Вам — задание (№2) - За секунду до выстрела

— Ну, что же ты, сука, не идешь? А, боишься?!

«Нервы, нервы, голубчик, — подумал Славин, — подводят они тебя. А вдруг ты считаешь, сколько я израсходовал патронов, и попробуешь меня атаковать, когда я буду менять обойму? У меня в стволе один патрон, и один остался в обойме. — И Владимир решил пойти на хитрость. — Если ты считаешь выстрелы, то сейчас я куплю тебя!»

Лейтенант спрятал оружие от Гришки и заменил обойму. Теперь пистолет готов был выпустить девять пуль подряд.

Владимир посмотрел на небо. Скоро вечер. Надо было действовать активнее. Славин прицелился и выстрелил в ту часть ствола, где пряталось лицо Солоха, а сам побежал опять правее. Гришка прозевал рывок оперативника и не выстрелил. А Славин наметил следующее дерево и подумал: «Если доберусь до него, то как раз заставлю его повернуться спиной туда, откуда мы пришли».

Солох, наверное, разгадал мысли оперативника. Он истерично закричал:

— Что скачешь, как блоха по кальсонам? Если еще раз выскочишь, то прошью насквозь!

А Славин, словно дразня его, выстрелил и бросился к следующему дереву.

— А, падла! — крикнул Солох и неожиданно бросился к лейтенанту...

31

МИХАИЛ ЯКОВЛЕВИЧ БУРАВИН

Буравин вел впереди себя Солоха и Мельникова, ни на секунду не отрывая от них глаз. Они шли рядом. Мельников изредка матерился, жалея, что так просто они попались. Старик молчал. Его, очевидно, ошеломила смерть старого дружка и родственника Дрозда. Как ни торопил их Буравин, до села добирались больше часа. Наконец они были на месте. У сельсовета Буравин поставил их лицом к глухой стене и приказал Мельникову поднять руки. Капитан понимал, что наибольшую опасность представлял именно Роман, который, конечно, искал любую возможность, чтобы попытаться сбежать.

Из дома выскочили люди. Они помогли капитану связать руки Мельникову, забрали патронташ, висевший у старика под кожухом. Буравин зарядил отобранное у Солоха ружье и протянул его одному из колхозников, который все эти дни активно помогал работникам милиции:

— Держи, Захар Ильич! Охраняй их пока.

Другого односельчанина капитан послал к себе домой за сержантом Симохой, а сам отошел в сторону с председателем сельсовета, рассказал ему, что произошло.

Буравин отдал прибежавшему Симохе автомат и поручил ему и еще двум активистам запереть бандитов каждого в отдельный амбар и охранять их, а сам вошел в помещение сельсовета, где председатель собрал человек пятнадцать верных людей. Михаил Яковлевич, волнуясь за судьбу Славина, коротко рассказал собравшимся о том, что случилось, и сразу же начал давать поручения. Двух активистов он направил охранять дом старого Солоха, двух — отправил в деревню Светлое, чтобы там с местными жителями организовать розыск ускакавших лошадей. Еще двум мужчинам капитан поручил наблюдать за домом Дрозда. Трое колхозников должны были поехать в лес и доставить труп Дрозда в Становое. Остальным Буравин предложил быстрее взять ружья и вместе с ним направиться на поиски Славина и Гришки.

Люди без лишних разговоров расходились выполнять задания.

32

ЛЕЙТЕНАНТ СЛАВИН

Славин увидел, как Солох, матюгаясь, бросился к нему, и на мгновение даже растерялся. Но тут же пришел в себя и взял на мушку бандита:

— Бросай оружие или стреляю!

И здесь лейтенант допустил ошибку. Он вышел из-за дерева, готовясь к рукопашной схватке, а Солох в этот момент выстрелил. Владимир почувствовал удар в левое плечо и, еще не понимая, что ранен, прицелился в Солоха, который чуть приостановился, чтобы передернуть затвор и послать очередной патрон в патронник. В прицеле оказалась голова преступника, но в последний момент лейтенант перевел мушку на его правое плечо и нажал курок. Солох вздрогнул и уронил обрез, но тут же наклонился, чтобы поднять его левой рукой. Лейтенант рванулся к нему и пистолетом ударил по голове. Солох упал. Владимир наступил ногой на обрез:

— Ни с места, гадина! Пошевелись только — сразу прошью, — лейтенант выстрелил в воздух, давая понять преступнику, что тот ошибся в расчетах.

