Игроки в гольф (№2) - Леди, будьте паинькой

Блузка перекосилась, прилипла к ее груди, что заставило его вновь почувствовать тяжесть этого соблазнительного полушария. Как оно наполняет его ладонь!

И снова эта предательская нежность, буквально затопившая его!

Кенни нервно дернулся. Она чересчур властная, слишком требовательная!

Он отчетливо понимал, как важно поскорее вернуться в безопасное общество посторонних. Тем больше удивили его внезапно сорвавшиеся с языка слова:

— Хочешь прогуляться к реке?

Прелестные медово-карие глаза вопросительно замигали.

— С удовольствием.

Словно он пригласил ее на чай с рогаликами!

Кенни помог Эмме выйти и сжал протянутую руку. Маленькую, но сильную. Кенни потер мозоль на ее указательном пальце.

Шум воды приветствовал их. В деревьях раздавались беличий стрекот, крики пересмешника…

Странно, почему Эмма молчит? Для такой болтушки она удивительно спокойна. Эта безучастность страшно выводила его из себя, и он, сам не понимая, что говорит, брякнул:

— Утром я привозил сюда Питера.

— Значит, он немного пришел в себя?

— Да. — Кенни откашлялся. — Нам следовало потолковать с глазу на глаз.

— Еще бы! — взорвалась Эмма. — Слава Богу, хоть этот омерзительный инцидент закончился миром! Не смейте больше никогда так поступать с братом!

Ее высокомерные нотации должны были взбесить его, но вместо этого Кенни стало легче. Эмма тонко чувствует, что значит для него этот малыш и как Кенни сожалеет о содеянном. Но все же он не хотел, чтобы она слишкомч задирала нос.

— Следует закалять их с детства, чтобы не вырастали тепличными цветочками или, чего доброго, «голубыми».

Эмма имела наглость рассмеяться:

— Брось, Кенни. Кто бы говорил! Когда речь идет о Питере, ты мягче воска.

— Да… верно… Он нечто особенное, правда?

Кенни улыбнулся и подумал было сменить тему, но сообразил, что хотел бы обсудить это с ней. С чисто профессиональной точки зрения. В конце концов, кто эксперт по детскому воспитанию, как не она?

— Видишь ли… дело в том… мой старик иногда перегибает палку… Я просто волнуюсь за Пети, вот и все.

Янтарные глаза пронзили его, словно тонкие лазерные лучи.

— Опасаешься, что Уоррен будет таким же плохим отцом Питеру, как тебе?

— Мой отец всегда выполнял свой долг, — немедленно возразил Кенни, — особенно если учесть, как вела себя мать! Не мог же и он слюнявить меня с утра до вечера!

— Нет, но подозреваю, что он занял совершенно противоположную позицию, а это тоже плохо. Видела нечто подобное на примере нескольких моих учениц. Судя по твоим рассказам, отец не часто проводил с тобой время и отсутствовал как раз тогда, когда ты больше всего в нем нуждался, а если и приезжал, то постоянно находил повод пожурить или покритиковать тебя.

Миссис Снид позвонила мне на работу. Заявила, что ты оторвал голову у Барби, любимой кумы Мэри Бет, и выбросил в помойку. Только трус способен сделать такое с девочкой. Гнусный, наглый трус.

— Я действительно был подлым негодяем.

— Верно, но в этом часть и его вины. Уверена, ты отчаянно старался привлечь его внимание, и единственным способом достичь этого были все те гадости, которые ты совершал. Здоровый, нормальный ребенок, которого душила любовью полубезумная мать, а отец предпочитал не вмешиваться. В самом деле, Кенни, при таких невыносимых родителях удивительно еще, как ты не превратился в настоящего садиста, а может, и маньяка, который начинает с издевательства над беззащитными животными и заканчивает убийствами людей. Понятно, почему ты до сих пор отвергаешь отца.

— Я никогда этого не утверждал.

