Редакция (№2) - Моролинги

Сравнив сорокасемилетнего Рунда с жабой, я поспешил. Натянутая, искусственная улыбка мало кого красит, а Рунд принадлежал к той породе людей, которых не красит никакая улыбка. Туда же, кстати, надо отнести и Виттенгера. Сейчас Рунд был серьезен, обожженная ультрафиолетом кожа натянулась. Некрасивое, но умное лицо. Внимательный взгляд скользил по присутствующим.

— Тому есть причины, — заговорил он не обращаясь к кому-то персонально. — Радар показал, что от энергостанции флаер полетел к турбазе. Потом он исчез с экрана радара. Если бы флаер направился дальше, то он набрал бы высоту — летать ночью на малой высоте здесь равнозначно самоубийству — и радар вел бы его еще не одну сотню километров. Следовательно, флаер сел на турбазе или рядом с ней. Эй, — он обратился он к одному из своих головорезов, — узнай, как дела наверху.

Охранник, сидевший в кресле у дверей, встал, вышел в коридор, на ходу нажимая кнопки на комлоге. Через пятнадцать секунд он вернулся и доложил:

— На базе чужих флаеров нет. Все маршруты в диспетчерском компьютере — мимо нашей территории.

— Спасибо… Тем не менее, я уверен, что нужный мне человек находится на турбазе. Вероятно, мне понадобится список клиентов. — Он говорил об этом, как о чем-то обыденном, словно он командовал не только ЦРН, но и любым другим объектом в Ламонтаньи. — Полковник, раз вы обладаете официальными полномочиями, попросите уважаемую Катю предоставить нам список клиентов.

Все-таки он решил действовать через Виттенгера.

Полковник сжал кулаки и выпрямил спину. Просьба Рунда прозвучала как приказ, то есть как откровенная провокация. И полковник был готов на нее поддаться, он даже желал этого — так у него чесались руки.

Дабы избежать кровопролития, я сознался:

— Там был я.

До этого момента Рунд не обращал на меня никакого внимания. Подумаешь, какой-то мелкий полицейский чин сопровождает своего босса.

— Это ваш человек? — спросил он Виттенгера удивленно. — Вы не имели права…

— Нет, я сам по себе, — перебивая, ответил я и назвал свое имя. Одному богу известно, что ответил бы Виттенгер.

— А где твой флаер? — неожиданно подал голос охранник у дверей.

Разумеется, я его проигнорировал, но Рунд повторил вопрос.

— Где б он ни был, он конфискован, — Виттенгер поставил точку по-полицейски афористично. Он будто бы знал, что флаер фактически краденый.

— Вы летали на энергостанцию к Эппелю? — спросил Рунд.

Я подошел к директору вплотную и показал посмертный снимок Чарльза Корно.

— Нет, вот к нему.

Всем известно, что, показывая снимок, надо держать его так, чтобы видеть глаза того, кому показываешь. Это правило я нарушил, потому что Виттенгер буквально вывернул шею, желая подсмотреть, кто там на снимке.

— Кто это? — подняв глаза, с безразличием спросил Рунд.

— Удобнее с глазу на глаз.

Словно потеряв меня из виду, Рунд обратился к остальным:

— Предлагаю на время прерваться. Я оторвал вас от завтрака, вероятно вы хотели бы его, так сказать, завершить… Эппеля мы поселим в каком-нибудь из номеров, пусть Катя сама предложит, в каком номере его удобнее разместить. Мои люди будут его охранять.

— Номер должен быть соседним с моим, — потребовал Виттенгер.

— Я все устрою, — испуганно пообещала Катя.

Бенедикт не принимал ни какого участия в обсуждении его собственной судьбы. Похоже, ему было все равно. Или он планировал очередной побег.

Виттенгер устроил мне выговор:

— Вот как значит! Без меня решил обойтись! Я тебя на «Вершину Грез» взял?

— Взял, — признал я виновато.

— А ты? Почему полетел один?

