Черные Мантии (№4) - Тайна Обители Спасения

– Ну и что? – наконец произнес Куатье. – Догадались, и что дальше?

– Не знаю, – прошептала я. – Но я догадалась также, что вам жалко меня.

Он яростно мотнул головой. Я подумала, что сейчас Куатье уйдет.

Однако он остался.

Наступило молчание. Через некоторое время он пробормотал:

– Все это случилось из-за женщины. Она хотела новое платье, новую шаль, цветы, дорогие побрякушки. В то утро она сказала мне: «Если ты не принесешь пятьдесят луидоров, я прогоню тебя!»

Я вздрогнула. Он посмотрел на меня и улыбнулся. От его улыбки мне стало еще страшнее.

– Я принес ей тысячу франков, – тихо произнес Куатье. – А потом я задушил ее! Она была моей женой и я ее любил!

Куатье молчал и больше не смотрел мне в глаза.

– Теперь моя жизнь недорого стоит! – внезапно воскликнул он. – Я хорошо знаю, что умру из-за женщины. Может, из-за вас, может, еще из-за кого! Мне послышалось, что вы сказали: «Спасибо, Лейтенант!» Забавно, не правда ли? Ладно, спрашивайте. Я отвечу вам.

Я спросила, и он ответил.

Когда за мной пришли, чтобы отнести меня в кровать... крепитесь, мамаша Лео!.., я уже знала, что этот дом принадлежит Черным Мантиям.

– Дочка, я боюсь не за себя, – почти не разжимая губ, прошептала укротительница.

– Я знаю, – ответила Валентина. – Как бы я хотела прижать вас к сердцу! Вы боитесь за меня и за него, вы хотели бы во весь голос крикнуть нам: «Берегитесь!» Увы! Моя добрая мамаша Лео, теперь не время осторожничать: необходимо все поставить на карту. И я это сделала. Пока Куатье держит свое слово: он ничего от меня не скрывает и исполняет все, что я скажу.

Это благодаря ему мне удалось увидеть Мориса: он вывел меня отсюда средь бела дня через тот подъезд, где делают ремонт. С помощью Лейтенанта я проникла в тюрьму Форс; он же помог мне раздобыть яду.

Возможно, мое отсутствие заметили, но никто не подал виду, что знает об этом. Меня не было целых два часа... Неужели они так беспечны? А может, Куатье предупредил своих хозяев, и они решили мне не препятствовать?

Кого же предал Куатье? Меня или Черные Мантии? Впрочем, какая разница? Яд уже у Мориса, который поклялся мне нашей любовью, что не употребит его без меня.

Когда я вошла в его камеру, мне показалось, что сейчас у меня разорвется сердце. Наши взгляды встретились, и я испытала одновременно и безграничную боль, и безграничную радость. Я бросилась к нему на шею. Я хотела сказать: «Морис, мой дорогой Морис, я спасу тебя!» Однако его поцелуй не дал мне этого сделать. Через некоторое время Морис прошептал: «Надежда лишь причиняет боль. Флоретта, не надо надеяться. Лучше покорись, как я». Вдова с трудом удерживала рыдания.

– Потом он спросил, – продолжала Валентина, – почему не пришла мамаша Лео.

– О! Неужели он сомневается во мне? – не шевеля губами, выдохнула укротительница.

– Нет, конечно. Мы подумали и решили, что вам что-то помешало... – успокоила ее Валентина.

– Я не знала, – пролепетала укротительница. – Как же все-таки случилось, что я ничего не знала? Я ведь так люблю вас! Может быть, я закрывала глаза, потому что боялась увидеть вас слишком счастливыми...

– Слишком счастливыми! – грустно повторила девушка. – Время идет, и у меня остается все меньше сил. Это не я возражаю против побега, а он. Он сказал мне: «Однажды мне уже довелось убегать, и я не хочу делать этого во второй раз. Пусть случится то, что должно случиться». Раз этого хочет Морис, этого хочу и я.

Валентина снова умолкла.

– Он сильно изменился? – спросила вдова.

– Нет, он стал очень бледным, только и всего. Он очень спокоен. Один раз я даже увидела его прекрасную улыбку. Это было, когда он сказал: «Если ты будешь моей женой, ты умрешь счастливой». И я ответила: «Что бы ни случилось, я буду твоей женой».

Укротительница удивленно взглянула на девушку.

– Они не будут возражать, я уверена, – продолжала Валентина. – Им надо одно: чтобы мы поскорее умерли. Если мы будем жить, железная рука, сжимающая нас за горло, в конце концов ослабит хватку. Сегодня нас никто не хочет слушать, но наши слова могут быть услышаны завтра, поэтому мы должны исчезнуть... Не думаю, что они будут менее милосердны, чем палач, исполняющий последнее желание приговоренного...

Укротительница почувствовала, что девушка совсем замерзла.

– Тебе пора в постель! – сказала она.

– Да, – отозвалась Валентина. – Теперь вы знаете достаточно. Остальное сообщит записка, которую я вам дала. Нет, еще пару слов: когда вы покинете меня, они снова будут говорить с вами о побеге Мориса. Обещайте все, что они попросят, скажите, будто вы меня уже наполовину убедили и будто вы уверены, что вам удастся убедить и Мориса. Добавьте, что готовы в любое время отправиться в Форс. Итак, вы поняли, что дело мы затеваем нешуточное? Они заинтересованы в том, чтобы побег состоялся. Не буду еще раз напоминать вам, чем все это должно, по их мысли, закончиться. Ничего не бойтесь. Если вы будете нуждаться в совете, вы его получите. Отныне вы будете видеть меня чаще, чем предполагаете.

Здесь Валентина неожиданно улыбнулась.

– Теперь, Лео, нам остается только обмануть шпиона, который за нами наблюдает, – добавила она. – Я знаю, как мы это сделаем. Если бы даже нам не надо было притворяться, я вряд ли бы дошла до кровати без вашей помощи – я ведь так устала!

Глядя на девушку, укротительница сама не смогла удержаться от улыбки.

Эта сцена была так искусно сыграна, что Лекок, стоявший за занавеской, почти поверил в нее.

Мамаша Лео наклонилась над Валентиной, словно для того, чтобы убедиться, что она спит, затем встала и отнесла ее на кровать.

Посидев несколько минут у изголовья больной, укротительница сделала вид, что вытирает набежавшую слезу, и прошептала:

– Ах, если бы она осталась в моем балагане! Все могло бы быть по-другому!

– Ай-ай-ай, я зря потерял целых полчаса, – бормотал Лекок, покидая свой тайник. – Коли они все это время ломали комедию, то делали они это просто превосходно.

Он удалялся очень тихо, но все же не бесшумно, и вдова услышала его шаги. В тот же миг отворилась дверь и в комнату вошла Фаншетта.

– Ну что? – с порога спросила графиня Корона. – Все секреты обсудили?

– Тише! – прошептала укротительница, обернувшись. – Она уснула.

Графиня на цыпочках подошла к кровати, поцеловала ледяную руку Валентины и грустно взглянула на госпожу Саману.

– Они очень любят друг друга, – тихо произнесла она. – Тот, который умер, тоже обожал ее. Ее безумие заключается в том, что она думает, будто Реми д'Аркс – ее брат. Она говорила с вами об этом?

– Да, – ответила вдова.

– Вы знаете ее очень давно. Как вы считаете, может она действительно быть его сестрой? – допытывалась графиня Корона.

– Когда я познакомилась с этой девушкой, ее звали Флореттой, – стала вспоминать укротительница. – Я не думала, что у нее есть брат, но я не подозревала и о том, что она – родня маркизе и полковнику.

– Да, вы правы, – прошептала Фаншетта Корона. – Тогда вам заплатили, не правда ли? – внезапно добавила она.

Укротительница вспыхнула. Схватив графиню за руки, она быстро заговорила:

– Послушайте, я бедная женщина, я ничтожество, может быть, я сделала плохо: да, мне заплатили... Ко мне пришли, чтобы забрать ее, и возможно, я была неправа, что слишком быстро поверила... – Мадам Самайу виновато посмотрела в глаза графине Корона. – Но ведь она и вправду походила на ребенка из знатной семьи! Как я могла подумать, что такие люди решили меня обмануть?

Если вы знаете что-нибудь, что поможет помочь мне исправить мою ошибку, умоляю, скажите!

Графиня опустила глаза и холодно ответила:

– Сударыня, я ничего не знаю. Когда два года назад Валентина появилась в доме маркизы д'Орнан, мне сказали, что это моя кузина. Я полюбила ее, как сестру. Реми д'Аркс был моим другом, почти братом... В этом трауре, который мы носим, кроется какая-то тайна. И вот еще одна загадка: почему все наши друзья так интересуются молодым человеком, который сейчас в тюрьме?

– Он невиновен, клянусь вам! – воскликнула вдова.

– То же самое сказала Валентина, – задумчиво произнесла графиня Корона. – Это было в тот день, когда Мориса Паже арестовали. Он был весь в крови... Сударыня, я не судья, и с самого детства меня окружают загадки еще удивительнее этой...

– Расскажите, – попросила жадно слушавшая укротительница.

Фаншетта Корона медленно покачала головой.

– Не спрашивайте меня, это бесполезно, – ответила она. – Я ничего не понимаю... Я знаю только, что я очень несчастна. Но это мое личное горе и касается только меня, и я не обязана никому о нем рассказывать. Если этот молодой человек невиновен, пусть ему поможет Бог! Они любят друг друга, поэтому они должны быть счастливы. Идемте, сударыня, вас ждут в салоне, и каждый надеется на вашу помощь. Я провожу вас, а потом вернусь к Валентине. Сейчас, когда она страдает, я еще больше люблю ее.

Графиня направилась к двери.

Вдова хотела было опять заговорить с ней, но вдруг почувствовала холодное прикосновение руки Валентины.

Она обернулась и увидела, что девушка поднесла палец к губам.

XIV

САЛОН

Госпожа Самайу повиновалась немому приказу Валентины: она молча последовала за графиней, которая проводила ее в салон, находившийся этажом ниже. Мамаша Лео предпочла бы более длинную дорогу, потому что ей надо было собраться с мыслями.

В самом деле, нашу героиню легко понять: она только что испытала сильнейшее потрясение.

Возможно, другой человек на месте укротительницы почувствовал бы недоверие, однако мы уже не раз говорили, что ярмарочная богема, одним из достойнейших представителей которой являлась госпожа Самайу, с большим уважением относится к рассказам о страшных преступлениях – примерно так же, как язычники относятся к своим мифам.

Впрочем, это касается не только тех, кто устраивает представления на ярмарке, но и зрителей. Те же самые истории оживленно обсуждаются в трущобах, где живет бедный люд.

В Ирландии есть барды, в Италии – импровизаторы, в средневековой Европе были трубадуры. В Париже тоже есть свои рассказчики, ведущие холодными зимними вечерами захватывающие повествования.

Однако они разительно отличаются от своих собратьев, воспевающих меч или шпагу, ибо парижские труверы воспевают нож.

Если вы окажетесь в Нижней Бретани, вы можете с кем угодно заговорить о корриганах[9], и вас поймут с полуслова. В Ирландии так же обстоит дело с переселением душ, в скандинавских странах – с эльфами и гоблинами. Если же вы живете в Париже времен царствования Луи-Филиппа, то вам не нужно объяснять, кто такие Черные Мантии.

Не было такого парижанина, который не знал бы, что означает это словосочетание, хотя разные люди рассказывали об этих бандитах по-разному: как и в любой мифологии, здесь существовали варианты.

Однако было и нечто общее, что объединяло все рассказы: считалось, что эта организация напоминает масонскую ложу, в которой, как и в обществе, существует иерархия – своя аристократия, своя буржуазия, свои простолюдины.

Все знали, что эта невидимая армия имеет множество солдат и офицеров и что ее генералы занимают самые высокие посты в государстве, являясь поэтому практически неуязвимыми для закона.

Вот почему Валентина, упомянувшая о Черных Мантиях, не стала объяснять укротительнице, кто они такие;

Вот почему ее слова так поразили мамашу Лео,– которая, казалось, уже должна была бы привыкнуть к тому, что в последнее время вокруг нее творится нечто невероятное. Черные Мантии! Люди, власть которых безгранична и которые ни разу не привлекались к ответу и ни разу не понесли наказания за свои злодеяния! Черные Мантии, эти призраки-убийцы, рассказы о которых способны вселить ужас в любого!

Ее Флоретта видела Черные Мантии! Она находится в доме, принадлежащем Черным Мантиям!

Странная вещь – вера. Известно, что доверчивый человек часто испытывает потрясение, иногда даже похожее на помрачение рассудка, когда внезапно реально встречается с объектом этой веры.

Поэтому, спускаясь по лестнице, ведущей из комнаты, которую занимала Валентина, в салон доктора Самюэля, мамаша Лео размышляла: «То, что к ним принадлежит Констанс, меня не удивляет: его лицо очень напоминает маску. Но остальные господа выглядят такими почтенными! Полковник Боццо! Принц Сен-Луи! Что же мне после этого думать о маркизе д'Орнан? Хотя Флоретта и сказала, что та здесь ни при чем, я в этом сомневаюсь: с волками жить – по-волчьи выть. Теперь я никому не могу здесь доверять!»

Укротительница пыталась решить, как ей следует себя вести, но в ее голове все путалось.

И вот что интересно: не зная, что предпринять, вдова хотела было обратиться к правосудию, однако быстро поняла, что это было бы безумием и что это проявление слабости погубило бы и ее, и тех, кого она любит.

К сожалению, народ не верит в правосудие. Он четко видит мрачные исключения, возводит их в правило, и это заставляет его бояться судей.

Хотя, с другой стороны, кто может с уверенностью сказать, где тут правила, а где исключения?

Когда народ смотрит вверх, добро ускользает от него, и он видит только зло, которое кажется ему вездесущим.

Возможно, благополучное меньшинство должно быть благодарно большинству за то, что оно относительно редко расправляется с теми, к кому судьба была более благосклонна.

Открыв дверь салона, графиня Корона сказала:

– А вот и госпожа Самайу. Наша дорогая Валентина уснула.

Мамаша Лео переступила порог и закрыла за собой дверь. Ей казалось, что она пьяна. Все вокруг нее кружилось в стремительном танце.

Однако укротительница умела управлять собой. Кроме того, она явно ощущала надвигающуюся опасность, и это заставляло ее поскорее взять себя в руки и обуздать собственные чувства. Несколько секунд – и вдова снова была хладнокровна, собранна, готова к любому повороту событий.

Она осмотрелась и убедилась, что в салоне находились те же люди, которых она видела в комнате наверху у ложа Валентины.

Вдруг Леокадия заметила человека, которого она прежде не встречала. Он и полковник тихо разговаривали. В этот самый момент маркиза д'Орнан упрекнула нового посетителя в опоздании и назвала его бароном де ля Перьером.

Мамаша Лео окончательно преодолела свой страх; сейчас она напоминала храброго солдата, которого присутствие врага только ободряет.

К тому же в ней внезапно проснулось острое любопытство, так свойственное людям из простонародья. Как только госпожа Самайу перестала бояться, ей захотелось узнать, что же тут происходит.

Она медленно обвела взглядом всех присутствующих. Теперь эти люди производили на нее совсем другое впечатление.

Ничто в лице Леокадии не выдавало обуревавших ее чувств – лишь легкий румянец говорил о смятении.

Маркиза д'Орнан подошла к вдове и взяла ее за руку. Тут же их окружили и все остальные – только полковник Боццо и барон де ля Перьер продолжали свою негромкую беседу.

Однако полковник заметил укротительницу и поднял руку в знак приветствия. На его лице появилась дружелюбная, немного покровительственная улыбка.

– Сударыня, вы можете говорить здесь совершенно свободно, – сказала маркиза. – Все присутствующие знают о несчастье, которое обрушилось на мой дом.; Все в этом салоне преданы мне, все любят мою несчастную племянницу.

– Хотя малышке сейчас очень тяжело, ей все же повезло, что у нее такие могущественные покровители, – ответила вдова.

– Она очень хорошо изъясняется, – пробормотал господин де Сен-Луи, – вы только посмотрите, каков уровень развития французского народа! – восхищался претендент на французский престол.

– Ах! – произнесла маркиза. – Если бы этот народ, о котором вы говорите с такой любовью, мог слышать ваши слова!

Самюэль и доктор права поклонились и отошли в сторону, присоединившись к полковнику и барону.

«Этих я помню! Но куда же делся Констанс?» – глядя им вслед, подумала мамаша Лео.

Усадив гостью, маркиза сказала:

– А теперь расскажите нам о ваших успехах. Инстинкт подсказывал Леокадии, что в рассказе нужно сохранить как можно больше правды. Ведь за ними наблюдал шпион, которым вполне мог быть этот самый барон.

– Началось все просто ужасно, – проговорила вдова. – Только вы ушли, как она вскочила с кровати. Я хотела позвать вас, но не смогла: она зажала мне рот. Мне пришлось укутать ее и отнести к камину. Она все время повторяла: «Мне холодно, мне холодно!»

Укротительница посмотрела на барона де ля Перьера. Их взгляды встретились.

«Я уже видела эти глаза! – подумала она. – Но где же?»

Ведь это не театр... Почему же ей кажется, что этот человек загримирован?

– Господин Лекок, она говорит правду? – чуть слышно спросил полковник, обращаясь к барону.

– Чистая правда, полковник, – ответил тот. – Если девчонка ничего ей не сказала, уверяю вас, все будет в полном порядке. Когда я был у нее в балагане, я не терял времени даром. Вы же знаете – я кому угодно могу вбить в голову все, что захочу.

– Ты молодчина, Приятель, – прошептал старик. – Я не беспокоюсь о будущем нашего сообщества, потому что знаю, что у него есть ты.

Полковник мучительно закашлялся. Тут же к нему подошел доктор, постучал ему по спине и проговорил уверенным тоном:

– Звук стал лучше. Через неделю кашель совсем пройдет.

Пока полковник вытирал вспотевший лоб, Лекок и два доктора – медицины и права – быстро переглянулись. Все трое улыбались, и их улыбки придавали словам доктора Самюэля новое, зловещее значение.

XV

НОВОЕ ПОРУЧЕНИЕ МАМАШИ ЛЕО

Она все время обнимала меня. С ее губ не сходило имя Мориса. Это было очень мучительно – видеть ее в таком горе! – продолжала мамаша Лео, обращаясь к маркизе и принцу. – Она говорила с вами о Реми д'Арксе? – перебила ее маркиза д'Орнан.

– Ну конечно! – воскликнула укротительница. – Она называла его своим братом. Ах, бедняжка, она совсем помешалась!

– Нет, не совсем, – уточнил господин де Сен-Луи. – Доктор Самюэль просветил нас относительно различных степеней умопомешательства. Уж ему-то можно доверять в этом вопросе. У нашего ребенка помутнение рассудка, вызванное конкретной причиной, которую можно устранить.

– И как только она исчезнет, – подхватила маркиза,– ее рассудок прояснится.

– Дай-то Бог, чтобы это было так! – произнесла вдова. – Когда я думаю, что есть люди, которые ее так любят, меня это утешает. Итак, сударыня, теперь с утра до вечера я в вашем распоряжении.

Госпожа д'Орнан снова взяла ее за руку.

– Вы будете вознаграждены... – начала было она.

– О, пожалуйста, не надо о деньгах! – воскликнула Леокадия. – Я не хочу о них слышать!

– Прекрасная женщина! – прошептала маркиза.

– Ах, какой у нас народ! – вздохнул господин де Сен-Луи.

– Итак, – продолжала мамаша Лео, – мы сидели у камина, и я не знала, с чего начать мою проповедь. Она была так прелестна! Любуясь ею, я думала, как бы они были счастливы, если бы этого захотел Бог! И эта мысль напомнила мне о моей обязанности. Ведь нужно сделать так, чтобы Бог этого захотел, не правда ли? Одним словом, я стала ее убеждать. Начала я издалека. Я говорила, что свобода совершенно необходима любому человеку и что ни в коем случае не надо полагаться на судей. Им нет никакого дела до нашего Мориса: их интересуют только бумажки, в которых сам черт ногу сломит.

Рассказывая, мамаша Лео очень разволновалась, она негодовала и даже разозлилась. Она выглядела и говорила очень убедительно:

– Я приводила все примеры, какие только смогла вспомнить. Слушая меня, она все время повторяла: «Он невиновен, он невиновен!»

«Черт возьми! – воскликнула я. – тоже был невиновен, но это не помешало палачам распять его».

– Какая добрая душа! – произнесла растроганная госпожа д'Орнан.

– Как красноречив наш народ! – добавил принц.

– Однако, несмотря на все мои усилия, мне никак не удавалось достичь цели,– сказала укротительница. – Бедняжка столько выстрадала, пролила столько слез, что, казалось, стала глуха к голосу разума. И тогда мне в голову пришла одна мысль. Я спросила ее:

– Если он умрет, ты тоже умрешь, не так ли?

– Другого выхода для меня быть не может, – ответила она.

– Понятно! А кто тогда отомстит за твоего брата? – спросила я, может быть, слишком жестоко.

Ее глаза вспыхнули, и она прошептала: «Реми, мой бедный Реми!»

Маркиза жадно слушала, стараясь не пропустить ни единого слова. Господин де Сен-Луи время от времени кивал в знак одобрения. Вдова заметила, что он слегка побледнел.

Компания, беседовавшая з стороне, внезапно умолкла.

– Я сразу поняла, что нашла главный довод, – продолжала Леокадия. – Больше ее не надо было убеждать. Когда я вернулась к разговору о Морисе, она залилась горючими слезами. Да и я ревела, как девчонка.

– Пусть меня повесят, если я слышал хоть что-нибудь из этого, – тихо сказал Лекок своим соседям.

– Она была очень слаба. Наша беседа утомила ее. Наплакавшись, бедняжка заснула. Она спала, положив голову мне на плечо, – сообщила укротительница.

– Вот это я видел, – снова произнес Лекок.

– Однако, прежде чем заснуть, она сказала мне: «Я доверяю тебе, ты была для меня матерью, и его ты тоже любишь, как сына. Если я скажу ему: «Я хочу, чтобы ты жил», он останется жить. Да, он должен жить – ради нашей любви и ради нашей мести». Вот что она мне сказала, – закончила вдова.

– Странная девочка! – послышался тихий голос полковника.

Маркиза бросила на него гневный взгляд, на который он ответил улыбкой.

– Сударыня, – ласково обратился полковник к госпоже д'Орнан, – я не в первый раз называю Валентину странной девочкой, и вы не в первый раз за это на меня сердитесь.

Устроившись поудобнее в своем кресле, полковник Боццо достал из кармана маленькую золотую табакерку, на крышке которой был выгравирован портрет российского императора.

– Это не просто слова, – продолжал он, – за ними стоят серьезные вещи. Это дитя опровергло наши расчеты, казавшиеся нам безупречными. Когда речь идет о Валентине, надо постоянно помнить старую истину: ни в коем случае не следует доверяться внешности.

Помолчав немного, полковник повернулся к своим соседям, которые, казалось, чувствовали себя не в своей тарелке, и с усмешкой сказал:

– Знаете что, а ведь мы с ней похожи. Я тоже странный человек.

