Белая таежка

      Кольча наелся земляники до отвала и давай Дружка ягодами кормить.
      - Ест, дьявол! - изумленно воскликнул командор.
      - Он даже арбузы лопает! - вспомнил я.
      Чак, конечно, от земляники отказался. Мяса, мол, давай, а это не собачья еда.
      Пока мы наблюдали за Дружком, который стал сам себе ягоды в траве искать, Чак забрался на увал и призывно залаял.
      - Кого он там увидел? - дал нам знак следовать за ним командор и потянулся за своим рюкзаком.
      - Бунгало! - взволнованно произнес Кольча, первым поднявшись на увал.
      Километрах в двух от нас, в окружении разбежавшихся по полю сосен, стоял большой, почерневший от времени дом. Он был какой-то некультяпистый - будто приплюснутый к земле, с узенькими маленькими окнами, напоминавшими бойницы, с осевшими стропилами, делавшими его еще более приземистым, с жалкими остатками кое-где сохранившегося заплота.
      Не сговариваясь, мы повернули к дому, хотя наша чудница проходила в стороне от него.
      Идем и глазам своим не верим: степь да степь кругом! Как в песне. Степь раздольная. Кузнечики у нас из-под ног сухими зелеными брызгами. Жаворонки заливаются. Перепелка фуркнула, потревоженная Чаком... И если бы не стена ельника, из которого мы попали сюда, то можно подумать, что занесло нас неведомо как на Алтай или на Украину. Даже сизоватый ковыль белесыми пучками виднеется в траве. Даже шары перекати-поля ждут своего часа вон там, на выгоревшей под солнцем проплешине, чтобы сорваться с прикола и помчаться куда глаза глядят...
      - Рожь! - недоуменно вытаращил я глаза.
      Несколько колосков покачивалось в пырее. Ванюшка сорвал один. Он уже наливался соком. Зерна обещали стать крупными, увесистыми.
      - Пашня была... - озадаченно проговорил командор и вдруг широко улыбнулся. - Да это же Федулова пустынь, ребята!
      Ого, как мы опять уклонились от своего маршрута! Про Федулову пустынь все слышали в Басманке не раз, но думали, она в стороне останется.
      Подошли к дому. При первом же взгляде ощущаешь пролетевшие над ним столетия. Особенно красноречиво свидетельствует об этом сосна в два обхвата, вымахавшая как раз на месте крыльца и заслонившая толстенными лапами двери. Кольча тотчас отвязал от рюкзака топорик и начал рубить их, чтобы попасть в дом. Мы с командором обошли вокруг усадьбы.
      Чаран хранил еще следы пашни, а возле дома угадывался большой огород. Мне вспомнились рассказы дедушки Петрована. Федул выращивал картошку, морковь, лук, редьку, огурцы и даже помидоры, горох, бобы, подсолнухи на масло, рожь, пшеницу. Тайга кормила его орехом, черемухой, брусникой, клюквой, смородиной, черной и красной, черникой, голубикой, грибами... Когда-то на чаране можно было увидеть стога сена, суслоны снопов. Вон там, у обрушившейся повети, стоят конные грабли, проржавевшие насквозь.
      Дом был обнесен когда-то крепким заплотом из поставленных впритык толстых бревен, забитых в землю. По старинке у нас зовут такие заплоты "чесноком", потому что бревнышки, как дольки чеснока, плотно подогнаны одно к другому. Такие ограды, словно крепостные стены, окружали и государевы остроги, а кержаки только при Советской власти стали заменять их положенными горизонтально на столбы жердями-пряслами.
      Возле дома был пригон для скота, от которого мало что сохранилось, кроме древесной трухи да мощных смолевых столбов. Рухнула поветь, где под одной крышей зимовали коровы, овцы, лошади и куры, а заплот стоит только у стен дома, накренившись к траве, и напоминает перебитые темные крылья.
      Сам дом скособочился, поник, стоит раскорякой. Крыша была покрыта каменным плиточником, как черепицей, но стропила осели вместе с дряблыми балками, и он сполз к карнизам. Буря-падера повыхлестала стекла окон. А сруб лежит. И долго еще продюжит. Бревнышки-то все на подбор - с бочку толщиной. Да все листвячок. А он будто из железа отлит. Колокольчик нам говорил, что на Дунае и сейчас стоят быки мостов, сделанные из лиственницы еще рабами Рима...