— Инспектор, вы бы сказали, что это незаконное вторжение на охраняемую территорию. Вы бы и сами не полетели и мне не дали. А чем кончаются ваши официальные запросы, нам обоим известно…

— Чтоб больше никакой самодеятельности! — заревел он.

Я пообещал, хотя в душе понимал, что сдержать обещание мне не удастся.

Кате удалось уговорить одного из соседей Виттенгера перебраться в другой номер. Охранники турбазы установили камеры слежения, выведя изображение на экран в номере Виттенгера и на его же комлог. Следить, чтобы все было как надо Виттенгер поручил мне, поскольку сам он мало смыслил в подобной аппаратуре.

— И никаких с глазу на глаз, — предупредил он меня.

Рунд то куда-то исчезал, то буквально лез мне под руки, но ревнивый Виттенгер зорко следил за тем, чтобы мы не оказались наедине.

Пока шли все эти приготовления, Бенедикт оставался в нижней гостиной под присмотром двух охранников — местного и из Центра. Шишка крутилась возле него, смазывая раны и налепляя пластыри. Охранники сначала ее отгоняли, но в конце концов сдались. Если Шишке что-то надо, она этого добьется. Потом к Шишке присоединился Цанс. Профессор успокаивал любимого ученика и ругал охранников за бесчеловечность. Однако он не обладал ни Шишкиным обаянием, ни изворотливостью, поэтому был вытолкнут из гостиной без лишних церемоний.

Я замети, что бывшие научные оппоненты — Цанс и Рунд — делают вид, что впервые слышат друг о друге. Я посоветовал Цансу продолжать в том же духе и не лезть к Рунду с разговорами о темпоронах. Рунда беру на себя, сказал я ему.

С вопросом «Что случилось?» ко мне то и дело подходили постояльцы. Я всем отвечал, что поймали живого моролинга, и он теперь будет жить с нами. В мгновение ока в коридор третьего этажа набилось человек пятьдесят.

«Зачем вы его в такую тесноту суете, — возмущался народ. — На шестом этаже есть пустые люксы».

Рунд мои слова опровергал, но ему никто не верил. Толпа мешала мне работать, и я сказал, что моролинга сейчас держат в нижней гостиной. Постояльцы, давя друг друга, ринулись туда. Мне очень хотелось пойти следом и посмотреть, чем кончится дело, но шло тестирование, и я не мог отлучиться ни на минуту.

Когда я тестировал камеру напротив двери в импровизированный изолятор, на дисплее моего комлога возникли позывные авиабазы «Ламонтанья».

Я ответил. Работал только аудиорежим.

— Никаких имен. Узнали? — и говоривший для верности заржал.

— Узнал. Откуда у тебя этот номер?

— В одной большой железной штуке, которую ты от меня получил, есть маленький ящик, в котором ты малость наследил. Понятно?

— Как не понять! Гость все еще у вас?

— Свалил. Я что звоню, с тебя причитается.

— Сколько?

— Мы люди простые, в ваши игры мы не играем. Но ты бы знал сколько нервов…

Сзади подкрался Виттенгер. Я поторопил:

— Говори быстрее, сколько…

— Плюс пятьсот.

— Получишь.

— Ты классный мужик, с тобою приятно…

Я его отключил, так и не узнав, что он нашел во мне приятного (кроме денег).

— С кем говорил? — поинтересовался Виттенгер — И чего «сколько»?

— С Шишкой, ее похитили и требуют выкуп. Сторговал до пятисот.

Инспектор выругался и отошел. Потом его позвали разгонять толпу.

Возле нижней гостиной кипели страсти. Ни Катины увещевания, ни грозные окрики инспектора не возымели никакого действия. Охранники держали двери с той стороны и открывали только на условный стук.

Двери в гостиную представляли собой две рамы с матовым стеклом. Узкая — сантиметр шириной — полоска по периметру рамы была прозрачной, но только на первый взгляд. Очередной любопытный постоялец первым делом бросался к этой прозрачной полоске, смотрел в нее и убеждался, что стекло имеет внутренние грани, поэтому кроме ледяной мозаики ничего не видно.

