Тристан и Женевьева (Среди роз)

– Я прикажу своим людям сворачивать лагерь, – сказал он, поднимаясь. Оставив сэра Марка, он вышел из палатки спешным шагом. Остановившись у входа, Тристан посмотрел на Эденби, расположенный вдали, возвышающийся над скалами, неприступный, и казалось, насмехающийся над ним. – Я вернусь! – проговорил Тристан мрачно. – Леди, я вернусь!

Повернувшись, Тристан направился к своим солдатам. Плащ его развевался на ветру, поступь была уверенной и твердой.

– Сворачивай лагерь! – крикнул он громоподобным голосом, – мы выступаем за Дом Ланкастера! Пришло время низвергнуть Йоркского тирана!

* * *

Женевьева поднялась на самый верх массивной башни и оглядела Эденби, удовлетворенно улыбаясь. Ее люди трудились на строительстве. Сгоревшие мастерские, кузница и каменотеса уже были одеты в леса, и хотя полное восстановление стен и зданий от ущерба, нанесенного ланкастерскими пушками, займет несколько месяцев, Эденби был способен снова выдержать нападение. К главным воротам во внешней стене была приделана стальная решетка: под самой башней устроена «волчья яма». Если нападающие прорвутся через массивные деревянные ворота, они окажутся в западне перед железной решеткой, а ее люди, находясь в относительной безопасности, будут лить на них сверху кипящее масло. Для обороны могут быть использованы и зажигательные стрелы, и кое-какие технические нововведения. Как уверял сэр Гэмфри, замок вполне надежно защищен с фронта.

Посмотрев в другую сторону, в направлении юго-востока, вдоль побережья, Женевьева увидела, что всюду царили мир и спокойствие. Приближалась осень, уже начался сбор урожая, скоро мельницы начнут молоть зерно, овцы обрастут густой шерстью, крестьяне наполнят закрома хлебом. Все будет хорошо.

Услышав позади себя шаги, девушка вздрогнула и обернулась, но увидев отца Томаса, расслабилась и посмеялась над собой за свою нервозность. «Чего ей бояться в собственном замке? Ночных кошмаров».

Они продолжали преследовать ее. Женевьева думала, что ей будут сниться отец, Аксель, бедный Майкл, но вместо этого к ней приходил Тристан де ла Тер.

Она была очень занята, пытаясь восстановить разрушенное, вместе с Томкиным, Джилсом и остальными, прилагая все усилия, чтобы оборонительные сооружения и запасы провизии были в приемлемом состоянии, позволили выжить. День молодой хозяйки замка был так насыщен всякого рода работами и делами, что у нее не оставалось времени для того, чтобы вспоминать тех, кто ее любил, кого любила она.

Может быть, сновидения и были естественны… Но ночь наполняла ее воспаленный мозг мрачными картинами, и вместо желанного отдыха приносила лишь ужасы и кошмары.

В своих снах она одна карабкалась по скалам. Вокруг нее – лишь мрачное штормовое небо. Не в силах найти дорогу домой, она бежит, но натыкается на непреодолимую стену. Подняв глаза, Женевьева обнаруживает, что уткнулась в мертвое тело Тристана де ла Тера. И в своей смерти он… остается живым, осязаемым, реальным, таким же красивым и гордым, таким же сильным и мужественным, каким был и в жизни, и он смеется над ней, тянется к ней, клянется, что она заплатит за все, что попадет к нему после своей гибели, а погибнет она скоро… Женевьева пытается бежать, но его пальцы вцепляются в ее волосы и она вынуждена встретиться взглядом с его глубокими, темными глазами, которые очаровывают и завораживают ее, делают немой и неспособной к сопротивлению. Она чувствует, как огонь этих глаз проникает в ее кровь. Огонь, увлекающий в вечность… И вот уже Тристан де ла Тер крепко держит ее в объятиях, и Женевьева чувствует силу его рук и его глубокий, жестокий, иссушающий поцелуй, воспламеняющий и обжигающий, как кипящее масло. Его руки скользят по ее телу. Ничего подобного она никогда не испытывала и теперь готова была сгореть от стыда… И вдруг он становится холодным. Его руки, губы, он улыбается, а на лице его застывает ледяная маска с усмешкой… Губы шевелятся и она слышит шепот: «Это поцелуй смерти!»

