Игроки в гольф (№2) - Леди, будьте паинькой

Как выяснилось чуть позже, она правильно сделала, что не стала раздеваться. Потому что, подняв глаза, увидела привлекательную блондинку с ребенком на руках, идущую к бассейну.

Женщина казалась на несколько лет моложе Эммы, пухленькая, но не чрезмерно. Все в ее облике кричало об огромных деньгах — от бриллиантового браслета до льняной туники и шортов. Модно уложенные светлые волосы доходили до подбородка, безупречность кожи подчеркивал коричневый блеск для губ.

При виде Эммы незнакомка просияла:

— Леди Эмма, какая честь принимать вас в Уайнете! Я Шелби, но вы, конечно, уже слышали обо мне.

Растерявшаяся Эмма отложила заметки, поднялась и пожала протянутую руку. Малыш закричал и вцепился матери в волосы.

— Это Питер. — Улыбка женщины слегка поблекла, а в голосе прозвучали нотки горечи. — Заброшенное дитя.

— Как поживаете? Привет, Питер.

Мальчик застенчиво улыбнулся, показав четыре крохотных зубика, и уткнулся в шею матери. Настоящая прелесть! Такой милый!

Эмма ощутила прилив зависти. Везет же людям на детей! Смоляные локоны, нос пуговкой и изумительные, с мохнатыми ресницами, глаза необычайного синего цвета, такого насыщенного, что казались фиолетовыми.

Что-то неприятно кольнуло Эмму.

Женщина села за столик и устроила сына у себя на коленях.

— Я думала поговорить с Кенни, но следовало бы знать, что он всеми силами постарается нас избегать.

— Он… э-э-э… играет сегодня в гольф, — пояснила Эмма, садясь рядом. — Сколько лет Питеру?

— Девять месяцев — и все еще не отнят от груди. Настоящий великан: двадцать два фунта веса и тридцать дюймов роста на последнем осмотре. — Она отодвинула пустой стакан Эммы подальше от ребенка. — Кенни в городе со вчерашнего дня, но даже не подумал заехать домой, и я ни за что не прощу ему это! Презирать собственную плоть и кровь!

Тошнотный ком подкатил к горлу. Его собственная плоть и кровь! Недаром малыш — точная копия Кенни!

Сейчас ей станет плохо. Его сын!

Против всякой очевидности она все же попыталась отывкать другое, столь же правдоподобное объяснение, но вряд ли на свете существуют другие такие же глаза, да и внешнее сходство просто поразительное, не говоря уже о том, что женщина вряд ли так расстроилась бы, будь между ними лишь отдаленное родство. При мысли о том, что Кенни безжалостно бросил своего ребенка, Эмме стало не по себе.

— Простите, — выдавила она, — я не расслышала ваше имя.

— Привет, Шелби.

Эмма повернулась. Кенни! Кенни, в коралловых плавках, с желтым полотенцем через плечо!

При звуках его голоса малыш на минуту замер, но тут же принялся оживленно брыкаться. Не обращая внимания на Шелби, Кенни отбросил полотенце и подхватил парнишку.

— Эй, приятель, как поживаешь? Я как раз собирался повидаться с тобой.

Шелби презрительно фыркнула.

На губах Питера от восторга вскипали и лопались пузырьки слюны. Продолжая работать толстенькими ножонками, он дернул Кенни за волосы.

Они выглядели такими одинаковыми, что Эмма потеряла дар речи. Тошнота становилась невыносимой. Сейчас ее вывернет! Как он мог оставить такого чудесного малыша! Но что тут удивительного! Этот человек всегда найдет способ выкрутиться из любого положения.

— Хочешь поплавать, Пети? — спросил Кенни.

— Не намочи комбинезончик, — предупредила Шелби. — Я только вчера купила его.

Кенни отстегнул застежки и стащил с Питера комбинезон.

— Думаю, памперс следует оставить, на случай, если поведешь себя не по-джентльменски.

Бросив комбинезон на стол, он посадил малыша на руку и обратился к Эмме:

— Хотите пойти с нами?

Шею так свело, что она едва сумела отрицательно покачать головой.