Кто-то из туристов кинул идею, что нужно выбрать представителя и добиться, чтобы представителя пустили внутрь. В качестве представителя предложили Брубера, как человека известного и достойного. Но кто-то крикнул, что писателям верить нельзя. Толпа загудела, находя очередные доводы против кандидатуры Брубера.

«Он не отличит моролинга от моей бабушки!», — кричал чей-то внук. Брубер посочувствовал внуку, что у него такая бабушка.

«Если он выйдет живым, то там не настоящий моролинг», — высказал суждение кто-то из тех, кто читал роман. Наконец, порешили, что Брубер должен идти вместе с Цансом, обладающим большим научным авторитетом.

Цанс сказал, что такой ерундой он не занимается, и пусть идет Брубер. Брубер согласился идти, но не согласился с неявным утверждением, что он занимается ерундой, хотя Цанс, разумеется, не имел в виду ничего такого. Дабы доказать Бруберу, что он ни на что не намекал, Цанс пошел вместе с ним. Их впустили, но назад к народу они не вернулись. Минут десять представителей ждали, потом охваченный беспокойством народ начал ломать двери. Тут двери сами распахнулась, и пара представителей поклялась на туристическом буклете, что моролингов в гостиной нет, не было, и не будет.

Им поверили почти все, однако мало кто поверил, что моролинга не следует ожидать где-нибудь в другом месте. Часть толпы вернулась в коридор третьего этажа, наибольшие энтузиасты уселись на пол у дверей в нижнюю гостиную и сказали, что никуда не уйдут, но большая часть постояльцев, повздыхав от разочарования, разошлась по своим делам.

Во всей этой суматохе Виттенгер утратил бдительность и получилось так, что он находился внутри гостиной, а я и Рунд — снаружи. Мы с ним столкнулись у дверей, когда толпа ожидала возвращения Брубера и Цанса.

— Какой у них условный стук? — спросил я Рунда.

— Может лучше поговорим здесь, — предложил он.

— Пойдемте на смотровую галерею. Виттенгер станет искать нас там в последнюю очередь.

Мы поднялись на четвертый этаж. На смотровой галерее было пусто, свет — притушен, окна черны и полны звезд.

— Кто вас прислал? — спросил он.

— Никто. Я представитель свободной прессы, охотник за убийцами. В ценах закрытия на день вылета с Фаона, голова убийцы Чарльза Корно стоила полмиллиона. Полагаю, с того времени цены сильно выросли. А вы как думаете?

— Думаю, что в таком тоне разговор у нас не получится.

— Предложите свой.

— Правильно ли я вас понял, что Чарльз Корно — это имя того человека со снимка?

— Правильно. Четвертого июля Чарльз Корно был убит в его собственном доме. Вы в тот день находились в Фаон-Полисе.

— Я его не убивал.

Если бы за нами наблюдало сто психологов-физиономистов, то пятьдесят из них высказалось бы за то, что Рунд не врет. Другие пятьдесят дали бы голову на отсечение за то, что на совести Рунда по меньшей мере дюжина убийств — настолько приятна была его улыбка, последовавшая за ответом «я его не убивал».

Поэтому я разрывался.

— Между фразами «кто это?» и «я его не убивал» положено говорить «я его не знаю».

Рунд, нахмурившись, ответил:

— Я опустил ее, как очевидную. Скажите, а этот, как его, полковник…

— …Виттенгер. Он прилетел за Бенедиктом Эппелем. О вашей поездке на Фаон он ничего не знает.

— Выходит, вы не согласны с тем, что убийца — Эппель?

— Пожалуй, нет.

Я показал Рунду кулак, он отпрянул.

— Пять вопросов. Вы задали пять вопросов, и я на все ответил. Настала моя очередь. С какой целью вы прилетали на Фаон?

— Хм, у нас разгибают пальцы… Похоже, господин Ильинский, вы забыли, где находитесь. Ваши наскоки просто смешны.

— Будет ли вам до смеха, если ваше правительство узнает о той поездке?

— Чего вы хотите? — бросил он.