– Леди Женевьева, – обратился к ней отец Томас, прерывая ее мысли.

Она медленно обернулась к нему:

– Да, отец? Что случилось?

Он ответил улыбкой на ее вопрос и пожал плечами.

– Ничего такого, что требовало немедленного вмешательства. Прибыл фламандский торговец, чтобы заплатить за шерсть, он со своими компаньонами в зале, с ними леди Эдвина, она занимает их беседой.

– Наверное, мне следует пойти к ним, – проговорила Женевьева.

– В этом нет необходимости, – ответил священник.

Она слегка улыбнулась и посмотрела на него с любопытством.

– Тогда о чем же вы хотите со мной поговорить?

– Отнюдь не о хозяйственных делах, по этому поводу у меня нет никаких особых соображений. Я думал, чем вы так озабочены, что в последний раз даже не были на исповеди?

Женевьева окинула взглядом скалы и море.

– Отец Томас, – вымолвила она, – не проводите ли вы меня за стену замка? Мне вдруг захотелось прогуляться по берегу.

Священник приподнял брови, в его темно-зеленых глазах мелькнуло беспокойство.

– Вам не следует выходить без охраны, миледи.

– Ну, тогда, вы не позовете ли стражников, отец?

Он пожал плечами и подчинился. Несколько минут спустя они уже шли вдоль стен, направляясь к Западной башне. Им не пришлось карабкаться по скалам, мимо валунов вилась узкая каменистая тропинка, местами заросшая чертополохом и сорной травой, ведущая к узкой полоске чистого берега.

Солдаты, внимательно осматривая окрестности, шагали сзади и чуть в стороне от них. Отец Томас не спеша следовал за Женевьевой, а она, на ходу сбрасывая обувь и ничуть не заботясь о платье, разбрызгивая набегавшую волну прибоя, смеясь подбежала к самой воде… Потом обернулась к священнику, чуть наклонив голову и лукаво поблескивая повеселевшими глазами, спросила:

– Отец, неужели вы никогда не бегали по берегу моря, хотя бы в детстве?

– Я родился вдали от моря, – ответил отец Томас и невольно улыбнулся. Женевьева улыбнулась в ответ, догадываясь, что он думает в эту минуту о том, какой угрюмой она была все эти дни.

– Разве вам не хочется почувствовать прикосновение прохладных легких брызг? Подойдите же поближе…

Священник осторожно шагнул вперед. Женевьева уже сидела на песке, с наслаждением вдыхая терпкий морской воздух и радостно смеясь каждый раз, когда волны, набегая омывали ей ноги. После некоторых колебаний он уселся рядом, поеживаясь от холодной воды, которая промочив его сутану, коснулась бедер.

Женевьева, задумавшись, внезапно спросила:

– Отец, вернули ли вы тело Тристана де ла Тера его людям?

Отец Томас заколебался, не желая рассказывать ей, что они не смогли обнаружить тело убитого. Та скала была ближайшей к замку, и Томкина нельзя было обвинить в том, что он забыл за такой короткий срок место, где оставил труп. Но там даже не было запаха, ориентируясь на который они могли бы найти могилу. Все трещины и впадины казались свежими из-за близости моря. Так что после нескольких часов бесплодных стараний, поиски были прекращены. Похоже, что волки и стервятники нашли себе пищу.

– Об этом тебе не стоит беспокоиться! – сказал священник.

Женевьева резко повернулась к нему и спросила:

– Ведь люди не возвращаются из могилы, правда, отец?

– Нет, не возвращаются, – усмехнулся отец Томас. – Тебя это заботит?