Солох, зажимая рукой рану на правом плече, удивленно спросил:

— Слушай, мильтон, сколько патронов в твоей пушке?

— Больше чем надо, чтобы отправить тебя на тот свет. А ну, повернись ко мне спиной! Только не вздумай вставать на ноги!

Солох, продолжая держаться рукой за рану, матюгаясь, повернулся.

Владимир чувствовал, что левая рука становится непослушной. Только теперь он вспомнил о толчке и понял, что ранен. По расплывающемуся на рукаве темно-красному пятну определил, что пуля попала в предплечье. Лейтенант понимал, что во что бы то ни стало надо остановить кровь, но бинта не было. Сунув пистолет в карман, но так, чтобы его можно было в любое мгновение выхватить, он поднял обрез и нажал курок. Солох от выстрела вздрогнул и испуганно повернул голову к Славину.

— Не оглядываться, — приказал Владимир.

Гришка злобно прошипел:

— Последний мой патрон.

«Так вот почему он решил рисковать, — подумал Славин, приставляя обрез к дереву. — Значит, он считал мои выстрелы и решил последним патроном решить дело».

Владимир расстегнул полушубок и снял его с себя, подавляя стон. Затем расстегнул пиджак, вытащил из брюк рубашку и зубами оторвал большой кусок ткани. Владимир с большим трудом снял пиджак, выждал несколько минут, чтобы поутихла боль, а затем, помогая себе зубами, кое-как перевязал рану. Накинул на плечи пиджак, полушубок. Проверил, на месте ли пистолет, и подошел к Солоху:

— Давай помогу перевязать рану.

Гришка зверем глянул на него и, ничего не говоря, со стоном начал расстегивать пуговицы полушубка. Славин помог ему снять одежду, затем они оба: один, действуя правой, другой — левой рукой, оторвали от рубашки преступника кусок ткани и перевязали руку.

— Так, — проговорил, вставая на ноги, Славин, — теперь двинемся по нашему следу обратно.

Солох тоже поднялся и глухо спросил:

— А если я не пойду?

Славин, чувствуя сильное головокружение и слабость, решил обрез с собой не брать, его можно было забрать позже, тихим и спокойным голосом сказал:

— Послушай, Солох, я тебя пожалел и не убил как змею подколодную. И сейчас ты будешь делать все, что я прикажу. В противном случае я вынужден буду просто-напросто тебя пристрелить. Сам видишь мое положение, и, если ты не выполнишь мое требование, я колебаться не стану.

Солох выругался и двинулся по своему следу. Владимир все время поторапливал Солоха, но оба от потери крови сильно ослабели и двигались медленно.

Так они прошли метров четыреста. Впереди показалась цепь людей. «Наши! — радостно подумал Славин. Он узнал Буравина. — Как в атаку во время боя идут, цепью». И медленно опустился на снег...

33

АЛЕКСЕЙ КУПРЕЙЧИК

Впервые за все эти дни в доме Прутова собрались все дружки Корунова. Злобная и ворчливая Лидка, по кличке Могила, сидела напротив Купрейчика и громко упрекала всех в бездействии:

— Попомните меня, если мы сейчас не поработаем, скоро наступят тяжелые для нас деньки. — Она швырнула на стол алюминиевую вилку. — В городе появляется все больше лягавых, в уголовном розыске — молодые, цепкие, как зараза, оперативники. Их теперь в специальных школах обучают.

— А где ты хотела, чтобы их обучали, в строительных техникумах, что ли? — с полным ртом спросил Димка.

— Да я не об этом, — вяло отмахнулась рукой Могила. — Пока не поздно, нам надо поживиться, а затем разбежаться в разные стороны и начинать жить.

— Что, завязать решила? Не рано ли? — спросил Прутов.

