Итальянские каникулы

Когда Кьяра положил руку ей на плечо, Рен вынудил себя проглотить желчь ревности. Сегодня у него есть миссия — миссия, которая даст ему сладостно-горькое удовлетворение. Он хотел дать ей понять, что то эмоциональное вложение, которое она сделала в него, хотя бы в чем-то, но окупилось. Может, он даже надеялся заработать ее улыбку, хотя это казалось маловероятным.

Сначала он решил подождать, пока не кончится обед, и лишь потом объявить о великой новости. Но теперь вдруг потерял терпение. Похоже, это нужно сделать именно сейчас.

Он сделал знак Джанкарло выключить музыку.

— Друзья, мне нужно кое-что сказать вам.

Люди постепенно замолкали и поворачивались к нему. Джулия и Витторио, Трейси и Гарри, Анна и Массимо — все, кто помогал собирать урожай. Взрослые шикали на детей.

Рен встал рядом с тентом, где было посветлее. Изабел осталась рядом с Андреа.

Он заговорил, сначала на итальянском, потом на английском, желая удостовериться, что она не пропустит ни слова.

— Как вам известно, я скоро покидаю Касалеоне. Но не мог сделать это, не найдя способа показать, как я ценю вашу дружбу.

И когда все заулыбались, перешел на английский.

Изабел внимательно слушала, но Рен ощущал, как его захлестывают волны ее гнева. Разбиваются о ноги и грозят поглотить.

Он вынул коробку, которую перед этим прятал под сервировочным столиком, и поставил на столешницу.

— Надеюсь, я нашел достойный подарок.

Он планировал нагнетать напряжение длинной речью, подразнить их немного, но почему-то идея потеряла свою привлекательность. Поэтому он просто открыл крышку.

Все подвинулись ближе, с любопытством наблюдая, как он развертывает упаковку. Рен сунул руки внутрь, вытащил «Утреннюю тень» и поднял над головой.

После нескольких секунд ошеломленного молчания Анна приглушенно взвизгнула:

— Она настоящая? Вы нашли статую?

— Настоящая, — кивнул он.

Джулия, ахнув, бросилась в объятия Витторио. Бернардо подкинул Фабиолу в воздух. Массимо воздел руки к небесам, а Марта принялась всхлипывать. Остальные ринулись вперед, загораживая ту единственную, чью реакцию он хотел видеть больше всего.

Он продолжал держать статую над головой, чтобы видели все. И то обстоятельство, что он не верил в ее магические силы, значения не имело. Главное, что верили они.

Как и «Вечерняя тень», статуя была около двух футов в высоту и всего несколько дюймов в ширину. И то же милое личико, что у близнеца, только волосы чуть длиннее, и крохотные грудки выдавали в ней женщину.

Тут же посыпались вопросы:

— Где вы ее нашли?

— Как вам это удалось?

— Откуда она взялась?

Витторио сунул пальцы в рот и оглушительно свистнул, призывая к молчанию. Рен поставил статую на стол. Трейси как раз отодвинулась в сторону, и он смог наконец увидеть Изабел. Широко раскрытые глаза, прижатые к губам пальцы. Но она уставилась на статую. Не на него.

— Расскажите, — попросил Витторио. — Расскажите, где вы ее отыскали.

Рен начал с того, что пересказал телефонные разговоры Джози и Джулии и перечислил все подарки, присланные внучке Паоло.

— Сначала я не увидел ничего необычного. Потом заметил, что он подарил ей набор каминных приспособлений.

Витторио с шумом втянул в себя воздух. Как профессиональный гид, он все понял раньше остальных.

— «Вечерняя тень»! — вскрикнул он. — В жизни не подумал бы… Человек, который нашел статую в девятнадцатом веке, долго пользовался ею как кочергой, пока кто-то не распознал ее ценность. Паоло знал эту историю. Я слышал, как он ее рассказывал.

Рен добавил, что долго изучал список, прежде чем догадаться.

— Я позвонил Джози и попросил описать подарок. Она сказала, что набор весьма старый и очень необычный. Лопатка, щипцы и кочерга в виде женской фигурки.

