Трехгрошовый роман

      Совсем маленькие лавки-мастерские, производящие обувь, белье или табачные изделия, будут работать на прежних началах и лишь пользоваться кредитом. Но те что побольше, он намерен набить товарами до отказа. Единая цена - вот та его основная идея, которой суждено завоевать Лондон. Он думают начать пропаганду с рекламной недели.
      Миллер сделал знак своей жене.
      Госпожа Миллер скромно поднялась и вышла из комнаты. Миллер задумчиво покачал седой головой и, как бы подыскивая слова, поглядел на своего собеседника.
      - А как относится старик Пичем к вашему браку? - спросил он, помедлив. - Примирился?
      - У него не каменное сердце, - ответил Мэкхит.
      - Ах, так? - сказал Миллер удивленно.
      Мэкхит отхлебнул из чашки. Некоторое время они молчали. С улицы доносился крик детей: они ссорились из-за чего-то.
      Миллер мягко продолжал:
      - Тогда все очень просто. Вы, конечно, понимаете, что мы охотно привлекли бы вашего тестя. Главным образом - в угоду общественному мнению, для того, чтобы нас не спрашивали: а почему же его собственный тесть не участвует в деле? В конце концов он ведь должен больше, чем кто-либо другой, сочувствовать вашим идеям, поскольку он связан с вами узами родства. Приведите к нам господина Пичема, и в десять минут, все будет кончено, Мэкхит.
      - А если, - неожиданно резко спросил Мэкхит, - мне не пристало просить моего тестя об одолжении?
      - Не волнуйтесь, Мэкхит. Нет никаких оснований волноваться. Вы должны понять, что мы обязаны быть осторожными. Банк принадлежит не нам, а крошке Ток, кстати сказать, очаровательнейшей малютке. Вы владелец лавок, но, в сущности, нас в гораздо большей степени интересует ваша идея, Мэкхит; лавки - дело второстепенное, тем более что они мало чем замечательны, не правда ли? Основной пункт во всем деле - это ваша блестящая идея: единая цена, рекламная неделя и поощрение самостоятельности мелких владельцев.
      Мэкхит довольно быстро откланялся. Он прошел часть пути пешком. Было уже темно. Он размахивал своей толстой палкой и сбивал ею ветки тисовой изгороди, обрамлявшей палисадники. Он был очень недоволен.
      За день до этого Полли вышла после обеда погулять j с ним по парку. Через два часа она ушла "домой". Он не осмелился удерживать ее.
      Чего ради он вообще женился?
      На следующий день он имел в банке еще одно собеседование с Миллером и Хоторном. Ничего, однако, не изменилось. Был только установлен окончательный срок.
      Мэкхит изо всех сил старался убедить стариков в доброкачественности своих идей. Он чрезвычайно образно обрисовал их воздействие на конкурентов.
      Они выслушали его благожелательно и с большим вниманием, а потом сказали, что все это покамест еще музыка будущего. Пусть он вовлечет в дело своего тестя, и тогда они поладят.
      Покуда тянулись эти мучительные переговоры, Мэкхит никак не мог отделаться от впечатления, что вечер, проведенный им у Миллера, только повредил ему. По всей вероятности, его идеи показались этим старомодным господам чересчур прогрессивными. Он вновь разозлился, вспомнив дурацкую историю про Ротшильда.
      На весьма естественную мысль о том, что старинный, безукоризненно честный Национальный банк мог отказаться от деловой связи с ним из-за его темного происхождения, соответствовавшего не менее темному происхождению его товаров, его навела Фанни Крайслер, да и то значительно позднее.
      К обусловленному сроку Мэкхит, разумеется, не мог сообщить ничего нового. Он вынужден был признаться, что ему не удалось "договориться" с господином Пичемом. Миллер и Хоторн тотчас же скорчили крайне озабоченные мины. Они не выставили его за дверь, но неожиданно задали ему в лоб несколько неделикатных вопросов.
      Они и вправду были разочарованы. Они уже примирились с его новшествами и, в сущности, горели желанием погрузить свои ветхие сети в неведомые воды.
      Спустя несколько недель Мэкхит узнал, что они ведут переговоры с лавками Крестона.
      Это было более чем огорчительно. Именно торговая сеть Крестона была тем достойным соперничества образцом, который витал перед духовным взором Мэкхита, - большие, солидные, хорошо расположенные лавки с богатым выбором товаров. Он рассчитывал поставить их на колени при помощи своих идей. Вместо этого он узнал, что концерн Крестона в связи с притоком капитала идет на целый ряд новшеств. Он объявил большую рекламную неделю со всевозможными сюрпризами для публики. Тут, совершенно очевидно, имел место наглый плагиат его идей - плагиат, какого Мэкхит никак не ожидал от обоих старцев и который глубоко возмутил его.
      - Что? - бушевал он в разговоре с Фанни. - Меня хотят обмануть? Я делаю все, чтобы стать солидным, я отковываюсь от насилия, я рабски или, во всяком случае, довольно точно придерживаюсь законов, я скрываю свое происхождение, надеваю стоячий воротничок, снимаю квартиру в пять комнат, заключаю добропорядочный, буржуазный брак по расчету, - и только я вступаю в высшие сферы, как меня обкрадывают! И это считается более нравственным, чем то, что я до сих пор делал. Это гораздо безнравственней! Мы, обыкновенные преступники, не можем тягаться с этими людьми, Фанни. В каких-нибудь сорок восемь часов они отнимают у нас не только всю нашу добычу, собранную в поте лица, но и наш дом и наши сапоги и при этом не нарушают ни одного закона и, по всей вероятности, еще наслаждаются сознанием исполненного долга.
      Он был до глубины души потрясен обманом, жертвой которого стал, и усомнился в своих способностях. Полдня колесил он по Лондону в конном омнибусе, погруженный в мрачные размышления. Суетня входивших и выходивших пассажиров вернула ему спокойствие, а смена кварталов, смена нищеты и великолепия оживила его. Однако мысль о том, что недостаток образования подвел его, позволив какому-то незначительному банку и концерну Крестона обвести его вокруг пальца, по-прежнему угнетала Мэкхита. С большим трудом восстановил он обычное душевное равновесие.
      Мэкхит вступил в один из самых тяжелых периодов своей жизни.
      РУКА ДРУГА
      В эти дни Фанни Крайслер была ему крепкой опорой. Она жила в Лэмбете, в небольшой квартирке с красивой старинной мебелью и отдельной комнатой для гостей.
      Мэкхит подолгу сиживал в ее лавке, а вечерами она брала его к себе, потому что ему не хотелось идти домой. Он говорил, что дома ему не дают завтрака.
      Возникшие было трения с Гручем, с которым у нее была давнишняя связь, она без труда уладила: она попросту не пускала его к себе в течение нескольких недель.
      О браке Мэкхита она никогда не упоминала ни одним словом. Она знала, что он считает его ошибкой я почти не видится с Полли. Тем более ревностно помогала она ему наладить работу д-лавок, которая разваливалась с каждым днем.
      Владельцы лавок рассчитывались очень неаккуратно или ле рассчитывались вовсе. Они все время получали большие партии однородных товаров - то часы и очки, то табачные изделия и трубки - и не знали, как их сбыть.
      Неприятная история с одной женщиной, которой Макхит по доброте душевной оборудовал лавку, наглядно иллюстрировала положение этих жалких предприятий. Речь шла об одной его старой приятельнице, некоей Мэри Суэйер.
      Она узнала, что он женился, и почему-то сочла это несправедливостью по отношению к себе. Она подняла страшный шум и нашла защитников в лице людей, околачивавшихся в д-лавках и старавшихся навести их владельцев та разговор о господине Мэкхите. Эти защитники сидели в редакции газеты "Зеркало". После того как Мэкхит выбросил за дверь одного из ее сотрудников, редакция стала проявлять большой интерес к делам владельца д-лавок. Она была суеверна и твердо верила, что человек, разбивший зеркало, будет семь лет несчастен. Кроме того, "Зеркало" имело репутацию боевой общественной газеты, так как оно нападало только на богатых людей - главным образом оттого" что у других не было денег и их поэтому нельзя было шантажировать. Итак, Мэкхиту приходилось быть начеку. Как и все состоятельные люди, он должен был поддерживать репутацию безукоризненно нравственного человека. Эта репутация была ему нужна для того, чтобы удобней обманывать владельцев д-лавок.
      Свидание между ним и Мэри Суэйер состоялось в антикварной лавке Фанни Крайслер в присутствии последней.
      Суэйер, хорошенькая полногрудая блондинка лег около тридцати, заявила, что у нее больше нет сил бороться. Мэк извлек ее из привычной ей среды и в течение многих лет мучил своей ревностью. Сама она при этом была вынуждена тоже в течение многих лет - смотреть, как он, так сказать, порхает с цветка на цветок. А теперь он не постеснялся окончательно опозорить ее перед всем светом, женившись на другой. За нынешнего своего мужа, находящегося в данное время на войне, она вышла с согласия Мэка и вовсе не так уж за него держится. Лавка, которую ей оборудовал Мэк, - сущее дерьмо. Муж наградил ее двумя детьми. Если она не получит хотя бы нескольких фунтов, чтобы нанять двух-трех швей, ей останется одно - броситься в воду. Ее нервы никуда больше не годятся. Только этим объясняются некоторые откровенные высказывания, которые она себе позволила, в пылу гнева.
      Фанни прежде всего попыталась установить, успела ли она уже связаться с "Зеркалом". Она спросила:
      - В чьем присутствии ты позволила себе эти откровенные высказывания? Это очень важно.
      Но у Мэри Суэйер оказались все же достаточно крепкие нервы, и она не попалась на удочку. Она отвечала крайне неопределенно, рассуждениями общеморального характера.
      Она, дескать, подарила Мэку свои лучшие годы. Когда она спуталась с ним, она была юным, цветущим созданием; если не считать, что ее изнасиловали в двенадцатилетнем возрасте, в чем она ему сразу же призналась, у нее никогда ни с кем ничего не было. Теперь же, когда M эк выбрасывает ее на помойку, она уже не в состоянии подцепить себе кого-нибудь другого. И она указала на следы, оставленные на ее лице временем и заботами о Мэке.
      Когда она кончила, заговорил Мэк.
      Он подчеркнул, что он сторонник полной свободы женщины. Когда женщина отдается мужчине, она это делает на свой страх и риск. Он категорически возражает против попыток читать ему мораль. Любовь - это не страхование старости. Кто уступает любви, тот разделяет удовольствие, получаемое от любви.
      Мэри опять начала кричать. При чем тут полученное ею удовольствие? Как будто бы она не могла получить его с любым мужчиной, с каким-нибудь приличным человеком, готовым заботиться о женщине, которая отдала ему все? Она была продавщицей, и Мэк велел ей уйти из магазина, потому что однажды увидел, как ее шеф приказал ей влезть на стремянку и снять с полки какую-то коробку, - он хотел поглядеть на ее ноги. А теперь никто больше не хочет смотреть на ее ноги, пусть Мэк зарубит себе это на носу. Молодой человек, который так мило беседовал с ней обо всей этой гнусной истории, подтвердил ей это.
      Мэкхит собрался было резко ответить ей, но Фанни предпочла осторожность. Было очевидно, что причиной вызывающего поведения этой несколько вульгарной, но, в общем, недурной женщины было только плачевное состояние ее дел.
      - Как я могу сбыть это барахло? - гневно продолжала Мэри. - Не всем же покупателям нужны часы. Я решила специализироваться на нижнем белье. Не могу же я сказать госпоже Скраб, когда она требует нижнюю юбку: "У меня нет нижних юбок, а вот не возьмете ли вы часы?" Конечно, может быть, часы вам легче красть... Не перебивайте меня, я тоже кое-что соображаю, хоть я и не воспитывалась в пансионе, как новая жена Мэка... Одна я с нижним бельем не могу справиться, мне нужны одна-две швеи, а это значит - гоните деньги!
      Переговоры были длинные и утомительные. Мэри боролась, как тигрица. Предложение Фанни о том, что Мэк, хотя он и не признает за собой никаких обязательств по отношению к ней, все же поможет ей расширить ее торговлю трикотажем, - но только в том случае, если она будет хранить полное молчание обо всем, что между ними было, - она выслушала, подавшись вперед, сморщив лоб, пылая недоверием.
      Она жадно схватила чек, рассеянно сунула его в свою шелковую сумочку и ушла, даже не поглядев на Мэка.
      - Просто удивительно! - говорил Мэкхит, сидя вечером в Лэмбете у Фанни. - Эти лавки не хотят оставаться тем, что они есть. В прежнее время ты открывал дело, скажем - скобяную торговлю, и она оставалась скобяной торговлей. А ныне всякое предприятие стремится стать чем-то другим. Что ты ни делай - никто не хочет стоять на месте. Лавка, торгующая трикотажем, непременно должна стать швейной мастерской, иначе ей конец. Швейной мастерской немедленно требуется несколько филиалов. Как только у нее не хватает денег платить за помещение, она бросается открывать филиалы. То же самое происходит и с крупными предприятиями. У Крестона - целая торговая сеть, огромные магазины, но ему непременно нужно украсть у меня мои идеи и затеять что-то новое. Это не движение вперед - это бегство... А все оттого, что собственность перестала быть собственностью. В прежнее время человек владел лавкой или домом, и они были источником его доходов. А сегодня они источники расходов, причина разорения. Как же тут может выработаться характер? Предположим, человек отважен и предприимчив. В прежнее время этого было достаточно, чтобы составить себе счастье. А сегодня он открывает какую-нибудь лавку - и гибнет. Как он ни осторожен, он все равно гибнет. Вдруг оказывается, что отвага нужна для того, чтобы платить долги, а осторожность - для того, чтобы делать долги. Когда человек на протяжении трех лет не меняет своих взглядов, это только доказывает, что его на протяжении трех лет не пускают в игру.
      Фанни приготовила чай и надела пижаму. "Кожа у нее - даже на ногах смуглая, совсем не такая, как у Полли", - подумал Мэкхит. У нее была своя точка зрения на д-лавки. Она считала, что неудавшаяся попытка добыть деньги путем брака или через Национальный депозитный банк доконала их. Она полагала, что Мэкхит должен от них отказаться.
      - Моя лавка гораздо лучше, - сказала она, откинувшись на спинку шотландского кресла, скрестив ноги и держа чашку на коленях. - На ней ты должен сосредоточить все свое внимание. Груч - очень ловкий человек. Он говорит: имей он современные инструменты, он многое мог бы сделать. Ты, наверно, думаешь, что это долгий путь, но зато ты мог бы одним-двумя ударами загрести кучу денег, а там видно будет. Но только ему нужны вполне современные инструменты.
      - Стало быть, опять налеты? - мрачно сказал Мэкхит.
      - Да, но с современными инструментами. Они договорились только под утро.
      Прежде чем пойти в лавку, Фанни сняла белье с кровати в комнате для гостей, а вечером Груч уже сидел у них и диктовал свои условия.
      Мэкхиту все это дело было не по душе. Его угнетало, что Фанни тоже считает его не способным вести большую игру с банками. У него было ощущение, что он вновь пал ужасно низко, и на этот раз окончательно.
      Несколько дней спустя Мэкхит и Груч поехали в Ливерпуль, где как раз открылась международная выставка криминалистики. Там были орудия для взлома любого, даже современной конструкции, несгораемого шкафа. Никакая
      сигнализация не могла противостоять современной технике. В сущности, самые что ни на есть сложные замки могли служить препятствием только для человека с честными намерениями - специалисту ничего не стоило сладить с ними.
      Вернувшись вечером в отель, они повздорили, так как Груч настаивал на французских моделях, а Мэкхит предпочитал английские.
      - Мы живем в Англии, Груч, - напомнил он ему. - Англичане пользуются английскими инструментами. На что это будет похоже, если мы предпочтем французскую продукцию? Мы просто осрамим себя. Ты вообще понятия не имеешь о том, что значит нация. Эти инструменты изобретены английскими головами, созданы английским трудолюбием и, стало быть, достаточно хороши для англичан - запомни это. Ни о каких других я и слышать не хочу.
      Они ждали до двух часов, а потом отправились на работу.
      Вскоре они проникли в помещение и без труда совладали со сторожем. Но когда с улицы послышались шаги, у Мэкхита внезапно сдали нервы. Обливаясь потом, испуганно выпучив глаза, он топтался на месте и никак не мог найти нужную отмычку. Качая головой, Груч взял у него из рук всю связку. Эта работа, как видно, была уже не по плечу крупному финансисту.
      Гручу пришлось со всем справляться одному. И он справился. На следующий день они предъявили Фанни инструменты.
