Колесо Времени (№10) - Перекрестки сумерек

Обернувшись назад сквозь деревья, он посмотрел в небо. Несущиеся серые облака скрыли полуденное солнце. Внезапное движение заставило его затаить дыхание прежде, чем он понял, что это была только птица, какая-то маленькая коричневая пичуга, опасающаяся ястребов и поэтому летящая низко. Он горько рассмеялся. Всего месяц прошел с момента, когда Проклятые Светом Шончан проглотили Амадор и Цетадель Света в одном невероятном большом глотке, но он приобрел новые привычки. Мудрые учатся, в то время как дураки…

Айлрон был дураком, набитым старыми рассказами о славе, забытой столетья назад, и новой надеждой на завоевание реальной власти для его короны. Он отказывался видеть реальность перед глазами, а Катастрофа Айлрона — всего лишь итог. Валда слышал, что ее назвали Битва Джерамэля, только горстка полуголых амадийских лордов смогла убежать, все еще дрожащих от ужаса, но все же все еще пытающихся сделать хорошую мину при плохой игре. Ему было интересно, что вопил Айлрон, когда ручные ведьмы Шончан начали рвать его стройные порядки на проклятые лоскутки. Он сам все еще видел, как земля взметалась фонтанами огня. Он видел это во всех своих снах. Теперь Айлрон мертв, отрезан при попытке сбежать с поля, и его отрубленная голова теперь болтается на копье какого-нибудь тарабонца. Подходящая смерть для дурака. С другой стороны, у него было более чем девять тысяч Детей Света, сплоченных вокруг него. Человек, который видит ясно в такое время, может больше преуспеть.

На дальней стороне поляны, уже почти среди деревьев, стоял грубый дом, который когда-то принадлежал угольщику, однокомнатная дыра с сорняками сосулек, в промежутках между камнями. Судя по всему, парень бросил его уже давно — части соломенной крыши опасно просела, а узкие окна, когда-то затянутые неизвестно чем теперь были закрыты темными одеялами. Две часовых стояли возле плохо закрывающейся деревянной двери — здоровые мужики с крюком алого посоха позади золотой вспышки солнца на плащах. Они обхватили себя руками и притопывали ногами чтобы не замерзнуть. Ни один, наверное, не сможет вовремя достать до меча, чтобы дать отпор, будь Валда врагом. Вопрошающие любят работать в закрытом помещении.

Их лица превратились в камень, едва они увидели, что он приближается. Ни один не выразил больше, чем равнодушное приветствие. Только не для человека без крюка посоха, даже если он был Лордом Капитан-Комондором Детей. Один открыл свой рот, как будто хотел задать вопрос о цели визита Валды, но Валда прошел меж ними и толкнул приоткрытую грубую дверь. По крайней мере, они не попытались его остановить. Если бы они посмели, он убил бы их обоих.

Когда он вошел, Асунава поднял взгляд от кривого стола, где он просматривал маленькую книгу, одна сухая рука, вцепилась в дымящийся оловянный кубок, который испускал аромат специй. Его стул с решетчатой спинкой, единственный еще предмет мебели в комнате, казалось вот-вот развалится, хотя кто-то укрепил его кожаными ремнями. Валда сжал зубы, чтобы сдержать усмешку. Высокий Инквизитор Руки Света потребовал настоящую крышу, а не палатку, даже если она соломенная и очень нуждалась в ремонте, и теплое вино, когда никто еще не пробовал никакого вина уже неделю. Небольшой огонь горел в каменном очаге, давая скудное тепло. Даже разведение огня для приготовления пищи было запрещено еще до Катастрофы, чтобы не дать дыму выдать их положение. Однако, хотя большинство Детей презирало Вопрошающих, они хранили к Асунаве странное уважение, словно отождествляли его седые волосы и лицо мученика со всеми идеалами Детей Света. Это для Валды сначала было сюрпризом; он был неуверен, знал ли об этом сам Асунава. В любом случае, здесь было достаточно Вопрошающих, чтобы доставить неприятности. Ничего, с чем он не смог бы справиться, но было бы лучше всего избегать любых неприятностей. Пока.

