Сцены любви

      – Шрив...
      – Отведи меня в каюту.
      – Конечно. – Она взяла его под руку. – Ты, должно быть, очень устал. Ты был так болен.
      – Мне сказали об этом.
      – Я вижу доктора Клинтона. – Ее голос потеплел. Она, должно быть, улыбнулась и кивнула этому надоедливому негодяю. – Вы с ним разговаривали?
      – Да.
      Они спустились вниз и вновь оказались в своей каюте. Войдя в каюту, он сразу же высвободил свою руку и спотыкаясь пошел сам. Неожиданный толчок бросил его в сторону. Он налетел на стол; графин с водой и стаканы зазвенели.
      Громко выругавшись, Шрив опустился на стул. Минуту он сидел, выжидая, пока его пульс успокоится и пот перестанет струиться по спине. Неудивительно, что у него опять заболела голова. Он повернул голову в сторону двери.
      – Между прочим, я слышал, что мы женаты.
      – Да.
      Миранда уже села на койку. Он обращался к пустому месту. От сознания своего бессилия он вновь выругался.
      – Ты очень сердишься?
      – Нет. Притворяться – вероятно, неплохая идея. Путешествие стало бы для тебя невыносимым, если бы все считали тебя падшей женщиной.
      Миранда помолчала. Наконец она собралась с духом.
      – Капитан поженил нас через пару дней после выхода из Веракруса.
      – Что!
      – Джордж, Ада и доктор Клинтон были свидетелями.
      Шрив поднялся с места.
      – Мы с тобой женаты? По-настоящему женаты?
      – Да. – Она приготовилась к взрыву, который должен был последовать.
      – Нет! Я ничего не помню. Я не знал, что происходит. – Сделав два шага по их маленькой каюте, он оказался рядом с Мирандой.
      – Ты знал. Ты просто забыл.
      – Проклятье! – Его лицо было мрачным от гнева.
      – Шрив, мы поженились. Ты даже расписался в судовом журнале. У нас есть документ с именами свидетелей. Пожалуйста, не сердись. Ты ведь однажды уже брал разрешение на брак.
      Он схватил ее за плечи и заставил подняться на ноги.
      – Но я слепой! – От обиды и гнева, звучавших в его голосе, она вздрогнула. – Как ты могла сделать такое с собой?
      Она попыталась вырваться. Его руки делали ей больно. Она прижала руки к груди, чувствуя, как обида жжет ей душу.
      – Я люблю тебя.
      – Ты жалеешь меня.
      – Нет. Я тебя люблю. Люблю.
      – Проклятье! – Он оттолкнул ее от себя. Она вскрикнула и бессильно опустилась на стул.
      – Шрив, прошу тебя, не сердись. Мы должны были пожениться.
      Он шумно вздохнул.
      – Что ты имеешь в виду? Ты беременна? На минуту она растерялась.
      – Нет. Конечно, нет.
      Он добрел до стула и сел.
      – Слава Богу хотя бы за это.
      – Аминь.
      Они так долго были вместе, делили кров, работу, постель, что стали даже думать одинаково. В установившейся тишине рождался страх. Они благодарили Бога за то, что не дали жизнь ребенку. Они осознавали, что этим измерялась их жизнь. Миранда заговорила первой, ее голос звучал глухо.
      – О Шрив, как мы до этого дошли? Он горько усмехнулся.
      – Как, ты не знаешь? Не догадываешься? – Он взялся руками за сиденье стула, будто хотел оттолкнуться от него. – Когда ты задумала свою месть, ты стала Гамлетом. Ты воплотила его характер в жизнь. Ты жила им. Ты воспользовалась удобным случаем и отомстила за смерть отца.
      Миранда тихо плакала. Шрив представил себе, как слезы текут у нее по щекам. Она всегда была такой красивой, когда плакала.
      – Да.
      Его голос стал тихим, спокойным – проповедь, урок, который надо усвоить.
      – Я говорил тебе, что эти старые драмы не похожи на реальную жизнь. Но конец один и тот же. Шекспир знал, о чем он писал. Гамлет видит смерть своей матери и своей возлюбленной. Он убивает своего дядю и гибнет сам. Конец королевского рода Дании. Отсутствие потомства. Гибель династии. И пьеса на этом кончается. Остается только Горацио, чтобы поведать эту историю.