— Наша статуя, — прошептала Джулия. — «Утренняя тень».

— Джози никак не могла забеременеть, и Паоло ужасно переживал. Вот и решил взять статую и послать вместе с другими вещами, чтобы она ничего не заподозрила. Сказал, что это очень ценный антикварный набор и что, если держать его у огня, он принесет ей удачу.

— Так оно и вышло, — кивнула Анна.

— Да. Через три месяца после получения статуи Джози забеременела.

Совпадение, конечно, но кто этому поверит?

— Но зачем Паоло так старался замаскировать статую под кочергу? — удивилась Трейси. — Почему бы просто не послать внучке все, как есть?

— Боялся, что она расскажет Марте и та догадается, что он натворил.

Марта, теребя передник, пустилась в долгое повествование о том, как бедняжка Джози хотела ребенка и как сердце Паоло разрывалось от жалости. Даже теперь, когда брат был мертв, она считала своим долгом защищать его. И все твердила, что Паоло, узнав о беременности внучки, непременно вернул бы статую городу, но, к несчастью, скоропостижно скончался. Толпа, настроенная великодушно, согласно кивала.

Джулия взяла статую и прижала к груди.

— Прошло чуть больше недели с тех пор, как я получила от нее список. Как вам удалось проделать все так быстро?

— Попросил друга поехать к ней и забрать. Он прислал статую мне в римскую гостиницу два дня назад.

Его друг также знал несколько весьма действенных методов, помогавших обойти таможню.

— Она согласилась отдать ее нам?

— Теперь у нее двое детей, и она понимает, насколько это важно для нас.

Витторио схватил Рена в объятия и расцеловал в обе щеки.

— От имени всех жителей Касалеоне говорю: мы никогда не сможем по достоинству отблагодарить вас за все, что вы сделали.

Статуя переходила из одних рук в другие. Джулия и Витторио сияли. Трейси добродушно завизжала, когда Гарри попытался подтащить ее поближе. Анна и Массимо с гордостью смотрели на сыновей и с любовью — друг на друга.

Один Рен был слишком несчастен, чтобы наслаждаться произведенным эффектом. Но все же поглядывал на Изабел, пытаясь сообразить, поняла ли она, что он по крайней мере хоть в одном не подвел ее. Но она ни разу не посмотрела в его сторону, хотя смеялась и шутила с остальными. Он ощущал, как ее гнев сжигает его.

Подбежавшая Стеффи прислонилась к его ноге.

— Почему ты грустный?

— Кто, я? Никогда не был счастливее. Оглянись! Я настоящий герой! — заверил Рен, смахивая большим пальцем шоколадную крошку в уголке ее губ.

— По-моему, доктор Изабел ужасно на тебя зла. Мама говорит… — Маленький лобик сосредоточенно наморщился. — Не важно. Ма капризничает. Папочка велел ей быть с тобой терпеливой.

— Съешь лучше хлебную палочку, — поспешно предложил Рен, затыкая ей рот палочкой.

Анна и пожилые женщины пригласили собравшихся к столу. И хотя статуя по-прежнему ходила по рукам, тут же начались тосты, восхвалявшие Рена. Непривычная судорога сдавила горло. Он будет скучать по этому месту. По этим людям. Сам того не желая, он как-то незаметно пустил здесь корни. Какая горькая ирония, ведь он очень долго не сможет сюда приехать. Но даже если вернется сюда дряхлым стариком, все равно будет видеть гуляющую по саду Изабел. Ее глаза, сияющие только для него.

Она уселась на противоположном конце стола, как можно дальше от Рена. По одну руку от нее сидел Джанкарло, по другую — Андреа. И оба не сводили с нее глаз. Она была словно ускоренная съемка. При каждом жесте, каждом движении рук локоны весело прыгали на голове, вставая пушистым ореолом. Глаза сверкали. Изабел будто была заряжена электрической энергией, но только он чувствовал всю меру скрывавшегося за весельем гнева.

