Этюды любви и ненависти

      Или, может, у них жены любят наряжаться?" Вот эпизод с приобретением дешевой одежды для детей: "Какой может быть вопрос? Мальчикам же нужны штаны… И не нужно за триста, это плохие штаны, а нужно за тысячу…
      – А деньги? – спрашивают хлопцы.
      – У вас же есть руки и головы… Прибавьте четверть часа в день в цеху, я вам сейчас достану тысячу рублей, а может, и больше, сколько там заработаете". И действительно, мастерили всё: клубную мебель, кроватные углы, парты, стулья, ударники для огнетушителей, масленки, шили трусики и ковбойки и т. п. Но вершиной бурной деятельности неугомонного еврея стал настоящий завод электроинструментов с импортными станками -"Вандереры", "Самсоны Верке", Тильдмейстеры", "Рейнекеры"; затем он организовал производство фотоаппаратов – знаменитой "лейки". В то время это было равнозначно производству электронной техники. Но самое удивительное, что мудрому Соломону удалось добиться введения зарплаты для коммунаров. Указание на непедагогичность этого шага было мгновенно парировано.
      Возможно, под словом "непедагогичность" автор скрыл недопустимое выражение "капиталистические отношения". Диалог не утратил актуальности по сей день: "Мы же должны воспитывать, я надеюсь, умных людей. Какой же он будет умный человек, если он работает без зарплаты.
      – Соломон Борисович, а идеи, по-вашему, ничего не стоят?
      – Когда человек получает жалованье, так у него появляется столько идей, что их некуда девать. А когда у него нет денег, так у него одна идея: у кого бы занять?
      Это же факт"6.
      Обвинив великого педагога в насаждении буржуазных отношений и "сугубо меркантильных" идей, его лишили любимого детища: «Советская педагогика стремится воспитать в личности свободное проявление творческих сил и наклонностей, инициативу, но ни в коем случае не буржуазную категорию долга… Мы не можем входить в обсуждение всех заявлений автора, касающихся производства. Может быть, с точки зрения материального обогащения колонии это и полезное дело, но педагогическая наука не может в числе факторов… воспитания рассматривать производство и тем более не может одобрить такие тезисы автора, как "промфинплан есть лучший воспитатель"»7. Удивительно, что в период апогея сталинской диктатуры Макаренко сумел (в печати!) представить полный абсурд идей социализма.
      Я не мог поверить, читая эти строки. Заключительные слова "Поэмы" были написаны в 1935 г., и она не раз переиздавалась при жизни Гения всех времен и Отца всех народов. Умеющий читать между строк поймет. Пути Господни неисповедимы.
      Макаренко был не единственным чекистом, "брошенным" на перевоспитание неблагополучных детей. Один из самых опытных чекистов, Павел Судоплатов, вспоминал: "…я получил новое – весьма необычное, но весьма важное – задание, которое совместно контролировалось руководителями ОГПУ и партийными органами.
      Моя новая должность называлась: комиссар спецколонии в Прилуках для беспризорных детей. После Гражданской войны подобного рода колонии ставили своей целью покончить с беспризорностью детей-сирот, которых голод и невыносимые условия жизни вынуждали становиться на путь преступности. На содержание этих колоний каждый чекист должен был отчислять десять процентов своего жалованья. При них создавались мастерские и группы профессиональной подготовки: трудовой деятельности ребят придавалось тогда решающее значение. Завоевав доверие колонистов, мне удалось организовать фабрику огнетушителей, которая вскоре начала приносить доход". Нелишне отметить, что генерал Судоплатов не был антисемитом, женился на еврейке и осуждал репрессии против евреев и с негодованием писал о квотах для евреев при приеме в вузы и на работу. Первая устная директива подобного рода относится, по словам Судоплатова, к 1939 г.8 Книга Макаренко имела "продолжение". Изначально педагог, а затем писательница и правозащитница Фрида Абрамовна Вигдорова (1915-1965), – автор трилогии "Дорога в жизнь", "Это мой дом" и "Черниговка", посвященной продолжателю дела Макаренко, его ученику Семену Калабалину (в книге он Семен Афанасьевич Карабанов). Конечно, это не биография Калабалина, а "свободно исполненная книга о работе одного из учеников Макаренко", – писала в послесловии Л.К. Чуковская. Трилогия читается "залпом".
      Описанные в ней события происходят в основном в годы Великой Отечественной войны.