— Я считаю, что надо еще полгодика пошухарить, а потом затихнуть на время, пожить немного, а там видно будет. — Она повернулась своим костлявым телом к Корунову. — Вот ты, Вовка, сразу же когда немцы драпанули из города, что говорил? А? Забыл, небось? А ты говорил, что три-четыре года, пока неразбериха в городе будет, пошухарим, набьем карманы башнями да золотишком, обживемся шмотками и завяжем! Не так ли?

— Я не это имел в виду, — возразил Корунов, — когда я привел сюда Димку — а разговор происходил летом сорок четвертого в этой же хате, — то мы договаривались, что вместе три-четыре года полазим по городу, а затем разойдемся, как в море корабли, и каждый будет жить по-своему, как захочет. Лично я завязывать не думаю, может, реже на мокруху только буду ходить. А что касается краж, то, извините, мадам, подвиньтесь, завязывать не буду. Как ты считаешь, Димка?

Купрейчик внимательно следил за всеми, особенно за Могилой и Арихой, которых видел только дважды, и сейчас старался получше запомнить. Правда, он большие надежды возлагал сегодня на фотоаппарат. Купрейчик рассказал придуманную легенду о том, как ему удалось на вокзале украсть у какого-то офицера фотоаппарат, открыл его, и все увидели, что фотоаппарат без фотопленки. После этого Алексей, как бы дурачась, направлял фотоаппарат на присутствующих и щелкал затвором. Сначала все, особенно Могила, куражились, строили рожи, но потом привыкли к его шуткам и не обращали на «фотографа» внимания. Купрейчик вышел на минуту из-за стола и в другой комнате мгновенно зарядил фотоаппарат. Продолжая щелкать им, он смеялся, требовал от каждого сделать строгое лицо, чтобы получилось «солидное фото для личного дела в тюряге». В душе Алексей беспокоился, что снимки могут получиться нечеткими из-за слабого освещения. Поэтому он так усиленно и старался запомнить приметы Димки и Лидии. Когда Купрейчик отложил в сторону аппарат, то уже в который раз мысленно повторял приметы этих людей: «Димка: возраст — тридцать пять — тридцать семь, рост — метр семьдесят пять, лицо овальное, на левой щеке небольшая родинка, глаза голубые, узкие. Лидка: возраст под сорок, лицо худощавое, глаза черные, рост средний, одета в черную кроличью шубку, белый вязаный шерстяной платок».

Вдруг Купрейчик напрягся. Он услышал, как Корунов спросил у Лобьяновой:

— Лидка, что ты нашла у администраторши?

Лидка ухмыльнулась:

— У «подруги» моей? А вон, все в сумке лежит. — Она кивнула головой в угол, где стояла небольшая дерматиновая сумка. — Показать?

Лидка повернулась к Купрейчику, сидевшему с краю:

— Леха, подай мне сумку.

Купрейчик потянулся за обычной небольшой хозяйственной сумкой, взял ее за обе ручки и передал Лидке. Та раскрыла и начала выкладывать вещи на стол рядом с едой и спокойным голосом перечислять их:

— Два кольца золотых, сережки, тоже, видишь, из золота. Перстень мужской, не пойму только, где его достала незамужняя женщина.

— Она его вместо мужа в кровать ложила, — пьяно ухмыльнулся Прутов.

Затем Лидка вытащила воротник из чернобурки и перевязанный тесемкой бумажный пакет. Когда она развернула его, то все увидели, что там деньги. Прутов жадно спросил:

— Сколько?

— Мелочь, — небрежно махнула рукой Лидка. — Чуть более пятнадцати тысяч.

— Как ты с ней справилась?

— Нормально, как обычно. Она как была в комбинашке, так и осталась в ней.

— Смелая ты баба, — проговорил Корунов и запнулся. Неожиданный стук в окно враз всех насторожил.

— Может, женка? — пробормотал, вставая, Прутов. Он направился в коридор, а все остальные замерли в ожидании. В коридоре послышался шум открываемой наружной двери, и вскоре в кухню вслед за Прутовым вошел Драбуш, а за ним... сын Мани Жовель.

Купрейчик так растерялся, что даже имя парня забыл.