— Узнать, например, что стало со вторым корпусом Центра Радиокосмических Наблюдений. Его взорвали?

— Не совсем. Умышленно никто корпус не взрывал. Взрывные работы шли выше по склону, там мы строили еще один энергоблок. Произошел несчастный случай — самопроизвольный взрыв, когда взрывчатку транспортировали наверх. Сошла лавина и накрыла второй корпус.

— А ученые, которые там работали?

— Все погибли.

— Какое совпадение! Все погибли, кроме вас.

— Никакого совпадения, — окрысился Рунд. — Если бы я был там, взрыва бы не произошло.

— Разумеется! Зачем вам себя убивать!

— Я не это имел в виду, — Рунду не понравилось, что я поймал его на слове. — Была нарушена технология… технология проведения взрывных работ. Я бы этого не допустил.

— Вы что, специалист-взрывотехник?

— Нет, я кибернетик. Кажется, вы перебрали лимит? — он показал растопыренную ладонь.

Я, наконец, рискнул:

— Призовой вопрос. Темпоронный нейросимулятор уцелел?

У Рунда дернулась щека.

— Такой вещи не существует, — ответил он быстро.

— Потому что ее уничтожило вместе со вторым корпусом.

— Не передергивайте! — взвился он. — Нельзя уничтожить то, чего нет. Его просто не существует, и никогда не существовало.

— Возможно, я ошибся в названии. Пусть не нейросимулятор, а компьютер на темпоронах или темпоронный процессор… Не будьте буквоедом, важно, что ЭТО на темпоронах.

— То, чего нет, — нравоучительно произнес он, — можно называть любым именем, но уничтожить нельзя — вот такой парадокс, извините. В литературе последних лет прижился термин Темпоронный Мозг — Т-Мозг, сокращенно. Сама литературность названия — «мозг» — говорит о невозможности его создания. Только фантастическую вещь назвали бы мозгом, а не, как вы тут предлагали, нейросимулятором…

Вранье местного разлива меня дико утомило. Так захотелось домой, к Татьяне, которая обманывает только мне во благо, к Ларсону, который говорит только правду, к Шефу, который прежде чем соврать, всегда предупреждает, что верить ему нельзя. Другое дело, что я не всегда умею распознать такое предупреждение. Но это, как говорит пилот Дуг, мои проблемы.

Я заметил:

— Ваше объяснение тоже попахивает литературщиной.

— Ах так? В таком случае попросите Цанса объяснить вам, почему темпоронные ансамбли не когерентизируемы.

— Эту тему я с ним уже обсуждал. Профессор не был так категоричен, как вы. Кроме мнений ученых, есть еще и факты, указывающие, что Темпоронный Мозг существует. Чарльз Корно прилетал на Ауру в январе этого года — через месяц после того, как к нему в руки попали выигрышные файлы виртуальной игры «Шесть Дней Творенья» — игры, созданной самим Корно и выпущенной компанией «Виртуальные Игры». Без Темпоронного Мозга выиграть в эту игру невозможно.

— Кто вам это сказал?!

— Профессор Цанс, к которому вы меня только что послали за консультацией.

— Пожалуй, больше не стану вас к нему посылать. Можете считать это своей победой.

Довольный тем, что унизил меня, он отвернулся к окну. Большая красноватая луна в зените и луна пожелтее и поменьше на горизонте светили маяками в океане облаков. Снеговые шапки отвечали им тусклым, отраженным светом. На западе, где небо было чернее, горели несколько оранжевых огоньков.

— Ваш Центр не спит? — спросил я, махнув в сторону оранжевых огней.

— Раз я здесь, значит спит, — усмехнулся мой собеседник. — Пойдемте, а то нас скоро начнут искать.

26

Всех впускать, никого не выпускать — так решил Виттенгер. Поэтому в нижней гостиной собралась целая орава: сам инспектор, Цанс, Брубер и плюс те, кто был там раньше: Бенедикт, Шишка, Катя и два охранника.

По поводу того, как нас встречать, единого мнения не было.

— Где тебя черти носят? — осведомился инспектор у меня. — Вы знаете, что здесь творилось? — спросил он Рунда.

— Ой, Фёдор, мы вас заждались! — радостно воскликнула Шишка, назвав себя, почему-то, во множественном числе.

До меня дошло, что массовость Виттенгеру требовалась для поддержки: во-первых, соотечественники в обиду не дадут, во-вторых, если Рунд вздумает выкинуть какую-нибудь пакость, найдутся свидетели, которые подтвердят, что инспектор сломал ему шею в порядке самообороны. Подумал ли Рунд о чем то подобном, мне не известно, однако он спросил:

— Что за собрание, полковник?

— Какой-то идиот, — и Виттенгер выразительно посмотрел на меня, — распустил слух, будто мы взяли в плен моролинга. Они, — он показал на Цанса и Брубера, — представители общественности. Та дама в черном свитере — знакомая Бенедикта, единственный человек, с кем он разговаривает.

Рунд пожал плечами, мол, что взять с полицейского. Все ключевые места в гостиной были уже заняты, поэтому Рунд велел своему охраннику подыскать себе другое место, а кресло, в котором он сидел, передвинуть в центр гостиной, ближе к камину.

— Почему сняли наручники? — заняв кресло, спросил он строго.

— Вы бы их сами поносили, — огрызнулась Шишка.

Охранник пожаловался:

— Босс, наверху собирается толпа. Ждут приезда журналистов, они вылетели из Амазонии несмотря на ураган.

— Нам только журналистов не хватало!

— Подумаешь, один из них и так уже здесь, — вставил Брубер и «кхыкнул».

— Вы это о ком? — спросил его Рунд.

Я ответил:

— Успокойтесь, это он обо мне.

— Ну тогда ладно… — облегченно вымолвил Рунд. — Что будем делать, полковник?

Виттенгер понял, что между мной и Рундом состоялся какой-то разговор. Одним только взглядом он говорил мне: «Ты либо со мной, либо с ним». «С тобой, с тобой», — отвечал я ему проникновенно. Вырисовывался чрезвычайно сложный любовный многоугольник: Виттенгер ревновал меня и власть к Рунду, Шишку — к Бенедикту, Цанс ревновал Бенедикта к Шишке, Бенедикт — Шишку ко всем, к кому она обращалась. Не вовлеченными во все это любовные — в широком смысле — перипетии оказались только Брубер, Катя и охранники, но и за ними, думаю, дело не станет. Например, оба охранника довольно благосклонно поглядывали на Катю, а Брубер мог приревновать моролингов к Цансу и Бенедикту.

— До завтра как-нибудь продержимся. А завтра я увезу Эппеля на Фаон, — изложил свой план Виттенгер.

— К чему такая спешка? — возразил Рунд.

— Если бы я спешил, то увез бы Эппеля сегодня.

Рунд хотел ответить что-нибудь эдакое, но их перебранку прервал охранник:

— К нам ломится некто Вейлинг, — сообщил он Рунду. — Прогнать?

— В шею! — велел я.

Рунд вскинул брови.

— Впусти, — сказал он очевидно из вредности.

Вейлинг сперва просунул голову меж дверных створок, осторожно огляделся, потом вошел целиком. Его впустили по первой просьбе, и это его насторожило.

— Добрый эээ… — Вейлинг посмотрел в окно. — Как у вас принято в таких случаях говорить — день или ночь?

— Говорите «утро», — ответил Рунд. — Скоро начнет светать.

— Доброе утро… всем, — это неуверенное «всем» наводило на мысль, что кое-кто не должен принимать доброе пожелание на свой счет. — Я к господину Цансу.

Вейлинг подошел к Цансу и начал что-то торопливо бубнить про виртуальные игры — настолько торопливо, что и охранникам было понятно, что игры — всего лишь предлог. Но никто не стал говорить этого вслух.

— Бенедикт голоден, вы его заморите еще до суда, — неожиданно прорезалась Шишка.

