Черные Мантии (№4) - Тайна Обители Спасения

Рассмеявшись, Леокадия сказала:

– Видишь, что делают деньги! Благодаря им можно прийти в спальню премьер-министра, засунуть его в корзинку и продать на рынке.

Они снова выпили.

– Я понял, что от меня требуется, – проговорил Эшалот. – А когда будут новости от вас?

Вдова помрачнела. Некоторое время она хранила молчание. Взволнованный Эшалот ждал ответа.

– Послушай, – произнесла наконец мамаша Лео. – Возможно, я сейчас смеялась в последний раз. Пойми, нам предстоит тяжелый бой, из которого можно и не вернуться.

– А я буду в безопасности! – воскликнул возмущенный Эшалот.

– Да успокойся же ты! Дурак! – процедила сквозь зубы вдова. Она выпрямилась. – Я думаю, что все будет хорошо. А ты пока на всякий случай возьми эти деньги.

И Леокадия протянула Эшалоту пачку купюр, которую тот совсем недавно защищал от Симилора.

– Завтра ты отнесешь их той женщине, которая сейчас присматривает за Саладеном, – добавила вдова. – Если ты ей не доверяешь, спрячь деньги в какой-нибудь тайник.

– Но... Зачем это, хозяйка? – пробормотал Эшалот.

– Значит, так надо! – отрезала мамаша Лео. – Ты вернешь их мне, когда я тебя об этом попрошу. Но если я не сделаю этого в течение недели, считай, что деньги твои. Я объявляю тебя своим наследником.

Эшалот хотел было возразить, однако укротительница знаком приказала ему молчать.

– Ты выслушал мое завещание, – проговорила она. – Надеюсь, ты отнесешься к нему с должным уважением. А теперь я иду спать. Спокойной ночи, старина! Да завтра!

XXXVII

ПЕРЕД БИТВОЙ

На следующий день все были заняты. Куатье не появлялся, мамаша Лео не подавала никаких признаков жизни. Валентина почти весь день провела в одиночестве. В одиннадцать часов к ней заглянул Констанс.

– Мадемуазель, вы быстро идете на поправку, – сказал он. – Это хорошая новость. Но есть еще и плохая: полковнику стало хуже. Он не встает с постели. Всеми делами сейчас занимается доктор.

Девушка ничего не ответила.

– Кажется, вчерашнее путешествие не очень вас утомило, – усмехнувшись, добавил Констанс. – Странное дело: несмотря на то, что многие вещи держатся в секрете, всем о них прекрасно известно. Вы только не волнуйтесь. Да, вас предали, но в этом нет ничего особенного. Никто не станет вас после этого меньше любить. Честно говоря, я очень рад, что именно мне довелось привезти к вам эту достойную женщину, мамашу Самайу. Ее присутствие просто воскресило вас.

– Я очень вам признательна, – тихо произнесла Валентина.

– Я в этом не уверен, – ответил помощник доктора Самюэля. – Конечно, я не осмелюсь вслед за полковником назвать вас странной малышкой, однако мне кажется, что он недалек от истины. Впрочем, это неважно. Все любят вас такой, какая вы есть. Даже Робло, этот цепной пес, готов лизать вам руки, словно болонка. Вот вам мой рецепт: никаких лекарств, просыпайтесь во сколько хотите, ешьте что пожелаете, а когда снова станете вольной пташкой, вспомните как-нибудь о бедном враче, который изо всех сил старался сделать вам приятное.

Валентина уже готова была поверить, что Констанс говорит совершенно искренне. Однако чувство опасности, которое не покидало ее на протяжении многих дней, сделало молодую женщину предельно восприимчивой к фальши.

Говорят, у тех, кто охотится в пустыне, невероятно обостряются зрение и слух. Точно так же у Валентины обострилась интуиция. Ее окружали талантливые актеры, которым очень хотелось обмануть молодую женщину, но она безошибочно чувствовала, какой из тысячи ответов является единственно верным.

