Тристан и Женевьева (Среди роз)

Стены спальни были выбелены известкой, от пола и до высоты человеческого роста отделаны дубовыми панелями, на дальней стене висел гобелен.

Окна представляли собой не что иное, как бойницы, узкие и глубокие, но изнутри кладка была устроена таким образом, чтобы создать иллюзию изящества и не подчеркивать военное предназначение замка. Под окнами, вдоль стены расставлено несколько массивных сундуков, рядом с входной дверью находился тяжелый дубовый гардероб, также украшенный резьбой. Неподалеку от гардероба стоял туалетный столик, отделанный изысканной резьбой. Столик был уставлен флакончиками с розовым маслом и притираниями, на нем были разложены черепаховые гребни в серебряной оправе, и стояла шкатулка из янтаря. Рядом находился умывальник с красиво расписанным кувшином и тазом.

На всех креслах в спальне лежали мягкие вышитые подушки.

«Похоже, – отстраненно подумал Тристан, – что леди Женевьева Эденби привыкла к роскоши». Все в замке говорило о достатке и силе. От выступов в скале, служивших естественными укреплениями и до кладки стен из отесанного известняка, Эденби был обустроен с тщательной добротностью и основательностью. Когда лорд де ла Тер попал за стены замка, то понял упрямство этих людей, не желавших сдаваться и признавать себя побежденными. Замок Эденби – воистину неприступная крепость. Даже башня у ворот стены толщиной в шестнадцать футов у основания, пожалуй, больше, чем у самой неприступной крепости, которую ему до сих пор довелось видеть. Эденби просто поражал воображение своей мощью и прочностью постройки. Внутри замка было довольно много деревянных строений: жилые помещения для солдат и стражи, склады оружия и провизии, глубокие колодцы и кухни, где готовили еду для защитников стен и стражи. По краю наружной стены располагались равноудаленные друг от друга оборонительные башни, внутри наружной стены находилась еще одна, видимо более древняя, но очень хорошо сохранившаяся, окружавшая, очевидно, внутренние постройки и жилые дома.

Тристан еще не видел многого из того, что находилось внутри за крепостной стеной, только Большой зал и спальню Женевьевы, но и этого было достаточно, чтобы понять, что замок построен и для комфорта и, для обороны, причем гармонично сочетая в себе оба эти качества. Сэр Гэмфри рассказал ему о старой часовне, примыкавшей к Большому залу и являвшейся великолепным образцом могущества и красоты, с высокими стрельчатыми окнами, плавными изгибами каменных арок и сводов, красными бархатными дорожками, устилавшими каменный пол, мраморным алтарем и массивной кафедрой, вырезанной из цельного куска дерева, с изображением Св. Георгия, поражающего дракона.

«И теперь все это принадлежит мне», – подумал де ла Тер. Чувство невероятного удовлетворения и триумфа захлестнуло его. Награда станет законной, как только Генрих воссядет на трон.

Но вот Тристан возвращается к окружающей его действительности, и на него вдруг нахлынули воспоминания, столь тягостные, и вызвавшие такой резонанс в его душе, что если бы в эту минуту он находился здесь один, то просто согнулся бы от боли.

С какой радостью он отдал бы этот Эденби и все, что получил с того момента, как присоединился к Генриху Тюдору, только за то, чтобы повернуть время вспять! Чтобы оказаться в тот страшный день в своем замке и защитить Лизетту!

Ему на самом деле ничего не нужно из всего этого, он не хотел покорять этих людей, он не хотел смертей, ему не нужна эта чертова война! Внезапно Тристан осознал, насколько ему нравится замок Эденби! Он ведь никогда не сможет вернуться в свое поместье Бэдфорт Хит, туда, где все напоминает о смерти его бедной жены и всех близких.

Именно поэтому этот великолепный замок, расположенный в дикой и пустынной местности, должен стать для него наградой, прибежищем, домом. Он может жить здесь. Может быть, он даже найдет здесь покой и мир, если так будет угодно Богу.

