Коричневые

В заключение «воспоминаний» еще один штрих. Пока некоторые депутаты в московской городской Думе убеждали своих избирателей в том, что никакого фашизма, и уж тем более – национал-социализма в Москве и в России нет и не предвидится, продолжали свободно издаваться и столь же свободно распространяться газеты, которые мало чем отличаются от «Фёлькишен баобахтер».

Вот, скажем, один из номеров газеты «Штурмовик». Она была закрыта лишь в 2002-м, а до этого в течение нескольких лет исправно выходила в Москве тиражом 20 тысяч экземпляров. На первой странице под заголовком «Революция грядет!» – портрет Гитлера под сенью знамени с огромной свастикой. И фюрер на портрете «такой молодой» и красивый, как, впрочем, фюреру и полагается. Содержания газеты касаться не буду, потому что я не зоолог и не психиатр. Вот лишь крошечный из нее отрывок:

«Анекдоты „Штурмовика“

Сегодня в нашем концлагере проводятся соревнования:

по перетягиванию каната. В соревнованиях участвуют: с одной стороны – еврейское население концлагеря, а с другой – тяжелый танк «Тигр». Победитель в качестве приза получит право прокатиться гусеницами по побежденным;

по футболу. Играют евреи и цыгане. Матч состоится на минном поле;

по дегустации новой парфюмерной продукции. В состязании участвуют бараки №7 – 40, №666. Новинка сезона – духи «Циклон-Б».

Стыдно жить в городе, где открыто продается такая газета.

Между прочим. На последней ее странице имелось объявление: «Для тех, кто интересуется, где можно купить наши издания, мы сообщаем, что «Штурмовик» можно приобрести в отделе распространения газеты «Русский вестник», а также у музея Ленина. Распространители могут получить «Штурмовик» в киоске газеты «Завтра».

Стало быть, оптом – в «Завтра». Кстати, эта «Завтра» была и остается большим другом КПРФ и лично тов. Зюганова. Заместитель главного редактора газеты «Завтра» Владимир Бондаренко долгое время даже был чем-то вроде спичрайтера у Геннадия Андреевича. Не удивлюсь, если одновременно Бондаренко являлся и наставником «Штурмовика», боролся за «национал-социализм с человеческим лицом».

Такая вот любопытная обнаружилась связь между КПРФ и «Штурмовиком». «Штурм унд Дранг», одним словом. Буря и натиск.

«Каждый сам себе глухие двери,

Сам себе ответчик и судья,

Сам себе и Моцарт, и Сальери,

Сам себе и желудь, и свинья».

Игорь Губерман

Нам не следует обижаться на наших судей: мы их заслужили. Мы их заслужили в Москве, а уж чем дальше от белокаменной, тем больше заслужили.

Судебная история, о которой пойдет речь, случилась в столице. Она, эта история, как нельзя лучше демонстрирует отношение Третьей власти к отечественному национал-социализму.

ЦВЕТОЧКИ В БИДЕ СВАСТИКИ

20 апреля 1997 года, в день рождения Адольфа Гитлера, весь подъезд пятиэтажного дома, где живет охранник фармацевтической фирмы Егор Рудаков, был размалеван свастиками. Двумя днями позже, возвращаясь с собакой после прогулки, Егор обнаружил еще одну свастику, свежую, размером метр на метр. Поднявшись к себе на третий этаж, Рудаков услышал сверху громкие голоса. Он оставил собаку в квартире и поднялся на пятый этаж. На площадке стояли трое юнцов, один из них, орудуя баллончиком с черной краской, завершал «работу», – надпись на стене «Адольф Гитлер».

Рудаков потребовал, чтобы великовозрастные недоросли смыли надпись, а заодно и свастики. Естественно, он был послан достаточно далеко. Однако Егор – человек крепкий: он отнял у «художника» баллончик с краской, сгреб его за шиворот (двое приятелей «художника» предпочли не вмешиваться) и собрался отвести в милицию. И тут на лестничную площадку вышла мама юного фашиста, некто Мухина. В руке у нее был пистолет.