      Как Ф.А. Вигдорова обошлась с "еврейской темой" в заброшенном в эвакуации детским домом, будучи ограничена несравненно более жесткой, чем Макаренко, цензурой? Удивительно! Она мастерски справилась с запретной темой, приравняв антисемитизм к ксенофобии.
      Один из трудных и "интеллигентных" воспитанников, Игорь Булатов, столкнувшись случайно в дверях с мальчиком по фамилии Сараджев, бросает: "Эй, армяшка, посторонись!". За Сараджева заступается девочка, похожая на героиню чудного рассказа Аркадия Гайдара "Голубая чашка": «Стоявшая подле Наташа схватила его за галстук: "А еще пионер называешься! Фашист, вот ты кто!"». Между мальчиками начинается потасовка, перевес на стороне "сытого" Игоря, ибо Тема Сараджев – физически слабый блокадный ленинградский ребенок. Тема дрался отчаянно. Бывший воспитанник детского дома Репин, а ныне учитель Андрей Николаевич проводит маленькое расследование и выясняет, что Игорь не стыдится своих слов: «Я ему сказал "армяшка"». Воспитатель прибегает к софистике. Зная, что брат Игоря на фронте, он объясняет, что война ведется за равенство людей, за их достоинство, чтобы никто не мог оскорблять их такими подлыми словами, как "армяшка" или "жид"…
      Игорь оправдывается тем, что его самого девочка с замечательной фамилией Шереметьева назвала фашистом и тоже этим его оскорбила. Андрей Николаевич объясняет, что каждый, кто неуважительно отзывается о другой нации – фашист.
      Упрямый Игорь не внемлет доводам педагога и повторяет: "Значит, если обзывать фашистом – это ничего, а если армяшкой…" Преподаватель капитулирует и продолжает урок, а вечером, отчитываясь, говорит: "Речь шла о сложноподчиненных предложениях, но я как-то сомневаюсь, усвоили ли они то, что я им толковал…"9. И хотя история на этом не заканчивается, отсылаю заинтересованного читателя к трилогии. Добавлю лишь, что во время объяснения по поводу инцидента с классным руководителем Андрей Николаевич вспоминает рассказ Аркадия Гайдара "Голубая чашка", в нем мальчишка оскорбляет еврейскую девочку подлым словом, которое у Вигдоровой отсутствует.
      Вообще Ф.А. Вигдоровой, можно сказать, повезло: ее книга вышла в эпоху позднего "реабилитанса", в 1967 г. Кроме того, автор послесловия Л.К. Чуковская сообщила в нем едва завуалированную крамольную информацию: Ф.А. Вигдорова присутствовала на процессе Иосифа Бродского и стенографировала прения сторон10.
      Константин Паустовский Много лет назад мне попалась добротно написанная книга Ч.У. Геккерона "Тайные общества всех веков и стран" (СПб., 1876). Мое внимание в ней привлекла фраза – по сути ключ к пониманию того "положительного", что можно увидеть в таком обществе: "Каждое тайное общество есть действие размышления, следовательно совести. В таком случае, тайные общества в некоторой степени служат выражением совести в истории"11. Слово "положительное" я не случайно заключил в кавычки: были и есть тайные общества, ничего общего с совестью не имеющие. Впрочем, и сам Геккерон оговаривается, что практикующие мистерии, скажем перуанские и мексиканские общества, весьма далеки от европейского понимания слова "совесть".
      Существуют и воровские и бандитские объединения, строго соблюдающие тайну и иерархию, но ничего общего с благородными целями, скажем масонов, не имеющие.
      Есть и еще один пример организации – это союзы нищих. Геккерон их не касается.
      Вообще вся литература о тайных обществах неубедительна, в ней много недосказанности, что, как мне кажется, обусловлено вовсе не внешними или внутренними запретами. Ведь, существуют такие понятия, как "государственная военная тайна". Промышленные концерны и маленькие кустарные предприятия также имеют свои тайны. Короче, существует множество тайн – судебные, врачебные, семейные (не обязательно позорные), тайны природы и бытия…
      Я очень люблю книги Константина Георгиевича Паустовского (1892-1968). Какое-то время он был одним из самых читаемых советских писателей и едва ли не единственным в своем цехе, кому удалось избежать – во всяком случае в творчестве – компромиссов и социальной демагогии.
      В то же время жил-был советский ученый, специалист по этимологии О.Н. Трубачев.