У Тристана не было и тени сомнения в том, что Генрих Тюдор выиграет предстоящее сражение. Он был уверен так же в том, что жители замка не будут питать к нему ненависти слишком долго. У людей есть необыкновенное свойство приспосабливаться к новым обстоятельствам. Ведь граф де ла Тер не убивал Эдгара Эденби, тот погиб в сражении, отстаивая собственные убеждения. Это заслуживает только уважения. Ну, а что касается его дочери…

Тристан сжал зубы и, обернувшись, с нескрываемой неприязнью внимательно посмотрел на женщину, тихо стоявшую у него за спиной. Ее взгляд сулил непокорность и долгую борьбу, вряд ли она когда-нибудь изменит свое отношение к нему.

О, эти серебряные глаза! О, этот волнующий нежный голос! Эти сладкие губы, произносящие слова, каждое из которых подобно остро отточенному клинку.

Да, она необычайно красива и двигается с неописуемой грацией. Девушка не завязывала свои волосы, и они ниспадали вдоль спины золотым дождем, такие прекрасные что, ему страстно хотелось прикоснуться к ним, вдохнуть их аромат… Но Тристан отчетливо понимал, что никогда не сможет доверять Женевьеве, она ненавидит его. Сейчас он машинально отметил про себя напряженность ее позы, то, как она сжала пальцы, даже суставы побелели, очевидно, она нервничает. Но все же она высоко держала голову и, казалось, что ее гордость и честь вовсе не затронуты…

Языки пламени в камине отбрасывали блики на ее удивительные глаза с потрясающе длинными ресницами, светлая чистая кожа теперь была тронута легким румянцем. Несмотря на состояние бурного гнева, бушевавшего у нее внутри, Женевьева прекрасно отдавала себе отчет в происходящем, и старалась скрыть свое состояние от проницательного взгляда Тристана.

А ему ужасно хотелось сделать что-то такое, что бы потушив в ее глазах этот холодный огонь презрения и жгучей неприязни, сжать девушку в своих объятиях нежно и страстно. Но в то же самое время он испытывал едва преодолимое желание ударить ее, чтобы усмирить ее гордость, сломить ее, покорить… Хотелось вкусить плода этой неописуемой красоты, забыть свою боль, зажечь свое сердце огнем плотской страсти… Хотелось открыть в ней, то, что, как он знал, должно быть спрятанным в самой глубине ее сознания, пробудить в ней своими прикосновениями страстную и пылкую женщину.

«Жаль, что ей невозможно довериться, – подумал Тристан с горечью, – жаль, что она скрывает какой-то замысел, жаль, что она явно неискренна. Надо было предупредить Джона, чтобы тот был настороже, следовало отослать половину командиров к их отрядам, чтобы те смогли оказать поддержку в случае опасности».

Она прекрасна, ему хотелось прикоснуться к ней! Тристан подумал о том, чтобы он сделал, если бы вдруг Женевьева раскрыла перед ним свои карты… Он все еще желал ее, но еще не знал, возьмет ли он ее или нет. Да, решил Тристан, я возьму ее! Я возьму вас, миледи, как вы настаивали, я возьму вас! Я дам вам, миледи, еще один шанс понять, что не намереваюсь нарушить наш договор, но и от вас потребую того же.

– Вы не находите, что спальня достаточно… уютна? – спросила Женевьева.

– Очень, – коротко ответил Тристан. Он подошел к одному из кресел у камина и уселся в него, положив локти на резные ручки и сложив молитвенно ладони. Затем приподнял руки и легонько коснулся указательными пальцами своих губ.

Кресло, в котором он сидел, стояло чуть в стороне от камина, и со своего места Тристан мог наблюдать за Женевьевой и держать в поле зрения дверь. Он закрыл ее за собой, когда вошел, на массивную задвижку, но так как спальня была пуста, то опасность может прийти только извне. В напряжении, настороженный, он продолжал сидеть, не меняя позы, глядя на Женевьеву сквозь полузакрытые веки. Чем дольше он так сидел, тем сильнее, казалось, сжимались ее кулаки.

