Белая таежка

      - А ты уж не мог ружье его засунуть куда-нибудь подальше! - упрекнула меня вяло и как-то замученно Галка.
      - А куда?! В траве нельзя было прятать, этот гад как раз перся с Кольчей со стороны подворья...
      - Залез бы в голбец.
      - Там же вода! Дыра в крыше прямо над полатями. А с вечера дождь собирался...
      Начисто обобрал нас этот изверг. Уцелели одеяла, мы ими были укрыты, он боялся нас разбудить; палатка уцелела, она под нами была расстелена, да еще осталась нам коллекция спутников золота по счастливой случайности. Кольча брал мешочек с минералами с собой, когда за пробами на голец лазил, и позабыл его на том месте, где увидел злополучного медвежонка.
      Какими глазами теперь на Ванюшку глядеть будем? Со стыда сгоришь.
      А Галка-то поумней нас с Кольчей оказалась...
      Сидим мы и молчим пригорюнившись. И сколько так просидели - не знаю, затрудняюсь сказать. Время будто остановилось. Одно окошко с подветренной стороны мы открыли, выбросив траву. Дождь не перестает. Тяжелые жирные тучи ползут над чараном. Ни одна пичужка не пискнет, все живое будто попряталось. По моим приметам, занепогодило надолго. За окном не то вечер, не то день еще тянется - не понять.
      Есть нам нечего. Маковой росинки с утра во рту не было. Все подчистую упер бандюга. Теперь-то, конечно, яснее ясного, что он к золоту нас не хочет подпустить ни за что.
      Ванюшка, бедолага, где-то мерзнет сейчас в тайге под дождем. Теперь уж он обратно топает. Дедушка Петрован, конечно, послал нам какие-нибудь гостинцы. Рыбки сушеной, жареной или вяленой принесет командор обязательно да еще что-нибудь.
      - Парни, можно все потерять, но только не хладнокровие, - начинает оживать Колокольчик. - Давайте поразмышляем вместе.
      - Сиди! - пренебрежительно отмахнулась Галка.
      Но молчать Кольча уже не в силах.
      - Мишаня, ты дорогу к Священному кедру найдешь? - спрашивает он у меня через несколько минут. - Приметил, как мы шли?
      - Приметил.
      - Там же в котле золотые червонцы!
      - Так он тебе их и оставил! - фыркнула насмешливо Галка. - Держи карман шире!
      - Он уж там наверняка побывал, - сказал я. - Да еще дождь льет, холодно.
      - Все мои снимочки пропали! - тягостно вздыхает Кольча. - Какая жалость...
      - Скажи спасибо, что хоть сам живой остался! - процедила Галка с холодной иронией и укрылась с головой одеялом.
      46
      Весь день просидели мы голодные. Недалеко были ягоды - земляника. Но никто из нас не отважился идти за ними в такой ветер и дождь.
      Ванюшка в назначенное время не вернулся.
      К утру дождь выдохся, начал сеять, как из пульверизатора и рывками. Передохнет, обдаст мелкой тугой моросью, придавит траву к самой земле волной, и опять передышка, жди новой волны.
      - Не пойдет он в такую непогодь, - говорит Галка.
      - Пойдет! - нисколько не сомневаюсь я. - Нас тут не бросит.
      - Откуда ему знать, что нас ограбили?
      - Мало ли что с нами может случиться. Он же сам говорил тебе: "Я в ответе, с меня спросят, если что..."
      - Командор - человек слова, - поддерживает меня Колян.
      Он уже оклемался и снова стал самим собой. Говорят, что нормальный человек, общаясь с себе подобными, произносит в сутки в среднем пятнадцать тысяч слов. Я глубоко убежден, что эту норму Колокольчик наш систематически перевыполняет, и никак не меньше, чем раза в три. "Слов неприкрытый кран!" - сказала однажды про него мать.
      - Помнишь, Миха, как он в пургу зимой, на соревнованиях?..
