Остаюсь с тобой

      Постоял, постоял, разминая комок в руках, и повернул обратно.
      - Ой, я так боялась за вас! - встретила Алесича Катя. Закутавшись в одеяло, она сидела на лавке у столика, за которым буровики обычно играли в домино.
      - Чего? - спросил Алесич волнуясь: он никак не ожидал встретить сейчас женщину.
      - Он же штангист. Мастер спорта. Может трактор перевернуть, не то что...
      - Драпанул, как заяц. Пусть молит бога, что удрал на машине, а то бы... - Он осекся на полуслове и после паузы запальчиво добавил: - Но и так больше не покажет здесь своего носа.
      Увидев, что Катя сидит, не собирается уходить, Алесич тоже присел на другой край лавки, но тут же вскочил снова: рубаха натянулась и, спину обожгло как огнем. Наверное, поцарапал каким-нибудь сучком, когда упал на куст.
      - Ой, если бы оно так! - вздохнула Катя. - И что за человек? Сказала же яснее ясного, что больше видеть его не хочу, так нет, ездит и ездит. Думает, пошутила, надеется, что вернусь. А мне не то что возвращаться, мне вспоминать о нем противно.
      - Пьет?
      - Если бы пил. В рот не берет. Говорю же, штангист. Все тренируется... - Помолчав, призналась: - Ревнует.
      - Значит, любит, - уныло проговорил Алесич.
      - Пусть он провалится со своей любовью! - возмутилась Катя. - Если бы знала, что он такой, и не глянула бы в его сторону.
      - Бывает, - посочувствовал Алесич. - Сначала кажется - ого, а потом хоть локти кусай.
      - Я работала официанткой. Он и высмотрел меня в ресторане. Придет обедать, возьмет бутылку минералки, и все. Красивый, приветливый. Его наши девчата не хотели обслуживать, говорили, скупой, раз не пьет. А мне нравилось, что не пьет. Думаю, серьезный мужчина. Как только зайдет в ресторан, я приглашу его за свои столики, первого обслужу. Познакомились. Пригласил на стадион. На футбол. Ходили и в цирк. После цирка завел к себе на квартиру. Я, дура, тоже... Опомнилась, да поздно было. Правда, он порядочный оказался. Записались, свадьбу справили. Все было как у людей. Каждый вечер заходил на работу. Зайдет, возьмет стакан чая или минералки, сидит, ждет... Домой вместе идем. Думаете, он приходил, чтобы проводить меня? Следил за мной. Возле кого задержусь, улыбнусь кому, знаете, люди, когда выпьют, поговорить любят, - тут же зовет, допытывается, кто, что, о чем говорили. Говоришь, что первый раз видишь, не верит... Дошло до того, что не рада была, когда в ресторан приходил. Так и хотелось запустить в него каким-нибудь шницелем. Скоро настолько все опротивело, что попросила, чтобы устроил меня в своей столовой. Там его, думаю, знают, не станут ко мне приставать, он и успокоится. Согласился, помог. А там еще хуже началось. Спортсмены хлопцы молодые, любят языки почесать. Чуть что, так и кричат: "Катюха, давай быстрей!" А иной и с расспросами лезет. Я и руку старалась так держать, чтобы кольцо было хорошо видно, а они на кольцо ноль внимания. Хохочут. А мой донимает меня потом, что я будто бы всем глазки строю, что в голове у меня не работа, а кобели. Так и говорит. Поверите? Но я терпела. Видела, что любит. Надеялась, убедится, что я не такая, как он думает, успокоится. Шло время, ничего не менялось. Он еще больше стал придираться. А потом купили машину. Оказалось, ревновал он не только меня, но и машину. Машину еще больше. Попросила его свозить к родителям, за Мозырь, а он: "Зачем же машину бить, если туда автобусы ходят?"
      - Чудак! Я на его месте только и делал бы, что вас катал на машине, не удержался, вставил словцо Алесич. Говорил он не то в шутку, не то всерьез, трудно было понять.