Наконец, она не выдержала и заговорила:

– Милорд, я полагаю, вам не терпится избавиться от вашего облачения. Как вы можете чувствовать себя комфортно с мечом на поясе?

– А причем здесь меч? – спросил он, как можно более вежливо. Тристан так привык к оружию и кольчуге, что почти не замечал их. – Мне не впервые.

– Но…

Женевьева на мгновение умолкла, и он заметил, как она прикусила от напряжения нижнюю губку, жемчужно-белыми зубами.

– Разве это беспокоит вас? – не преминул осведомиться де ла Тер, самым любезным тоном, на какой был способен.

– Да, – ответила Женевьева, одарив его ослепительной улыбкой. Она все еще стояла в нескольких шагах от него. Создавалось впечатление, что девушка хочет увлечь его, разжечь в нем страсть, не приближаясь, не прикасаясь к нему.

– Угу… а почему, собственно?

– Ну, лорд Тристан, – промурлыкала она, глядя на него глазами святой невинности. – Меч – это принадлежность мужчины, когда он собирается сражаться, он напоминает о смерти, крови, насилии, это оружие, которым убивают…

– Я не убивал вашего отца, миледи, – сухо перебил он ее. – Я бы узнал его, если бы встретился с ним лицом к лицу. На мне нет его крови.

– Вы пришли, чтобы сразиться с ним.

– Нет же! Я пришел за провизией и фуражом. Именно так все и началось. Затем я попросил его выступить против убийцы наследника престола, а он выбрал обратное, он сохранил верность присяге. Эдгар Эденби – истинный рыцарь и пал в сражении, вот и все.

Гнев красным туманом застлал ее глаза, ее губы, такие пухлые и ярко-алые сжались в тонкую бледно-розовую нить.

Тристан в удивлении приподнял брови, заинтересованный превращением покорной униженной рабыни, какой она пыталась выглядеть перед ним, в гневную, разъяренную волчицу. Он недоумевающе улыбнулся ей.

Женевьева тут же опустила ресницы, и когда она снова заговорила, ее голос почти не выдал ее состояния.

– Милорд, меч наводит меня на дурные мысли. У меня такое ощущение, что вы собираетесь повернуть его против меня.

– Я не воюю с женщинами.

– Я – йоркистка, участвовавшая в сражении, – ответила Женевьева, при этих словах она шагнула вперед.

– Я не собираюсь вас убивать, – сказал Тристан.

– Тогда… – она снова замолчала, набрала в грудь побольше воздуха и нетерпеливо выпалила: – Тогда почему же вы сидите? Ведь вы сами привели меня сюда…

– Вас что-то беспокоит, леди Женевьева? Почему вы так торопитесь отдаться мне?

– Я хотела бы поскорее покончить со всем этим! – прошептала она дрожащим голосом.

– Миледи, может быть, я должен просить у вас прощения? – Тристан старался выглядеть удивленным, даже шокированным…

– Я…

– Если вам не хочется этого, леди Женевьева, то можете уходить.

– Что? – выдохнула она, потрясенная его словами, и после секундного замешательства пробормотала: – Я имела в виду только то, что мне и в самом деле несколько не по себе. Я… – Голос ее пресекся. Женевьеве было более чем «несколько не по себе».

Чем больше она находилась рядом с ним, тем больший страх испытывала. Она чувствовала, как вокруг сгущаются тучи, как растет напряжение, с минуты на минуту готовое разразиться громом и молнией. Он делал совсем не то, что от него ожидали, и от этого Женевьева чувствовала себя не совсем так, как ей того хотелось.