      Ходили слухи, что именно он составил для соответствующего ведомства словарь "подозрительных" фамилий. Из опубликованного в 1968 г. в виде статьи фрагмента якобы именно этой работы я почерпнул много интересного – например, что художник Куинджи не грек, а, вероятно, крымчак. Прямо не сказано, говорится лишь о татарском происхождении фамилии. В одной из биографий Куинджи сказано, что его предки жили в районе Чуфут-кале (еврейском городе) в Крыму и фамилия его обозначает "золотых дел мастер" (по типу Гольденман)12. Кстати сказать, антисемиты прошлых времен причисляли Куинджи к евреям.
      В "святцы" попала и фамилия Паустовский. С фамилией или писателем (сказать наверняка не могу) автор расправился на славу: выдал с головой евреям:
      "Паустовский… – образование на -ский по распространенному среди еврейских фамилий географическому типу от названия населенного пункта Паустов в Бессарабии…
      Фамилеобразование осуществлено здесь по славянской (польской) модели, тоже весьма популярной в фамилиях евреев Восточной Европы…"13.
      Ну что ж, филосемитствующий писатель, несмотря на свою убедительную польско-малороссийскую генеалогию, удостоился быть причисленным к племени гонимых.
      У Паустовского во второй книге автобиографической эпопеи "Повесть о жизни" есть пассаж, имеющий отношение к тайным обществам.
      Тогда я впервые услыхал удивительный рассказ о знаменитых могилевских дедах.
      После этого рассказа время сдвинулось и перенесло меня на сто лет назад, а может быть, и еще дальше – в средние века.
      Издавна, еще со времен польского владычества, в Могилеве на Днепре начала складываться община нищих и слепцов. У этих нищих – их звали в народе "могилевскими дедами" – были свои старшины и учителя – майстры.
      Они обучали вновь принятых в общину сложному своему ремеслу -пению духовных стихов, умению просить милостыню – и внушали им твердые правила нищенского общежития.
      Нищие расходились по всему Полесью, Белоруссии и Украине, но майстры собирались каждый год в тайных местах – в корчмах на болотах или в покинутых лесных сторожках – для суда и приема в общину новых нищих.
      У могилевских дедов был свой язык, непонятный для окружающих.
      В неспокойные времена, в годы народных волнений, эти нищие представляли грозную силу. Они не давали погаснуть народному гневу. Они поддерживали его своими песнями о несправедливости панской власти, о тяжкой доле замордованного сельского люда14.
      Речь, вне всякого сомнения, идет о масонской ложе. Во-первых, этот союз тайный, в котором соблюдается иерархия – старшины, майстры и ученики, что соответствует гроссмейстерам, мастерам и непосвященным (профанам) какого-нибудь закрытого ордена. Во-вторых, есть свой, тайный язык, дабы сберечь от посторонних свою деятельность, и суды и обряды для посвящения новых членов. В-третьих, "нищие не давали погаснуть народному гневу" против сильных мира сего. (Вспомним донос опального вельможи М.Л. Магницкого*, поступивший на имя Николая I в феврале 1831 г., в котором говорилось, что цель масонов – "низвержение алтарей и тронов".) Паустовский считал, что "могилевские деды" появились в средние века. (Вспомним картину Питера Брейгеля "Слепые", 1568: времена "гёзов" – нищих.) Посмею предположить, что общины нищих и слепцов существовали задолго до средневековья, а по антимасонским мифам их, пожалуй, можно "обнаружить" во времена древних ессеев. Я думаю, что первым настоящим врагом масонов был легендарный воложский господарь Дракула: собрав всех нищих и попрошаек Трансильвании, он их попросту истребил. Думаю, нужно избрать его почетным членом какого-нибудь современного отнюдь не тайного общества – вроде общества "Память"…
      Нелишне отметить, чтo пели "народные рапсоды". Историк Н.И. Костомаров (1817-1885) доказывал, что поэт, музыкант и нищий философ Григорий Саввич Сковорода (1722-1794) "был лицо народное", и «странствующие слепцы усвоили его песни; на храмов праздник на торжище нередко можно встретить толпу… окружающую группу этих рапсодов и со слезами умиления слушающих "Всякому граду свой нрав и права"».
      Некоторые песни Сковороды вошли в сборники народных песен анонимно. По некоторым сведениям, Сковорода был масоном или, во всяком случае, находился под сильнейшим влиянием немецкого философа-мистика Якоба Бёме (1575-1624), труды которого перевел на свой, смешаный русско-малороссийский язык. Как писал архиепископ Филарет, эти произведения Бёме "навеяли нечистую пыль на его (Сковороды. – С. Д.) душу". Вл.Д. Бонч-Бруевич считал украинского философа одним из главных теоретиков "духовных христиан"15.
 