К трем часам к ней зашла госпожа д'Орнан. Маркиза была очень взволнована. Она сказала, что пора собираться.

Когда госпожа д'Орнан покинула комнату, Валентина уже была одета, однако облачилась она скорее в дорожный костюм, чем в свадебный наряд.

Валентина заметила, что глаза у маркизы покраснели. Казалось, женщину что-то мучило. Когда Валентина спросила, что ее беспокоит, госпожа д'Орнан ответила:

– Вот уже полтора месяца, как мне ни разу не удалось спокойно заснуть. Но теперь неважно. Слава Богу, тебе сейчас лучше, но наши горести, к сожалению, не кончились.

Валентина опустила глаза и скорбно улыбнулась.

– Теперь, когда к тебе вернулся рассудок, я могу поделиться с тобой своими мыслями, – продолжала маркиза.– Я взяла на себя большую ответственность, когда дала согласие на ваш брак. Однако я слишком люблю тебя, дорогая, чтобы помешать твоему счастью. Если бы мы отказа лись от спасения этого несчастного молодого человека, это погубило бы тебя, поэтому не могло быть и речи о том, чтобы бросить его в беде. Я думала о вас сутки напролет. Я говорила себе: «Когда Морис вырвется на свободу, он покинет Францию. Она захочет последовать за ним. Я не могу противиться ее желанию. Значит, я должна сделать все, что от меня зависит, чтобы освятить их союз...» Я понимаю, что общество все равно не признает вашего брака. С точки зрения закона это вообще не брак. Однако у меня есть совесть и я верю в Бога. Вот чем я руководствовалась, принимая решение... О чем ты задумалась, девочка моя? Ты ни разу не ответила мне.

Валентина протянула ей руку и тихо проговорила:

– Я слушаю вас, тетушка. Я очень вам благодарна.

– Господин Юро – хороший священник, – проговорила маркиза, словно пытаясь оправдаться в собственных глазах. – Мы все его прекрасно знаем. Господину де Сен-Луи пришлось немало потрудиться, чтобы убедить его обвенчать вас: ведь, в конце концов, это незаконно...

Госпожа д'Орнан смахнула набежавшую слезу.

– Я опять говорю не о том, – произнесла она. – Кроме тебя, у меня нет больше никого в целом свете. И все же я сейчас плачу, потому что мне очень жалко одного человека... Ты – добрая девочка, ты поймешь мои чувства. С тех пор как скончался мой сын, я еще никогда не испытывала такой боли. Умирает мой старый друг, который любил тебя, как родную дочь! Ах, дитя мое! Скоро на небесах появится новый святой, который будет молиться за нас. Скоро нас покинет полковник Боццо. Он уже лежит на смертном одре.

Девушка по-прежнему молчала, сжимая своими ледяными пальцами руку госпожи д'Орнан.

– Я понимаю тебя, – сказала маркиза, – сейчас ты думаешь только об одном. В твоей душе нет места для сострадания... Но если бы ты только знала, как он обожал тебя! Если бы ты знала... Ведь именно благодаря ему ты станешь женой Мориса! И алтарь будет размещен рядом с его ложем...

– Как! – внезапно воскликнула Валентина. – Венчание состоится у полковника?!

Молодую женщину бросило в дрожь.

– Мы поедем к нему домой! – прошептала Валентина.

– Он думает только о тебе, – продолжала маркиза. – Ваш брак – это его последнее доброе дело. Наш друг викарий сказал мне, что полковник – святой и что на земле его удерживает лишь любовь к людям.

– Святой! – мрачно повторила Валентина. Маркиза удивленно посмотрела на нее.

– Как ты это сказала! – прошептала она. – Правду говорят: и счастье, и несчастье в равной мере делают нас эгоистами. Ты думаешь только о себе!

Маркиза ошибалась.

Валентина думала о том блестящем молодом человеке, комнату которого занимала в особняке д'Орнан.

Она думала о единственном сыне этой женщины, которая назвала главаря Черных Мантий святым.

