Риганты (№2) - Полуночный Сокол

Установив носилки рядом с Морригу, они заняли свои места и положили ее на носилки. На этот раз не было никакого мерцающего света, и Бэйн с Коннаваром пошли за Верной на юго-запад. Нести было тяжело, и, поднимаясь на холм, оба сильно вспотели. И вот на огромной поляне они увидели круглую стену из золотых камней, озаренных лучами восходящего солнца.

— Я… я не вижу никаких чудовищ, — прорычал Бэйн, у которого ужасно болели все мышцы.

— Еще не время, — отозвалась Ворна.

Они медленно подошли к Каменному кругу. Снова у ног сгустился туман, окутывая камни, он поднимался все выше и выше, загораживая солнечный свет. Туман становился все гуще и чернее, пока наконец черным куполом не повис над Каменным крутом. В центре, на длинном плоском алтаре, появилась сияющая фигура. Бэйн и Коннавар поднесли Морригу к самому кругу и аккуратно положили на землю.

Фигура у алтаря глухо зарычала. Бэйн вытащил меч и глубоко вздохнул. Как и описывала Ворна, зверь был почти восемь футов ростом, тело покрывали серебряные пластины, на длинных лапах — страшные кривые когти. Бэйн посмотрел на его морду: длинный нос походил на волчий, а зубы были как кинжалы.

— Я нападу на него слева, а ты справа, — сказал Бэйн, оборачиваясь к королю. — Что ты делаешь?

— Коннавар уже отстегнул перевязь и снимал нагрудник, кольчугу, нарукавники и наголенники.

— Ты что, хочешь сражаться нагишом?

— Я вообще не собираюсь с ним сражаться, — ответил Коннавар.

— Что ты придумал?

Коннавар присел на колени возле носилок и подсунул руки под Морригу. Сильным рывком король поднялся на ноги, и его колени прогнулись под тяжестью ноши. Один нерешительный шаг, потом еще один, и он вошел в круг, пройдя между двумя самыми большими камнями. Зверь тут же двинулся к нему, а Бэйн вбежал в круг и, поднырнув под раскачивающейся когтистой лапой, ударил в живот зверя мечом. Меч отскочил, что-то сильно ударило Бэйна в грудь и вышвырнуло из круга. Он больно стукнулся о землю, но успел перевернуться и увидеть, как Коннавар, шатаясь, идет к алтарю. Над ним нависло чешуйчатое чудище, издавшее пронзительный вопль. Король не обратил на него никакого внимания и, дойдя до алтаря, положил на него Морригу и ворона.

Едва тело колдуньи коснулось камня, как темный ночной купол исчез. Солнечные лучи упали на чешуйчатого зверя, и он стал бледнеть и съеживаться. Бэйн поднялся, и они с Ворной вошли в Каменный круг. Тело Морригу задрожало, на груди разгорелось пламя, и тут же занялось платье. Огонь перекинулся на пальцы, которые казались сухими и жесткими, как глиняные черепки. Вуаль загорелась и отлетела от лица, когда пламя с ревом вырвалось из глаз. Огонь становился все ярче и ярче, и Бэйн, Ворна и Коннавар отступили от алтаря, прикрыв ладонями глаза.

Огонь быстро догорел, но алтарь сиял нестерпимо ярко.

— Отвернитесь! — властно произнесла Морригу. — Вы не должны видеть выход открытым.

Они послушались и снова услышали ее голос:

— Я всегда любила этот мир, который сидхи назвали Тир-иа-Нох, мне так хотелось верить, что однажды он будет кормить душу вселенной, которая его породила. Ты, Коннавар, говорил, что двадцать лет защищаешь жизненные устои кельтонов, А я провела двадцать тысяч лет в самых разных мирах, защищая саму жизнь. Жизнь — это дух. Без духа жизнь невозможна, и в глубине души это знает каждый кельтон, а жители Города, за исключением некоторых сектантов, не понимают. Я видела, как от разрушений и завоеваний, произведенных армиями, которыми движут лишь жадность и похоть, рушатся миры. Здесь ваш главный враг — Город, в других мирах это Рим, Кагарис, Шефния или Пакалин. Меняются лишь имена, но результат всегда тот же — гибель духа и гибель мира. — На секунду Морригу замолчала, потом обратилась к Коннавару: — Двадцать лет назад ты попросил меня об одолжении, и я сказала, что долг придется отдавать. Так вот, когда к тебе обратится с просьбой брат, сделай так, как он просит, не смотря ни на что, вне зависимости от обстановки и других дел. Ты понял? Сделай так, как он просит.