***

 
      * Подробно о нем см.: Дудаков С.Ю. История одного мифа. М., 1993. С. 56-60.
 

***

 
      Ну, а как прослеживается пресловутая связь между "союзом нищих" и евреями в рассказе Паустовского? Прежде всего – место! Действие происходит в еврейских местечках, где на синагогах приколочены деревянные звезды Давида (Моген Довид), а тайная встреча "дедов" происходит в корчме старого еврея Лейзера – ну прямо съезд мировых заговорщиков в духе Гёдше, Шабельской или Вагнера. И еще одна любопытная деталь: в еврейском местечке по заросшим мхом крышам домишек разгуливали козы – оказывается, Марк Шагал не фантаст…
      Загадка Афанасия Фета Война 1812 года – это не только слава России. Это еще и некий рубеж, пожалуй, культурный взрыв. Сколько военнопленных французов осталось в России? Никто не считал. Но у очень многих российских господ тогда появились гувернеры-французы, уцелевшие от кораблекрушения, называемого наполеоновскими войнами. Случалось, однако, что из заграничных походов русские офицеры привозили себе жен. Так, дворянин Афанасий Шеншин, имевший странное отчество Неофитович (от греч. пео-phytos – новообращенный, которым мог быть перешедший в православие выкрест), во время марша русских войск на Париж в буквальном смысле слова умыкнул прекрасную еврейку у мужа. В России она родила мальчика – в будущем известного поэта. Все было хорошо: мальчик носил фамилию Шеншин, но когда в результате доноса выяснилось, что он родился до заключения его родителями официального брака, Афанасию Афанасьевичу Шеншину (1820-1892) пришлось превратиться в Фета. Всю сознательную жизнь он боролся за возвращение родовой фамилии. В конце концов великий князь Константин Константинович (тоже известный в свое время поэт К. Р.) помог учителю вернуть отцовскую фамилию:
 
 
И пусть он в старческие лета
Менял капризно имена:
То публициста, то поэта.
Искупят прозу Шеншина
Стихи пленительного Фета.
 