После короткой схватки пистолет оказался в руках у Рудакова. Цена победы была не слишком высокой: лицо Егора залило кровью – мадам Мухина метила, надо полагать, ему в глаз, но промахнулась и острым ногтем распорола Егору щеку. Оставив юнца и удовольствовавшись более скромным трофеем, пистолетом, Рудаков отправился в милицию столичного округа «Академический». Где выяснилось, что в пистолете нет патронов и вообще он – газовый. Правда, переделан для стрельбы боевыми патронами.

Мадам Мухину задержали, но через несколько часов отпустили. А на следующий день Рудакова вызвали к дознавателю, который обвинил охранника в хулиганстве и причинении «ущерба» Мухиной и ее сыну.

Далее началась и вовсе фантасмагория. В деле, направленном в суд, ничего не было ни о свастиках, ни о надписи «Адольф Гитлер». Речь шла якобы о «бытовой ссоре»: Рудаков-де «по неустановленной причине» напал на гражданку Мухину и ее сына.

С пистолетом – еще забавнее. Сначала в деле фигурировала запись, будто мадам Мухина вышла на лестничную площадку «с коробочкой» в которой лежал пистолет. Чуть позже появилось «уточнение»: пистолет находился не в «коробочке», а в «полиэтиленовом пакете». Потом пистолет оказался стартовым. А затем он совсем исчез. Остались лишь ксерокопии (явно сделанные с какого-то журнала), на которых изображен некий пистолет, не имеющий ничего общего с тем, что Рудаков принес в милицию.

В таком виде дело было передано в Гагаринский межмуниципальный суд. Судья Сайкина постановила: в связи с явными несуразностями и нестыковками дело вернуть на доследование.

Но уже в тот же день (невероятная оперативность!) последовал протест прокурора Гагаринского района в Московский городской суд. И протест был немедленно удовлетворен. Мосгорсуд распорядился провести новое слушание (естественно, без доследования) с новым составом суда.

В этой истории есть еще одна немаловажная деталь. Понимая, что что-то здесь явно не так, Рудаков попытался обсудить ситуацию с Мухиной. Из разговора выяснилось, что мадам Мухина заплатила тысячу долларов «кому надо», чтобы в деле пистолет оказался стартовым, а о свастиках не упоминалось вовсе. И если он, Рудаков, вернет ей эту тысячу долларов, она готова «пойти на мировую».

Этот разговор Рудаков записал на магнитофон.

Вместе с заявлением он пытался передать кассету с записью в прокуратуру. Прокуратура Гагаринского района принять кассету отказалась.

В подъезде Рудакова еще очень долго красовалась метровая свастика. Ее попытались отмыть, но краска оказалась стойкой.

Противники фашистского режима Франко сражались под девизом «No passaran!» – «Не пройдут!»

Испанские фашисты прошли. Через гражданскую войну, через сотни тысяч жизней своих соотечественников, но прошли.

У нас, похоже, гражданской войны фашистам не потребуется. С помощью милиции и прокуратуры они, фашисты, очень даже passaran.

* * *

Итог «дела Рудакова»: новый состав суда Гагаринского района Москвы приговорил 40-летнего охранника фармацевтической фирмы к одному году лишения свободы за хулиганство. Кроме того, он должен был выплатить «потерпевшим» немалую сумму (хорошо представляю себе победные ухмылки мадам Мухиной и ее отпрыска). Правда, к подсудимому была применена амнистия, так что свободы он не лишился. Но на денежную «компенсацию пострадавшим» амнистия не распространялась.

Судья Гагаринского межмуниципального суда Зельдина слово в слово переписала обвинительное заключение. В нем говорилось:

«Рудаков прибыл в подъезд дома, где на лестничной площадке беспричинно ухватил за верхнюю одежду… после чего беспричинно, из хулиганских побуждений, оскорбил бранью, после чего нанес удар кулаком, причинив ссадины левой щеки…».

Ни о свастиках, ни о фашистских лозунгах, которыми был исписан подъезд, ни о направленном на Рудакова пистолете в приговоре судьи Зельдиной не было ни слова.