— Вперед, Питер, у нас мужская компания.

Эмма лихорадочно соображала, что бы такого подходящего к случаю сказать Шелби. Та громко шмыгнула носом.

— Черт бы его побрал!

Присмотревшись, Эмма заметила, что глаза женщины, неотрывно наблюдавшей за Кенни и ребенком, полны слез. Сердце Эммы едва не разрывалось от жалости к ней. Драгоценности и дорогая одежда доказывали, что Кенни оказывал бывшей любовнице вполне щедрую финансовую поддержку. Но что это значит по сравнению с полнейшим равнодушием по отношению к своему сыну?

А она тоже хороша. Все ищет для него оправданий!

Эмма сочувственно улыбнулась и положила ладонь на руку женщины.

— Мне ужасно жаль.

Женщина всхлипнула и смущенно рассмеялась.

— Наверное, не стоит принимать это так близко к сердцу. Должно быть, это у меня послеродовая депрессия. Так и не смогла похудеть, и все такое… Но стоит мне увидеть их вместе…

Лицо Шелби по-детски скривилось, и по щеке поползла большая одинокая капля.

— Он отказывается от всяких обязательств, а ведь Питер ему не чужой!

Эмма стиснула зубы. Какая подлость! С точки зрения элементарной логики она понимала, что слишком бурно реагирует: ведь они знакомы всего несколько дней, — но не могла совладать с эмоциями.

— Он омерзителен, — прошипела она, обращаясь не столько к Шелби, сколько к себе.

Шелби, кажется, немного удивила реакция Эммы. Но растерянность тут же сменилась благодарностью.

— Наверное, только чужой человек способен смотреть на вещи здраво. Здесь, в Уайнете, все только плечами пожимают. Что, мол, взять с Кенни! Тут же засыпают меня историями о том, как он разбил чье-то окно или не пришел на свидание. Он, видите ли, гений гольфа и поэтому пренебрегает общепринятыми правилами приличия. — Она снова вытерла глаза. — Просто я так люблю своего малыша… — Порывшись в кармане, Шелби вытащила бумажную салфетку. — Простите, леди Эмма. Обычно я не позволяю себе так распускаться и, честное слово, хотела произвести на вас хорошее впечатление. Так приятно, когда тебе сочувствуют. — Она встала, высморкалась и, захватив брошенное Кенни полотенце, подошла к краю воды. — Давай его мне, Кенни. Нам нужно ехать.

— Мы только начали. Смотри, он в своей стихии. Правда, Пети-бои?

Малыш восторженно завизжал и заколотил ладошками по воде.

— Ему давно пора спать, так что вылезайте! Кенни нахмурился, но послушно выполнил приказ.

— Иисусе, Шелби, да что это с тобой?

— Как будто ты сам не понимаешь! Иди к маме, Питер.

Шелби наклонилась, выхватила сына у Кенни и завернула в полотенце. Проходя мимо Эммы, она нерешительно улыбнулась и, к величайшему испугу последней, неловко присела в уродливом подобии реверанса.

— Спасибо, леди Эмма. Ваше участие так много значит для меня!

Эмма кивнула, и Шелби, не оглянувшись на Кенни, удалилась. Услышав слабый всплеск, Эмма повернулась — как раз вовремя, чтобы увидеть, как Кенни ныряет в голубую воду. Прошло не меньше трех минут, прежде чем он показался на дальнем конце бассейна и поплыл к ней, медленно, лениво загребая руками. Небрежные взмахи человека, которому нечего делать. Ни постоянной, серьезной работы. Ни долга. Ни семьи, ни детей…

Кенни перевернулся на спину, потянулся, и гнев Эммы мгновенно канул в водовороте непонятных чувств. Она посвятила свою жизнь защите детей, а этот человек был олицетворением всего, что она ненавидела.

Отвращение к собственной слабости было так велико, что Эмма поежилась. Подумать только, как близко она подошла к краю пропасти, едва не позволив ему совратить себя!