«Уже скоро», — сказал он, закрывая дверь за собой. — «Вы готовы?»

Асунава не пошевелился чтобы встать или хотя бы взять белый плащ, лежащий свернутым на столе возле него. На нем не было вспышки солнца, только алый посох. Вместо этого, он сложил руки на книге, закрывая ее страницы. Валда решил, что это был Путь Света Мантелара. Странное чтение для Высокого Инквизитора. Больше подходит для зеленых новичков. Тем, кто не умел читать, когда они вступали в орден — преподавали, так что они могли заучить слова Мантелара наизусть.

«У меня есть сообщение, что армия Андора находится в Муранди, сын мой, » — сказал Асунава. «Возможно, глубоко в Муранди».

«Муранди — далеко отсюда, » — сказал Валда, словно он не узнал старый спор, начинающийся заново. Спор, в котором Асунава часто, казалось, забывал, что уже проиграл. Но что андорцы делали в Муранди? Если сообщения были верны — многие слухи были просто байками путешественников, обернутыми ложью. Андор. Само название, терзало память Валды. Моргейз была мертва, или служит кому-нибудь из Шончан. Они мало уважают чужие титулы, кроме собственных. Мертвая или служанка, она была для него потеряна, и что еще более важно, его планы насчет Андора тоже потеряны. Галадедрид превратился из удобного рычага в простого молодого офицера, того, кто также нравился рядовым. Хорошие офицеры никогда не были популярны. Но Валда был прагматическим человеком. Прошлое прошло. Новые планы заменили Андор.

«Не так далеко, если мы движемся на восток, через Алтару, сын мой, через север Алтары. Шончан еще не могут уйти далеко от Эбу Дар.»

Протянув руки, чтобы поймать чуточку тепла от очага Валда вздохнул. Они распространялись подобно чуме в Тарабоне, и здесь в Амадиции. Почему он думает, что Алтара чем-то отличается?

«Вы забыли про ведьм в Алтаре? Я вам напомню — со своей собственной армией? Если они еще не в Муранди к настоящему времени.» Он доверял этим сообщениям, что ведьмы на марше. Помимо желания, его голос повысился. — «Возможно эта так называемая армия Андора, о которой вы слышали — это ведьмы, и их армия! Они отдали Кеймлин ал'Тору, вспомните! И Иллиан, и половину мира! Вы действительно полагаете, что ведьмы разделены? Вы?» — Медленно он втянул воздух, успокаивая себя. Попытался. Каждая новость хуже, чем предыдущая. Порыв ветра сквозь дымоход выбил искры огня в комнату, и он отстранился с проклятием. Проклятая крестьянская лачуга! Даже дымоход плохо сделан! Асунава захлопнул книжечку между ладонями. Его руки были сложены как в молитве, но его глубоко посаженные глаза внезапно показались горячее огня.

«Я считаю, что ведьмы должны быть уничтожены! Именно в это я верю!»

«Хотел бы я знать, как Шончан их приручили.» — С несколькими ручными ведьмами он мог бы выгнать ал'Тора из Андора, из Иллиан и отовсюду, где он еще обосновался словно сама Тень. Он стал бы лучшее чем сам Ястребиное Крыло!

«Они должны быть уничтожены, » — упрямо повторил Асунава.

«И мы с ними?» — спросил Валда.

В дверь раздался стук, и на краткий вызов Асунавы один из стоявших снаружи охранников появился в дверном проеме, выпрямившись и четко отсалютовал рукой поперек груди в бодром приветствии.

«Милорд Высокий Инквизитор, » — сказал он с уважением, — «Совет Помазанников — здесь.»

Валда ждал. Продолжит ли старый дурак упрямиться снаружи перед всеми десятью выжившими Лордами-Капитанами, сидящими в седлах и готовыми ехать? Что сделано, то сделано. Что должно было быть сделано.

«Если это повергнет Белую Башню, » — сказал наконец Асунава, — «я могу быть доволен. Пока. Я прибуду на эту встречу.»

Валда тонко улыбнулся.