Но леди Эмму уже невозможно было остановить. Она продолжала, словно не слышала ни единого слова:

— Тебе следовало бы простить его. Ради вас обоих.

Кенни небрежно пожал плечами:

— Не имею ни малейшего понятия, о чем ты толкуешь.

— А еще и проблема с Питером. Боишься, что твой отец станет так же пренебрегать им, как когда-то тобой. Что Питеру придется завоевывать его любовь, вместо того чтобы получить ее по праву рождения.

Кенни вынудил себя широко зевнуть.

— Ты так набита дерьмовыми теориями, что могла бы сойти за удобрение.

Но вместо того чтобы вспылить, она стиснула его руку.

— Не тревожься ты так о Питере. Шелби не похожа на твою мать и наверняка станет стойкой защитницей его прав. Кроме того, подозреваю, что твой отец тоже учился на своих ошибках. Как он украдкой поглядывав! на тебя, когда ты не видишь! Просто сердце разрывается И даже если я не права, у Питера есть одно преимущество, которого был лишен ты.

— Да? — со скучающим видом обронил он. — И что это?

— Ты, разумеется.

Он даже согнулся, как от удара под дых, и не сразу опомнился, а когда заговорил, ответ прозвучал далеко не так небрежно, как ему хотелось.

— Не слишком большое богатство!

— Ошибаешься. Бескорыстная, верная любовь творит чудеса.

— Еще бы!

— Вспомни свое детство, Кенни. Ты совершил настоящий подвиг, сумев выжить и стать порядочным человеком. Трудно представить более сложные условия развития ребенка.

— А как насчет Тори?

— Тори по крайней мере принадлежала безграничная любовь отца. Ты же был лишен всего.

— Что ты мелешь? Мать была готова целовать землю, по которой я ходил. В этом и был весь ужас.

— Это не та любовь. Ею двигали совершенно иные эмоции и соображения.

Она права. От Кенни постоянно ожидали, что он будет трястись над матерью, как над самой большой драгоценностью в мире.

Кенни, зайчик, не смей играть с этой белой швалью! Мерзкие мальчишки! Останься со мной! Я куплю тебе новый радиоуправляемый аэроплан, который мы видели по телевизору. Все станут тебе завидовать и бегать за тобой! Будешь самым популярным парнем в школе!

Никого так не презирали, как его.

— Да, пожалуй, ты еще умнее, чем мне казалось, — фыркнул он.

— К сожалению, я что-то вроде профессора по подобным делам. Приходилось видеть и не такое.

Он расслышал легкий надлом в ее голосе.

— По-моему, ты говоришь сейчас не только как профессионал.

Эмма пожала плечами:

— Не только. Мои родители любили меня, но больше увлекались работой. Я была очень одинока.

Отняв руку, она направилась к берегу. Он последовал за ней, радуясь, что Эмма переключилась на себя. Она улыбнулась, когда Кенни догнал ее.

— Нет ничего скучнее, чем слушать, как добившиеся успеха взрослые ноют о своем несчастном детстве, верно?

— Вернее некуда. Тут ты права на все сто.

Кенни поднял плоский камешек и ловко запустил в воду, целясь в известняковую скалу, высившуюся на другом берегу. Камешек подпрыгнул на поверхности четыре раза, прежде чем утонуть.

— Кажется, я начинаю понимать, почему вы на стенку лезете, едва речь заходит о «Святой Гертруде». Я сам похож на психа во всем, что касается Пети.

Он швырнул в реку еще одну гальку и повернулся к Эмме. Отчего ему не по себе? Не понятно. Вроде никаких причин…

— Думаю, как только вы сообщите герцогу о своих похождениях, дело в шляпе и вы сорветесь с крючка.

— Не знаю, — не сразу ответила Эмма. — Похоже, он верит лишь в то, во что хочет верить, как по-твоему?

Ее лоб сморщился, а в глазах промелькнуло знакомое выражение, совсем как у актрисы, играющей разгневанную королеву, когда та величественно приказывает снести кому-то голову.