 
      А. Жемчужников
      Фет был крайне правым публицистом, писал для катковского "Русского вестника", порицал "за вольности" студентов и евреев. Женился по расчету на Марии Петровне Боткиной сестре миллионеров-чаеторговцев, был рачительным хозяином, умел считать копейку и очень сдержанно отнесся к реформе 1861 г. (Относительно недавно появилась весьма хвалебная статья о хозяйственной деятельности Фета16.) Те, кого это интересовало, знали, что поэт еврейского происхождения. Но документы? Фет тщательно скрывал свои корни. Правда, в Германии встречался с родственниками по материнской линии…
      Вероятнее всего, любопытство подвигло Николая Николаевича Черногубова (1873-1942),
      "человека особенного, не на каждом шагу встречающегося", проникнуть в тайну происхождения поэта. Будучи хранителем Третьяковской галереи, он через художника и коллекционера Илью Остроухова, родственника жены Фета (т. е. Боткиных), выяснил следующее: "…отец Фета, офицер русской армии двенадцатого года Шеншин, возвращаясь из Парижа через Кенигсберг, увидел у одной корчмы красавицу еврейку, в которую влюбился. Он купил ее у мужа, привез к себе в орловское имение и женился на ней. Не прошло несколько месяцев, как она родила сына, явно не от Шеншина, который и стал впоследствии знаменитым поэтом, взявшим в качестве псевдонима фамилию матери. Отцу стоило больших усилий усыновить его, что удалось лишь много лет спустя благодаря связям. Официально считалось, что Фет – законный сын Шеншина. Что он был сыном кёнигсбергского корчмаря, было секретом полишенеля, но сам поэт это категорически отрицал". Однако объективных доказательств, что он сын Шеншина, противного не существовало.
      Черногубов задался целью их добыть. Заручившись рекомендациями Остроухова, он отправился к нелюдимому Фету в имение, сумел снискать его полное доверие и прожил там целое лето. Старик не подозревал, с какой целью поселился у него этот милый, с приятным вкрадчивым голосом и пушистыми русыми усами остроумный человек.
      Он бывал у Фета и после еще не раз, был даже в день смерти Афанасия Афанасьевича и присутствовал на его похоронах. Черногубов знал, что в спальне поэта, под подушкой, лежит конверт с надписью "Вскрыть после моей смерти", что и было сделано родными без посторонних, после чего конверт положили в гроб, тоже под подушку. У Черногубова хватило духа достать конверт и ознакомиться с его содержанием. То было письмо матери поэта, на конверте он прочел те же слова: "Вскрыть после моей смерти". "Фет не был Шеншиным и больше его не интересовал…"17.
      Н.Н. Черногубов опубликовал весьма пространный очерк о происхождении Фета, но ни разу не обмолвился о его еврейском происхождении, в то же время сообщая об этом своим знакомым. О покупке жены отцом Фета читаем: "Знакомые и дворовые Шеншина говорили мне, что жену свою Елизавету Петровну он купил за сорок тысяч рублей у ее мужа"18.
      Легенда о письме матери с некоторыми вариациями кратко пересказана в книге И.Г.
      Эренбурга "Люди, годы, жизнь" (место действия не Кенигсберг, а Гамбург).
      Просветил Илью Григорьевича племянник поэта Пузин: "…Фет завещал похоронить письмо вместе с ним, видимо, хотел скрыть от потомства правду о своей яблоне"19.
      Серьезный исследователь творчества Фета Борис Яковлевич Бухштаб назвал сущим вздором сведения о купленной шинкарке. Возможно, полагал он, это следствие того, что И.-П. Фет шантажировал бывшую жену, требуя денег за развод. Достоверно лишь то, что семьи Фетов, живших в Германии, поддерживали отношения с Шеншиными20.
      Есть несколько, на мой взгляд, неординарных свидетельств о жизни Фета. Например, один из биографов иронически заметил, что Фет считал себя русским и «оборонял свою национальность от неметчины (!) умно и деятельно. Занимался физическим трудом, на собственноручно изготовленном станке точил шахматные фигуры. Был уверен, что, если разорится, сумеет себе заработать хлеб "пятью ремеслами"»21. И еще: мать Фета оставила в Германии дочь Лину (Каролину), которая приезжала в Москву для встречи с матерью и братом и прожила в родовом имении Шеншина Новоселках почти год, а затем вернулась в Дармштадт. Дальний родственник Шеншиных Александр Павлович Матвеев (1816-1882), профессор Киевского университета, известный специалист по женским и детским болезням, автор одного из первых в России руководств по акушерству, будучи в командировке в Германии, познакомился с Линой, влюбился и сделал предложение. Правда, и в этой истории много неясного, много неточностей и путаницы, в частности с городами (Дармштадт, Кенигсберг); род занятий настоящего отца Фета – корчма или городской совет?..
      Принадлежность к лютеранской конфессии. Видимо, родители Фета были давно крещеными евреями – в Германии это практиковалось не реже, чем в России. В Москву приезжал и родной дядя Фета – поэт Эрнст Беккер, адъютант принца Александра Гессенского.
      Внешность Фета у современников не вызывала никаких сомнений: "Наружность Афанасия Афанасьевича была характерна: большая лысая голова, высокий лоб, черные миндалевидные глаза, красные веки, горбатый нос с синими жилками, окладистая борода, чувственные губы, маленькие ноги и маленькие руки с выхоленными ногтями. Его еврейское происхождение было ярко выражено…"22 Пожалуй, никакое другое стихотворение Фета не породило столько эпиграмм, как это:
 