«Тогда и я доволен. Мы увидим падение ведьм вместе», — Конечно, он взглянул бы, как они упадут, — «я прошу Вас подготовить лошадь. У нас впереди долгая дорога в надвигающихся сумерках».

Встретят ли они их вместе с Асунавой, был уже другой вопрос.

Габрелле наслаждалась поездками по зимнему лесу с Логайном и Тувин. Он всегда позволяет Тувин и ей ехать в собственном темпе, оставаясь как бы наедине, пока они не отставали слишком далеко. Две Айз Седай редко разговаривали больше, чем было необходимо, даже когда они действительно были наедине. Они были далеки от дружбы. Фактически, Габрелле часто хотелось, чтобы Тувин попросила остаться, когда Логайн предложил эти прогулки. Было бы очень приятно быть по-настоящему наедине.

Удерживая уздечку в руке, одетой в зеленую перчатку, и придерживая другой подбитый лисой плащ, она позволила себе почувствовать холод, только чуточку, только чтобы взбодриться. Снег был неглубок, но утренний воздух был свеж. Темно-серые облака обещали, что скоро будет еще снегопад. Высоко наверху летела какая-то длиннокрылая птица. Возможно, орел. Птицы никогда не были ее коньком. Растения и полезные ископаемые всегда остаются на месте, пока вы их изучаете — так и создаются книги и рукописи — хотя могут крошиться под пальцами, если они достаточно старые. На такой высоте она могла различить только, что это птица, в любом случае, орел соответствует пейзажу. Их окружала лесистая местность, маленькие плотные чащи, пунктиром стоящие среди более широко расставленных деревьев. Большие дубы, высокие сосны и ели погубили большинство подлеска, хотя то здесь, то там выделялся густой коричневый цвет от вездесущей виноградной лозы, ждущей далекой весны, цепляясь за валун или серый выступ камня. Она старательно запомнила этот пейзаж в своем сознании, словно во время упражнения с холодом и пустотой.

Не видя вокруг никого, кроме ее двух компаньонов, она могла представить, что она находится где-нибудь вдали от Черной Башни. Это неприятное название слишком легко приходило на ум, чтобы теперь возражать. Теперь она столь же реальна как Белая Башня, и для любого, кто увидит большие каменные блоки бараков, в которых обучалось около сотни мужчин, и деревню, выросшую вокруг них, даже более чем реальна. Она жила в этой деревне уже почти в течение двух недель, но была еще часть Черной Башни, которую она все еще не видела. Ее земли, обнесенные фундаментом стены из черного камня, насчитывали мили. Однако, здесь в лесу, она могла о ней почти забыть.

Почти, если бы не пучок чувств и эмоций, суть Логайна Аблара, что навсегда находился где-то на краю ее сознания, постоянное чувство осторожности и готовых к рывку мускулов. Так мог бы чувствовать себя волк на охоте, или, возможно, лев. Голова мужчины постоянно поворачивалась из стороны в сторону. Даже здесь он следил за окружающим миром, словно ждал нападения.

У нее никогда не было Стража — для Коричневых они были бесполезной роскошью — обычный слуга мог сделать все, в чем она нуждалась — и не нужно чувствовать себя частью особых уз, бесполезных, что и говорить. Хуже чем просто бесполезные — эти узы требовали, чтобы она повиновалась, и она не могла им противостоять. Так что в действительности это были не узы Стража. Сестры не призывали своих Стражей к повиновению. Хорошо, пусть не очень часто. И сестры не связывали мужчин против их желания в течение многих столетий. Однако, это давало материал для изучения. Она анализировала свои ощущения. Время от времени, она могла почти читать его мысли. А иногда, это больше походило на движение ощупью сквозь шахту без фонаря. Она решила во что бы то ни стало попробовать научиться, даже если ее голову положат под топор палача. Что очень даже было реально. Он мог ее ощущать так же как она его.