      Катя точно и не слышала его, продолжала:
      - А где вдруг царапнет машину, ночь не спит, страдает. Но меня больше всего возмущало, что он не хотел детей. Мол, дети - это лишние заботы, а у него сей час самый ответственный период, отвлекаться нельзя... А потом, говорил, чтобы и я тоже об институте подумала. Будет маленький, не до учебы. А зачем мне тот институт? Мне и так хорошо, говорю. А он свое... Я терпела, терпела, потом плюнула на него, на его машину, на его карьеру и сюда. Думала, не найдет. Дознался. Начал ездить. Ну приехал бы днем, поговорил бы, как человек. А то ведь украдкой, ночью, чтоб никто не видел. А как же! Не хочет, чтобы люди знали, что от него, такой знаменитости, жена убежала. Ну ладно, пусть ночью, так хоть бы сказал что толковое. А то... Первый раз приехал, позвал, сразу же набросился на меня, что он знает, зачем я сюда приехала, мол, здесь мужиков много, и в лесу никто ничего не видит. Я плюнула ему в лицо и обратно в вагончик. Ну, думаю, сейчас или двери выломает, или вагончик перевернет. Что ему? Такой бугай... Перевернет и пойдет. Нет, стоит как столб перед окном. Я крикнула, чтобы больше не ездил. Говорит, не подумаю. Я просто, говорит, хотел убедиться, какая ты... Оказывается, не ошибся. Ну и поезжай, говорю, раз убедился. Поехал. Потом снова начал ездить. Один раз с мастером встретился. Вы же знаете, что за человек Рослик. Заметит какие-нибудь шуры-муры, в тот же день прогонит с буровой. Одну повариху, она работала здесь до меня, прогнал за это самое. Может, и правильно делает. Хлопцы недосыпают, потом аварии. Не знаю, что мой наговорил мастеру, не знаю, что мастер ему сказал, только потом начал он уговаривать меня вернуться домой. Обещал, мол, не придираться, и в институт устроить. Я, конечно, ни в какую. Хватит. Не могу, чтобы меня унижали. Ну почему так? Поверишь дураку, а потом жить на свете не хочется. Спасибо вам, что прогнали его. До утра бы здесь скребся...
      - Не спалось, а тут еще эта болботня, вот и выскочил. - Алесич зябко поежился. Его спина, холодная от росы, совсем застыла.
      - Ой, из-за меня и вам беспокойство, - поднялась Катя.
      - Ничего, - поежился снова и спросил стыдливо: - У вас граммов сто не найдется?
      - Ой, что вы? - удивилась Катя. - Не держу. Мастер и насчет этого очень строго предупредил. Когда кто-нибудь возвращается после выходного и от него разит водкой, не пускает на вахту.
      - Это хорошо, что он такой... строгий, - похвалил мастера Алесич. - С нашим братом иначе нельзя.
      Небо на востоке посветлело. Кажется, там собиралась взойти луна.
      - Ой, заговорились мы с вами, - спохватилась Катя.
      Она распрощалась и бесшумно исчезла, будто поплыла белым видением в жидкой темени. Алесич постоял, подождал, пока женщина стукнет дверьми, и подался к себе. Двери он оставил открытыми, и теперь в вагончике посвежело. Он залез под одеяло, лег на бок, поджал ноги. Лежал, думал о Кате.
      Утром, когда все поднялись, ему вставать не хотелось. Тело было как чужое. Голова болела. Он пересилил себя, встал и, умывшись холодной водой из умывальника, пошел завтракать. Взял поднос, подвинулся к оконцу. Мелькнули руки, ставя на поднос тарелки. Алесич наклонился, чтобы увидеть женщину, но как раз в это время она отошла, повернулась к нему спиной.
      - Что застрял у амбразуры? - послышался рядом нетерпеливый голос.
      Взяв поднос, Алесич побрел за свой столик в углу. Еще слышал, как тот же нетерпеливый голос просил Катю:
      - Красотка, не пожалей еще черпачок каши!..
      Алесич поставил поднос с тарелками на стол, поковырялся вилкой в каше, выпил компот. Жажда не прошла. Попросить еще компота не отважился. Боялся встретить ее равнодушный взгляд.