Кенни вышел из бассейна, поискал глазами полотенце, но, очевидно, вспомнив, что Шелби завернула в него сына, стряхнул воду ладонями. Следя за его неспешными грациозными движениями, Эмма пришла в ярость. И хотя смутно сознавала, что дела Кенни не должны ее касаться, все же никак не могла объяснить противоречивые эмоции, захлестнувшие ее. Гнев, злость и ужасное, удушливое разочарование терзали ее. Почему он оказался не тем, за кого она его принимала?

Эмма не помнила, как оказалась рядом.

Она совершенно не намеревалась этого делать. Даже не сознавала, что произойдет в следующий момент. Но рука ее, словно по собственной воле, поднялась и с треском опустилась на его щеку.

И Эмма как бы издалека увидела, что его голова дернулась, а капли воды полетели во все стороны. На челюсти Кенни расплывалось красное пятно. В желудке Эммы все перевернулось.

— Что это на тебя нашло! — прогремел Кенни и, выругавшись, уставился на нее потемневшими глазами.

Ноги Эммы подкосились. Ей не следовало бить его. Ни за что. Опять она полезла, куда ее не просили, и уж тем более не имела права выносить приговор. Глаза Кенни опасно сверкнули.

— Я бы швырнул вас в этот бассейн, но поскольку на вас купальник, какой в этом смысл?

Эмма немного опомнилась и, в свою очередь, бросилась в атаку:

— Вы отвратительны!

На скулах Кенни заходили желваки, руки сжались в кулаки.

— А, черт!

И не успела Эмма оглянуться, как оказалась в самом глубоком месте бассейна. Она с головой ушла под воду, но тут же вынырнула, отплевываясь. Но не успела ничего предпринять, как Кенни моментально устремился к дому. Трусливо бросает ее, в точности как своего чудесного малыша.

— Да что вы за человек?! — крикнула она вслед. — Разве настоящий мужчина способен оставить собственного ребенка?

Кенни застыл как вкопанный. Медленно обернулся.

— О чем вы?

Рядом с Эммой всплыла шляпа. Эмма схватила ее и вылила воду.

— Быть мужчиной означает не только спустить сперму в чье-то лоно и потом отделываться солидными чеками. Нужно…

— Спустить…

Тут Эмма окончательно взбесилась и принялась грести к другому концу бассейна, но намокшая накидка затрудняла движения. Едва добравшись до лесенки, она вновь потеряла шляпу, но теперь ее вел праведный гнев и она не могла остановиться.

— Такое прекрасное дитя! Как вы…

— Идиотка!

Он стоял в самом центре газона, и солнце зажигало в его мокрых волосах черные огни. Ноги широко расставлены, на коже сверкают капельки воды, а вид такой, словно ой готов удушить ее на месте.

— Это прекрасное дитя — мой брат!

У Эммы замерло сердце. Его брат! О Гос… она и в самом деле идиотка.

— Кенни!

Но он уже отвернулся.

Эмма выбралась из воды и с тоской провожала его взглядом. Да что это с ней? С ней, всегда гордившейся тем, что никого не судит и не выносит приговор! Разбирая школьные споры, она старалась выслушать обе стороны, но тут как с цепи сорвалась. Нет, нужно немедленно извиниться перед Кенни. Остается надеяться, что он смилостивится и простит ее.

Стараясь оттянуть время, она приняла душ и переоделась. И только потом, в надежде, что Кенни немного остыл, Эмма отправилась на поиски, но обнаружила, что Кенни успел исчезнуть. Из конюшни пропала Шедоу, и, приглядевшись, она заметила одинокого всадника, удалявшегося от ранчо.

Патрик к тому времени выбрался из лаборатории и пригласил Эмму поехать с ним в город за покупками. Она с радостью согласилась, решив, что купит какой-нибудь подарок Кенни в знак признания своей вины. Но к тому времени, как они оказались в Уайнете, поняла, что ни самый дорогой одеколон, ни книга не смогут загладить оскорбления.

Когда они вернулись, Шедоу была на месте, но Кенни по-прежнему отсутствовал.

— Он, вероятно, в спортивном зале, — пояснил Патрик, когда она осведомилась, где хозяин.