Она всегда должна это помнить. Часть Аша'манов могли верить, что Айз Седай покорились своей участи, но только дурак мог подумать, что пятьдесят одна Сестра, которые были насильственно связаны узами, покоряться, а Логайн не был дураком. Кроме того, он знал, что их послали, чтобы уничтожить Черную Башню. И если он узнает, что они все еще пробуют найти способ уничтожить сотню мужчин, способных направлять… Свет, для таких беспомощных как они, всего один приказ мог бы не оставить от них никаких следов! И ничего не сделать, чтобы помешать Черной Башне. Она никак не могла понять, почему этот приказ не был дан из простой предосторожности. Они должны победить. Всего одна неудача, и мир обречен.

Логайн обернулся в седле, сильная, широкоплечая фигура в хорошо сидящем кафтане темном как смоль, без единого светлого пятнышка, кроме серебряного Меча и красно-золотого Дракона на высоком воротнике. Его черный плащ был отброшен назад, словно он не позволял холоду его коснуться. Так оно и было. Эти мужчины, кажется, думали, что они должны все время сражаться со всем миром. Он ей улыбнулся — успокаивающе — и она моргнула. Она позволила слишком сильному беспокойству проскользнуть на его конец уз? Это был очень тонкий танец, пытаться управлять своими эмоциями, представлять только правильные ответы. Это почти походило на Испытания на Шаль, где каждый поток должен был быть точно сплетен, без малейшего колебания, несмотря на любые попытки отвлечь; только это испытание все продолжалось, продолжалось и продолжалось.

Он перевел свой взгляд на Тувин, и Габрелле тихо вздохнула. Всего лишь улыбка. Знак общительности. Он часто бывал приятен. Он, возможно, даже был бы привлекателен, если бы не то, кем он был.

Улыбка Тувин просияла ему в ответ, и Габрелле вынуждена была удержать себя чтобы не упасть с коня от удивления. Натянув капюшон пониже, как бы поправляя его от холода, так чтобы его край прикрыл ее лицо, она смогла тайно наблюдать за Красной Сестрой.

Все, что она знала о другой женщине, говорило ей, что та похоронила свою ненависть в слишком мелкой могиле, если вообще похоронила, и Тувин ненавидела мужчин, способных направить так же глубоко, как любая прочая Красная, когда-либо встречавшаяся Габрелле. Все Красные обязаны презирать Логайна Аблара, особенно после заявлений, которые он делал о том, что сама Красная Айя заставила его стать Лжедраконом. Он мог бы теперь навеки замолчать, но рана уже нанесена. Среди плененных с ними Сестер были такие, кто смотрел на Красных, словно думал, что они, по крайней мере, попались в свою собственную ловушку. А Тувин с ним почти что кокетничает.

Габрелле озадаченно закусила губу. Дезандра и Лемай приказывали, это верно, каждой Сестре постараться установить с Аша'манами, которые связали их узами, близкие отношения — мужчины должны успокоиться прежде, чем сестры смогут сделать что-нибудь полезное — но Тувин открыто противилась приказам от любой Сестры. Она терпеть не может им уступать, и отказалась, хотя Лемай была тоже Красной, неважно, что сама предложила так сделать. Или от того, что никто больше не признавал ее авторитет, после того как она завела всех в ловушку. Этого она тоже не может стерпеть. Но все же она улыбалась в ответ на улыбку Логайна.

Как же Логайн может быть на другом конце ее уз и принимать ее улыбку за правду, а не трюк? Габрелле уже сталкивалась с этой загадкой прежде, так и не приблизившись к ее разгадке. Он знал слишком много о Тувин. Знать цвет ее Айя, уже должно было быть достаточно. И все же Габрелле, когда он смотрел на Красную сестру, чувствовала в нем меньше подозрительности чем, когда он смотрел на нее. Он совсем не был простодушен. Этот мужчина подозревал, кажется, всех. Но любую из Сестер меньше, чем некоторых Аша'манов. Что также было совершенно бессмысленно, .

Он не дурак, напомнила она себе. Тогда почему? И, также, почему Тувин так себя ведет? В чем ее интрига? Внезапно, Тувин также тепло улыбнулась и ей и заговорила, будто она высказала, по крайней мере, один из ее вопросов вслух.