Драбуш был навеселе, он радушно поздоровался с каждым за руку и сказал Прутову:

— Иван, я хочу забрать у тебя свои сани...

Но ему не дал договорить Корунов. Он, ковыряясь пальцем в зубах, кивнул на парня и зло спросил:

— Зачем ты этого байстрюка сюда привел?

Толя, увидев Купрейчика, тоже растерялся. Он никак не мог понять, что может быть общего у сотрудника милиции с этими пьянчугами и ворами. Казалось, что он вот-вот при всех об этом спросит у Купрейчика. Но его отвлек Корунов. Парень поднял на него налитые яростью глаза и, еле сдерживаясь, сказал:

— А ты, дядя Вова, поосторожней словами-то бросайся!

— А то что? Может, мне в морду заедешь? — рассмеялся Корунов и потянулся за бутылкой. — Миша, иди выпей с нами.

Толя посмотрел на Драбуша.

— Ну что, пить будешь или пойдем? А то мне не очень хочется здесь торчать.

Драбуш, не удержавшись, стоя, выпил почти полный стакан водки, но закусывать не стал и повернулся к Прутову:

— Бери ключ от сарая и идем за санями, а то Толя обиделся и может бросить меня. Сани же, сам знаешь, тяжелые, и одному мне до хаты их не дотащить.

Прутов, не одеваясь, взял ключ, и они втроем вышли из квартиры. Купрейчик перевел дух: «Надо же так влипнуть. Сейчас главное, чтобы он Прутову не сказал, кто я».

Наступили тягостные минуты ожидания. Алексей готовился к худшему. Он сходил в соседнюю комнату, положил фотоаппарат в карман ватника, висевшего на гвозде, зарядил пистолет и сунул его за пояс под пиджак. Попробовал, удобно ли выхватывать его, и вернулся в кухню. Сейчас главное следить за Прутовым, когда он придет в дом. Если он вызовет Корунова в другую комнату для разговора, значит, Толя Жовель не удержался и сказал хозяину о Купрейчике. «Эх, парень! — с горечью думал Алексей. — И зачем тебя нелегкая принесла! Ну сообрази ты, что нельзя тебе сейчас рассказывать обо мне!»

В сенях послышался шум, и в комнату вошел Прутов. Купрейчик скользнул взглядом по его лицу — оно спокойно. Тот подошел к столу и сел на свое место. Налил, выпил и молча начал закусывать. «Не сказал! — облегченно вздохнул лейтенант. — Молодец парень! Все-таки выйдет из него хороший человек».

Корунов обвел всех глазами и заговорил:

— Хочу сообщить, что нам подвернулось настоящее дело. Хватит хаты громить и иметь за это мелочишку. Я нашел для нас настоящую работенку. Через две недели на автозаводе зарплата. Деньги кассир и два охранника будут получать в банке. Приедут они туда на заводском автобусе. За рулем старикашка, бывший старшина. Я у него раньше на квартире жил.

— А почему мы у него в гостях не были? — пьяно ухмыльнулся Димка.

Корунов небрежно махнул рукой:

— А ни хрена у него нет. Женку и ту немцы расстреляли. Так вот, предлагаю такой план: когда автобус будет стоять у банка, а кассир и охрана войдут в банк, я подойду к старику и заведу с ним разговор. После того как кассир и охранники выйдут из госбанка и подойдут к автобусу, вы нападаете на них. Ты, Димка, берешь на себя одного охранника, ты, Леха, — Корунов перевел взгляд на Купрейчика, — берешь на себя второго. Лидка пришьет кассира и заберет мешок с деньгами.

— А я? — встревоженно спросил Прутов.

— И тебе работа будет, — улыбнулся Корунов. — Ты подстрахуешь нас. Вдруг у кого-нибудь что-то не получится, да и заодно прикроешь, если кто-нибудь попытается нам помешать.

— А не опасно — у банка? — спросила Могила.

— Я думаю, что это самое удачное место. Пистолеты или винтовки охранники наизготовку и заряженными держать не будут. А если нам попытаться остановить их где-нибудь в пути, то, во-первых, они могут не остановиться, а во-вторых, встретить нас свинцом.

