Тристан и Женевьева (Среди роз)

«Это довольно хорошая возможность, – подумал Тристан, внимательно изучая своего врага. – Какого рода беспорядок может учинить безнаказанно королевский гость в банкетном зале?»

У сэра Гая были светло-карие глаза, песочного цвета волосы и свежий цвет лица. Он был молод и хорош собой. Но щеку его уже пересекал длинный шрам. «Несомненно, он получил его в битве при Босуорте», – решил Тристан. Он выглядел хорошо тренированным воином, этот сэр Гай, и Тристан понял, что этот молодой человек и действительно, должно быть, показал себя отличным бойцом, правда, его верность королю была весьма подозрительна.

– Я слышал, что под Босуортом вы сражались на стороне Генриха – сказал Тристан, – скажите мне, сэр, что заставило вас внезапно изменить ваши убеждения?

– Очень многое, милорд, – твердо ответил Тэллиджер, – и я надеюсь, что во время нашего похода на север, вы предоставите мне возможность поведать обо всех причинах, побудивших меня поступить подобным образом.

– О, конечно же, – твердо пообещал Тристан, – я позволю вам откровенно рассказать обо всем.

Сэр Гай отвесил вежливый поклон королю и принцессе Вудвилл, затем графу де ла Теру и удалился. Тристан проследил за ним взглядом.

* * *

На следующий день Тристан занял свое место в парламенте, который незамедлительно принял короля и ознакомился с его пожеланиями. Парламентарии приступили к своей работе, лорды начали обсуждения и неизбежные при этом споры. Время летело быстро, и Тристан проводил его довольно неплохо. Он встретил своего старого друга Томаса Тайдуэлла, стараясь спрятать поглубже щемящую боль, выслушал его доклад о том, как обстоят дела в Бэдфорд Хит. Ричард III отобрал у графа де ла Тер его поместье, но был слишком занят собственными проблемами и его вердикт остался пустыми словами. Томас все время был там, и конечно, когда Генрих VII воссел на троне, то тут же вернул Тристану его земли.

При дворе каждую ночь устраивались балы и карнавалы, придворные постоянно веселились и развлекались. В одну из таких ночей в представлении принимала участие группа танцовщиц, подвижных и очаровательных, и Тристан внезапно открыл для себя, что испытывает некоторое подобие желания к одной из девушек, с рыжеватыми волосами, грациозной, как лань. Но когда король подозвал ее к себе поближе, Тристан отметил, что лицо у девушки слишком круглое, бедра слишком пышные, и что его желание куда-то улетучилось.

Швырнув ей монету, Тристан отослал ее от себя, ибо король, очевидно, решил сделать ему приятное, но ему расхотелось этой милости. Тристан ушел с празднества. Сидя в своей комнате, он написал письмо Джону о том, как обстоят дела в Бэдфорт Хит, и что он встретил Томаса и сэра Гая. Затем он растянулся на постели, пытаясь уснуть, но его мучили кошмары, в которых он видел Лизетту и ребенка, плавающих в лужах крови.

Когда Тристан проснулся, ему страстно захотелось оказаться в Эденби, рядом с Женевьевой. Мысль о ней пробудила в нем такое сильное физическое влечение, что вытеснила все воспоминания о прошлом.

Наконец, сессия парламента закончилась, и Тристан выступил на север во главе королевского отряда. Рядом с ним ехал Томас, никогда не подпускавший сэра Гая слишком близко к Тристану, и уж тем более не позволявший бывшему йоркисту находиться сзади.

Когда они достигли замка мятежников, то были вынуждены взять его в осаду. Де ла Тер был настороже, но это к счастью был не Эденби.

Тристан был терпелив и хитер, а потому не потерял ни одного из своих солдат. Наконец, на восьмой день осажденные вышли из замка и сложили оружие у ворот, прося милосердия и клянясь, что они готовы присягнуть Генриху Тюдору в верности.