      Баскетбольная команда нашего класса - самая сильная в школе. Она даже девятиклассников и десятиклассников бьет. Решался вопрос: кто полетит в Киренск на встречу с нашими соседями, спортсменами Киренской средней школы. В общем, для нас этот матч был принципиальный, как говорится. Ванюшка - "дядя, достань воробышка". Самый длинный и к тому же самый результативный игрок в нашей команде. Капитан. Завтра - встреча. А сегодня он ушел на лыжах к отцу на лосиную ферму, белье понес, еду и еще что-то. К вечеру хотел вернуться, а тут вдруг такая пурга поднялась, что света белого не видать. У нас говорят - "падера". Ветер не только перенову всю крутить-вертеть начинает, но и со старых сугробов-надымов будто скребком сдирает снег.
      В общем, пурга жутчайшая. Нет нашего капитана, и нет у нас никакой надежды дождаться его. Падера, может, и стихнет к утру, но до фермы неблизко, восемнадцать километров. А игра назначена на десять часов. Выходной был как раз.
      Пришли мы чуть не всей командой к Ванюшкиной матери, сидим горюем.
      - Едет! - вскрикнул вдруг Кольча, припав к окну.
      Ванюшка вынырнул из снежной круговерти верхом на сохатом. Мы выскочили на улицу.
      - А если бы заблудился?! - ужаснулась мать.
      - Твой Васька дорогу домой всегда найдет! - похохатывает Ванюшка, сбивая сосульки с бровей.
      Лось Васька в Басманке вырос. Росомахи сильно изувечили его мать, и она не выжила. Ванюшка проверял поставленные на горностаев плашки и наткнулся на теленка. Выходила его Ванюшкина мать, а когда он подрос, отвела на лосиную ферму. Но Васька так к матери привязался, что чуть ли не каждую неделю первое время прибегал погостить. Вот и положился смело на него Ванюшка, рассудив, что сохатый в тайге никак не может заблудиться. При любой погоде!
      - А вообще-то ты этим никого не удивишь, Ванек, - помню, сказал тогда ему Кольча. - Неоригинально! Еще в петровские времена в Прибалтике на лосях гарцевали. Даже указ царем был издан, который запрещал таким всадникам появляться в городах. Лошади сильно пугались, давили народ...
      Командор пришел к полудню, мокрый до нитки, продрогший, голодный, измученный. У нас горе, и он горькие вести принес: дедушка Петрован неизвестно где, а в зимовье его обосновались золотничники...
      Ванюшка, увидев, что они направляются к зимовью, опередил их налегке-то, обогнал по чащобе и опять на тропку. Хотел дедушку Петрована предупредить об опасности. Но того в избушке не было, и, как видно, давно уж он там не живет. На столе слой пыли чуть ли не с палец толщиной, в окно надуло, в лабазе - шаром покати, лодка на берегу кверху дном...
      - Нашли "профессора"! - мрачно пробасил командор, выслушав наш сумбурный рассказ. - Он со своим Гурьяном меня из самострела чуть не уложил. Кто-то из них вас в озере Кругляше чуть не утопил...
      И он рассказал нам обо всем этом. И про то, что видел у Гнилого нюрута, тоже рассказал. Кольча на этот раз воздержался от каких-либо догадок и предположений. Теперь все прояснилось: Антошка со своим дружком и Профессор с Гурьяном - одна шайка-лейка. А бородатый, очевидно, и есть тот самый Шеф, о котором говорил Антошкин напарник.
      - Эх вы, дурачье-дурачье! - ругнул нас Ванюшка, греясь у печки. Приходи кума, приноси ума... Ни на минуту нельзя оставить одних, что-нибудь да накуролесят!
      Но ругал он нас как-то вяло, тусклым голосом, с перекипевшей злостью. Кольче перепало больше всех.
      - Тебе, тюльпан заполошный, башку оторвать мало!
      У командора уцелели два больших сухаря, предусмотрительно завернутые Галкой в полиэтиленовый мешочек. Мы их разделили и съели.
      Галка ни слова не сказала в свое оправдание. А ведь могла бы всю вину запросто на нас с Колокольчиком свалить. Вот тебе и Галка-Интригалка, как ты ее обзывал в деревне... Урок тебе наглядный преподала, как надо вести себя с друзьями. Правильно Кольчин дядя Костя писал нам: "Тайга - это полигон для выявления и испытания человеческих достоинств..."
      - Ну что, домой воротимся? - спросил командор, когда мы легли уже спать. - На обратную дорогу еда у нас есть в тайниках...