«С тобой рядом», — прошептала она на выдохе, — «он беспокоится только обо мне. Ты сделала его своим пленником, Сестра».

Пойманная врасплох, Габрелле помимо воли покраснела. Тувин никогда не заводила бесед, и сказать, что она не одобряла отношения Габрелле с Логайном, было решительным преуменьшением. Его совращение казалось слишком очевидным способом быть с ним всегда рядом, чтобы изучать его планы и слабости. В конце концов, даже если он Аша'ман, то она-то была Айз Седай еще до его рождения, и она уже не была девственницей, когда их захватили. Он так удивился, когда понял, что она с ним делает, что она почти решила, что это он девственник. Или ее дурачит. Игры доманийек, оказалось, скрывают массу сюрпризов и ловушек. Худшую из всех она никогда не смогла бы показать ни кому. Она очень боялась, что Тувин что-либо узнает, по крайней мере частично. Но тогда каждая сестра, последовавшая за ее примером, должна знать, и она думала что кое-кто знает. Никто не говорил о проблеме, и никто, конечно, не пытался. Логайн умеет маскировать узы, даже в худшем случае она верила, что смогла бы его найти, однако это хорошо скрывает его чувства, но иногда, когда они делили постель, он позволяет маскировке исчезнуть. Как бы сказать по мягче, результаты просто… разрушительные. Невозможно сохранять спокойствие, а тогда, и никакого спокойного изучения. Не остается причин.

Поспешно она снова вызвала в памяти образ снежного пейзажа. Деревья, валуны и гладкий, белый снег. Гладкий, холодный снег.

Логайн не оглянулся назад, и не выдавал вообще никакого колебания, но узы сказали ей, что он знал о ее минутной потере контроля. Мужчину переполнило самодовольство! И удовлетворение! Но все, что она могла сделать, это сдержаться. Но он-то наверное ждал, что она закипит, что он сгорел! Он должен был знать, что она с ним чувствовала. Разрешив своему гневу разгореться, она только увеличила его удовлетворение! И он даже не пытался это скрыть! Тувин нацепила маленькую, удовлетворенную улыбку, заметила Габрелле, но только на мгновение, задалась вопросом «от чего».

В их распоряжении было целое утро, но сейчас сквозь деревья появился еще один всадник, мужчина в не менее черном плаще, который повернул свою лошадь в их направлении, когда их заметил, и ударил каблуками сапог в бока животного, посылая его быстрее, несмотря на снег. Логайн натянул уздечку, чтобы его подождать, образец спокойствия, и Габрелле напряглась, стараясь затормозить свою лошадь рядом. Ощущения, которые доносились сквозь связь, изменились. Теперь это было напряжение волка, готового к прыжку. Она ожидала увидеть, как его рука ляжет на рукоять меча, но вместо этого она расслабленно успокоилась на луке седла.

Вновь прибывший был почти таким же высоким, как и Логайн, с волнами золотых волос на широких плечах и с победной улыбкой. Она подозревала, он знает, что это победная улыбка. Он был слишком красив, чтобы не знать, намного красивее Логайна. Удары молотом жизни укрепили лицо Логайна, но оставили свои вмятины. Этот же молодой человек был еще гладок. Однако, Меч и Дракон уде украсили воротник его кафтана. Он изучал Сестер яркими синими глазами.

«Ты спишь с ними обоими, Логайн?» — сказал он глубоким голосом. — «Пухленькая на мой взгляд смотрит слишком холодно, но другая кажется погорячее». Тувин сердито зашипела, а Габрелле сжала зубы. Она не делала никакой тайны из того, что она делала — она не была кайриенкой, чтобы скрываться или стыдиться , но это не подразумевало, что она ждет, что над ней будут насмехаться. Хуже всего, мужчина принимал их за шлюх из таверны!