Он открыл табакерку, залез в нее указательным пальцем, извлек несколько крошек табаку и с удовольствием их понюхал.

Хотя укротительница не была особо искусна в дипломатии, для нее не прошла незамеченной эта сценка.

– Господин полковник прав, – сказала она. – Ведь он не хотел сказать о ней ничего плохого, я в этом уверена. У нее действительно странный характер, и она часто говорит такие вещи, которые для меня совершенно непонятны.

Однако вернемся к моей встрече с бедняжкой. – Мамаша Лео опять повернулась к маркизе. – Итак, она уснула, и на губах ее показалась ангельская улыбка. Мне почудилось, что она что-то шептала во сне. Я прислушалась и смогла разобрать слова: «Мы будем счастливы, мы поженимся... скоро... скоро...»

Мамаша Лео замолчала и взглянула на маркизу.

– Сударыня, я сделала все, что могла, – произнесла она.

– Вы просто восхитительны, – ответила госпожа д'Орнан. – Вы подарили нам надежду. Мы все благодарим вас.

– Скажите, ее сон может стать явью? – спросила Леокадия, понизив голос. – Может ли сбыться их мечта? Иными словами, дадите ли вы согласие на брак?

Несколько секунд маркиза молчала, а затем серьезно произнесла:

– У меня нет других детей, кроме нее – моей единственной племянницы. Она – мое самое дорогое сокровище. Мне кажется, я могу позволить ей все, что угодно... Думаю, если она потребует этого, я не буду ей возражать.

– Черт побери! – воскликнула мамаша Лео, всплеснув от радости руками. – Среди нас знать не в большом почете, но у вас, госпожа маркиза, – золотое сердце!

С этими словами она бросилась маркизе на шею, запечатлела на ее щеках два звучных поцелуя и тут же в смущении попятилась назад.

– Простите меня, пожалуйста, – пробормотала она. – Я не могла сдержаться.

Госпожа д'Орнан, смеясь, поправила прическу. Вконец расчувствовавшийся принц Сен-Луи шептал:

– О, народ! О, французский народ!

К нему подошли Самюэль, доктор права и барон де ля Перьер.

Только полковник Боццо не двинулся с места.

– Сударыня, теперь я ваша навеки, – с чувством произнесла укротительница. – За вас я пойду и в огонь, и в воду!

Она огляделась по сторонам. Черные Мантии не сводили с нее внимательных глаз. На секунду вдове стало не по себе, однако на ее лице ничего не отразилось. Сделав неуклюжий реверанс, она добавила:

– Разумеется, я готова послужить не только вам, но и всем остальным. Что нужно делать?

В этот момент послышалось покашливание полковника, которого не было видно за спинами его сообщников. Они тотчас же почтительно расступились.

– Спасибо, друзья, – проскрипел полковник Боццо,– я люблю видеть того, с кем разговариваю. К тому же голос у меня уже не тот, что у двадцатилетнего, и вы бы мне помешали. Это мне первому пришла в голову мысль пригласить нашу замечательную госпожу Самайу, и, с вашего позволения, именно я скажу, что ей следует делать.

Все молча поклонились.

– Я как раз собиралась просить вас об этом, потому что знаю: нет лучшего советчика, чем вы, – промолвила маркиза.

– На этой неделе начнет свою работу суд, – проговорил полковник, – так что надо действовать быстро. Скажите, сударыня, какие у вас планы на завтра?

– В любой день я в полном вашем распоряжении, – ответила вдова.

– Превосходно. Мы отыщем способ отблагодарить вас так, чтобы ваши дела не пострадали. Итак, завтра, как можно раньше, вы пойдете в кабинет следователя и попросите у Перрен-Шампена разрешение на посещение лейтенанта Мориса Паже, которого содержат в тюрьме Форс.

– А если следователь откажет? – спросила Леокадия, и в ее голосе прозвучала неуверенность.