Предполагалось, что он будет так одурманен похотью, что не замедлит скинуть меч и наброситься на Женевьеву, что от желания он вконец обезумеет и перестанет обращать внимание на окружающую его обстановку. Она боялась, что не сможет справиться с собой, когда он прикоснется к ней, но де ла Тер даже не подошел… Он оставался совершенно холодным…

«Да, он холоден, как лед», – подумала Женевьева, уже в тысячный раз ловя на себе его полный недоверия взгляд. Казалось, что в нем сочетались одновременно и настороженность и насмешка, и предубеждение… Перед ней был теперь совершенно реальный ненавистный враг, но кроме этого еще и мужчина…

Женевьева одинаково сильно боялась, что они убьют его, и что не смогут этого сделать. Она должна была разоружить его сама.

Раненый, вернувшийся в замок с поля сражения, где он встретился с графом, сказал, что его очень трудно обмануть, что он сам Меркурий с мечом.

Тристан снова улыбнулся ей, отчужденной насмешливой улыбкой, так, будто она была ему совершенно безразлична.

«Он презирает меня, – подумала Женевьева с вновь вспыхнувшей ненавистью, – за то, что я так подобострастно веду себя с ним. Да, похоже, он пришел сюда не с самыми дурными намерениями, он дает ей возможность уйти.

Внезапно Женевьеве захотелось, чтобы Тристан оказался монстром, старым, безобразным, кровожадным и жестоким. Ей захотелось по настоящему возненавидеть его, почувствовать к нему отвращение, вместо того, чтобы находить его таким привлекательным. Темные глаза Тристана все эти тягостные мгновения пристально следили за выражением лица Женевьевы. Девушка сглотнула судорожно, пытаясь представить, как умирал у нее на руках отец. Она не должна потерять самообладание, не должна выбежать из комнаты.

Если она так поступит, то предаст своих самых верных сторонников. Если она уйдет, Тристан де ла Тер очень скоро обнаружит Майкла и Томкина, и коль в слухах о нем, есть хоть доля правды, то они несомненно умрут.

– Ну и куда же вы воспарили в своих мыслях? – неожиданно спросил Тристан, и Женевьева поняла, что на ее лице отразились обуревавшие ее чувства.

Он поднялся с кресла, и она невольно отступила назад, вновь испытав потрясение от зрелища мускулов, бугрящихся под его одеждами.

«Он собирается подойти ко мне!», – подумала она в панике. Он собирается привлечь ее к себе, и она снова почувствует вкус его губ. Он обхватит ее своими сильными руками, и она задрожит и затрепещет, не в силах сдержать непреодолимое влечение к нему. Она слишком слаба для того, чтобы устоять перед ним, чтобы сопротивляться его натиску. И даже, когда все закончится, она навсегда запомнит эти губы, эти прикосновения, запомнит на всю оставшуюся жизнь…

Но вместо того, чтобы подойти к ней, Тристан обошел кресло и наклонился над камином.

– У вас самый необычный характер из всех, которые мне довелось встречать когда-либо, леди Женевьева, – негромко произнес он, глядя в огонь, но вдруг повернулся и взглянул на нее так быстро и пронзительно, что Женевьева едва удержалась, чтобы не вскрикнуть.

– Хотел бы я знать, что сейчас происходит в вашем сердце? – произнес он.

Она опустила ресницы.

– Я тревожусь, как бы с моими людьми не случилось ничего дурного, – солгала она.

Де ла Тер отошел от камина и приблизился к ней, и Женевьева вынуждена была сделать над собой усилие, чтобы не отшатнуться. Он дотронулся до ее волос в том месте, где они касались щеки, взял длинный золотистый локон, поиграл им в воздухе, и несколько мгновений следил взглядом за движением своих пальцев.

Каким-то непостижимым образом Женевьеве удалось сдержаться, хотя в эту минуту она думала, что сойдет с ума. От его близости по ее телу пробежала теплая волна, казалось, что ее кровь готова закипеть, девушка ощутила внезапное волнение и беспокойство.

Она машинально отметила про себя его чистый свежий запах, ей хорошо была видна гладко выбритая кожа его щек. Их глаза встретились, и Женевьева почувствовала, что находится у него в плену, что ее, как бы связали невидимыми нитями.