— Который из братьев? — спросил Коннавар.

— Ты сам поймешь который. Сделаешь, как я прошу?

— Я же сказал, что сделаю. Я сдержу слово, в своей жизни я не выполнил лишь одно обещание.

— Хорошо, — сказала Морригу, — а теперь ты, Бэйн, ты ведь сделаешь мне одолжение?

— Что вам угодно, леди?

— Ты сможешь прийти сюда через восемь дней, в первое полнолуние после равноденствия?

— Да, и что я должен буду сделать?

— То, что сочтешь нужным. А теперь… прощайте. Свет погас, алтарь исчез.

— Обычное «спасибо» было бы куда приятнее, — сказал Бэйн.

Коннавар надел кольчугу и нагрудник, затем пристегнул перевязь. Бэйн подошел к нему.

— Откуда ты знал, что зверь на тебя не нападет? — спросил он.

— Я тоже хотела об этом спросить, — сказала Ворна. Коннавар нагнулся за бронзовыми наголенниками.

— Из-за нас Морригу пошла на большой риск, — начал он, — она ведь могла пойти к выходу еще неделю назад, когда ее энергия начала иссякать. Но она сидела на месте в надежде, что мы придем за ней. Я легко прочитал ее мысли. Она пыталась скрыть их от меня, но к тому моменту была уже слишком слаба. — Он выпрямился. — Я всегда считал ее злой, но просто невероятно, как сильно она любила наш мир и людей.

— Это понятно, — нетерпеливо сказал Бэйн, — она была очень милой и любящей, но при чем здесь чудище?

— Чудище, которое не способен победить человек? Это был урок мне, Бэйн. Много лет назад один добрый человек уже пытался мне его преподать. Бесполезно противиться злу насилием. Иногда, чтобы победить, необходимо отступать. Есть три способа вести себя с врагом: либо спасаться бегством, либо сражаться с ним, либо попытаться подружиться. Чудище в Каменном круге копировало действия противника — если на него напасть, в ответ оно нападало с двойной силой. Я его проигнорировал, а оно проигнорировало меня.

— Тебе грустно, дорогой? — спросила Ворна.

— Нет, грусть здесь ни при чем, — ответил Коннавар и ушел прочь.

Через два дня во главе десяти тысяч Железных Волков и трех тысяч конных лучников, включая Вика, Коннавар двинулся на юг. Основная часть его пехоты — более двадцати пяти тысяч человек под командованием Гованнана — была уже в пути. За ними следовали сотни повозок с продовольствием, которые растянулись на добрых девять миль. Жители Трех Ручьев вышли проводить солдат.

Бэйн вышел из дома в тот самый момент, когда проезжал король. Увидев его, Коннавар поднял руку, и Бэйн коротко кивнул в ответ. Затем, вскочив на коня, Бэйн ускакал на запад, на свою ферму.

Сидя у кузницы, Ворна смотрела, как уходят солдаты. Она следила за Коннаваром, пока его маленькая золотая фигурка не исчезла вдалеке, а затем не спеша ушла к себе.

У дома ее дожидалась Мирия.

— Сильная армия, — сказала она, — они победят. В зеленых глазах Ворна прочла страх.

— Мы все на это надеемся, — осторожно ответила она.

— Конну суждено победить, он всю жизнь это знал. Общество Мирии тяготило Ворну, но она вежливо ждала, пока та не скажет, зачем пришла.

— Конн приходил к тебе вчера, — сказала Мирия, — он не показался тебе странным?

— Он был… очень задумчивым, — ответила Ворна.

— С той ночи, когда он ночевал на ферме у Бэйна, он сам не свой. Они что, поссорились? Ведь Бэйн не захотел пойти с армией.

— Они не ссорились, — ответила Ворна, — и Коннавар не ночевал на ферме Бэйна. Мы вместе ходили к Дереву Желаний.