      - Здесь и заночуем, - сказал нам командор, хотя до вечера было еще далеко. - Палатку ставить не надо. Вон литовка на стене висит в прирубе, травы накосим под бока.
      Я поглядел на небо, которое со всех сторон стали обкладывать тяжелые серые тучи.
      - Кошениной можно будет и окошки заткнуть, если занепогодит, добавил Ванюшка. - Ох, не вовремя дождичек-то... Я хочу оставить вас здесь, а сам налегке слетаю на заимку к дедушке Петровану.
      - Ничего себе заявочки! - пробурчал недовольно Кольча.
      - Я что сказал? - повысил голос командор.
      Меня устраивал этот передых вполне.
      - Ты что в деревне говорил? - напомнил я Кольче. - Подчиняться командору, как капитану на корабле!
      Кольча прикусил язык, понурившись.
      - Дедушка Петрован теперь уж извелся там весь, нас дожидаючись, сказал Ванюшка.
      Он не первый уж раз заводит этот разговор. Очень тревожит Ванюшку, что, не дождавшись нас к назначенному времени, дедушка забьет тревогу, сообщит через своих охотоведов в Киренск и оттуда вылетит вертолет на поиски пропавшей экспедиции. Мы здорово опаздываем.
      - Тут теперь недалеко, я завтра к вечеру буду на заимке, - рассудил командор. - А если все вместе с нашими манатками потащимся, дня три уйдет, не меньше, на дорогу.
      - Когда тебя ждать? - спросил Кольча.
      - Послезавтра к вечеру. Вместе с дедушкой придем.
      Мы сверились по карте. От Федуловой пустыни до заимки дедушки Петрована самый короткий путь. Значит, эта мысль зрела в Ванюшкиной голове уже не один день. С бухты-барахты он такие решения принимать не станет.
      - Одно только плохо, - сказал я. - Идти тебе, Ванек, придется по берегу Гнилого нюрута. Не зря, мне кажется, ходит про него худая слава.
      - Миша, оставь, пожалуйста, свои грустные комментарии! - тотчас холодно оборвал меня Колокольчик. - Мы на пороге двадцать первого века!
      - Нет дыма без огня!
      - "Огонь" может быть только один в данном случае, - отчеканил Кольча. - Кому-то весьма выгодно держать людей подальше от этого озера. Вот и распускаются разные небылицы. Проверим.
      - Вернусь - доложу! - засмеялся Ванюшка. - Страшно там или нет. Только глядите, чтобы все у вас было по уму.
      - Отдохнем, починяшки устроим, - сказала Галка, которой тоже задумка командора показалась вполне разумной. - А то уж так все оборвались, будто нас росомахи рвали.
      Вчера полдня лезли мы через каменные осыпи, заросшие кошкарой. Не зря этот колючий кустарник геологи штанодралом прозвали. Весь он точно рыболовными крючками увешан. Камни под ногами разъедутся, ну и валишься прямо на колючки.
      - Галя, ты иди-ка подмети в доме, а я накошу травы, - распорядился командор. - Давайте будем располагаться, да надо уж и об обеде подумать.
      Золотничники давно уж нас не тревожили. Мы их не видели с тех пор, как ушли от озера Кругляша. Промышляют где-то на своей старанке.
      35
      Ванюшка принес чабреца духовитого. До чего же пахнет он хорошо! У нас его не зря же богородской травой зовут. Спать на такой ароматной перине одно удовольствие. Да еще после столь мучительного похода по таежным дебрям.
      В доме у Федула все было точно так же, как и в наших старинных кержацких домах: сени просторные с примыкающими к мим кладовками, черная изба-кухня и горница. В кладовках и комнатах полнейший порядок, словно хозяева только что отлучились ненадолго, если не считать того, что истлело все тряпье. В кути у русской печки, массивной и тяжелой, как танк, аккуратно расставлены чугунки и кастрюли на широких лавках, в запечье сложены ухваты, сковородник и деревянная лопата ставить тесто на под и вынимать испеченный хлеб, над лежанкой-ленивкой вбитый в потолок кованый крюк, на котором качалась зыбка... В горнице большой стол, самодельные деревянные кровати, обшитая железом круглая печка-голландка...