      - Тайга прокормит! - твердо сказала Галка.
      - Читали книгу, как один француз по доброй воле океан в лодке пересек? - тотчас присоединился к ней Кольча. - Чтобы доказать морякам: ни от голода, ни от жажды потерпевший кораблекрушение не умрет, если не растеряется и не будет лодыря гонять. Это в океане! А мы в таком благодатном краю...
      - Завтра что ты есть будешь? Ягодки? От них мы уйдем.
      - Кузнечиков нажарить можно, ящериц!
      Мы с Ванюшкой переглянулись. "Уж не тронулся ли он?" - промелькнуло у меня в голове.
      - Кузнечиков? - изумленно протянул командор.
      - Ну да! - И Кольча зачастил с жаром: - Один видный американский биолог не так давно писал в журнале "Вокруг света", что кузнечики даже питательнее говядины. А ящерицы вкусней курятины, парни! Он говорит: "Я так к ним привык, что ни один праздник у меня без этого деликатеса теперь не обходится!"
      - Ну ты и лопай! - сказал я со смешком.
      - А что, думаешь, не буду лопать? Буду! - запальчиво бросил Кольча. Но это же ради идеи, парни! Домой мы все равно не вернемся, пока не побываем у нагорья. Это же не прихоть наша, вы поймите, не для себя мы стараемся. Наш долг, в конце концов, оторвать этих пиявок, присосавшихся к государственному золоту! Кто "Хмурый Вангур" читал писателя Олега Корякова? Там люди вон как голодали, а нюни не распускали!
      - Ладно, вот трава подсохнет, пойду тебе ловить кузнечиков, - ехидно пообещал я.
      - А я за ящерицами на голец сбегаю! - подхватила Галка. - Поглядим, как ты их будешь уминать.
      Будет! Из принципа. Ел же он сырого рябчика.
      - Ягоды есть будем, - сказала Галка. - Костяники сейчас везде много. Скоро красная смородина поспеет. Осолотку будем копать, саранки. Грибов наварим и нажарим...
      Куда мог деваться дедушка Петрован? Почему у него такое запустение в зимовье? Уже не порешили ли дедушку золотничники? А что? С них сбудется. Он мог невзначай на их старанку набрести. Домой, домой надо нам, пока не поздно поворачивать, пока далеко от своих продскладов не ушли. Спохватимся потом, да поздно будет. Но как я скажу об этом? Галку обижу. Стыдно мне перед ней трусость свою выказывать. Раньше бы сказал безо всякого Якова, а теперь не скажу. Вот если Ванюшка сам начнет опять, я его поддержу.
      Интересно, Профессор расстроился хотя бы чуть-чуть из-за своей "диссертации", которую я у него спрятал? Конечно, жалеет. Ведь не только нам, может быть, придется еще кому-нибудь пыль в глаза пускать.
      Ванюшка сказал, что надо будет сходить к Священному кедру, когда распогодится, но бородатый наверняка уже там побывал, если золотой оставил.
      Рюкзаки наши Профессор утащить один не мог. Или у него были сообщники, которые дожидались где-то рядом, или он сразу же и уничтожил все наше добро. Сжег или утопил в болоте.
      - Да разбросал все по чащобе, и дело с концом, - сказал Ванюшка.
      Я помаленьку отключился, ушел в свои думы. Не слушаю, о чем Кольча тараторит.
      "А ведь где-то же видел я этого бородатого?" - мучает все время меня.
      Никак не могу ошибиться, у меня еще такого не бывало. Начну припоминать, и хоть не скоро, а все равно придет на ум все по порядку.
      Вдруг до моего сознания долетел Кольчин голос. "Противная сторона", сказал о чем-то Колокольчик, заканчивая фразу. Я даже подскочил на лавке, словно меня шилом кольнули. Сразу же вспомнилось, где и когда видел я этого лупоглазого.
      Бороды у него тогда не было. Ни усов, ни бороды. И одет он был совсем просто: в белой рубашке с короткими рукавами и белых брюках.