Женевьева отрицательно покачала головой:

– Нет… Вообще-то я знаю, что этого не может быть. Я просто подумала… Когда я была маленькой, отец часто брал меня сюда. Я еще не была «леди», это было уже так давно, и он позволял мне плавать и играть на берегу. Эдвина тоже часто бывала с нами, мы брали с собой еду, ярко светило солнце. Это были самые чудесные, самые легкие и прекрасные дни в моей жизни. – Она вздохнула и начала водить пальцем по влажному песку: – Я вот думаю, отец, если бы можно было повернуть время вспять, начать все заново. Как бы было хорошо! Как хорошо жить, когда везде мир и согласие, когда страна не объята постоянными войнами… Я так хочу, чтобы вернулось то время! Хочу вернуться в то время, когда еще были живы мой отец, Аксель, Майкл! И… – Внезапно Женевьева замолчала, почувствовав щемящую боль.

– Тристан де ла Тер? – отец Томас прикусил язык, но имя уже сорвалось с его губ.

– Да, когда еще не было этого убийства, – тихо сказала Женевьева. – Я бы хотела вернуться назад. О, Господи! Это же ужасно! Ведь я не могла поступить иначе, я должна была совершить то, что совершила. Иногда мне хочется просто… – Она горестно покачала головой и посмотрела вдаль, туда, где лазурь и золото неба соединились с индиго моря. – Я хочу, чтобы мой отец дал бы этому ланкастерцу провизию и фураж, и тогда в нашу жизнь не ворвались бы все эти ужасы…

– Ты хочешь, чтобы тебе не пришлось сделать то, что ты сделала, – перебил ее отец Томас, приобняв Женевьеву за плечи.

– Как вы думаете, отец, я попаду в ад?

Священник покачал головой:

– Женевьева, ты сделала то, что должна была сделать. Ты сражалась тем оружием, которое у тебя было, ты защищалась.

Девушка кивнула с несчастным выражением лица:

– Я все еще думаю о преисподней. Вы уверены, что я не буду ввергнута туда?

– Я уверен, что Господу Богу нашему известно все, что происходит в сердцах мужчин и женщин, а твои помыслы, дочь моя, чисты.

Но Женевьева не очень-то была уверена в своей безгрешности и почти не надеялась вымолить у Бога прощение за то, что использовала свою красоту, чтобы заманить человека в ловушку, где его ждала смерть. Но может быть, Господь милостивый поймет, что у нее не было выбора.

– У меня на душе так тревожно, – промолвила она.

– Ты думаешь о предстоящем сражении?

– Да, и об этом тоже. Так много крови уже пролито! Вы верите в то, что Ричард победит? Тогда, если Тюдор будет разбит, наконец, прекратятся эти войны, верно?

И снова отец Томас заколебался. Как часто он мечтал о том, чтобы увидеть страну объединенной, чтобы на землю снизошли, наконец, мир и благополучие. Но в этих мечтах темное пятно закрывало Эденби, как будто замку предстояло преодолеть еще немало препятствий на пути к спокойствию.

– Мир достигается нелегко, – сказал священник и, постаравшись придать своему голосу как можно больше уверенности, добавил. – Ты слышала, что говорили посланники короля; силы Ричарда превосходят армию Генриха Тюдора.

– Угу, – пробормотала Женевьева, поднимаясь. – Бродячий менестрель говорил вчера, что они все собрались у городка под названием Маркет Босуорт. Надеюсь, скоро мы услышим добрые вести.

– Вполне возможно, – согласился отец Томас.

Женевьева лукаво улыбнулась. Свежий морской воздух, похоже, подействовал на нее благотворно.

– Повернитесь-ка спиной, отец, я хочу сбросить с себя платье и искупаться, надеюсь, вы не сочтете это слишком неприличным.

– Миледи…

– Ну, пожалуйста, – она рассмеялась, и он был рад ее смеху. – Ждите меня у скалы, я обещаю, что не буду слишком долго плавать.