Валентина думала о маркизе Альберте д'Орнане. Он был жизнерадостным, богатым и счастливым. Однажды маркиз отправился в свой замок в Солони и больше никогда не вернулся обратно.

Девушка едва сдерживалась, чтобы не поделиться с маркизой своими мыслями. Однако Валентина понимала, что достаточно одного неосторожного слова – и рухнет ее последняя надежда.

Да и зачем что-то говорить? Может быть, этой несчастной женщине и не нужно ничего знать? Как она может противостоять убийцам своего сына?

– Мне хорошо известно, девочка моя, что у тебя добрая душа, – продолжала мадам д'Орнан. – Просто ты беспокоишься, и поэтому равнодушна ко всему, что происходит вокруг тебя. Но ты не волнуйся, полковник обо всем позаботился. Он все предусмотрел! Для этого человека нет ничего невозможного. Поэтому – считай, что твой Морис уже на свободе. Сегодня утром я заходила к полковнику. Хотя он был очень слаб, он все же сказал мне: «Будьте спокойны, мадам, я сделал все, что нужно. Денег потрачено столько, будто готовится побег принца. Это мое последнее дело, и я хочу, чтобы оно прошло удачно».

– Произнося последние слова, полковник улыбнулся, – добавила маркиза. – Скажи, ты когда-нибудь видела улыбку умирающего праведника?

Валентина тяжело вздохнула.

– Праведника! – повторила она. – Нет, не видела.

– Ты пугаешь меня! – воскликнула госпожа д'Орнан. Она была явно шокирована поведением своей собеседницы. – Боюсь, что ты откажешься выполнить мою просьбу... Понимаешь, я хотела умолять тебя об одной вещи. Полковник скоро умрет, а вы уедете... Я останусь совсем одна. Я надеялась, что вы с Морисом возьмете меня с собой...

Валентина выпрямилась. Ее глаза засверкали.

– Поезжайте раньше нас, тетушка! – воскликнула она. – Это замечательная идея! Пожалуйста, поезжайте, а мы присоединимся к вам позже.

Маркиза была поражена. Ее почти оскорбило это предложение, смысла которого она не могла понять.

Валентине не хотелось подвергать эту женщину опасности. Сегодня она почти весь день провела наедине со своими мыслями, и на душе у нее было еще тревожнее, чем обычно.

Однако Валентина все же надеялась на благополучный исход: ведь она любила, а любви без надежды, как известно, не бывает.

Любовь порождает надежду, а затем и веру, и в этом великая сила истинного чувства. Любовь подобна солнечному лучу, который несет и свет, и тепло.

Валентина надеялась только на милость Господа: молодая женщина находилась в таком положении, когда бессмысленно рассчитывать на собственные силы. В подобных ситуациях одни доверяют свою судьбу всевидящему Богу, а другие – слепому случаю.

И все же Валентина была готова к самому худшему. Ею овладела холодная решимость. Девушка подумала, что сделает все от нее зависящее, а там – будь что будет. Сейчас Валентину уже больше волновало не суетное, а вечное.

Вспомним, как она вела себя во время свидания с Морисом. Тогда она сказала своему жениху: «Я больше не хочу кончать жизнь самоубийством, я не желаю, чтобы этот грех разлучил нас на том свете».

Если уж ей было суждено умереть, она хотела умереть женой Мориса. Она решила погибнуть в борьбе.

Затем Валентине на миг показалось, что она способна победить своих врагов и отомстить за погубленных родных. А сейчас она испытывала только одно чувство – бесконечное сострадание. Валентина пыталась спасти маркизу. Красавица не хотела, чтобы женщина, которая заботилась о ней, как родная мать, отправилась вместе с ней в этот ужасный дом.

Желание уберечь маркизу от опасности охватило Валентину столь неожиданно, что едва не выдало ее. Внезапно Валентина вспомнила, что Куатье велел ей ничего не предпринимать без его ведома.