Тристан подумал, что король будет доволен, потому что потери его были минимальны: ни одного убитого и лишь несколько раненых. Он приказал, чтобы в Лондон взяли только самых главных лидеров, и прямо под стенами сдавшегося замка, устроил заседание суда вместе с двенадцатью своими людьми, для того чтобы принять их добровольную сдачу побежденных, выслушать их присягу и даровать им прощение. Сэр Гай участвовал в этом заседании. Тристан пристально следил за этим молодым человеком все время, пока они были вместе.

Тэллиджер сражался хорошо. Он ходил на штурмы укреплений и не проявлял ни тени страха. Его поведение во время подавления мятежа было безупречным. Кроме того, сэр Гай постоянно подчеркивал уважительное отношение к графу, своему командиру, но Тристан помнил, как он проснулся в своей каменной могиле в скале, помнил все, что произошло в замке Эденби в ту страшную ночь, и решил несмотря ни на что, верить сэру Гаю нельзя. За этим рыцарем-перебежчиком был еще какой-то грешок и, граф решил для себя, что обязательно отыщет его.

Гай ничем не проявлял своего интереса к Эденби и Женевьеве до тех пор, пока они не стали подъезжать к Лондону во главе отряда из пятисот человек. Только тогда он подскакал к де ла Теру, ехавшему во главе колонны, вытянувшейся и извивающейся, повторяя все изгибы дороги, проходившей мимо деревенек, словно гигантская змея.

Тристан сразу же увидел его, но не подал вида и продолжал смотреть вперед, как бы не замечая молодого человека, вынудив того обнаружить себя каким-то образом. Сэр Гай негромко кашлянул:

– Милорд?

– Сэр Гай?

– Простите, я хотел бы спросить вас. Эденби был моим домом и у меня там небольшое поместье сразу же за стенами замка, ближе к лесу. Как там мои люди. Как Грисвальд и Мэг? И как…

– Леди Женевьева? – Тристан сам удивился, что смог так холодно закончить начатую сэром Гаем фразу. Тот опустил голову.

– Да, – тихо сказал он, – как там моя леди?

– Ну, что же, – ответил Тристан, – начну по-порядку: леди Эдвина недавно вышла замуж.

– Вот как! И кто же… я имел в виду, могу ли я спросить…

– Она вышла замуж за Джона Плизэнса. Я думаю, что вы встречались с ним. Он был там, в замке, в ту ночь, когда Женевьева пыталась меня убить. Вы помните?

Сэр Гай не поднимал головы.

– Она вышла замуж за одного из ваших людей?

– Да, – коротко ответил Тристан.

Гай нервно облизал пересохшие губы:

– А леди Женевьева?

– Она ни за кого не вышла замуж, если вы спрашиваете об этом.

Сэр Гай негромко поблагодарил де ла Тера, и развернув лошадь, поскакал в хвост колонны.

Слишком долго об этом разговоре, Тристан не думал, он тут же забыл и о Тэллиджере, ибо вдали видел шпиль Вестминстера и понял, что он уже почти дома.

* * *

В Лондоне Тристан пробыл всего лишь один день, но даже этот день показался ему слишком долгим. Декабрь уже подступал вплотную.

Генрих чрезвычайно довольный результатами их похода отпустил его и Тристан тотчас же отправился в Эденби. Его сжигало нетерпение, и он ехал быстро, как только мог, устраивал отдых не столько для себя, сколько для своего коня. В первую ночь он остановился во францисканском монастыре. Проведя весь день в пути, ночью, остановившись на привал прямо в лесу, отдыхал он не более нескольких часов, не в состоянии уснуть, в раздумье глядя на луну.

«Почти в Эденби», – думал он.

Наконец Тристан заснул, положив голову на седло. Но как только начало светать, он проснулся и вскочил на ноги, внезапно осознав, что его разбудил собственный страшный вопль. В ужасе Тристан посмотрел на свои руки, пытаясь оттереть невидимые пятна крови на ладонях, крови Лизетты и их ребенка. Он никогда не сможет этого забыть, ему дано только искать себе убежища, где он смог бы обрести покой и мир.