Священник повиновался, и Женевьева сразу же забыла о его присутствии. Оставив бархатное платье на песке, она вошла в воду в сорочке. Море ласково приняло ее в свои объятия. Женевьеву объяло ощущение свободы, она почувствовала необыкновенную легкость, снова ощутила себя юной и беззаботной. На эти несколько минут она могла позволить себе забыть обо всем на свете. Прохладная чистая вода смыла гнет воспоминаний с ее души, и кровь с ее рук.

Вволю наплававшись, она почувствовала себя значительно уверенней и легче. Выйдя из воды и одевшись, Женевьева присоединилась к отцу Томасу, с ее мокрых волос еще ручьями текла вода, на устах играла довольная улыбка.

– А знаете, отец, мне стало значительно лучше.

– Резвиться в море, как рыба или русалка – это не вполне подходит для леди в твоем положении, Женевьева.

– Но зато как замечательно провела я время!

– Ну, что ж, рад за тебя, хотя думаю, что муж бы этого не одобрил, – заметил отец Томас.

Женевьева сразу помрачнела и слегка поежилась. И снова отец Томас пожалел о своих словах.

– Я верю, отец, что смогу доказать в ближайшее время, что способна со всем справиться сама, что мне не нужен муж.

– Конечно же, дочь моя, душа твоя скорбит о женихе, и скорбь эта глубока, но ведь ты все равно должна будешь выйти замуж и прекрасно понимаешь, что это неизбежно.

Она упрямо покачала головой.

– Возможно, что и нет. Я слишком долго боролась и слишком многое потеряла. Такие, как Аксель – большая редкость. Муж хочет управлять как землями жены, так и самой женой, а я не могу подчиняться кому бы то ни было. Я зашла слишком далеко.

Отец Томас вздрогнул. Она говорила то, что думала. Темное пятно, закрывавшее Эденби в его мечтах, казалось, начало материализоваться перед ним наяву. Он глянул поверх скал и, снова вздрогнул. Его мучили дурные предчувствия. Но Женевьева легко шагала впереди, и счастливая улыбка снова появилась на ее лице.

– Я думаю, что стоит устроить праздник, – обернувшись, сказала она. – Мы ведь можем найти подходящий для этого день какого-нибудь святого, как вы думаете, отец? Люди так много трудились, так много страдали. Конечно же, сейчас не май, но мы должны устроить «майское дерево»[21]. Мы поджарим ягненка и быка, и будем плясать под луной.

«Отличная идея, – с восхищением отметил про себя священник. – Женевьева заслужила верность своих крестьян. Для них она олицетворяла юность, красоту и героизм. Ей и самой нужен праздник, чтобы воспрянуть духом, чтобы снова почувствовать радость жизни».

– Да, конечно, найдем подходящий день, – согласился отец Томас.

В это мгновение свет солнца стал меркнуть, штормовые облака неслись над их головами с запада. «Со стороны Маркет Босуорта», – мрачно подумал священник. Что сейчас происходит на поле сражения?

* * *

В ночь на двадцать первое августа Тристан медленно прогуливался, окидывая взглядом сотни костров, ярко пылающих вокруг Амбиен Хил, где расположились отряды в ожидании рассвета.

Разведчики весь день рыскали близ расположения лагеря противника, и де ла Тер знал о передвижениях врага почти так же хорошо как и о передвижениях войск Ланкастерцев. Король Ричард утром выехал из Лестера под звуки труб, его пехота, кавалерия и стрелки шли впереди него. Даже в доспехах он не выглядел внушительно. Ричард надел золотую корону, поэтому и его союзники и враги могли узнать его без особого труда.

Тристан вгляделся в огни и склонил голову. Ричарда нельзя назвать трусом, он доблестен, и у него есть свои достоинства. Но на его душе слишком много злодеяний, он шел к власти напролом, не заботясь ни о чем.