Разумеется, маркиза не знала, о чем думает Валентина. Удивленно посмотрев на девушку, мадам д'Орнан повторила:

– Уехать раньше вас? Но почему? Разве я уже стала лишней? Вам не кажется, что я, по крайней мере, имею право присутствовать на вашем бракосочетании?

– Дорогая тетушка, вы имеете право быть с нами повсюду, – ответила Валентина. – Но зачем вам понапрасну рисковать собой? Побег – дело опасное. Возможно, Мориса будут преследовать. Конечно, я буду сопровождать его, но ведь это мой долг...

– Дитя мое, – с достоинством произнесла маркиза, – поскольку ты еще недавно была очень больна, мы не сообщали тебе о наших грандиозных планах. Я умею хранить тайну, поэтому ты никогда ни о чем не догадывалась. Мне не раз угрожала опасность. Целью нашего общества является передача престола несчастному сыну Людовика Шестнадцатого. Поверь мне, я занимаю среди сторонников принца не последнее место. Я не упрекаю тебя в том, что ты совершенно не знаешь моего характера. Просто имей в виду, что я выполняла довольно трудные поручения и часто обманывала даже очень проницательных людей. Разве я не могу совершить ради моей любимой племянницы то, что не раз делала для Его Высочества? Давай больше не будем возвращаться к этому вопросу. Я уезжаю вместе с вами, это решено. Как знать, вдруг в дороге нам пригодится мое умение водить полицию за нос. Она поцеловала Валентину в лоб.

– А пока вернемся к вашей свадьбе, – продолжила маркиза. – Я полагаю, что ты поедешь к полковнику в платье, которое сейчас на тебе. Черный цвет тебе очень к лицу. Однажды в юности я присутствовала на тайном бракосочетании. Это было во время вандейских войн[30]. Жених был в форме корнета армии короля, а невеста – в черном муаровом платье. Это было очень красиво. Мы, конечно же, тоже обойдемся без флердоранжа. Ты ведь понимаешь, что ваша свадьба – это вопрос чести. Это как малое крещение в храме, которое совершают тогда, когда нельзя креститься по-настоящему. Как только ситуация станет более благоприятной, вы всегда сможете обвенчаться во второй раз, с соблюдением всех церковных обрядов. А сейчас вы просто обручитесь... Ты готова?

– Да, – решительно ответила Валентина. Лицо ее залила смертельная бледность.

– Мне нужно отправляться за священником, – сказала госпожа д'Орнан. – Все наши друзья будут ждать нас у полковника. Дай-то Бог, чтобы мы застали его живым! Хотя я, конечно, надеюсь, что все будет хорошо. Ты поедешь в моей карете. Я сяду в экипаж полковника. Правда, кучера я взяла своего: так мне будет спокойнее. Ты подождешь госпожу Самайу у входа в Форс на улице Паве.

Валентина набросила на плечи шаль и завязала ленты своей шляпки.

– Кажется, я все-таки успокоилась, – произнесла маркиза с наигранной бодростью. – Не тревожься, тебе вредно волноваться. Все будет в порядке: полковник об этом позаботился.

Через несколько минут на улице Батай показались две кареты. Экипаж полковника, где находилась маркиза, свернул на улицу Шайо, которая заканчивалась Енисейскими полями. Другая карета, на которой красовался герб д'Орнан, поехала по направлению к набережной.

Скоро эта карета оказалась на улице Паве. Перед главным входом в тюрьму стоял фиакр.

Валентина велела кучеру остановиться. Потом она опустила занавески и замерла в мучительном ожидании.

XXXVIII

ОТЪЕЗД НА БАЛ

Старинные часы в спальне полковника только пробили шесть раз. В комнате царил полумрак. Единственным источником света были затухающие угли в камине. В окно, плотные шторы были задернуты не до конца, виднелись заснеженные верхушки деревьев; эта картина усиливала и без того тягостное впечатление, которое производила спальня старика.

В соседней комнате было, наоборот, очень светло. Последние несколько дней там жила графиня Фаншетта Корона, которая хотела находиться как можно ближе к своему больному родственнику.