Путник свистнул, подзывая к себе Пирожка, нашел ближайший ручей, и вместе с конем напился из него. Тристан вымыл лицо и руки ледяной водой, радостно ощущая ее бодрящее прикосновение к коже лица и рук.

Уже к полудню он увидел Эденби с вершины одного из холмов. Сердце его учащенно забилось и последние несколько миль он проскакал галопом. У самых ворот он придержал коня, пока охрана не узнала его и не закричала, приветствуя своего хозяина. Во дворе его уже ожидал Мэттью, чтобы принять взмыленного коня, а в дверях стоял вместе с Эдвиной Джон, который крепко обнял Тристана, как только тот подошел к ним.

Наконец-то он дома! Эдвина поцеловала его в щеку и подвела к очагу. Старый Грисвальд принес чашу медового напитка, сдобренного корицей.

Тристан удобно расположился в кресле и, отхлебывая из кубка, начал рассказывать Джону о последних событиях в Лондоне, о том, как он встретился с Томасом и о том, как они подавляли мятеж, осадив замок. Но, ведя неторопливый разговор, ощущал как в нем нарастает острое нетерпение.

Не вытерпев, он прямо взглянул на Джона и спросил:

– Ну, а как обстоят дела здесь? Что с Женевьевой, – и быстро посмотрел на Эдвину, – она не пыталась опять убежать, или, может быть с ней все в порядке?

Голос его оставался холодным и бесстрастным, несмотря на огонь, бушевавший у него внутри.

Эдвина, неожиданно вспыхнув, беспомощно глянула на Джона, а тот неизвестно отчего рассердившись, буркнул:

– Никаких особенных неприятностей она нам не добавила.

– Где она?

– Конечно же, в башне, как ты и приказал.

– Она… – начала было Эдвина, но тут же прервала себя, поймав предостерегающий взгляд Джона, – я провожу с ней по одному часу ежедневно, и мы каждый день выводим ее на прогулку.

«О, Господи, мои слова звучат так, словно я говорю о каком-то животном!» – подумала вдруг она.

– Эдвина! – резко окликнул ее Джон.

– Ее здоровье! – оправдывалась Эдвина перед своим мужем. – Мы должны были выводить ее наружу, ибо она начала сходить с ума и она…

– И что она? – проревел Тристан. Он чувствовал, как вокруг него нарастает напряжение. – «К чему они клонят?»

Они оба посмотрели на него обеспокоено. А Тристан посмотрел на них обоих, как на ненормальных и воздел руки вверх. «О Боже! Что же могло случиться?» Теперь уже ничего не имело значения, ведь он уже здесь, и было бы глупо притворяться, что первой его мыслью было взбежать по лестнице в башню и поскорее затащить свою пленницу в постель. И совершенно все равно, день сейчас или ночь.

– Ничего не могу понять! Одному только Богу известно, что с вами происходит!

Быстро поднявшись, Тристан большими шагами направился к лестнице. Эдвина посмотрела на мужа, и тот отрицательно покачал головой, она прикусила язык и промолчала.

На втором этаже он задержался на минуту, удивленный тем, что его бросило в дрожь от волнения. «Ага, – усмехнулся он над собой, – значит, она все-таки околдовала тебя, и ты признаешь это! Ты знаешь, что она – ведьма, создание тьмы, или ангел и самая прелестная женщина на земле, столь же соблазнительная, как и самый спелый плод…»

Он поспешил вверх по лестнице, ведущей в башню и, наверху снова задержался, кивнув молодому стражнику, чтобы тот оставил свой пост и отодвинул засов.

Когда он вошел, Женевьева все еще лежала в постели. Вся в белом, платье покрывало ее воздушными волнами и лежало на постели вокруг ее, волосы были распущены…

Кровь быстрее заструилась по жилам Тристана при воспоминании о том, как эти золотые пряди окутывали его, как приятны были их шелковистые прикосновения, когда они укрывали их обоих, ниспадали на ее и его бедра…

Женевьева повернулась на стук двери, глянула на вошедшего – в ее глазах застыл страх. Она инстинктивно схватила подушку и прижала ее к груди. Взгляд ее скользнул по Тристану, глаза ее были серебристо-серого цвета, сначала они широко раскрылись, но почти сразу же сузились.