      Мы расположились на полу. Тучи только попугали нас: ветер унес их куда-то за горизонт.
      Утром Ванюшка встал чуть свет, быстро позавтракал. Рюкзак его был уложен еще с вечера. Взял он с собой еды на три дня, Кольчин морской бинокль, ружье, патронташ и Дружка. Проводив его за порог, мы опять спать завалились. Какая благодать, когда можно поваляться вот так сколько тебе захочется!
      Кольча проснулся раньше нас с Галкой. Пристал ко мне: пойдем да пойдем осмотрим окрестности, пробы на гольце возьмем. Я отказался. У меня все тело болело и ныло, особенно руки и спина. На моей спине словно дрова кололи - намаял рюкзаком и ружьем.
      - Дай поспать! - взмолился я, отбиваясь от Колокольчика.
      А он прилип ко мне как смола. Поставил в пример академика Сеченова, который по 16 часов в сутки якобы вкалывал и дико презирал всех лентяев и лежебок. Потом Кольча вспомнил про жирафа. Оказывается, жирафу вполне достаточно поспать двадцать минут, и он снова бодр и полон сил. А вот змея дрыхнет 22 часа в сутки.
      Я разозлился и больно лягнул Кольчу. Тот наконец оставил меня в покое и удалился. Галку тормошить он не посмел. Она и так каждый день недосыпает: раньше всех встает завтрак готовить и спать ложится позже. Надо перемыть посуду. Кольча попробовал было ей помочь однажды, но она не приняла его помощи. Я слышал, как она тихонько бросила ему: "Хочу себя испытать на излом, как ты выражаешься. Понял? Ну и отвали, пожалуйста!"
      Полазил Кольча по чарану, еще не успевшему отряхнуть с себя утреннюю росу, оглядел близкий голец, похожий на огромную муравьиную кучу, попил ледяной воды из родничка неподалеку от Федулова дома и сел писать свой путевой дневник. Кстати, на первой странице он еще дома старательно вывел красной тушью высказывание знаменитого русского путешественника Н. М. Пржевальского: "Ценою тяжелых трудов и многоразных испытаний, как физических, так и нравственных, придется заплатить даже за первые крохи открытий". Это у Кольчи как эпиграф.
      Что верно, то верно сказано. Ничего мы еще ровным счетом не открыли, а трудов эта затея стоила нам страшенных и мучений "многоразных" тоже приняли под завязку...
      В общем, сидит Кольча за своим дневником, описывает Федулову пустынь, вспоминая рассказы дедушки Петрована, и воображение рисует ему картины давно минувшего.
      Добрый молодец, похожий на былинного богатыря Микулу Селяниновича, пашет сохой землю. Заколосилась рожь на чаране, никогда не видевшем земледельца. Урожай сказочный.
      А у эвенков - беда. Зима выдалась буранная, снегу навалило очень много, и лег он на заледь, сковавшую землю, осенью дожди холодные хлестали. Не могут прокопытить эту толстую корку олени, добраться до ягеля. Дикие стада уходят искать корм в другие места, домашние мрут от голода. На ближнем эвенкийском стойбище люди в отчаянии. Все племя ждет голодная смерть.
      Федул мчится на собаках спасать своих соседей. Переднюю упряжку ведет его работник эвенк, которого он больного подобрал в тайге и вылечил, поставив на ноги. На задней упряжке сидит сам хозяин. В караване несколько нарт, и все загружены мешками с мукой.
      Федул учит эвенкийских женщин печь лепешки, угощает детей картошкой. Все в восторге от его еды, не знают, как и отблагодарить своего благодетеля. Но ничего не берет у них Федул.
      Повеяло весной. В доме Федула свадьба. Шаман выдает за лючи* свою единственную дочь. Неслыханное дело!
      _______________
      * Л ю ч и - русский (эвенк.).
      Дом еще не этот, большой, доживший до наших дней, а поставленная на скорую руку изба. Тесно в ней, гостей много съехалось, гулеванят на вольном воздухе.