* * *

Прокуратура и суд неоднократно брали под защиту отечественных национал-социалистов. Редкие случаи осуждения – дело погромщика Осташвили (подробно о нем – в моей книге (в соавторстве с Л.Журавлевым) «Память» как она есть», Москва, изд-во «Цунами», 1991 г.), приговоренного судьей Муратовым к двум годам лишения свободы; дело зоологического антисемита Корчагина, приговоренного судьей Гусевой к крупному штрафу и попавшего (вот ведь парадокс!) под амнистию в связи с 50-летием Победы над фашистской Германией – эти случаи стали сенсацией, но не прецедентом. Теперь, после «дела Рудакова», стало и вовсе очевидно: лучше не пытаться очистить страну от новых «сверхчеловеков», такие попытки дорого обходятся. Не случайно лидеры отечественных нацистов давно похваляются «своими людьми» в российских правоохранительных органах. Очевидно, «свои» имеются и в судах.

Этим «своим» закон явно не писан. Даже если он имеется – то не для них. Закон ведь, как известно, что дышло. Особенно в умелых руках судьи или прокурора. Или – высокопоставленного чиновника.

Как раз в то время, когда слушалось «дело Рудакова» (процесс продолжался почти год), председатель Московского антифашистского центра Евгений Прошечкин в очередной раз (в сотый, наверное) потребовал от мэрии Москвы обратить внимание на явное нарушение федерального и московского законов «Русским национальным единством»: свастика и прочие атрибуты РНЕ – откровенный вызов общественному мнению России, потерявшей в войне с нацизмом миллионы жизней.

Нельзя сказать, чтобы мэрия обращение Прошечкина проигнорировала. Не отмахнулась с матом, как от мухи надоедливой: чего не было, того не было. Хотя и могла бы. Напротив – откликнулась, причем весьма оперативно. Так что ответ был Прошечкиным получен:

«Прокуратурой города Москвы по нашему поручению повторно рассмотрено Ваше обращение об отнесении идеологии и символики движения «Русское национальное единство» к нацистским.

По заключению Института всеообщей истории РАН нацистской символикой корректно называть лишь символику Германии периода 1935—1945 гг. Для Германии таковой была черная в форме ромба свастика, вписанная в белый круг, расположенный на красном фоне.

Если строго придерживаться Закона города Москвы «Об административной ответственности за изготовление и демонстрацию нацистской символики на территории города Москвы» от 15.01.97, подразумевающего под нацистской символикой только символику германского национал-социализма и итальянской фашистской партии, то эмблема РНЕ формально под его действие не подпадает, т. к. использует свастику иного рода. В рамке понятий этого закона эмблематика РНЕ нацистской символикой считаться не может.

Начальник Отдела по работе с правоохранительными органами аппарата Правительства Москвы И.Ф.Шилов»[32] .

Не знаю, что и как должно считаться «корректным» относительно нацистской символики. Думаю, однако, что Институт всеобщей истории тут не при чем: они там все-таки историки, даты существования Третьего рейха не спутали бы (Гитлер пришел к власти в 1933-м). Тут явно партайгеноссе Шилов сработал. Тем более, что он, партайгеноссе, – «по работе с правоохранительными органами». Не иначе как юрист. Хорошо бы, конечно, ему вспомнить о гитлеровских танках и самолетах – со свастиками безо всяких ромбов и красного фона. Но если бы вспомнил, наверняка лишился бы высокого звания «истиный ариец, характер нордический, выдержанный». Или, того хуже, был бы заподозрен «в связях, порочащих его».

А так – ответ вполне в духе. Одно слово «эмблематика» чего стоит. У меня на этом слове даже компьютер споткнулся и в качестве варианта предложил: «эмблема тика». Символично.

Если же все-таки строго придерживаться «Закона города Москвы», то тут возникают и вовсе непонятные вещи. В первой его статье говорится: «Под нацистской символикой в настоящем законе понимаются знамена, значки, атрибуты униформы, приветствия и пароли, представляющие собой воспроизведение в любой форме соответствующей символики, использовавшейся Национал-социалистической рабочей партии Германии и фашистской партии Италии».

Подчеркну: «в любой форме».

Если столичного закона было недостаточно, в наличии уже имелся Федеральный закон «Об увековечении Победы советского народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 годов». Он запрещает «использование в любой форме нацистской символики как оскорбляющей многонациональный народ и память о понесенных в Великой Отечественной войне жертвах».

И здесь: «в любой форме».

Может быть, партайгеноссе Шилов не знал о существовании этих законов? Тогда непонятно, зачем он нужен в мэрии. И как в этом случае он работал «с правоохранительными органами». И чем. А если знал и писал такие ответы, то и вовсе странно. Вроде бы мэр Москвы Юрий Лужков симпатиями к нацистам никогда не отличался. А ведь при таких-то подчиненных – можно бы и заподозрить.