      Мы с мамой плыли в Киренск на туристическом пароходе. Давно это было, я в ту весну третий класс закончил. Все для меня внове - первый раз на пароходе я, первый раз город увижу. Стоим мы на палубе, а рядом туристы сгрудились вокруг лупоглазого. Он им про Сибирь что-то рассказывал. До нас долетели слова: "Противная сторона". Меня это даже рассмешило: почему же сторона может быть противной?
      "Что это он все время говорит и говорит?" - спросил я у мамы.
      "Должность у него такая, - сказала она. - Культурник называется".
      Он это, он! Я еще тогда, помню, позавидовал ему: "Работенка - не бей лежачего! Катайся на пароходе все лето..."
      "Сказать ребятам или уж промолчать? Опять Галка начнет шпильки вставлять: "Хорошая мысля приходит опосля!"
      Я все же рассказал.
      - Это же прекрасно, Миха! - обрадовался Кольча. - Таким образом мы устанавливаем личность еще одного золотничника. Я думаю, через пароходство не составит особого труда выяснить настоящую фамилию этого проходимца.
      - Миша, Миша, как же ты раньше-то не мог вспомнить? - досадливо проговорила Галка.
      - Все время об этом думал! - виновато развел я руками. Мол, что поделаешь...
      Ванюшка поглядел сначала на меня, потом на Галку и чуть заметно усмехнулся. Мы же разговаривать стали!
      Спать ложимся голодные как волки. Вторые сутки уже бедствуем. Дружок скулит, трется у ног Кольчи, выпрашивая поесть, а вот Чак стойко переносит голодуху. Умный пес. В такие передряги попадал, конечно, не раз, всякое бывало в его тяжелой жизни таежного охотника - где густо, а где и пусто. Свернулся калачиком у порога и дремлет.
      Во сне я всю ночь видел одну еду. Сижу за столом, а он от еды ломится. Ем, ем, а все, что ни поднесу ко рту, в опилки вдруг превращается. Я выплевываю, хватаю куски мяса, жареную рыбу, блины... И опять у меня одни опилки во рту.
      Утро пришло хмарное. Сеет и сеет водяная пыль. Кольча поймал на подоконнике божью коровку, посадил ее на ладонь и пропел тоскливо:
      - Лети на небо, принеси мне хлеба!..
      - А кузнечиков не хочешь? - спросил я.
      - Да не откажусь я, давай неси!
      - Дождь...
      Лужа под окном пузырится. Не собирается пока погода налаживаться. Одно к одному!..
      Люблю я тайгу во всех нарядах: в зимних, осенних, летних, весенних. Всегда она хороша. Всегда нарядная и приглядистая. Всегда разная.
      А вот такую промозглую, хмурую, неприветливую - терпеть не могу. Глаза бы ни на что не смотрели.
      Хорошо еще, что мы под крышей, у печки, а не в палатке...
      Само собой не пропали бы мы и у костра, но мучений "многоразных", как Пржевальский выразился, хлебнуть довелось бы побольше... Я сегодня вышел на чаран оглядеться, хотел определить по всяким признакам, когда дождь кончится, а сосенка одна вдруг отряхнулась под ветром, как собака, вылезшая из воды, и окатила меня брызгами с головы до ног.
      - У природы нет плохой погоды! - горько вылетела у меня Кольчина присказка.
      Вернулся я в дом продрогший, зуб на зуб не попадает. А Ванюшка на охоту собирается. Ружье у него уцелело, он брал его с собой, и патроны тоже все целые. Охота сейчас запрещена, но когда экспедиции в тайге попадают в бедственное положение, им разрешается кого-нибудь подстрелить на еду. Конечно, по совести. Не умирать же людям с голоду. Мы подумали и решили, что для нас тоже можно сделать такое исключение: не ради собственного удовольствия мытаримся мы тут, а по делу государственному.
      - Завалить бы медведя! - мечтательно протянул Кольча, когда Ванюшка ушел.
      - Губа не дура! - хмыкнула невесело Галка. - Но ты же говорил, что ящерицы как курятина?
      - Да лучше все же амикана пожевать...
      Мне кажется, что командор уже принял решение домой поворачивать. Все прояснится, когда погоды дождемся. По моим приметам, завтра будет вёдро.
      Нет, не рискнет Ванюшка тащить нас дальше без продуктов. Я так думаю. С этим не шутят. Мы же теперь безоружные, можно сказать, даже отпор дать не сможем, если бандиты нападут на нас.