      Он сидел и ждал, когда Катя выйдет убирать посуду и, может, сама спросит, чего ему еще надо. Вот все вышли. И тогда Катя вдруг запела. Не очень громко, но ему, Алесичу, было хорошо слышно. "А что ей? - подумал Алесич. - Выспаться успела, нефтяники наговорили ей комплиментов, вот и развеселилась. То, что она разоткровенничалась с ним ночью, еще ничего не значит. Она рассказала бы то же самое всякому, кто очутился бы в то время около нее. Если бы она хоть немного заинтересовалась им, Алесичем, то сейчас выглянула бы в оконце или подошла бы к нему. А может, она вообще забыла о ночном разговоре? Привыкла. И правда, легкомысленная женщина. Красивая. Ну и что? Мало ли их таких, красивых? Есть и еще красивее. А потом, он, Алесич, не мальчик, знает, что красота не самое главное в женщине. У него была уже одна такая красавица. Лучше бы не встречаться ему с нею. И эта... Ну посмотрела на него, как ему показалось, сочувственно. Может, она так на каждого смотрит. А он, дурак, вбил себе в голову невесть что.
      Алесич встал, пошагал в бытовку, не оглядываясь.
      Твердая, чуть влажная роба из толстого брезента показалась тяжелой. Пластмассовая каска сжимала голову. Пока Алесич поднимался по лестнице, останавливался несколько раз. Пот заливал глаза. Затекали руки и ноги. Были такие моменты, что думал, не устоит на лестнице, сползет вниз. Едва добрался до своей люльки. Постоял, отдыхая. Его обвевал прохладный ветерок. Алесич надеялся, что вялость скоро пройдет и он выстоит вахту. Сейчас начнут поднимать трубы. Перехватывать их крюком и ставить на место не так тяжело. И все же первую свечку он прозевал. Она затанцевала между металлическими балками. Чуть не огрела его по голове, когда он наклонился, чтобы перехватить ее. Снизу замахал кулаком мастер. Он что-то кричал, но что именно, из-за рева дизелей нельзя было разобрать. Вторую свечку Алесич подхватил удачно, поставил на место, а третью опять прозевал. Брал ее, кажется, по всем правилам, а она, как живая, выгнулась, ускользнула в сторону, затанцевала.
      Гул дизелей стих. Мастер остановил подъем буровых труб. Махнул рукой Алесичу: "Слезай!.." Спускаться было легче, чем подниматься. Но усталость, вялость, все равно чувствовались.
      - Что с тобой? - встретил его Рослик. - Может, ты того?
      - Ночь не спал, - пожаловался Алесич. - Что-то с головой...
      - Дыхни!
      Алесич оглянулся. Бурильщики, толпясь у ротора, следили за ними.
      - Отойдем, Степан Юрьевич, - взял мастера под руку.
      Когда они по железным ступенькам спустились с буровой на землю, Алесич вяло усмехнулся:
      - Слушайте, мастер, я одному дыхнул, так до сих пор лечится. Но тебе дыхну, а то и правда подумаешь. Запомни только, чтобы это было последний раз. Не люблю, когда меня нюхают. - Нагнувшись, он дыхнул в лицо мастеру. Еще? Или хватит?
      - Хватит, - буркнул тот. - Идите спать, если и в самом деле не спалось... - Подался снова на буровую, но вдруг увидел легковушку - ехало начальство - и вернулся, поспешил ей навстречу.
      Алесич зашел в бытовку, переоделся, прихватил с собой чей-то ватник и прямиком подался в рощицу. Под ногами шуршала подсохшая трава. На кустах орешника, как застывшие солнечные зайчики, светились редкие золотистые листья. Вышел на поляну, где вокруг дуба стояли обелиски. Алесич и забыл о них. Еще когда-то школьником приезжал сюда с классом, и с того времени ни разу не довелось здесь бывать. Вокруг стояла такая тишина, такой покой, что его потянуло на сон. Алесич присел под дубом, прислонился спиной к шершавой, пригретой солнцем коре. Кажется, если бы не стук крови в висках, заснул бы сразу. Он сидел, закрыв глаза, дышал воздухом, пропахшим прелыми листьями и подсохшей травой.