— А когда ты подойдешь к автобусу, шофер ничего не заподозрит? — спросил Купрейчик.

— Нет. Скажу, что случайно увидел его, поболтаю о том о сем, а когда заговорят ваши пушки, я его в упор и приговорю, заодно не дам ему сунуть куда-нибудь ключ от зажигания.

— Кто машину поведет? — поинтересовался Алексей.

— Я.

Купрейчик постоянно ломал голову, как узнать, где живут Корунов, Ариха и Могила.

Странное чувство охватывало Алексея при виде Лобьяновой. Перед ним сидела женщина, которая имела нормальный человеческий вид, а вот назвать ее по имени, даже мысленно, он не мог. Он так и называл ее — Могила. Сейчас, когда Лобьянова заговорила, Алексей слушал ее внимательно, боясь пропустить хотя бы одно слово, ведь любое из них могло сказать опытному оперативнику многое.

— Знаете, мальчики, — размечталась она, — если у нас получится эта затея, то смоюсь на полгодика на юг. Поверьте, ни разу в жизни в Сочах не была. Представляете: солнце, тепло, море...

— И лахудра Могила, — мрачно добавил Корунов. — Куда тебе с твоими костями в Сочи?

— А, брось, Вовка. С башнями, что у меня появятся, я буду выглядеть красавицей даже в Париже.

Купрейчик пересел к Арихе и Корунову и спросил:

— Слушайте, мальцы, у меня неспокойно на душе. Зря ты, Вовка, пацана обидел, как бы он не стукнул в контору о нас. Может, разойтись, пока еще не поздно? Береженого бог бережет. Я не трус, но что-то меня гложет. Хреновое предчувствие, ей-богу.

— Да брось ты, чего паникуешь! — небрежно махнул рукой Корунов. — Толька — пацан железный, так же как и его мать — Маня Жовель.

— Слушай, Вова, а может, мне переночевать сегодня где-нибудь в другом месте? Сами знаете, братцы, что попадать мне в лапы лягавым все равно, что сразу пулю в лоб. Нет, я тогда посплю где придется, только не здесь. Зря ты, Вовка, пацана этого обидел. Вот возьмет и стукнет...

Корунов и Ариха беспокойно переглянулись. Некоторое время помолчали. Потом Ариха положил руку на плечо Купрейчику:

— Собирайся, пойдешь со мной.

А капитану это только и надо было.

Корунов спросил:

— Где вы будете ночевать?

— Не в бане же, — чуть заметно улыбнулся Ариха, — там я только работаю.

Вскоре начали расходиться.

Сначала ушли Корунов и Могила, затем вышли из комнаты Ариха и Купрейчик.

Некоторое время шли молча. Темные дворы и узенькие, засыпанные снегом переулки не располагали к беседе. Наконец вышли на широкую улицу. Купрейчик узнал улицу Горького, Ариха первым нарушил молчание:

— Нам добираться далеко. Давай попытаемся поймать машину.

Они долго махали руками изредка проходившим мимо машинам. В конце концов одна остановилась. Ариха подбежал и открыл переднюю дверку. В машине был только водитель. Ариха пообещал ему немалую сумму, и водитель согласился подвезти их.

Машина развернулась и поехала в обратную сторону. Купрейчик сидел на заднем широком кожаном сиденье «эмки». Ему всегда нравился неповторимый, своеобразный запах кожи, бензина и еще чего-то, присущего только машинам этого класса. Но сейчас он сердито думал о водителе: «Черт бы их побрал, этих леваков. За лишнюю десятку готовы кого угодно и куда хочешь везти. Совершенно не думают о том, что в любую минуту сами могут стать жертвой. Что стоит такому, как этот Димка, сейчас порнуть его ножом в бок?»

Ехали долго, и капитан уже не узнавал те места, где они проезжали. Наконец машина остановилась. Ариха и Купрейчик вышли и оказались в полной темноте. По огонькам, светившимся вдалеке, Алексей догадался, что они находятся на окраине. Впереди тоже светились огоньки. Туда и направился Ариха. Купрейчик двинулся следом. Через некоторое время он спросил:

— К кому мы идем?