Мирия вздохнула.

— Мне он об этом не рассказывал, — она выдавила улыбку, — хотя, когда впервые пошел в тот лес, тоже ничего мне не сказал. Он видел сидхов?

— Да.

— Сидхи дали ему талисман против армии Города?

— В некотором роде да.

— Я знаю, что глупо так переживать. Конну сорок лет. Он не ребенок, которого нужно оберегать. Просто, — ее глаза наполнились слезами, — просто он так странно прощался со мной… — Мирия с надеждой заглянула в темные глаза Ворны. — Ты видела будущее?

— Нет.

— Думаешь, он вернется?

Ворна взглянула на заснеженные вершины Кэр-Друах — грозовые облака окутали белые пики.

— У меня не было видений, — сказала она, — видение было у самого Конна. Он храбрый человек и встретит судьбу так, как подобает королю.

— Он сказал тебе, что именно видел?

— Твое сердце подсказывает тебе то же самое, — сказала Ворна.

Мирия закрыла глаза, по щекам ее покатились слезы. Она тихо вскрикнула и стала сползать по стене дома. Ворна взяла ее за руку.

— Пойдем в дом, — сказала она. Мирия покачала головой:

— Нет, мне нужно домой. Мы с Гвен везем детей на Ригуанский водопад. — Она взглянула на небо. — Я надеялась, что погода не испортится. Как думаешь, гроза движется сюда?

— Нет, — мягко ответила Ворна, — она уйдет на восток.

— Водопады очень красивы, — утирая слезы, проговорила Мирия, — мы с Руатайном часто там купались. Когда Конн впервые нырнул со скалы, ему было только пять. — Она отвернулась, закусив губу, — Кажется, это было совсем недавно, Ворна. Иногда, когда я смотрю на дом, мне мерещится, что сейчас во двор примчится маленький Бран, а Крыло с Коннаваром играют на холмах. — Она затихла, взглянула на удаляющихся солдат и вздохнула. — Теперь Бран генерал, Крыло — предатель, а мой Коннавар…

Низко опустив голову, чтобы никто не увидел слез, Мирия пошла через луг.

Дух Бануина парил высоко в небе над армией ригантов, в то время как тело лежало рядом с братом Солтайсом в небольшом лесочке на севере. Стороннему наблюдателю показалось бы, что юноша просто спит, а он в это время наслаждался свободой, неведомой обычным смертным. Полным отсутствием плотских желаний — ни голода, ни переживаний, ни гнева. Свободные полеты духа ни с чем не сравнить, Бануин не находил слов, чтобы описать беспредельную радость. Как он однажды сказал Коннавару: «Это то же, что увидеть восход солнца после страшной бессонной ночи». Однако и это описание никуда не годилось. Говорят, на дальнем севере солнце светит шесть месяцев подряд, а зимой и осенью темно, словно ночью. «Наверное, местные жители лучше поймут, что я имел в виду», — думал Бануин.

Он посмотрел вниз, на армию ригантов. Бойцы шли, построившись в четыре колонны, и с высоты Бануину казалось, что они похожи на огромных змей, ползущих по холмам. Южнее продвигался Коннавар и десять тысяч Железных Волков. Солнце играло на кольчугах и шлемах, и казалось, что у огромной змеи переливается чешуя. Примерно в миле на запад шли конные лучники, следом — тяжелая пехота. Далеко позади ползли повозки с продовольствием.

Бануин полетел на юг, за несколько секунд преодолев более двадцати миль.

Солдаты Города возводили огромную крепость — большой квадрат с трехметровыми бастионами длиной в полмили. Эта крепость была настоящим произведением искусства, детищем холодного, расчетливого ума Джасарея. Каждое утро три армии Пантер общей численностью три тысячи человек выходили из крепости и проходили по территории противника определенное расстояние, обычно около двенадцати миль. Ударные отряды конных офицеров намечали место следующей ночевки, цветными шестами отмечая расположение палаток генералов и командования, офицерских штабов, солдатских казарм, отхожих мест и загонов для лошадей. Как только прибывали Пантеры, первая и вторая армии занимали оборонительную позицию, вокруг будущего лагеря, а третья начинала рыть огромную квадратную яму, выстраивая земляные стены крепости.

Гениальная стратегическая операция была очень тщательно спланирована. Если противник нападал на передовой отряд, они тут же отступали на предыдущее место ночевки. Если враги нападали во время перехода из одного лагеря в другой, Пантеры могли быстро перестроиться и окружить противника. Если под удар попадала задняя крепость, солдат и остаток продовольствия можно было быстро перебросить в новое укрепление. Бануин посмотрел вниз на солдат Города. Если кавалерия Коннавара была похожа на змею, то эти солдаты больше походили на термитов, без устали копающихся в земле. Но была «змея» и у Джасарея. Колонны солдат тянулись от одного лагеря к другому на протяжении двенадцати миль. Последние подводы еще не покинули лагерь, и их стерегли три армии Пантер. Бануин спустился ниже и летел вдоль колонны солдат, пока не увидел Джасарея. Император ехал верхом на сером коне и беседовал с группой офицеров. Бануину стало грустно, когда рядом с императором он заметил Маро, сына Баруса, старого друга по университету.

Бануин снова взмыл ввысь. «Лучше не видеть лиц, — подумал он, — не думать о сотнях людей с обеих сторон, которые неумолимо приближаются к боли, увечьям или смерти».

Молодой жрец определил примерное количество солдат Джасарея, а потом вернулся в собственное тело. Он открыл глаза. Брат Солтайс спокойно сидел рядом и дремал, откинувшись на ствол дерева. Бануин резко сел, и брат Солтайс проснулся.

— Как далеко они? — спросил он, зевая и потягиваясь.

— Чуть больше двадцати миль. Там двадцать армий Пантер, но всего несколько конных разведчиков.

— Двадцать армий? Ничего хорошего, — сказал брат Солтайс.

Бануин встал и подошел к коню. За последние тридцать лет армия Города побеждала противников, превосходящих ее в десятки раз. Она всегда побеждала за счет прекрасной организации, железной дисциплины, а также благодаря тому, что солдаты были профессионалами, которые ежедневно тренировались и беспрекословно повиновались приказам, а не народными ополченцами, которых только что забрали с ферм. О строевой подготовке армии Города ходили легенды, И ни одной кельтонской армии не удавалось ее победить. Сам Джасарей, не покидая города, разгромил пердийцев, используя лишь пять армий Пантер — пятнадцать тысяч человек против стотысячной армии пердийцев.

У Коннавара было вдвое меньше солдат против закаленных в бою ветеранов под командованием величайшего из генералов. Такая перспектива приводила Бануина в дрожь.

Подстегнув коня, он поскакал прочь из леса, чтобы доложить Коннавару об увиденном.

Брат Солтайс был мужчиной крупным. В молодости он был красавцем воином, высоким, широкоплечим и очень сильным. Теперь, достигнув среднего возраста, сильно раздался вширь, и ему было очень сложно подобрать коня. Брат Солтайс ездил на жирном осле, поднимая ноги, чтобы не волочились по земле. Он не обращал никакого внимания на шутки, которые отпускали в его адрес солдаты, лишь приветственно махал рукой и улыбался.

— Кони делают человека излишне заносчивым, — часто говорил он, — жрецу негоже испытывать такие чувства.

— Но ведь ты пьешь пиво, — как-то сказал Бануин, — и брагу и любишь вкусно поесть.

— Да, но ведь у каждого свои слабости.

Сейчас, когда брат Солтайс ехал за Бануином, он пребывал в более мрачном настроении. Причина была не только в докладе Бануина, хотя подобная новость могла сломить любого оптимиста. Скорее все дело в поведении короля Коннавара и главного стратега Бендегита Брана. Коннавар всегда был серьезным, вдумчивым и сосредоточенным. Теперь же он казался странно отрешенным, будто нес бремя, которым ни с кем не желал делиться. Бендегит Бран, которого все любили за легкий характер и отсутствие высокомерия, стал угрюмым и раздражительным. Смерть сына стала для него тяжелым испытанием. Как и отец, Бендегит Бран очень дорожил семьей и обожал сына. Брат Солтайс очень ему сочувствовал, но теперь над ригантами нависла огромная опасность; и рассеянность одного генерала могла дорого обойтись целому народу. А два таких генерала были просто катастрофой, и не только в плане стратегии — брат Солтайс чувствовал, как среди — солдат растет тревога. Многие кельтоны истолковали настроение Брана как страх перед армией Джасарея. Само по себе это не могло повлиять на исход битвы, ведь главным командующим был Коннавар. Он, непобедимый король, который однажды уже разгромил армию Камня, казался настоящим талисманом. У него был волшебный меч сидхов, который пробивал доспехи, словно масло, само его присутствие вселяло надежду и вдохновляло на подвиги каждого из воинов.