Дверь, соединявшая обе комнаты, была приоткрыта. В спальне графини суетилась щегольски одетая горничная, озабоченная последними приготовлениями своей хозяйки к балу.

В этой комнате царил очаровательный беспорядок, который возникает всегда, когда женщина, заботящаяся о своей внешности, начинает наряжаться.

Все стулья и кресла были завалены различными безделушками, которые делают красавицу еще более привлекательной. Повсюду были разбросаны платья, перчатки, шляпки. В воздухе разливался сильный аромат, поскольку каждый из этих предметов, начиная с веера и заканчивая маленькими, достойными Золушки, туфельками, источал свое особое благоухание. Стол был весь заставлен шкатулками, полными драгоценностей.

Комната графини являла собой разительный контраст со спальней больного старика, напоминавшей жилище отшельника.

На кровати, скрестив руки на груди, неподвижно лежал полковник. Дыхание его было хриплым и прерывистым.

Рядом с постелью стояла молодая женщина, на обнаженные плечи которой лился свет из соседней комнаты.

– Прошу тебя, позволь мне сегодня вечером остаться с тобой, – говорила эта женщина. – Ты же знаешь, что я не люблю бывать в обществе. Мне там грустно, я чувствую себя неловко... Думаю, мадам де Тресм простит меня. Ей известно, что ты болен и что я – твоя сиделка.

– Упрямица! – прошептал больной.

– Упрямица, упрямица! – повторил он. Фаншетта хотела было возразить, но старик удержал ее.

– Мадемуазель Фаншетта, не забывайте, что я не люблю, когда меня пытаются переубедить, – проговорил он. – Ай-ай-ай, как не стыдно! Разве ты не знаешь, что твоему больному дедушке вредно волноваться?

То ли к старику вернулись силы, то ли он забыл о своей роли, но голос его внезапно окреп и зазвучал громче, чем это бывало в последнее время.

– Ты просто обязана поехать к мадам де Тресм, – продолжал полковник. – А вдруг без тебя за столом окажется тринадцать человек? Не забывай и о том, что и сама хозяйка, и ее прелестная дочь Мари обожают посплетничать. Они не преминут позлословить по поводу твоего отсутствия.

– Не говори так много, а то устанешь! – попросила графиня.

– Ну, это как всегда! – усмехнулся больной. – Когда мои собеседники не знают, что мне возразить, они просят меня помолчать, ссылаясь на мое слабое здоровье. Зажги светильник. Когда ты оденешься, зайди ко мне, я хочу полюбоваться тобой, моя красавица. Кто знает, сколько мне еще осталось? Сколько раз я еще смогу взглянуть на тебя? Однако я надеюсь, что увижу тебя на небесах. Я верю в бессмертие души. Мне кажется, те, кто любил друг друга на земле, никогда не расстанутся и в жизни вечной.

Графиня зажгла светильник. Теперь стало видно лицо больного. Оно внушало ужас.

Наверное, в глазах Фаншетты отразился испуг, поскольку полковник спросил, криво усмехнувшись:

– Кажется, я не очень хорошо выгляжу?

Графиня вздрогнула. Ее поразило, как этот человек может еще иронизировать над собой.

– Вы бледнее обычного, – ответила она.

– Бледнее обычного? – произнес старик, как-то гнусно хихикнув. – Ну, ну, не переживай, моя хорошая, все не так уж плохо. Ах, мой ангел! Ты не знаешь моей тайны... Возможно, иногда ты даже подозревала меня в том, что... Понимаешь, есть люди, чьи поступки, как бы хороши они ни были, смахивают на подлость. Помнишь, ты читала мне на ночь одну американскую книжку? Там рассказывалось о человеке, которого всю жизнь называли шпионом за то, что он помогал Вашингтону в борьбе за независимость.

– О, дедушка! – воскликнула графиня. – Я всегда подозревала, что вы втайне занимаетесь политикой!