Но тут Тристан выпустил ее локон, полнейшее безразличие было написано на его лице, как будто он совершенно потерял к ней интерес. Он вернулся к камину, поставил обутую в высокий сапог ногу на один из ближайших камней, из которых был сложен очаг, и небрежно оперся на каминную полку рукой.

– Итак, – сказал де ла Тер, прямо глядя на нее, – вы намерены исполнить свое обещание?

– Обещание? – переспросила, растерявшись, Женевьева, и снова он приподнял бровь, и его выразительные губы скривились в усмешке.

– Ваше обещание, Женевьева, быть гостеприимной, радушной хозяйкой и порадовать меня…

– А… да, да, конечно, – пробормотала она с трудом.

Тристан снова улыбнулся.

– Мне следует предупредить вас, миледи. Серьезно предупредить. Вам не удастся нарушить обещание, данное мне, – сказал он негромко.

Внезапно Женевьева почувствовала холод, могильный холод. «Ну, какое имеет значение, если я тогда лгала? – спрашивала она себя сердито. – Через несколько минут все будет кончено, ведь это война, это своего рода сражение, и они боролись так, как могли».

– Леди Женевьева?

Она не смогла выдавить из себя ни слова, но он, казалось, этого не заметил.

– Я клянусь вам, Господом Богом и всеми святыми, что вы сдержите все ваши обещания. Я вам даю последний шанс, миледи, вы можете уйти сейчас, но если останетесь, то запомните, что я отношусь к любым обещаниям, как к самым священным и нерушимым клятвам. Так вы настаиваете на своем? – Он говорил очень тихо.

«О, Господи, как долго это еще будет продолжаться?»

– Конечно! – почти выкрикнула она, снедаемая нетерпением. Он продолжал улыбаться. Наступила долгая и тяжелая пауза. Напряженная тишина, окутавшая их, казалось, вот-вот взорвется…

Наконец, Тристан снова заговорил, очень спокойно, даже казалось равнодушно.

– Ну и?..

– Да, милорд?

– Так начинайте же радовать меня!

– Я… я не знаю, что вы…

– Я хотел бы увидеть воочию столь редкий, столь бесценный дар, который вы готовы мне преподнести.

– Что? – выдохнула Женевьева.

Он взмахнул рукой волнообразным движением.

– Я уверен, что вы знаете, что я имею в виду, миледи. Но, возможно, я выразился слишком сложно, – он слегка поклонился. – Разденьтесь, если вам не трудно сделать это самой.

В его глазах мелькнул огонек веселья, отразившийся на ее лице выражением неподдельного ужаса. Его улыбка… насмешливая, но не злая. Женевьева застыла, отметив, что его глаза теперь уже не были такими темными, как раньше. Они голубые! Такие глубокие, бездонные… Яркие, настолько ярко-голубого цвета, что казались кусочком неба.

Женевьева никогда не видела таких глаз. Она застыла на месте, ей хотелось бежать, бежать подальше от этого взгляда, она была в панике. Ситуация становилась безвыходной.

Она должна что-то быстро сделать, что-то придумать, чтобы спасти положение. Что-то, чтобы вынудить его отцепить меч с пояса и повернуться спиной к тем, кто находится в тайнике.

Не долго думая, Женевьева подбежала к Тристану, опустилась перед ним на колени и, обхватив руками его мускулистые бедра, откинула голову назад, чтобы видеть его лицо. Она должна выглядеть умоляющей и беззащитной, конечно же, у нее это получится!

– Лорд Тристан! – воскликнула девушка, уверенная в том, что несказанно удивила его своим поступком. Это было хорошо заметно по его взгляду. Он даже пытался взять ее за руки и поднять на ноги. – Пожалуйста, милорд! Мое обещание – это единственное, что я могу сделать, чтобы спасти моих людей. Я поклялась вам и сдержу свое слово, но умоляю вас! Снимите же ваше оружие, окунитесь в страсть, позвольте мне быть нежной с вами!