— Не хочу рассказывать ему, что было между нами. Это наше личное дело, и не ему совать свой наглый нос в наши отношения.

Кенни ухмыльнулся, эгоистически радуясь реакции Эммы.

— Кажется, ты загнала себя в угол.

Эмма пробормотала что-то невнятное; Кенни смог лишь разобрать слово «проклятый».

— Спорим, что я попаду!

Он показал на валун, поднимавшийся из воды чуть поодаль, и поднял очередной камешек, однако не добросил до цели.

— Еще две попытки.

— Вода совсем прозрачная. Какое чудесное место!

— Я всегда его любил. Прибегал сюда в детстве, сразу после того, как задам кому-нибудь трепку или доведу до слез.

Он приготовился к броску.

— Бьюсь об заклад, ты тогда надеялся, что, если станешь продолжать в том же духе, кто-то попытается тебя остановить.

— Наверное.

Он снова промахнулся.

— Еще одна.

Камень отскочил от валуна.

— Превосходно, — улыбнулась Эмма. — Именно этим и занялся Далли, верно? Положил этому конец.

— Кто тебе рассказал?

— Сложила два и два, только и всего. Отсутствием сообразительности я не страдаю.

— Боюсь, психоанализом на сегодня я сыт по горло. Кроме того, это ты с приветом, а вовсе не я, спроси хоть у отца Джозефа.

Эмма поморщилась как от боли.

— Какое счастье, что я скоро уезжаю! Я никогда не посмею посмотреть в глаза этому бедняге.

Ему отчего-то не хотелось думать о ее отъезде, хотя, честно говоря, он не мог дождаться, пока сбудет ее с рук.

— Я объясню, что случилось. По крайней мере большую часть. — Он принялся растирать ей шею. — Если мы намереваемся попасть сегодня в Остин, пора в путь. Если хочешь переодеться, можем заехать сначала домой.

— Неплохо бы.

Они добрались до дома, но спальня манила так неодолимо, что о поездке в Остин пришлось забыть.

Тори держала страусов в глубине отцовского поместья: так было легче, по крайней мере свидетельство ее глупости не мозолило глаза. Если не из сердца вон, то хотя бы с глаз долой! Еще до развода, живя в Далласе, она устроила птиц на ранчо к югу от города, но их содержание обходилось слишком дорого, поэтому она уговорила отца принять «погорельцев». Их было всего восемнадцать, забавных уродцев, как две капли воды похожих друг на друга длиннющими шеями, темными мохнатыми перьями и голенастыми ногами.

Иногда Тори старалась убедить себя, что они, в сущности, очень милые, но затея обычно не выгорала.

Она отвела глаза от гнезда с тремя изумрудно-зелеными яйцами.

— Вон тот, что у ограды, — Элмер, — сообщила она. — Один из здешних родоначальников. Дама Полли — в самой середине группы.

— Ты дала им имена?

Тори уже пожалела, что поддалась импульсу, побудившему ее пригласить Декстера посмотреть эму.

— А что тут плохого?

Он поднял голову. В глазах с зелеными искорками, скрытых очками в тонкой металлической оправе, отразилась такая бездна любопытства, что ей стало не по себе.

— Я никогда не занимался разведением скота и птицы, — пояснил он, — но, насколько мне известно, куда труднее убивать животных, которым дал имена.

Вечерний ветерок бросил прядь волос ей на щеку.

— Даже будь они безымянными, все равно невозможно их… о, не важно. — Тори нетерпеливо заправила локон за ухо. — Признаю, что сама идея с эму была дурацкой, но мой брак с Томми разваливался, и я пыталась как-то отвлечься.

— И каким-то образом добыть средства к существованию. Совершенно логично.

— Полный идиотизм.

Декстер сунул руки в карман очередных защитных слаксов из своего, очевидно, неистощимого запаса.

— Просто ты рисковая. Такое бывает. Но по крайней мере ты осознаешь ответственность за птичек. Многие на твоем месте выпустили бы эму на волю, только бы не тратиться на еду.