«Она узнала меня, – подумал Тристан, – она узнала меня, как только открылась дверь, и она удивлена, ибо никто не знал, где я был и когда вернусь… Интересно, рада она мне или нет?»

Никто из них не проронил ни звука. Тристан молча подошел к кровати и приподняв ее подбородок, посмотрел Женевьеве в глаза, и внезапно ощутил странное беспокойство.

Она была прекрасна, как всегда, если даже не больше. Серебряный, золотой, кремовый и розовый цвета. Ее губы были красными, как красная роза.

Но сегодня она была бледнее, чем раньше, лицо ее осунулось.

– Ты больна? – спросил он, и был удивлен своему хриплому голосу.

Женевьева попыталась вывернуться, и Тристан отпустил ее, чем она немедленно воспользовалась, и все еще крепко держа перед собой подушку, словно обороняясь от него, забилась в угол, прижавшись спиной к изголовью кровати, как будто Тристан был для нее снова чужим человеком, врагом, захватчиком…

– Я спрашиваю тебя, ты больна?

Женевьева покачала головой, и Тристан, почувствовав себя неловко, тихо произнес:

– Иди ко мне.

Женевьева снова покачала головой и подняла на него глаза, вспыхнувшие былым огнем.

– Кем вы себя считаете, милорд де ла Тер! Уехать на месяцы, и вернуться, чтобы…

– Мои дела вас не касаются, миледи, ты просто должна принять, что я здесь, – он протянул руку, и когда Женевьева не приняла ее, он схватил ее за запястье и притянул к себе. Она отбивалась, пытаясь ударить его, но Тристан смеялся и старался не попадать под ее кулачки. Наконец, он привлек ее к себе, поцеловал, и обнял так крепко, что у Женевьевы просто не осталось сил, чтобы бороться дальше, ей не хватило бы воздуха. Когда же Тристан, наконец, оторвался от ее губ и посмотрел на нее, то увидел, как она похорошела, хотя, казалось, это было невозможно, ее губы были полуоткрыты, в глазах загорелся огонь, а грудь тяжело вздымалась и опускалась под тонкой тканью…

– Пусти меня!

– Не могу!

– Сейчас утро!

– Я очень скучал по тебе.

– О, я не уверена в этом. Тебя вызвали ко двору Генриха, и тот отправил тебя в поход, где ты дрался, воевал, побеждал, грабил, насиловал.

– А… так ты ревнуешь? Тебя интересует, кого это я «насиловал», – Тристан рассмеялся, – это может шокировать вас, миледи, но, поверьте на слово, большая часть представительниц вашего пола была бы рада, если бы я изнасиловал их.

– Ты самодовольный болван! Бастард! Уверяю тебя, что это меня вовсе не заботит! Возвращайся к ним и дай мне…

Внезапно Женевьева замолчала и приложила руку ко рту, судорожно глотая. Ее глаза внезапно широко раскрылись от тревоги и беспокойства.

– Что происходит? – спросил Тристан, настолько удивленный, что перестал удерживать ее и она, вырвавшись из его объятий, вскочила на ноги и шлепая босыми пятками отошла от него на несколько шагов, мотая головой и дрожа.

– Черт возьми, Женевьева, ты не…

– Пожалуйста, ну пожалуйста, выйди на минутку!

Тристан недоумевая, поднялся. Она выглядела нездоровой, кажется, она не переставала дрожать и еще больше побледнела. Такая прекрасная и такая хрупкая.

И медленно стало до него доходить, что все это значит…

Тристан направился к ней и, хотя она отбивалась и кричала, чтобы он оставил ее, ей некуда было деваться. Он без лишних церемоний обнажил ее грудь и проведя по ней рукой, почувствовал, как она потяжелела, увидел, что явственней проступили голубоватые жилки на ней, что соски стали больше и темней.