Что же касается РНЕ, то вот несколько фрагментов из программных документов этого движеньица:

«Национальный социализм, сторонником которого является РНЕ…».

«Русский народ должен поступить так, как итальянский в 1922 году и немецкий в 1933-м».

«Мы отпустим вам ваши грехи вашей кровью».

«Русская нация осуществит Национально-социалистическую революцию!».

Ура, граждане!

Об этих «краеугольных камнях» начальник Отдела по работе с правоохранительными органами наверняка знал. Не мог не знать. И не потому что – юрист (а может, и не юрист, бог его знает). А потому как – партайгеноссе.

* * *

…Вообще-то мы уже привыкли к судебным процессам по поводу защиты чести и достоинства. Раньше защищать было нечего, а тут вдруг у всех объявилось. И все бросились это защищать: и мошенники, которых стали почтительно именовать «строителями финансовых пирамид», и депутаты всевозможных уровней, и те же нацисты.

Но чтобы судья(!) в попытке защитить свою «деловую репутацию» обратилась в суд (!) с иском против журналиста – это, знаете ли, сенсация. Можно сказать, «жареный факт».

Оставим, однако, эмоции. К делу.

«В Пресненский межмуниципальный суд г. Москвы

Истец:

Зельдина Ольга Владиславовна

Ответчики:

ЗАО «Редакция газеты „Московский комсомолец“ Марк Дейч, корреспондент „МК“

Исковое заявление

(о защите чести, достоинства и деловой репутации)

В газете «Московский комсомолец» была опубликована статья корреспондента Марка Дейча. В данной статье описывается уголовное дело по обвинению Рудакова по ст. 213 ч.1 УК РФ (дело было заслушано мною в течении трех судебных заседаний и постановлен приговор) и распространены обо мне сведения не соответствующие действительности и оскорбляющие мои честь, достоинство и деловую репутацию, а именно…»

Прерву цитату. Пунктуацию оставлю без изменений, хотя, на мой взгляд, судье полагается быть в ладах с русским языком: мантия обязывает. А Зельдина Ольга Владиславовна, как я уже упоминал, – судья Гагаринского межмуниципального суда Москвы.

Отмечу некоторые несообразности. В статье, где фигурировала судья Зельдина, уголовное дело по обвинению Рудакова не «описывалось», речь шла только о приговоре. Кроме того, я – не корреспондент, моя должность называется иначе. В общем-то – мелочь, конечно, хоть бы и курьером назвали. Однако я всегда полагал, что судья обязан быть точным. Ведь он не бройлерной фабрикой заведует, а, извините за патетику, человеческие судьбы решает. К лишению свободы приговаривает. А то и – к высшей мере. А с таким пренебрежением к мелочам вполне может встать вопрос о последующей реабилитации. Посмертной.

Рассказывая о сути конфликта между Егором Рудаковым и фашиствующими юнцами, я, между прочим, размышлял и о том, что не все гладко в нашей судебной системе, если дела, подобные делу Рудакова, сильно отдают фальсификацией, а правоохранительные органы и близкие к ним чиновники делают вид, что нацистские «групповые игрища» – плод воображения журналистов и общественности.

Напомню еще раз последний этап дела. После того как судья Сайкина вернула его на доследование в связи с явными несостыковками, Мосгорсуд моментально удовлетворил протест прокуратуры и распорядился провести новое слушание – естественно, без доследования – с новым составом суда.

Стало быть, старый состав (судья Сайкина) доверия не оправдал. А новый (судья Зельдина) сделал все как надо.

Но недовольна при этом Ольга Владиславовна осталась журналистом «МК», который якобы оскорбил ихнюю «честь, достоинство и деловую репутацию, а именно…»

«…А именно:

1. «Судья Гагаринского межмуниципального суда Зельдина слово в слово переписала обвинительное заключение».

Это, стало быть, цитата из моей статьи.

Сравниваю обвинительное заключение и приговор. Действительно: не совпадают.