— Я очень безответственная, но никогда бы не отважилась ни на что подобное.

— Я не считаю тебя безответственной, — вырвалось у Декстера так искренне, что Тори польщенно улыбнулась.

Приятно услышать похвалу из уст такого серьезного человека! Но все ее благодушие немедленно испарилось при его словах:

— Ты подумала о том, чем собираешься заняться, если мы поженимся?

— Мы не поженимся!

— Возможно. Но если это все-таки произойдет, тебе необходимо найти лучший способ проводить время, чем шататься по магазинам да волноваться за страусов.

— У тебя полно денег. Я могла бы опустошить все магазины, не нанеся серьезного урона твоим финансам.

Опять он втягивает ее в дискуссию по поводу вещей, совершенно немыслимых!

— Не в этом дело. Когда я буду приходить домой вечерами, тебе наверняка захочется расспросить, как прошел день. И разумеется, ты обязательно почерпнешь что-то интересное из ответа. Потом я, в свою очередь, справлюсь о твоих делах. И что же ты поведаешь? О распродаже спортивной одежды у Наймана? В конце концов, это невыносимо унизительно для тебя!

— Нет, у тебя все-таки не все дома.

— Совершенно не обязательно трудиться с утра до ночи. Но тебе пора привнести в мир еще что-то, кроме прелестного личика. Вряд ли ты будешь счастлива, не имея жизненной цели выше, чем покупки и дом.

— Откуда тебе знать, что мне нужно для счастья? Декстер небрежно отмахнулся.

— Подумай, что ты можешь сделать со своей жизнью? Только не талдычь мне о детях: мы оба знаем, какая это больная тема. Время покажет, сможем ли мы стать родителями.

Тори ждала привычного удара в сердце, как всегда, когда речь заходила о детях, но, к собственному удивлению, не почувствовала боли. Почему? Что такого успокоительного в общении с этим чудаковатым малым?

Она вспомнила о стычке с отцом, которую затеяла, узнав, кто замыслил выдать ее замуж за Декса. Уоррен не пытался это отрицать и даже не извинился. Только заявил, что любит ее, но с него довольно. После она чувствовала себя странно опустошенной и никчемной.

— Я умею драться, играть в гольф и стильно одеваться.

— И?.. — терпеливо осведомился Декс.

— Неужели недостаточно?

— Для других женщин — возможно, но не для тебя. Ты слишком умна для пустого времяпрепровождения, — с таким серьезным видом заметил Декс, что Тори не устояла.

— Ладно. Может, у меня тайная мечта заняться… — Она поколебалась, но почему бы и не высказаться? — Заняться фотографией.

— Фотографией? Как увлекательно!

Он в самом деле искренне заинтересовался, и Тори неожиданно захотелось выложить все. Сначала она то и дело запиналась, но вскоре совершенно освоилась.

— За последний год я многому научилась у Патрика. Он одолжил мне одну из своих камер, и мы часами торчали в лаборатории. Последнее время он даже разрешает мне проявлять пленки. Патрик считает, что у меня верный глаз. — И, смущенная собственным энтузиазмом, тихо добавила: — Наверное, просто не хочет меня обижать.

— Уверен, что это не так, — возразил Декстер, и, глядя в его открытое лицо, Тори не задумываясь выпалила:

— Я просто влюблена в это дело, Декс. Стоит начать — и тут же теряю представление о времени. И часами просиживаю на детских площадках. Кончится тем, что меня арестуют, как подозрительную личность, но я обожаю снимать детишек. Они такие… — Тори осеклась.

— Не бойся, Тори, у меня и в мыслях не было смеяться над тобой.

Кажется, он в самом деле ее понимает! Тори еще больше возненавидела его за непрошеное сочувствие.

— Не знаю, зачем вообще трачу на тебя время. Ты сам признал, что хочешь детей, а я бесплодна. Почему бы тебе не оставить меня в покое?

— Ни один доктор не поставил тебе такого диагноза, так почему я должен верить всякой чуши? Но если это окажется правдой, мы всегда можем усыновить малыша.

Сердце куда-то провалилось, словно пропустило несколько ударов.

— И ты пошел бы на это?

— Естественно. Я же сказал, что хочу детей.

— Томми и слышать не желал об усыновлении.

— Ты проявила куда больше осмотрительности, покупая эму, чем когда выходила за Томми.

— Тут ты прав, — рассмеялась Тори. — Но Томми куда красивее.

— Внешность — еще не главное!

Впервые ей удалось заставить его обороняться!

— Ты совсем не плох, Декс. Собственно говоря… не бери себе в голову, но из всех знакомых мне дегенератов ты первый красавец. Если не считать Теда, конечно. Но Кенни — единственный, кто может дать Теду сто очков вперед, так что не расстраивайся.

— Интересно, сколько же дегенератов ты знаешь?

— Эй, не забывай, что говоришь с принцессой микрочипов! Да я практически выросла среди таких ребят. В детстве отец часто брал меня с собой на работу.

— И ты в самом деле считаешь, что я первый?

Тори поспешно стиснула губы, чтобы скрыть улыбку. Он в самом деле очень милый, если такое определение применимо к подобного рода болванам.

— Честное слово.

— Собственно говоря, мне абсолютно все равно, но я знаю, что внешность человека играет для тебя роль… Что-то в том, как он выговорил это, вроде бы сухо и безразлично, но в то же время встревоженно, глубоко затронуло ее душу. Не говоря уже о некоторых интимных частях тела. Она просто не знала, что и думать и как собраться с мыслями. И неожиданно пришла к единственному решению.

— Ладно, Декс, я знаю, что делать. Проверю тебя на вшивость.

— Это как?

— Играем не по правилам. Только ты, я и матрац. Пора испытать, на что ты способен.

Его показная сдержанность мигом исчезла, в глазах появились веселые чертики. При виде смешливых морщинок в уголках этих глаз, клубки жара, медленно развертывавшиеся в ее крови, взорвались языками пламени.

— Вот как? А если я скажу тебе, что собирался вручить себя в качестве приза и подарка в брачную ночь?

— Смеешься? Ты что же, не желаешь спать со мной?

— Да я ни о чем другом думать не могу. Но зачем тебе, грубо говоря, покупать корову, если ты всегда сможешь получить от меня молоко даром? Нет, уж лучше я потерплю.

— Ты считаешь себя чем-то вроде приза?

— Определенно! — Его глаза ярко сверкнули. — Не желаю показаться слишком самоуверенным, и ничего не сказал бы, не затей ты этот разговор, но я изумительный любовник.

— Братец Кролик…

Не найдя подходящих выражений, Тори красноречиво воздела руки к небу. Декс рассмеялся, схватил ее в объятия и стал целовать, пока она не задохнулась. Где-то в самых глубинах ее затуманенного разума билась мысль, что он далеко не так невозмутим, как притворяется, но его рука, лежавшая у нее на груди, пробуждала такие восхитительные ощущения, что Тори не спешила ее оттолкнуть.

И с удивлением поняла, что Декс в самом деле умеет целоваться. Когда его язык погрузился в ее рот, Тори попыталась убедить себя, что в ее рвении завоевать привязанность мужчины есть нечто жалкое и она сделала ошибку, снизойдя до Декстера, но в его поцелуях не было ничего жалкого. Сладостные, бесконечно эротические… и заставляющие желать большего…

Они разомкнули руки, и едва перед взором Тори погасли звезды, она поняла, что мистер Зануда потрясен не меньше ее самой.

— Л-ладно, — запинаясь, выговорил он, — так и быть, я женюсь на тебе.

Она припала к сильной теплой груди, ощутила его дыхание на своем лбу и на какую-то долю мгновения едва не поддалась искушению ответить «да».

— О, Декс… ты уже через месяц горько об этом пожалеешь.

— Нет. И ты тоже будешь счастлива.

Тори следовало бы просто-напросто повернуться и уйти, но некий дьявол заставил ее замереть на месте.

— Сначала постель. Только потом я соберусь с мыслями. Я не из тех, кто покупает кота в мешке.

Он удивленно уставился на нее. В уголках губ заиграла зловещая улыбка.

— Пока об этом не может быть и речи. Но если я передумаю, ты первая об этом узнаешь.

Глава 17

Шагая рядом с Кенни по уединенной прибрежной тропе Сан-Антонио, Эмма неожиданно подумала, какую глупость совершила леди Сара Торнтон, уехав из Техаса, который так любила. Было в этом штате нечто неодолимо притягивающее: кипучая энергия, веселые дружелюбные люди и бескрайние полудикие просторы. Эмма обнаружила, что дышит глубже, полной грудью, словно объем легких каким-то волшебством увеличился вдвое. И чувствовала она себя по-другому, став более дерзкой, напористой, смелой и не скованной никакими ограничениями.

Последние пять дней были сплошным волшебством. Кенни показал ей самые живописные города Техаса: Остин и Сан-Антонио. В Остине он развлекал ее анекдотами из своей студенческой жизни и даже показал университетский кампус.

Когда она закончила работать в библиотеке, он повез ее в здание законодательного собрания штата, а оттуда — в городские парки и магазины. Вечером они шатались по чудесным ресторанчикам и слушали лучшие оркестры Остина.

Сан-Антонио оказался еще великолепнее. По утрам, пока Кенни тренировался, она дописывала статью. Остальное время они проводили вместе. Она в жизни так много не смеялась и не спорила. Тело после ночей любви словно приобрело неведомые доселе теплоту и гибкость, и она уже не могла представить, как будет жить без ласк Кенни и без него самого…

Облако депрессии и тоски все чаще окутывало ее. До отъезда всего ничего. Сегодня пятница, а ее самолет вылетает в воскресенье вечером.

Эмма подставила лицо ветру, полная решимости не портить тех немногих часов, которое еще остались. Уж лучше вспомнить подробности поездки в Аламо. Кенни оказался почти профессиональным гидом, и когда вел ее через самый знаменитый храм Техаса, Эмма поняла, что книги по истории и биографии знаменитостей, разбросанные по всему его дому, отнюдь не были деталями меблировки, включенными в общую обстановку заботливым Патриком.

Его рука, большая и надежная, сжимала ее ладонь. Полюбовавшись красивым старым зданием на другом берегу, Эмма задумчиво заметила:

— Ты помешан на истории, верно?

— С чего ты взяла?

— Прежде всего ты досконально знаешь историю Техаса.

— Я хотел специализироваться по истории в колледже, но мои оценки в старших классах были настолько возмутительными, что мой консультант отсоветовал пускаться в такую авантюру.

— Очень жаль.

— Нет, он, вероятно, был прав. Даже при том, что я выбрал самые легкие предметы, студент из меня получился средний. Так, на троечку. А потом я бросил университет, чтобы стать профессиональным спортсменом.

— Да, всякий на твоем месте учился бы на тройки. Весьма трудно добиться чего-то большего, если почти не ходишь на лекции.

Кенни метнул на нее любопытный взгляд.

— А ты откуда знаешь?

— Стоит провести пять минут в твоем обществе, как все становится яснее ясного. В самом деле, Кенни, сроду не встречала человека, который так боялся бы отважиться на что-то требующее мужества или по крайней мере труда.

Кенни выпустил руку Эммы и раздраженно поморщился.

— На тот случай, если забыла: ты стоишь перед человеком, дважды завоевавшим титул чемпиона за последние три года. И не стоит распространяться об отваге.

— Но выигрыш в турнирах — совершенно иное дело, не так ли?

Она сочувственно пожала его пальцы. Этот уик-энд дался ему особенно тяжело: в Огасте начался «Мастерс», но Кенни сохранял стоическое молчание и не давал себе распуститься.

— Площадка для гольфа — вероятно, единственное место в мире, где ты не опасаешься показать людям, как усердно работаешь.

— Потому что это единственное место в мире, где я действительно усердно работаю.

Эмма улыбнулась ему и на секунду прижалась щекой к его руке.

— Меня не обманешь, Кенни. Я-то вижу, как ты стараешься. Взять хотя бы тренировки. Просто ты виду не подаешь, как устаешь, поэтому со стороны все кажется таким легким.

— В тебе столько дерьмовых теорий, что ты могла бы…

— Сойти за удобрение. Знаю. Хочешь, чтобы люди поверили, будто большего лентяя свет не видывал. Похоже, ты считаешь, что не достоин чьей-то похвалы.

— Вздор.

Кенни нервно дернул уголком губ, и Эмма поняла, что попала не в бровь, а в глаз.

Между ними было столько всего недоговоренного, невысказанного! Его дисквалификация, ее проблемы с Беддинггоном. Последние пять дней она дрейфовала в чувственном тумане, словно уверившись, что завтра никогда не наступит. Похоже, никто не следил за ними… но теперь, когда до отъезда осталось всего двое суток, Эмма была вынуждена признать: она вела себя глупо и безответственно. Не пыталась связаться с Хью и ничем ему не досадила. Словом, пребывала в эротическом раю, где не существует суровой действительности и печального будущего.

Первые атаки панического ужаса комом осели в желудке, унося с собой незамутненную радость дня.

— Ты не можешь вспомнить имена тех, кто был тогда в аптеке?

— Сто раз тебе повторял, что рылся в горе шнурков и мне просто было не до того.

— Но ты наверняка с кем-то беседовал, встречался, наконец.

— Совершенно из памяти вышибло.

Эмма окончательно поникла. Так она ничего и не добилась. Положение такое же, как в тот день, когда она вышла из самолета.

— Беддингтон знал, что я купила газету, так что его шпион точно был в аптеке. Но почему он не доложил ни о чем другом?

В поле зрения появилась фигуристая блондинка, бегущая рысцой по дорожке, но Кенни, казалось, ничего не заметил. Эмма высоко оценила его сдержанность. Он и взгляда не бросил на другую женщину, пока находился рядом с ней! Изумительный человек, несмотря на все его закидоны! И поразительно старомодная учтивость! Хотя Кенни то и дело осаждали болельщики и поклонники, он со всеми разговаривал вежливо, не теряя терпения, и одновременно давал понять, что занят своей дамой.

Они добрались до конца тропинки и повернули назад. Здесь, вдали от городского шума, было так мирно, тихо и спокойно. Тишину прерывал только редкий шум мотора речного трамвайчика. Несмотря на время от времени появляющихся бегунов трусцой, место было удивительно уединенным.

— Почему мне втемяшилось в голову, что это мужчина?! — воскликнула Эмма. — Шпион мог так же легко оказаться женщиной!

— Теперь припоминаю, что видел старую миссис Кулиген у витрины со жвачкой. Правда, ей лет восемьдесят, но она кому угодно задаст жару!

— Смейся, смейся! Просто озноб по спине ползет, когда представляю, что за мной следят, а я даже не имею понятия, кто это! И почему последнее время Беддингтон снял наблюдение?

— Понимаю, каково тебе приходится, солнышко. И ты знаешь, как я отношусь к твоей привязанности к этой груде камней, поэтому мне лучше помолчать.

— Могу догадаться, что ты думаешь, — расстроенно вздохнула Эмма. — Считаешь, что я рано или поздно превращусь в одну из тез милых рассеянных особ с тараканами. Начну разговаривать с собой, заведу дюжину кошек и стану носить дырявые, растянутые, пропахшие нафталином свитеры.

— Должен признаться, подобное мне в голову не приходило. Скорее я представляю тебя в черном поясе с чулками и…

— То, что я англичанка, не замужем и уважаю традиции, еще не означает, что я эксцентрична…

— Похоже, ход твоих мыслей весьма необычен. Что именно ты желаешь этим сказать?