Виттенгер высказался в том смысле, что, действительно, не плохо бы перекусить. Катя позвонила в ресторан, и я слышал, как она попросила поскорее прислать сэндвичей, печенья и кофе.

— Через десять минут, — сказала она нам.

Свет в холле немного приглушился. Все слегка вздрогнули, но увидев, что это хозяйничает Шишка, успокоились.

— Режет глаза, — пояснила она. Потом взяла меня за рукав и подвела к окну.

— Теперь видно… Федор, попробуйте посмотреть одним глазом на красную луну, другим на желтую.

— Зачем?

— Тогда можно будет загадать желание.

Глаза мешали друг другу.

— Не получается.

— И у меня… — с грустью сказала она.

Мы замолчали, разглядывая каждый свою луну: Шишка — красную, я — желтую.

Биоробот ввез тележку, заставленную тарелками с мясными и рыбными деликатесами, сырами нескольких сортов, икрой, грибами и чем-то мне неизвестным. Я насчитал дюжину бутылок — белое и красное вино, коньяк, водка, три сорта виски и черт знает, что за ликеры. Две огромные вазы с фруктами стояли на нижней полке. Там же дымился кофейник. Второй биоробот ввез тележку с посудой и столовыми приборами.

У Кати вытянулось лицо.

Шишка улыбалась во весь рот, но уловив мой строгий взгляд, тут же изобразила крайнее удивление:

— Вот это да! Спасибо, Катя, вы прелесть.

Виттенгер тоже сообразил, чья это работа, однако невозмутимо сказал:

— Катя, мне начинает у вас нравиться. Приступим, господа… Бенедикт, что останется — твое.

— Жлоб, — это было первое слово, услышанное мною от Бенедикта за весь день.

— Сейчас я тебя покормлю, — засуетилась Шишка, все еще опасаясь, что ее махинации откроются, и все яства увезут обратно.

Народ вышел из оцепенения и набросился на еду. Меня чуть не затоптали. Одна Катя не двинулась с места, она в уме подсчитывала убытки. И закуски и напитки были импортными, следовательно, дорогими. Брубер на еду даже не посмотрел, а сразу взялся за бутылку и стал соблазнять Цанса составить ему компанию. Цанс отказался, ограничившись чашкой кофе со сливками.

Захватив, кто сколько успел, публика рассредоточилась по диванам, креслам и углам. Я сел на ковер и привалился к окну, которое было до пола. Шишка, накормив Бенедикта, подошла ко мне с тарелкой салата.

— Почему ты украла курицу, если не ешь мяса?

— Ее ест инспектор.

Я мог бы спросить, откуда она знала, что ее найдет инспектор…

— Вкусно? — спросила она.

— Как все ворованное, — прожевав кусок копченой осетрины, ответил я. — Спасибо!

— Не за что, благодари Катю. Я же говорила — она хорошая. Вот повару от нее достанется…

Рунд и Виттенгер грызлись, кто из них главней. Не придя к единому мнению по этому вопросу, они взялись обсуждать другой: когда Виттенгер сможет увезти Бенедикта на Фаон. Инспектор настаивал, что полетит прямо завтра, Рунд отвечал, что и послезавтра — еще не поздно.

— А ночью корабли летают? — инспектор задал вопрос, которой постеснялся бы задать и ребенок.

— Летают, — ответил Рунд и с ехидцей добавил: — Подсвечивают дорогу прожектором и летят…

Брубер, пока был трезв, спорил с Цансом о том, что делать с моролингами. Опьянев, начал рассказывать анекдоты, до тошноты интеллектуальные.

— Я тут на днях узнал один прелюбопытнейший факт, — говорил он хихикая. — Вы, господин Цанс, конечно, не раз обращали внимание, что роденовский Мыслитель держит локоть правой руки на левом колене. Крайне неудобная поза, поверьте, я пробовал, но не буду говорить, где… Ха-ха. Думаете, почему он сидит именно так, а не иначе… Все дело в том, что изначально Роден планировал, что Мыслитель будет сидеть положив левую ногу на правую, тогда правый локоть, естественно, окажется на левой ноге. Но потом Роден решил, что такая поза слишком легкомысленна и велел натурщику опустить ногу, но что б тот переставил руку, сказать забыл. Вот так оно и вышло…

— Уже можно смеяться? — поинтересовался серьезный Цанс.

— А все смеются, разве вы не заметили? — огрызнулся Брубер.

Смеялись только Шишка и Вейлинг.

— Между прочим у нас тут присутствует один большой специалист по статуям, — со значением сказал Виттенгер и оглянулся на Бенедикта. Шишка перестала смеяться.

— Эй, оставь-ка икру, — крикнул я Вейлингу.

Он демонстративно отвернулся. Почему-то именно в это мгновение в гостиной наступила тишина.

— Замечательная история! — секунд пять спустя нарушила тишину Шишка. — Господа, я придумала, давайте каждый расскажет какую-нибудь историю. Лучше — настоящую, но чтобы она выглядела как выдумка. Или наоборот… Впрочем, кто как хочет. Обсуждать истории не будем — так легче для рассказчика. Вот господин писатель нас уже насмешил. Кто будет следующим?

— Вы предложили, вам и быть… — резонно заметил Цанс.

— Хорошо, но потом — вы.

Шишка поискала глазами, где б ей встать. Подошла к журнальному столику в середине холла.

— Я стих расскажу! — сообщила она публике. Мы зааплодировали.

— Там полировка, — Катя предупредила Шишкино желание встать на столик.

Приподняв ногу, Шишка посмотрела на ребристую подошву своего правого ботинка, потом зачем-то проверила и левый. На стол не полезла.

— Вот, слушайте… — сказала она и задекламировала:

Они заходят не спеша,

Садятся в круг и, не дыша,

Внимают ветру и огню,

Осенним страхам и дождю…

Здесь Шишка примолкла, но глядя на ее лицо, казалось, что она продолжает читать про себя. Пропустив примерно строфу, она закончила совсем загадочно:

Мне их не видно, им — меня,

Мы днем ждем ночи, ночью — дня,

Так будет год, затем — покой:

Я стану ими, они — мной.

Она поклонилась. Мы снова зааплодировали. Брубер, хлопавший громче всех, покрикивал «браво-браво».

— Кем же вы станете, Шишка? — спросил он, когда умолкли аплодисменты.

— Стих был про моролингов, — ответила Шишка, тушуясь. Она отошла к окну и села на пол, скрестив ноги. — Профессор, ваша очередь!

— Неужели моя? — излишне бодро уточнил Цанс. — Полагаю, от меня тоже ждут что-нибудь о моролингах…

— Не надо, профессор. О моролингах расскажу я!

В первое мгновение никто не понял, кто это сказал.

Говорил Бенедикт.

— Опять прорезался, — ухмыльнулся Виттенгер. — Валяй, рассказывай. — И, спохватившись: — Погоди, это случайно не чистосердечное признание? Надо записать…

— Нет, инспектор. это не признание, — огорчил инспектора Бенедикт и ни с того, ни с сего спросил: — Прием пищи все закончили?

— Вы собираетесь рассказать нам что-то неудобоваримое? — прозорливо предположил Брубер.

— В определенном смысле — да. История, точнее, первобытный миф, который я собираюсь рассказать вам, не входит в разряд застольных. Я реконструировал его по записям Спенсера и еще по нескольким источникам. Как вы, наверное, поняли, миф сочинили моролинги. Сочинили его в те времена, когда они еще не назвались моролингами. Иными словами, миф принадлежит индейцам-кивара из клана шелеста листвы. Но европейцы услышали его от кивара-муравьедов, поэтому в отношении данного мифа установление авторства является отдельной проблемой, весьма непростой. Например, Спенсер считает, что…

— Бенедикт, вы тянете время, — сказал Рунд тоном экзаменатора.