– На этот счет не беспокойтесь, будет сделано все необходимое, чтобы отказа не последовало, – заверил ее полковник. – Следователь слывет человеком чрезвычайно ловким... Странно, что вас до сих пор не допросили.

– В другое время я уехала бы на край света, чтобы избежать этой встречи, – сказала укротительница. – Я не виновата в том, что не люблю судейских. Но на этот раз я сама пойду к нему. Если он станет меня допрашивать, я буду ему отвечать, а когда я добуду разрешение, я, конечно же, пойду к Морису и скажу ему... – Мамаша Лео растерялась. – Так что же я ему скажу?

– Примерно то же, что вы сказали Валентине, – подбодрил ее полковник. – Вы станете говорить с ним от ее имени, вы... Но зачем, спрашивается, я вас учу? Мы уже имели возможность оценить вас. Кроме того, мы знаем, что вы питаете глубокую привязанность к этому несчастному молодому человеку. Разумеется, вы не поверите, если мы скажем, будто тоже любим его. Господин Паже нам незнаком и сам по себе безразличен. Более того: если бы он не был нам нужен, чтобы спасти мадемуазель де Вилланове, мы предпочли бы и вовсе не вмешиваться в это дело. Однако мы любим Валентину, как вы любите Мориса; Валентина – последняя надежда нашей дорогой маркизы, и этого для нас вполне достаточно.

– Обожаю я разговаривать с откровенными людьми, – в голосе Леокадии звучала признательность. – Бедный парень должен поставить Богу свечку за то, что он дал ему таких покровителей.

– Вы будете красноречивы, – продолжал полковник, – мы не сомневаемся, что у вас это получится. Не забывайте об аргументе, который привел доктор Самюэль: «Жизнь Валентины в руках Мориса; он может воскресить ее, а может убить».

– Да, я это сказал и еще раз повторяю, потому что глубоко в этом убежден, – торжественно произнес Самюэль.

– Не беспокойтесь, – сказала вдова, – я не забуду ваших слов. Однако от себя я добавлю еще кое-что и госпожа д'Орнан могла бы подтвердить Морису, что я не кривлю душой. Я скажу, что он может надеяться на брак с Валентиной...

Внезапно она умолкла и взглянула на маркизу, которая прошептала:

– Будь что будет, я не откажусь от своих слов. У меня нет никого, кроме нее, и я хочу, чтобы она была счастлива.

– Значит, мы обо всем договорились! – воскликнула мамаша Лео. – Вы знаете, где меня найти, чтобы выслушать отчет о том, что я сделала. До завтра!

Маркиза встала и протянула ей руку.

– А где господин Констанс? – спросила укротительница.

– Он занят, – ответил доктор Самюэль.

– В таком случае давайте я провожу госпожу Самайу,– сказал барон де ля Перьер, выступая вперед.

– Что вы, что вы! – застеснялась укротительница. – Констанс – еще куда ни шло, но барон! Неужели вы боитесь, что я потеряюсь? Нет, так не годится. Если вы хотите, чтобы мы были друзьями, оставайтесь дома. Только выведите меня наружу, а то мне будет трудновато выбраться отсюда. Вскоре я окажусь на дороге Батай и там уже не заблужусь. А если мне встретятся какие-нибудь бродяги, то не они меня напугают, а я их.

Барон галантно предложил Леокадии руку, но она отказалась от его помощи и вышла первая.

– Сударыня, мне кажется, сегодня мы сделали очень важное дело, – обратился к госпоже д'Орнан полковник. – Хотите, я подвезу вас до вашего особняка? Я валюсь с ног от усталости.

Госпожа д'Орнан улыбнулась, и в улыбке ее читалась признательность.

– Вы – один из самых мудрых людей, которых я когда-либо встречала, – задумчиво произнесла она. – Если бы вы не глядели сейчас на меня и если бы я не знала, в каких удивительных авантюрах вам приходилось участвовать, я подумала бы, что я сплю.

– Мне кажется, что я тоже не простачок, – обиженно пробормотал господин де Сен-Луи.