Коннавар всегда был сдержанным, поэтому мало кто заметил незначительную перемену в его поведении. Однако от брата Солтайса ничего не скроешь.

Он ехал за Бануином сквозь ряды солдат и шутил с теми, кто все еще смеялся над его ослом. К тому времени, когда они нагнали первые ряды, риганты уже расседлали и привязали коней и возвели королевскую палатку, в центре которой сидел Коннавар в окружении старших генералов. Справа от него рано поседевший Гованнан, а сзади Остаран — гатский воин, который присоединился к Коннавару двадцать лет назад после покорения своей родины армией Города. Слева от короля сидел Бендегит Бран. Не было только Фиаллаха, который со своим отрядом находился далеко на юге, совершая налеты на продовольственные обозы противника.

Бануин доложил о количестве войск Джасарея и их расположении. Коннавар внимательно его выслушал, а потом еще несколько минут расспрашивал. Бендегит Бран, за которым пристально наблюдал брат Солтайс, не задал ни одного вопроса. Он вообще не слушал Бануина — в его голубых глазах застыло отсутствующее выражение. Казалось, Коннавар не замечает, что с братом что-то не так. Оста и Гованнан бросали на Брана сердитые взгляды, но не сказали ни слова.

— Вспомнишь еще что-нибудь, что могло бы нам помочь? — спросил Бануина Коннавар, когда тот закончил отчет.

Прежде чем Бануин смог ответить, тихо и очень спокойно заговорил брат Солтайс:

— С полком летающих драконов непросто будет справиться, не так ли, лорд Бран?

Бран мигнул и выпрямил плечи.

— Конечно, — сказал он, — мы должны все обдумать. Повисла неловкая тишина.

— Какова численность наших противников, лорд Бран? — спросил брат Солтайс. — Где сейчас находится их армия?

— Глаза Брана сузились.

— Кто ты такой, чтобы спрашивать меня? — дерзко сказал он,

— Кто я такой, ты, наглый щенок?! — негодуя, вскричал брат Солтайс. — Мы обсуждаем будущее всего, что нам дорого. В двадцати милях отсюда стоит враг, который сотрет нас с лица земли, угонит тысячи наших женщин и перебьет детей, которых нельзя выгодно продать. Кто я такой? Просто человек, который видит, что генерал так убит своим горем, что готов смириться с порабощением целого народа!

— Как ты смеешь! — вскричал Бран, вскочив на ноги.

— Хочешь спокойно посидеть в углу и порыдать? — спросил жрец. — Езжай домой и там лей слезы. Обними жену, пусть она тебя утешает. Пусть воюют те, кому это под силу.

Бран бросился на него, но брат Солтайс не сделал ни малейшей попытки защититься. Кулак Брана попал по подбородку — жрец покачнулся и заложил огромные руки за спину. Из рассеченной губы потекла кровь, пачкая черную с проседью бороду. Он посмотрел в глаза Брана.

— Раз уж наш главный стратег проснулся, может, он сообщит нам, где стоит армия противника и какие отряды он стягивает к полю?

— Убирайся отсюда, жирный ублюдок! — завопил Бран. — Или я прибью тебя на месте!

— Довольно, — устало проговорил Коннавар, — никто не станет никого убивать. Успокойся, Бран.

— Ты что, не слышал, что он мне сказал?

— Слышал, и тебе стоит об этом подумать. — Коннавар повернулся к Осте и Гованнану. — Друзья, оставьте нас ненадолго. Через час? Мы продолжим совещание, Бануин, ты тоже свободен.

Брат Солтайс повернулся, чтобы уйти с остальными, но Коннавар остановил его.