      Лето. С помощью своих друзей эвенков Федул засеял большую пашню. Урожай обещает быть не хуже прошлогоднего. А к началу уборки надо успеть дом поставить. Настоящий дом. И эвенки охотно помогают Федулу - только знай руководи, показывай.
      Шаман заговаривает ошкуренные бревна, потрясая над ними бубном, посыпает их каким-то пеплом, чтобы века они не знали, чтобы их ни жук-короед не точил, ни сырость-гниль не брала, не расшатывал таежный бродяга буян-ветер...
      Пишет Кольча и не замечает, что перед самым носом у него зашевелился высокий густой пырей. Мелькнул в траве бурый живой комочек.
      Поднял Кольча голову, хотел посмотреть на дом Федула, описывая его, и увидел медвежонка в нескольких шагах от себя.
      - Принц таежный! - вскочил Кольча.
      Зыркнул глазами по сторонам: нет медведицы. Он заблудился!
      - Сфотографируемся и отпустим! - сказал себе Кольча и кинулся за медвежонком.
      Тот изо всех сил задавал лататы, смешно подбрасывая жирный зад. Но Кольча бежал резвее, расстояние между ними стало быстро сокращаться. Звереныш кинулся к толстой сучкастой сосне, одиноко стоявшей на чаране. Кольча и глазом не успел моргнуть, как он по-кошачьи проворно вскарабкался на дерево.
      - Теперь ты от меня никуда не уйдешь! - Кольча подпрыгнул с разбегу, ухватился за толстый сук и полез на сосну.
      А в это время поднялась дремавшая в траве мамаша и поковыляла разыскивать свое дитя. Запах повел ее к сосне.
      Кольча успел уже поймать медвежонка и сел с ним в обнимку на сук, свесив ноги. Всхрапывая, медвежонок кусал его беззубым ртом, яростно отбивался передними лапами.
      - Я же тебя не в лапшу! - смеясь, уговаривал Кольча.
      А мать уже подбегала к сосне.
      36
      Мы с Галкой в это время еще безмятежно спали. Разбудил нас бешеным лаем Чак, бросившийся на кого-то.
      - Тревога! - Галка схватила ружье, висевшее на стене.
      Я тоже кинулся к своему ружью, взвел курки, и мы выскочили из дома.
      Чак захлебывался от ярости. Я еще никогда не слышал от него такого нападистого лая.
      Меня больно хлестнула по глазам ветка сосны, когда я прыгнул с высокого порога.
      Бах! Бах! Прогремели два выстрела дуплетом. Я так и присел от страха.
      - Чего ты копаешься?! - гневно оглянулась Галка. - Скорей!
      "Золотничники!" - ударило как обухом по голове.
      ...Туго пришлось бы Кольче, не подоспей Чак к нему на выручку. Медведица была уже под сосной, когда он примчался. Увидев разъяренную собаку, она на дерево не полезла, встала на задние лапы, подперла спиной ствол и приготовилась к нападению. Чак летел прямо на нее. Злобно заревев, медведица чуть пошевеливала тяжелыми когтистыми лапами, выбирая момент, чтобы одним ударом перешибить Чаку хребет.
      Но Чак был не дурак. Подлетев к сосне, он закрутился вокруг нее, норовя ухватить медведицу за мохнатые гачи. Кольча сидел на суку ни жив ни мертв. С перепугу он даже не догадался медвежонка выпустить из рук. Звереныш все яростнее рвался и бурчал, распаляя мать.
      В этот момент на помощь к Кольче подоспел еще один спаситель.
      - Бросай медвежонка! - повелительно крикнул он, взяв на прицел медведицу.
      За мохнатыми лапами сосны Кольча не мог разглядеть этого человека. Да сейчас ему было и не до того. Он так испугался, что даже нисколько не удивился появлению какого-то человека.
      - Ушибется! - жалобно заверещал Кольча, не решаясь выпустить медвежонка.
      - По коре на лапах съедет!
      Но Кольча все же спустился пониже. Медведица, не обращая внимания на мечущегося вокруг нее Чака, настороженно следила за человеком. Все так же на задних лапах она топталась вокруг сосны и злобно рычала, брызгаясь слюной и желтой пеной.
      - Ну чего ты копаешься? - нетерпеливо повторил спаситель, державшийся метрах в тридцати от дерева. - Бросай, тебе говорят!
      Кольча опустил медвежонка головой вниз и разжал пальцы. Обдирая когтями кору, звереныш немного прополз по стволу и шмякнулся на лобастую голову матери. Та присела на задние лапы и совсем по-людски отпустила ему в сердцах увесистую затрещину. Плаксиво пискнув, медвежонок полетел вверх тормашками. Мать гневно рыкнула на него и бросилась наутек. Медвежонок проворно кинулся за ней.
      - Достанется теперь ему на орехи! - засмеялся Кольчин спаситель и выпалил для острастки в воздух два раза.
      Кольча, еле-еле душа в теле, спустился с сосны, хотел поблагодарить своего спасителя и поперхнулся, будто подавившись. Перед ним стоял Профессор.
      - Ничего себе заявочки! - брякнул Кольча.
      Ноги его подкосились, и он ухватился за ствол сосны, чтобы не упасть.
      37
      Выскочив за угол дома, мыс Галкой, как по команде, отпрянули назад: у сосны стоял Профессор с ружьем, перед ним трясся Кольча, а медведица с медвежонком была уже далеко, улепетывая во все лопатки по чарану к гольцу. За ними с лаем гнался Чак.
      - Не трусь, Мишаня! - сказала мне Галка, смахнув со лба выступившую испарину. - Главное - спокойствие. Неси скорее бинокль.
      "А что это она мной распоряжается?" - пронеслось у меня в голове.
      Но ослушаться ее я не посмел. Надо Кольчу скорей спасать, а не ругаться.
      Поставив у стены ружье, я сбегал в дом и тотчас вернулся с биноклем. Галка взяла его у меня и осторожно выглянула из-за угла.
      От гольца, проводив медведицу, Чак примчался. Запаленно дыша, он поглядел на стоящее у стены мое ружье, потом сердито взглянул на меня и, заворчав, растянулся на траве. Ну, мол, и хозяина же бог послал!
      - На! - протянула мне бинокль Галка, уступая место.
      Бородатый и Кольча сидели на некотором расстоянии друг от друга. Золотничник о чем-то расспрашивал его, Колокольчик отвечал. Видочек у бедняги тот еще! Здорово натерпелся страху. До любого доведись...
      - Надо выручать его, Миша, - встревоженно сказала Галка. - Я боюсь, что этот бандит уведет его, а потом предъявит нам ультиматум...
      - Какой?
      - Хотите получить вашего друга? Тогда уматывайте домой подобру-поздорову!
      - Верно!
      Галка замолчала, что-то напряженно обдумывая. Я тоже молчал, не зная, что предложить ей, на что решиться. А надо было действовать, брать инициативу на себя. Но, как назло, никаких мыслей не рождалось в моей голове. Я почувствовал себя совершенно беспомощным. Стою перед Галкой как пень и только глазами хлопаю.
      - Давай, Миша, обогнем по чарану полукруг и зайдем к ним сзади, нашла решение Галка. - Незаметно подкрадемся...
      - Давай! - согласился я.
      - А Чака привяжи. За нами увяжется.
      Увидев поводок у меня в руках, Чак обиженно фыркнул. Лучшего, мол, вы ничего придумать не могли? Я же охотник, а не какая-нибудь дворняга! Я вам завсегда могу помочь...
      Но делать было нечего, пришлось его привязать у крыльца.
      - Ружье этот тип к сосне прислонил, - шепотом сказала мне Галка, когда я вернулся к ней, и повесила бинокль себе на шею. - Самое главное нам его обезоружить.
      "Обезоружить"! Легко сказать.
      - Видишь, как ветерок разгулялся? - кивком показала Галка на чаран. Трава шелестит. Они о чем-то разговаривают там. Не услышат.
      Этими словами она хотела успокоить, видимо, не только меня, но и себя.
      - Конечно, не услышат, - пробормотал я не очень уверенно.
      Мы полезли в траву. Лебеда на подворье у Федула вымахала выше человеческого роста. Даже и нагибаться не надо. По лебеде мы подобрались к луговине - чарану. Я где-то в крапиву попал, руки она мне обожгла, но это же пустяки по сравнению с теми муками, которые нам предстоит пережить.
      На луговине пышное разнотравье, но теперь уж надо только ползком продвигаться, на четвереньках. Внизу-то хорошо прятаться, а вверху метелки у пырея реденькие, и ветерок все время валит их, гнет к земле.
      - Дай сюда! - взял я у Галки бинокль.
      Мы остановились и стали оглядываться по сторонам. Не наблюдает ли за нами откуда-нибудь Гурьян? Ведь бородатый все время ходил с ним в паре. Где он своего амбала оставил?
      А у сосны картина не меняется: Кольча по-прежнему сидит в некотором отдалении от Профессора, и они вроде бы мирно беседуют. Надо же!
      - О чем можно с ним разговаривать? - передернула плечами Галка.
      Для меня это тоже было загадкой тягостной.
      Я немного осмелел. Чем же я хуже Галки, если уж на то пошло? Неужели я ей должен уступать? Я поэтому и бинокль у нее взял, чтобы дать понять: руководство всей операцией на себя беру. И демонстративно ползу теперь первым. А она перечить не стала, ползет за мной.
      Время от времени я делаю передышку и осторожно выглядываю из травы. Это мне нужно для того, чтобы не потерять направление и поглядеть на бородатого. Тот принялся что-то оживленно втолковывать Кольче. Мы сейчас видим их сбоку.
      38
      У Ванюшки нашего в это время своих страхов некуда было девать. Поглядев на карту и компас, он понял, что подходит к Гнилому нюруту. Началась цепочка маленьких узких озерков, которая примыкает к нему почти вплотную.
      "Миновать бы его поскорей", - думал Ванюшка. Что-то уж больно хаманят, ругательски ругают это озеро эвенки. Много слышал Ванюшка о нем страшных историй, и трудно понять, где небылицы в быль переходят.
      Говорят, что злой дух созывает сюда гостей со всех волостей и эта нечисть устраивает в вонючем мочалище свои гульбища. Кто сейчас этому поверит? Да никто. Но почему-то даже птицы и те стараются облетать поганое озеро стороной, не подходят к нему звери и не то, чтобы рыбешку какую ни на есть, - букашку в черной воде не увидишь, личинку, головастика...
      Зимой Гнилой нюрут не замерзает даже в самые лютые морозы, смердя удушливым паром. Капелька этой испарины попадет на одежду и разъедает ее насквозь, как серная кислота. На кожу зверя или человека попадет, образуются долго не заживающие язвы.
      Гнус и тот мрет у этого страшного озера. Ни мошкары, ни комаров, ни паутов-оводов не видать.
      Справа от Ванюшки был лесистый бок крутой горы, а слева тянулся камыш, за которым из подернутой желтым "лягушечьим одеялом" воды торчала осока. Таинственный и молчаливый пихтарник на горе сомкнулся стеной, и казалось, что это не гора, а осклизлый зеленый камень высится. К тому же и дождик начал накрапывать.
      Бежавший чуть впереди Дружок замер вдруг, повел ушами, повернулся назад. Оттуда донеслись до Ванюшки чьи-то голоса. Какие-то люди шли вслед за Ванюшкой. И были они совсем близко...
      Бежать вперед? А если и там кто-то есть?
      Ванюшка подхватил Дружка на руки.
      - Нишкни! - шепотом попросил не лаять и, прижимая к себе, полез на гору в пихтарник, продираясь с трудом сквозь переплетенные лапы деревьев.
      39
      Я полз затаив дыхание. И скорее даже не слышал, а чувствовал, что Галка не отстает от меня. Шум ветра, шелестящего травой, скрадывал все звуки.
      Все ближе мы подползаем к сосне, под которой сидят бородатый и Кольча. Перед нами маячат теперь их спины. Ничего не могу понять: Профессор вроде бы и не думает уводить куда-то Кольчу. Он будто даже рад не рад, что встретился с ним: так увлеченно что-то рассказывает ему, и до нас иногда долетает его веселый голос. А вот слов разобрать никак нельзя пока. Ветер!
      Решимость моя тает с каждым метром, на который мы продвигаемся вперед. А Галке хоть бы хны, ползет следом за мной и даже поторапливает меня, подталкивая стволом ружья. Неужели ей нисколько не страшно? Отчаюга, знаю это давно. Но никогда не думал, чтобы вот так можно переть на рожон. У меня даже злость на нее закипает, будто она в чем-то виновата.
      До сосны остается всего ничего - метров шестьдесят, пожалуй. Ружье бородатого все там же стоит, у ствола сосны. Кольча, видать, ожил, начал уж что-то доказывать Профессору, размахивая руками. Однако сидят они не рядом, а также, как и сидели, - шагах в трех-четырех друг от друга.
      - Давай! - слегка дернула меня за голенище сапога Галка.
      Не сбавляй, дескать, ходу! Не робей, Мишаня.
      Я не спускаю глаз со шляпы Профессора. Сколько уж мы к нему подбираемся, и он ни разу даже не оглянулся. Что за беспечность такая? Разве он не знает, что Кольча тут не один? Или ни во что уж нас не ставит?
      Теперь наше продвижение вперед сильно замедлилось, и Галка уже не подталкивает меня. Ползти надо очень осторожно, чтобы не обнаружить себя. Вдруг этот бородатый услышит шорох или просто так возьмет да и оглянется?..
      Я ползу по-пластунски, как нас в школе военрук учил. Весь с землей слился и то одной, то другой щекой к земле припадаю. Ружье в правой руке. Я тихонько выбрасываю его вперед, опираясь на локоть, подтягиваю левое колено и снова продвигаю ружье. Галка тоже хорошо ползет, из травы не высовывается. Нам повезло с травой, она выше коленей тут поднялась. А ползти надо так, чтобы ты весь р а с п л а с т а л с я по земле, не коробился, горб и заднее место не выставлял. Ведь, когда ползешь, тебя так и подмывает приподняться на коленки, чтобы быстрее продвинуться. Но ты пластом лежи. В этом вся суть умения. Потому военные и назвали такой способ передвижения "ползти по-пластунски".
      Кажется, подобрались. От сосны мы уже на расстоянии ружейного выстрела. Минуты полторы восстанавливаем дыхание. Потом Галка берет у меня из рук ружье. Теперь руки мои должны быть свободны. Я должен подобраться к сосне и утащить ружье Профессора. Тогда он будет в наших руках.
      - Не струсишь? - чуть слышно шепчет Галка.
      - Я?
      - Нет, папа Карло!
      - А ты?
      - Я - нет!
      - Ну и я - нет.
      Но храбрость моя помаленьку растаяла, выветрилась, пока мы сюда добирались. Галка это почувствовала, испытующе глядит на меня.
      - Ну чего ты?
      Это не приказ. Галка просит меня, а не приказывает. Понимает, на что я иду.
      - А если он услышит и оглянется?
      - Я прикрою тебя! Буду держать его все время на мушке.
      - Ползи ты, а я прикрою! - усмехнулся я.
      - Понятно! - протянула она с ехидством и презрением.
      Мне сразу стало не по себе.
      - Он же меня укокошит!
      - Да я ему шагу сделать не дам!
      - Боюсь! - честно признался я.
      "Ты на роль в кино стажируешься, ну и старайся!" - подвернулось мне вдруг зло на язык, но я ничего не сказал, хватило ума.
      - А я, думаешь, не боюсь! - Галка протянула мне свое ружье. - На, держи. Оно картечью заряжено. Да не рассолодей тут!
      Я медлил протянуть руку за ее ружьем. "Бери себя в руки, Миша!" пронеслось у меня молнией в мозгу.
      - Гайдар в наши годы эскадрон в атаку водил! - тихонько, но с жаром проговорила Галка, и я понял, что не для меня, а для самой себя она это сказала, потому что стала расшнуровывать ботинки, чтобы легче было босиком подкрасться к ружью Профессора.
      Мы прятались за пышно разросшимися кустами кипрея, и тут можно было даже сесть, если немного наклонить голову. Я так и сделал и лихорадочно начал сбрасывать сапоги.
      - Смотри не проворонь! - бросил шепотом Галке.
      На смерть, мол, иду и на тебя вся надежда, если что там случится, у сосны...
      В ответ Галка так улыбнулась мне, как еще никогда и, наверное, никому не улыбалась и погладила меня по голове. Стыдно мне вдруг стало, ужасно стыдно: ведь могло случиться непоправимое. Да я бы себя всю жизнь презирал, если бы Галка поползла за ружьем к сосне, а я тут остался...
      - Хватай ружье и скорей вправо отскакивай, - прошептала мне Галка, радостно улыбаясь. - Не загороди его...
      Думаете, она обрадовалась тому, что не ей, а мне придется сейчас ползти? Плохо вы ее еще знаете! Гуранка есть гуранка. Галке приятно было сознавать, что я все же чего-то стою. Девчонки ведь очень здорово чувствуют, кому они нравятся, а кому нет. Мало радости, когда тебе симпатизирует какой-нибудь хлюпик.
      Я набрался решимости, снял с груди бинокль и пополз к сосне.
      40
      Выбрав место, с которого хорошо просматривался голый берег Гнилого нюрута, Ванюшка затаился и стал ждать. Дружка он по-прежнему обнимал, прижимая к себе.
      - Нишкни! - повторил несколько раз.
      Кольча каким-то другим словом приказывал Дружку не лаять, но Ванюшка надеялся, что умный пес и так поймет его.
      Берег был недалеко, однако на всякий случай командор приготовил и бинокль.
      Ждать пришлось недолго, голоса стали быстро приближаться.
      Вот и люди показались. Их было пятеро. Шли они гуськом, один за другим, прижатые к озеру лесистой горой.
      "Ништяк!" - обронил про себя привычно Ванюшка.
      Первым тяжело шагал мордатый верзила Гурьян, и руки его были связаны за спиной.
      "Золотишко не поделили!" - подумал Ванюшка.
      За Гурьяном бодро следовал Антошка. Под глазом у него назревал сочный синяк. Мощная оптика Кольчиного бинокля так приблизила лицо Антошки, что, казалось, до него можно было дотянуться рукой.
      "Ну правильно, подрались!" - отметил про себя Ванюшка не без злой радости.
      У Антошкиного напарника, которого командор узнал по черному жгутику усиков и пышным бакенбардам, лицо тоже было побито.
      - Я бью только два раза, - разглагольствовал Антошка, обращаясь не то к Гурьяну, не то к человеку, идущему за ним. - Один раз по голове, другой - по крышке гроба!..
      Чего это он хорохорится? Вид у него цветущий, улыбается, оглядываясь к тому, кто за ним шагает. Такой же молодой парень.
      А вот Гурьян явно не в настроении. Плетется, уныло понурившись, шарит глазами у себя под ногами.
      Уж не топить ли они его ведут? А что? С них сбудется. Закон - тайга, прокурор - медведь!..
      Ванюшку так поразило все увиденное, что он забыл и про Дружка. Но тот вел себя молодцом. Дружок охотник, хотя и порядком избалованный. Он часами сиживал с Кольчиным отцом в скрадках у солонцов, поджидая лосей, которые приходят туда по ночам "подсолониться", полизать выступившую из земли белую пудру.
      "Подрались по пьяному делу", - решает Ванюшка, проводив взглядом последнего из этой пятерки.
      Дав золотничникам отойти подальше, он осторожно выбрался из леса и, крадучись, пошел за ними, стараясь держаться на таком расстоянии, чтобы они не могли услышать, если под ним вдруг хрустнет валежина или хлюпнет вода под сапогом. Дружку велел идти сзади.
      "А может, Колокольчик и прав, - подумал Ванюшка. - Потому и наплели про это озеро столько всего, что тут золото где-нибудь рядышком. Не каждый, мол сунется, побоятся..."
      То, чего не удалось сделать ему у переночуйки на берегу Кутимы, Ванюшка решил попробовать здесь. Проследить, куда эта шатия-братия направилась. А вдруг она к старанке его приведет? Разве можно упускать такой случай?
      Миновав Гнилой нюрут, золотоискатели остановились посовещаться. Гурьян устало присел на камень в стороне от всех. Сжалившись над ним, Антошка подошел с горящей сигаретой и сунул ее в губастый рот верзилы.
      Ванюшка прилег за кустиками на почтительном расстоянии. Золотоискатели устроили перекур, посовещавшись, сели отдохнуть. Ванюшка развернул перед собой карту. Странное дело, но эта пятерка вышла на тропку, которая по карте ведет к зимовью дедушки Петрована. Этого еще не хватало!