Но тут имеется одна заковыка. Приговор, зачитанный судьей Зельдиной в зале заседаний, и приговор, который стал доступен участникам процесса, – два разных документа. Первый, конечно, уже не существует. Но адвокат подсудимого Медведев с карандашом и обвинительным заключением в руках слушал оглашаемый Зельдиной приговор. Адвокат готов подтвердить в суде: тогда оба документа были практически идентичны.

А произошло вот что. Приговор был зачитан в пятницу, его копию по закону судья обязан был предоставить заинтересованным сторонам не позднее чем через трое суток. Следовательно, с учетом воскресенья, – не позднее среды. Подчеркиваю: по закону. Но во вторник вышла моя статья, после чего текст приговора был «готов» с опозданием на пять дней.

Зачем судье Зельдиной понадобилось (вопреки закону) дополнительное время, предоставляю догадаться читателям.

2. «Ни о свастиках, ни о фашистских лозунгах, которыми исписывали подъезд фашиствующие юнцы (их Рудаков и пытался привлечь к порядку), ни о направленном на него пистолете в приговоре судьи Зельдиной не было ни слова».

И здесь – та же история. В тексте приговора, появившемся почти с недельным опозданием, есть несколько слов и о Гитлере, и о пистолете. Но – лишь в описательной части, передающей конфликт со слов подсудимого. Однако в первоначальном тексте, зачитанном Зельдиной в зале суда, ни о свастиках, ни об оружии не было ни слова. Я располагаю беспристрастными свидетелями, готовыми подтвердить это в зале суда.

3. «Уже не в первые прокуратура и суд берут под защиту отечественных национал-социалистов».

Неловко говорить об этом высокообразованному судье, но наречие «впервые» пишется слитно. Что же касается прокуратуры и суда, то они действительно не впервые выступали на стороне отечественных нацистов. Берусь доказать.

В Москве во время суда над уже упоминавшимся мной Корчагиным, обвиненным в разжигании национальной вражды, прокурор Сумин отказался поддерживать обвинение и фактически встал на сторону подсудимого.

В Санкт-Петербурге некто Безверхний, издавший «Майн кампф», да еще с откровенно фашистским предисловием, был дважды оправдан городским судом.

В том же Санкт-Петербурге нацист Беляев при содействии суда ушел от ответственности. Это вынуждены были признать высокопоставленные работники УВД города.

В Москве некто Бехчанов, обвиняемый в разжигании национальной вражды, был оправдан Московским городским судом. Вновь, как и в случае с Корчагиным, прокуратура отказалась поддерживать обвинение. Примеров еще множество. Тем не менее в моей статье среди тех, кто «не в первые» брал под защиту отечественных национал-социалистов, фамилия судьи Зельдиной отсутствовала. Стало быть, к «защитникам» она причислила себя сама. Тогда при чем здесь оскорбленная честь? И тем более – деловая репутация?

4. «Теперь, после „дела Рудакова“, стало и вовсе очевидным: лучше не пытаться очистить страну от этих „сверхчеловеков“. Похоже, у них все схвачено, а наши попытки обойдутся себе дороже».

Разве в этой цитате из моей статьи говорилось о том, что «схвачена» была судья Зельдина? Нету этого. Зато в «деле Рудакова» есть одна любопытная деталь – магнитофонная кассета, с записанным диалогом между Рудаковым с «потерпевшей» Мухиной, во время которого она обмолвилась, что заплатила «кому надо» тысячу долларов, чтобы пистолет оказался стартовым, а о свастиках не упоминалось вовсе.

Впрочем, Рудаков не знал, кому конкретно пошли эти деньги. Я тоже. И уж конечно – судья Зельдина тут не причем. Чего не знаю, за то не ручаюсь.

5. «Не случайно ведь лидеры отечественных нацистов похваляются своими людьми в российских правоохранительных органах. Очевидно, „свои“ имеются и в судах».

Очевидно, имеются. Но ведь и здесь фамилии судьи Зельдиной нет даже близко.

6. «Этим „своим“ закон явно не писан. Даже если он имеется – то не для них. Закон ведь, как известно, – что дышло. Особенно в умелых руках судьи…».

На этом месте Зельдина цитату оборвала. И напрасно, потому как на любом языке, в том числе и юридическом, это называется подтасовкой. В моем изложении это место выглядело так: «Особенно в умелых руках судьи или прокурора. Или – высокопоставленного чиновника».