«Постарайся не дать мне услышать этого снова, Мишраэль» — спокойно сказал Логайн, и она поняла, что узы снова изменились. Это был холод, такой холод, что снег покажется теплым. Такой холод, что даже могила кажется теплой. Она слышала это имя прежде — Атал Мишраэль — и чувствовала в Логайне недоверие, когда он его произносил. Гораздо большее, чем-то, что он чувствовал к ней или к Тувин, это было желание убийства. Это было почти смешно. Мужчина держал ее в плену, но все же он был готов на насилие, чтобы защитить ее репутацию? Часть ее действительно хотела рассмеяться, но она припрятала эту информацию. Любая мелочь могла быть полезна.

Младший мужчина не подал никаких признаков, что услышал угрозу. Его улыбка даже не поколебалась.

«М'Хаэль говорит, что ты можешь идти, если хочешь. Но не понимает зачем тебе ходить на вербовку».

«Кто-то должен», — спокойно ответил Логайн.

Габрелле обменялась озадаченными взглядами с Тувин. Почему Логайн захотел уйти? Они видели группы возвращающихся вербовщиков, и они всегда выглядели утомленными от Перемещения на длинные расстояния, и кроме того обычно грязные и раздраженные. Мужчины, бьющие в барабан Возрожденного Дракона, не всегда получали радушный прием, особенно после того, как каждый узнал, чем они были в действительности. И почему она и Тувин только сейчас услышали об этом? Она поклялась бы, что он рассказывал ей все, когда они вместе спали.

Мишраэль пожал плечами.

«Для этой работы есть множество Посвященных и Солдат. Конечно, я предполагаю, что тебе скучно все время заботиться об обучении. Обучать дураков красться по лесу и лазать по скалам, словно они не могут направлять. Даже эта засиженная мухами деревня могла бы выглядеть получше». — Его улыбка превратилась в ухмылку, презрительную и ничуть не победную. — «Возможно, если ты попросишь М'хаэля, он позволит тебе присоединяться к нашим занятиям во дворце. Тогда тебе не было бы скучно».

Лицо Логайн не изменялось, но Габрелле почувствовала одну единственную искру ярости сквозь узы. Она как-то подслушала интересные новости о Мазриме Таиме и его частных занятиях, но каждая из Сестер уже знала, что Логайн и его друзья не доверяли Таиму и любому, кто посетил его уроки, а Таим кажется, не доверяет Логайну. К сожалению, Сестры не много смогли узнать об этих занятиях, никто не был связан с узами с мужчинами фракции Таима. Некоторые из них считали, что недоверие появилось потому, что оба мужчины считали, что были Возрожденным Драконом, или что это признак безумия, которым награждает мужчин способность направлять. Она не обнаружила в Логайне никаких признаков безумия, она наблюдала за этим столь же пристально, как и за признаками того, что он собирался направлять. Если она будет связана с ним, когда он сойдет с ума, это также повредит и ее разум. Независимо от того, что вызвано трещину в рядах Аша'манов они должны этим воспользоваться.

Улыбка Мишрэйля исчезла, хотя Логайн просто на него смотрел.

«Наслаждайся своим гадюшником», — сказал он наконец, разворачивая лошадь. Глухой стук его каблуков по крупу лошади, заставил животное прыгнуть далеко вперед: — «Некоторых из нас ждет слава, Логайн».

«Он не сможет долго наслаждаться своим Драконом», — пробормотал Логайн, наблюдая, как мужчина галопом мчится прочь. — «Он слишком болтает языком». — Она не думала, что тот подразумевал комментарий про нее и Тувин, но она не смогла понять и то, что еще он мог подразумевать. И почему он внезапно разволновался? Очень хорошо скрывая это, особенно сквозь узы, но тем не менее, он разволновался. Свет, иногда кажется, что знание содержимого мужской головы только ухудшает его понимание! Внезапно он пристально, изучающе, взглянул на нее и Тувин. Новая волна беспокойства проскользнула сквозь узы. О них? Или — странная мысль — за них? — «Боюсь, мы должны сократить нашу поездку», сказал он через мгновение. — «Я должен сделать приготовления».

Он не сорвался в галоп, но он все же задал более высокий темп возвращения в деревню, чем выезжая. Он теперь был сосредоточен. Габрелле подозревала, что-то напряженно обдумывал. Узы фактически жужжали от напряжения. Он, должно быть, ехал инстинктивно.