      47
      Ванюшка вернулся к вечеру и вместо медведя принес нам мокрую и потому еще более маленькую и жалкую каргу. Пичуга такая в тайге водится, с голубя.
      - Получайте, не скучайте! - бросил он ее в руки Галке.
      - А ее едят? - обрадовалась Галка.
      - В нашем положении все едят, что летает без мотора! - сострил Кольча.
      В ожидании Ванюшки мы ели щавель, нарвав его за бывшим огородом Федула. Моросить уже перестало, но небо все в тучах и ветер не стихает.
      - Похлебку со щавелем сварим, - повеселела Галка.
      Ванюшка принес нам не только пичугу. Рюкзак его был набит прозрачными сосульками - затвердевшим березовым соком. А еще набрал он нам кислики недозревшей красной смородины, камыша надергал. Белые стебли его, что в воде находятся, мы едим, сняв с них верхние листочки. С детства к такой растительной пище мы приучены. Носим из тайги медунки, кандык, саранки, широкоперый, как осока, лук-слизун, черемшу, осолотку... Но все это хорошо на сверхосытку, когда ты хлеба наешься. Смородина-кислика только связывала у меня сейчас во рту, и после нее еще сильней есть хотелось, а припахивающий тиной камыш вызывал тошноту.
      - Перестанет дождь, пойдем к нагорью берегом Гнилого нюрута, объявил о своем решении командор. - Если эти варнаки убрались из зимовья дедушки Петрована, наловим там рыбы его мордушками. Вентеря можно забросить на ночь.
      - Да у него и закидушки наверняка есть, - сказал я. - Если только бородатый не утащил.
      Я нарочно ввернул про бородатого, думал, он вызовет тревогу у командора, но тот пропустил мои слова мимо ушей.
      - Дедушка Петрован ушел, мне кажется, ухожье свое оглядывать, сказал командор. - А если встретим золотничников, попытаемся посидеть у них на пятках. Не зря же они тут толкутся. Но надо так, чтобы все было по уму. Двое следить пойдут, а двое в зимовье останутся рыбачить. Опять же если они оттуда убрались...
      - Мудрое решение, командор! - воскликнул довольный Кольча.
      Галка тоже радехонька. Я виду не показываю, но не нравится мне вся эта самодеятельность. Смысла не вижу! Зачем нам мучиться зря, голодать, рисковать, когда мы уже знаем точно, кто такие двое из шести золотничников. Покажут они милиции старанку, никуда не денутся.
      У Галки без соли не похлебка получилась, а какая-то бурда, но мы всю ее съели до капли, по-братски поделив с собаками. Заморили червячка. Ванюшка сел у печки и стал чистить ружье. Не было бы рядом Галки, я бы поговорил с ним все же, стоит ли нам тащиться сейчас к зимовью? Дедушка может задержаться по неотложным делам в своих владениях, а нам придется лапу сосать, если вдруг и снастей у него в зимовье не окажется. Бородатый об этом позаботится!..
      Вдруг у крыльца яростно залаяли собаки. Ванюшка лихорадочно начал собирать ружье, сунул патроны в патронник, пришлепнул затыльник уже на бегу и выскочил из дома. Мы бросились за ним. Без ружья я чувствовал себя будто нагишом. В пору ухват или кочергу хватать!
      Чак заливался уже далеко от дома и вдруг оборвал лай на самой высокой ноте. Дружок весело взвизгнул, как он это делает, встречая знакомых. Из-за гольца показался всадник верхом на олене, в котором мы сразу узнали Борони Бога, потому что до нас долетела его песня:
      Жикен Катанга, икэлэ, икэлэ,
      Баяма бисинчи, икэлэ, икэлэ.
      Кольча радостно сгреб меня в объятия.
      - Живем, Миха!
      За учагом - ездовым оленем - тянулся небольшой аргиш: семь оленух, привязанных поводками к седелкам впереди идущих. Оленята гурьбой семенили сзади каравана. И едва старик успел спрыгнуть с оленя, как они кинулись под брюхо к своим матерям и дружным хором зачмокали вкусно губами.
