, не считаясь с потерями, настойчиво пытаются выполнить свою задачу. Позже мы узнали, что упорство в боях фашистских летчиков было отнюдь не следствием роста их морально-боевых качеств, а результатом приказа высшего гитлеровского командования. Оно, предвидя крупное наступление Красной Армии, осенью 1943 года потребовало от группы армий "Север" во что бы то ни стало удержать занимаемые ею позиции под Ленинградом и Новгородом как опору левого крыла всего Восточного фронта. Гитлер рассчитывал, что решение этой задачи позволит надежно прикрыть подступы к Прибалтике и обеспечить свободу действий немецкого флота в Балтийском море, а также сохранит Финляндию в качестве союзника. Поэтому продолжение осады Ленинграда было главной задачей вражеских войск и авиации.
      Анализируя подробности каждого проведенного боя и каждого вылета на другие задания, командование полка понимало, что с наступлением зимы 1944 года и улучшением погодных условий в небе Ленинграда и над Финским заливом развернутся ожесточенные воздушные сражения. К ним упорно готовились и каждый опытный, и каждый молодой пилот. Но не отставали от летчиков и их боевые друзья, работавшие на земле.
      На инженерно-техническом совещании шла речь о подготовке всей ремонтной службы к обеспечению полной исправности самолетов в том случае, если резко возрастет боевая нагрузка. Учитывая важность совещания, на нем присутствовали руководители полка и командиры эскадрилий. В конце совещания попросил слово капитан технической службы Н. Н. Бабенков - начальник ремонтной мастерской. Он обратился сразу ко всем присутствующим:
      - Товарищи командиры, инженеры, техники! Наша мастерская имеет хороших специалистов-ремонтников, сейчас совсем не загружена. Часть людей занимаются ремонтом жилых и служебных землянок. Это не наше дело, пусть этим займутся те, кому положено. Вот прохожу я в день несколько раз мимо лежащих в снегу списанных Ла-5, и сердце кровью обливается. А теперь туда притащили самолет, который подняли со дна залива. Он хотя и пролежал в соленой воде трое суток, но совсем целехонек. Конечно, древесина его напиталась солью, во многих местах разбухла обшивка фюзеляжа и крыльев. А мне кажется, если руки приложить со старанием и умением, то из этих списанных самолетов можно восстановить два-три. Разве они будут лишними? Вспомните, товарищи, как когда-то мы собирали все разбитые и искалеченные самолеты, и многие из них воскресли. На них летчики успешно воевали, а некоторые из них получили даже звание Героя Советского Союза...
      Такого предложения, когда в полку было самолетов столько, сколько положено, никто не ожидал. Я переглянулся с майором Абаниным и задал вопрос молчавшим старшему инженеру Николаеву и инженеру по ремонту Мельникову.
      - А как технические корифеи смотрят на предложение товарища Бабенкова?
      - Сробыть треба, тильки який пилот полетит... Ведь скорость-то сейчас шестьсот и больше - развалится по склеенным швам да стыкам, - смешивая украинский с русским, ответил Мельников.
      Потом медленно поднялся неторопливый Николаев.
      - Собрать из списанных самолетов две-три машины можно. Видимо, удастся восстановить и поднятый из воды. Но нужного запаса прочности вряд ли добьемся. Есть опасение, что на больших перегрузках самолет развалится. Мастерские - не завод, но попробовать необходимо, место в теплом помещении есть, людей товарищу Бабенкову можно добавить за счет технического состава эскадрилий.
      - Тогда не будем терять время. Приступайте, товарищи, к делу. Если восстановленные вами самолеты нельзя будет использовать в боевых вылетах, они найдут свое место в учебных полетах. На тренировках ведь можно летать, не создавая больших перегрузок. А когда горьковские и волховские труженики узнают, что подаренные ими самолеты служат вторую боевую службу, защищая Родину, они будут вам искренне благодарны...
      Результат труда технических умельцев оказался прекрасным. За полтора месяца они восстановили три самолета Ла-5, полностью пригодных к полетам на боевые задания, и с начала 1944 года в каждой эскадрилье летал самолет, на борту которого буквами золотистого цвета были написаны фамилии инженеров и техников.
      После технического совещания мы шли по запорошенной мокрым снегом тропинке Петровского парка. Майор Абанин многозначительно сказал:
      - Василий Федорович! Я давно в авиации, много времени работаю на партийно-политических должностях, а такую увлеченность в тяжелейшем труде, такой поистине государственный подход наземного состава вижу первый раз.