— Тренируется?

— Что-то в этом роде.

Она спросила, где это, и поднялась на второй этаж. Дверь была полуоткрыта. Взявшись за ручку, она ощутила, что мгновенно вспотели ладони, и вытерла их о шорты.

Кенни работал на гребном тренажере — или по крайней мере лениво двигал веслами. Услышав ее шаги, он поднял взгляд и сразу помрачнел.

— Что вам надо?

— Я хотела попросить прощения.

— Ничего из этого не выйдет!

Он встал и отодвинул ногой валявшийся на полу сотовый телефон.

— Кенни, мне очень жаль. В самом деле.

Не обращая внимания на Эмму, он опустился на пол и принялся отжиматься. Нужно отдать ему должное, он был в прекрасной форме, но, казалось, не прилагал к этому никаких усилий.

— У меня не было никаких прав совать нос в чужие дела.

Кенни, не поднимая головы, усердно отжимался.

— Именно за это вы извиняетесь? За то, что лезли в мои дела?

— И за то, что дала вам пощечину. Она робко шагнула в комнату.

— О, Кенни, мне не по себе. Я в жизни никого не ударила. Никогда!

Кенни, не отвечая, продолжал свое занятие — так же лениво, как переплывал бассейн. До Эммы донесся слабый запах мужского пота… хотя кожа его ничуть не блестела.

Вид полуобнаженной атлетической фигуры неодолимо притягивал ее, не давая сосредоточиться. Но Эмма, упрямо тряхнув головой, попыталась продолжить покаянную речь:

— Не знаю, что на меня нашло. Я так расстроилась… так разочаровалась в вас. Какое-то минутное умопомрачение.

Кенни стиснул челюсти и, не глядя на нее, бросил:

— Пощечину я еще мог бы простить, но разве в ней суть?

— Тогда в…

— Исчезните отсюда, да побыстрее. Сейчас я видеть вас не могу.

Эмма отчаянно старалась придумать, чем оправдаться, Но мозги, как видно, отказывались действовать.

— Ладно. Вы правы. Я понимаю. — Она попятилась к двери, несчастная и донельзя пристыженная. — Мне в самом деле ужасно жаль.

Темп его движений чуть ускорился.

— Вы сожалеете вовсе не о том, но сами этого не понимаете. А теперь проваливайте ко всем чертям! И если хотите доложить Франческе о том, как бессердечно с вами обошлись, валяйте, я не стану возражать.

— Я ничего не собираюсь говорить Франческе.

Она снова направилась к выходу, но вдруг обернулась. Ей просто необходимо знать!

— Если вы прощаете меня за то, что я набросилась на вас, в чем же моя главная вина?

— Не верю, что вы настолько несообразительны.

Он ни на секунду не прерывал упражнений. И ничуть не вспотел! Мускулы ходили под кожей, как хорошо смазанные поршни.

— Очевидно, вы слишком высокого мнения обо мне. Так в чем же дело?

— Как насчет того печального обстоятельства, что женщина, которую я считал своим другом, уверена, будто я подлая, грязная тварь, готовая бросить своего ребенка?

— Мы познакомились только три дня назад! — вырвалось у Эммы. — Согласитесь, что у меня не было времени узнать вас как следует.

Он исподлобья бросил на нее взгляд, удивительным образом сочетающий удивление и возмущение.

— Вы достаточно хорошо знаете меня, чтобы сообразить, что на такое я не способен.

Он тяжело дышал, но скорее от гнева, чем от физического напряжения.

— Но, Кенни, ваша мачеха так молода! Ей, по-моему, и тридцати нет. Мне в голову не пришло…

— Ничего не желаю больше слышать! Еще раз повторяю: убирайтесь, да поскорее! Я обещал Шелби, что привезу вас к ней на ужин, и сдержу слово, хотя совершенно не желаю находиться в вашем обществе. Считайте, что нашей дружбе конец.

До этой минуты Эмма не сознавала, что их отношения можно назвать дружбой, но сейчас ее охватило чувство горькой потери. Словно она лишилась чего-то бесконечно дорогого.