Он приподнял подбородок Женевьевы, тронутый звучащей в ее голосе мольбой. «Она прекрасна, – подумал Тристан, легонько поглаживая ее щеку большим пальцем. – Она прекрасна как солнце, ослепительна, как блеск золота и драгоценных камней, ее волосы разметались по полу блестящим полукругом, в ее глазах неприкрытая мольба». Теперь эти глаза уже не отливали холодным серебром, нет, у них был нежнейший фиолетовый цвет, с оттенком бледно-лилового, неуловимый цвет, волшебный.

А ее руки, такие нежные, женственные, мягкие, изящные. Он вдруг ощутил непреодолимое влечение, проснувшееся в его голодном истомленном теле, казалось, что желание гремит в ушах, кровь вскипает, сердце готово выпрыгнуть из груди. Он почти забыл, что она – враг, коварный и опасный. Она сможет утолить его голод. Она успокоит его, ее нежность избавит от тревог, тело забудет о голоде и тоске, даже если не забудет сердце.

– Встань… – начал он мягко, но внезапно услышал какой-то посторонний шум. Глаза Тристана сузились и быстро осмотрели комнату. Он оттолкнул Женевьеву от себя, обошел ее, гневно взглянув на коленопреклоненную женщину, бесшумно подошел к стене за кроватью, протянул руку к тайной панели, которая в это время начала открываться, резко рванул ее на себя. В тайнике стоял Майкл. Застигнутый врасплох, он не сразу сообразил, что произошло.

– Майкл! – крикнула Женевьева, пытаясь предупредить своего сообщника, но было уже слишком поздно.

Тот от неожиданности на мгновение застыл и, попятился назад, поднимая меч. Женевьева крикнула снова и увидела, как плотно сжались губы Тристана, как потемнело от гнева его лицо.

– Брось оружие! – приказал де ла Тер, но так как Майкл продолжал сжимать в руках меч, Тристан сделал неуловимый выпад и пронзил его насквозь. Все произошло так быстро, что девушка не успела даже понять, что случилось.

Она снова попыталась крикнуть, но из ее горла вырвался только едва слышный стон.

Гигант Майкл упал на пол с открытыми глазами, в которых застыло удивление, и тоненькая струйка крови лениво побежала из его шеи.

– Нет! – наконец смогла выкрикнуть Женевьева, объятая безумным ужасом, и Тристан тут же обернулся на ее крик.

Никогда прежде ей не доводилось видеть в чьих-то глазах столько ненависти и презрения. Она попятилась назад и схватилась рукой за камин, чтобы найти опору и подняться на ноги.

Он медленно приближался к ней, и она вдруг с отчаянием, близким к безумию, подумала о том, что же случилось с Томкином. Женевьева затравлено оглянулась, и ее взгляд упал на железную каминную кочергу. Но, внезапно застыв, почувствовала слабость при одной мысли о том, что ей придется использовать кочергу против Тристана, и не сдвинулась с места.

Женевьева посмотрела на Тристана, который смотрел на нее тяжелым, полным ярости взглядом и медленными шагами подходил все ближе и ближе, сжимая меч в руке.

Вдруг Тристан резко обернулся и, проследив за его движением, Женевьева увидела, как из-за второй тайной панели выскочил Томкин. Он быстро сориентировался в обстановке и наступал с высоко поднятым мечом, явно намереваясь всерьез сразиться со своим врагом.

Мужчины сошлись, и их мечи со звоном скрестились, рассыпав по комнате сноп искр. Они расходились и снова сходились.

– Женевьева! – вскричал Томкин, когда очередной удар Тристана заставил его опуститься на колени. Пытаясь подняться на ноги, он едва успел отразить своим мечом следующий разящий удар де ла Тера.