Волнение обострило аппетиты, и суп быстро исчез. Ветер становился все холоднее. Некоторые женщины потянулись за свитерами. Но не Изабел. Ее обнаженные руки горели гневным жаром.

На столе появились огромные миски с отварным языком, политым красным соусом из мидий, и дымящееся ризотто, и все дружно принялись за еду. Событие было как раз из тех, которыми Рен наслаждался больше всего: дружеская компания, хорошая еда, прекрасное вино. И все же он никогда еще не был так жалок.

Джулия и Витторио украдкой поцеловались. Судя по выражению лица Трейси, Гарри лапал ее под столом. Рен хотел лапать Изабел.

Тучи сгустились, и деревья застонали под напором ветра. Неистощимая энергия гнева не давала Изабел посидеть спокойно, но каждый раз, когда она вскакивала, чтобы схватить очередное блюдо, Рен так и ждал, что оно рассыплется в ее руках. Мужчины наперебой ухаживали за ней. Тянулись так откровенно, словно ее кожа была намагничена. Наполняя бокалы, она плескала вином на скатерть. Свалила на землю масленку. Но при этом не была пьяна. Ее бокал оставался почти полон.

Солнце опустилось ниже, облака зловеще темнели, но город получил свою статую, и за столами царило праздничное настроение. Джанкарло включил музыку, и парочки пустились в пляс. Изабел наклонилась поближе к Андреа, слушая его с таким видом, словно каждое слово, слетавшее с его языка, было каплей меда, которую ей хотелось слизнуть. Рен сжал кулаки.

Когда появились бутылки с граппой и винсанто, Андреа поднялся. Рен расслышал его просьбу даже сквозь звуки музыки:

— Пожалуйста, потанцуйте со мной.

Края тента захлопали на ветру. Изабел встала и взяла его руку. Вместе они пошли к лоджии. «Рваные» концы ее огненной юбки переливались искрами у колен. Изабел откинула голову, и светлые локоны разлетелись. Андреа, закуривая сигарету, пожирал глазами ее груди. А она… она вот так, просто, вырвала сигарету у него изо рта и сунула в свой!

Рен подскочил так резко, что свалил стул, и прежде чем она успела впервые в жизни затянуться, двумя шагами перекрыл разделявшее их расстояние.

— Какого черта ты тут вытворяешь?!

Она преспокойно выпустила дым ему в лицо.

— Развлекаюсь, не видишь?

Рен бросил на Андреа взгляд, который приберегал весь этот день специально для него.

— Я верну ее тебе через несколько минут, приятель. Она не сопротивлялась, когда он утащил ее прочь.

Прикосновение к ее коже обжигало пальцы. Не обрашая внимания на веселые взгляды окружающих, Рен толкнул Изабел под ближайшую статую.

— Ты, похоже, спятила?

— Иди к черту, неудачник! — презрительно бросила она, обдавая его очередным облаком дыма. Ему ужасно захотелось вымыть ее рот с мылом, да вот беда: именно он виноват в том, что она стала такой. Отчаянно желая поцелуями унять ее гнев, он напыжился, как последний осел.

— Я надеялся, что мы сможем поговорить, но ты, очевидно, не в настроении быть хоть немного рассудительнее.

— А вот тут ты прав. Поэтому прочь с дороги!

Он никогда не защищался, но теперь приходилось.

— Изабел, у нас ничего не выйдет. Слишком мы разные.

— Святая и грешник, так?

— Просто ты чересчур многого ожидаешь. И все время забываешь, что я тот самый парень, который вытатуировал на лбу: «Потерян для общества». — Рен сжал кулаки. — Когда я был в Риме, ко мне привязался репортер. До него дошли слухи о нас. Я все отрицал.

— Хочешь заработать значок бойскаута?

— Если пресса пронюхает о том, что было между нами, ты потеряешь доверие даже тех немногих последователей, которые еще остались. Неужели не понимаешь? Все это невероятно сложно.