      Но самое плохое в этом то, что мы не умерли, верно? Мы продолжаем плыть по течению. Запутанный, бессмысленный конец – и впереди ничего, кроме страданий. Страдания. Пьеса кончилась, а мы все еще живы.
      Миранда не могла сдержать слез. Они текли ручьем у нее из глаз и капали на колени.
      – И из-за того, что случилось с нами, мы не решаемся иметь детей. Мы рады тому, что у нас их нет. Династия датских королей, род Макбетов, род Катервуда. Никакого потомства.
      Миранда плакала, пока не выплакала все слезы. Так в одежде она и уснула. Когда он лег с ней рядом, она не проснулась, только положила руку ему на бедро. Через минуту по ее ровному дыханию он понял, что она крепко спит.
      Он лежал рядом с ней в темноте; весь его гнев исчез. Исчезли и все желания. Он хотел только одного – умереть. Скрыться в чистых черных глубинах океана. Почувствовать, как он сомкнет свои воды над его головой. Вобрать его соленую воду в свои легкие. Один глубокий вдох, и он больше не будет страдать.
      Шрив спустил ноги с койки и сел. Потом прислушался. Миранда не двигалась.
      Он протянул руку и дотронулся до ее плеча. Она не шелохнулась. Она дышала глубоко и немного затрудненно, как будто была простужена.
      Шрив встал и нашел одежду, которую снял. Слава Богу, Миранда не убрала ее, как она обычно делала.
      В коридоре он повернул за угол и уверенным шагом поднялся по ступеням. Никаких задержек и блуждания по палубе. Сейчас он пойдет прямо к ограждению. Расстояние между подпорками достаточно велико, чтобы он смог пробраться под канатом. Повиснув на руках, он окажется над водой, а потом разожмет руки. Мысленно он несколько раз повторил свои действия. Он должен сделать все без заминки.
      На палубе он подставил лицо ветру и ощутил, что он стал прохладнее, чувствовалось приближение дождя. Шрив надеялся, что луны на небе не было. Чем темнее ночь, тем лучше.
      Уверенным, твердым шагом он пересек палубу. Как он и планировал, он сначала прижался щекой к деревянным перилам, а затем поставил одну ногу на перекладину.
      – Подожди, – послышался тихий голос. – Я с тобой.
      Шрив медленно опустил ногу на палубу и повернулся.
      – Я думал, ты спишь.
      – Нет. Я мертва.
      Он хотел закричать на нее. Она вышла на сцену слишком рано. Однако он сдержался.
      – Это я мертв. Или скоро стану таким. Уходи, Миранда. Иди спать. Ты проснешься в новом светлом мире.
      Она встала рядом с ним. Ее плечо коснулось его плеча. Она тоже смотрела на океан. Раздувает ли ветер ее короткие светлые волосы? Щурит ли она глаза от соленых брызг?
      – Мне кажется, и тот и другой сон одинаковы. Если ты умрешь, я тоже умру.
      Ее присутствие больше всего раздражало Шрива.
      – Не говори глупости. У тебя вся жизнь впереди. Прекрасная карьера. Ты можешь делать все, чему я научил тебя...
      Она протиснулась между ним и перилами и зажала ему рот рукой. Ее тело прижалось к телу Шрива.
      – Ответь мне, любовь моя: как я смогу жить без тебя?
      Он дернул головой, освобождаясь от ее руки.
      – Миранда, я не могу жить таким, как я есть.
      – Можешь. – Она схватила его за плечи. – Должен. Ты должен жить, потому что мы все зависим от тебя. Ты – Шрив Катервуд, Романтическая звезда трех континентов.
      – А ты – Великолепная Миранда. Ты можешь прийти в любой театр в Лондоне и тебя возьмут без всякого прослушивания.
      Она прижалась щекой к его груди.
      – Я не могу играть без тебя. Никто не захочет взять Катарину без Петруччо.
