– Как твоя мать?
– Она рано легла спать. Она почти заболела от всех этих волнений. – Рейчел взяла его под руку и поднялась вместе с ним на следующий этаж. Линдхауэры занимали номера на четвертом этаже.
Пока они вместе шли по коридору, оба напряженно молчали.
Виктор откашлялся, но все равно его голос звучал глухо.
– Нам не следует этого делать.
– Ты ошибаешься, – возразила Рейчел. – Именно это мы и должны сделать.
Он остановился у своей двери.
– Когда дело касается тебя, я, кажется, все время поступаю не так, как надо. Я не хочу причинить тебе боль.
– Этого не будет. Я уверена, что ты никогда не сделаешь мне больно.
– Давай я провожу тебя назад. Мы поступаем неразумно.
Она положила руку на ручку двери.
– Не будем стоять в коридоре. Кто-нибудь может пройти мимо и увидеть нас.
Поджав губы, совсем как отец, Виктор отпер дверь и впустил ее в номер. Закрыв за собой дверь, он указал ей на стул возле письменного стола.
– Садись туда.
Скромно сложив руки, она опустила голову и сделала, как он велел. Ее губы дрожали от едва сдерживаемой улыбки.
Виктор спрятал руки за спину и отошел в другой конец комнаты. Внезапно комната показалась ему очень маленькой. Он мысленно выругался. Ему не следовало приводить ее сюда, не следовало заходить в ее комнату. Он вообще не должен был встречаться с ней.
Рейчел выжидающе смотрела на него. Лицо Виктора было красным. Прекрасная светлая кожа, которую он унаследовал от отца, выдавала его смущение. Без сомнения, их дети будут очаровательными, светлокожими, с белокурыми волосами и голубыми глазами и такой же способностью мило краснеть, когда они взволнованы.
– ...прекратить. Я уже говорил, почему тебя не должны видеть...
Он что-то говорил ей, но она была так поглощена своими мыслями, что не слушала его.
У него такие широкие плечи в этом прекрасно сшитом костюме. Он такой красивый.
– ...приводить тебя сюда, но я не хотел оскорбить твои чувства. Ты такая юная. У тебя очень нежные чувства. Ты слушаешь меня? – У нее был совершенно отрешенный взгляд.
Она заморгала глазами и улыбнулась.
– Продолжай, Виктор.
– Ты еще очень молода, поэтому твоя мать должна увезти тебя назад в Чикаго, где ты встретишь кого-нибудь более подходящего, чем я. Ты думаешь, что любишь меня, но скоро я стану для тебя лишь воспоминанием. Это нападение поможет тебе забыть меня. Ты забудешь его, как страшный сон, и меня вместе с ним. – Он помолчал, довольный своей речью.
– Мне кажется, ты уже прежде говорил мне об этом, – пробормотала она.
У него задрожали ноздри, когда он раздраженно втянул носом воздух.
– Я индеец-полукровка. Это еще хуже, чем быть настоящим индейцем. Это все равно что быть собакой-дворняжкой.
– Все газеты пишут о тебе как о герое.
– Обо мне уже забыли, – солгал он.
– Я хочу выйти за тебя замуж.
Он вздрогнул. Его лицо еще больше покраснело.
– Рейчел!
– Ты считаешь, что я слишком молода, чтобы знать, чего я хочу. Ты считаешь меня ребенком, увлекшимся романтикой.
– Ты только что закончила школу.
– Да, но я закончила с отличием школу мисс Уилкокс для молодых леди из хороших семей. С первой минуты, как мы поступили туда, нас начали учить, как стать достойной женой для мужчины, за которого каждая из нас выйдет замуж. И нас так же учили, как выбирать мужчин.
Виктор удивленно уставился на нее.
– Ты станешь важным политиком от штата Вайоминг. «Политик – прекрасный выбор в качестве мужа. С соответствующими семейными связями он может стать членом правительства», – процитировала она. – Политику нужна хорошая жена. Я могу ею стать, поэтому нас ждет успех.
Она загнула один палец.