– Завтра, – подумал Тристан, – Господь Бог изберет настоящего короля, – он упал на колени, пытаясь молиться. Ему показалось, что он уже забыл, как следует это делать. Вокруг стояла кромешная тьма, которая рассеивалась только там, где горели костры. «Как и моя жизнь», – подумал он. И внезапно обнаружил, что молится:

«Господи, не оставь меня, пусть я выживу, дай нам победу! Я не боюсь смерти, Господи, но после всего, что произошло, я боюсь, что душа моя не обретет покоя до тех пор, пока не свершится возмездие! Я не желаю ее смерти! Я только хочу взять то, что было мне обещано. Разве это неправильно, молиться о возмездии? Возможно, что правильно. Ведь и сам Бог был воином».

Тристан встал и посмотрел на небо, невесело усмехаясь.

– Завтра, – прошептал он ночному бризу. – Завтра мы узнаем.

Он повернулся и направился к своей палатке. Часовые отсалютовали ему, и рыцарь ответил на приветствие. «Возможно, что и Ричард осматривает свое войско и свой лагерь», – мелькнуло у него в голове.

Он скользнул внутрь палатки. Следует обдумать тактику сражения на завтра.

В двух футах от него лежал уже спящий Джон. Тристан положил руки на затылок и уставился в темноту.

И когда он закрыл глаза, и когда открывал их, он видел ЕЕ. Он видел ее в белых одеждах, легкий туман окружает изящную фигурку. Видел ее золотистые блестящие волосы, серебряные глаза, изгиб ее улыбающегося рта. Он слышал ее нежный и страстный голос, когда она умоляла его… О, эта женщина, такая желанная, такая коварная…

– Если завтра я останусь жив, леди Женевьева Эденби, клянусь, что и ты, и твой замок будете моими, или я умру, – прошептал Тристан вслух. И улыбнулся. Огонь страсти и желания сначала заполнили его, но затем отступили куда-то. Возможно, что месть – это хорошая штука.

Тогда она дала ему желание выжить, теперь она дает ему желание победить.

Сражение начнется на рассвете.

* * *

Двадцать второе августа, в год от Рождества Господа нашего Иисуса Христа одна тысяча четыреста восемьдесят пятый…

День обещал быть серым и невзрачным, по небу проносились низкие штормовые облака, над землей стелился пороховой дым. Графу де ла Теру стало жарко, и он снял шлем. На его лбу выступили капли пота, а лицо тут же начало покрываться слоем пыли.

Уже давно он решил отказаться от арбалета и отбросил его прочь, поняв, что не сможет воспользоваться им в такой свалке. Теперь Тристан сражался только мечом, разя налево и направо тех, кто осмеливался напасть на него, чтобы заколоть или стащить с лошади.

Численное преимущество йоркистов, казалось, придавало еще больше мужества ланкастерцам, которые дрались с небывалым ожесточением, зная, что если они не устоят, то это будет конец всему.

Тристан сражался в непосредственной близости от Генриха Тюдора, плечом к плечу с лучшими рыцарями, казалось окружившими претендента на престол.

Генрих Тюдор, молодой еще человек, не достигший тридцатилетнего возраста, отнюдь не был трусом, он страстно желал сразиться за корону, на которую претендовал. Но его главными достоинствами были острый ум и стратегическое мышление. Это был человек среднего роста и среднего телосложения, проницательный и решительный, но далеко не такой Сильный и ловкий боец как те, кто мог бы снискать себе почет и славу, убив его в сражении.

И в то же самое мгновение, как только де ла Тер подумал об этом, сквозь строй ланкастерцев прорвался йоркский молодчик огромного роста, сжимавший в руках пику, направленную на Генриха Тюдора. Тристан вонзил шпоры в бока своего коня, огромное животное взвилось на дыбы и рванулось прямо на нового врага. Тристан занес свой меч над головой, со всей силы опустил его на древко пики, направленной на Тюдора, и прежде чем острие успело коснуться того, древко было перерублено.

Гигант-йоркист взревел от ярости, и, атаковав Тристана, сбросил его с коня, но и сам грохнулся оземь.

Под аккомпанемент криков, стонов, далекого гула пушек они катались, сцепившись, по земле, усеянной трупами людей и лошадей, влажной и скользкой от крови раненых.