 
Когда мои мечты за гранью прошлых дней
Найдут тебя опять за дымкою туманной,
Я плачу сладостно, как первый иудей
На рубеже земли обетованной.
Амос Шишкин [А.Л. Ситкин]:
Когда в ночной тиши я вспоминаю вдруг о ней,
Как с ней ложились мы вдвоем на это лоно,
– То плачу я тогда, как плакал иудей,
Влекомый в дальний плен от стен родных Сиона…
 
 
      Дм. Минаев:
 
 
Когда наплыв противных мне идей
К нам ворвался, смирить не в силах стона,
Стал плакать я, как плакал иудей,
Лишенный стен родимого Сиона.
Когда меня журнальный асмодей
Преследовал как лирика салона,
Стал плакать я, как плакал иудей,
Лишенный стен родимого Сиона.
Когда табун соседних лошадей
Топтал мой хлеб, – увидя то с балкона,
Стал плакать я, как плакал иудей,
Лишенный стен родимого Сиона.
Когда один из нынешних судей
Оправдывал работника Семена,
Стал плакать я, как плакал иудей,
Лишенный стен родимого Сиона.
Когда в мой сад явился гусь-злодей
Для похоти гусиного мамона,
Стал плакать я, как плакал иудей,
Лишенный стен родимого Сиона23.
 
 
      К.Г. Паустовский, неистовый адепт и пропагандист поэзии Фета, писал: «Ядов (одесский поэт Яков Петрович Давыдов, 1874-1940. – С. Д.) показал мне тростью на гряду облаков и неожиданно сказал:
      И как мечты почиющей природы,
      Волнистые проходят облака.
      Я посмотрел на него с изумлением. Он это заметил и усмехнулся: "Это Фет… Поэт, похожий на раввина из синагоги Бродского"»24. Порой доходило до анекдота: одного из своих знакомых К.Г. Паустовский, сидя "в деревенской баньке, намыленный, читая его дивные строфы" убеждал в том, что поэзия Фета необычайно мудра 25.
      Терпсихора и Купидон Много лет назад, читая биографию великой балерины Анны Павловой, я обратил внимание на ее двойное отчество и "социальное происхождение": "Анна Павловна (Матвеевна) (31.1(12/2) 1881, Петербург – 23.1.1931, Гаага), рус. артистка. Дочь солдата из крестьян и прачки. В 1891 г. принята на балетное отделение Петерб. теат. уч-ща…"26.
      Вспомнив закон "о кухаркиных детях", я удивился тому, что правительство действовало порой в обход собственных законов. В конце концов Петербургское балетное училище, как утверждали злые языки, было борделем Зимнего дворца, и социальное происхождение жриц Афродиты не имело значения: первыми ученицами училища были дочери слуг и певчих. Но меня ожидали "маленькие" открытия.
      Очутившись в 1971 г. на Западе, я обнаружил источники, в которых сообщалось, что Анна Павлова была внебрачной дочерью банкира и еврейского общественного деятеля, тайного советника Лазаря Соломоновича Полякова (1842-1914). При этом американская "Юдаика" и "Краткая еврейская энциклопедия" ссылаются на труды О.
      Керенского и С. Юрока*. Впрочем, эти данные повторяются в десятках изданий.
      Кажется, первым об этом сообщил представителям прессы вдовец Павловой Владимир Дандре.
 