Разница, как вы понимаете, существенная. Догадываюсь, что понятие обобщения Зельдиной не знакомо. Однако и не в обобщенном, усеченном виде фамилия конкретного судьи там не просматривалась. Конечно, можно принять на свой счет пословицу «Закон – что дышло» и оскорбиться. Но тогда ответчиком по этому заявлению должен быть народ, в недрах которого эта пословица родилась. Родилась, между прочим, не без оснований.

Вывод из приведенных в иске цитат был сделан следующий:

«Вышеназванные сведения обвиняют меня (либо суд в лице судьи Зельдиной, что следует из контекста и характера статьи) в непрофессионализме (п. п. 1,2,6), симпатии национал-социалистам (п. п. 3,4), содействии нацистам (п.5) и таким образом причиняют мне моральный вред, оскорбляют мои честь, достоинство и вредят моей деловой репутации. При этом они полностью не соответствуют действительности».

О симпатиях и содействии судьи Зельдиной нацистам ничего сказать не могу: не знаю. Могу только добавить к «вышеназванным сведениям» еще одну старинную пословицу – по поводу горящей шапки. Что же касается профессионализма или отсутствия такового, то это вопрос не простой. В кассационной жалобе было написано:

«Настоящее уголовное дело рассмотрено судом необъективно, на низком профессиональном уровне, с грубейшими нарушениями принципов отправления правосудия, с позицией ярко выраженного обвинительного уклона».

Возможно, впрочем, что мнение, изложенное в кассационной жалобе, было не объективно, поскольку принадлежало стороне, проигравшей процесс. Но как тогда объяснить следующие факты?

Обвинение в суде было построено только на показаниях заинтересованных лиц. Причем все они – родственники, а один из них даже не был очевидцем инцидента. А вот тетя фашиствующего юнца, некто Романова, вообще заявляла, что Рудаков будто бы чем-то ее ударил, повредив при этом «волосяной покров головы» (так написано в деле). Экспертиза же о повреждениях на теле Романовой говорила следующее: «два синяка в области предплечья, происхождение, давность нанесения которых не установлены». Странное дело: удар – в «волосяную часть головы», а синяки, якобы от удара, – «в области предплечья». Это как? Впрочем, понимаю: анатомия – она посложней орфографии с грамматикой, с которыми судья Зельдина явно на «вы».

А вот приобщить к делу заявление жителей подъезда, в котором все это происходило, судья Зельдина отказалась.

Судебно-медицинские экспертизы потерпевших были проведены с грубейшими нарушениями Уголовно-процессуального кодекса: подсудимый даже не был ознакомлен с постановлениями о назначении этих экспертиз.

Во время процесса судья Зельдина запрещала Рудакову делать записи. Тем самым было нарушено основополагающее право подсудимого – право на защиту. Кроме того, Зельдина долго допытывалась у присутствующих в зале суда, не записывает ли кто-нибудь происходящее на магнитофон. По-видимому, судья не знакома с понятием гласности судебного процесса.

В связи с этими и многими другими нарушениями адвокат заявил ходатайство о направлении дела на дополнительное расследование. Судья Зельдина ходатайство отклонила, заявив, что нарушения эти несущественные.

Этак весь УПК можно признать несущественным.

Что это: непрофессионализм? Или напротив – весьма профессиональная подготовка к обвинительному приговору?

Но давайте закончим с исковым заявлением:

«Основываясь на вышеизложенном и в соответствии со ст. 151, 152 ГК РФ, 134 ГПК РСФСР

Прошу:

обязать ответчиков опровергнуть вышеизложенные сведения в газете «Московский комсомолец»

взыскать с ответчиков солидарно компенсацию морального вреда в размере 50000 рублей

в обеспечение иска запретить ответчикам публиковать обо мне какие-либо сведения до решения суда по данному делу

Приложение:

1. Квитанция об оплате госпошлины

2. Газета «МК»

Число

Подпись» (подпись неразборчива. – М. Д.)

Со знаками препинания – всё то же самое. И с деньгами: кто ж нынче не хочет денег? А судья – он тоже человек.