— Садись, — сказал он, протягивая ему кусок ткани.

Брат Солтаис приложил лоскут к губе и промокнул испачканную бороду. Коннавар подождал, пока выйдут генералы и Бануин, а затем обернулся к разъяренному Брану.

— Брат Солтаис прав, — сказал он, — риганты доверили тебе разработать тактику, которая сокрушит армии Города, а ты прослушал такой важный доклад. Ты потерял сына, и я скорблю вместе с тобой. Но я король, и все риганты — мои дети. Я не допущу, чтобы мои дети страдали из-за того, что один из генералов не в состоянии в критический момент забыть о личном горе.

— Я правда не могу, — сказал Бран. — Я постоянно думаю о Ру. Я еду домой завтра же.

— Ты нам нужен, Бран, — сказал Коннавар.

Бран покачал головой:

— Всему, что я умею, научил меня ты. Под твоим командованием армия Города будет разгромлена, я абсолютно в этом уверен.

— Меня может здесь не быть, — тихо сказал Конн.

— Что?

Брат Солтаис увидел, как на лице Брана отразился ужас. Младший брат заглянул в глаза старшего.

— Ты что, с ума сошел? Как это тебя здесь не будет?

— Я и сам не хочу, чтобы так случилось, брат, — ответил Конн. — Я видел два разных будущих. В одном меня предадут и я не доживу до битвы. В другом я веду ригантов в атаку. Мне это не приснилось, Бран. Я это увидел, когда коснулся тела Морригу. Значит, случится и то и другое, хотя не понимаю, как это возможно. Но я точно знаю, что если ты уедешь, риганты будут уничтожены. Все, за что я боролся и страдал, превратится в прах. Не можешь собраться? Подумай о том, что я сказал, а если моих слов мало, попробуй думать не о мертвом Руатайне, а о том, кто послал отравленное кольцо, — о Джасарее.

Опустив голову, Бран исподлобья взглянул на брата Солтайса.

— Прости, что ударил тебя.

— Уже простил и забыл, — отозвался брат Солтаис. — Может, тебе стоит отыскать Бануина и расспросить его еще раз?

Бран кивнул и повернулся к Коннавару:

— Ты не погибнешь, Конн, и обязательно поведешь нас в атаку на Джасарея. Ничто не сможет остановить тебя.

— Судьбу не изменишь, — согласился Конн. — Ты ведь не оставишь нас?

— Конечно, нет.

— Тогда сделай, как велел брат Солтаис, и разыщи Бануина. Когда вернутся Оста и Гованнан, мы все обсудим.

Бран вышел из палатки, а брат Солтаис задержался.

— Расскажи мне о тех видениях.

Коннавар рассказал о спасении Морригу и ее уходе из мира.

— В первом видении я лежу у золотой скалы, истекая— кровью. Я знаю, что на следующий день состоится великая битва, и в отчаянии оттого, что не смогу в ней участвовать. Рядом со мной лежат мертвые враги. Потом с дерева спрыгивает маленький мальчик и бежит к Каменному кругу. Затем становится темно и я умираю.

— А другое видение?

— Я еду на добром коне, доспехи сияют. Я высоко поднимаю меч. Рядом со мной едет Фиаллах. Битва в самом разгаре, и мы гоним Джасарея вниз по склону.

— Возможно, это не настоящее будущее, а мнимое, — предположил жрец, — ты ведь не можешь умереть за день до битвы, а потом вести армию в атаку. Мне кажется, единственный вывод, который можно сделать, — следует избегать Каменного круга.

Коннавар достал из-за пазухи сложенный пергамент.

— Вот что привез мне гонец сегодня утром, — сказал он, протягивая письмо жрецу.

Брат Солтайс раскрыл письмо, в котором беглым почерком Браэфара было написано:

«Мой дорогой брат! Между нами произошло огромное недоразумение. Сегодня я говорил с Гуэрном, и он согласился, что пришло время разрешить наши проблемы. Мы будем тебя ждать возле Бальгова круга завтра вечером. Если ты меня хоть немного любишь, приходи один. Уверяю тебя, Конн, здесь нет никакого подвоха». Ниже стояла подпись «Крыло».

— Он что, считает тебя дураком? — спросил брат Солтайс.