— Разумеется, тяну, — не растерялся тот. — Должен же я припомнить все детали. Ладно, на ходу сообразим. Итак, случилось это в давние-давние времена, когда Земля была еще совсем молода, как и люди, заселявшие ее в то далекое время. Ветер, в частности тот, из-за которого шелестела листва, тоже был молод, поэтому часто путал север с югом, а запад — с Луной. И вот, однажды, когда он снова потерял дорогу, его занесло на Луну, где жили демоны. Вместе с собою ветер занес на Луну множество земных запахов, незнакомых демонам. Например, запах пива из клубней маниока. Пива, как вы понимаете, у демонов не было. Занес он еще много разных земных запахов, и среди них был тот, который заставил демонов позабыть об их демонских делах, собрать вещи и полететь туда, откуда прилетел ветер, то есть — на Землю. Демоны спустились на Землю и пошли на запах. Шли они шли и пришли в одну деревню, где жили индейцы. Мужчин в деревни на тот момент не было — они ушли на охоту. Женщины, дожидаясь мужчин, терли крахмал из сердцевины пальмы, чтобы испечь лепешки как раз к приходу своих мужей.

Надо сказать, что демоны никогда не видели настоящих женщин, и вот почему. Великая Праматерь, породившая всех людей, сначала породила демонов. Их родилось десять штук, они были злы, капризны и неблагодарны, и Великой Праматери они не понравились. Поэтому она сослала их на Луну, а только потом породила людей, то есть мужчин и женщин. Демоны несколько раз пытались сами создать себе женщин. Они лепили их из лунного песка, который на Луне в изобилии. Женщины получались не слишком красивыми и очень недолговечными, поэтому мы сейчас видим на Луне столько кратеров…

— Одну секунду, — прервал рассказчика Цанс. — Бенедикт, если вы собираетесь включить эту легенду в вашу диссертацию, то у оппонентов обязательно возникнут вопросы. Во-первых, откуда индейцы узнали про кратеры. Я полагаю, это поздняя вставка — вполне в духе Спенсера, и вам не следует ее оставлять, как оригинальную. Во-вторых, что за женщин лепили демоны из лунного песка, если они никогда женщин не видели. В-третьих, почему от женщин, какими бы они не были, должны остаться кратеры?

Бенедикт вежливо кивнул своему научному руководителю, как бы соглашаясь с его доводами, кашлянул и ответил:

— Отвечу по порядку. Сначала о кратерах. Разумеется, индейцы не называли кратеры кратерами. Остатки демонских женщин они назвали «сумайи-гломаватло-чебуге-акубуге», то есть нечто «пятнисто-кроглое-на-круглом». Если это не кратеры, то я не Бенедикт, и мы не на Ауре. Разнообразие кратеров наводит на мысль, что демоны пробовали лепить женщин самых разных размеров и форм — это ответ на второй и третий вопросы.

Едва он закончил, как вступил Брубер:

— Не понимаю, почему вы сказали, что ваша легенда не из разряда застольных, — сказал он, раскуривая сигару. — Мы выпили, закусили, самое время поговорить о женщинах. Шишка вы не против?

Шишка взмолилась:

— Дайте Бенедикту дорассказать! Хоть про демонов, хоть про женщин, но пусть говорит он, а не вы.

Бенедикт, убедившись, что больше никто не собирается встревать, продолжил рассказывать тем же, слегка театрализованным, манером:

— Итак, демоны увидели женщин. Они принюхались. Запах, приведший их на Землю исходил не от пальмового крахмала, а от женщин, и это открытие их еще больше возбудило. Но что делать дальше, они не знали. Поэтому решили дождаться мужчин и посмотреть, как те обращаются с женщинами. Демоны спрятались в ветвях высокого дерева, которое росло возле поляны, где женщины сообща готовили ужин.

Наступил вечер. Охотники вернулись с хорошей добычей. Им удалось убить много паукообразных обезьян. Мясо паукообразных обезьян — большое лакомство для индейцев. Аромат жареного мяса доносился до демонов, у них урчали животы. Один демон не выдержал и стал спускаться, но другие демоны его удержали — ведь они прилетели на Землю не для того, чтобы лакомиться мясом. Искры от костра вместе с дымов взмывали вверх и долетали до демонов. Демоны подумали, что это колдовство.