      Их имена отрезвили его. Как странно, что упоминание этой комедии заставило его испытать страшную неловкость. Вдруг ему захотелось вновь стать Петруччо и сжать в объятиях свою дикую Кэт.
      Нет! Он оттолкнул Миранду, а когда она попятилась, он шагнул в ее сторону.
      – Ты прекрасно обойдешься без меня.
      – А как же Джордж и Ада? – с укором спросила она.
      Он помедлил.
      – А что с ними? Они тебе нужны. Ада заботится о твоих костюмах и гриме, а Джордж ведет твои дела.
      – А если больше никаких дел не будет?
      Он безжалостно отмахнулся от ее вопроса.
      – Если они тебе больше не нужны, они все равно не пропадут. Они привыкли работать в труппе. Найдут себе другую работу.
      – Они уже старые. – Она взяла его за руку. – Они многие годы следовали за тобой.
      – Четверть века. – Он почувствовал, что у него внутри все переворачивается, а чувство ответственности, к которому взывает Миранда, ослабляет его решимость. Горло начало сжиматься, на глаза навернулись слезы. Но он больше не может нести ответственность за них всех. – Черт возьми, Миранда, разве ты не понимаешь? Я не могу видеть. Я не могу играть, раз я не вижу. Так будет лучше для всех. Ты сможешь продолжать свою карьеру без такой обузы.
      Она отошла от него, привлекая его внимание лишь своим голосом. Она начала ходить по палубе взад-вперед.
      – Здесь темно. Луна почти не видна, звезды – лишь крошечные точки в вышине. Я вижу только твой силуэт. И все же ты следишь за мной глазами. Всякий, кто увидел бы тебя сейчас, подумал, что ты меня видишь.
      Шрив отвернулся и встал лицом к морю.
      – Но я не вижу. А что будет, когда ты перестанешь говорить?
      Она засмеялась.
      – В пьесе разве когда-нибудь перестают говорить?
      – Но я не могу все время стоять неподвижно. – Он резко повернулся, вытянул руку и попал ею в канат, натянутый над перилами. – Теперь я запутался в веревках. Видишь? Я буду посмешищем.
      Она потянулась к нему, взяла обе его руки и прижала их к своей груди.
      – Я не смеюсь над тобой. И никто не будет смеяться. Ты всегда тщательно все продумываешь. Ты обошел весь корабль. Ты распланировал все свои мизансцены. Если бы я неожиданно не вышла, ты бы успел навсегда уйти со сцены.
      Шрив почувствовал, что может гордиться собой. Это было приятно. Но все равно, надо было кончать с этим сейчас, на взлете, а не в поражении.
      – Признайся, Шрив, – попробовала мягко пошутить она. – Ты не совершил самоубийство сегодня днем, потому что не смог правильно спланировать мизансцену?
      Он нахмурился.
      – Я права?
      Он опустил голову.
      – Я не хотел допустить промах, чтобы не испытывать унижение, когда меня потом втащат назад на корабль.
      – Верно. – Она поцеловала его руку.
      – Ты можешь мне помочь.
      Она притворно вздохнула. Он чувствовал, что она играет.
      – Я могу последовать за тобой, если хочешь. Это все, что я могу сделать.
      Он вырвался из ее рук и отвернулся к перилам.
      – Ты играешь. Я это чувствую. Не отрицай. Я сам научил тебя всему, что ты знаешь. Ты можешь обмануть кого угодно, только не меня. Ты не хочешь убивать себя. Для этого у тебя нет причин.
      – Ты тоже. У тебя тоже нет причин умирать.
      – Какой-то странный разговор получается. Любой дурак поймет, что я не могу жить таким, как я есть.
      Она обняла его и прижалась головой к его плечу.
      – Шрив, ты слишком быстро сдаешься. Я думаю, ты не останешься слепым навсегда. Но даже если такое случится, ты один из немногих людей на свете, кто может быть слепым и продолжать нормально работать.
      – Этот разговор выходит даже за рамки смешного. Это уже абсурд.
      – Нет, я говорю вполне серьезно. Подумай об этом. – Она легонько встряхнула его. – Прежде всего, я думаю, что ситуация сейчас похожа на ту, что была в Новом Орлеане. У тебя очень сильный ушиб головы. А малярия все осложнила. Но все равно доля вероятности, что это временное явление, очень велика.