Наконец йоркист оказался наверху и принялся колотить своими огромными кулачищами Тристана, потом изогнулся дугой, и противник перелетел через его голову. Тристан моментально поднялся и, увидев у себя под ногами обломок пики, схватил его и с такой силой вонзил его в спину своему поверженному врагу, что отломал оставшуюся часть древка, которая осталась у него в руках. Йоркист приподнялся на одно колено и, издав короткий стон, упал лицом вниз.

Возбужденный схваткой, Тристан быстро огляделся вокруг в поисках коня и меча, чтобы быть готовым сразиться с любым, кто на него еще нападет. К нему подъехал Генрих, ведя под уздцы его лошадь.

– Ты спас мне жизнь, – коротко сказал Тюдор. Де ла Тер принял поводья и ничего не ответил, ибо Генрих не любил тратить слов впустую. Тристан знал, что ему не имеет смысла отказываться от своего поступка. Он молча посмотрел на мертвого воина, который невольно помог ему доказать свою преданность Тюдору и кивнул.

– Пока мы выигрываем сражение, – наконец произнес Тристан.

«Как долго оно еще будет продолжаться?», – спросил он себя мысленно. Небеса становились все темнее, дымная гарь заволакивала горизонт. Смерть продолжала свое кровавое пиршество. Белые и красные розы вперемежку лежали на земле, а битва все еще была в самом разгаре.

Исход ее решили лорд Стэнли и его сын, с их тремя тысячами солдат. Они были сначала на стороне Ричарда, но когда последний сидя верхом на белом коне, атаковал Генриха, лорд Стэнли со своими людьми встал на сторону Генриха Тюдора.

Тристану было известно, что Генрих встречался и договаривался с лордом Стэнли. Тогда сэр Виллиам Стэнли пообещал свою поддержку только в том случае, если Генрих сумеет доказать, что он выигрывает сражение. До поворотной точки они будут биться на стороне Ричарда. Было очевидно, что Стэнли хотят быть на стороне победителей, и своим переходом на сторону Генриха Тюдора, они склонили чашу весов в его пользу.

Ричард попал в западню между ланкастерцами и людьми лорда Стэнли. Но король храбро сражался до самого конца. Наконец до ушей Тристана донесся победный клич:

– Он мертв! Король мертв! Ричард III убит! Мы сорвали с него одежду и положили тело поперек крупа лошади, чтобы они все могли видеть его! Йоркисты разбиты! Они бегут с поля боя! Мы победили!

И это была правда. Тристан видел волны отступавших в беспорядке и панике сторонников Йорка. Вглядевшись, он смог увидеть и бешено скачущую лошадь, несущую обнаженное тело.

Один из пехотинцев подбежал к рыцарям, среди которых был и Генрих, неся в руках золотую корону, украшавшую прежде голову Ричарда.

Воин упал на колени и протянул ее Генриху Тюдору.

Предводитель Ланкастерцев неожиданно начал искренне и громко смеяться.

– Сражение и в самом деле выиграно, друзья мои!

– Ваше величество! – почтительно обратился к нему пехотинец.

Генрих помрачнел, лицо его стало строгим:

– Я еще не король, до тех пор, пока не буду коронован! Но это, верные мои слуги, скоро произойдет! Я отблагодарю вас всех. Все обещанные награды будут вашими, но и в свою очередь вы пообещаете мне, что будете участвовать в восстановлении страны и сделаете ее еще более богатой и процветающей, чем когда бы то ни было! – Генрих быстро повернулся в седле: – Сэр Марк! Вы отправитесь за Елизаветой Йоркской, и привезете ее в Лондон!

– Вы женитесь на ней и тем самым подтвердите свой титул… – начал было сэр Марк, но был прервал Генрихом:

– Я женюсь не ради титула! Все знают, и так будет записано в истории, что я просил руки Елизаветы задолго до этого дня! Мой титул принадлежит только мне! До тех пор, пока я не буду коронован, она не станет моей невестой! Я женюсь ради мира в этом королевстве. Дома Ланкастера и Йорка объединяться под одним именем – Тюдор!