А вот последняя просьба, изложенная в исковом заявлении, вызвала у меня недоумение. Сведений о судье Зельдиной я не публиковал, у меня их нет. Но я имею право печатать сведения о работе любого чиновника – будь то Президент России, начальник ДЭЗа или даже судья. Это право зафиксировано ст. 47 Закона о СМИ. Для сведения судьи Зельдиной: ст. 58 того же Закона предусматривает ответственность за ущемление этого права. В Уголовном кодексе имеется ст. 144: воспрепятствование законной деятельности журналиста. А во второй части этой статьи речь о том же воспрепятствовании, но лицом, использующим свое служебное положение. Наказывается, между прочим, лишением свободы сроком до трех лет.

Иными словами, судья Зельдина просила своего коллегу из Пресненского суда нарушить закон и запретить нам работать. Почему бы тогда уж не решить было вопрос кардинально и не закрыть нашу газету? Судье Зельдиной стало бы намного спокойней. И вопрос о профессионализме больше бы не возникал.

* * *

Егор Рудаков с приговором не согласился и направил в Московский городской суд кассационную жалобу. Рассмотрение ее – следующий акт этой трагикомедии, свидетельствующий о глубочайшем кризисе нашей судебной власти.

Но прежде – небольшое отступление.

«Дело Рудакова» заинтересовало тогда некоторых моих коллег. Так, одна из программ НТВ посвятила этой истории аж две передачи. Из них следовало, что:

– автор этих строк погнался за «жареными фактами», но у него не вышло;

– обвинять великовозрастного недоумка в размалевывании стен фашистской символикой нельзя, потому что его папа – офицер Красной Армии;

– Рудаков во всем виноват сам, поскольку он не пошел к музею Ленина бить морды московским нацистам, которые торгуют там соответствующей символикой и литературой, а непонятно почему ополчился против вполне добропорядочных соседей по подъезду.

По– видимому, ведущий остался весьма доволен своими «аргументами». Настолько, что проглядел забавную деталь. Побывав в квартире мадам Мухиной, оператор программы случайно показал зрителям шарфик. Самый обычный шарф, но – с символикой скинхедов. Уж не знаю, кому он принадлежал: мадам или ее отпрыску. Собственно, это не так и важно. Важно, что этот шарф – лучший из аргументов профессионального тележурналиста.

Однако продолжим.

В Мосгорсуде кассационную жалобу рассматривала судья Ирина Верещагина. Адвокат Медведев сообщил судье, что Рудаков защищал интересы общества и государства и поэтому действовал в пределах необходимой обороны. В этом месте судья Верещагина довольно грубо прервала адвоката:

«Вы вообще-то знаете, что это такое – необходимая оборона?» – спросила она.

Адвокат знал. В соответствии с уточнением этого понятия необходимая оборона – не только активная защита от возможного набития морды лица, но и проявление гражданского долга. Каковой (долг) состоит еще и в защите общества от всевозможных партайгеноссе. В том числе и юных.

«Да-а, – разочарованно согласилась судья Верещагина, – что-то такое в законе теперь имеется. Но это – новое, раньше такого не было».

Действительно: раньше много чего не так было. При советской-то власти.

Далее судья Верещагина пожелала обратиться к осужденному Рудакову.

«Перед вами были несовершеннолетние дети (деткам действительно было по 17, но выглядели они – о-го-го! – М.Д.) Они рисовали в подъезде свастику или цветочки. Как, по-вашему, это нужно пресекать – насилие к ним применять?»

Судья, не понимающая разницы между цветочками и свастикой, – это и есть символ современной отечественной Фемиды.

Рудаков ответил, что он не сторонник насилия. Он его и не применял. А если бы применил, то его, как сказал Рудаков, сейчас судили бы совсем по другой статье. Осужденный заявил, что лишь хотел помешать появлению на стене фашистского лозунга и задержать «художника». И он не понимает, почему в деле ничего нет о направленном на него пистолете и вопле «Пристрелю!».

«С вами все ясно», – заявила судья Варещагина и предоставила слово прокурору. Прокурор прежде всего глубокомысленно заметил, что дело неординарное, поскольку к нему привлечено внимание СМИ. Да, сказал далее прокурор, молодые люди действительно рисовали фашистскую символику. Да, они действительно вели себя вызывающе, провоцировали Рудакова. Всё это было, но тем не менее Рудаков отреагировал неадекватно.

Да, продолжал прокурор, при расследовании дела были допущены нарушения Уголовно-процессуального кодекса…

Такого судья Верещагина вынести не могла и закричала на прокурора: