Редакция (№2) - Моролинги

— Евклида не поймали, — угрюмо ответил Шеф, — но есть новости. Корабль, на котором летела делегация, был совсем новым.

— Я это заметил. Унитазы там…

— Слушай и не перебивай. «Боинг-Дуглас» сошел со стапелей за неделю до старта от Терминала Земли. Это был его первый рейс. Доходит?

— Пока нет, — признался я. — Дайте еще одну подсказку.

— Даю. Делегация с Ауры должна была лететь на другом корабле, старом «Локхиде». Его ресурс подходил к концу. Накануне старта комиссия из службы безопасности полетов отправила «Локхид» на модернизацию. Пассажиров с билетами на «Локхид» пересадили в новый «Боинг-Дуглас». И в нем ты нашел бомбу. Ну, теперь доходит?

— Вот-вот дойдет, шеф. Сейчас у меня в мозгу образовались два аттрактора. Первый: Евклид метил не в делегацию Ауры, а в новый «Боинг-Дуглас». Второй: у Евклида свой человек в комиссии по безопасности полетов. Я нахожусь в точке бифуркации и жду подходящей флуктуации, то есть еще одной подсказки.

Шеф остановился и с сочувствием заглянул мне в глаза.

— Тебе вредно общаться с высоколобыми, — сказал он. — Ты перенимаешь их риторику, но удаляешься от сути. Оба твоих аттрактора к черту неверны. Этой ночью один мой друг переслал мне ту часть письма Евклида в ООН, где Евклид перечисляет свои требования — их держали в секрете, как ты помнишь. Так вот, Евклид требовал, чтобы всю Ауру оставили моролингам. Поэтому бомба предназначалась ауранцам. Но Евклид не мог знать, что они полетят «Боингом», даже если бы вся комиссия по безопасности состояла из моролингов. Это, как говорят твои высоколобые, физически невозможно!

Я осведомился:

— Какой именно закон физики он бы нарушил?

— Ты его не проходил. Вспомни, где находилась четвертая бомба.

— В «Боинге», серия «Веер», номер не помню.

Шеф зарычал.

— В первом отсеке энергоустановок, — тут же уточнил я. — В шкафу, где хранятся скафандры для проведения аварийного ремонта в активной зоне. Бомбу довольно хитро замаскировали под кислородный аппарат одного из скафандров. Чтобы добраться до нее, пришлось отсоединять шланги водопроводным ключом, который я одолжил у…

— Достаточно. А пломбу на шкафу ты видел?

— Шеф, бог с вами, до взрыва оставалось двадцать секунд, какие пломбы?!

— На нем стояла заводская пломба. Ее навесили еще до сдачи корабля приемной комиссии из «Соляр-Спейс-Трэвэлинг», то есть за три недели до старта с Терминала Земли. Советник Доусон и его следователи считают, что за сутки до старта, когда уже стало ясно, что делегация полетит на «Боинге», террорист проник на корабль, вскрыл шкаф и подменил скафандр. В этом случае, он, конечно, повредил бы пломбу, но поскольку ты ее сорвал не глядя, то невозможно с достоверностью установить, вскрывали шкаф перед стартом или нет. Следователи решили, что вскрывали, так как лишь в эти сутки террорист мог узнать о смене корабля. Они не потрудились прикинуть каким таким образом Евклиду удалось протащить на корабль громоздкий скафандр. И им не пришло в голову исследовать одежду и перчатки, в которых ты орудовал водопроводным ключом. Зато это сделали наши люди. Они нашли на твоих перчатках микрочастицы, соответствующие материалу пломбы в единственном месте разрыва. Следовательно, до тебя пломбу никто не трогал…

— Так вот куда они пропали! — осенило меня. — Могли бы и предупредить. Я их обыскался.

— Ты был занят своим делом. Перчатками занимался Рогов из службы внешнего наблюдения. Он, как ты помнишь, летал вместе с тобой охранять нашу делегацию. Вывод напрашивается абсурдный: бомбу установили еще до того, как ауранацы купили билет, причем не на тот корабль, которым они в конце концов полетели. Ты представляешь? За три недели до взрыва Евклид уже знал, что делегация Ауры полетит на новом «Боинге»!

Кто кроме него об этом знал?

Один человек в правительстве, назовем его X. Его нельзя заподозрить в предательстве, поскольку он летел тем злополучным рейсом. Теперь выяснилось, что X получил письмо, в котором содержалась просьба уточнить, каким кораблем они собираются лететь. Авторизатор определил, что письмо пришло от другого члена правительства, Y, которому Х доверял и который летел на Землю вместе с ним. X, естественно, ответил. Мы установили, что это не первый случай, когда авторизатор, используемый правительством Ауры, ошибся.

А его нельзя обмануть?

Нельзя. Принцип его работы основан на определенных свойствах некоторых числовых функций. Эти функции превращают упорядоченный текст в случайный, вернее, неотличимый от случайного, набор букв. Обратная задача, то есть задача восстановления исходного текста алгоритмически неразрешима. В нашем случае исходным текстом является подпись автора письма. Эта подпись известна только ему, а как я уже сказал, мы не можем заподозрить Y в предательстве. Интересно, что если Евклид умеет подбирать правильную подпись, то и выиграть в «ШДТ» ему не составило бы труда. Если бы уничтожить делегацию Ауры требовалось в компьютерной игре, мы бы сказали, что и Евклид и Счастливчик использовали одни и те же методы. Расчет событий, на первый взгляд случайных. Расчет, запрещенный теоремой об аттракторах. Но запрещенный при некоторых оговорках… М-да, все крайне зыбко… — С этими словами Шеф прибавил шаг. Мы подошли к опушке леса. Отсюда начинаются красные дюны, стометровой полосой они разделяют озеро и «редакционный» лес. Дюны нисколько не возвышаются на уровнем озера и в ветреную погоду — как, например, сегодня, — кажется, что волны вот-вот захлестнут песок. И озерные волны и песчаные сейчас были одного размера и формы. Я сказал:

— Достигнув берега, озерная волна мгновенно обращается в песок. Поэтому, даже если западный ветер усилится, низкий берег вода не затопит.

— Когда ветер усилится, озеро замерзнет, — по привычке возразил мне Шеф. Он вытягивал из-под воротника шарф, стараясь натянуть его до носа. Наверное, под озером Шеф подразумевал себя.

— А я думал, с бородой теплее… — сорвалось у меня с языка.

Заметив, что лысеет, Шеф отпустил бороду, поэтому любое упоминание о бороде он воспринимает как намек на расползавшуюся на макушке плешь. Он буркнул: — Не над тем думаешь. Ну да ладно, — он обернулся на Редакцию, — прогулялись и хватит. Пойдем, Виттенгер нас заждался.

— Да вряд ли. Надеюсь, Яна его развлекла, пока мы тут бродили.

— В каком смысле? — В его голосе были слышны нотки ревности.

— В хорошем, Шеф, только в хорошем.

Мы пошагали назад тем же путем.

Виттенгер нас не только не ждал — похоже, наше скорое возвращение его расстроило. Он собирался улизнуть из Отдела до нашего прихода. Пока мы гуляли, Яна потчевала инспектора черным кофе с шоколадными конфетами и светским разговором. От коньяка и виски Виттенгер отказался.

— О, я думал вы уже не вернетесь! — воскликнул он, вытирая испачканные шоколадом пальцы дорогой шелковой салфеткой из неприкосновенного запаса Отдела. Я указал на вазочку, где вчера лежали конфеты — тоже из НЗ.

— Там что-нибудь осталось?

— Не думаю… Но Яна сказала, что у вас их еще много.

— Вы ее больше слушайте. Хью, как ты такое допустил?

— Меня не спрашивали, — ответил эксперт, зачем-то вышедший нас встречать.

— Инспектор, вы уходите? — удивился Шеф.

— Да-с, служба-с, — Виттенгер театрально развел руками и стал пятиться к дверям. — Служба-с…— Тихо прикрыв за собою дверь, он удалился. Яна помахала ему ручкой и заметила:

— Когда инспектор улыбается, он похож на крокодила.