      Мы стоим, поразинув рты, от привалившего нам счастья.
      - Вы пошто язык кушал? - эвенк сделал сердитое лицо. - Старый Иван с неба падал? Так ли, что ли?..
      И давай хохотать. Ему было очень приятно видеть, что все мы рады-радешеньки. Я давно уж приметил: хорошие люди, сделав доброе дело для других, всегда сами радуются не меньше тех, кому надо радоваться.
      Собаки наши тоже в диком восторге: понимают, что поедят теперь наверняка. Чак присел на задние лапы, высунул язык и провел хвостом по траве в знак приветствия. К нему подбежала Пеструха Борони Бога, радостно повизгивая, положила передние лапы ему на плечи. Он ткнулся носом ей под подбородок.
      - Гостей встречать-привечать, потчевать-угощать надо! - начал выговаривать нам старик с притворной суровостью и обидой. - Умаялся старый Иван - борони бог!..
      - Нечем угощать, дядя Иван! - кинулась со слезами радости к старику Галка, обняла его и поцеловала в щеку.
      - Нас обокрали, - сказал я.
      Старик встревожился, за ружье схватился.
      - Кто воровал? Когда воровал?
      - Профессор!
      - Профессор воровать нету! - решительно не поверил эвенк. - Профессор орончиков обихаживает, рыбкам икру таскать дорогу ищет.
      - А этот Золотую Бабу ищет, - сказал я.
      - Да врет он все! Он... - Галка вгорячах чуть про золото не ляпнула. - Он бандит!
      Ванюшке не надо было объяснять, кого мы встретили. По нашим рассказам он отлично знал добряка Борони Бога. Но все же командор выразительно поглядел на каждого из нас, предостерегая от лишней болтовни. Галка моргнула ему в ответ одним глазом, больше, мол, такое не повторится, буду настороже.
      Перебивая друг друга и дополняя, мы рассказали старику про медведицу и медвежонка, про Золотую Бабу и Священный кедр, про липовую диссертацию Профессора, списанную у историка М. П. Алексеева...
      - Куда борода ходи? - насупился Борони Бог.
      - Кто его знает, - развела руками Галка. - Ночью ушел...
      - Под утро!
      - Дождь лил...
      - Никаких следов, - дополнили мы с Колокольчиком.
      - Ванюшка к Священному кедру ходил. Он уж и там успел побывать!
      - Все монеты выгреб!
      На радостях мы и не заметили, что небо стало проясняться, посветлело и вот вдруг солнце выглянуло. Кедровка, таежная сплетница, уже тут как тут. Села на дряблые стропила и скрипит, из кожи лезет вон, надрывается. Торопится оповестить всех обитателей тайги, что у нас гость. Неприглядная такая пичуга, бусенькая, как старушечья кофтенка, а голос до чего у нее резкий! Будто к точилу, которое электромотор вертит, лезвие топора поднесли. Ну точь-в-точь! Даже таежник коренной Борони Бог не вынес ее крика. Набрав в себя побольше воздуха, он закричал соколом-тетеревятником. Кедровку с крыши как ветром сдуло! Мы засмеялись, счастливые и беззаботные: все наши житейские тяготы и волнения добрый старикан тоже как будто вот этим самым криком соколиным отпугнул далеко.
      - Снимай патакуи! - заворчал на нас старик, кивнув на вьючные сумы, висевшие на двух оленухах. - Умаялся Иван - борони бог! Ноги боли, руки боли...
      Мы со всех ног кинулись выполнять его приказ. А он строжился понарошке, покрикивал на нас:
      - Моя тоже кушать шибко-шибко скоро надо. Пустое брюхо гудит, как бубен у шамана!
      Для наглядности дядя Иван выпятил живот и стукнул по нему кулаком.
      Мы носились как угорелые. За какие-нибудь три-четыре минуты сумы были сняты и перенесены в дом. А тем временем Борони Бог успел нам рассказать про дедушку Петрована. Все у него в порядке, он ушел на дальние покосы. Надо скорее травы там выкосить, не дать им состариться, и высушить сено. А эвенка он попросил встретить нас и рассказал, по какому маршруту мы идем.
      - Хурда-бурда! - тихонько бросила командору Галка. - А почему тогда в лабазе у дедушки Петрована пусто?