      – Нет. Это постоянное. Сейчас все по-другому. Я знаю.
      – Ты не можешь знать. Морское путешествие прежде уже излечивало тебя. Дай себе возможность это проверить.
      – А если ты ошиблась, мне придется взять в руки трость и надеть черные очки, как только мы высадимся в Англии. Я не хочу дожить до этого. – Он высвободился и схватился руками за перила ограждения. Пока он крепко держался за них, он сохранял решимость сделать то, что задумал. – Я смирюсь. Я никогда не смогу видеть, но я привыкну к своей слепоте. Привыкну к компромиссу. Привыкну быть обузой. Мне это понравится. Как приятно будет чувствовать, что ты и Ада хлопочете вокруг меня.
      – Этого не будет...
      – Еще как будет. Ты начнешь презирать меня, потому что я не смогу ничего делать сам. Ты будешь считать меня жалким существом. Да, ты попытаешься найти для меня работу. Меня не захотят взять. Тебя, конечно, возьмут. Я буду сидеть один в номере гостиницы. Или Ада будет приводить меня за кулисы, и я буду только слушать, как ты играешь, а видеть мне необязательно.
      – Шрив...
      – Представь себе, что я спотыкаясь выйду на сцену, может быть, даже сыграю Лира или Просперо, сколько времени ты сможешь терпеть меня в качестве партнера?
      – Шрив...
      – Что «Шрив»! Я не смогу заниматься физическими упражнениями. Мое тело станет толстым, глаза – ввалившимися. О, я видел слепых. Я знаю, как они выглядят. Сможешь ли ты любить меня с сальными волосами и отвислым животом? Я буду забывать побриться. В конце концов я же не смотрю на себя в зеркало.
      – Шрив Катервуд, ты никогда...
      – А потом твой партнер, или хозяин театра, или продюсер, или директор поймут, что ты красива и свободна. Они пригласят тебя на ужин...
      – Шрив, ради Бога...
      – ...и ты ляжешь с кем-нибудь из них в постель, или влюбишься, или то и другое сразу. И ты будешь иметь на это право. Они молодые, крепкие и могут рассыпать комплименты твоей красоте. А я... – Он покачал головой. – Я не хочу дожидаться этого.
      Она так долго молча стояла на палубе, что Шрив решил, что ему удалось убедить ее. Наконец она начала аплодировать, сначала медленно, потом все быстрее.
      – Браво! Браво! Какой спектакль! Какой сценарий! Браво! Ясно одно. Когда ты будешь слишком старым, чтобы играть, ты сможешь писать превосходные драмы.
      – Я не играю.
      – Ну, надеюсь, что нет. В твоих словах было слишком много надрыва. Излишне эмоционально. – Она начала его передразнивать. – «Я отказываюсь от прекрасной Элизабет, потому что я для нее не подхожу».
      – Иди к черту! – Он отпустил перила и шагнул к ней.
      Она засмеялась и схватила его протянутую руку.
      – Пойдем спать. Ты выговорился, и все прошло.
      Он вырвал у нее руку.
      – Я... я...
      – Забыл свою реплику? Это плохо. Но ведь жизнь никогда не бывает похожей на театр. Если это был спектакль, ты бы изящно шагнул через балюстраду на матрасы, разложенные за сценой. А я с криком бросилась бы к краю, потом повернулась бы лицом к зрителям и упала на колени. И занавес опустился бы.
      – Я никогда больше не шагну через балюстраду. – Он продолжал спорить, но в его словах не было убедительности. – Я не смогу ее найти.
      – Но ты нашел эту. Мало того, ты нашел ее дважды. – Миранда схватила его за руки. Ее голос звенел от радости и оптимизма. – Шрив! Ты все можешь. Ты всегда запоминал свои мизансцены так же, как слова роли. Когда декорации будут поставлены и реквизит разложен, ты не будешь спотыкаться. Поверь в себя.
      – Я не могу.
      Она крепко поцеловала его в губы, обняла его и прижалась к нему всем телом.
      Вдруг он почувствовал, что хочет ее. И – хочет жить. Он притянул ее к себе.
      – Миранда.
      Она откинула голову назад.
      – Да. Ты можешь это сделать. Ты живой. Все твое тело наполнено жизнью и наслаждением. Ты горишь желанием. Ты не хочешь быть холодным, мокрым трупом, кормом для рыб...
      Он зажал ей рот поцелуем.
      Она ответила ему всей страстью своего тела.
      Как она и сказала, в нем с необычайной силой проснулась страсть. Опаленное огнем желания его тело напряглось, презирая смерть, презирая ледяную бездну. Корабль поднялся на гребень волны и опустился вниз.
      Стоя в объятиях друг друга, они пошатнулись. Миранда уперлась спиной в спасательную шлюпку. Ей было больно, но она не изменила своего положения. Не отрываясь от ее губ, Шрив опустил ее на прогретые солнцем доски.
      Он дрожал, кровь стучала у него в висках, дыхание прерывалось.
      – Миранда.
      – Чудовище! Ты делаешь мне больно. – Она укусила его за губу, одновременно приподняв бедра и подавшись ему навстречу.
      – Леди Макбет!
      – «Лишь натяни решимость как струну, – и выйдет все».
      Он вновь закрыл ей рот поцелуем, впитывая ее слова. Его желание было болезненным, ужасным, мучительным. Он никогда еще не знал такого желания.
      Она медленно подняла вверх свои юбки.
      Шрив потянулся к ней, ожидая обнаружить нижние юбки и панталоны, но ее бедра были обнажены. Шелковистое место у нее между ног было влажным и жарким.
      – О Боже! – Его озарило как молнией. Миранда пошла за ним, чтобы соблазнить его. Если бы не подействовали ее слова, она готова была спасти его своим телом.
      Она была... Он произнес вслух пришедшие ему на ум мысли:
      – Колдунья. Обольстительница. Чаровница... Любимая.
      Его слова вызвали у нее улыбку. Она расстегнула его брюки и невольно вскрикнула от величины открывшегося ее взгляду органа. Шрив приподнялся. Она раздвинула ноги, направляя его, потом обхватила ногами за талию, чтобы их слияние было полным.
      Он устремился в нее, и его член оказался в горячей, влажной глубине. Откинув голову назад, он заскрежетал зубами. Каждый мускул его тела, наполненного горячей кровью, передавал жизненную силу ей.
      Она приняла его, покачивая в колыбели своих бедер, вбирая его в себя, охватывая со всех сторон. Шрив вскрикнул снова, на этот раз от непередаваемого наслаждения.
      Затрепетав от звука его голоса, она подалась вперед и сильнее сжала ноги. Она и Шрив слились в единое целое. Когда все было закончено, они неподвижно застыли в темноте.
      Потом со вздохом он начал расслабляться.
      – Миранда.
      Ее ногти впились ему в спину.
      – Еще, Шрив, – потребовала она. – Ты еще не исчерпал себя. Еще, любовь моя.
      Он содрогнулся. Его разум говорил ему, что он не может. Мужчины не...
      Она изогнулась и потерлась о его живот. Горячее, влажное прикосновение. Она настойчиво продолжала удерживать его.
      – Любимая...
      – Тише. Ты должен. Я хочу тебя. Я не могу ждать ни дня, ни часа. – Ее дыхание касалось его уха. Она взяла губами мочку его уха и слегка сжала ее зубами. – Почувствуй, как я хочу тебя. Не оставляй меня без удовлетворения. Прошу тебя, Шрив, пожалуйста.
      Он покачал головой или попытался это сделать, но она по-прежнему держала его. Ее руки забрались ему под одежду, ласкали его бедра, сжимали ягодицы.
      – Ты не можешь оставить меня вот так, не дав мне наслаждения.
      Его сердце стало учащенно биться. Глубокое дыхание вдохнуло в кровь кислород. Он не мог. Не мог. Мужчины не могут...
      Миранда приподнялась вслед за ним, когда он хотел оставить ее. Ее ягодицы оторвались от пола, и она прижалась чувствительным центром своего существа к его лобку. Ей было больно, но она непременно должна была добиться того, чего хотела.