Глава 10

Вечером, по дороге в дом отца, Кенни был безукоризненно вежлив, не подшучивал над ней, не пытался поддеть, ни разу не покритиковал. Очевидно, она все-таки задела его за живое. Но откуда ей было знать, что чувство чести настолько важно для человека, совсем недавно выдававшего себя за жиголо?

Она так углубилась в невеселые мысли, что очнулась, только когда машина свернула на извилистую подъездную аллею, разрезавшую идеально ухоженные газоны. Впереди показалось огромное здание в мавританском стиле, из розового песчаника с причудливыми трубами. Подъехав ближе, она заметила, что в доме арочные окна, а покрыт он черепицей. Огромный мозаичный фонтан у парадного крыльца придавал строению вид дворца халифа из сказок «Тысячи и одной ночи».

— Моя мать хотела чего-то необыкновенного, — учтиво заметил Кенни, выключая двигатель. Эмма ожидала услышать банальную остроту насчет султана и его гарема, но Кенни не произнес больше ни слова.

Едва она вышла из машины, как вечерний холодок пробрался под ярко-желтое креповое платье, которое Эмма выбрала для сегодняшнего вечера. Ткань была усеяна алыми маками, а рукава три четверти прикрывали татуировку.

«Беддингтон одобрил бы мой туалет», — мрачно подумала она. Но Эмма просто не могла оскорбить семью Кенни, появившись в более легкомысленном виде. Кроме того, соглядатая герцога вряд ли пустят в частное владение.

Настроение Эммы окончательно испортилось при воспоминании о том, что день снова прошел впустую и она ничем не сумела запятнать свое честное имя.

Они направились к резным, окованным медью дверям. Дом показался Эмме впечатляющим и экзотичным, но не слишком уютным, и она невольно сравнивала его с приветливым ранчо Кенни. Интересно, каково было ему расти здесь, играя роль маленького султана, и терпеть обожание матери и безразличие отца?

Кенни пропустил ее вперед, и Эмма оказалась в выложенном изразцами холле, обставленном в стиле загородного английского поместья. На высоком столе красовалась парочка фарфоровых дрезденских статуэток, стены украшали английские пейзажи. Общее впечатление было довольно приятным, хотя убранство странно контрастировало с восточной архитектурой дома.

Сверху сбежала Тори, одетая в зеленовато-желтое платье-кафтан, поверх которого была натянута черная футболка.

— Добро пожаловать в Марракенг-на-Эйвоне, леди Эмма, — приветствовала она, чмокнув Кенни в щеку. — Привет, братец. Молодожены уже ждут на террасе. Сегодня мы ужинаем на свежем воздухе.

— Повезло.

Эмма проследовала за Кенни и Тори через гостиную с высокими потолками, уставленную мебелью восемнадцатого века, со стенами, обтянутыми индийским набивным коленкором, увешанными фотографиями в серебряных рамках и гравюрами со сценами охоты. Резные двери с мозаичными инкрустациями вели на тенистую террасу с узорным полом из красного кирпича и бордюром из голубых и розовых изразцов. Банкетки с изогнутыми подлокотниками были встроены в гладко оштукатуренные стены и завалены подушками в цветастых наволочках. Большой стол с кафельной столешницей и медной лампой в центре был накрыт к ужину. На дальнем конце стоял детский манеж, в котором барахтался темноволосый малыш. Увидев Кенни, он весело замахал ручонками и приветственно загукал.

— Здорово, сынок!

Эмма без всяких пояснений поняла, что перед ней отец Кенни — настолько они были похожи, — все еще красивый и моложавый, но черты лица грубее, а густые волосы прошиты сединой. Чересчур радушное приветствие и слишком широкая улыбка говорили о неуверенности в себе. Он выступил вперед, чтобы обнять сына, и Эмма заметила, как непроизвольно напрягся Кенни. Хотя он не уклонился от объятий, но никак не отреагировал на ласку.

Яснее ясного, что Кенни не простил родителю былого равнодушия.

Эмма неожиданно остро ощутила, как отчаянно и безуспешно тот добивается прощения сына.