      Я ответил ему, что прекрасные качества людей в полку сформировались не за последние два-три года, хотя этот период и был самым тяжким испытанием. Они зародились еще в период гражданской войны. Ведь тогда наш полк, носивший название 46-го отдельного морского авиационного отряда, на старых латаных-перелатаных самолетах громил врага под Петроградом и на севере страны. И в то время техники, мотористы, вооруженцы несколько раз своими руками оживляли разбитые и поврежденные аэропланы, и пилоты поднимались на них в бой. Кстати, в этом отряде начинал свою летную службу Столярский, отец лейтенанта Столярского. Тогда он был матросом...
      Государственный подход к делу, увлеченность в тяжелом труде продолжают развиваться. Сегодня командиры эскадрилий и старший инженер представили ходатайство о награждении технического состава. Сколько самолетов каждый из них подготовил к боевым вылетам, какое количество мелкого и большого ремонта самолетов выполнили люди!.. Так, например, техники и старшие техники-лейтенанты подготовили машины к боевым вылетам: Федоровых - 590, Радионов - 600, Филатов - 620, Вдовин - 643, а неутомимый Макеев - 1200. А еще Дементьев, Анисимов, Радченко, Зиновьев, Гуськов, Лисицин и многие механики, мотористы, оружейники и прибористы... Это же прекрасные люди, они куют нам победу на земле. Мне кажется, настало время их труд оценить выше, чем делали мы раньше. Все они заслуживают награждения боевыми орденами и предоставления хотя бы короткого отдыха.
      - Я с этим целиком согласен. Надо настойчивее добиваться награждения технического персонала, а краткосрочные отпуска во власти комдива. Он, наверное, возражать не будет, - закончил наш разговор Абанин.
      Вторая половина декабря оказалась "жаркой". И вовсе не потому, что ужесточились условия выполнения боевых заданий, особенно вылеты на аэрофоторазведку. Дело в том, что в полку одна за другой побывали авторитетные комиссии штаба авиации и штаба флота. Каждая из них, "покрутив" нас двое-трое суток, заканчивала работу разбором в присутствии командующих и членов военных советов. Хотя и ругали нас на этих разборах за различные промахи, но общий вывод оставался неизменно положительным.
      Не пришлось долго ждать прилета самой высокой, московской комиссии. Два дня командование полка и эскадрилий отчитывалось по всем вопросам боевой работы и прифронтовой жизни, а мой боевой друг - главный инспектор Костылев - не выдержал и два раза слетал на боевые задания.
      Начальника Политического управления Военно-Морского Флота генерал-полковника И. В. Рогова и командующего морской авиацией генерал-полковника С. Ф. Жаворонкова интересовало все: тактика ведения воздушных боев, состояние жилых землянок, называемых по-морскому кубриками, и чистота подворотничков на кителях офицеров. Казалось, что полк готовится не к решительным боям, а к строевому смотру. К нашей радости, оказалось, что высокое руководство ВМФ было удовлетворено ходом боевой работы полка, состоянием внутренней и гарнизонной службы и особенно партийно-политической работой, в основе которой лежали революционные и боевые традиции нашего же полка, являвшегося родоначальником авиации Балтики.
      Работа московской комиссии закончилась за два дня до наступления нового, 1944 года. Поэтому на этом разборе были подведены боевые итоги за год и за два с половиной года войны.
      Внушительные цифры показали, какой неимоверный ратный труд и боевое напряжение вынес личный состав полка, чтобы выполнить 18 640 боевых вылетов (из них бомбоштурмовые удары - 2130, а 2450 - воздушная разведка). Летчики за этот период провели 542 воздушных боя, в которых уничтожили 316 вражеских самолетов. Немалыми оказались и боевые успехи по уничтожению наземного и морского противника: 20 танков и бронемашин, 350 грузовиков, 80 зенитных орудий и пулеметных установок, 85 вагонов и паровозов, более 4000 солдат и офицеров и 150 единиц плавучих средств, в том числе три миноносца и сторожевой корабль.
      Таких боевых успехов не имел ни один из истребительных полков авиации ВМФ, отметили генералы Рогов и Жаворонков. Они тепло поздравили весь личный состав, пожелали успехов в предстоящей операции и дальнейших побед в новом году. На этом же разборе мне был вручен орден Британской империи 4-й степени. Этими орденами были награждены несколько командиров тех частей и соединений, которые нанесли большие потери гитлеровским войскам.