      – Шрив, – взмолилась она, – Шрив! – Ее губы заскользили по его щеке, слегка покрытой щетиной. Ее дыхание касалось его уха, язык проникал в ушную раковину.
      Он застонал. Он уже чувствовал, как его член наполняется новой силой.
      – Колдунья.
      – Да.
      – Обольстительница.
      Она раскрылась перед ним: горячая, влажная, ждущая.
      – Да.
      – Любимая. – Он начал двигаться – медленно и очень чувственно, то ускоряя, то замедляя ритм.
      Она потеряла контроль над собой. Ее голова откинулась назад, спина изогнулась, давая ему возможность глубже проникнуть в нее.
      Вверх и вниз. Наслаждение.
      Она начала вздрагивать. Тихое всхлипывание превратилось в стон. Наслаждение.
      Вверх и вниз. Наслаждение его движением. Восторг.
      Опять дрожь ее тела. Пауза. Конвульсии мышц, всего ее существа.
      – Не прекращай, Шрив. Не прекращай. Вверх и вниз. Наслаждение нарастает, нарастает...
      Они вскрикнули одновременно, полетев в бездну звезд и света. В полной темноте, но ослепленные яркой вспышкой.

АКТ ТРЕТИЙ
Вашингтон и Лондон, 1884

Сцена первая

      Тиран страшней, то каждый знает,
      Когда врагов притворно лобызает.

      – Сенатор Батлер. Хью!
      С благосклонной улыбкой на лице он оглянулся, чтобы посмотреть, кто из избирателей его зовет. Один быстрый взгляд – и улыбка тут же исчезла. Он поглубже надвинул шляпу, будто хотел спрятать лицо и начал быстро спускаться вниз по ступеням.
      – Хью! Подожди. Мне надо с тобой поговорить. – Рут Драммонд Уэстфолл, одетая в черное траурное платье, поспешила вслед на ним.
      Его экипаж стоял слишком далеко. Вновь изобразив на лице улыбку, он повернулся и протянул ей руки.
      – Рут, дорогая. Как я рад тебя видеть! Сначала я не узнал тебя.
      Она подала ему руку, затянутую в черную лайковую перчатку. Вглядываясь в его одутловатое лицо, она пыталась разглядеть в нем признаки печали.
      – Я надела траур в знак уважения памяти Бенджамина.
      – Конечно. Ужасное событие. Шокирующее. Западные границы не будут спокойны до тех пор, пока все эти варвары не будут уничтожены с лица земли.
      – Хью, Бенджамина убили не индейцы. Он нахмурился, а его лицо приобрело суровое выражение.
      – По моим сведениям...
      – Они ошибочны.
      – В самом деле? – Он вздохнул. – Мои сотрудники обычно очень добросовестны. – Он вынул из кармана часы и открыл крышку. – Рут, я так рад повидать тебя. Ты хорошо выглядишь. Особенно если учесть эту ужасную трагедию. Если я что-то могу для тебя сделать – все что угодно, – дай мне знать немедленно. А сейчас прошу меня извинить...
      Она загородила ему дорогу.
      – Хью, мне надо поговорить с тобой. Есть нечто важное, что тебе необходимо знать о событиях в Вайоминге. Преследование сиу и шайенов должно прекратиться.
      Стараясь не смотреть ей в лицо, он сделал знак кучеру своего экипажа.
      – Может быть, мы договоримся о встрече...
      – Я безуспешно пыталась повидаться с тобой в течение нескольких недель. Твой секретарь сказал, что все дни у тебя заняты.
      Он кивнул.
      – Верно. Кроме того – заседания в палате, собрания 6 комитете. Ты же знаешь, как загружены политики.
      – Да, я понимаю, – ответила она, пристально глядя на него. – Мод Мэри это тоже понимала.
      Он замер при упоминании имени своей давно умершей дочери, первой жены Бенджамина Уэстфолла. Его лицо помрачнело. Губы скривились, будто ему трудно было произнести нужные слова. Наконец он сказал:
      – Да, конечно.