– К тому же, – она загнула второй палец, – я очень люблю тебя, значит, мы будем счастливы. И наконец, – она загнула третий палец, – я буду хорошей матерью, поэтому у нас будут красивые воспитанные дети. – Она показала ему свою руку с тремя зажатыми пальцами и встала со стула.
Виктор отпрянул от нее и замахал руками.
– Не вставай со стула! Сиди там. Я никогда не женюсь на тебе. Я не хочу испортить тебе жизнь.
Она послушалась и молча опустилась на стул, сложив руки на коленях. Она напоминала ему кошку, приготовившуюся к прыжку.
– Разве твой отец испортил жизнь твоей матери?
– Нет, но это было другое дело.
– Почему?
– Он любил ее.
– Разве ты не любишь меня? Он вздрогнул.
– Люблю, но времена изменились.
– За тридцать лет многое изменилось, – согласилась она. – Наши народы больше не воюют.
Она медленно встала, расправив юбку.
– Вулф. Брат Белого Волка. Виктор Вулф. Вулф Линдхауэр. – С каждым именем она делала один шаг к нему и при этом расстегивала по одной пуговке на своем платье.
– Рейчел! – Его голос сорвался. Он отступил в самый угол. Теперь он уже не мог добраться до двери, чтобы выскочить из номера. Его взгляд был прикован к ее белоснежной шее. Его лицо исказилось от боли. Сейчас эта девушка была всем, чем он мечтал обладать.
– Ты сказал, что твой отец любил твою мать настолько, что женился на ней несмотря на все проблемы. Ну так я хочу узнать, почему мужчины любят сильнее, чем женщины.
– Он не... то есть... – Она была от него на расстоянии вытянутой руки.
– Ага, значит, ты согласен, что женщина способна любить так же сильно, как мужчина?
– Конечно.
Она была уже всего в нескольких сантиметрах от него. Ее платье было расстегнуто до талии.
– Тогда не кажется ли тебе, что я тоже могу выдержать все невзгоды, как твой отец или твоя мать?
Виктор вытер пот со лба. Она стояла уже только в нескольких дюймах от него. Она расстегнула пуговки на рукавах и подняла руки, чтобы вынуть шпильки из прически. Ее груди поднялись; он видел розовые соски сквозь тонкую ткань ее сорочки.
– Не делай этого, – взмолился он. Он стоял, прижавшись спиной к стене, разведя руки в стороны и повернув голову. Но он не закрыл глаза. – Прошу тебя. Застегни платье и уходи.
Она тряхнула головой, и волосы пышной волной упали ей на плечи. Концы прядей доставали до самой груди.
Он застонал, будто она обожгла его огнем, когда ее пальцы начали расстегивать пуговицы на его сюртуке. Потом она положила ладони ему на грудь и начала медленно поглаживать. Он опять застонал, так сильны были пронзившие его ощущения. Кровь болезненно пульсировала в его теле. Теперь он уже не мог двигаться. Он должен был стоять неподвижно и терпеть эту пытку.
Рейчел встала на цыпочки и поцеловала его в подбородок.
– Вулф. – Ее голос тоже дрожал. – Пожалуйста, люби меня. Прошу тебя. – Ее мелкие зубки нежно царапали его кожу. От этого прикосновения у него по спине побежали мурашки.
Помимо своей воли он обнял ее, его руки сжали ее ягодицы, привлекая ее к себе.
– Ради всего святого!
Она почувствовала, как слезы радости застилают ей глаза. Он будет любить ее. Он дрожал словно в лихорадке. Рейчел знала, что причиняет ему душевную боль. Жаркая волна поднялась в низу ее живота и заставила ее ноги задрожать. Ей было и страшно и нет. Она содрогнулась, когда волна новых сладостных ощущений подхватила ее.
– Прошу тебя, Вулф, люби меня.
Он посмотрел ей в лицо: ее щеки раскраснелись, глаза стали влажными от слез.
– Рейчел. Я люблю тебя.
Она обвила руками его шею, когда он, приподняв ее, прижал к своей груди. Она приникла ртом к его губам. Ощущение, от которого она сходила с ума, было необыкновенным. Срывающиеся, стонущие звуки вырвались у нее из груди и слились с его стоном. Она сжала руками его плечи.