      - Я думал, ты на вахте, - послышался рядом знакомый голос.
      Алесич разлепил глаза и увидел Скачкова. Тот стоял перед ним - в кожаном пиджаке, в заляпанных глиной кирзачах, без шапки. Лицо и лысину прихватило солнцем, и они уже не были такими белыми, как тогда в деревне.
      - Снял меня с вахты мастер, - признался Алесич. - Что-то нездоровится.
      - Может, в поликлинику подбросить?
      - Не-ет, - улыбнулся Алесич. - Я знаю свою болезнь. День-другой пройдет. Только бы удержаться.
      - Держись...
      - Не подведу, - поднялся Алесич. - Если не удержусь, Валерий Михайлович, то сам подам заявление. Так что... А как у вас?
      - Не очень. Горим с планом. Вот приезжал, интересовался, нельзя ли ускорить бурение скважины.
      - Они спешат. Только про метры и слышишь. Все подсчитывают. Про нефть ни слова. Будто она им и не нужна.
      - Им нефть действительно не нужна. Бурильщикам платят за метры, за скорость. Вот и гонят. В данном случае никакого вреда от этого. Здесь все давно разведано, знаем, на какой глубине нефть, так что пусть гонят метры. Глянув на обелиск, сказал: - Вот и к батьке заехал. Представь себе, он был вдвое моложе, чем сейчас мы с тобой. Как подумаешь об этом, то больше начинаешь дорожить жизнью... Ну держись, я поехал. - Он простился и, держа руку перед собой, чтобы не цеплялась за лицо паутина, пошел на дорогу.
      Алесич разостлал на траве ватник, прилег. Сквозь глухой натужный гул дизелей он слышал, как где-то близко, над самым ухом звенит пчела...
      8
      Скачков дочитал последнюю страницу напечатанного на машинке текста, закрыл папку, сказал Котянку, который сидел у приставного столика, ждал:
      - Это не мероприятия, скажу вам. Оптимистическая симфония!
      Котянок скромно улыбнулся.
      - Голова у вас, что надо, - прошелся по кабинету Скачков. - Золотая голова! Признаться, я только сейчас поверил, что нам удастся чего-то добиться... Конечно, риск и, между нами говоря, есть элементы авантюризма. Но иного выхода я сейчас просто не вижу. Завтра на совещании поговорим об этом. Думаю, нас поймут.
      - И поддержат, - заверил Макухин. - Людям опротивело топтаться на месте. Думаете, им хочется ходить в отстающих? Люди хотят работать, умеют работать, но они хотят и иметь за свою работу.
      - Спасибо вам, Вячеслав Никитич. - Скачков подошел к Котянку, взял его за руку ниже локтя. - Я рад, что мне посчастливилось работать с таким опытным специалистом, как вы.
      - Это вам спасибо, Валерий Михайлович, - подхватился начальник технического отдела, - за смелость вашу, за решительность... Нам как раз такого начальника не хватало...
      - Ну ладно, ладно, - смутился Скачков, вернулся за стол, сел. Скажите, как отнесся к вашим предложениям главный инженер?
      - Не очень. Но сказал, что можно и так.
      - У него есть свои предложения?
      - Были бы, он бы не молчал, - пожал плечами Котянок и уверенно добавил: - Нет у него никаких предложений. Мне кажется, он растерялся больше всех.
      - Скажите, Вячеслав Никитич, неужели главный инженер не видел, куда катится промысел?
      - Видел. Может, раньше всех и увидел. Во всяком случае, говорить начал раньше других.
      - Кому?
      - Как кому? Бывшему начальнику Балышу.
      - А Балыш что?
      - А что он мог? - в свою очередь спросил Котянок. - Балыш ничего не мог поделать. Нефть была, план перевыполняли. Кто хотел слушать, что оборудование износилось, скоро начнет выходить из строя? Никто. Даже сам Дорошевич не хотел слушать. Его удовлетворял план. А потом никто ведь и не знал, когда нефть пойдет на спад. Через год или через два. А может, и через три? Мне же лично кажется, что Балыш предвидел такое, иначе не перешел бы в министерство. Я его знаю.