Ариха помолчал немного, а затем ответил:

— К одиноким старикам. Не дрейфь, у них будет спокойно.

Вскоре они вошли во двор большого дома. Где-то у сарая залаяла собака. На нее негромко прикрикнул Ариха:

— Рекс, в будку!

Лай прекратился, а Купрейчик подумал: «Уж не к себе ли домой ты меня привел, голубчик? Собака, услышав твой голос, сразу же угомонилась».

Они подошли к дверям, и Ариха громко постучал. Старческий голос спросил:

— Кто там?

— Я! Открывай, — глухо проговорил Ариха, и дверь тут же открылась. На пороге в нижнем белье стоял старик. Ариха не дал ему и слова сказать: — Иди ложись. Дверь я сам закрою.

— Поесть что-нибудь дать? — спросил старик.

— Не надо. Мы сыты.

Через минуту они оказались в хорошо натопленном доме. Старик повернул налево в боковую дверь, а Ариха, подсвечивая себе спичкой, прошел дальше. Купрейчик за ним. Они попали еще в один коридор, а затем, открыв глухую деревянную дверь, оказались в большой комнате. Димка подошел к столу и зажег стоявшую там керосиновую лампу. Алексей увидел, что в комнате стоят кровать и диван. Ариха снял с кровати одну подушку и одеяло, бросил их на диван и сказал:

— Ложись здесь, а я — на кровати.

Прежде чем уснуть, Купрейчик подумал: «Интересно, где и у кого я нахожусь?»

А ночевал он в доме родителей бывшего полицая Яшки Юшевича! Капитан не знал еще многого, в том числе и того, что Димка Ариха не кто иной, как сам Яшка Юшевич, которого разыскивает Мочалов.

34

МАЙОР МОЧАЛОВ

Новикову в эти дни было особенно тяжело. Ему и следователю прокуратуры Веселухе поручили вести следствие по делу Корунова. И основная нагрузка по сбору доказательств вины Корунова и его дружков легла на них.

На очередной встрече Купрейчик передал Новикову фотопленку, на которой он смог сфотографировать всех участников преступной группы. Пленку проявили, и получились неплохие фотографии. Веселуха и Новиков, не считаясь со временем, допрашивали потерпевших, которые остались в живых, их соседей и других свидетелей, кто когда-нибудь видел или мог видеть преступников, предъявляли им на опознание фотографии. Люди легко показывали тех, кого они ранее знали как квартирантов потерпевших. Оказалось, что больше других «устраивался» на квартиру Корунов, по два раза — Ариха и Прутов. Теперь оставалось «привязать» к убийству администратора гостиницы Бузаниновой Лобьянову. Единственным свидетелем, который мог подтвердить это, был только Горбылевский.

Новиков стоял в своем кабинете и волновался, ожидая его прихода. Дверь кабинета открылась, на пороге стоял... Мочалов.

Новиков вскочил со стула:

— Петр Петрович! Вы что, тиканули из госпиталя?

— Никак нет. Я, дорогой товарищ лейтенант, уже далеко не в том возрасте, когда тикают. Меня просто-напросто выписали, правда, взяли врачи с меня слово, что дома обязательно долечусь и отлежу положенный срок.

Новиков хитро улыбнулся:

— И вы, конечно, скажете, что в отделение просто случайно заглянули?

— Брось, Ваня, придираться к начальству, — махнул Мочалов рукой и, не снимая пальто, сел на стул, стоявший недалеко от жарко натопленной печи. — Ну, давай, вводи в курс дела.

— Сейчас, но сначала вы снимите пальто, а то вам жарко станет рядом с «Марфутой».

— Вот здесь ты, пожалуй, прав. — Мочалов снял пальто, шапку, повесил их в углу на самодельную вешалку, затем подошел к печи, которую почему-то оперативники прозвали «Марфутой», дотронулся до нее ладонями и, садясь на прежнее место, сказал: — Действительно, такая «Марфута» разогреет кого хочешь. Ну, как дела? Рассказывай.