Прежде, чем они разъехались, Тувин подвела свою лошадь поближе к Габрелле. Наклоняясь в седле, она придержала Габрелле, бросив стремительный взгляд на Логайна, словно опасалась, что он мог бы оглянуться и увидеть, что они разговаривают. Казалось, она никогда не обращает внимание на то, что сообщают ей узы. Двойное усилие заставило ее болтаться в седле как горошину, на грани падения.

«Мы должны идти с ним», — зашептала Красная. — «Чего бы то ни стало, ты должна проследить». Габрелле удивленно подняла брови, и Тувин в смущении покраснела, но не утратила настойчивости. — «Мы не можем позволить себе быть оставленными», — выдохнула она поспешно. — «Мужчина не отбросил свои амбиции, когда прибыл сюда. Неважно, какие мерзости он планирует, мы не сможем ничего сделать, если мы не будем рядом, когда он попытается».

«Я могу видеть то, что перед моим носом», — сказала резко Габрелле и почувствовала облегчение, когда Тувин просто кивнула и замолчала. Это было все, что Габрелле могла сделать, чтобы справиться с разливающемся в ней страхом. Неужели Тувин никогда не задумывалась о том, что она способна ощущать сквозь узы? Кое-что, что всегда было там, связанное с Логайном — решимость — теперь было твердым и острым как нож. Она решила, что, на сей раз, знает то, что это должно означать, и от этого знания у нее пересох рот. Она не могла сказать точно с кем, но она была твердо уверена, что Логайн Аблар ехал воевать.

Медленно спускаясь в один из широких коридоров, которые мягко обвивали Белую Башню, Юкири чувствовала себя как заморенная голодом кошка. Она едва могла заставить себя слушать то, что говорила скользящая рядом сестра. Было только раннее утро, первые лучи солнца заслонял падающий на Тар Валон густой снег, и на средних уровнях Башни были так же морозно как зимой в Приграничье. Ну, пусть не столь же холодно, как она помнила. Она не была там далеко на севере уже множество лет, и память подсказывала то чего не было. Вот почему письменные отчеты настолько важны. По крайней мере, кроме того, что Вы не имеете права записывать. Однако, было достаточно холодно. Несмотря на способности всех древних строителей и их опыт, тепло от больших печей в подвалах Башни никогда так высоко не добиралась. Сквозняки заставляли плясать языки пламени в позолоченных настенных фонарях, а некоторые были достаточно сильны, чтобы раскачивать тяжелые гобелены, развешенные на белых стенах. Их весенние цветы, леса и экзотические птицы и животные, чередующиеся со сценами триумфов Башни, которые никто никогда не увидит в общих залах внизу. Ее комнаты с теплыми каминами, наверное, были бы намного удобнее.

Несмотря на попытки отвлечься, новости от внешнего мира крутились в ее голове. Или точнее, недостаток точных новостей. То, что сообщали шпионы из Алтары, и Арад Домана было слишком беспорядочно, а те немногие сообщения, что снова начинали поступать из Тарабона были пугающие. Судя по слухам правители Приграничных королевств могли быть всюду: от Запустения до Андора, Амадиции или Айильской Пустыни; единственный достоверный факт то, что никто не был там, где им следовало — охранять границу Запустения. Айил были повсюду, и вышли из-под контроля ал'Тора, если они когда-то были. От последних новостей из Муранди ей захотелось одновременно скрежетать зубами и плакать одновременно, тогда как Кайриэнцы… Сестры просто наводнили Солнечный Дворец, но некоторые, по подозрениям, были мятежницами, и ни одной известной лояльной Башне. И все еще никаких известий от Койрен и ее посольства, с тех пор как они отбыли из города, хотя они уже давно должны были вернуться в Тар Валон. И словно этого было недостаточно, сам ал'Тор вдруг снова исчез словно мыльный пузырь. Могут ли рассказы о том, что это он разрушил половину Солнечного Дворца быть правдой? Свет, мужчина не мог еще сойти с ума! Или «мудрое» предложение Элайды о «защите» заставило его спрятаться? Что напугало его? Он пугал ее. Он пугал также и остальных Восседающих, заставляя их трепетать помимо воли.