      - Пусть Балыш сбежал. Но вы-то здесь остались. Почему никто из вас не поднял, не поставил этот вопрос перед инстанциями? Оборудование можно было бы давно заказать. А где теперь его возьмем? Все поделено, нам не запланировано.
      - Я говорил. Не в инстанциях, понятно. Главному инженеру говорил. Тот выходил на Дорошевича, в министерство. А где вы раньше были, спрашивают у него. Что скажешь на это? Ну и молчали. Ждали нового начальника... - И Котянок с едва уловимой усмешкой пристально посмотрел на Скачкова.
      - Пусть новый начальник и выкручивается, так выходит? - возмутился Скачков.
      - Так и не так. Дело в том, что вы сейчас можете смело и открыто говорить о недостатках в работе нефтепромысла. Вы за эти недостатки не ответчик. Вас здесь не было. Конечно, самое рациональное было бы настоять на прекращении работ на промысле, на капитальном ремонте, чтобы потом работать ритмично, без сбоев. Но это означает - невыполнение плана еще несколько месяцев. Никто на это не пойдет. Значит, надо принимать какие-то другие меры. У нас здесь ожидали, что вы как новый начальник предложите что-то свое...
      - Свое, свое... Свое может предложить только тот, кто хорошо знает производство. Вот вы смогли предложить свое, ибо вы хорошо знаете возможности, да и все здесь лучше меня. - Скачков точно оправдывался перед начальником технического отдела. Замолчав, посмотрел на часы, сказал более спокойно: - А мы с вами засиделись, однако...
      - Да, идемте домой, Валерий Михайлович, - поднялся Котянок.
      - Вы идите, а я посижу. Подумаю над завтрашним выступлением.
      - Может, вам помочь?
      - Нет, спасибо! На выступлениях я в свое время не одни зубы съел. Так что спасибо. Кстати, чуть не забыл. Ваши предложения мы будем выносить на обсуждение от имени руководства управления.
      - Только так, - не то улыбнулся, не то усмехнулся Котянок и, как показалось Скачкову, неохотно вышел. Точно хотел сказать что-то еще, да не осмелился.
      А может, хотел вместе пойти? Или пригласить к себе? Он уже не раз приглашал на чашку кофе. Но каждый раз что-то мешало, как и сегодня. А потом, он всегда выбирал такой момент, когда оказывался со Скачковым с глазу на глаз. Наверное, мужику хочется сойтись поближе, но так, чтобы об этом знало как можно меньше людей.
      Своей сдержанностью Котянок нравился Скачкову. Но еще больше он нравился ему своим знанием производства, умением среди многочисленных сложных и запутанных проблем выделить самую главную. Неизвестно, как все пойдет дальше, но пока что другого начальника технологического отдела Скачков не желал бы. Во всяком разе, пока что ни один из сотрудников не открыл, не подсказал ему столько полезного, как Котянок. Фактически он выручил его как раз тогда, когда он, Скачков, начинал терять веру в себя. И как выручил! Теперь полная ясность, что надо делать, над чем работать.
      Скачков еще раз внимательно просмотрел расчеты Котянка. Конечно, в его мероприятиях ни слова о перспективах развития промысла, только о том, что надо делать безотлагательно. Но ничего. Наладим ритмичную работу, потом подумаем и о перспективе. Он набросал конспект завтрашнего выступления. Папку с предложениями Котянка и свой конспект спрятал в ящик стола, замкнул на ключ.
      Был поздний вечер. Редко где в окнах горел свет. На автобусной остановке ни одного человека. Может, и автобусы уже не ходят? Он не знал. Кажется, так поздно никогда не задерживался в конторе. Пошел пешком. Под ногами шуршали сухие листья.
      Алла Петровна не спала, проверяла тетради.
      Повесив в передней плащ, Скачков вошел в зал, засмеялся:
      - Что не встречаешь своего мужа?
      - Замучили меня эти тетради... - Она поставила кому-то красную двойку, закрыла тетрадь, поправила на плечах теплый платок - в квартире было холодновато. - Чего сегодня такой веселенький? Есть план? - И снова уткнулась в очередную тетрадь.