— Я понимаю только, что меня от тебя тошнит. Понимаю, что дала тебе нечто важное, а ты отвернулся. Не захотел взять. И понимаю, что больше не хочу тебя видеть.

Она швырнула сигарету к его ногам и ушла. Платье вилось вокруг ног, пылая яростным огнем.

Рен несколько минут не двигался, пытаясь обрести душевное равновесие. Он должен поговорить с кем-то разумным. Получить совет!

Но один взгляд на лоджию подсказал, что самый мудрый советник, которого он знал в своей жизни, обжимается в танце с итальянским доктором.

Ветер рванул шелковую рубаху, и ощущение потери едва не бросило его на колени. И тогда настала его очередь понять, что он любит эту женщину всем сердцем и, уйдя от нее, совершил величайшую в жизни ошибку.

И что такого, если она чересчур хороша для него? Женщины сильнее он не встречал. Такая запросто приручит самого Дьявола. И если пожелает, рано или поздно справится и с ним. Приведет в нужную форму. Черт, да, он ее недостоин, но это означает только, что придется из кожи вон лезть, лишь бы не дать ей это сообразить.

Правда, Изабел разбирается в людях. Она не какая-то эмоционально нестабильная дурочка, чтобы увлечься красивой внешностью. Что, если все сказанное ею о нем — чистая правда? Что, если она во всем права и он так привык видеть себя сквозь старые очки, что не распознал человека, которым стал?

От этой мысли у него даже голова закружилась. Свобода, которую могло принести новое видение собственной натуры, открывала слишком много возможностей, чтобы думать об этом прямо сейчас. Сначала нужно попытаться поговорить с Изабел, рассказать обо всем. А его мучило неприятное предчувствие неудачи. Она наверняка не собирается так просто сдаваться.

До сегодняшнего дня он был убежден, что Изабел обладает безграничной способностью к прощению, но сейчас эта уверенность поколебалась. Он вновь всмотрелся в танцующую Изабел. Сегодня было в ней что-то такое новое, иное, странное. Не имевшее отношения к стриженым волосам, платью и даже гневу. Что-то…

Его взгляд остановился на ее обнаженной руке, и паника, которую он так долго сдерживал, нанесла наконец сокрушительный удар. Браслет! Где ее браслет?

Его рот пересох, как пустыня. Потому что все случившиеся с ней метаморфозы неожиданно получили объяснение.

Изабел перестала дышать.

Руки Изабел сами собой сжимались в кулаки, а воздух почему-то никак не хотел попадать в легкие. Отступив от Андреа, она, спотыкаясь и налетая на танцующих, пробралась к краю лоджии. Лица вокруг нее сияли счастьем, но, вместо того чтобы успокоить ее, всеобщая радость лишь подлила масла в огонь.

Мимо пробежала шумная стайка детей. Андреа направлялся к ней, явно пытаясь узнать, что случилось. Но Изабел отвернулась и исчезла в саду. Оторванная ветром ставня билась о стену дома, провожая ее надсадными хлопками.

Гнев пожирал ее, но на этот раз он был направлен на нее саму. Оранжевое платье жгло кожу кислотой. Ей хотелось сорвать его, стереть с лица косметику, прилизать волосы. Вновь обрести прежнее спокойствие, самообладание, уверенность в правильном течении жизни — словом, все, что было так безжалостно отнято у нее три ночи назад, когда она читала те письма и молилась у огня.

Тент захлопал, как парус в бурю. Дети завизжали и наперегонки помчались к столбикам, на которых он держался. Кто-то прошмыгнул мимо стола, на котором стояла статуя. Изабел уставилась на нее, одинокую женскую фигуру, несущую в себе силу жизни.

ОТДАЙСЯ…

Слово ударило, как пощечина, как оскорбление. Не тихий шепот внутреннего голоса после молитв у огня той ночью, шепот, которого она так и не смогла разобрать. А это крик. Отчаянный крик.

ОТДАЙСЯ…

Изабел все смотрела на статую. Она не хотела ничему отдаваться. Не хотела никуда вступать. Ни на какой колеблющийся мост. Она хотела уничтожить свою старую жизнь, свое старое «я». Но слишком боялась того, что лежало по другую сторону.

ОТДАЙСЯ…

Сейчас она узнает все. Голос скажет правду.

ОТДАЙСЯ…

Анна окликнула детей, приказав держаться подальше от тента. Но к сожалению, опоздала. Бежавший впереди парнишка споткнулся и с размаху врезался в угловой столбик.

ОТДАЙСЯ ХА…

— Осторожнее, Изабел! — вскрикнул Рен. Тент пошел волнами.

— Изабел!

Голос отдался ревом в голове, и радость охватила ее. ОТДАЙСЯ ХАОСУ!

Изабел выхватила статую из-под падающего тента и рванулась вперед.

Глава 24

Упорядоченный мир Изабел раскололся, и она ворвалась в самую сердцевину разлома. Голос преследовал ее по пятам, звенел в голове: «Отдайся хаосу!»

Она обогнула дом, прижимая к груди волшебную статую. Ей хотелось лететь, но крыльев не было. И самолета тоже. Даже «панда» осталась на ферме. Все, что у нее имелось…

«Мазерати» Рена.

Изабел ринулась к машине. Крыша была опущена, но в этот день хаоса все было к ее услугам, даже ключи, болтавшиеся в замке зажигания, где их оставил Джанкарло. Изабел на миг остановилась, поцеловала статую, бросила на сиденье рядом с водительским, подняла юбку и перебралась через дверцу.

Мощный двигатель ожил, как только она повернула ключ.

— Изабел!

С трех сторон «мазерати» загораживали машины. Изабел резко крутанула руль, нажала на акселератор и рванула через газон.

— Изабел!

В любом из своих фильмов Рен мог бы подтянуться, вскочить на балкон, а потом прыгнуть в проезжавшую внизу машину. Но это была реальная действительность, и вся власть была у Изабел.

Она продолжала рулить по траве, между рядами кустов, направляясь к дороге. Ветки безжалостно били по дверцам машины, из-под колес летел торф. Торчащий сучок сбил зеркало заднего вида. В шинах застревала щебенка. Изабел переключила скорость, и «мазерати» занесло, когда она свернула на дорогу, оставив всех позади в своем стремлении достичь вершины горы.

ОТДАЙСЯ ХАОСУ.

Ветер рвал ее волосы.

Она взглянула на статую и рассмеялась.

Деревянная табличка раскололась о бампер на первом же повороте. Черные тучи опускались все ниже, придавливая землю. Она вспомнила дорогу к развалинам замка, куда Рен привез ее в тот день, когда они решили подсмотреть, что творится на ферме. Но скоро заблудилась, так что пришлось разворачиваться прямо рядом с чьим-то виноградником. А когда все же выехала на нужное шоссе, машина была исполосована глубокими царапинами. Изабел выжимала из «мазерати» все, что могла. Некоторое время ей удавалось продвинуться вперед, но вскоре попала в глубокую рытвину, и двигатель заглох, не доезжая вершины горы. Она выключила зажигание, схватила статую и выпрыгнула.

Босоножки скользили на камнях. Здесь, на высоте, ветер дул сильнее, но деревья все же служили некоторой защитой. Прижимая к груди статую, она продолжала подниматься.

А когда достигла конца тропы, оказалась на поляне. Очередной порыв ветра едва не сбил ее с ног. Изабел пошатнулась, но не упала. Впереди, на фоне грозового неба, темнели руины, а набухшие дождем тучи клубились так низко, что хотелось погрузить в них руки.

Сгибаясь под ветром, она прошла через полуразрушенные арки, мимо рухнувших сторожевых башен к стене на самом краю. Хватаясь за камни одной рукой, она взобралась на самый верх и, презрев начинающийся ураган, выпрямилась.

Некое чувство сродни экстазу охватило ее. Ветер рвал юбку, облака кипели над головой, весь мир лежал у ног. Наконец она поняла то, что прежде от нее ускользало. Она никогда не мыслила в малых масштабах. Только в глобальных. Поэтому и потеряла из виду все, что хотела иметь в этой жизни. А вот теперь знала, что делать.