Быстро опустив свою руку к ее животу, и Женевьева затряслась и попыталась вырваться. Она забилась, как пойманный зверек.

– Черт бы тебя побрал, почему ты не оставишь меня в покое, разве ты не видишь – меня тошнит!

Что-то ужасное и холодное заворочалось внутри Тристана, он ощутил, как сердце его режут на куски ледяным ножом, перед его глазами замелькали видения, видения смерти и крови.

– Господи, я же сверну твою очаровательную шейку!

Женевьева никогда не слышала, чтобы Тристан говорил с такой яростью, и это так ее изумило и задело, что она с трудом сдерживала себя. Разве она была виновата в том, что произошло с ней, что теперь общество отвернется от нее и жизнь уже никогда не будет такой, как прежде, в том, что все ее мечты о будущем умерли.

– Проклятье! – произнесла она низким голосом, – в этом вряд ли есть только моя вина!

Тристан не сводил с нее гневного, холодного взгляда. Она не знала о том, как он отнесется к случившемуся, но ей и в голову не приходило, что это приведет его в такую ярость. Ей казалось, что это развеселит его и позабавит, и он будет смеяться над нею, а он так разозлился!

Его глаза были холодными, и в них горел огонь такой ненависти, что Женевьева не выдержала и опять стала ругать его:

– Это все не твоего ума дело! Тебя это не касается!

Но он, не обращая внимания на ее слова, продолжал смотреть на нее также ненавистно, и Женевьева беспомощно сказала первое, что ей пришло на ум:

– Я могу уйти! И… избавить тебя от своего присутствия, и от него тоже можно избавиться! Есть способы, можно кое-что сделать.

И тут Тристан влепил ей тяжелую пощечину. От его удара, она упала на колени и закричала, когда он схватил ее за плечи.

– Никогда, слышишь, никогда больше не произноси подобных слов! Ты должна понять, что с этим уже ничего нельзя поделать! Я клянусь всеми святыми, что ты никогда ничего не сделаешь ему, иначе я покажу тебе, что такое настоящая жестокость, я сдеру с тебя живьем кожу!

Так же неожиданно, как он вошел, также внезапно, как ударил ее, Тристан вышел, бросив ее. В его глазах светился темный огонь ада.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

В его душе происходило что-то ужасное. Тристан испытывал настолько сильную боль, что, казалось, голова разламывается на куски под ударом чудовищного меча.

Выйдя из спальни, он пошел по лестнице, сильно пошатываясь, обхватив голову обеими руками, смутно сознавая только что сказанное, он лишь помнил, что ударил ее. Этот взрыв эмоций настолько потряс все его естество, что Тристан был просто напуган собственным поведением. Все, что с ним происходило – естественная бессознательная реакции его психики, он не контролировал свои поступки и едва ли мог бы сейчас отдавать себе в них отчет. Единственное, что ему было доступно в данную минуту – острое чувство боли. Спускаясь вниз, тяжело ступая по лестнице, Тристан, этажом ниже схватился рукой за камень в стене, чтобы удержаться и, постояв так несколько мгновений, поспешил в Большой зал. Джон и Эдвина все еще сидели в креслах, перед камином. Они обернулись и внимательно посмотрели на него, но Тристан даже не заметил их. Он прошел мимо, не обращая внимания на то, что Джон окликнул его, и направился к выходу.

Тристан знал, куда ему идти – к морю. На берег, где холодный ветер сможет остудить жар его сердца, где была надежда избавиться от внезапного гнева и муки, разрывавших его на части. Едва ли он мог бы вспомнить собственные слова, но очень хорошо помнил все, что сказала Женевьева. Она сказала, что можно найти способ.

Эденби жил обычной дневной жизнью. Работали кузницы, крестьяне разгружали продукты, привезенные в замок. Многие солдаты, стражники и слуги приветствовали Тристана, который словно оглох и проходил мимо, никого и ничего не замечая вокруг. Он стремился побыстрее достичь стены, выбраться за ее пределы, чтобы побыть одному на узкой полоске песка у самой скалы.