— Обожравшегося импортного шоколада, — прибавил я.

— Яна, с инспектором все в порядке? — поинтересовался Шеф и покрутил проволочкой у виска.

— Наверное, у него просто хорошее настроение.

— После общения с тобой?

— Да, я умею улучшать людям настроение. Инспектор приходил на разведку. Ему хотелось узнать, не летит ли кто из нас на Ауру. Я убедила его, что никто туда не летит. Ведь никто же не летит, так, шеф?

Шеф смущенно посмотрел на меня. Выходит, Яна была не в курсе моей командировки на Ауру.

— Я сделала что-то не так? — напряглась Яна.

— Ты умница, — ласково сказал Шеф. — Виттенгер не должен знать о наших планах.

— Интересно, почему он-то вдруг заинтересовался Аурой… — вслух недоумевал я.

Шаф как бы спохватился:

— Забыл тебе сказать. Некий господин пожаловался охране Терминала ТКЛ— четырнадцать-семьдесят шесть, что у него украли документы и билет с транзитом до Ауры. Когда просмотрели видеозапись пассажиров, садившихся на рейс до Ауры, обнаружили Бенедикта. Виттенгер, пройдоха, попытался скрыть от меня такую новость! — Шеф произнес это так веско, будто Виттенгер скрыл новость не от него, а от правосудия.

Я поинтересовался:

— ТКЛ— четырнадцать-семьдесят шесть — это который? Путеводитель по галактике у меня, к сожалению, в флаере.

— Развилка на границе секторов Фаона, Кита и Земли. От семьдесят шестого есть три пути: назад к Фаону, к Земле и к Ауре.

— Шеф, — недовольно заметила Яна, — похоже, мне вы забыли сказать, что кто-то из нас летит на Ауру за Бенедиктом. Из-за вашей забывчивости я солгала начальнику Департамента Тяжких Преступлений!

— Я полагал, Виттенгер нас дождется, и мы все обговорим, — оправдался Шеф. — Итак, как говорится, все концы ведут на Ауру.

— В Рим, — поправил я.

Яна продолжала злиться:

— Дикие вы. В Рим — дороги, концы — в воду.

— Ты не солгала, — стал успокаивать ее Шеф, — ведь ты не знала, что Федр летит на Ауру.

— А должна была знать! — она обиженно топнула и ушла жаловаться Бьярки.

Я зашел к Ларсону попрощаться.

— Почему так трагично? — выслушав меня, спросил он.

— Почитай «Моролингов».

Ларсон протянул руку. Я пожал.

— Удачи тебе. Что сказать Татьяне?

— Чтоб не дожидалась. Одежду я завещаю тебе.

— Спасибо. Ушивать кое-где придется, — он окинул меня взглядом, повздыхал. — Может, лучше завещать одежду Армии спасения?

— Сам решишь, мне некогда. Ладно, пошел улаживать земные дела.

Мы еще раз пожали руки, я направился к выходу.

— "Земную жизнь пройдя до половины…" — продекламировал он вслед.

«Я умер. И клюют меня павлины», — мысленно завершил я строчкой одного известного поэта из двадцать первого земного века.

Всю дорогу до космопорта я пытался переделать павлинов в моролингов, вышло неудачно, поэтому результат не привожу.

Пассажиры, стоявшие в очереди на регистрацию, делились на две категории. Первая — самая многочисленная — включала в себя тех, кто одет по сезону. В эту категорию входило большинство командировочных и прочие, кто покидает Фаон на долгий срок или, как я, навсегда. Поэтому в первой категории оказался во-первых ваш покорный слуга, и во-вторых — старший инспектор Виттенгер. Он стоял через пять человек впереди меня и пока меня не заметил.

Ко второй категории относились пассажиры одетые теплее, чем того требовала погода. После недолгого отдыха на каком-нибудь из оркусовских курортов, такие пассажиры желают встретить суровую фаонскую зиму во всеоружие. Рассматривая пассажиров и распределяя их по категориям, я все ждал, когда же Виттенгер, наконец, обернется. Стоявшая позади инспектора дама в дорогой шубе и собачкой на руках что-то у Виттенгера спросила, он обернулся, увидел меня, позеленел, даму — проигнорировал и неожиданно махнул полицейскому сержанту — тот топтался возле регистрационного окошка и следил за порядком в очереди.

Сержант откликнулся на зов, но подходил он не спеша, вразвалочку и поглядывая по сторонам. Шел он пока не уперся носом (а это была у него самая выдающаяся часть) в железный полицейский жетон, который Виттенгер держал на вытянутой руке и на соответствующей высоте. Жетон у Виттенгера старый, там крупными блестящими буквами написано «ОТДЕЛ УБИЙСТВ» и больше ничего. На новом жетоне было бы написано мелкими буквами «Начальник Департамента Расследований…» ну и так далее — не всякий сержант станет читать до конца, поэтому Виттенгер новый жетон не заказал. Тем более, что свое звание и должность он в состоянии произнести вслух и членораздельно.

Сержант оценил жетон и встал по стойке смирно. Виттенгер указал ему на меня:

— Сержант, немедленно арестуйте вот этого человека.

Я сам подошел к ним — арестовать он меня не арестует, а пять человек в очереди я обгоню. Но на всякий случай стал набирать номер Шефа.

— За что, инспектор? — плаксивым голосом поинтересовался я.

— За… — он запнулся. — За жестокое обращение с животными!

Тем временем Шеф ответил на звонок.

— Тебе чего?

— Шеф, я в Центральном, тут рядом стоит один полковник из конкурирующей организации и полицейский сержант, который уже достал наручники. Спасайте!

На Шефа иногда находит бзик — он вдруг начинает воображать, что я сам придумываю себе трудности.

— Снова забыл задекларировать бластер? Выкручивайся сам.

— Нет Шеф, тут все намного серьезнее. Помните хозяйку ручного вапролока? Она выполнила-таки угрозу подать на нас в суд за то, что Ларсон скрутил вапролоку хвост и лапы. А ведь говорил ему, не трогай хвост…

— Короче…

— Короче, дело попало к Виттенгеру, поскольку преступление Ларсона отнесено к разряду тяжких. Виттенгер собирается меня арестовать, и тогда плакали наши полмиллиона.

— Дай мне его, — прорычал Шеф.

— Нате, — я подал комлог инспектору. — Огребайте.

Разговор длился две минуты. Виттенгер сначала два раза сказал «вранье», но потом отвечал только «да» и «нет», но чаще — «да». В конце сказал: «хорошо, пусть половина» и вернул мне комлог.

— Свободен, — прикрикнул он на сержанта. Тот послушно отчалил.

— Ну как, договорились? — спросил я у инспектора.

Лицо у него было пунцовым, но по сравнению с зеленым — это хороший знак.

— Договорились, черт бы вас побрал. Только не путайся под ногами.

— Тогда помогите даме, она хочет что-то у вас спросить.

На даму в богатой шубе и с мопсом на руках вся сцена произвела неизгладимое впечатление.

— О, я только хотела спросить, как вы думаете, пропустят ли меня с Пегасиком без справки от ветеринара, — заливаясь краской пролепетала она.

Виттенгера вот-вот должно было разорвать от злости. Жертв я не хотел, потому ответил за него:

— Вы же слышали, господин инспектор — известный борец за права животных. Пусть только попробуют не пропустить!

— О, на вас вся надежда, — вымолвила она проникновенно. Пегасик благодарно тявкнул.

Очередь двигалась медленно, Виттенгер стоял отвернувшись, не произнося ни звука. Дама в шубе возлагала надежду на него, а он — на Терминал Фаона — власти у него там столько же, сколько и на Фаоне, а с Шефом с Терминала так быстро не свяжешься.

«У нас пополнение», — хотел шепнуть я инспектору, завидев в конце очереди молодого брюнета с «гарвардской» физиономией и в дорогом пальто. Но передумал.