Ее ноги оторвались от пола, когда он отклонился назад, прижимая ее тело к себе. Тяжесть ее тела привела его в такое возбуждение, что он почувствовал, что не может больше ждать. В глубине его существа родился крик. Больше похожий на вой, примитивный, животный, он вырвался у него из горла.
Виктор выпрямился и, высоко подняв девушку, прижался лицом к ее талии. Его зубы впились в тонкую ткань рубашки и разорвали ее.
– Виктор, – в испуге прошептала Рейчел. Он откинул голову назад.
– Я хочу тебя. Боже, как я хочу тебя! – Его голос звучал хрипло. На негнущихся ногах он понес ее к кровати. – У меня никогда не было любимой женщины. Я уже и не мечтал ее найти. Из-за того, кто я есть, я всю жизнь был один.
– Виктор, у меня еще не было мужчины.
– Я знаю. – Он положил ее на кровать и лег сверху. Он был тяжелым и горячим. Его руки сорвали с девушки рубашку.
Пока его губы ласкали ее груди, Рейчел гладила густую гриву его белокурых волос.
– Я боюсь, – прошептала она. – Я ужасно боюсь. Ты совсем другой. Внезапно ты стал совсем другим.
Стараясь сдерживаться, он приподнялся на локте и заглянул ей в глаза.
– Я мужчина. У меня есть свои потребности. Я слишком долго отказывался от них, вероятно, для тебя.
Она посмотрела на него. Его лицо было над ней: такое любимое, полное страсти.
– Тогда все так и должно быть, верно?
– Нет.
Она похлопала его по щеке.
– Скажи «да». Я хочу это услышать от тебя. Его синие глаза стали почти черными.
– Да. Так и должно быть.
Ее улыбка была как яркий свет.
– Тогда делай то, что ты хотел сделать. Это должно быть чудесно.
Он встал с постели и быстро разделся. Потом он развязал на ней пояс и одним быстрым движением стащил с нее юбку, потом нижнюю юбку и белье. Под сорочкой ему открылся ее плоский живот, а между ног – треугольник золотистых вьющихся волос.
Он прижался к нему лицом и поцеловал, вдыхая ее запах.
– Виктор, – едва выдохнула она от смущения.
– Твое тело так прекрасно, – простонал он. – И твой запах такой... – Он не мог закончить фразу.
– Виктор...
Он раздвинул ей ноги и погладил то чувствительное место, что скрывалось там. Оно было влажным от желания. Он коснулся его языком.
Когда он начал ласкать эту пульсирующую точку, Рейчел вскрикнула:
– Я не знаю... я не понимаю...
– Ты готова, – сказал он ей, – готова принять меня. Твое тело знает, что я иду.
Она закрыла глаза, но он легонько встряхнул ее.
– Смотри. – Приподняв ее бедра, он прижался к ним. – Смотри. Это сейчас войдет в тебя.
Он дрожал от едва сдерживаемого желания. Сейчас было не время для объяснений, но он не хотел причинять ей боль больше, чем необходимо.
Она как завороженная смотрела на светлую каплю, выступившую на кончике его члена.
– Я тоже готов для тебя. Она взглянула ему в лицо.
– Тогда иди.
Когда он вошел в нее, то боль на удивление была незначительной. Рейчел лишь слегка вскрикнула и закусила губу. Он двинулся дальше, давая ей время привыкнуть, почувствовать его внутри себя, вздрагивая от собственного неутоленного желания.
– Это все?
Он усмехнулся.
– Нет. Будет еще кое-что. – Он начал ритмичные движения. Ее тело только минуту лежало безучастно, потом она тоже начала реагировать и, подняв ноги, подалась вперед бедрами. Ее ноги сами обхватили его за талию.
Вдруг тело Виктора содрогнулось, будто его поразил удар. Каждый его нерв, каждый мускул задрожал от непередаваемого наслаждения. Крик восторга вырвался у него из груди.