Кенни постарался побыстрее высвободиться и, поспешно отступив, направился к манежу.

— Как поживаешь, младший братик? — спросил он, подбрасывая мальчика.

Действительно ли он подчеркнул последнее слово или Эмме это только показалось?

Питер восторженно завизжал. В этот момент на террасе появилась Шелби, в белых леггинсах и просторном лимонно-зеленом хлопчатобумажном кардигане с треугольным вырезом. Она выглядела так молодо, что казалась младшей дочерью мистера Тревелера.

— Леди Эмма, какая честь ужинать с вами! Не знаю, говорил ли вам Кенни, но я просто помешана на всем английском. У меня огромная коллекция книг о принцессе Ди, и если хотите, я вам покажу. Кстати, никто не познакомил вас с моим мужем Уорреном?

Муж приветствовал Эмму теплой улыбкой:

— Леди Эмма, рад встрече с вами.

— Просто Эмма. Спасибо, что пригласили меня.

— Вы оказали нам огромную честь, — снова вмешалась Шелби, показывая на банкетку. — Расскажите, как проходит ваша поездка. Мы с Уорреном обожаем Лондон, верно, Уоррен? Вы живете далеко от столицы?

Эмма объяснила, что школа находится в нескольких часах езды от города, в Уорвикшире, терпеливо ответила на бесчисленные вопросы Шелби относительно цели ее путешествия. Не успела она опомниться, как Шелби засыпала ее. историями о своем пешем походе по Англии после окончания колледжа и курсовой работе по творчеству Д. X. Лоуренса[19] .

Пока Шелби весело трещала, Тори стояла в стороне, время от времени поднося к губам бокал с вином и не сводя напряженного взгляда с Кенни и Питера. Уоррен, со своей стороны, предоставлял жене болтать и с видимым удовольствием попивал бурбон.

Шелби, казавшаяся пухленькой белокурой хорошенькой куколкой в этой компании темноволосых полубогов, неожиданно накинулась на Тори, стоило той закурить:

— Немедленно погаси! Ты ведь знаешь, я не позволяю курить в присутствии Питера.

— Но мы на воздухе, и он на другом конце террасы. Я не подхожу к нему.

— Это верно, стараешься держаться как можно дальше.

Обида затуманила ясный взор Шелби, и Эмма вспомнила, как Тори случайно обронила, что не может иметь детей. Неужели поэтому она так вызывающе ведет себя? Чтобы скрыть боль и неуверенность?

— Уоррен, леди Эмме нечего пить, — заметила Шелби.

— Что вы хотите, леди Эмма?

— Что-нибудь послабее.

Уоррен подошел к бару, встроенному в стену террасы, и преувеличенно сердечно обратился к сыну:

— Кенни, а как насчет тебя? Я специально запасся этими слюнтяйскими красными винами, которые ты предпочитаешь.

— Я сам себе налью, чуть позже, — откликнулся Кенни, не потрудившись даже повернуться. Вместо этого он посадил Питера себе на плечо и, держа его за ручонки, пошел к ближайшему оливковому дереву, чтобы показать белочку, взобравшуюся на вершину.

Тори грациозно уселась на банкетку и скрестила стройные ножки.

— Итак, что вы думаете о матушке Шелби, леди Эмма? — Она нервно запустила пальцы в жесткие локоны и откинулась на пеструю подушку. — Я-то знаю, что вы умираете от любопытства, но слишком хорошо воспитаны, чтобы пуститься в расспросы. Шелби двадцать семь, ровно на тридцать один год моложе нашего папочки и на год младше меня. Ну разве не омерзительно?

— Тори, ты могла бы по крайней мере подождать, пока Питера не уложат, — вмешался Кенни. Но Тори, словно не слыша, продолжила:

— Папуля обрюхатил ее почти полтора года назад, так что им пришлось пожениться.

Уоррен усмехнулся, словно услышал забавную шутку, но Шелби оцепенела.

— Простите Тори ее грубость, леди Эмма. Она считает, что мои отношения с Уорреном каким-то образом угрожают ее спокойному существованию.