Повернув лицо к небу, Изабел сдалась на милость тайне жизни. Беспорядок, кутерьма, буйство, великолепное смятение.

Расставив ноги пошире, она подняла статую высоко над головой и предложила себя богам хаоса.

Суматоха, поднявшаяся после катастрофы с тентом, задержала Рена, и к тому времени когда он добрался до вытянувшихся в ряд машин, Изабел уже влезала в «мазерати». Бернардо бежал за ним, но поскольку сегодня он не дежурил, то и приехал на своем «рено», а не на полицейской машине. Мужчины прыгнули в «рено» и погнались за Изабел.

Рен довольно быстро сообразил, куда направляется Изабел, но «рено» вряд ли мог тягаться с «мазерати», и когда они добрались до подножия тропинки, он был в холодном поту.

Ему удалось убедить Бернардо остаться с машинами и отправиться за Изабел одному. Всю дорогу он бежал. При виде Изабел волосы у него встали дыбом. Она стояла на крошившейся под ногами стене, огненный силуэт среди моря разъяренных туч. Ветер хлестал ее маленькое тело, а рваный подол платья взлетал оранжевым пламенем вокруг ног. Лицо было закинуто к небесам, обе руки подняты. В одной тускло поблескивала статуя.

Где-то на горизонте небо раскололо молнией, но с того места, где стоял Рен, казалось, что огненный зигзаг слетел с кончиков пальцев Изабел. Моисей в женском обличье, принимающий второй свиток заповедей Господних.

Он уже не помнил ни одного из своих рациональных, рассудительных доводов, которые изобретал, чтобы уйти от нее. Она — дар, дар, который он не нашел в себе мужества принять. Хорошо еще, что опомнился вовремя. Или слишком поздно?

И теперь, глядя на нее, бесстрашно выдерживавшую атаку природы, он затаил дыхание, потрясенный ее силой. Отсечь ее от своей жизни все равно что продать душу. Она была для него всем: другом, любовницей, совестью, страстью. Ответом на все молитвы, которые он никогда не имел ни отваги, ни здравого смысла произнести вслух или хотя бы про себя. И если он не был так идеален для нее, каким хотел быть, что же, ей просто придется работать вдвойне, чтобы поднять его до себя.

Еще одна изломанная стрела слетела с ее пальцев. Первые капли дождя упали ему на лоб. Ветер раздувал рубашку. Рен пустился бежать. По вековым камням. По безвестным могилам. Сквозь само время, чтобы стать частью бури. Ее бури.

Он подтянулся и встал рядом с ней. Ветер завывал так, что она не услышала его шагов, но только смертных можно застать врасплох, а она не вздрогнула, поняв, что больше не одна. Просто опустила руку и повернулась к нему.

Он жаждал коснуться ее, усмирить буйные пряди, змеившиеся вокруг ее головы, схватить в объятия, целовать и любить, но что-то необратимо изменилось, и его кровь заледенела при мысли о том, что это может быть ее любовью к нему.

Оглушительный удар потряс небо. Она ничего не боялась. Не тревожилась за свою безопасность. Но его трясло от страха за нее. Он вытянул статую из ее онемевших пальцев и хотел бросить на землю, где она больше не сможет служить громоотводом. Но вдруг недоуменно уставился на нее, чувствуя, как вибрирует в руке сила, пронизывавшая все тело. Значит, не ей одной заключать соглашение. Пора и ему подписать собственное соглашение, идущее вразрез со всеми мужскими инстинктами, которыми он обладал.

Следуя ее примеру, он закинул голову и поднял статую к небу. Прежде всего Изабел принадлежала Богу, и Рен это понимал. Далее она принадлежала себе, в этом сомнения не было. И только потом принадлежала ему. Такова натура женщины, в которую он влюбился. Значит, быть по сему.

Он опустил статую и повернулся к Изабел. Она молча, с непроницаемым лицом наблюдала за ним. Он накопил обширный опыт со смертными женщинами, но богини — дело иное, а именно эту он жестоко прогневил.