Генрих повернулся к Тристану:

– Ну что же, лорд Тристан, чего вы хотите? Желаете ли вы ехать со мной в Лондон, чтобы отдохнуть и отпраздновать победу, или у вас другие намерения? Простите, ибо я всегда плачу свои долги, а вам я обязан – жизнью!

Тристан покачал головой и сдержанно улыбнулся:

– Я бы предпочел вернуться в Эденби и взять замок, сэр. Теперь у меня для этого есть личные причины. Если вы действительно хотите наградить меня, то отдайте мне и замок, и его хозяйку.

Генрих Тюдор с такой силой натянул поводья, что бедное животное не могло даже шевельнуть головой. Он кивнул:

– Как хотите, вам нужны еще люди и оружие?

– Нет, я возьму только моих солдат. Я верю, что смогу захватить замок с самыми малыми потерями, какие только возможны.

Генрих несколько секунд внимательно смотрел на Тристана.

– Когда я говорю, что хочу мира, лорд Тристан, я имею в виду, что ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОЧУ МИРА. Мы воевали. Есть несколько дворян, которых я лишу власти и заключу в Тауэр. Я даже рискну сказать, что некоторые из них потеряют свои головы, особенно, те, кто изменил мне. Но я требую не устраивать массовых избиений, поплатятся лишь те, кто не признает мои притязания законными. Эденби ваш, но Эденби всегда был процветающим местом, и я хочу, чтобы он таким и оставался, ибо мне нужны его налоги. Война разорила страну. Возьмите замок от моего имени. Я верю, что вы будете следовать моей политике.

– Леди Эденби… – начал было Тристан, но Генрих нетерпеливо перебил его.

– Женщина тоже ваша, делайте с ней все, что захотите.

Тристан улыбнулся:

– Я бы хотел, чтобы это было подтверждено вашим королевским словом, ваша милость.

– Почему вы так настаиваете? – раздраженно спросил Генрих.

– Потому, что она молода, необыкновенно красива и происходит из очень аристократического рода. И если кто-то будет претендовать на нее, то я напомню вам, что она не может быть ничьей женой ни в качестве награды, ни в любом другом случае. И не имеет значения, что я собираюсь с ней делать, она принадлежит мне.

– Я даю тебе свое слово! – сказал Генрих. – Господи, и все это ради женщины! Теперь отправляйтесь в свой Эденби, ибо я должен выполнить просьбы других, и меня ждут дела моего королевства!

Генрих развернул коня и поскакал прочь.

Тристан некоторое время оставался неподвижным. Казалось, что солнце выглянуло на мгновение, пробившись сквозь завесу облаков, хотя на самом деле все оставалось по-прежнему, и тучи плотно затягивали небо. Тристан ощутил, как восторг заполняет его и он, запрокинув голову, в громком крике выразил переполнявшее его чувство торжества и победы.

Джон, потный и уставший, подъехал к своему другу и, нахмурившись, посмотрел на де ла Тера:

– Победа, это конечно хорошо, но ты кричишь, как петух на рассвете.

Тристан рассмеялся и тут же посерьезнев, ответил:

– У нас есть разрешение на взятие Эденби, с королевским предупреждением не уменьшать его доходов… но король Генрих дал свое благословение и отпустил нас!

Услышав приятную новость, улыбнулся и Джон. Легкий ветерок обдувал их, вот-вот должен был начаться дождь, и Тристана переполняла радость. Прохладный ветер так хорошо освежал разгоряченные лица. После всего происшедшего с ним, после такой нелегкой борьбы, он был близок к достижению своей цели. Де ла Тер повернулся к Джону, его глаза горели огнем решительности.

– Собери наших людей, сегодня нам предстоит трудный переход. И мы не можем больше терять времени впустую.

Ветер и в самом деле был легким и приятно касался кожи. Настолько же приятно, как и возможность осуществления долгожданной мести, которая касалась его сердца.