— А, не знаю. Забудь.

— Знаете, леди Эмма, вместо того чтобы обвинять меня в психических аномалиях, неплохо бы разобраться в своем затуманенном мозгу.

— Затуманенном? Да он ясен и светел, как летнее утро!

— Если это так, почему ты упорно считаешь себя засохшей старой девой?

— Вовсе нет. Но и секс-бомба из меня никудышная.

— А вот это наглая ложь.

— Вовсе не… — Эмма недоуменно моргнула. — Что ты говоришь?

— Что ты настоящая секс-бомба.

— Ты просто вежлив.

— Я просто мужчина. Видишь ли, я помешан на твоих губах…

— Опять за свое! Это так несправедливо. Будь я мужчиной, считалась бы волевым лидером. Но только потому, что я женщина, меня называют властной, доминирующей и капралом в юбке.

— Все это чистая правда, но сейчас мы говорим о другом. О том, что у тебя самый чувственный в мире рот.

— Чувственный?

— Угу.

Эмма зажмурилась. Встряхнулась. Одним глазом глянула на него.

— Теперь я точно знаю, что ты врешь.

— Я вру исключительно по пустякам. Может, напомнить тебе, что ты выделывала своим ртом сегодня утром, часов около восьми?

До сих пор Эмма не подозревала, что он способен заставить ее покраснеть, но оказалось, что и это возможно.

— Спасибо, я помню.

Кенни рассмеялся, привлек ее к себе и прошептал:

— Спасибо тебе.

Вместо того чтобы дозвониться до Хью, Эмма провела следующее утро в постели с Кенни, в долгах, изощренных любовных играх. Представить невозможно, что на свете существует другой такой страстный, заботливый, нежный любовник. Жаль только, что он все время стремится быть ведущим! Не то чтобы она так уж хотела взять верх, наоборот, тихо радовалась тому, что хотя бы раз в жизни за нее "принимают решения, но все же иногда так и подмывало проявить инициативу, поэкспериментировать с его великолепным телом. Правда, она уверена, что со временем уладилось бы и это, но, к сожалению, времени почти не осталось.

После неспешного завтрака они направились в конюшню и следующие несколько часов катались сначала в лесу, а потом у подножия холмов. Кенни предпочел ковбойское седло и ехал на Шедоу, а Эмма выбрала Чайну и английское седло.

— Кенни, ты не заметил… возможно, я брежу, но кажется, моя татуировка бледнеет.

— Просто тушь глубже внедряется в кожу, вот и все.

— Наверное, ты прав.

Услышав шорох листьев, она присмотрелась и увидела рывшегося у корней дерева броненосца. Подумать только! Она впервые видит так близко забавного зверька!

Ее бедра приятно ныли, то ли от долгой прогулки, то ли после сегодняшних постельных забав.

Кенни надвинул свой стетсон на глаза.

— Я вот что подумал… следующий семестр начинается только через неделю… а антихрист, похоже, не спешит вернуть меня на поле, так что тебе нет никакой необходимости мчаться назад. Почему бы не остаться еще ненадолго?

Эмма выпрямилась и метнула на него быстрый взгляд.

— У меня билеты в эконом-класс. За них деньги не возвращают. Они просто пропадут.

— Я позабочусь о билетах. Не волнуйся.

Хорошо еще, что он не спешит от нее избавиться. Она должна бы обрадоваться, но вместо этого совсем скисла. Если бы они не спали вместе, Кенни не просил бы ее остаться.

— Я все-таки директор. Пусть занятия и не начинаются через два дня, но у меня полно работы. Две недели — самый долгий отпуск, какой я могу себе позволить.

— Не понимаю. Сама сказала, что герцог собирается тебя уволить. Раньше или позже, какая разница?

— Он еще не уволил меня, и пока это не произошло, я отвечаю за «Святую Гертруду», — бросила она. — У меня еще целые сутки впереди. Может, что-то случится за это время.