Единственное в чем действительно можно быть уверенной то, что ни одной из этих капель недостаточно для ливня. Однако, это знание никак не помогало сосредоточиться на деталях. Беспокоиться о том, что попали в заросли роз, даже если шипы в конечном счете могут Вас убить, слишком большая роскошь, когда к вашим ребрам приставили нож.

«Каждый раз за прошлые десять лет, когда она покидала Башню, это было по ее собственным делам, так что нет свежих отчетов, чтобы проверить» — бормотала ее спутница. — «За ней трудно проследить. Когда она вне Башни, то становится… осторожной». Ее темные золотистые волосы были зачесаны назад и держались гребешками из кости. Мейдани была высока и достаточно стройна, чтобы заметить полную грудь, эффектно подчеркнутый и вышивкой серебряного цвета на темном лифе платья, и тем способом, которым она шла, наклонившись к уху Юкири. Ее шаль, сползшая до запястий, длинным серым шлейфом тянулась по плиткам пола.

«Выпрями спину» — тихо прорычала Юкири. — «Мои уши не забиты грязью».

Женщина, покраснев, отшатнулась. Поправив шаль повыше на плечах, Мейдани чуть обернулась, посмотрев за плечо на своего Стража Леонина, который следовал за ними на безопасном расстоянии. Если они могли только слышать слабый звон серебряных колокольчиков на черных косичках мужчины, то и он не мог слышать того, что говорили тихим голосом. Мужчина знал не больше, чем необходимо — почти ничего важного, за исключением того, что его Айз Седай от него хотела. Для любого хорошего Стража этого было достаточно — он мог бы причинить неприятности, если бы узнал слишком много, но не было никакой нужды шептать. Люди, которые видят как кто-то шепчется хотят узнать в чем состоит секрет.

Другая Серая раздражала бы ее не больше, чем остальной мир, даже, если бы не оказалась галкой в лебяжьих перьях. Не сильно, в любом случае. Отвратительно, мятежница, притворяющаяся лояльной, но все же Юкири фактически была довольна, что Саэрин и Певара убедили ее, что им еще рано передавать Мейдани и ее подруг-галок Закону Башни. Их крылья теперь были подрезаны, а они были полезны. Они могли даже рассчитывать на снисхождение, когда они действительно предстанут перед судом. Конечно, если присяга, которой они подрезали крылья Мейдани, выйдет на поверхности, сама Юкири может легко оказаться рядом, ожидая милосердия. Мятежницы или нет, но то, что она и прочие сделали с Мейдани и ее товарками было столь же далеко вне закона, как и убийство. Или измена. Клятва повиновения, принесенная на Клятвенном Жезле. Данная под принуждением — была слишком близко к Принуждению, которое было строго запрещено, если не только им не являлось. Однако, нельзя выкурить выкурить шершней, и не испачкаться. А Черная Айя были шершнями с очень ядовитыми жалами. Закон будет своевременно соблюден — без закона, не было бы ничего — но она должна побеспокоиться тем, переживет ли она процесс выкуривания, чем какое точно наказание последует за нарушение. У трупа нет причины волноваться о наказании.

Она кратко предложила Мейдани продолжать, но едва та открыла рот, как три Коричневых вышли из-за поворота прямо перед ними, щеголяя своими шалями, словно какие-нибудь Зеленые. Юкири немного знала Маррису Торнхилл, и Дорэйз Мерсианос, как Восседающая способна знать сестер из других Айя, что долгое время проводят в Башне, и которая достаточно знает, чтобы приложить имена к лицам, но не намного больше. Безобидные и поглощенные своими исследованиями, как бы она их описала, если ее бы спросили. Элин Варрел совсем недавно получила шаль, поэтому еще инстинктивно должна делать реверанс. Но вместо того, чтобы оказать внимания Восседающей, все три уставились на Юкири и Мейдани, как кошки уставились бы на странных собак. Или возможно собаки на странных кошек. Никак не безобидные.