***

 
      * Соломон Юрок (1888-1974) эмигрировал из России в 1905 г. Был известен на Западе как крупный антрепренер и пропагандист русского балетного и музыкального искусства. Автор, вероятно, имеет в виду его книгу "Impressario" (N.Y., 1946). – Примеч. ред.
 

***

 
      Я вспомнил, что черносотенная пресса называла Анну Павлову "жидовкой". Вот тебе и дочь отставного солдата из крестьян! Почему из крестьян? Да потому, чтобы никто не подумал, что балерина – дочь еврея-кантониста. Но вот мать прачка?..
      Странно. Однако через какое-то время в книге Остина Стюарта о Рудольфе Нуриеве я прочел, что и мать балерины была еврейкой27. Сообщая эту подробность, автор ссылается на свидетельство известного балетного критика Ричарда Бакла.
      Гроза 1812 года…
      Мне уже приходилось писать об участии евреев в Отечественной войне: это и военные поставки, и денежные средства, и разведданные, наконец, посильное участие в боях. Были среди них и волонтеры. Канцлер Пруссии писал своему посланнику в Гамбург: "Обстоятельства последней войны против Франции недавно доказали, что они (евреи. – С. Д.) выказали свою преданность государству, принявшему их в число своих сынов. Юноши из евреев были товарищами по оружию их сограждан христиан, и мы имеем среди них примеры геройского мужества и самопожертвования в минуты военной опасности; прочие из их населения, в том числе и женщины, отличались разного рода самопожертвованиями наравне с христианами"28.
      Война пришлась на царствование Александра I, который относился к еврейской проблеме как миссионер. Его правительство еще раз (со времени Екатерины Великой) предоставило еврейскому меньшинству немало прав, в частности на духовную свободу, открыло двери учебных заведений, привлекло к земледельческому, ремесленному и фабричному труду, расширило торговые права, упразднило двойные подати (введенные Екатериной), уравняло повинности и даже несколько "отодвинуло" черту оседлости.
      Кроме того, государь поощрял переход в православие и оказывал покровительство неофитам. Историк Н.Н. Голицын, кстати сказать, недоброжелатель еврейства, писал:
      «… он (Александр I. – С. Д.) смотрел на потомков Израиля с уважением, как на живые остатки ветхозаветного народа "избранного", к которому он – прилежный читатель Св. писания – не мог не питать чувства удивления и благоговения; его занимали мысли о величии иудаизма, о будущности его, о призвании царей и народов по отношению к судьбам этого племени»29.
      Один из участников заграничного похода в Европу, офицер царской свиты С.Г.
      Хомутов, записал в дневнике 3 января 1813 г.:
      "Пришли в Краснополь… Жиды вышли с ковчегом на встречу с императором и были нам очень рады… 6-го января. Пришли в Роски. Жиды приняли нас с большой радостью, а тот Жид, у которого мы стояли, напился пьян, чтоб лучше доказать нам свое удовольствие и надоел нам своими россказнями и похвалами… 5-го февраля.
      Пришли в Коло. Жиды устроили великолепный балдахин для императора и многие поехали ему навстречу в богатых одеждах…"30. Ему вторит официальный историк: "…евреи каждого местечка, лежащего по дороге, где проходили войска, выносили разноцветные хоругви с изображением вензеля государя; при приближении русских они били в барабаны и играли на трубах и литаврах"31. Это же место из книги Н.К.