      Тогда мне казалось, что высокий орден - это признание личной доблести и, главное, больших боевых успехов Советской Армии и Флота в совместной борьбе против фашизма. Забегая вперед, скажу, что только после войны, в 1946 году, услышав гнусную, предательскую речь Черчилля, призывавшего империалистические силы мира начать новую войну против Советского Союза, я понял, что британскими орденами нас награждали за спасение Англии от полного разгрома ее Гитлером. Тогда на Британских островах это еще помнили...
      Все время я ждал особого разговора с генералом Роговым и генералом Столярским. Но состоялся он только за три часа до отлета комиссии.
      Наверное, оба отца не желали, чтобы беседа с командиром полка получила какую-либо огласку. Кроме меня, на встрече с генералами никого не было.
      - Как служит лейтенант Рогов? - спросил генерал Рогов.
      Я доложил, что проверка установила: все комсомольцы стоят на правом фланге молодежи полка. В этом большая заслуга секретаря - лейтенанта Рогова. Но служить ему на Балтике нельзя. По заключению врача полка капитана медицинской службы Званцова, а также после проверки на рентгене в госпитале было установлено, что у него развивается туберкулез легких.
      Мои слова не изменили суровую сосредоточенность лица генерала. Видимо, о слабости здоровья своего сына он знал раньше нас.
      - Спасибо, товарищ Голубев, за то, что знаете своих подчиненных и заботитесь об их здоровье. Придется сыну изменить климатические условия, хотя он упорно не хочет этого. Приказ получите через пять - семь дней, а на его место подберите офицера из своего полка.
      Когда началось собеседование с генералом Столярским, я попросил разрешения, чтобы присутствовали его сын и замполит полка Абанин.
      - Уж очень много упреков и наказаний получил я за то, что в воздушном бою фашисты сбили лейтенанта, - сказал я генералу.
      Удивленный, он поднялся, развел руками.
      - Какие наказания и упреки могут быть, если люди воюют? Война без потерь не бывает.
      В ожидании генерал начал нервно ходить по комнате из угла в угол.
      Вошли вызванные мной майор Абанин и лейтенант Столярский. Столярский-старший тяжело опустился на стул.
      - Садитесь, товарищи, давайте по-семейному поговорим, - тише обычного сказал он.
      - Если по-семейному, - подключился Абанин, - то слово за лейтенантом. Скажи, Кира, все, о чем мы не раз говорили с тобой.
      Столярский-младший встал, переложил шлем из одной руки в другую и, не поднимая глаз, выпалил:
      - Папа, если командование полка меня не выгонит, то я ни в какой другой или училище не пойду. Я сам виноват, что меня сбили, - нужно лучше смотреть. А за наказание командира полка мне стыдно перед командиром и летчиками. Я не трус, смерти не боюсь. Но зачем столько опекунов! Разрешите выйти...
      Дверь за лейтенантом закрылась. Все молчали, его слова спутали начавшийся было "семейный разговор". Генерал, тяжело дыша, достал какую-то таблетку, положил под язык. Видимо, с сердцем было неважно. Я быстро налил стакан воды, но он покачал головой. Глубоко вздохнул два-три раза и медленно заговорил:
      - Дорогие друзья, поймите все правильно. Родители, особенно мать, всегда тревожатся за детей. Я старый воин и большевик, начинал гражданскую войну в сорок шестом отряде. И сам хочу, чтобы сын продолжал службу в родной части. Пусть династия авиаторов Столярских продолжает защищать Родину до полного ее освобождения. Делайте все так, как требует обстановка. Если суждено сыну дойти до победного дня, - значит, счастьем мы, родители, не обойдены. А вот что наказали вас, слышу впервые и поражаюсь. Какое же было наказание? - глядя на меня, спросил генерал.
      Мне не хотелось бередить душу, и я искал слова для ответа. Опять за меня ответил со всеми подробностями Абанин.
      Я же в свою очередь сказал Столярскому, что Кира воюет хорошо, то, что его сбили, не снизило морально-боевых качеств летчика. А наказание - дело прошлое, забудем о нем.
      Возвращаясь с аэродрома после проводов комиссии, майор Бискуп, стесняясь, сказал:
      - Василий Федорович, меня спрашивал начальник военно-учебных заведений генерал Столярский, соглашусь ли я на должность начальника цикла тактики истребительной авиации в Ейском училище.
      - А что ты, Петр Игнатьевич, ответил? - усмехнулся я.
      - Ответил, что согласен, если командование полка и дивизии отпустит.
      - У меня на эту тему тоже был разговор, но я ответил, что это сделать лучше после проведения операции. Второго января уйдет на должность командира третьего авиаполка майор Шмелев, и замена сразу двух руководителей управления полка нецелесообразна...
      В полку царило приподнятое настроение. В самом деле, три проверки и три положительные оценки. И проверяло-то большое начальство...
      Во второй половине короткого зимнего дня прояснилось небо. Солнце, двигаясь немного выше горизонта, светило через серую дымку. Хорошую погоду спешила использовать как наша, так и вражеская авиация. В первую очередь, конечно, разведчики. Тут же поступила команда из штаба дивизии - увеличить число дежурных истребителей, стоящих в полной готовности на земле. Одну эскадрилью поднять в зону патрулирования над плацдармом. Вслед - новое распоряжение из штаба авиации флота: немедленно поднять две группы на разведку аэродромов Красногвардейск, Котлы и Копорье. Через 20 минут две разведывательные группы взлетели. Пара фоторазведчиков - ведущий командир звена Бычков - под прикрытием шестерки Ла-5 взяла курс на Красногвардейск. Им предстояло выполнить силовую разведку аэродрома, имевшего самую мощную противовоздушную оборону.
      Вторая пара разведчиков - ведущий старший лейтенант Апинов - под прикрытием одного звена (четыре Ла-5) направилась в район Котлы - Копорье. Так как эти аэродромы находились в семи километрах друг от друга, а постоянного базирования истребителей противник здесь не имел, то и большого противодействия разведчикам, казалось, не будет. Но получилось все наоборот. Ежедневные удары наших ночных бомбардировщиков по аэродрому Красногвардейск вынудили значительную часть истребителей ФВ-190 перебазироваться в Котлы и Копорье. В такой обстановке наш замысел наполовину оказался неверным. Группа, идущая на силовую разведку, выполнила фотографирование аэродрома Красногвардейск без встреч с вражескими истребителями и благополучно возвратилась. Группа же Апинова была перехвачена, не долетев до объектов фотографирования. Завязался неравный бой. Но, как и бывает иногда на войне, к одной ошибке немедленно присоединяется следующая. Вместо того чтобы вести бой всей шестеркой и отойти за линию фронта, Апинов оторвался от своих и решил выполнить фоторазведку. Решение его оказалось роковым. Оно ослабило боеспособность группы прикрытия. А сам он был атакован следующей группой ФВ-190.
      Неравный бой принес нам поражение. Апинов, сбивший 301-й самолет в полку, и его ведомый, младший лейтенант Елисеев, с задания не вернулись. Это была тяжелая потеря: сразу два летчика разведывательного звена...
      13 января, за час до рассвета, на КП полка приехали полковники Корешков и Сербин. По их возбужденным лицам было видно, что наступает долгожданный час.
      - Как, гвардии командир, полк готов к большому делу? - здороваясь, сказал Корешков.
      - Как пионеры, всегда готовы! - шуткой ответил я комдиву.
      - А ты не торопись, еще сутки в запасе. А сегодня - кровь из носа - ни один вражеский разведчик не должен пролететь над плацдармом. Погода, по заверению "ветродуя", должна проясниться. Подбирай лучших и с первым просветом в облаках вешай "зонтик" над войсками. Понял?
      - Все понятно, товарищ гвардии полковник. С первым "зонтиком" буду сам. Хорошо, что сегодня как раз и число тринадцатое. Фортуна изменила свой ход: теперь по тринадцатым числам у меня будут удачи.
      - Побереги силы на завтра, ведь заместителя-то по летной части в полку нет.
      - Мне не привыкать летать одному за двоих. Все ведь еще зависит от погоды. Вдруг она будет хуже, чем сегодня?
      - Делай как хочешь, а операция при любой погоде начнется завтра утром. Объявите личному составу и проведите митинг, как стемнеет. Мы до обеда будем в десятом авиаполку. К вам на митинг приедет полковник Сербин. Ну, мы пошли к молодым гвардейцам, желаю успеха.
      К 11 часам начала подниматься облачность, появились в ней разрывы, временами показывалось солнце. В такую погоду нужны летчики, уверенно летающие в облаках. Подобрав звено из 3-й АЭ, я взлетел на патрулирование в район плацдарма. На высоте 1500 метров звено вышло за облака. Над южной частью плацдарма местами просматривался передний край. Погода улучшалась, ветер дул с юга, значит, через час можно успешно вести фотографирование войск. "Рановато вылетел, но для гарантии "зонтик" нужно усилить", - подумал я и дал команду:
      - "Сокол"! Через тридцать минут поднять два звена!
      Улучшения погоды ждал и противник. Не прошло и десяти минут, как в наушниках раздался голос Тарараксина. Он мне настолько знаком, что ни пароль, ни позывной не нужны.
      - "Тридцать третий"! Западнее, выше, две группы! Помощь послать?
      - Не нужно, опоздает, - дал я ответ без позывных. Приглядевшись к западному направлению, обнаружил в 25-30 километрах две пары короткого инверсионного следа. Четыре истребителя летели с юга на север. Зачем им такая высота? Ниже ищу вторую группу. А вот и она, тем же курсом, но ближе к нам. Разведчик Ме-110 и два ФВ-190. Их высота - более 4 тысяч метров. Наша высота - 3 тысячи. Замысел врага ясен: четверка, идущая впереди - выше и в стороне, - предназначена для отвлечения на себя воздушного патруля. Разведывательная группа тем временем пролетит над передним краем советских войск.
      - "Тридцать пятый"! Видишь инверсию?
      - Вижу!
      - С набором, наперехват, одна атака и выход! - передал я команду лейтенанту Полканову.
      - Понял, понял!
      И два опытных, стреляных пилота с крутым набором высоты повернули на перехват противника. Я же на своей высоте, увеличив скорость, отвернул на юг. Нужно дать противнику начать разведку. Разведгруппа, обнаружив уходящую вверх пару "лавочкиных", не теряя времени, развернулась на курс разведки. Мою пару пока не видит и летит прямо на нас. Дав сектор газа до упора, мы помчались навстречу Ме-110 и паре ФВ-190, не подозревавшим об опасности. Сближаемся. Крутым набором высоты выхожу на дистанцию огня. Ну, гад, получай... Нажимаю на гашетки пушек, даю длинную очередь по кабине самолета.
      Проскакивая мимо "мессера", результатов не увидел. Оба ФВ-190, сделав правый переворот, помчались за круто пикирующим Ме-110. Через 20-25 секунд разведчик нырнул в облако. "Фокке-вульфы" этого не сделали, они уходили в свою сторону.
      - "Сокол"! Я - "Тридцать третий", атаковал "сто десятого", ушел пикированием в облака. Запросите посты.
      Тут же в наушниках голос Полканова:
      - "Тридцать третий", нахожусь западнее Толбухина, противник отвернул в Копорский залив. Что делать?
      - "Тридцать пятый"! На соединение, курс Ораниенбаум, высота четыре тысячи.
      Через пять минут мы всем звеном продолжали патрулирование до прилета усиленной смены.
      Когда я вылезал из кабины, меня подхватили десятки сильных рук, в их числе и две богатырские - полковника Корешкова. Подбросив несколько раз, поставили на кронштадтскую землю.
      - Поздравляю, Василий Федорович, с триста шестнадцатой победой полка и тридцать шестой твоей лично! Молодец! - тиская меня в объятиях, говорил Владимир Степанович. - Это хорошо, что счет сбитых сорок четвертого года открыл сам командир.
      - Что, "сто десятый" упал? - спросил я всех.
      - Не упал, а врезался в землю на пикировании. Прямо между траншеями пехоты Второй ударной армии, севернее села Новая Буря, - идя мне навстречу, чтобы обнять, ответил полковник Сербин.
      - Будем считать, что завтрашняя операция для четвертого гвардейского началась сегодня, - громко объявил комдив, не дожидаясь им же указанного срока скрытности.
      В ночь на 14 января, кроме летчиков, никто не спал. Да и они после проведенного митинга уснули только по строгому требованию командиров эскадрилий.