      – Хью, я должна поговорить с тобой. Батлер снова взглянул на часы. Его экипаж наконец подъехал. Он бросил на кучера недовольный взгляд, потом улыбнулся Рут.
      – Хорошо. Позволь мне угостить тебя чашечкой кофе. У меня есть несколько минут перед следующей встречей. Конечно, я хотел потратить их на то, чтобы еще раз просмотреть бумаги. – Он с надеждой взглянул на нее, но выражение ее лица не изменилось. Передернув плечами, он сдался. – Ты не против прогуляться со мной?
      – Куда?
      Он окинул взглядом улицу.
      – Это всего в одном квартале отсюда, дорогая. – Он предложил ей руку. Кучеру он сказал: – Следуй за нами.
      Кафе выходило на Пенсильвания-авеню. Сенатор усадил Рут, потом втиснул в кресло свое крупное тело. Когда официант принял их заказ, Батлер откинулся на спинку кресла, сложив руки на груди.
      – Ты очень хорошо выглядишь, Рут. Она улыбнулась.
      – Я уже оправилась от шока после смерти Бенджамина, но я никак не могу забыть, как бессмысленна была эта смерть.
      Сенатор прищурился.
      – Бессмысленна. Да, уверен, что она была бессмысленна. Хладнокровное убийство определенно самое бессмысленное из всех преступлений.
      – Это не было хладнокровным убийством. Это была самооборона. Бенджамин первым выхватил пистолет.
      – Да, но он не был даже заряжен.
      – Но стрелявший этого не знал. – Она замолчала, когда официант принес им кофе.
      Батлер тут же взял чашку, не обращая внимания на то, что напиток был обжигающе горячим.
      – Он был настоящим солдатом. И солдатом хорошим. Я всегда высоко ценил его. Он был готов защитить себя. Враги...
      – Хью, я была там. И еще несколько сотен людей. Мы все видели человека, который, в целях самообороны, убил Бенджамина. Он был в военной форме. И у него были светлые волосы.
      – Без сомнения, он был загримирован. Рут побледнела. Ее рука задрожала, когда она стала размешивать сахар в чашке.
      – Я пришла к тебе, чтобы попросить тебя сделать все возможное, чтобы эту ужасную трагедию не использовали как повод для преследования невинных индейцев.
      Он сурово посмотрел ей в глаза.
      – Никаких невинных преследовать не будут. Правительство Соединенных Штатов не ставит своей целью преследовать кого бы то ни было. Но когда убивают члена нашего общества, в нашем стремлении наказать виновных по всей строгости закона мы можем не оставить камня на камне.
      Рут опустила глаза. Она осторожно налила в чашку сливки и размешала содержимое.
      Уверенный, что разговор на этом закончен, сенатор допил свой кофе. Когда он поставил чашку на стол, Рут посмотрела ему в глаза.
      – Зачем ты послал его назад в Вайоминг, Хью?
      Сенатор даже поперхнулся. Прижав салфетку к губам, он откашлялся.
      – Он был самым подходящим человеком для этой должности.
      – Если только правительство Соединенных Штатов хотело быть втянутым в новую войну с индейцами.
      – Но, Рут, у тебя сложилось превратное впечатление...
      – Хью, я была свидетелем его планов во время долгого путешествия в Вайоминг. Он собирался восстановить форт Галлатин. Он постоянно говорил о количестве людей и вооружения, необходимых для осуществления контроля за этой территорией. Следовательно, должны погибнуть новые люди. Неужели Кларендона, Кастера и остальных было недостаточно?
      – Запад должен быть в безопасности.
      – Ему и так ничего не угрожает. Колорадо уже стало штатом. Вайоминг скоро им станет.
      Монтана. Айдахо. Дакота. Везде царит мир. Ты бы видел сотни людей, которые приехали к памятнику четвертого июля. Молодые мужчины с женами и детьми. Они не поселились бы на этой земле, если бы не чувствовали себя в безопасности. Мой муж жаждал мести. Он был готов намеренно вызвать возмущение среди индейцев.