      - Какой план? Но... - Он опустился в низкое кресло у стола. - Но подготовлены мероприятия. Так сказать, конкретная программа. Короче, найден выход... Думаю, месяца через три-четыре выйдем на плановые показатели. Так что все нормально. Одна только неприятная деталь во всем этом. Ты меня слушаешь?
      - Слушаю, слушаю, - зачеркивала красным в тетради Алла Петровна.
      - Так вот... Я, понятно, старался разобраться во всем. Ездил, смотрел, изучал. Говорил с рабочими, начальниками цехов, руководителями разных служб. Хотелось в итоге самому предложить выход из положения. Но выхода я не нашел. Понимаешь, требуется больше времени, чтобы во всем разобраться, докопаться, так сказать, до всех подводных течений. Вот и получилось, что дельные мероприятия предложил не я, а начальник технологического отдела, который здесь работает давно и знает производство как свои пять пальцев. Отсюда и неприятное чувство - чувство зависимости от подчиненного, чего мне не хочется. Но, с другой стороны, если подумать, делаем мы все одно дело. Начальник отдела на седьмом небе, что его предложения одобрены. Согласен, чтобы они были вынесены на обсуждение коллектива от имени руководства.
      - Лишь бы подвоха не было, - заметила, не отрывая глаз от тетрадей, Алла Петровна. - Знаешь, какие теперь люди.
      - Какой подвох! Честный парень.
      - Я тоже думала, что в школе все честные. А оказалось...
      Скачков вздохнул. Зря он разговорился на эту тему с женой. Какой там подвох? Кому он нужен? Нет, это невозможно. Конечно, невозможно. Однако приподнятое настроение, с каким он возвращался домой, исчезло, в душе зашевелилось сомнение, родная сестра неуверенности. Чтобы отвлечься немного от того, что его сейчас волновало и беспокоило, он поинтересовался:
      - А как у тебя?
      - Разве не видишь? С обеда над тетрадями не разгибаясь, ошибка на ошибке. Рука занемела. Не хотят учиться дети. Зажирели или что, не могу понять.
      - Никаких сдвигов?
      - Чуть-чуть.
      - Ну, не все сразу.
      - На это только и надеюсь. Слушай, Валера, иди поставь чайник. И вообще посмотри, что там есть. Я еще не ужинала.
      Скачков вышел на кухню. Заглянул в холодильник. Там стоял целлофановый мешочек с яйцами. В морозильнике лежали курица и пачка масла.
      Скачков налил в чайник воды и поставил на плиту. Вернувшись в зал, спросил:
      - От дочки есть какие-нибудь вести?
      - Сегодня звонила. Я только за двери, и вдруг звонок. Сказала, что несколько раз звонила, никого не заставала дома. У них все нормально. Покрасили кухню. Поклеили новые обои в зале и спальне. Половину книг отвезли в букинистический. На вырученные деньги купили полную медицинскую энциклопедию и новую стиральную машину. По-прежнему оба на полутора ставках.
      - Практичные, - усмехнулся Скачков.
      - Слишком.
      - Чайник сейчас того. Может, еще какую-нибудь яичницу?
      - Не лень, так сделай.
      - Весело мы с тобой живем, - вздохнул Скачков и вернулся на кухню.
      На другой день утром не успел Скачков войти в свой кабинет, как зазвонил телефон. Подумал, что звонят из диспетчерской. Оттуда каждое утро докладывали, как идет план. Бросился к телефону. Звонил генеральный директор. Говорил он, как всегда, недовольным голосом, с попреками, даже с оскорбительными подколками. Скачков сначала думал, что генеральный так разговаривает только с ним, потом убедился, что со всеми. Такая у человека дурная манера.
      - Я понимаю, Валерий Михайлович, что существенно поправить положение в управлении вы еще не имели времени, но как думаете это сделать, могли бы и доложить. Долго раскачиваемся.
      - Доложу, Виталий Опанасович, доложу, - весело бросил в трубку Скачков.
      - Помните, вы собирались доложить через несколько дней? Сколько времени прошло? Чуть не два месяца? Через сколько дней вы обещаете доложить сейчас?