      Штаб полка готовил различные варианты воздушных схваток. Нам предстояло прикрывать части 2-й ударной армии, которая была скрытно переправлена силами флота с ленинградского берега на Ораниенбаумский плацдарм. У нас появились и другие неожиданные хлопоты. Ночные бомбардировщики, наносившие удары по аэродромам, по ропшинской и беззаботнянской артиллерийским позициям немцев, из-за плохих метеоусловий вынуждены были садиться к нам, на Бычье Поле. Пришлось весь технический состав послать для подготовки к перелетам на свои базы двух десятков боевых Ли-2. Это были самолеты полка Гризодубовой.
      Полк построился за 30 минут до рассвета. Знаменосцы вынесли боевое гвардейское знамя, заняли место перед строем, рядом с руководством полка и дивизии. Мокрый снег осыпал развевавшееся на ветру бархатное полотнище. Тусклое освещение и тишина создавали особую торжественность. Через несколько минут начнется невиданное под Ленинградом событие. Каждый в строю, волнуясь, ждет начала громовых раскатов "бога войны" - орудийных залпов кронштадтской береговой и корабельной артиллерии. Они возвестят - началось...
      Наверное, так же, как и мы, сейчас в предрассветной мгле, осыпаемые снегом, стоят более тысячи летчиков, которые вместе с артиллеристами должны начать авиационную обработку опорных пунктов врага, а потом непрерывно поддерживать атаки пехоты и танков, взламывающих фашистскую оборону.
      Даны последние указания, сказаны короткие напутственные речи. 9 часов 25 минут. Дробный, исключительной силы гул потряс весь остров Котлин. Гигантскими сполохами и вспышками озарилось предрассветное мглистое небо. "Ура-а-а!" - прокатилось несколько раз по строю и заглохло в громовой мелодии артиллерийской канонады.
      В 10 часов 40 минут внезапно, так же, как и началась, затихла канонада. Но она затихла здесь, в Кронштадте, а там, на Ораниенбаумском плацдарме, в полосах прорыва, десятки тысяч бойцов, поддержанные танками и артиллерией, преодолевая сопротивление противника и отражая контратаки, начали продвигаться в глубь его обороны.
      Грохот канонады показывал, что идет подавление отдельных узлов сопротивления гитлеровцев. Несколько локаторов, наблюдавших воздушную обстановку, фиксировали полное отсутствие авиации в воздухе. Но, несмотря на тяжелейшие метеорологические условия, над полем боя появились самолеты Ил-2. Это действовали на предельно малой высоте прославленные балтийские штурмовики. Мы же сидели на аэродроме и, стиснув зубы, ждали улучшения погоды.
      15 и 16 января для нас все повторилось. Опять с рассветом оглушительно гремела канонада. Кронштадтские артиллеристы и моряки теперь вели огонь, поддерживая наступление 42-й армии, начавшей взламывать оборону врага юго-западнее Ленинграда. И только 17-го в середине дня в разрывах облаков показалось голубое небо. В это время войска 2-й ударной армии прорвали оборону на участке Петергоф - Гостилицы и вели бои на подступах к Ропше, а 42-я армия, сломив упорное сопротивление фашистов на участке фронта Стрельна - Пушкин, была уже на подступах к Красному Селу и Дудергофу.
      Нанеся новую линию фронта на полетные карты, полк начал непрерывное патрулирование над войсками 2-й армии. Восточнее наших эскадрилий истребители фронта держали "зонтик" над войсками 42-й.
      До наступления темноты несколько сот штурмовиков и бомбардировщиков морской авиации и Ленинградского фронта нанесли ошеломляющие удары по опорным узлам гитлеровцев. В этих налетах 12-й пикировочный авиаполк под командованием Героя Советского Союза майора Ракова сбросил тяжелые бомбы на командный пункт фашистской пехотной дивизии в Ропше. Уничтожив его, балтийцы оказали неоценимую помощь наземным войскам. К нашему удивлению, немецкая авиация в том районе отсутствовала.
      Истребители прикрытия фронта и флота оказались "безработными ".
      19 января вечером пришло сообщение о соединении войск 2-й ударной и 42-й армий в районе Ропши, а 20-го разрозненные остатки окруженных частей противника были полностью ликвидированы. Образовав общий фронт наступления, обе армии начали преследование и разгром отступающего врага в западном и южном направлениях.
      Полное господство нашей авиации в воздухе в первые дни операции позволило часть истребительной авиации 1-й гвардейской дивизии использовать для нанесения штурмовых ударов по дорогам в тылу врага. Мы гордились каждым вылетом на штурмовку - ведь гвардейцы-летчики вместе со всеми воинами фронта и флота уничтожали врага, расплачивались за все страдания, принесенные фашистами ленинградцам.