— Ошибаешься, мне всего лишь противно видеть вас вдвоем, — отрезала Тори.

— Довольно, девочки, — мягко упрекнул Уоррен, словно давно привык к семейным перепалкам. Он снова отхлебнул виски и пояснил: — Шелби была для Тори кем-то вроде младшей сестренки в женском университетском землячестве. Много лет они считались лучшими подругами, хотя сейчас в это трудно поверить. Они даже жили в одной квартире… в краткие периоды между браками Тори.

— Я была замужем всего дважды, — отпарировала Тори. — Судя по твоим словам, можно подумать, что я меняла мужей как перчатки. Кроме того, первый брак не продлился и полугода, так что он вообще не считается.

— Ты заставила меня купить то ужасное розово-сиреневатое платье подружки, — вспомнила Шелби, — так что все считается.

Тори пустила колечко дыма.

— Да, и поскольку все знают, что Кенни вынул тебя из этого платья еще до полуночи, оно было не таким уж противным.

Эмма села прямее. Сегодняшняя серия «Далласа» оказалась более захватывающей, чем она ожидала. Только сейчас для нее дошло, что одного лишь знакомства с семейством Тревелеров достаточно, чтобы Беддингтон усомнился в безупречности ее репутации. Кенни тяжело вздохнул.

— Я вовсе не вынимал ее из платья, и тебе это известно.

Он поцеловал Питера в макушку и усадил в манеж.

— Неужели все это должно повторяться каждый раз, когда мы собираемся вместе?

— Оставь их в покое, — посоветовал Уоррен. — Это часть семейного ритуала. Тори сухо усмехнулась:

— Не правда ли, было бы забавно, если бы и Кенни сделал тебе ребеночка, матушка Шелби? Представляешь, как бы это скрепило связь поколений?

— Это слишком подло даже для тебя, — вспылил Кенни. — Немедленно затихни, Тори. Я не шучу. Шелби и я встречались всего однажды. Поцеловались у двери на прощание, вот и все.

— Французским поцелуем?

— Не помню, — пробурчал Кенни.

— А я помню, — вставила Шелби, одарив Тори снисходительным взглядом. — Но не скажу.

Кенни направился к бару.

— Дом, милый дом, — хмыкнул Уоррен. — Верно, сынок?

— Как тебе будет угодно.

«Ролекс» на запястье Уоррена ярко блеснул, когда тот поднял стакан.

— Я слышал, что ты и Тед Бодин соревновались сегодня. Говорят, ты обыграл его на три удара.

— Он дважды промахнулся. Неплохо поиграли.

— Клянусь, что прикончу этого сукина сына Бодина, дай только до него добраться. Будь я на твоем месте, давно бы уже натравил на него адвокатов.

Эмма мигом сообразила, что он имел в виду отнюдь не Теда.

— Я сам все улажу, — отозвался Кенни.

— До «Мастерз» осталась какая-то неделя! Всякий хоть сколько-нибудь приличный игрок рвется в Огасту, один Кенни Тревелер сидит дома! Нельзя допустить, чтобы Бодену это сошло с рук! Все, что от тебя требуется, — позвонить Кросли. Он лучший адвокат штата и сказал мне…

— Я ведь просил тебя не лезть в это дело, верно? — холодно процедил Кенни.

Уоррен немедленно завял и плотно сжал губы. Эмма почти ощутила, как он внутренне съежился. Тори раскинулась на банкетке.

— Умираю от голода. Если мы немедленно не сядем за стол, я звоню в ресторан и заказываю пиццу.

Словно услышав ее слова, в дверях появилась горничная с большим подносом, уставленным салатницами. Шелби поднялась и принялась рассаживать гостей. Не успел Кенни шагнуть к столу, как Питер жалобно захныкал и протянул к нему ручонки.

— Оставь его, — отмахнулся Уоррен. — Только зря балуешь.

— Для чего и существуют старшие братья, верно, Пети? — улыбнулся Кенни, поднимая мальчика.