      - Через пять, - сказал Скачков и, помолчав немного, добавил: - Часов... А может, и через четыре, если люди не очень разговорятся. Сейчас у нас совещание. Не могу же я ехать к вам, не посоветовавшись с коллективом. После совещания приеду, если, понятно, у вас не пропадет желание видеть меня сегодня, - не удержался, чтобы не подколоть начальника, и Скачков.
      - Жду, - буркнул Дорошевич и положил трубку.
      Скачков поудобнее уселся за столом, достал свою синюю папочку, просмотрел конспект выступления, полистал предложения. Сегодня они понравились ему еще больше, чем вчера. Может, удастся поднять не только производство, но и - это главное - настроение людей.
      Зашел Котянок. Он был в новом сером костюме, белой рубашке. Торжественный. Понимал, что в жизни управления необычный день. Он сказал, что все собрались в конференц-зале и ждут его, Скачкова.
      Скачков подошел к окну, открыл одну его половину и перед стеклом, как перед зеркалом, причесался, поправил галстук. Почувствовал, что волнуется. Знал, что там, в конференц-зале, ждут от него чего-то такого, после чего дела в управлении должны пойти в гору. Вот только поверят ли в то, что он скажет? Поддержат ли его? А вдруг, кроме Котянка, его никто не поддержит? От сегодняшней встречи зависит, поверят ли ему, своему новому руководителю, признают его или отнесутся к нему с недоверием. Его не покидало волнение, пока он не поднялся на трибуну. Увидев внимательные взгляды, направленные на него, подумал, что все, кто сидят в ожидании его слова, уже поверили ему, раз так смотрят. Это придало уверенности. Начал говорить, оторвавшись от конспекта - не доклад делал, а советовался с присутствующими.
      - Мне, как новому руководителю, не очень хотелось бы начинать с приказов и требований. Я хорошо понимаю, что каким бы толковым начальник ни был, он один все равно в поле не воин. Мне хочется посоветоваться с вами, подумать вместе, как выйти из того прорыва, в какой попали.
      Вы знаете, что почти все оборудование требует ремонта. Скважины запущены. Я не хочу этим самым бросить тень на своего предшественника. Он хорошо работал, но работал, когда оборудование было еще новое. Теперь оно износилось, устарело, его надо неотложно менять или ставить на капитальный ремонт. В капитальном ремонте нуждается большая часть скважин, водоводов, нефтепроводов, насосные станции, насосы, - одним словом, чуть не все. Нам с вами надо серьезно подумать о ремонте. Однако вместе с этим нельзя снижать темпы добычи нефти. Технология профилактических ремонтных работ у нас не отработана, о многом мы еще мало знали и знаем, а о многом, может быть, и не догадываемся. Большинство из вас начали работать здесь в качестве нефтяников впервые. Здесь набирались опыта, постигали секреты профессии. И вот сегодня все мы вдруг столкнулись с целым рядом сложных проблем, без решения которых мы не можем двигаться вперед. Что же нам делать? Конечно, хорошо было бы, если бы сейчас нам дали возможность составить проект ремонта всех скважин, водонапорных станций и всех других механизмов. Потом отремонтировать. Но для этого нужно время. И никто нас не освободит от выполнения плана. План - это святой закон нашей работы. Значит, надо сделать так, чтобы план выполнялся и параллельно с этим производился ремонт. Как этого добиться? Мы долго ломали голову над этим. И в итоге пришли к мысли, что без решительных, может, в чем-то и рискованных мер не обойтись. Что же предлагается?
      Если говорить коротко, то необходимо временно усилить интенсивность эксплуатации некоторых скважин. В разработанных мероприятиях они перечислены. Чтобы не только выполнить план этого года, но и иметь возможность остановить некоторые, наиболее запущенные скважины для капитального ремонта. Другое направление. Сейчас в стадии бурения несколько скважин. Надо быстрее ввести их в эксплуатацию. Бурильщики обещали сократить сроки бурения, что поможет нам увеличить добычу нефти. За счет этого прироста мы также сможем поставить на ремонт еще несколько скважин. Надеюсь, вы поняли мою мысль. С одной стороны, временная интенсивная эксплуатация действующих скважин, подчеркиваю, временная, а с другой - все силы на ремонт тех скважин, дальнейшая эксплуатация которых без ремонта не имеет смысла. Чтобы добиться резкого увеличения объема ремонтных работ, надо укрепить ремонтную службу. Даже за счет других цехов. И конечно же за счет новых ремонтников. Короче, речь идет об увеличении количества ремонтных бригад, об обеспечении их необходимым оборудованием. В мероприятиях подсчитано, сколько чего требуется. Нашим снабженцам придется основательно попотеть, поездить по стране, поискать в других организациях необходимое оборудование. И еще одно генеральное направление. Надо увеличить пластовое давление. Для этого все водонапорные станции, подчеркиваю, временно переводятся на более напряженный режим работы. Параллельно будем строить новые станции. И в первую очередь на тех месторождениях, где наблюдается особенно сильное падение пластового давления. Принятые меры должны создать условия для успешного выполнения плановых заданий, а главное - для проведения необходимого ремонта, в результате чего мы начнем работать без перегрузок, авралов. Но для этого, товарищи, необходимо пойти на последний, вынужденный аврал. Этот год и начало будущего будут очень напряженными. Но иного выхода нет. Мы все должны это хорошо понять. Это требует от каждого из нас большей ответственности в работе, высокой дисциплинированности. Избавиться за короткое время от всех тех недостатков, которые накапливались годами, - задача необыкновенно сложная. Но мы должны, обязаны с ней справиться. У меня нет сомнений, что мы справимся с этой сложной и нелегкой задачей. У меня все. Может, у кого еще есть какие соображения? Может, мы не все учли? Может, кто знает какой другой путь к успеху? Прошу!
      Скачков обвел взглядом притихший зал. Выждав немного, спросил:
      - Может, есть вопросы?
      - А что говорить? О чем спрашивать? - послышался голос из зала. - Все ясно. Надо браться за работу.
      - Правильно! - поддержали его. - Плана нет, грошей нет. Жена домой не пускает.
      - А как с жильем?
      - Все будет зависеть от плана. Будет план, будут и деньги на жилье. Вот так.
      - Можно, мне, Михайлович? - поднялся главный инженер. Его сморщенное лицо было каким-то серо-скучным и безразличным. Казалось, ему здесь просто-напросто неинтересно, и сидит он только потому, что сидеть положено по службе. - Я хочу сказать о намеченных мероприятиях. Хорошие мероприятия. Продуманные. Молодчина наш начальник. С головой. Но вот какая мысль вдруг стукнула и в мою голову. Конечно, то, о чем здесь говорил Валерий Михайлович, - это единственное, что можно и надо делать в создавшихся условиях. Хорошо, если все будет хорошо. А вдруг при повышенных нагрузках оборудование начнет выходить из строя? Начнут ломаться трубы? Что я хочу этим сказать? Все мы должны строго выполнять правила эксплуатации оборудования. Чтобы не случилось непоправимое... И вот еще о чем я подумал, Михайлович, когда слушал вас. - Оратор, казалось, обращается к одному Скачкову, ибо смотрел только на него одного. - То, что я скажу, может, и ересь, однако... Раз стукнула в голову мысль, почему же ею не поделиться? Тем более что не так часто это случается. А может, все сделать иначе? Использовать то, что вы человек у нас новый? Вы приехали, увидели, проанализировали и пришли к выводу, что на таком оборудовании работать дальше нельзя. Вы пока ни за что не отвечаете. Вот и пишите в соответствующие инстанции. План невозможно, мол, выполнять, пока не будет отремонтировано все оборудование. Может, удалось бы добиться снижения плана? А потом мы снова работали бы, как и работали, спокойно, без перегрузок, без рискованного напряжения. А что? Нам ставить такие вопросы нельзя, у нас спросят, где вы были раньше. А вам что? Вас за это не накажут. А вдруг пройдет, Валерий Михайлович? А что? Приехал новый человек, разобрался, принял меры, вывел промысел из прорыва. Если подготовить и такой вариант, показать Дорошевичу? А?