— Тем не менее я поеду, — сказал Конн, — Морригу взяла с меня слово. Она сказала: «Когда к тебе обратится с просьбой брат, сделай так, как он просит, несмотря ни на что, вне зависимости от обстановки и других дел. Ты понял? Сделай так, как он просит». Много лет назад я нарушил обещание и с тех пор живу в горе и стыде. Это обещание, хотя оно разбивает мне сердце, я выполню;

— Тогда возьми с собой отряд.

— Как я могу, если он просит, чтобы я пришел один?

— Ах, Конн, ты же знаешь Браэфара! Он всегда был очень, слаб и завидовал тому, чего ты достиг. С годами зависть и ревность переросли в ненависть.

— Знаю, — грустно сказал Конн, — я это понял, еще когда сражался с медведем. Браэфар был там вместе с Гованнаном. Но именно Гованнан бросился мне на помощь, а Крыло просто стоял, застыв в немом ужасе. Он был очень молод, без оружия и очень испугался. Никто не сказал ему ни слова упрека, но после того случая в глазах друзей он читал презрение. Позднее он всячески пытался доказать мне, что он не трус. Он так отчаянно старался, что шел на любой риск и много раз терпел неудачу.

— Я знаю, Конн, — сказал брат Солтайс, — мы все понимаем, что, будь на месте Браэфара кто-то другой, ты давно бы от него избавился и наказал. Когда он сговорился с Гуэрноми Морскими Волками?

— Больше года назад. Джасарей послал ему денег, чтобы помочь восстанию паннонов. Это одно из немногих дел, которыми Крыло занимался всерьез. Он нанял Гуэрна и снабдил его оружием и деньгами. Они два сапога пара — обоих гложет зависть. Гуэрн был родственником старого лорда, но когда тот умер, я сделал лордом не его, а Брана.

Конн налил себе воды и залпом выпил. «Он очень устал», — подумал брат Солтайс.

— Я не знал, что они сговорились с Шардом, хотя должен был догадаться. Крыло думает, что во мне причина всех его неудач и что если бы не я, у него бы все получилось. Не знаю, возможно, он и прав. Я отлично помню, что Крыло был прекрасным ребенком, он очень меня любил, слушался и везде ходил следом.

Люди меняются, — сказал жрец, — слабые не хотят признавать, что сами виноваты в собственных бедах, и всегда перекладывают вину на других. Если неудачи преследуют их постоянно, им кажется, что они пали жертвой заговора.

— Завтра я положу этому конец, — сказал Конн.

— Ты не должен под него подстраиваться! — заявил брат Солтайс. — То, что ты придумал, глупо. Может, Морригу хотела, чтобы ты дал ему отпор?

Конн улыбнулся и покачал головой:

— Ее планы мне неведомы, но я знаю, что если не сдержу слово, риганты проиграют войну с Джасареем. Мне трудно объяснить почему. Я столько всего видел… Джасарея в разных мирах и во многих обличьях, и он не проиграл ни одной битвы. Я видел нечто совершенно ужасное и невообразимое: погибающие миры, воздух, какие-то башни, выбрасывающие дым прямо в небо, мертвые деревья с обожженными листьями, плодородные земли, превратившиеся в пустыни. Я видел людей с серыми лицами и испуганными глазами, снующих по жизни как муравьи. Скажу честно, я жалею, что вообще прикоснулся к Морригу.

— Думаешь, то, что ты видел, случится с землями ригантов?

— Не знаю. Я знаю лишь то, что следует делать мне, — я должен ехать в Бальгов круг один.

— Они убьют тебя, Конн. Я хорошо знаю Гуэрна. У него есть харизма, и люди за ним пойдут, но он подлый и бессовестный. Он очень высок, почти одного роста с Фиаллахом, и умеет драться. Из-за кровной вражды он убил несколько человек. И он будет не один, один будешь ты.

— Я всю жизнь один. В какой-то степени мы все — одиночки.

Бэйн оседлал гнедую кобылу, а затем вернулся на ферму. Грифф и Исваин ждали его в зале.

— Когда ты вернешься? — спросил Грифф.

— Когда-нибудь, — ответил Бэйн. .

Из кармана черной куртки без рукавов он достал свернутый пергамент.