Новиков подробно доложил, как идет расследование. Он подошел к дверям, проверил, плотно ли закрыты, вернулся к столу и, понизив голос, словно его кто-то посторонний мог услышать, сказал:

— Петр Петрович, Купрейчику удалось выяснить, что Ариха работает в бане на Сторожовке, и еще вот что. — Лейтенант сделал паузу и добавил: — Алексей Васильевич видел в доме Прутова и Арихи маски, изготовленные из противогазов.

— Вот это да! А ему удалось побывать дома у Арихи?

— Да. Но адреса он не знает. Дело в том, что дом стоит на самой окраине и ни на нем, ни на соседних домах никаких табличек с указанием номера и названием улицы нет. Капитан уверен, что, когда понадобится, он сможет найти этот дом по памяти.

— А где живут Корунов и Могила?

— Неизвестно.

— Значит, нам их надо брать только тогда, когда они попытаются напасть на кассира, — задумчиво проговорил Мочалов, — а ты как считаешь, Иван Иванович?

— Я тоже так думаю. Только большую ответственность мы на себя возьмем. А вдруг им удастся убить кассира или кого-нибудь из его охраны?

— Ты прав. Поэтому надо продумать все до последней мелочи. Допустить убийство или хотя бы ранение кого-либо из людей мы с тобой, брат, не имеем права. На то мы и профессионалы, чтобы дело свое делать безукоризненно. Иначе, — Мочалов тепло улыбнулся лейтенанту, — нам надо подавать в отставку. Не так ли?

— Так.

— Ну раз так, значит, надо думать. После беседы с Горбылевским поезжай на завод, установи фамилию и адрес водителя автобуса. Заодно осторожно поинтересуйся, что он за человек, как характеризуется.

— А домой к нему ехать?

— Ни в коем случае. Когда вернешься, тогда и подумаем, как быть дальше. — Майор задумался, а затем добавил: — Хотя вот что, привези-ка этого шофера сюда.

— Вы меня будете ждать в отделении? Может, вам пойти домой полежать? Вы же еще не совсем здоровы.

— Нет, Ваня, я сделаю несколько иначе. Дождусь, пока придет Горбылевский, все-таки интересно, узнает ли он Могилу, а затем навещу-ка я стариков Юшевичей. Любопытно, что они мне расскажут.

— Петр Петрович, а может, я с вами?

— Нет, спасибо. Ты для меня уже и так сделал много: сообщил адрес, побывал у них. Дай мне, пожалуйста, и самому поработать в счет долга моим односельчанам.

Лицо Мочалова стало хмурым, появились упрямые морщины, глаза смотрели строго. Лейтенант молчал. Он понимал настроение майора. А Мочалов в эту минуту вспоминал все, что ему рассказала Татьяна Андреевна о том страшном дне, когда фашисты уничтожили почти всех жителей их деревни.

Петр Петрович так задумался, что не заметил, как вышел из кабинета Новиков. А лейтенант увидел через окно приближавшегося к отделению Горбылевского и вышел в коридор, чтобы провести его к Веселухе.

Прокуратура располагалась рядом, и у следователя уже все было готово к предъявлению на опознание личности по фотографии.

Горбылевскому предложили раздеться, но он отказался, и тогда Веселуха приступил к делу.

— На этом протоколе, Николай Стефанович, наклеены фотографии трех женщин. Посмотрите внимательно, нет ли среди них кого-либо их тех, кого вы знаете или встречали.

Горбылевский начал внимательно рассматривать фотографии, а Новиков весь сжался. Он стоял у окна и смотрел на улицу. На самом же деле, разорвись сейчас там, за окном, снаряд или бомба, он бы ничего не видел и не слышал. Новиков напряженно ждал ответа. Ведь сейчас от простого человеческого «да» или «нет» зависело многое. Лейтенант много раз слышал от более опытных товарищей о том, что бывают случаи, когда оперативный работник или следователь знали, кто совершил преступление, а отсутствие свидетельской базы не позволяло предъявить ему обвинение. Вот и сейчас Купрейчик подтвердил, что убила Бузанинову Могила, а убийцу видел в лицо лишь свидетель Горбылевский. Но опознает ли он? Вдруг не запомнил? Или боится чего-то и не скажет? Что ему стоит, например, сделать вид, что не узнал?