Вейлинг меня заметил. Он скроил недовольную, презрительную физиономию и отвел взгляд. По его мнению, я не был достоин и кивка.

Подошла наша очередь. Инспектор миновал стойку регистратора первым. Я, как человек вежливый, пропустил вперед даму с собачкой.

— Мы с инспектором, — заявила дама служащему космопорта.

— Везем важного свидетеля, — поддакнул я.

Пегасик подтвердил мои слова тихим, но уверенным рыком.

Виттенгер что-то буркнул, но рукой сделал такой жест — мол, пусть проходят.

На движущейся дорожке пассажирского перрона мы вновь оказались вчетвером, считая Пегасика. Пес жалобно завыл, когда крытый перрон стал медленно разворачиваться, целя одним из своих выходов в бок стометрового челнока, готового за два часа доставить нас к Пересадочной Станции. Там нас уже ждет дальний космический лайнер. Три дня в одноместных каютах — и мы на Терминале Фаона. Оттуда, по Трансгалактическому Каналу, Пегасика и его хозяйку транспортируют к Терминалу Земли, а меня, Виттенгера и, черт его дери, Вейлинга — к Терминалу Ауры.

Часть вторая.

Аура

18

— Праздничный Стол закрыт. Будем садиться в Ламонтанье, — сказал пилот корабля, что нес нас от Терминала Ауры к планете Аура.

— Где это? — спросил меня Виттенгер.

— В Акрии.

В ауранской географии я уже более-менее ориентировался.

Три дня длился перелет, и три дня я не выпускал из рук справочник «Обитаемые планеты» за прошлый год. Слава богу, справочник составляли не для туристов, поэтому кое-чему в нем можно было верить. Про Ауру там было сказано, что поверхность этой землеподобной планеты на девять десятых покрыта водой, а на одну десятую — ни за что не поверите — сушей! То есть суши на Ауре совсем немного, и это делает ее похожей на Фаон. Все три континента названы в честь бразильских штатов: Акрия, Амазония, Рондония. Наверное, хотели пойти навстречу моролингам, но те вряд ли оценили. Континенты расположены в экваториальной области, поэтому климат на континентальной Ауре довольно мягкий — субтропики и тропики, но это не относится к горным районам, на которые приходится примерно одна треть суши. В горах климат суровый — чем выше тем суровей, и, начиная с четырех километров над уровнем моря, Аура неотличима от Фаона. Отдельные пики достигают двадцатикилометровой высоты, максимальная же высота вершин — двадцать пять километров.

Вторая волна переселенцев облюбовала две горные области — по одной в Амазонии и в Акрии. Соответственно, и посадочных площадок, пригодных для приема тяжелых межпланетных кораблей, было две: Праздничный Стол в Амазонии, и Ламотанья в Акрии. Большая часть переселенцев жила в Амазонии, правительство Ауры находилось там же, поэтому, услышав, что мы садимся в Ламонтанье, Виттенгер рассвирепел:

— Какого черта! В расписании прямо сказано: посадка на Праздничном Столе. Я требую, чтобы мы садились, где положено!

Я заступился за пилота:

— Инспектор, вы не в расписание смотрели, а в туристический буклет. Там действительно сказано: «Вы всегда успеете к праздничному столу», но не стоит понимать это буквально, вы же не турист.

Виттнегер достал из портмоне билет и убедился, что межпланетный перевозчик обещал только Ауру, не конкретизируя, куда именно он нас доставит.

— Сейчас в горной Амазонии сезон ураганов, — спокойным тоном пояснил пилот. — Садимся, где удобнее. Летели бы тремя неделями раньше — попали бы на Праздничный Стол. По-моему, в путеводителе должно быть сказано, что в этом году сезон ураганов приходится на синхро-июль, — так пилот назвал июль по синхронизированному календарю.

Я спросил:

— Где вы садились десять дней назад?

— В Ламонтанье, последние две недели садимся только там. Да вы не беспокойтесь, до конца сезона ураганов вам забронированы места в гостинице, номера оплачены перевозчиком, поэтому в финансовом смысле вы ничего не потеряете. Наоборот, у вас появится время осмотреть Ламонтанью. А закончатся ураганы — полетите в Амазонию. Если вдруг случится затишье, то желающих тут же перебросим планетолетом на Праздничный Стол, разумеется, за счет фирмы. Мы уважаем своих клиентов.

— Скажите, а сами вы видели когда-нибудь моролингов?

Пилот улыбнулся:

— Нет, не приходилось. Но я никогда не спускался вниз, в долину. Некогда мне. Сядешь, день отдыха и назад — к Терминалу. Скажу вам честно, иные пассажиры ничем не лучше моролингов.

— Это про вас, — шепнул я Виттенгеру.

— Да шли бы вы! — в сердцах бросил инспектор и сам вышел из рубки.

— Ну зачем вы так, — укоризненно посмотрел на меня пилот. — Я не его имел в виду. Я же понимаю, у инспектора такая работа — нервная, должно быть. А моя работа — доставить вас на Ауру в целости и сохранности, вы согласны?

— Более чем.

Виттенгер действительно нервничал: письмо с просьбой об экстрадиции Бенедикта пока оставалось без ответа. Но ничего необычного в этой проволочке я не находил. Из канцелярии губернатора письмо ушло в день нашего отлета, следовательно, оно обогнало нас на неделю. Я даже не был уверен, что его прочитали. На сонном Фаоне официальные письма по месяцу висят в канцелярии, прежде чем соответствующий чиновник удосужится известить отправителя хотя бы о получении. На Ауре, вероятно, дела обстоят не лучше.

Я достал снимок Бенедикта.

— Вот этого пассажира случайно не помните?

— Ну, так я о нем и говорил — хуже моролинга. Значит, вы его имели в виду, когда спрашивали, где я садился десять дней назад?

Я кивнул.

— Чем он вам не понравился?

— Как обычно, мы предупредили пассажиров, что будем садиться в Ламонтанье. Никто не возражал, поскольку все были к этому готовы. На последнем витке перед посадкой диспетчер сообщает, что ураган временно утих и что есть разрешение на посадку на Праздничном Столе. Я объявил об этом пассажирам, они, опять-таки, не возражали. Я уже начал входить в посадочный коридор, как этот тип врывается в рубку и требует, чтобы мы садились, где обещали — в Ламонтанье. Он грозил подать в суд на компанию за то, что мы, якобы, подвергаем пассажиров неоправданному риску. Совал под нос какие-то цифры — вроде метеорологической статистики — мол, погода может измениться в считанные минуты, и тогда мы как пить дать разобьемся. Пассажиры запаниковали, стали требовать посадки в Ламонтанье. Пришлось срочно менять коридор, а это дополнительный расход топлива — тоже риск, между прочим. Потрепал он тогда мне нервы, потрепал…

Пилот вздохнул тяжким вздохом профессионала, сознающего всю полноту выпавшей на его долю ответственности.

Я показал ему снимок Шишки, сделанный в полиции сразу после ее ареста. Очень неудачный снимок: Шишка закатила глаза и достала до носа кончиком языка, уши смазались — должно быть, она ими шевелила.

— Ну и рожа! — сказал пилот. — Нет, такую рожу я бы запомнил.

Виттенгера я нашел глазеющим во фронтальный экран, расположенный над входом в рубку. Перекрестие экрана напоминало прицел тяжелого импульсного «Панцерфауста» (такие излучатели стоят на вооружении у полицейского спецназа). Сейчас наш корабль метил в край ауранской атмосферы. Пушистый белый сектор занимал правый нижний угол экрана. Ближе к левому верхнему углу экран сначала синел, потом чернел, на границе черного и синего виднелась маленькая красноватая планетка — один из двух спутников Ауры.

— Из Центрального с нами улетало сто пятьдесят человек. Осталось трое: ты, я и Вейлинг, — вслух размышлял Виттенгер. — Согласен?

Я сказал, что согласен. Он продолжил:

— При первой же возможности полечу в Амазонию, Бенедикт наверняка уже там.

— С чего вы взяли?

— Там легче затеряться. Ламонтанья безлюдна, здесь только турбазы, энергостанции и, по-моему, какие-то научно-исследовательские станции. Спрятаться трудно.

Я не стал возражать раньше времени.

Пилот попросил всех пассажиров занять места в каютах, перевести ложементы в режим взлета-посадки и принять у кого что есть от перегрузок.

Выполнив все рекомендации, я наблюдал, как в иллюминаторе зреют оранжевые язычки пламени — устаревшая керамическая обшивка насмерть стояла против плотной ауранской атмосферы. Им после каждого рейса приходиться менять панцирь, размышлял я, чувствуя, как тело наливается свинцом.

Шеф предоставил мне некую свободу действий. Мое задание звучало так: встретиться с Рундом, поймать и допросить Бенедикта раньше, чем это сделает Виттенгер, проследить за Брубером и Цансом, найти Евклида, Счастливчика и убийцу Корно. Свобода действий сводилась к тому, что я сам решал, с кого начать. Опасаясь отстать от Виттенгера, я решил начать с Бенедикта.

На мгновение перегрузки исчезли, затем последовал удар в «же», этак, семь, корабль присел и выпрямился.

Иллюминатор покрывала копоть, или тут такое небо — один в один, как над Фаон-Полисом. Я ожидал, что рядом с посадочным диском из-под земли появятся телескопические тубы и присосутся к входным люкам. Пассажиры, не выходя на улицу, смогут проехать по движущейся дорожке прямиком в здание космопорта — так происходит на всех цивилизованных планетах. Лично я предпочитаю привыкать к новой планете сидя в хорошо изолированном помещении. На Оркус у меня, к примеру, аллергия — в прямом медицинском смысле, отнюдь не в психологическом.

Никакие трубы к нам не присосались. Нам даже не подали трап. К кораблю подрулил угловатый автобус, какие обслуживают провинциальные аэропорты на Земле. Пассажиры спускались гуськом по выдвижной аварийной лестнице с одним поручнем, едва достававшем мне до колена. Багаж тащили в руках.

За бортом слепило солнце.

Жмурясь от неожиданно яркого света, я невольно остановился перед люком. Собрался закинуть рюкзак за спину, чтобы, если упаду, было чем поймать либо поручень, либо землю, но пассажир, шедший сзади, возразил мне тычком в спину. Я нисколько не удивился, обнаружив, что этим пассажиром был Виттенгер.

— Я ведь мог упасть, — сказал я ему, когда благополучно достиг твердой почвы.

— Ах, это ты! Прости, со спины не узнал.

На бетонной площадке космодрома пронизывающий ветер поднимал вихри пыли, она неприятно колола лицо, попадала в глаза. Я повернулся лицом к ауранскому солнцу. Лучи стали медленно согревать грудь и живот, спину заломило от холода.

— Пыль-то тут откуда? — этот вопрос я задал, скорее, сам себе, но был услышан миловидной голубоглазой девушкой в форменной оранжевой куртке с серебристыми полосами. На карточке, прикрепленной к куртке, значилось: «Турбаза Ламонтанья», и чуть ниже: «КАТЯ».

Она ответила:

— Мы расширяем космодром, приходится резать скалу, поэтому пыль.

Я посмотрел в ту сторону, куда она указала, но увидел только гладкое бетонное поле под ослепительно-голубым небом. Справа, в дымке, темнела скальная стена, расстояние до нее невозможно было определить на глаз — может сто метров, может — тысяча. Над скалою, еще дальше в сторону неба, сверкали заснеженные вершины.

— Как будто и не улетали с Фаона, — озираясь, проворчал Виттенгер.

— Вы с Фаона? Как замечательно! На турбазе есть ваши соотечественники, — радостно известила нас Катя.

— Млечный Путь — мое отечество, чтоб он скис, — зло выругался Виттенгер.

Радость сразу же улетучилась с Катиного лица, она вопросительно посмотрела на меня.

— Инспектор космополит, но не любит йогурт, — я подмигнул ей, — в дороге его немного укачало, а так он добрый.

Девушка не знала, кому верить, но нашла единственно правильное решение — попросила нас занять места в автобусе. Катя зашла в автобус сразу за мной, тихо шепнула:

— Впервые встречаю полицейского-космополита, да еще галактического масштаба.

Я кивнул, — мол, я тоже.

Все сорок пассажиров корабля уместились в автобусе за раз, но кое-кому, включая нас с Виттенгером, пришлось стоять. Вейлинг сидел в конце салона и взглядом пытался поджечь на мне куртку.

Автобус медленно тронулся. Я вертел головой, стараясь сориентироваться хотя бы по сторонам света. Впереди, на юге — бетонные прямоугольники и небо, позади — то же самое. С востока и с запада — мертвые скалистые стены на неопределяемом расстоянии. Я заметил, что автобус шел, держась ярко-желтой полосы, проведенной краской по бетону. Далеко впереди она чернела и расширялась. Но вблизи почерневшая полоса оказалась тенью, отбрасываемой стеною бетонного рва или широкой траншеи — в общем, дорога пошла вниз прямо посреди космодрома. Постепенно заглубляясь, мы ехали с полминуты, затем нырнули в тоннель.

В салоне было слышно, как воет ветер. Та легкость, с какою шел автобус, наводила на мысль, что сквозняк в тоннеле дует нам в корму. Впереди, светящимся полукруглым пятном, появился выезд из тоннеля.

— Сейчас нами выстрелят, как из духового ружья, — предупредил я Виттнегера.

— Смотри, чтоб не просквозило, — огрызнулся он.

Туннель благополучно остался позади, шоссе шло вдоль склона, но было не выдолблено в нем, а парило в воздухе на некотором отлете. Когда шоссе стало делать поворот, повторяя изгибы склона, я увидел, что покоится оно на вертикальных опорах. На чем покоились опоры? Если исходить из того, что я видел, то ни на чём.

Слева, внизу, сквозь дымку облаков просматривалась темно-зеленая долина. Но если бы я заранее не выяснил, что там должна быть долина, то не знаю, что подумал бы.

С расстояниями творилось что-то неладное. В какое-то мгновение мне показалось, что автобус вот-вот чиркнет по скале, но перефокусировав взгляд, я понял, что между шоссе и стеной оставалось еще метров двадцать. Вероятно, тут нужны специальные ауранские очки, размышлял я. Потом поделился размышлениями с Катей.

— Привыкнете, — коротко ответила она.

Указывая вниз, спросил:

— Почему ветер не разогнал облака?

— Наоборот, разогнал.

— В таком случае, как бы ЭТО выглядело, если бы не было ветра?

— Еще увидите, — пообещала она с загадочной улыбкой.

Через полчаса стала видна цель нашего пути: на отвесном склоне горы засверкали некие сплюснутые дискообразные сооружения, они облепили склон, как грибы-трутовики земное дерево. Словно звено сапиенских летающих тарелок потеряло ориентацию в низких ауранских облаках и со всего размаха воткнулось в скалу.

— Высоко вас моролинги загнали…

— Моролинги? — удивленно переспросила Катя. — Да, с ними лучше не связываться, — добавила она, должно быть вспомнив, что ей по службе положено мистифицировать туристов, иначе стали бы они сюда стекаться со всей галактики.

— Не боитесь, что они нагрянут из-под облаков?

— Боимся — облака плохая защита.

— Почему автобус, а не, скажем, флаер? — сменил я тему.

— Турбулентные потоки воздуха вдоль склонов мешают крупным флаерам приземляться точно и с первого раза. Посадочные площадки у нас небольшие.

Так вот почему сапиенсы налетели на скалу!

Автобус снова нырнул в тоннель, через минуту тоннель расширился до просторного, ярко освещенного зала. Там мы остановились.

Катя объявила, что мы приехали.

В лифт все сразу не влезли. Я дождался очереди и вместе с десятком попутчиков вошел в цилиндрическую комнату, двери закрылись и комната бесшумно поползла вверх.