      Шильдера процитировал в своей книге об Александре I великий князь Николай Михайлович. (И даже будущий император Николай I, путешествуя в молодые годы по западным губерниям, внес в свой журнал следующую запись: "В Белоруссии дворянство, состоящее почти все из весьма богатых поляков, отнюдь не показало преданности к России, и, кроме некоторых витебских и южных могилевских дворян, все прочие присягнули Наполеону. Крестьяне их почти все на тяжелом оброке и весьма бедны, притом общая гибель крестьян сих провинций, жиды здесь совершенно вторые владельцы, они промыслами своими изнуряют до крайности несчастный народ.
      Они здесь все – и купцы, и подрядчики, и содержатели шинков, мельниц, перевозов, ремесленники проч… так умеют притеснять и обманывать простой народ, что берут даже в залог незасеянный яровой хлеб и ожидаемую незасеянную жатву; они настоящие пиявицы, всюду всасывающиеся и совершенно источающие несчастные сии губернии. Удивительно, что они в 1812 году отменно верны нам были и даже помогали, где только могли, с опасностью для жизни"32.) Налицо неприязнь Николая I к полякам и евреям. Возможно, он читал "Мнение…" Г. Державина. Может быть, кто-то из читателей сочтет, что Николай был прав, осудив "пиявиц" края. Спор на эту тему бессмыслен. Приведу, однако, такой факт: внутренние губернии России, куда евреи не допускались, жили неизмеримо хуже, беднее, невежественней, чем угнетаемые белорусы и малороссы. И лишь сравнив уровень жизни Западного края и Великороссии, можно сделать соответствующие выводы, но вряд ли они убедят антисемитов…
      Будущий декабрист генерал-майор Сергей Григорьевич Волконский (1788-1865) свидетельствовал, что при наступлении на Витебск, недалеко от Бабиновича, к генералу Ф.Ф. Винценгероде явились несколько евреев с захваченным французским кабинет-курьером, имевшим при себе важные документы, присланные из Парижа Наполеону.
      Депеша была доставлена в Петербург, а "преданному еврею" пришлось остаться в русском отряде, ибо его местность была занята французами и он боялся мести. "Я его взял и содержал при себе, – писал Волконский. – Я об этой частности упоминаю как о факте преданности евреев в то время России; и точно, большая смелость для трусливых евреев, несмотря на неопределенность еще событий, решиться… схватить курьера и представить его в русский отряд; это было смелое и заслуживающее быть упомянутым; жаль, что не помню его имени, но помню то, что он был в том местечке, где жил, близ Витебска, неаттестованным медиком"33.
      О том, что евреи помогали русской армии доставкой информации, писал и генерал А.П.
      Ермолов: "Чрезвычайной важности сообщения о дислокации войск маршалов Виктора и Удино от графа Витгенштейна князю Кутузову было доставлено неким Евреем"34.
      Вероятно, многие помнят историю кавалерист-девицы Дуровой. Но вряд ли известен факт участия в военных действиях против Наполеона кавалеристки Эстер Манюэль, служившей во втором Кёнигсбергском ландверном уланском полку. Ее муж служил в русской армии, был участником заграничного похода и погиб в перестрелке под Парижем35.
      От того далекого времени остались некоторые статистические данные. Известно, например, что евреи собирали средства на нужды армии. Маленький городок Дубосары выставил для ополчения 30 ратников, которым евреи выделили "на харчи и водку" 122 рубля. Всего горожане-христиане собрали 2117 рублей, иудеи – 2742 рубля. В Одесском архиве хранятся документы, относящиеся к созданию эскадрона добровольцев неким Скаржинским. Среди набранного им пополнения в количестве семи человек значится один из "выкрещенных евреев"36.