Вот он вышел к скале, туда, где серые морские валы с ревом накатывались на берег, и сел на валун. Волны, все в белых шапках пены, с грохотом и рычанием обрушивались на жалкий клочок суши и с обессиленным шипением откатывались обратно. Воздух, холодный и влажный, был насыщен морской солью. Тристан набрал его полные легкие и, снова обхватив голову руками, попытался дышать ровно и глубоко, попытался обрести над собой контроль, понять самого себя.

«Господи, как же он ненавидит ее иногда! Как он жаждал увидеть ее, и какое он испытал отвращение, прикоснувшись к ней! И, ради Всех Святых, если бы он мог хоть что-то понять, даже теперь, когда к нему вернулась способность мыслить логически! Ведь любому мужчине известны последствия супружеских отношений! Только круглый дурак мог бы полагать, что женщина, которую он берет снова и снова, не понесет от него в своем чреве…»

Тристан поднял глаза к небу, где солнце тщетно пыталось пробиться сквозь пелену облаков, застилавшую небеса до самого горизонта.

Он вытянул перед собой руки и уставился на пальцы, которые постепенно перестали дрожать. «Боже мой! Да ведь он был тогда словно сумасшедший», – подумал Тристан, и громко застонав, встал, подошел ближе к воде, прислушиваясь к хрусту песка под сапогами.

Он знал, что ему не давала покоя эта ужасная сцена убийства, происшедшая в Бэдфорд Хит. И он снова застонал и выругался, запрокинув голову и прикрыв глаза, жадно вдыхая соленый воздух.

«Она сказала, что можно кое-что сделать, чтобы избавиться от этого».

Да, она говорила о милосердии, но разве он не был к ней милосерден? Его губы плотно сжались, невидящим взглядом он уставился на набегавшие волны. Неужели она ненавидит его столь сильно?

Тристан снова закрыл глаза и, наконец, почувствовал, что холод пробирает его до костей. Она всегда была так прекрасна и так непокорна, всегда готова бороться с ним. Но такого он никогда от нее не ожидал.

– Тристан!

Граф с удивлением резко обернулся на звук голоса. Джон стоял на скале и смотрел на него. Он махнул рукой и осторожно спустился. Они стояли друг против друга, и Тристана поразило выражение отвращения на лице друга.

– Господи, Тристан, она же носит под сердцем твоего ребенка!

– Тебе следовало предупредить меня.

– Воин не мучает так жестоко своего врага на поле брани!

– ?!

– Однажды ты пришел ко мне, после того, как я осмелился ударить Эдвину! Но я любил ее и женился на ней! В то время как ты…

– Черт возьми, Джон, если бы ты предупредил меня!

– Предупредить тебя? Ну-ка, ну-ка, ваша светлость, объясни-ка мне, как устроен мир, ведь ты настолько старше меня! Давай поговорим о жизни! Ты, что исключал такой оборот событий? Или, как мы все знаем, где один вымазан дегтем, там второй с подушкой…

– Джон, черт побери!

– Нет, Тристан, это тебя черт побери! Она многого заслужила, но не такого!

– Джон! – прохрипел Тристан, но тот, проигнорировав его восклицание, заговорил несколько мягче.

– Ради Бога, дружище, если кто-то и может понять, что с тобой происходит, то это только я. Но откуда в тебе такая жестокость, как ты мог поднять на нее руку?

– Нет, Джон, ты не понимаешь? – выкрикнул Тристан и горько продолжил: – Всегда она упрекала меня в том, что я немилосерден к ней. Но то, что она хочет сделать… – Тристан прервался, задохнувшись от переполнявшего его возмущения, и Джон изумленно посмотрел на него.

– О чем ты, друг мой?

– Она хочет найти способ, чтобы избавиться от…

– Ты сошел с ума!