      Разгром красносельско-ропшинской группировки врага был только грандиозным началом. Перешли в наступление от Гонтоловой Липки у Ладожского озера до Новгорода войска Волховского фронта, а южнее озера Ильмень - войска 2-го Прибалтийского. Повсюду наши части и соединения, ломая сильно укрепленную, глубоко эшелонированную оборону немцев, день за днем очищали многострадальную землю Ленинградской и Новгородской областей.
      22 января для полка был особо радостным днем. Добрые вести о наших наступающих армиях были дополнены сообщением Всесоюзного радио. Оно объявило очередной Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза. Высокое звание получил гвардии капитан Е. Т. Цыганов командир 3-й эскадрильи. Поэтому полк начал боевой день не утренним построением, а торжественным митингом всего личного состава по случаю такого события. Перед началом растерявшегося, краснеющего и радостного Женю (так называли его друзья и товарищи) несколько раз подбрасывали в воздух, обнимали и поздравляли.
      Женя Цыганов - юноша с красивым девичьим лицом, замечательный воздушный боец, прекрасный товарищ и волевой командир. Ему всего 22 года. Семнадцатилетним он окончил аэроклуб в Баку, потом курсы летчиков-инструкторов и здесь же начал учить летному делу сверстников. Осенью 1940 года окончил Ейское училище. Войну начал 22 июня 1941 года младшим летчиком. Воевал Женя бесстрашно, а командуя парой, звеном и эскадрильей, умело руководил воздушными боями и штурмовиками. Ко дню присвоения высокого звания он совершил 490 боевых вылетов, из них 120 - на штурмовку и разведку, провел 65 воздушных боев, в которых сбил 11 вражеских самолетов лично и 8 - вместе с товарищами.
      Капитан Цыганов стал двенадцатым в полку и шестым в 3-й эскадрилье Героем. Поэтому в тот день я запретил вылеты Цыганову. А на его возражения ответил:
      - Успокойся, Женя. Умерь немного радостное волнение, напиши родителям и девушке в далекий Баку. А как только закончится Ленинградско-Новгородская операция, поедешь в отпуск.
      Минуло двенадцать суток с начала нашего наступления. Наблюдения воздушной разведки и сообщения партизан подтверждали, что 18-я фашистская армия на южном и западном направлениях подтягивает резервы и закрепляется на рубеже реки Луги, намереваясь остановить продвижение войск 2-й и 42-й армий. А в воздухе немецкая авиация пока активности не проявляет. Отдельные мелкие стычки кончаются бегством хваленых ФВ-190 и "юнкерсов".
      26 января на картах летчиков красными кружками были отмечены освобожденные города Тосно и Красногвардейск, а также многие населенные пункты. 27-го - бои в Любани и Чудове. Враг повсюду отброшен от Ленинграда на 65-100 километров, решена главная задача - город освобожден от блокады. Кончились варварские артиллерийские обстрелы.
      С наступлением темноты на аэродром приехали командир и начальник политотдела дивизии. Судя по их веселым лицам, можно было ожидать приятного сообщения. Так и случилось.
      - Василий Федорович, прикажи подготовить два У-2, полетишь с нами в Ленинград, а сейчас включите по всему гарнизону радиотрансляцию, пусть все слушают передачу из города, - сказал полковник Корешков и сел ближе к висевшему на стене репродуктору.
      Через несколько минут диктор начал передавать приказ Военного совета Ленинградского фронта о полном освобождении Ленинграда от вражеской блокады, в котором объявлялась благодарность всем воинам фронта и морякам Краснознаменного Балтийского флота, участвовавшим в боях за освобождение Ленинграда от блокады. В обращении Военного совета к жителям города говорилось: "Граждане Ленинграда! Мужественные и стойкие ленинградцы! Вместе с войсками фронта вы отстояли наш родной город. Своим героическим трудом и стальной выдержкой, преодолевая все трудности и мучения блокады, вы ковали оружие победы над врагом, отдавая для победы все свои силы..." Военный совет сердечно поздравил трудящихся города Ленина с великим событием.
      В ознаменование одержанной победы на 20 часов вечера был назначен салют двадцатью четырьмя залпами из 324 орудий.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37