– Ах, моя маленькая Фаншетта, – вздохнул старик. – Ты узнаешь обо мне гораздо больше, когда меня уже не будет на свете. Пока я скажу тебе только одно: недавно я начал трудную и опасную игру. Открою тебе секрет: я прошу тебя уехать не потому, что боюсь вызвать недовольство госпожи де Тресм, а потому, что здесь сегодня произойдут такие вещи, о которых ты и слышать не должна.

На глазах Фаншетты выступили слезы.

– Как я вам благодарна! Скажите еще пару слов! Скажите, что эта бледность...

– Конечно, я не могу утверждать, что свеж, как роза,– улыбнулся старик. – Однако, в конце концов, каждый защищается как может, не так ли? Думаю, что и на этот раз сумею справиться со своими противниками. Ну все, мое сокровище, давай одевайся. На все сборы у тебя – лишь двадцать минут. Не забудь зайти поцеловать меня. А как только ты уедешь, я займусь своими делами.

Счастливая Фаншетта поцеловала полковника в лоб и выскользнула из комнаты.

Как только женщина скрылась, скрипнула еще одна дверь, ведущая в спальню больного, и в дверном проеме появилась взлохмаченная голова Лейтенанта.

– Еще рано! – негромко сказал старик. Дверь тут же снова захлопнулась.

Воцарилась тишина, которую нарушал время от времени кашель полковника.

«Я и в самом деле простыл, – подумал он. – Надо бы подлечиться. Хотя, в общем-то, я чувствую себя неплохо...»

Не прошло и пяти минут, как в дверях показалась Фаншетта. Она уже была готова.

Полковник приподнял голову, чтобы полюбоваться своей внучкой.

– Какая ты молодая! – произнес он чуть слышно. – Прежде чем я умру, я совершу еще одно чудо: я сотворю для тебя другую жизнь.

Графиня подбежала к старику и нежно поцеловала его. Казалось, она хотела задать полковнику какой-то вопрос.

– Подозреваю, что тебя интересует, где кончается игра и начинается правда? – произнес старик. – Мы поговорим об этом завтра. А теперь иди. Главное – ничего не бойся. Веселись, развлекайся. Не возвращайся раньше двух часов. Ты поняла меня? Это приказ.

Фаншетта вышла. Через несколько минут послышался цокот копыт: карета увозила графиню на бал.

Полковник хлопнул в ладоши.

Дверь, за которой прятался Лейтенант, снова открылась.

– Заходи! – скомандовал старик.

Когда Куатье приблизился к постели, полковник добавил:

– Кажется, сегодня ты не пьян?

– Нет, – откликнулся Лейтенант.

– Хочешь выпить? – осведомился старик.

– Нет, – ответил Куатье.

– Вот и славно! – улыбнулся полковник. – Садись поближе. Нам надо поговорить.

Куатье устроился у изголовья больного. Старик обхватил голову Лейтенанта руками и притянул к себе на подушку. В течение трех-четырех минут полковник что-то шептал ему на ухо. Лейтенант только слушал, ни разу ничего не сказав.

– Ты понял? – спросил наконец полковник.

– Да, – кивнул Куатье.

– Это тебе по силам? – внимательно взглянул на него старик.

– Да, – повторил Лейтенант.

– Посмотри на меня, – велел полковник.

Бандит повиновался. Глаза мужчин встретились. Через секунду Куатье отвел взгляд.

– Я ведь уже сказал: да! – пробурчал Лейтенант.

– Хорошо, – произнес полковник. – Я проверял, чиста ли у тебя совесть. Ты выдержал этот экзамен. Напоследок – еще пару слов: если даже ты станешь богат, у тебя на шее всегда будет болтаться железная цепь. Ты понимаешь это?

– Понимаю, – кивнул Куатье.

– А теперь слушай: если ты сделаешь все, что я тебе сказал, я сниму с тебя этот ошейник. Ты будешь не только богатым, но и свободным, – заявил старик.

Бандит тяжело вздохнул.

– Иди туда и погаси свет, – указав на комнату Фаншетты, распорядился полковник.

Хоть Лейтенант и не был пьян, но когда он шел в эту комнату, его шатало. Через несколько секунд Куатье захлопнул за собой дверь.

XXXIX

СРЕДСТВО ПРОТИВ СУДОРОГ

Полковник закрыл глаза. Он немного устал и к тому же ощутил тяжесть в груди. – Все это немного утомительно, – прошептал полковник. – Мне уже не двадцать лет. Надо стараться не перенапрягаться. Хотя как не перенапрягаться! Ведь это мое последнее дело. Потом у меня будет время отдохнуть.

Высунув из-под одеяла свою худую руку, полковник потянулся к звонку.

– Во всяком случае, мое тело меня пока еще слушается, – удовлетворенно пробормотал старик. – Как знать, может, мне удастся прожить еще довольно долго?

Если бы в эту минуту полковника увидел человек незнакомый с ним, то, наверное, не смог бы сдержать улыбки. Скорее всего, этот человек подумал бы, что старик впал в детство.

На звонок явился слуга.

– Делайте, что вам было приказано, – проскрипел полковник. – Поторопитесь. Постарайтесь не шуметь.

Дальнейшее напоминало театральную сцену во время антракта, когда опустился занавес и рабочие меняют декорации.

К первому слуге присоединились еще двое или трое лакеев. Квадратный стол, стоявший посреди комнаты, был накрыт белоснежной скатертью, на которую водрузили свечи, распятие и молитвенник.

Между этим импровизированным алтарем и дверью, за которой притаился Лейтенант, разместили стулья. Их поставили в ряд напротив кровати полковника.

Разумеется, это были приготовления к свадьбе. Но, с другой стороны, это больше походило на подготовку к похоронам. К тому же ни жениха, ни невесты еще не было, но зато был умирающий.

Приподнявшись на своем ложе, полковник удовлетворенно созерцал декорации.

– Неплохо, – произнес он. – Это сгодится и для следующего раза. Надо будет только переместить свечи: они будут стоять вдоль моей кровати.

– Ну что вы, господин полковник! – робко возразил один из слуг.

– Не утешайте меня, Бернар, – ответил старик. – Я не нуждаюсь в сочувствии: я прожил долгую, очень долгую жизнь, и поэтому не боюсь смерти.

Слуги склонились в почтительном ожидании.

– Ступайте, ребята, – распорядился полковник. – Вам известны имена тех, кого вы сюда впустите. Если кто-нибудь уже ждет внизу, скажите, чтобы поднимался ко мне.

Слуги вышли. Старик улыбнулся.

– Лейтенант! – шепотом позвал он.

Открылась дверь, и из соседней комнаты выглянул Куатье.

– Как тебе все это нравится? – поинтересовался полковник.

Бандит не ответил.

Его лицо исказилось от ужаса. Лейтенант опустил глаза, чтобы не видеть распятия, которое находилось как раз напротив него.

– Наши дорогие друзья опаздывают, – заметил старик.

– Они внизу, у ворот, – ответил Куатье. – Ваши гости разговаривают там между собой. Хозяин, вы, наверное, хотели сказать мне что-то еще? – спросил бандит.

– Ничего, мой друг... – покачал головой старик. – Хотя нет, хотел! – вдруг встрепенулся он. – Знаешь, неплохо бы мне спрятаться в какой-нибудь уголок и послушать, что они обо мне говорят. Тулонец с ними?

– Нет, – ответил Лейтенант.

– Хорошо. Ну все, иди, – скомандовал полковник.

Лейтенант вернулся в комнату графини, где по приказу полковника все свечи были потушены.

А на улице Терезы, неподалеку от ворот действительно стояло несколько человек: это были доктор Самюэль, Порталь-Жирар и господин де Сен-Луи.

Они топтались там уже довольно давно и, наверное, видели, как покидала особняк графиня Корона.

Все трое нервничали, как нервничают все заговорщики, когда наступает решающий момент.

– Лейтенант здесь? – спросил Порталь-Жирар.

– Да, – ответил Самюэль. – Он пришел час назад.

– А другие? – снова поинтересовался Порталь-Жирар.

– Больше никого, – откликнулся врач.

Принц никак не мог согреться, хотя был одет довольно тепло.

– До чего же сегодня холодно! – вырвалось у него.

– А когда подумаешь о том положении, в котором мы очутились, становится еще холоднее, – прошептал Самюэль. – Кто-нибудь видел Лекока?

Ему никто не ответил.

В это время на улице Терезы показался один из слуг полковника; лакей нес под мышкой пакет со свечами. Но вот слуга скрылся за воротами, а заговорщики по-прежнему молчали.

– Он – очень странный человек! – произнес Самюэль.

Сейчас врач говорил уже не о Лекоке.

– Умирая, он жаждет крови! – отозвался Порталь-Жирар.

– Перед смертью он еще хочет покощунствовать, – добавил господин де Сен-Луи. – Ведь это же просто святотатство! Я все понимаю, мы с вами тоже не святые, но нельзя же быть таким негодяем!

– Если Бог существует, то оскорблять его по меньшей мере неосторожно, – проронил Самюэль. – Если же Бога нет, то и кощунствовать бесполезно.

– Короче, то, что мы собираемся сделать, – дело хорошее во всех отношениях, – подытожил Порталь-Жирар. – Ну что, пошли?

Но никто из поборников морали не двинулся с места. Каждый хотел хоть немного оттянуть роковой момент.

– Мы еще далеко не все обсудили, – заметил принц.– Это загадочный человек. По-моему, он превосходит в коварстве и жестокости даже самого дьявола. И все-таки у старика есть одна слабость: как только запахнет жареным, он всегда отсылает прочь графиню. Именно так он и поступил сегодня вечером.

– Судя по туалету графини, она отправилась на бал, – проговорил Самюэль. – Не понимаю, как она решилась оставить больного, который вот-вот испустит дух?

– У графини свои дела, у нас – свои, – сухо ответил Порталь-Жирар. – Давайте-ка ими и займемся. Сегодня все должно быть кончено. Этой ночью старику суждено умереть. Мы знаем, что он и так дышит на ладан. Возникает вопрос: можем ли мы твердо рассчитывать, что он отправится на тот свет без посторонней помощи?

Очевидно, этот вопрос был адресован Самюэлю. После непродолжительного молчания тот ответил:

– Сегодня вечером я видел полковника. Если бы на его месте был обычный человек, я бы сказал: ему осталось жить еще несколько часов. У него уже начинается предсмертное удушье. У него спазмы в бронхах. На это тяжело смотреть... Когда агония затягивается, некоторые врачи прописывают препараты, которые ускоряют конец. В сущности, это просто акт милосердия.

– Акт милосердия! – повторил господин де Сен-Луи.

– Но полковник не захочет принимать ваше лекарство, – возразил Порталь-Жирар.

– Эти снадобья называются весьма туманно: средства против спазмов и судорог, – пояснил врач. – Аналогичную роль может рыграть все, что помешает умирающему дышать. Было бы достаточно, например, положить на губы больного лоскуток муслина.

Доктор Самюэль замолчал.

– Договаривайте до конца, – потребовал принц, пытаясь придать своему голосу твердость.

– Собственно, я уже почти все сказал, – пожат плечами врач. – Это абсолютно безопасно – и совсем просто. Мы хорошо знаем сценарий последней трагедии полковника. Нам известно, что развязка должна произойти ночью. Что ж, так оно и будет! Один из нас накинет старику на голову одеяло и несколько секунд подержит его. Уверяю вас, этого вполне достаточно.

– Но кто возьмет это на себя? – спросил господин де Сен-Луи.

– Я, – решительно произнес доктор права Порталь-Жирар.

– Браво! Я восхищаюсь вами! – вскричал Самюэль.

– Мы вместе проникнем в комнату Фаншетты, – продолжал доктор права, поясняя свой план, – чтобы захватить шкатулку, про которую нам говорил Лекок. Остальное – ясно. В общем, все должно пройти нормально.