– Нет! Я был с ней и прекрасно слышал и помню, что она говорила! Ты же знаешь, что она презирает меня, почему же ей тогда любить того, кого она понесла от меня?

Джон покачал головой, не сводя глаз с Тристана.

– Возможно, что ее сердце и не преисполнено любовью к тебе, да и за что ей любить тебя, графа де ла Тера, захватившего ее родовой замок? Но я клянусь, что она восприняла спокойно эту новость и ничуть не была удивлена. Женевьева, в отличие от тебя, вовсе не настолько наивна и приняла это, как неизбежность.

– Джон, я же говорю тебе…

– Подожди, друг мой, позволь мне задать тебе один вопрос. Тристан, герцог Эденби, граф Бэдфорд Хит и кем бы ты ни стал после своего последнего похода во славу короля! Как ты сам воспринял эту новость, сэр? Как ты приветствовал свою пленницу? У тебя же было самое мрачное выражение лица! Тогда чего же ты хочешь от нее?

Тристан, опешив, смотрел на Джона, который в свою очередь не сводил с него строгого взгляда. В их ушах завывал ветер, задирая полы платья и ероша волосы, но Тристан внезапно ощутил жар, и медленно нерешительно улыбнулся. Джон улыбнулся ему в ответ. И вот они оба рассмеялись и, смеясь, крепко обнялись.

– Говорю же тебе, друг, она стремится от нас уйти, но отнюдь не намерена причинять какой-нибудь вред себе, а тем более ребенку, – сказал Джон.

– Она все еще не оставляет мысль о побеге, – спросил Тристан, – но зачем? Что она собирается делать дальше?

– Мне кажется, перебраться на континент.

Тристан уставился в песок, ковыряясь в нем носком сапога.

– Тогда она просто дура, – грубовато заметил он, – я никогда не женюсь, а ребенок может наследовать Эденби.

– У нас, ты забыл, есть закон, препятствующий получению наследства бастардами.

– Но не в том случае, когда отсутствуют законные наследники. – Тристан посмотрел на Джона и задумчиво пробормотал, – странно, а ведь кое-кто легко мог бы себе представить, что она захочет остаться, что она, наконец, станет покорной в надежде на то, что я женюсь на ней и сделаю ребенка законным наследником.

– Женевьева никогда не выйдет за тебя замуж, Тристан, – весело сказал Джон.

– Но почему же?

Его друг рассмеялся:

– Тристан, неужели ты совсем утратил способность мыслить здраво? Ты завоевал Эденби, отнял все, что ей принадлежало и ты… – он прервался и покачал головой, – просто эта женщина никогда не сдастся, друг мой, вот так-то!

– Ну что ж, хорошо, – мягко ответил Тристан, – но она и не убежит, во всяком случае, теперь.

– Надеюсь, ты не собираешься держать ее в башне и дальше?

– Нет, конечно.

– Тогда?

Тристан подмигнул:

– Она будет со мной, Джон, с сегодняшнего дня.

– Возможно…

Джон замолчал, и они оба уставились на внезапно появившуюся в их поле зрения на крепостной стене и близлежащих скалах тоненькую фигурку – Женевьева… Ее нельзя было не узнать. На несколько мгновений она показалась там, как луч солнца на фоне тусклого осеннего неба. Облаченная в платье белого бархата, развевавшееся на ветру, окруженная ореолом золотых волос, стройная и грациозная, она казалась какой-то мистической девой, танцующей великолепный танец среди мрачного великолепия камней…

«Ее грациозные движения вовсе не были танцем, – подумал Тристан, – и не была она ни мифом, ни девой больше». Он вспомнил, что, уходя, оставил ее дверь незапертой, а стражника отослал еще раньше. И было бы глупо предполагать, что эта прыткая особа не воспользуется такой прекрасной возможностью удрать от них.

Женевьева тоже спешила к морю, для того чтобы найти успокоение для души, которое ей давали серое низкое небо и белая пена гребней волн. Она стремилась к свободе и пыталась обрести ее, перебравшись через стены, обманув бдительность стражников, и теперь, карабкаясь по скалам, такая же дикая и неукротимая, как вечная морская стихия.