— Я составил этот документ в Трех Ручьях в тот день, когда уехали солдаты Коннавара, его подписали трое старейшин. — Он передал пергамент Гриффу. — По нему земля и скот переходят к тебе, — Бэйн улыбнулся, увидев, как удивился Грифф. — Ты больше не изгнанник. Ты теперь землевладелец.

— Ничего не понимаю, — пробормотал рыжеволосый Грифф.

— Он не вернется, — объяснила Исваин и заглянула Бэйну в глаза. — Зачем ты это делаешь?

Бэйн пожал плечами:

— Хочу немного побродить по свету, Исваин.

— Дело ведь не только в этом, — заметила она.

— Может, ты и права, но я не хочу это обсуждать. Ты сама сказала, что вы с Гриффом мечтаете о собственной ферме, чтобы было где растить детей и встречать рассвет, когда вы состаритесь. Это хорошая ферма, и, надеюсь, вы будете здесь счастливы.

— Мы и так счастливы, — сказала Исваин, — и очень бы хотели, чтобы ты тоже был счастлив.

Бэйн крепко обнял ее и поцеловал в пухлую щеку.

— Когда я вернусь, мы устроим праздник и вы узнаете обо всех моих приключениях.

Он повернулся к Гриффу и протянул руку, но Грифф просто крепко обнял Бэйна.

— Я буду оставлять половину всей выручки тебе, парень, — пообещал он, — когда ты вернешься, ферма будет тебя ждать.

Выпустив Бэйна из объятий, Грифф улыбнулся.

— Мы, наверное, займем твою спальню, она больше и светлее, чем наша. — Его улыбка исчезла. — Будь осторожен, Бэйн, слышишь?

— Хорошо, дружище.

Бэйн собрал поклажу и вышел из дома.

Развесив переметные сумки, он вскочил в седло и выехал с фермы, даже не оглянувшись.

День выдался погожий, Бэйн ехал по холмам и долинам прямо на восток и часа через четыре подъехал к холму, за которым лежали Три Ручья. В лучах теплого весеннего солнца селение казалось таким мирным, будто здесь никогда не лилась кровь, не гибли люди. Холм пестрел желтыми цветами, и, приглядевшись, Бэйн заметил в цветах подкову и сломанный, уже начавший ржаветь меч.

Из леса, размахивая деревянными мечами и смеясь, выбежали три мальчика. Увидев Бэйна, они испугались, но он широко им улыбнулся и пустил лошадь галопом прямо в деревню. Проехав мимо огромного дуба, старейшего из деревьев, он направился к кузнице и вскоре услышал мерные звуки ударов молота по железу. Он спешился, привязал лошадь к забору и вошел в кузницу. Наннкумал смотрел, как его ученик бьет молотом по раскаленному железу. Увидев Бэйна, старик что-то сказал ученику и вслед за внуком вышел на залитый солнцем двор. Наннкумал промокнул платком пот на лысеющей голове и увидел переметные сумки Бэйна.

— Куда ты едешь?

— Собираюсь переправиться через море.

— С какой целью?

— Наверное, чтобы найти, эту цель, — пожав плечами, сказал Бэйн.

Наннкумал присел на длинную скамейку.

— Ты спас нашу деревню, парень. Люди этого никогда не забудут.

— Забудут они или нет, меня не очень волнует, — заявил Бэйн, присаживаясь рядом с дедом.

Наннкумал посмотрел в сторону:

— Я был несправедлив к тебе, Бэйн, и очень об этом сожалею.

— Сейчас это уже не важно, — отозвался Бэйн, — не стоит вспоминать.

Не все так просто. Я ведь очень любил Ариан. Она была славной девочкой, пока не умерла сестра. Маленькой Барии было всего пять, и они спали на одной кровати с Ариан. У Барии началась лихорадка, и однажды ночью ее сердце не выдержало. Проснувшись, Ариан нашла сестру мертвой. Так все и началось — она стала бояться темноты и одиночества. Когда на Конна напал медведь, она словно обезумела. Я пытался отговорить ее от брака с Кастой — они совсем не подходили друг другу, — но она была убеждена, что Конн умрет, и вцепилась в Касту, будто он был последним среди живых.