А Рейчел продолжала удерживать его в себе, страсть бушевала в ней; волна ее собственного наслаждения все нарастала и нарастала, пока не накрыла ее целиком.
Сцена третья
Садитесь, и пусть каждый твердит свою роль.
– «Бирсфорд-Плейерс» готовят постановку «Бури», – сообщил Джордж. – Тебе это идеально подходит, Шрив. Они сейчас как раз набирают актеров.
Шрив лежал в шезлонге.
– Да, идеально, за исключением того, что я не могу найти этот чертов театр, не говоря уже о том, чтобы выйти на сцену, если я все-таки доберусь туда. Взгляни правде в лицо, Джордж. Никто не возьмет меня. Черт! Они даже не захотят меня для начала послушать.
– Я думаю, тебе не придется проходить прослушивание. – Джордж бросил быстрый взгляд на Миранду, которая знаками давала ему указания. – Я... э-э... уже поговорил с постановщиком. Он... э-э... слышал о тебе. И он в восторге оттого, что тебя заинтересовала его постановка.
– Ну конечно, – вставила Ада.
– Так и должно быть, – заметила Миранда.
Не поворачивая головы, Шрив слабо улыбнулся.
– Всегда преданная мне публика, но, боюсь, из этого ничего не выйдет.
– Почему?
– Черт возьми! Но вы-то должны видеть! Даже если я не могу. Что бы вы ни воображали, я никогда больше не буду играть. – Он провел рукой по лицу. – Весь мой мир черен как дно колодца. Я навсегда лишился зрения.
– Шриви, мальчик мой, ты не можешь знать наверняка. Прошло всего несколько недель, – дрогнувшим голосом возразила Ада.
– Прошло уже три месяца. По крайней мере, мне кажется, что прошло три месяца. День за днем я открывал глаза в надежде на чудо. До тех пор пока мог еще это вытерпеть. Но жить одной надеждой слишком тяжело. Поэтому я ничего не собираюсь делать. Я сдаюсь.
– Все равно ты можешь играть, – сказала Миранда.
Горькие нотки появились в его голосе.
– Можете делать со мной что угодно, но бьюсь об заклад, они не захотят иметь актера, которого надо водить на веревочке. – Он резко повернулся и сел. – Вот вам и вся правда, друзья мои. Оставьте меня и занимайтесь своими делами. Я – человек конченый.
Миранда притворно вздохнула.
– Возможно, ты прав. Ада, как ты думаешь?
Старая костюмерша неверно истолковала интонацию ее вопроса. Слезы потекли у нее из глаз.
– О нет! Нет, дорогая! Сейчас у него просто плохое настроение. Он хорошенько все обдумает и придет к другому решению. Правда, Шриви?
Он как тигр накинулся на женщину, которая все эти годы была ему почти что матерью.
– Нет! Черт возьми! Нет! Что я должен еще вам сказать? Сколько раз я должен повторять? Я слепой, и больше никогда не буду видеть. Оставьте меня в покое.
Ада побледнела и пошатнулась. Джордж поддержал ее под руку.
– Осторожнее, дорогая.
Миранда, кинувшись к ней, обняла ее за плечи.
– Ада, прошу тебя, не плачь. Чудовище, – бросила она Шриву, который с красным от гнева и отчаяния лицом сидел на краю шезлонга. Потом она опять обратилась к Аде: – Почему бы тебе не выпить чаю, дорогая. Джордж, проводи ее вниз. Я сейчас догоню вас.
– Конечно. Пойдем, Ада. – Джордж покачал головой, потом открыл дверь и вывел всхлипывающую женщину из комнаты.
Миранда с силой захлопнула дверь и обернулась. При виде Шрива у нее заныло сердце. Воинственный дух покинул его. Он обмяк. Опустив голову, он сидел, бессильно уронив руки на колени.
Ей было особенно больно смотреть на его руки. Они были такие красивые. Они могли делать замечательные вещи – нежно поправлять прядь ее волос, ласкать ее грудь, великолепно владеть шпагой. Их жесты так красноречиво дополняли каждую из великих строк Шекспира.