Только сейчас Женевьева осознала, что Тристан слишком хороший боец, и Томкин не сможет долго противостоять ему. Ее верный воин явно уступал Тристану и, улучив момент, бросил в сторону Женевьевы взгляд, полный отчаяния и мольбы о помощи. Тристан не обращал на нее никакого внимания; воспользовавшись этим, Женевьева быстрым движением протянула руку и взяла кочергу. Затем бросилась в центр комнаты, где продолжали сражаться мужчины, и зашла за спину Тристана, который был так поглощен боем, что не заметил ее.

Он высоко поднял свой меч и опустил его на меч Томкина, вызвав новый сноп искр.

Несмотря на то, что сражался с отчаянной яростью, Тристан чувствовал какую-то расслабленность во всем теле. Что-то с ним было не так, как будто на него накатывалась теплая волна, которая, отступая, уносила с собой его силы и жизненную энергию.

Ему хотелось опустить меч…

Встряхнув головой, чтобы избавиться от этого ощущения, Тристан внезапно осознал со всей ясностью, что был напоен каким-то зельем. Не сильно, нет, но достаточно ощутимо. Именно поэтому прошло столько времени, прежде чем зелье начало действовать: напоен или отравлен? Что-то похоже… Он был настороже, но видимо недостаточно, не доверяя ей, не думал, что она настолько вероломна…

Его меч стал вдруг неимоверно тяжел, он едва мог поднять его. Но поединок должен быть закончен прежде, чем он будет не в состоянии сражаться. Надо предупредить Джона о том, что их предали, что они попали в западню, необходимо крикнуть своим людям внизу, что это ловушка… Он должен…, должен…

Еще один раз Тристан поднял меч, описавший сверкающую дугу. Его противник гораздо хуже управлялся с оружием, но был достаточно подготовлен к тому, чтобы парировать удар. С жутким звоном и новым снопом искр их мечи соприкоснулись.

Весь свой гнев, все свои иссекающие силы вложил граф де ла Тер в этот удар, и хотя не причинил Томкину никакого вреда, выбил из рук его меч, отлетевший в другой угол спальни.

«Теперь можно упасть, – подумал Тристан, – но необходимо предупредить своих людей…»

Женевьева понимала, что ей представилась единственная возможность и она должна немедленно воспользоваться ею, другого выхода из создавшейся ситуации у нее не будет. Крепко сжимая обеими руками тяжелую кочергу, она нанесла Тристану сокрушительный удар в самое основание черепа.

Граф выронил меч и схватился за голову руками. Шатаясь, он медленно обернулся и увидел Женевьеву, которая с расширившимися от страха глазами, пятилась от него. В его взгляде была боль и удивление.

Она подумала, что теперь он нападет на нее, схватит и вышибет из нее дух, но Тристан только на мгновение задержал на ней свой взгляд, а ей это мгновение показалось вечностью. С ужасающей ясностью она осознала, что он все понял, что знал – это она заманила его, предала и, именно она нанесла последний удар. Смех и слезы клокотали в горле Женевьевы. Он сейчас упадет! Он должен упасть! Она слышала, как кочерга с хрустом ударила по черепу, она видела кровь…

Его взгляд пылал гневом, весь его облик дышал достоинством и необычайной силой. Этот удивительный человек, даже умерев, не будет побежден.

– Я проклинаю тебя, – еле слышно прошептал Тристан. – Я проклинаю тебя тысячу раз, волчица из Эденби! Шлюха! Молитесь, леди, молитесь, чтобы я умер!

– Нет… – пробормотала еле слышно Женевьева, прижав ладонь к губам, чтобы сдержать рвавшийся крик.

Но он уже прошел мимо Томкина, который все еще не мог выйти из оцепенения, отвернувшись от нее из последних сил, отодвинул дверной засов, распахнул дверь и вывалился в коридор.

– Его люди! – вскричал Томкин. – Мы должны остановить его, чтобы он не успел предупредить их!

Женевьева заставила себя сдвинуться с места и последовала за Тристаном. Она чувствовала какую-то болезненную слабость во всем теле. «О, Господи! Ведь она же не сможет его снова ударить! Но ей придется это сделать, чтобы он не успел предостеречь своих солдат».