      - Да эти хлюсты все разворовали! - сделал вывод Ванюшка.
      Нет, все "по логике вещей", как Кольча говорит. Самое лучшее сено то, которое в июне уложено в стога. А мы припоздали. Не будет же дедушка Петрован сиднем сидеть, нас дожидаясь? Что касается его продовольственных запасов, то тут и думать нечего: золотничники все растащили, если они там пасутся.
      - У вас брюхо два дня лодыря гонял? - спросил многозначительно эвенк, когда мы приготовились уже сесть за стол.
      - Гонял, - поспешно признался Кольча.
      - Шибко большую работу брюху давать - борони бог! - рассудил дядя Иван. - Сперва молочко пить надо.
      Он повел всех нас оленух доить. Молока после кормежки телят у них много еще осталось.
      Галка доила, и сам старик тоже доил, а мы оленух держали, не давали им брыкаться. Прямо тут же эвенк заставил нас выпить по кружке парного молока. Какое оно вкусное, оленье молоко! Густое-густое, как сливки.
      - А теперь маленько отдыхай и мясо кушать садись! - махнул рукой старик и повел нас в дом. - Кольча шибко худой, совсем худой, совсем черный стал. Обуглился, как головешка! В ваши годы пустое брюхо таскать борони бог!
      48
      К вечеру опять ветер вернулся и всю ночь буйствовал, валял и мял траву на чаране, а под утро выдохся и стих. Я проснулся поздно, никто меня не разбудил, вот я и придавил как полагается.
      Говорят, если хорошо, плотненько поужинаешь, всю ночь кошмары будут сниться. Ерунда! Мы вчера три раза ужинали, а спал я как убитый.
      Утро было тихое, парное, радостное. Реденькие сосенки, разбросанные по чарану возле дома Федула, выглядели как девушки после баньки. Галка с Ванюшкой у костра сидели, на котором завтрак варился в трех котелках, не считая чайника, а Кольча вертелся возле эвенка, обихаживая олешек. Я сбегал к ключу, умылся, и, когда подошел к костру, Колокольчик уже торопливо выкладывал командору все, что ему удалось разузнать от Борони Бога про обитателей этого дома.
      У Федула Зацепы от дочки шамана родился сын, и назвали его Петрикеем. Но эвенкам было трудно выговорить это имя, да к тому же они привыкли к Федулу и стали звать сына его молодой Федул. А Петрикей своего первенца окрестил в честь отца уже Федулом. Так и пошло с тех пор - через одно или два поколения обязательно Федул появлялся. А у него - молодой Федул.
      От своего родоначальника унаследовали все Федулы, молодые и старые, любовь к хлебопашеству и большую доброту к людям. Дочерей выдавали замуж за русских, деревеньки которых росли на берегах Киренги и Лены, сами женились тоже там или привозили девушек из эвенкийских стойбищ.
      Были Федулы люди самостоятельные, степенные, справедливые. Эвенки часто приезжали к ним разрешать свои тяжбы и споры, обходя даже шаманов. А вот последний Федул почему-то здорово подкачал и загубил свой род. Хозяйство запустил, лодырничал, гулеванил. Жена от него убежала к эвенкам.
      - Тут все покрыто таинственной мглой, парни! - умиленно, с придыханием воскликнул Кольча, понизив голос. - Непутевый Федул жил в большом довольстве и роскошничал напропалую. Каждую осень выезжал в Иркутск, кутил там по месяцу, а то и больше. А на какие шиши, спрашивается?
      - Соцнакопления! - оказал я.
      - Думал и я так, Миха, поначалу, - продолжал Кольча. - В наследство от своих предков получил куш порядочный этот непутевый Федул. Так? Но каких же крестьянских накоплений хватит, если он на целую неделю откупал ресторан и поил-кормил там всякого встречного и поперечного? Потом переезжал со всей своей оравой в другой ресторан и там начинал снова да ладом... Надо быть круглым идиотом, если не сделать из этой истории соответствующие выводы!..
      - Не кутить с купеческим размахом? - засмеялась Галка.
      - Перестань! - страдальчески скривился Кольча.
      - Федул шиковал на самородочки! - подсказал я.