— Невозможно избаловать ребенка, лишний раз взяв его на руки. Зря ты, Уоррен, — упрекнула мужа Шелби. — Сколько раз твердить, что я не похожа на твою первую жену и Питер не вырастет никчемным и ленивым, как Кенни, так что нечего тревожиться. Кроме того, во всех книжках по воспитанию говорится, что, если не удовлетворять их насущные потребности в детстве, придется дорого заплатить в отрочестве.

Уоррен с некоторым раздражением, не скрывавшим, однако, нежности к чересчур молодой жене, возразил:

— Думаю, что знаю о воспитании детей немного больше, чем ты, дорогая.

— Это видно по результатам, — огрызнулась она.

— Не в бровь, а в глаз, старина, — язвительно поддакнул Кенни, устраивая Питера поудобнее.

Горничная поставила пять тарелок дорогого фарфора с салатом из латука, кусочков авокадо и ломтиков спелой груши, посыпанных тертым сытом горгонцола. Шелби отобрала сына у Кенни и попыталась усадить на высокий стульчик, но малыш принялся вертеться, поэтому Кенни снова взял его на колени и, стряхнув сыр с груши, протянул ломтик Питеру. Тот немедленно принялся мусолить грушу, а Кенни приступил к салату, не обращая внимания на сыпавшиеся ему на брюки крошки.

Шелби донимала Эмму расспросами о ее великосветских связях, знакомствах и родственниках, о королевский семье, но тут в разговор влезла Тори с рассказом о путешествии по Европе, предпринятом вместе с мачехой несколько лет назад. Обе наперебой выкладывали занятные истории и, похоже, на некоторое время забыли о смертельной вражде.

За салатом последовали седло ягненка с душистыми травами и жареный картофель. Кенни с отцом принялись обсуждать программное обеспечение, разрабатываемое «ТКС», и Эмма заметила, что Уоррен старается использовать самые простые термины, словно Кенни не вполне понимает, о чем идет речь, хотя тот, казалось, не испытывал ни малейших затруднений.

Шелби перегнулась через Эмму, чтобы вытереть подбородок Питеру.

— Не понимаю, почему ты не выносишь Декса, Тори. Все от него в восторге.

— Кроме меня, — бросил Кенни.

Тори послала ему благодарный взгляд.

Уоррен бросил на тарелку только что намазанную маслом булочку. Пусть он не знал, как вести себя с сыном, но когда речь шла о дочери, мгновенно преображался. И сейчас перед ней предстал собранный, волевой, непреклонный человек, зримое воплощение понятия «удачливый бизнесмен».

— Твои чувства в данной ситуации не имеют никакого значения. Два раза я позволил тебе выйти замуж по твоему выбору, а теперь пора постараться ради семьи. Декс — порядочный человек, не та шваль, с которой ты имеешь привычку связываться. И притом на редкость способный специалист, который поможет удержать «ТКС» на плаву.

— Я не выйду за Декстера О’Коннора только для того, чтобы ты смог заполучить очередного вундеркинда — электронное чудо.

— В таком случае придется содержать страусовую ферму самостоятельно, принцесса, потому что больше я пальцем о палец не ударю.

Что-то в голосе Уоррена убедило Эмму: тот не шутит. И кажется, Тори тоже это поняла. Хотя Уоррен любил дочь, терпению его, как видно, пришел конец. К сожалению, Тори и Эмма попали в одинаково неприятное положение. Трудно не посочувствовать Тори, но что, если Уоррен делает дочери огромное одолжение, заставляя ее встать наконец на ноги и начать самостоятельную жизнь?

Тори, похоже, решила замять неприятную тему и временно отступить. Пригубив вина, она обратилась к Эмме:

— Итак, вы с Кенни завтра едете в Остин?

— Не уверена, — пробормотала Эмма, старательно избегая смотреть на Кенни.

Тори мгновенно сообразила, что между братом и англичанкой не все ладно.

— Что-то случилось? — полюбопытствовала она.

— О чем вы?

— Оба вы как-то странно себя ведете сегодня. Слишком официально держитесь, словно один из вас видеть другого не может, хотя не пойму, кто именно.

— Я, — произнес Кенни. Вилка Тори замерла в воздухе.

— А что она сделала?