Сезон бойни

      – Это похоже на составную картинку-загадку, – продолжал я. – Только большую, из пятидесяти тысяч кусочков, на решение которой уходит вся жизнь. Мы как бы смотрим на кусочек и видим, что на нем изображена часть неба, а на другом – часть леса, а на третьем – часть червя, но общая картина не складывается. Мы начинаем понимать части, целые куски, но этого все равно недостаточно.
      Мы по-прежнему не знаем, как сложить куски вместе. Но нас много, мы так близки и сейчас складываем так много отдельных кусочков вместе, что я думаю – я чувствую – в любой момент может получиться вселенское «ага!». И внезапно все, что мы видим, перестанет казаться набором разрозненных картинок. То ли мы отступим на шаг назад, взглянем то ли сверху, то ли сбоку или просто проснемся однажды утром и увидим перед собой очертания всей веши как большой эскиз, ожидающий, когда на нем заполнятся недостающие части. И тогда мы начнем передвигать куски неба, и леса, и червя на свои места. Пусть даже масса маленьких кусочков, по-прежнему нам неизвестных, останется. Мы перестанем складывать миллионы отдельных частей и начнем заполнять пробелы на одной большой картине. Я думаю, что ключ к разгадке – мандала. Мне кажется, следует думать о мандале, а не о червях – как мы думаем об улье и муравейнике, а не о пчелах и муравьях.
      – Я всегда ненавидела составные картинки, – сказала Лиз. Мы вытирали друг друга полотенцами. – На них уходит столько сил. А потом, закончив, что ты видишь перед собой? Просто большую картинку, которая занимает весь обеденный стол. Через пару дней ты смешаешь ее и спрячешь в ящик. Никогда не видела в этом смысла.
      – Ну, если мы не станем решать эту головоломку, то это нас смешают и положат в ящик, – мрачно заявил я.
      – Ш-ш-ш, дорогой. – Она обняла меня и прижалась лицом к моей груди. – Только не сегодня вечером. Эта ночь – наша.
      Мы долго молча стояли обнявшись. Наконец Лиз, потянувшись через мое плечо, посмотрела на часы.
      – Нам надо поторопиться. Давай одевайся. В шкафу – новый смокинг. Я заказала его в ателье сегодня днем.
      – О… – расстроился я. – А я тебе ничего не подарил.
      – Ты подарил мне ребенка. И этого достаточно. Одевайся поскорее, пока мы не отвлеклись. Нельзя заставлять ждать капитана. Как тебе мое платье? Я все-таки остановилась на белом, в конце концов…

      Являются ли симбионты партнерами или обычными паразитами, зависит от организма, в который они проникают. В то время как они явно симбиотичны к хторранским существам, в земных растениях и животных они не способны приносить пользу организму-хозяину и ведут себя только как паразиты.
      Характер заражения нервными симбионтами/паразитами, в общих чертах напоминающий заражение личинками ядовитой жигалки крупного рогатого скота, лошадей, ослов, овец, коз, лам, страусов, свиней, собак, кошек и людей, предполагает, что жигалки тоже могут быть переносчиками нервных симбионтов.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

12 САД РАЙСКИХ НАСЛАЖДЕНИЙ

      Существование жизни на Земле доказывает, что закон Мерфи универсален. Если может случиться что-нибудь плохое, оно непременно случится.
Соломон Краткий

      Идея капитана Харбо пообедать в небольшой теплой компании напомнила мне об Александре Гюставе Эйфеле. В 1889 году этот французский инженер построил на левом берегу Сены башню, возвысившуюся над сердцем Парижа. На самом верхнем этаже он предусмотрел для себя частные апартаменты, весьма удобные для изысканного отдыха. Они состояли из столовой, гостиной и даже спальни. Месье Эйфель, должно быть, высоко ценил романтические возможности своего… шпиля. Это я пошутил.
      Личный салон капитана Харбо производил ошеломляющее впечатление. Золотистый рассеянный свет от невидимых светильников заливал пространство, заполненное сочной зеленью. Дорожка из полированного дерева сначала петляла по небольшому парку, потом грациозными мостиками пересекала череду радужных прудов, покрытых цветками «Виктории Регии», красными и цвета слоновой кости и такими крупными, что я испугался. Даже Лиз ахнула от удивления и восторга: – Я и не представляла себе…
      Гарри Самишима, один из двух стюардов, которые сопровождали нас, при виде нашей реакции горделиво улыбнулся и начал показывать кусты орхидей и бугенвиллей, райских птичек и каскады чего-то с длинным латинским названием. Самостоятельно я смог узнать только гибискус и темно-малиновый амарант. Самишима терпеливо объяснял духовное значение сего великолепия – что-то насчет олицетворения райского сада и двенадцати мостиков, символизирующих двенадцать степеней просветленности. Я не прислушивался, пытаясь подсчитать в уме, сколько мог весить этот сад на воздушном корабле. Я не видел в нем большого смысла, хотя, с другой стороны, он делал обед с капитаном корабля поистине событием всей жизни. Учитывая то, для чего этот воздушный корабль построили изначально, можно было понять логику подобных затрат.
      Лиз неожиданно повернулась к Самишиме: – Это ваших рук творение, не так ли?
      Гарри не стал притворяться. Это был низенький человек, склонный к полноте, а азиатские предки оставили ему в наследство внешность без возраста, но когда Лиз включила на полную мощность улыбку, бедняга насилу смог выдавить ответ. Он вспыхнул, отвесил поклон и растерял остатки способности говорить.
      Лиз была элегантна, как королева. Но сейчас она совершила поступок, удививший даже меня. Она взяла руки растерявшегося Гарри в свои, поднесла их к губам и поцеловала, словно это были королевские сокровища.
      – У вас руки настоящего художника. На них благословение всех жителей рая. Я потрясена тем, что сделали эти руки. Пусть они приносят только счастье человеку, который ими обладает.
      Она отпустила его руки, и Гарри Самишима низко ей поклонился. Когда он выпрямился, его глаза были влажны от волнения. По-видимому, встречалось не так много людей, которые столь высоко оценивали его работу. Он провел нас через двенадцатый, и последний, мостик на укромную веранду, где стоял простой стол, и удалился.
      Я посмотрел на Лиз. Она по-прежнему оглядывалась в благоговении, ее лицо светилось от восторга.
      – Это удивительно, – вздохнула она.
      – Ты доставила этому человеку большое удовольствие, – заметил я. – Я и не подозревал, что ты так хорошо разбираешься в японских садах.
      – Едва ли я разбираюсь в японских садах. Но я разбираюсь в садовниках. Мой отец был садовником, – добавила она. – Японский сад – это утонченный маленький мир. Воплошение идеала. Место, чтобы любоваться и медитировать. Расположение каждого камня, каждого цветка тщательно продумано. Японский сад – не просто сад, он – молитва. Картина. Таким садовник видит рай. – Она медленно повернулась, плавным движением руки обводя все вокруг. – Этот сад – самоотречение. Такого святого места я еще не видела…
      Она замолчала в восхищении, что сделал и я. Спустя некоторое время Лиз взяла меня за руку, а еще через какое-то время скользнула в мои объятия.
      – Я и понятия не имела, что на Земле еще сохранились такие чудеса.
      – Это не Земля, – шепнул я в ответ. – Это место поднимает тебя и уносит туда, куда захочешь. Это не просто святое место, оно волшебное.
      На последнем мостике появилась капитан Харбо, улыбающаяся так, словно приберегала какую-то шутку. Мы с Лиз выпустили друг друга из объятий.
      – Что такое вы сказали Гарри Самишиме? – спросила она у Лиз. – Я никогда не видела его таким возбужденным. Он чуть не плачет от счастья.
      Лиз невозмутимо ответила: – О, я просто сказала, что мне нравится его сад. Капитан Энн Джиллиан Харбо приподняла бровь и окинула генерала Лизард Тирелли недоверчивым взглядом.
      – Конечно, – сухо согласилась она. – Я видела его таким один-единственный раз, но это было, когда японский император остановился на втором мостике и просто разинул рот от изумления. Гарри едва не получил разрыв сердца.
      Лиз промолчала, улыбаясь с самым простодушным видом.
      – Кстати, – добавила капитан, – Самишима на самом деле бортинженер. Сад – это его… хобби. Но, по правде говоря, мне кажется, он считает как раз наоборот. Сад – его жизнь, а своими прямыми обязанностями на корабле он занимается как бы между прочим, только чтобы сохранить прекрасное место для своего сада.
      Слова капитана Харбо достигли эффекта, на который они и были рассчитаны. Довольная улыбка Лиз превратилась в чистое изумление. Она лишилась дара речи.
      Тогда капитан «Босха» повернулась ко мне и протянула руку с наманикюренными ногтями.
      – Капитан Маккарти, я благодарю вас за предоставленную возможность продемонстрировать гостеприимство нашего судна вам и вашей невесте. Я венчала немногих, и только тех, в ком была уверена. И редко венчала здесь. Однако… это особый случай, и он требует особого внимания. Надеюсь, вы понимаете и не имеете претензий к тому, что обстоятельства данного полета необычны и экипаж находится под известным прессом, стараясь выполнять требования экспедиции. Но сегодня, я думаю, вы увидите тот класс обcлуживания, который сделал «Фантазию» знаменитой. И я благодарна возможности показать это вам и вашему генералу. Итак, спасибо.
      Она дважды хлопнула в ладоши, и небольшая толпа стюардов ручейком влилась на веранду – с цветами, подносами, музыкальными инструментами и предметами Для сервировки стола. Все они улыбались и были одеты в ослепительно белую униформу. Я узнал Шона, он весь светился от гордости. Если бы улыбка стала чуть шире, верхняя половина головы у него просто отвалилась бы.
      Четверо стюардов несли бело-голубую хулу, еврейское свадебное покрывало. Я удивленно посмотрел на Лиз. Она вспыхнула, опустила глаза и подняла их только тогда, когда Шон поднес ей букет из крошечных бледно-лиловых и розовых цветов. Она приняла его с улыбкой. Я еще ни разу не видел Лиз такой – на какой-то момент мне показалось, что я перенесся на годы назад и рядом стоит юная невинная девушка. Ангел не был бы столь прекрасен. Художники Возрождения рыдали бы, увидев ее. Я забыл, где я, и просто смотрел на нее не отрываясь, пока капитан Харбо не подвела нас к положенному месту под хулой. Она кивнула одному из стюардов, и освещение уменьшилось, оставив нас в мягком золотистом полумраке. Позади струнный квартет «Фантазии» (Шон – на скрипке) начал играть медленную, но веселую интерпретацию баховского мотета «Иисус, моя радость». Лиз тихонько вложила свою руку в мою, и мы посмотрели друг на друга, как два подростка. Откуда-то смутно доносился речитатив капитана Харбо: – Вступая в брак, вы даете один из самых священных обетов: две души соединяются, сливаясь в одну. Беря супруга, вы создаете семью. Сейчас здесь ваши личные интересы возвышаются до интересов семьи. Радости и печали, которые будет испытывать каждый из вас, отныне становятся радостями и печалями для обоих. Ваши жизни будут связаны столь неразрывно, что никто не сможет нарушить ваш союз, даже вы сами… – А потом капитан Харбо улыбнулась и добавила будничным голосом: – Это если вы сойдете с ума до такой степени, что решитесь на это.
      И уже не так торжественно она продолжила: – Лизард и Джеймс, по тому, как вы смотрите друг на друга, я вижу, что любовь между вами полна и окончательна. Это благодать Божия, которую Он ниспослал на вас. Блаженство, которое вы дарите друг другу. Запомните это чувство на всю оставшуюся жизнь, и ваш брак станет источником невероятной радости и удивления для вас самих и для всех окружающих. Лизард, что ты хочешь сказать?
      Лиз взяла мои руки в свои. Был момент, когда мы замешкались, не зная, куда деть букет, но капитан Харбо взяла цветы и держала их, пока мы стояли, взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза.
      – Джеймс, – начала Лиз. – Я даже не знаю, как начать. Я полагалась на твою силу много раз, гораздо больше, чем ты знаешь. Меня поддерживала твоя преданность, твоя выносливость, твоя способность откусывать от мира все большие и большие куски и потом отращивать челюсти, чтобы прожевать их. Мне плохо даются красивые слова. Я просто хочу, чтобы ты знал: ты – самый прекрасный человек на свете, и я буду любить тебя и заботиться о тебе и буду твоим другом, пока жива. Я всегда буду рядом с тобой. Что бы ни случилось, моя душа – твоя.
      Ее глаза были такими зелеными, что мне захотелось нырнуть в них и остаться в глубине.
      – Джеймс? – напомнила Харбо. – А?..
      – Вы хотите что-нибудь сказать Лизард? Я с трудом проглотил ком в горле.
      – М-м. – Я моргнул, чтобы смахнуть слезы с глаз. – Лиз… я люблю тебя так, что едва могу говорить. Я словно в красном тумане. Я не могу обещать тебе ничего, что бы уже не отдал тебе. Но я могу повторить еще раз. Ты – моя сила. Ты – моя жизнь. Ты – место, куда я возвращаюсь, когда мне необходимо вспомнить, что радость, красота и смех по-прежнему существуют. Твоя любовь освежает мою душу. Без тебя я – ничто. Обещаю тебе, что буду любить тебя и заботится о тебе и буду твоим другом, пока жив. Я всегда буду рядом с тобой. Что бы ни случилось, моя душа – твоя.
      На этот раз капитан Харбо не вмешивалась, пока слезы не полились по щекам у нас обоих. Когда я взглянул на нее, то увидел, что у нее тоже глаза на мокром месте. Струнный квартет плавно перешел к восхитительно игривой версии «Оды к Радости» из Девятой симфонии Бетховена.
      Капитан Харбо теперь говорила спокойно.
      – Не существует власти на Земле, которая могла бы официально заверить ваши сегодняшние обеты. Сами ваши обеты и есть необходимая гарантия. В сущности, это единственная гарантия, которая делает супружество возможным. Тем не менее необходим символ вашего выбора, чтобы весь мир знал, что вы его сделали. – Капитан Харбо кивнула, и один из стюардов вышел вперед с атласной подушечкой в руках. На ней лежали два сияющих золотых кольца. – Это подарок от «Фантазии», – улыбнулась Харбо. – Лизард, наденьте кольцо на палец Джеймсу и повторяйте за мной: «Я, Лизард Тирелли, беру тебя, Джеймс, в мужья».
      – Я, Лизард Тирелли, беру тебя, Джеймс, в мужья. Она медленно надела кольцо на мой палец.
      – Теперь вы, Джеймс.
      Я взял второе кольцо, поменьше, и поднес его к кончику ее пальца. В это мгновение я поймал ее взгляд. Лиз снова стала юной девчушкой. Если бы я мог удержать ее такой навсегда! Я проглотил комок в горле и как-то сумел выговорить: – Я, Джеймс Эдвард Маккарти, беру тебя, Лизард, в жены.
      И надвинул кольцо на средний палец ее левой руки.
      Когда я поднял голову, то увидел, что капитан Харбо держит тонкий бокал и бормочет молитву, сначала на идиш, а потом по-английски: – Благослови его, о Господь наш Бог, что дает нам сок плодов винограда. Пусть, поделившись этим вином, вы разделите свою жизнь. Пусть эта чаша радости длится всю вашу жизнь и еще полжизни.
      Первой отпила Лиз, потом передала бокал мне, и я тоже сделал глоток. Затем я держал бокал, а она отпила ич него, и она держала его, когда я сделал свой второй глоток. Потом мы осторожно переплели наши пальцы и держали бокал вместе, выпивая третий, и последний, глоток Каждый должен был сделать три глотка. Допить вино до конца было моей обязанностью. На какую-то долю секунды я удивился: что бы это могло символизировать?
      Капитан Харбо взяла бокал, завернула его в атласную салфетку и положила на пол между нами.
      – Властью, данной мне по праву мудрости и закона, объявляю всем, что начиная с этого момента перед лицом Бога и человечества Джеймс и Лизард отныне муж и жена. – Она рассмеялась. – Сначала разбей бокал, Джим. Потом поцелуй жену.
      Я сделал сначала то, потом другое. Стекло удовлетворенно хрустнуло под крики стюардов: «Мазлтов!» и «Л'хайм!» Поцелуй длился целую вечность.

      В данный момент для нас важно, что нервные симбионты/паразиты адаптируются во множестве земных организмов-хозяев. Их можно обнаружить в лошадях, крупном рогатом скоте, собаках, кошках, овцах, козах, свиньях и людях. Например, Сан– Францисское стадо инфицировано практически целиком.
      Почти каждый постоянный член этого стада либо уже покрыт толстым слоем розовой шерсти, либо она начинает у него расти.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)

13 ОБЕД,

      Дурак и его деньги могут получить столик в лучшем ресторане города.
Соломон Краткий

      Если бы выяснилось, что капитан Харбо такой же хороший пилот, как и хозяйка, то я бы ни капельки не удивился, открыв наутро окно и обнаружив, что наш гигантский воздушный корабль плавно дрейфует над безлюдной поверхностью Луны, или над маковым полем Страны Оз, или даже над миром Тарзана из романов Эдгара Раиса Берроуза.
      Если в двух словах, то вечер состоял из ошеломительных сюрпризов, следующих один за другим.
      Началось с шампанского. Пробка выстрелила как из ружья, и вино, пенясь, полилось в бокалы. Стюард, занимавшийся напитками, элегантный черноволосый мужчина с седеющей бородкой, вежливо сообщил, что это «Со-лон-ле-Мениль» двадцатипятилетней выдержки – «великолепное вино из весьма капризного сорта винограда». На бирке с именем значилось что-то вроде Фауста, или Фей-ста , или чего-то в этом роде. Я поверил ему на слово и с интересом пригубил вино, на мой вкус, отличное. Лиз сделала глоток и рассмеялась от счастья.
      К тому времени, когда мы покончили с обязательными тостами, которых было немного – за нас, за корабль, – стюарды полностью переменили убранство стола. Теперь он был застелен золотой скатертью, мягкой и толстой, как слой масла, и накрыт на троих. Капитан Харбо подбодрила нас: – Я взяла на себя смелость заказать небольшой праздничный обед. Никаких излишеств. Примите это просто как мой вклад в сегодняшний вечер.
      Мы заняли места за столом. Стюарды усадили нас и положили на колени крахмальные салфетки. Приборы на столе выглядели произведением искусства. Донышки фарфоровых тарелок с позолоченными ободками были расписаны белыми розами. Столовое серебро сверкало, как звезды; с каждой стороны тарелки лежало по шесть предметов и еще два сверху. Хрусталь переливался голубыми искрами и звенел, как колокол. Ведерки со льдом обросли морозными шубами. В центре, разделяя нас, стояли свечи и белоснежные цветы. Цветы были повсюду. Даже розочки из масла были украшены бледно-фиолетовыми лепестками, подчеркивающими его желтизну. Стюард зажег свечи, и освещение погасло, оставив слабое розоватое свечение. Я потянулся и взял Лиз за руку.
      Капитан Харбо кивнула старшему стюарду. Я не заметил, чтобы он что-то сделал, но внезапно передняя стена сада исчезла, и мы повисли в воздухе, оказавшись наличном капитанском балконе на носу дирижабля. Мы с Лиз оба ахнули от удивления и восхищения. Перед нами расстилалось поблескивающее звездное небо. Освещенные луной облака проплывали в отдалении, как серебряные киты. Далеко внизу несколько раз круто изгибалась и исчезала в темноте сверкающая лента реки. Мощные прожектора неустанно прощупывали лучами джунгли. Мы были островом желтого света в небе, и на лесных кронах отражалось наше сияние.