Напряжение росло. Наконец послышался голос Горбылевского:

— Вот это она! Это она приходила в тот день к Бузаниновой.

Новиков повернулся и подошел к столу. Указательный палец правой руки Горбылевского уперся в фотографию Лобьяновой. Лейтенант повернулся и молча вышел. Он был весь в поту. Быстро прошел по коридору и зашел в свой кабинет. Мочалов сидел у стола и рассматривал фотографии, сделанные Купрейчиком. По иронии судьбы фотография Юшевича-Арихи лежала в пакете последней. Его-то и не успел увидеть майор.

Новиков радостно сообщил:

— Горбылевский опознал Могилу!

— Отлично! — Мочалов положил фотографии на стол и встал. — Действуй дальше, а я иду к себе. Встретимся вечером.

Петр Петрович взял у дежурного вновь изготовленные ключи от кабинета и сейфа. Однако в кабинете он долго не задержался. Достал из сейфа пистолет, сунул его в карман и направился к вы-ходу. Вскоре он сидел в кабине полуторки и мысленно готовился к встрече с родителями Юшевича. Мочалов не догадывался, что стоило ему несколько минут назад не торопиться и посмотреть в пакете все фотографии участников банды, он бы увидел фото Яшки Юшевича. А сейчас под громкий рокот мотора он думал об Юшевичах, считая, что Яшки, вероятно, в городе нет.

Машина остановилась, и Мочалов, подняв воротник пальто, через поле, по которому гуляла поземка, двинулся к видневшимся вдали деревянным домам. После войны большие дома в городе возводились пока только вдоль главных магистралей, в других же местах, особенно на окраинах, строились небольшие, деревянные. Государство отпускало людям ссуду на строительство. Делалось это потому, что в городе жилья почти не было, а людей в нем становилось все больше и больше. «Да, еще многие годы придется нам строить дома, — думал майор, поплотнее запахивая пальто. — Проклятая война, сколько горя она принесла».

Вот наконец и нужный ему дом. Мочалов хорошо помнил схему расположения комнат, которую нарисовал Новиков. Петр Петрович вошел во двор и по заснеженной тропинке направился к крыльцу. Мочалов чувствовал, что сильно волнуется, и заставил себя не торопиться, успокоиться.

Он оглянулся, рассматривая дворовые постройки. Его взгляд задержался на собачьей будке. «Где же пес, о котором рассказывал Новиков?»

Наконец волнение улеглось, и Мочалов толкнул рукой входную дверь. Она открылась. Вошел в полутемный коридор, выждал, пока глаза привыкнут к темноте, и направился ко второй двери. Она тоже была не заперта, и Петр Петрович зашел в комнату. У печи стояли Юшевичи. Он и она. «Только сына не хватает», — подумал майор.

— Добрый день! Не узнаете?

На лицах стариков отразились и страх, и растерянность, и недоумение. Еще в пути Мочалов подготовил себя к встрече и старался держаться естественно.

— Это же я — Мочалов. Помните такого участкового уполномоченного? Вот узнал, что вы здесь живете, и решил навестить своих односельчан.

Первым пришел в себя хозяин. Он сделал вид, что снимает шапку.

— А, Петр Петрович! Здравствуйте, вас сразу мы и не познали. Что вы стоите у порога? Проходите в хату. Такому дорогому гостю мы очень рады.

Лицо старика изображало улыбку и радушие, а глаза продолжали таить затаенный страх, напряженность и злобу. Мочалов, не снимая пальто, прошел в следующую комнату и, присаживаясь на новенький диван, удивленно подумал: «Однако же живут они неплохо. Домина, как у купцов, мебель новая, дорогая. Где это они так разжились?» Он спросил:

— Давно вы в городе?

Хозяева переглянулись между собой, решая, кому отвечать. Старик сел рядом на диван и только после этого ответил:

— С июля сорок четвертого. Как только наши пришли, так мы сразу же в город перебрались. Жили в лачуге, собранной из чего попало. Но затем скопили трошки грошей и начали строить вот эту хату.