Улыбка Тристана стала вдруг шире: в поисках воли, она бежала сюда, прямо в его руки. Увидев их, беглянка закричала от испуга и удивления, но развернувшись, чтобы бежать в обратную сторону, она глянула на стену, на стоявших там стражников и замерла: ей некуда было идти, ни вверх, ни вниз, везде ее поджидали ловцы. И все-таки она решила не сдаваться.

– Женевьева! – с тревогой крикнул Джон, и Тристан разглядел что она была в комнатных туфлях, мало пригодных для лазания, по влажным и скользким скалам. Женевьева – дитя стихии, легконогая, как олень, теперь бежала, совершая опасные прыжки по утесам, направляясь вдоль берега моря к северу.

– Должна же она образумиться и остановиться, – пробормотал Тристан.

Но нет, Женевьева и не пыталась перейти на тропинку, пролегавшую внизу, она неслась по скалам, все быстрее и быстрее, все стремительней, ее волосы развевались за плечами, подобно хвосту кометы, а белое платье казалось легким облачком на сером небе.

– Женевьева, стой! – крикнул Тристан, но она либо не услышала его, либо предпочла проигнорировать его окрик. Все ее усилия теперь были направлены на то, чтобы правильно выбрать точку опоры для следующего шага. На какое-то мгновение она замерла.

– Черт возьми!

Тристан побежал вдоль берега, чтобы догнать ее. Ему удалось поравняться с нею, а Женевьева была слишком озабочена, чтобы заметить его. Схватившись за острый край огромного валуна, Тристан, взобрался на него и побежал к Женевьеве.

Она подняла взгляд и, наконец, увидела его. Ее глаза расширились от ужаса и удивления.

– Женевьева, стой на месте!

– Нет, – крикнула она.

– Я не причиню тебе вреда!

Она не поверила ему и прыгнула вниз, надеясь ускользнуть от него, но уже возле самого берега споткнулась и тяжело упала на четвереньки, издав негромкий крик боли и отчаяния, но тут же поднялась. Сердце Тристана замерло от страха, когда он увидел ее отчаянный прыжок, он представил себе, как она падает, ударяясь об острые камни… и, вот она лежит на песке вся в белом, окутанная золотом волос, но к этим двум цветам уже примешивается красный… цвет крови…

– Женевьева, черт бы тебя побрал, остановись, куда же ты? Остановись, подожди, я сейчас подойду к тебе.

– Я не могу, я…

Тристан прыгнул на следующий валун и оказался еще ближе к ней. Она обернулась и посмотрела ему в глаза. «Что ты делаешь, Женевьева?» Ее глаза сверкнули словно два алмаза, и Тристан спросил себя, а не слезы ли это? Женевьева крикнула ему в ответ:

– Просто пытаюсь обрести свободу. Я не собираюсь причинять вреда ни себе, ни…

– Стой на месте, где стоишь, никуда…

Она рассмеялась, не дослушав его до конца, и на несколько мгновений в ее глазах мелькнуло чувство превосходства.

«А вот так, милорд, да вы совсем не знаете леди Эденби!»

И тут же она развернулась и побежала, перескакивая с камня на камень. Тристан выругался и, радуясь в душе тому, что был в сапогах, последовал за ней.

Но Женевьева была, пожалуй, проворнее любого дикого зверя. Вскоре она соскочила на песок. Джон, остававшийся внизу, заорал и помчался за ней. Женевьева бежала к скалам, к северу от замка, и когда Тристан посмотрел в направлении ее движения, он увидел большую расщелину, и понял, что она стремиться добежать именно туда.

– Проклятье! – выругался Тристан и побежал, перескакивая через валуны, стремясь подняться выше и настичь Женевьеву, следуя параллельным курсом. У него была единственная надежда – изловить ее, прыгнув сверху. Тристан ринулся вниз и тяжело рухнул прямо на нее. Они оба упали и покатились по песку.