      - Вот именно, парни!
      - А если допустить такую мысль, - встряла опять Галка. - Прапрадед Федул был разбойником? Забубенные головушки первыми шли за Урал-камень...
      - Но если бы тот Федул с денежками или драгоценностями в Сибирь забрался, то поселился бы он где-нибудь недалеко от людей, чтобы в дело свой капитал пустить. А он куда забился? И жил здесь безвыездно!
      - Его же сцапать могли, вот и отсиживался в глушняке, - сказал я.
      Только Галкина догадка меня не задела. Я все же больше Кольче верил.
      - Часто Федул наезжал в Иркутск? - спросил наконец Ванюшка, дав нам выговориться всем.
      - Каждую осень! Спускал все до гроша и чуть ли не в одних портках уходил в тайгу. Замерзнуть и умереть от голода не давали ему эвенки, помнившие доброту его предков...
      - А кончил он как?
      - Плачевно, командор. Утонул в Ангаре по пьяной лавочке.
      - Когда?
      - Перед самой революцией.
      Показался дядя Иван, ходивший за голец искать оленуху-гулену. На шее у нее болтался самодельный колокольчик из ружейной гильзы.
      - Чай пить пора! - поглядел он на солнце.
      Мы стали усаживаться завтракать.
      От Галки пахло свежим хлебом. Я сперва думал, что мне так кажется, но вот она подняла полотенце, под которым возвышалась горка лепешек. Оказывается, дядя Иван научил ее печь лепешки по-эвенкийски, на прутьях. Немножко, правда, одна сыроватая мне попалась, но с голодухи да в охотку умял я и ее скоренько.
      Ели мы долго, старательно, не торопясь. Все Галкины лепешки прикончили. Последняя пошла уже с чаем. Галка разделила ее так, что Кольче досталась половинка побольше. Тот застеснялся.
      - Ешь, ешь, Колян, - плутовато повела глазами Галка. - Ты больше горя видел.
      Все это было сказано таким уморительным тоном, что я захлебнулся чаем. Все покатились со смеху. Дядя Иван тоже чуть живот не надорвал.
      - С амикашкой шутить - борони бог!
      После обстоятельного чаепития стали собираться в путь. Кольча развернул карту. Дядя Иван показал, где косит сено для своего дикого стада дедушка Петрован. Получалось так, что мы намного бы сократили нашу дорогу, если бы пошли берегом Гнилого нюрута. Кольча не утерпел, сказал старику об этом.
      - Туда ходи нету! - отрубил эвенк.
      - Дядя Иван, какой же смысл кругаля давать? - мягко попытался возразить ему Кольча.
      - Ты совсем дурной? - рассердился дядя Иван. - Сколько я тебя учить буду? Гнилой нюрут тропу таскать - борони бог!
      Я дернул Кольчу за полу куртки, чтобы он прекратил этот разговор. Раз нельзя, значит, нельзя. Скажи спасибо, что тебя встретили, накормили да еще и к дедушке Петровану на сенокос приведут. Нам это по пути - туда же, к нагорью, подадимся, к золоту. Правда, Веселая Вода немного в сторонке остается. Да не беда, потом можно будет и к ней сходить, взять там пробы.
      Дядя Иван сказал, что "побежит" впереди, дорогу в чаще-чепуре будет выбирать, показывать, а наше дело попеременно вести головного оленя.
      - Чур, я первый! - ухватился за уздечку Кольча.
      Эвенк сощурил и без того узкие глаза.
      - Мешкать - борони бог! Орончики пятки оттопчут.
      - Ничего! Я проворный.
      - Тогда ладно.
      Вести оленей не такое уж простое дело, как может показаться. Лошадей с вьюками я водил, а вот оленей не доводилось. Даже привычная таежница так тебя измотает за день, что вечером рад месту. Ты не идешь, а пляшешь все время возле своей лошади. Она поминутно дергается у тебя, шарашится, вскинув голову, пятится или норовит в сторону рвануть, пугливо прядая ушами. Буреломина попадется - жди, когда она насмелится ее перешагнуть. На мочажине начнет проваливаться, вязнуть по колено... В общем, маета одна. Я думал, что дядя Иван пошутил над Кольчей, когда сказал про пятки.