* * *

Женевьева сидела в кабинете, наблюдая за тем, как Томкин подсчитывает доходы. Они накануне уже отпраздновали свой летний «Майский» День. Молодая леди пила эль вместе с крестьянами, танцевала с ними вокруг «майского дерева», все были так счастливы и веселы, праздник так удался, что люди на какое-то время даже забыли о своих заботах и бедах.

Она резко обернулась, услышав, как со стуком распахнулась дверь. Вошел сэр Гэмфри с белым, как мел лицом и дрожащими губами.

– Все кончено! Битва при Маркет Босуорт проиграна! Король Ричард убит!

– Что? Неужели это правда, – воскликнула Женевьева с изумлением и испугом в голосе.

Сэр Гэмфри кивнул, судорожно сглотнув.

– Генрих Тюдор направляется в Лондон, где будет коронован.

– Откуда вы это знаете? – спросила Женевьева, отчаянно борясь с подступившей тошнотой. – Этого не может быть! Силы Ричарда превосходили армию претендента! Как такое могло случиться?

– Один из наших людей вернулся в крепость. Он ранен, в тяжелом состоянии, но утверждает, что в этом нет никаких сомнений. Он сам видел тело короля Ричарда. Армия Йорка разбита и рассеяна. Генрих Тюдор победил и будет королем.

– О, Господи, – простонала Женевьева, опершись рукой на край стола, и опустив на него голову. – Может быть… может быть… это еще ничего не значит. Ведь есть же другие претенденты на корону. Может быть, этого Тюдора тоже убьют!

Она не видела, как в комнату вошла Эдвина. Тетя заговорила, взяв Женевьеву за руку и, глядя на нее умоляющими глазами.

– Женевьева! Мы должны принять все, как есть! Мы должны! Ибо, если мы не признаем этого человека королем, то он пошлет солдат для того, чтобы силой принудить нас сделать это, Женевьева! Ну, пожалуйста, подумай о том, что с нами будет! Если ты пойдешь к нему и присягнешь на верность, сложишь оружие и наше знамя с белой розой, возможно, что он простит!

Женевьева откинулась на спинку кресла и посмотрела в синие огромные, влажные глаза молодой женщины. Затем перевела взгляд на сэра Гэмфри.

– Ну и? – спросила она настороженно.

Тот с несчастным видом покачал головой.

– Я не вижу другого выхода, миледи. Эдвина права, мы должны присягнуть нашему новому королю. И молиться о том, чтобы он не приказал разорить наши земли.

– Пожалуйста! Прошу тебя, – снова взмолилась Эдвина.

У Женевьевы внезапно так сильно разболелась голова, что она изо всей силы сжала виски ладонями.

– Женевьева!

– Ты права. Я должна пойти и просить милости у этого выскочки-бастарда! – ей хотелось, чтобы боль оставила ее, чтобы мысли прояснились. – Если он и в самом деле станет королем, то добрая половина из нас попадет в Тауэр, или будет уничтожена. Но я пойду и поклянусь ему в верности.

Эдвина уже направлялась к выходу:

– Я начну собирать тебя в дорогу. Он молод, и если оденешь свои драгоценности и лучшие наряды, то он не сможет отказать тебе.

– Я слышала, что он хитрый, проницательный и холодный человек и что его гораздо больше привлекают фунты и шиллинги, нежели красивые женщины. Но, пожалуйста, делай то, что считаешь нужным, – Женевьева сделала паузу и печально добавила: – Если я буду вынуждена умолять его, то должна быть одета подобающим образом.

Но Эдвина уже вышла, а Женевьева медленно поднялась и посмотрела на сэра Гэмфри.

– Вы, сэр, будете сопровождать меня. С нами также поедет Мэри и эскорт из пяти стражников…

– Десяти, осмелюсь предложить вам, миледи, – перебил ее сэр Гэмфри. – По стране сейчас разбредутся солдаты разбитой армии, голодные и злые на весь мир. Мы должны быть готовы к нападению.