Ужасающее неистовство овладело им. Коснуться ее — значит пойти на самый большой в жизни риск, но никакая сила на земле не могла его удержать. Если ничего не предпринять, он потеряет ее навсегда.

И прежде чем отвага его покинула, он рывком притянул ее к себе. И она не превратилась в пепел, как он опасался, а встретила его поцелуй с яростным огнем. Мир и любовь, как он сейчас осознал, стали уделом ее более покорных сестер. Эту богиню подстегивала жажда завоевания, и острые зубки впились в его нижнюю губу. Никогда еще он не чувствовал жизнь с такой остротой. И пока ветер и дождь бушевали вокруг них, он воспользовался своим превосходством в силе, чтобы стащить ее со стены и прижать к камням.

Она могла бы противиться ему, вырываться, как он ожидал, но ничего подобного не произошло. Ее пальцы лихорадочно дергали его рубашку. Он был смертным, которого она выбрала для своего удовольствия.

Рен задрал ее юбку до талии и разорвал трусики. Какая-то часть мозга, еще способная мыслить, гадала о судьбе того, кто попытается предъявить права на богиню, но выбора все равно не было. И даже под угрозой смерти он не стал бы отступать.

Камни впивались в его руки и ее ноги, но она все равно раздвинула для него бедра. Она была мокрой. Мокрой и неистовой под его пальцами. Он развел ее ноги еще шире и вонзился. Глубоко.

И пока он брал ее, она подставляла лицо дождю. Он яростно целовал ее шею. Она обхватила ногами бедра Рена и втянула в себя его силу еще глубже, используя его точно так, как использовал ее он.

Они боролись вместе, вместе взбирались на немыслимые высоты. Буря полосовала их тела, подстегиваемая призраками древних, когда-то тоже занимавшихся любовью в этих стенах.

«Я люблю тебя!» — прокричал он мысленно, сохранив слова в себе, ибо они были слишком ничтожны, чтобы выразить безграничность чувств.

Она еще крепче стиснула его и прошептала:

— Хаос.

Он дождался самого конца, последнего момента, прежде чем они потерялись друг в друге. Того самого мгновения, отделившего их от вечности, прежде чем нащупать статую и сильно прижать к ее боку.

Молния снова разорвала небо, и они бросились в буйство бури.

Потом она не сказала ни слова. Они отошли от стены под укрытие деревьев. Он поправил одежду, и они побрели через развалины к тропе. Не касаясь друг друга.

— Дождь прекратился, — сказал он, взмахнув статуей.

— Я мыслила слишком глобально, — пожаловалась она.

— И сейчас тоже?

Он понятия не имел, о чем она говорит, и, сглотнув колючий комок, решился. Если он с первого раза не сделает все как надо, дубль вряд ли возможен.

— Я люблю тебя. Ты ведь знаешь это?

Она молчала. Даже не смотрела в его сторону. Слишком поздно. Как он и боялся.

Под дробный аккомпанемент падавших с деревьев капель они спустились вниз. В конце тропинки Рен заметил стоявшего рядом с «мазерати» Бернардо. Он успел вытащить машину из рытвины и теперь выступил вперед с несчастным и одновременно решительным видом.

— Синьора Фейвор, мне неприятно говорить это, но вы арестованы.

— Вряд ли в этом есть такая необходимость, — усомнился Рен.

— Она повредила чужую машину.

— Ничего страшного. Я сам все исправлю.

— Вы забыли о людях, чью жизнь она подвергла опасности своей неосторожной ездой.

— Это Италия, — возразил Рен. — Здесь все так ездят. Но Бернардо свой долг знал.

— Я не пишу законов. Синьора, прошу следовать за мной. Происходи все в кино, она вцепилась бы в руку Рена, дрожа от страха. Но это была Изабел. Изабел, которая просто кивнула:

— Разумеется.