      – Дорогая моя. – Хью Батлер протянул руку и похлопал ее по руке. – Ты не знаешь всей обстановки. Мои служащие поставляют мне новейшую информацию со всего Запада. Индейцы представляют собой постоянную угрозу. Бенджамин был подходящим человеком, чтобы управлять ситуацией. У него был большой опыт.
      Она пристально посмотрела на него.
      – У вас были десятки, может быть, сотни не менее опытных офицеров. Зачем было посылать Бенджамина на место его позора и поражения?
      Сенатор наклонился вперед, его массивная челюсть выпятилась. Огромные руки сжали край стола.
      – Мой зять заслужил шанс реабилитировать себя.
      – Возможно, лет десять назад, но не тогда, когда он стал уже старым. Хью, ему было шестьдесят четыре года. Ему следовало сидеть в кресле-качалке и читать книги. Или писать мемуары.
      Сенатор откашлялся.
      – Он не был старым. Вот я – старый. Мне восемьдесят пять.
      – Дело в том, что форт Галлатин погубил его. И я хочу, чтобы его смерть была последней в цепи смертей, связанных с этим ужасным местом.
      – Это место совсем недавно стало священным памятником тем храбрым воинам, которые погибли там. – Он выпрямился. – Твой первый муж, Френсис Драммонд, был среди них.
      – Я это знаю, – тихо сказала она. – Я была беременна, когда осталась вдовой.
      Сенатор явно смутился.
      – Рут...
      Она продолжала.
      – И у меня была тринадцатилетняя дочь. У меня не было ничего, кроме скромной пенсии. Если бы не гостеприимство моих родителей, которое они оказали мне весьма неохотно, должна заметить, мне пришлось бы очень туго. Вероятно, я жила бы в нищете.
      – Я думаю, ты хотела бы отомстить индейцам, которые сделали тебя вдовой.
      – Я не хочу мести. Я хочу мира. И этого хотят все женщины от Атлантики до Тихого океана. – Ее глаза сверкнули. Она хотела сказать ему, что ей известно, что индейцы не виноваты ни в той, ни в другой трагедии, которые произошли в ее жизни. С самого начала это была вина Бенджамина Уэстфолла. Рут поежилась.
      От острого взгляда Хью это не скрылось. Он положил руку ей на запястье.
      – Возвращайся в Чикаго, Рут, – твердым голосом сказал он. – Не трать напрасно свои силы. Возвращайся домой.
      Она покачала головой.
      – Я не могу вернуться домой, пока все не закончится. Это длится уже почти двадцать лет.
      Он сжал ее руку.
      Она бросила на него встревоженный взгляд, и он сразу же ее отпустил. Сунув руку в карман, он вытащил кошелек и бросил на стол серебряный доллар.
      – Уезжай домой. – Встав из-за стола, он наклонился над ней. – Это тебя больше не касается. Возвращайся домой, где ты будешь в безопасности. Начни жизнь сначала.
      – В третий раз, – с горечью пробормотала она ему вслед.
      Сенатор покинул кафе. Через окно Рут смотрела, как он садится в свой экипаж. Экипаж накренился, когда его массивное тело опустилось на сиденье.
      Он настоящий гигант, подумала Рут. Крупный человек по комплекции и по положению. Одним глотком она допила свой кофе, надеясь, что кофеин успокоит ее нервы, на которых отрицательно сказалась скрытая угроза Батлера.
 
      – Виктор!
      Только огромным усилием воли Брат Белого Волка сдержал стон при виде девушки. Протянув руку, Рейчел спешила ему навстречу через весь вестибюль.
      Это была она – Рейчел Драммонд Уэстфолл – прекрасная, как раньше. Даже более прекрасная. За те несколько месяцев, что он не видел ее, она расцвела. Ее кожа была подобна лепестку белой розы, глаза сияли, как чистое голубое небо. Волосы, уже не заплетенные в косу, как у школьницы, были завиты и волнистым каскадом спускались ей на спину. Мелкие локоны на висках и около ушей были подобны золотым спиралькам.
      Он пожал ее протянутую руку, не в силах ответить на улыбку, осветившую ее лицо. Для него она означала несчастье.
      – Рейчел, – серьезно сказал он. – Ты хорошо выглядишь.