Она хотела бы опуститься на колени перед ним и взять его руки в свои. Хотела бы омыть их слезами и покрыть поцелуями. Но она сдержалась. Жалость приносила только вред. Шрив уже достаточно ее получил. Сейчас ее любовь должна быть как твердый дуб, а не как плакучая ива. Она глубоко вздохнула.
Шрив услышал ее вздох и поднял голову. Его черные глаза смотрели строго, настороженно, не просто в ее сторону, а прямо ей в лицо. Она не могла поверить, что он не видит ее. Его губы дрогнули.
– Покончим с этим.
– Тебе должно быть стыдно.
– Не слишком оригинальное обвинение.
– О, перестань! – Она скрестила руки на груди и принялась ходить взад-вперед по комнате.
Он безошибочно следовал за ней глазами.
– Твоему спектаклю не хватает оригинальности и хорошего сценария.
– Я не играю, Шрив Катервуд. Ты разозлил меня. Я хожу по комнате, чтобы успокоиться. Я была готова растерзать тебя. Почему ты обидел милую старую женщину? Ада – твой самый лучший на свете друг.
Шрив встал; его руки были сжаты в кулаки.
– Ее слезы уже действуют мне на нервы, – сказал он. – Я не могу их больше выносить. Уже пора перестать меня жалеть. Я не нуждаюсь в жалости.
Миранда подошла к нему. Подняв голову, она произносила свои слова прямо ему в лицо.
– Верно. Тебе не нужна ни ее жалость, ни моя, ни Джорджа. У тебя хватит своей собственной.
Его лицо побелело; губы плотно сжались. Он схватил ее за плечи. Никакой нерешительности, никаких сомнений. Вновь показалось, что он прекрасно все видит. Его пальцы впились в ее плечи, причиняя боль.
– Отпусти меня. Ты делаешь мне больно, – спокойно сказала она.
Он открыл было рот, словно собирался что-то сказать. Потом резко отпустил ее.
– Это все, на что ты способен, – съязвила она. – Никаких объяснений, никакой защиты. Говоришь со мной лишь об отсутствии оригинальности и хорошего сценария.
– Замолчи. – Он опять опустился в шезлонг.
– Не замолчу. – Она встала рядом, обрушивая на него свой гнев. – Ты член нашей труппы. Даже более того – ты ведущий актер. Ты – Шрив Катервуд, Романтическая звезда трех континентов. Мы заботимся о тебе, потому что любим тебя и еще потому, что это наша обязанность. Мы оберегали тебя до тех пор, пока ты не поправился, чтобы продолжать работу. Ты не можешь покинуть нас. Мы тоже не бросим тебя.
Она помедлила, чтобы посмотреть, как он воспринимает ее слова. Он смотрел прямо перед собой, его глаза были открыты, лицо невозмутимо.
– Но сейчас ты бросаешь нас. Ты предлагаешь нам идти и искать работу без тебя. А что потом?
– Я полагаю, вы будете делать то, что хотите делать, – язвительно заметил он.
– Оставить тебя здесь? – Она повысила голос так, что почти сорвалась на крик. – Это мы должны сделать? Собрать чемоданы и оставить тебя здесь в номере гостиницы, чтобы через пару дней тебя вышвырнули на улицу? Оставить тебе несколько долларов на оплату счета? Или отвести тебя к дверям городского сумасшедшего дома, позвонить в звонок и убежать, оставив тебя на пороге?
– Делайте что хотите, – закричал он в ответ после минутного колебания. Она улыбнулась. Он задумался. Ясно, что такие мысли не приходили ему в голову.
– Ты хочешь, чтобы мы так поступили?
– Если вы этого хотите. – Он скрестил руки на груди.
– Чего мы хотим, так это вернуться на сцену, пока у нас не кончились деньги.
– Ну так и возвращайтесь. Мне все равно.
– Но ты хочешь, чтобы мы содержали тебя.
– Я этого не говорил.
– Нет, но ты подразумевал это. «Оставьте меня одного», сказал ты. Ты это имел в виду, до ужина.
Его лицо помрачнело. Гнев начал уступать место боли и бессильной растерянности. Его голос смягчился.
– Черт возьми, Миранда. Я не могу работать. Если ты и остальные хотите оставить меня, пожалуйста.
Она готова была заплакать, видя ту боль, которую ему причинила. Но слезы не могли ему помочь. Леди Макбет добавила насмешки в свой голос:
– Ты не это имел в виду. В твоих словах нет убедительности, и ты это знаешь.
Он развел руками и безвольно уронил их.
– Я не могу работать.
– Можешь. И ты будешь работать. Бесплатная поездка кончилась. Помнишь, что ты сказал мне в Сент-Луисе, когда объяснял, почему актерская труппа не может быть моей второй семьей. Ты сказал: «Мы профессионалы, занимающиеся тяжелым ремеслом. Мы не благотворительная организация».
Он молчал, страдая от справедливости слов, которые он сказал ей, когда она была еще юной девушкой.
– Так вот, это не благотворительная организация. И ты не нуждаешься в милостыне. Ты должен сам встать на ноги. Ты ценный член нашей труппы, и мы собираемся использовать тебя.
– Черт тебя побери!
– Так ты боишься? Я тоже была напугана до смерти. У тебя не было ко мне сочувствия. Тебе нужна была актриса. А я оказалась под рукой.
– Иди к черту!
– Сейчас я спущусь вниз и пошлю Джорджа к продюсеру, чтобы договориться о прослушивании. Потом я вернусь с кофейником, полным кофе, и текстом пьесы, и ты будешь учить роль Просперо из «Бури». Для роли Фердинанда ты уже несколько староват. А я тем временем повторю роль Миранды.
Она ждала, что он начнет спорить, но он молчал. Его губы были плотно сжаты. Он лежал в шезлонге, уставившись в потолок невидящими глазами.
Миранда так сильно дрожала, что едва смогла дойти до двери. В коридоре она позволила себе поплакать, но только несколько минут. Она только что дала Шриву совет относительно жалости к себе. Сейчас она воспользуется им сама. У нее не было времени для слез. Ее ждала работа.
– Он хочет встретиться с тобой, – сказал ей Джордж. – Его зовут Уильям Бирсфорд, но он просит всех называть его просто Билли.
– Ты объяснил ему, что Шрив был Романтической звездой трех континентов?
Джордж обиженно посмотрел на нее.
– Я дал ему полную характеристику. Я представил рецензии и вырезки, и целую пачку фотографий.
– И ты сказал, что я хочу играть Миранду.
– Он захлопал в ладоши и сразу стал искать бланк контракта. Деньги его не волнуют. Он серьезно подходит к своей постановке. – Джордж замолчал.
– И тогда ты все ему рассказал.
– Да. Я ясно дал ему понять, что Шрив выглядит как раньше, и голос его звучит как раньше, и играет он по-прежнему.
– И что сказал он? Джордж развел руками.
– Он спрятал бланк контракта в стол с такой поспешностью, что оторвал от него уголок. Потом встал и направился к двери. Я сказал ему, что никто ничего не узнает. Публика ничего не заметит.
– И...
– Он остановился. Еще раз просмотрел фотографии. Особенно твои. – У Джорджа был расстроенный вид.
– Мне не надо знать, что он сказал потом, так что ли?
Джордж кивнул.
– Он хочет встретиться с тобой. Наедине. Она поежилась.
– Боже мой!
– Мы найдем что-нибудь другое, – сказал Джордж, похлопав ее по плечу.
– Нет. Эта работа нам подходит. Я встречусь с мистером Бирсфордом.
– Я не позволю. Шрив мне этого не простит.
– Нет. – Она взяла его руки в свои. – Я не пойду к нему одна. Но я встречусь с ним. И я постараюсь его убедить.
Миранда чувствовала себя так, как в день премьеры в Сент-Луисе. Внутри у нее все горело и дрожало, будто она вновь была шестнадцатилетней девочкой и играла Офелию в ночной сорочке перед многочисленной публикой. С тех давних пор все дела в театре вели только Шрив и Джордж. Она никогда еще не встречалась с продюсерами.
От всех практических дел она была ограждена другими людьми, которые работали с ней в театре. Джордж, Ада и, конечно, Шрив обращались с ней как с ребенком. Она подписывала бумаги там, где они ей указывали, одевалась так, как они ей советовали, даже говорила так, как они ей велели. Половину своей жизни она была для них ребенком.
Теперь обстоятельства заставили ее внезапно повзрослеть. Она больше не была маленькой девочкой. Но если она не справится... Результат будет слишком плачевным. Им придется расстаться. Что станет с Джорджем? С Адой? Они оба уже не молоды. Они знали только театр. Любая работа, какую бы они ни нашли, будет очень трудной для них.
Смогут ли они жить без театра? Она не знала, есть ли у них какие-либо сбережения. Она даже не знала, есть ли что-то у нее самой. Деньги хранились у Шрива. Или у Джорджа.
Она должна спросить его об этом сразу же после встречи с продюсером.
В театре было темно и очень холодно. Лондон казался сырым и промозглым после мексиканской жары. Она застегнула свое темно-синее пальто до самого подбородка.
Джордж провел ее через вестибюль в контору, располагавшуюся в бельэтаже. Ковер на лестнице был местами потерт, люстры пыльными, по углам свисала паутина.
Холод пронизывал Миранду до костей. Ее начала бить дрожь. Джордж смущенно посмотрел на нее.
– Ты к такому не привыкла, Миранда.
– Мы все к такому не привыкли.
Его тонкие губы тронула слабая улыбка.
– Поверь мне, я видел театры и похуже этого.
– Но это было давно.
Он кивнул. С непривычной теплотой он взял ее под руку и задержал на лестнице.
– Ты не должна чувствовать свою вину, если из этого ничего не получится, – серьезно сказал он. – Ты не должна делать то, что тебе неприятно.
От одного намека у нее застучали зубы. Джордж пристально посмотрел ей в лицо.
– Помни, что скорее всего он блефует. Вероятно, он просто проверяет тебя. Негодяй. Возможно, он хочет посмотреть, не удастся ли ему получить больше выгоды от постановки.
– Джордж... – начала она.
– Но ты сразу поставь его на место. Сыграй перед ним леди Макбет. Она не стала бы мириться с его дерзкими намеками, и ты поступай так же. Прямо скажи ему, как должны строиться ваши отношения, и переходи сразу к делу.
– А если он скажет, что мы ему не нужны? Джордж помедлил, потом пожал плечами.
– В море есть и другая рыба, мисс Миранда. Тогда вступлю в разговор я и скажу ему об этом. Никто из нас – ни я, ни Шрив, ни Ада – не захочет, чтобы ты...
Она прервала его.
– Джордж. Я не стану делать то, что мне противно. Не будем больше говорить об этом. Я сделаю все, что в моих силах.
Он опустил глаза и кивнул.
– Конечно. Ты сделаешь все, что в твоих силах. Мы все это знаем.
– Миссис Катервуд, – объявил Джордж, вводя ее в кабинет.
Мужчина за письменным столом вздрогнул. Широко открыв глаза, он уставился на нее.
– Позвольте представить вам мистера Бирсфорда, – продолжал Джордж.
Миранда позволила Джорджу суетиться вокруг нее, будто она была настоящей примадонной. Она надеялась создать иллюзию, что она, как миссис Джон Дью, или мадемуазель Вестрис, или сама божественная Сара Бернар, оказывает ему честь своим присутствием в его кабинете.
Мистер Бирсфорд вытер руки о свои брюки.
– Мисс... э-э...
– Миссис Катервуд.
– Конечно, миссис Катервуд. – Он вышел из-за стола. Его бледно-голубые глаза с растущим интересом смотрели на нее. Его густые светлые усы коснулись ее руки, когда он склонился над ней. – Не желаете присесть?
Джордж придвинул к столу самое удобное кресло. Бирсфорд усадил ее. Она сложила руки на медной рукоятке своего зонтика.
Продюсер отошел.
– Могу я предложить вам освежающий напиток? Может быть, чаю?