— Изабел…

Не обращая на него внимания, она скользнула на заднее сиденье «рено», и машина тронулась. Оставшись один, Рен долго смотрел ей вслед. Потом повернулся к «мазерати». Зеркальце заднего вида исчезло, в бампере красовалась вмятина, длинная царапина пробороздила дверцу, но он не мог заставить себя думать о чем-то еще, кроме того, что все случилось из-за него.

Рен сунул руки в карманы. Ему, наверное, не следовало подкупать Бернардо обещанием купить самый навороченный компьютер для полицейского участка, если тот ее арестует, но что еще он мог сделать? Как удостовериться, что она не удерет, прежде чем даст ему шанс все исправить?

С тяжелым сердцем он медленно побрел к машине.

Камера освещалась единственной люминесцентной лампой, тускло мигающей внутри проволочной сетки. Было уже начало десятого, а Изабел так и не увидела ни одной живой души, кроме Гарри, который вскоре после ее водворения сюда примчался с сухой одеждой, собранной Трейси.

В коридоре послышались шаги, и Изабел подняла глаза на стук открывшейся двери.

В камере появился Рен, заполнив собой тесное помещение. Даже здесь он ухитрялся выйти на первый план.

Она не пыталась разгадать его мысли. Он актер и способен изобразить любую эмоцию, какую только пожелает.

Дверь за ним закрылась. Замок щелкнул.

— Я с ума сходил от волнения, — выпалил он.

Безумным он не выглядел. Скорее решительным, но напряженным. Она отложила покоившийся на коленях блокнот, который вытребовала у Бернардо.

— Именно поэтому у тебя ушло три часа на то, чтобы сюда добраться?

— Нужно было сделать несколько звонков.

— Что ж, это все объясняет.

Он подошел ближе и сконфуженно всмотрелся в нее.

— Это сумасшествие на вершине горы… там такое творилось… ты в порядке?

— Меня так просто не сломать. А что, я тебе сделала больно?

Его губы вытянулись в ниточку. Улыбка или гримаса?

Она так и не поняла.

Он сунул было руку в карман, но тут же выдернул.

— Что ты имела в виду, когда сказала, что мыслила глобально?

Теперь, когда она знала свое место в мире, нет причин держать его в неведении.

— Свою жизнь. Я всегда советовала людям задаваться большими целями, но наконец поняла, что эти цели могут быть чересчур велики.

Она подвинулась ближе к краю топчана.

— Все равно не понимаю.

— Я мыслила такими великими категориями, что совсем забыла, в чем истинное предназначение моей жизни.

— Помогать людям! — свирепо воскликнул он. — И ты никогда, ни единой минуты об этом не забывала.

— Это было сферой деятельности. — Она нервно стиснула руки. — Мне ни к чему полные аудитории. Мне не нужен особняк у Центрального парка или шкаф, набитый одеждой от-кутюр. В конце концов все это обрушилось на меня и задушило. Моя карьера, мое имущество — все это украло у меня дар времени, и я потеряла свое видение мира.

— Но теперь оно к тебе вернулось.

Утверждение. Не вопрос. Рен понял, что в ней изменилось нечто важное.

— Вернулось, — кивнула Изабел. Она получила куда больше удовлетворения, помогая Трейси и Гарри, чем от последней лекции в «Карнеги-холле». Больше она не хотела быть гуру для массового потребления.

— Я открываю маленькую консультационную практику. Ничего роскошного — маленький офис в рабочем районе. Если люди не смогут платить — ничего страшного. Если смогут — тем лучше. Буду жить просто.

Рен пронзил ее своим знаменитым взглядом киношного убийцы.

— Боюсь, мои новости несколько подпортят твои простые планы.

Она смирилась с теорией хаоса и теперь покорно ждала, что скажет он.

Рен подвинулся достаточно близко, навис над ней, но Изабел и глазом не моргнула. Наоборот, ей вдруг стало интересно.

— Ты ухитрилась восстановить против себя весь город, когда украла статую.

— Я ее не крала, а позаимствовала.

— А вот этого никто не знал. И теперь местные обитатели жаждут упрятать тебя под замок лет этак на десять.