      Мы с Лиз переглянулись, наши широко открытые глаза блестели.
      – Я даже не могла представить себе… а ты? Я все еще сидел с открытым ртом.
      – Черт возьми, вы, ребята, действительно умеете жить… – А потом я вспомнил о правилах приличия. – Спасибо. Это нечто.
      Капитан Харбо позволила себе любезно улыбнуться.
      – Мне казалось, что вам может понравиться. И… я думаю, вы заслужили это. Но на самом деле это вы оказываете нам честь. У нас бывает не так много людей, которым стоит показывать такое.
      Обед длился часы. Или, возможно, целую вечность. Каждая перемена сопровождалась целым представлением, отдельным набором посуды и серебра, другим вином и бокалами для него. Даже бокалы были событием – высокие и узкие, плоские и широкие, глубокие и изящные. Я начал понимать, что означает обед из семи перемен. Каждая перемена обслуживалась соответствующим образом и в соответствующее время, чередуясь неспешно и красиво.
      На закуску подали чудо из крошечных раковин гребешков в сладком розовом фруктовом соусе, которые нежились в объятиях сочных зеленых ломтиков авокадо. Тут же был французский паштет из гусиной печенки с трюфелями на тонких хрустящих тостах. Фейст, или Фауст, или как там его звали, открыл еще одну бутылку шампанского. На этот раз, по его словам, то была «Вдова Клико» – «Гран-Дам» двадцатилетней выдержки. Какой бы там дамой она ни была, она мне понравилась.
      Капитан Харбо мило болтала с Лиз. Она обращалась к каждому из нас и сразу к обоим, как к супругам. Она заставила нас почувствовать, что мы муж и жена, почетные гости и члены королевской семьи – все одновременно. Я ощущал себя элегантным, как вино, которое мы пили, и пытался решить, можно ли чувствовать себя лучше. Но не мог. И перестал ломать себе голову.
      Суп являл собой творение кондитера из охлажденной дыни с завитками из малинового варенья и маленькими розовыми цветочками, плавающими на поверхности. Я никогда в жизни не пробовал ничего подобного. Это могли бы подать на десерт, и я не заметил бы разницы. Фауст откупорил охлажденную до точно такой же температуры бутылку пятидесятилетнего «Фехленер Зонненюр фейнс-те Бееренауслезе». Он сказал, что это «настоящее вино, прекрасного цвета, средней бледности желто-золотистого» и что оно имеет «необычайно свежий цветочный букет и приглушенный острый аромат». Еще он сказал, что оно «элегантно». Лиз пригубила и согласно кивнула. Винцо было явно неплохое. Я тоже кивнул.
      Беседа плавно перешла на тему о завтрашнем облете заражения Коари. С моего разрешения Лиз изложила капитану Харбо мои сегодняшние мысли насчет трансформации мандалы – и соответствующей трансформации восприятия, которую человечество тоже не должно сбрасывать со счетов. Капитан Харбо, казалось, была заинтригована и стала экзаменовать меня по сему предмету с неподдельным интересом. Но я не мог сказать ей больше того, что уже сообщил Лиз: – Если бы мы знали, что это за трансформация, мы бы ее уже заметили.
      – Но тогда позвольте задать вопрос. Допустим, вы правы. Собственно, я надеюсь, что правы. Но предположим, что трансформация восприятия произойдет и это откроет нам дверь к тайнам хторранской экологии. Что дальше?
      – Простите? Я не уверен, что понял ход вашей мысли.
      Капитан Харбо пригубила вино и минуту наслаждалась его букетом. Когда она снова взглянула на меня, выражение ее лица стало еще более сосредоточенным.
      – Вы считаете, что если мы поймем, как работают различные хторранские жизненные циклы, то сможем остановить заражение?
      – Все зависит от того, что вы понимаете под словом «остановить». Я… Я не думаю, что мы когда-нибудь избавимся от него полностью. Не могу представить себе средство, с помощью которого можно было бы прочесать каждый квадратный метр планеты в поисках хторранских личинок и семян. Возможно, в будущем, но сейчас я не могу представить себе способ. Нет, не могу. Однако если вы подразумеваете держать под контролем или изолировать, тогда да, я верю, что это возможно. По крайней мере, хочу верить.
      – Как?
      Я вздохнул. Это крепкий орешек – один из тех, над которым и билось множество людей.
      – Ну, военные решения – взрывай и жги – против биологического врага просто– напросто не работают. Значит… если мы собираемся держать его под контролем, то нам необходимо тоже какое-нибудь биологическое оружие.
      – Например?
      – Ну, если обнаружить какие-то жизненно важные биологические процессы, которые можно прерывать, то подойдет использование гормонов. Например, гормона созревания, или спаривания, или чего-нибудь в этом роде, что могло бы сбивать их с толку и не давать до конца созревать или спариваться. С земными насекомыми это получается. Может быть, удастся обнаружить или создать какой-то вирус – эквивалент ВИЧ или что-нибудь подобное. Если обнаружить ключевые организмы или найти их биологическую слабость, то можно… я не знаю. Как найти ахиллесову пяту у червя?
      – Вы говорите о Хторре, словно это единое существо.
      – Может быть, и так, – сказал я. – Мы должны учитывать каждую возможность. Может быть, любое существо в их экологии – лишь другая форма одного существа.
      – Интересная мысль.
      – Не такая уж и новая. Даже ведется постоянный ДНК-скриннинг для изучения такой возможности. Многие хторранские создания, похоже, имеют очень близкие генотипы. Мы по-прежнему наблюдаем за этим. Но как бы то ни было – я возвращаюсь к вашему вопросу, – вторжение не кажется мне случайным. Слишком хорошо все организовано. И слишком много новых организмов появляется почти из ниоткуда и всегда в то время, когда экология для них готова. Я думаю, туг что-то кроется. Мне кажется, что ключ к разгадке – в мандалах. Если мы найдем какую-то вещь, или существо, или вид, или процесс, или что бы то ни было, лежащее в центре всего, и если нам удастся выяснить, что это такое и как оно работает, и если мы каким-то образом сумеем нарушить эту работу, тогда, возможно, удастся разбить их экологию на составляющие и в дальнейшем не давать им объединяться в крупные опустошительные структуры, например гнезда-мандалы.
      – А разве гнезда и в самом деле действуют столь уж опустошительно?
      – По сравнению с отдельно расселяющимися видами, известными нам на сегодня, – сказать трудно. Но, по крайней мере, образуя мандалу, они собираются вместе. И похоже, мы начинаем видеть, что отдельные организмы намного менее опасны для человека в составе мандалы. В отличие от диких особей или стай. Возможно, мандала намного безопаснее бродячих червей, тысяченожек и волочащихся деревьев. Сказать трудно.
      Мы ненадолго замолчали, пока официанты подавали салат – перед каждым из нас оказался маленький айсберг из хрусткой розетки салата-латука, какого теперь и не найдешь, а на ложе его листьев слоями красовались сочные красные помидоры, кружочки свежих огурцов, сочный нарезанный лук, и все это было приправлено острыми и кислыми травами, придававшими этому произведению кулинарного искусства явно китайский аромат. По краям тарелок лежали съедобные белые цветки.
      Хлеб к салату подали трех сортов. Лично я нацелился на рогалики и сметанные лепешки. Масло было настоящее! Какое-то время мы не разговаривали, просто наслаждаясь запахами. Мы с Лиз по очереди восклицали, какие свежие овощи и сладкие помидоры с огурцами. Вино было старое, еще дохторранское – коллекционный белый «Совиньон» из Калинских погребов в округе Марин. Фауст сказал, что он прекрасно подходит ко всему, а с салатом просто восхитителен. Я начал прислушиваться к его замечаниям и мотать на ус, что с чем надо пить.
      Нас обнесли маленькими чашечками шербета из мускусной дыни, чтобы мы сполоснули небо, и потом подали рыбу – потрясающе оформленное блюдо сашими. Там были тонюсенькие ломтики тунца, постные и жирные, морской окунь, сладкий желтопер, морские ушки, гигантские разиньки и даже свежий лосось с таким острым ароматом, что им можно было порезаться! Я был слишком удивлен, чтобы спросить, откуда взялась свежая сырая рыба. Фауст налил нам по бокалу коллекционного шардонне «Роузмаунт Истейт Хантерс Вэлли» из Нового Южного Уэльса. В ответ на мой вопрос: «У вас нет горячего саке?» – он лишь нахмурился и отрицательно покачал головой. Не исключено, что его передернуло.
      Через некоторое время беседа снова вернулась к ман-дале. Капитан Харбо обратилась к Лиз: – Как, по-вашему, будет выглядеть послевоенный мир? Лиз покачала головой.
      – Не могу даже представить. Или, возможно, не хочу. Вы заранее уверены, что мы найдем здесь что-то такое, что переломит ход войны и остановит расползание хтор-ранской экологии? Надеюсь, вы правы. Но я думаю, что прав Джим. – Она потянулась и нежно пожала мою руку. – Я не верю, что мир когда-нибудь совершенно освободится от хторран. Не верю, что люди когда-нибудь перестанут сражаться с червями. Так что, скорее всего, сохранится состояние приглушенной войны. Я не верю…
      Она оборвала себя на полуслове, взяла бокал с водой и долго пила. Потом аккуратно поставила бокал обратно на стол, и почти в тот же момент вперед шагнул стюард, чтобы наполнить его снова. Лиз снова потянулась за бокалом и стала вертеть его в пальцах, задумчиво глядя, как меняется мозаика из кубиков льда в воде, словно оценивая картину, стоявшую перед ее мысленным взором. Мы с капитаном Харбо терпеливо ждали.
      Наконец Лиз сделала еще глоток.
      – Это настолько просто, что мы считаем это само собой разумеющимся. Чистая вода. – Потом, вспомнив, где мы находимся, она снова взглянула на капитана Харбо. – Вы хотите знать правду? Я военнослужащая. Мне известно, какую позицию занимает армия. Мы взрываем, сжигаем и не допускаем мысли о поражении. Кастер не был побежден, как вы знаете. Убит, но не побежден. Это одна точка зрения. Другая – и это только личное ощущение – заключается в том, что мы можем найти способ сосуществовать с Хторром, потому что другой жизни не будет. – А потом она добавила: – Простите. Наверное, это очень неприятная мысль, а сегодня у нас необыкновенный вечер.
      Капитан Харбо не обратила внимания на последние слова Лиз и повернулась ко мне.
      – А вы разделяете такую точку зрения, Джим? Я слегка пожал плечами, покачал головой.
      – Не знаю. – И снова сжал руку Лиз. – Но я знаю, что верю в наше будущее. Должен верить. Иначе какой смысл жениться?
      Лиз слабо улыбнулась, расстроенная разговором, но спустя несколько секунд снова расслабилась.
      Капитан Харбо не отводила от меня пристального взгляда.
      – Каким образом, по-вашему, люди смогут сосуществовать с Хторром? – спросила она.
      – Не знаю, – спокойно ответил я.
      Мне и в самом деле не хотелось фантазировать. Джей-сон Деландро и его племя сводили мое видение проблемы исключительно к отрицательной ее стороне, но сейчас не время и не место ворошить эту историю. Правда заключалась в том, что мы действительно знали недостаточно. Нам было известно, что в мандалах живут люди. Это показала аэрофотосъемка. Но мы не понимали, как живут. Или зачем. И поэтому я ответил так: – Считаю, что это один из наиболее важных вопросов, которые мы надеемся решить в данной экспедиции, мэм. У нас мало информации. До сих пор никто не изучал этот вопрос по-настоящему, частично потому, что это казалось… ну, пораженчеством. Однако все больше и больше людей – умных людей, как вы, – начинают задавать этот вопрос. Таким образом, я думаю, настало время заняться им всерьез.