– Нет, спасибо, – ответила она с чисто английской сдержанностью. С легким пренебрежением она посмотрела сначала на него, потом по сторонам.
Он проследовал за ее взглядом, внезапно осознав убожество своего кабинета. Кругом были навалены горы книг и бумаг, театральных афиш и программ. Мебель была старой и потертой. Пол давно не мыт. Под окном шипел радиатор. Пальто, сюртук, свитер и зонтик висели в углу на вешалке для шляп. Бирсфорд покраснел. Сам он стоял в одной рубашке, но в шляпе.
Смутившись, он снял шляпу и поспешил к вешалке. Шляпа заняла место сюртука, который он быстро надел.
– Простите. – Его лицо стало красным от смущения. – Я не ждал вас так скоро.
Будь снисходительна, Миранда, прости его.
– Я не терплю промедления в делах, – сказала она, ее английский акцент стал еще заметнее. Так могла бы говорить гувернантка с весьма недалеким учеником. – Хотя, должна признаться, я редко веду дела лично. О всех деталях заботится мистер Уиндом. Он очень сведущий человек.
– Благодарю вас, мэм, – подал реплику Джордж.
– Конечно-конечно. – Бирсфорд вернулся к столу и достал листок бумаги. Он бросил его и тут же взял другой. – Ну, я... э-э... то есть, я, кажется, не могу найти...
– Если вы не можете найти то, что вам требуется, то мистер Уиндом мог бы зайти к вам позднее. – Миранда слегка наклонилась вперед, будто хотела встать.
– Нет-нет. Прошу вас. – Он прекратил поиски. – Я думаю, это не потребуется. – Он с минуту пристально смотрел ей в лицо. Потом взял себя в руки, вспомнив, зачем она здесь. – Дело в том, что я не смогу принять на работу мистера Катервуда.
– Почему же?
– Из-за его... Потому что он слепой, – выпалил он.
– Ну, конечно, он слепой. В данный момент. Но это его состояние временное. Врачи уверены в этом. К тому же это обстоятельство не помешает ему играть, – продолжала Миранда говорить наставительным тоном.
Он удивленно уставился на нее.
– Что вы говорите! Конечно, помешает. Он не сможет видеть куда идет, может упасть на сцене. Он будет обращаться к кому-то, а этот человек будет стоять у него за спиной. Я очень сочувствую ему, но не могу допустить, чтобы публика начала смеяться посреди драмы.
Миранда холодно взглянула на него.
– Мне кажется, вы неверно Понимаете ситуацию, мистер Бирсфорд...
Он улыбнулся ей.
– Зовите меня Билли.
Она позволила себе приподнять уголки губ словно в улыбке.
– Так вот, вы неверно понимаете ситуацию. Мистер Катервуд всего лишь слепой. Он не хромой, так что он не упадет. Он не слабоумный. Если актер обращается к нему, он ответит, направив свой голос и лицо в ту сторону, как это сделали бы вы или я.
– Ну, возможно. А как насчет передвижения по сцене и разных предметов?
– Он запомнит мизансцены как всякий хороший актер. Мы все занимаем наши места, когда на сцене темно. Мы же не падаем...
– Послушайте, миссис Катервуд. Я знаю о таких случаях. Поверьте и вы мне... – прервал ее Билли.
– ...а если мы падаем, – в свою очередь прервала его она, – мы встаем в темноте и занимаем свои места.
– А если он упадет перед публикой при полном освещении?
Она покачала головой.
– Он профессионал. Двигаться на сцене – его жизнь. Он работает в театре двадцать пять лет.
Бирсфорд наклонился вперед. На его лице появилось упрямое выражение.
– Может быть, для него пришло время уйти со сцены.
От взгляда Миранды разрушился бы камень.
– Он будет играть Просперо. Это роль, для которой он идеально подходит. У него подходящая внешность, высокий рост, голос, который не оставит публику равнодушной. Вам нечего бояться, потому что Просперо мало двигается по сцене. Это остальные исполнители суетятся вокруг него. Он всегда владеет ситуацией. – Только на секунду она вышла из образа и просительно наклонилась вперед. – Он создан для этой роли.