Томкин, как будто, проснувшийся от собственных слов, схватил выпавший меч и побежал за Женевьевой, но они опоздали.

– Это ловушка! – крикнул Тристан, стоя у арки, перед винтовой лестницей и, его крик был подобен вою смертельно раненного волка, столько боли и ярости было в нем. – Ловушка…

Он упал на колени и снова схватился за голову. Внизу начался переполох, но Женевьева не слышала доносившегося шума, она смотрела на Тристана, который все еще стоял на коленях, сильно покачиваясь. Из раны в голове текла кровь, оставляя ярко-алую полосу на камнях коридора.

Но вот, к ее огромному облегчению, он, наконец, упал, не произнося больше ни звука. В гулком коридоре громко раздался звук рухнувшего тяжелого тела.

Несколько долгих секунд, когда ее сердце, казалось, готово было вырваться из груди, Женевьева стояла неподвижно, безуспешно пытаясь справиться с дыханием. Томкин стоял рядом с ней, такой же притихший, казалось, что они никак не могли поверить в то, что граф де ла Тер наконец упал. Но он лежал, поверженный перед ними и, справившись со смятением, Женевьева шагнула вперед.

Тристан был неподвижен, кровь, струящаяся из раны, испачкала его волосы, широкая спина казалась окаменевшей, и не было никаких признаков, что он еще дышит.

– Я убила его, – с ужасом прошептала Женевьева. – О, Господи! Я убила его! Я убила человека!

Она внезапно ощутила такое потрясение, что едва смогла удержаться на ногах. К ней подошел Томкин, и, поддерживая ее под руку, заглянул в ее глаза.

– Ты спасла мне жизнь, – сказал он с дрожью в голосе. – Оставайся здесь, но будь внимательна, я должен спуститься вниз.

Она кивнула, совершенно не вникая в его слова, лишь уловив движение воздуха, когда Томкин прошел мимо нее и вышел на лестницу, переступив через тело Тристана.

Женевьева так и застыла на месте, не в силах отвести взгляда от неподвижного тела Ланкастерского Рыцаря. Она говорила себе, что это было справедливым возмездием, но чувствовала на своих руках его кровь, и на душе у нее было очень тяжело.

Дрожь с такой силой сотрясала ее тело, что она больше была не в состоянии держаться на ногах. Женевьева опустилась прямо на пол и внезапно почувствовала приступ безумного смеха. Одновременно ей захотелось плакать, и она плакала и смеялась, обхватив голову руками и чувствуя в висках пульсирующую боль, возникшую совершенно неожиданно.

Если она закроет глаза, то все исчезнет: и ланкастерцы, и лежащее перед ней огромное тело мужчины, убитого ею, и эта тупая боль.

Но когда девушка открыла глаза, все оставалось, как прежде. Он все еще лежал на полу, безжизненный, огромный, его глаза были закрыты, она могла лишь видеть темные, густые волосы, слипшиеся от крови.

Вдруг ей показалось, что она видит, как он смотрит на нее укоризненным и гневным взглядом, суля исполнение своего проклятья, снова и снова проклиная ее.

Она с еще большей силой сдавила голову руками. Наконец до ее ушей донесся шум из нижнего зала. Ее тело сотрясалось от рыданий, она билась в истерике. Внизу творилось что-то невообразимое. Все происходило совсем не так, как они планировали, и не было возможности что-то исправить. Там, внизу люди сражались и умирали…

Женевьева не в силах была подняться. Судьба ее и замка Эденби теперь решалась в Большом зале. Но Женевьева лишь тупо смотрела на тело Тристана, лежавшее на холодных каменных плитах и тихо шептала слова молитвы, чтобы это все поскорее закончилось.

* * *

Битва внизу не была настолько страшной, как это казалось Женевьеве. Впрочем, если бы граф де ла Тер не предупредил своих людей, то вообще не было бы никакой необходимости обнажать оружие.