      В часы досуга Груч обдумал целый ряд планов дальнейшей деятельности. У него было несколько проектов на выбор.
      - Это пахнет кучей денег, - говорил он благоговейно. - Это гораздо вернее, чем жениться.
      Но когда Мэкхиту понадобился по одному делу совет Брауна и он поехал к нему на набережную, его там ждал неприятный сюрприз.
      - Стало быть, это был Груч? - накинулся на него Браун. - Дальше идти некуда. Ты читал газеты?
      Он имел все основания негодовать. Пресса страшно раздула ограбление выставки.
      Она потешалась над тем, что у полиции путем взлома были украдены орудия взлома.
      Браун рассердился не на шутку и проявил большую энергию.
      - Я же тебя не трогаю, - жаловался он, - мог бы и ты в конце концов подумать о моей карьере. До сих пор мы с тобой играли честно. Готов признать, что я не так легко добился бы занимаемого положения, не помоги ты мне посадить кое-кого за решетку, но я рассматриваю наши отношения, возникшие еще в те Времена, когда мы с тобой вместе служили в Индии, не только как чисто деловую связь. А ты готов наплевать на самые элементарные законы дружбы. Мне дорога моя должность. Если бы я не любил моей профессии, я бы ею не занимался. Я не каменщик! Мои дарования дают мне право стать со временем начальником полиции. Дело не в петличках на воротнике, как ты, Может быть, думаешь. Я не перенесу, если этот осел Уильямс получит должность, с которой он никогда не справится. Сегодня же вечером инструменты должны быть у меня, и тот, кто их украл, - тоже!
      Мэкхит слушал, подавленный. Он понял, что наступил Брауну на мозоль. Все, что он мог сделать, - это объяснить ему, ради чего он решился на налет.
      - Если тебе нужны деньги, - сказал Браун, чуточку смягчившись, - ищи других путей. Почему бы тебе не обратиться к банку? Есть же еще банки, кроме Национального депозитного.
      Мэкхит возразил, что его лавки, а равно и компания, поставляющая им товары, находятся в таком состоянии, что банки едва ли захотят финансировать их. Не имея приличной конторы в Сити, он лишен возможности что-либо предпринять.
      Тут Браун показал себя с самой лучшей стороны; Без особых околичностей он предложил Мэкхиту свои собственные деньги.
      - К чему все эти незаконные пути? - принялся он уговаривать Мэкхита. Не надо этого! Коммерсант не занимается налетами. Коммерсант покупает и продает. Он этим достигает тех же самых результатов. Когда мы с тобой, Мэкки, лежали под неприятельским огнем на рисовом поле под Пешаваром, разве ты тогда встал и пошел на сикхов с дубиной? Это было бы непрофессионально, а следовательно, и нецелесообразно. Ты говоришь: твое предприятие нужно сначала привести в такой вид, чтобы банки соблазнились им? Отлично, приведи его в такой вид! Почему ты не обращаешься ко мне? Если тебе неприятно брать деньги у друга, пожалуйста, плати мне проценты! Плати мне более высокие проценты, чем кому бы то ни было, - двадцать или даже двадцать пять процентов. Вот и получится, что еще ты мне делаешь одолжение. Я знаю, ты солидный человек. Я не хочу, чтобы ты сбивался с пути, как какая-нибудь глупая мелкая сошка, не умеющая вести дела и из-за этого начинающая воровать. И потом не стоит тебе работать с такими людьми, как этот Груч! Работай с банками, как все деловые люди! Это же совсем другой коленкор!
      Мэкхит был потрясен до глубины души. Обоим друзьям, испытавшим натиск житейских бурь, стоило немало труда дать волю своим чувствам. Смущенный взгляд означал в подобной ситуации, пожалуй, больше, чем объятие.
      - Узнаю тебя, Фредди, - сказал Мэкхит сдавленным голосом. - Есть люди, умеющие вовремя дать хороший совет. Но ты готов помочь и материально. Вот это и есть истинная дружба, только это - истинная дружба. Рука друга...
      - Однако я требую, - прибавил Браун, впившись взглядом в Мэкхита, - я требую, чтобы ты разделался с такими людьми, как Груч и О'Хара. Если не сейчас, то, во всяком случае, когда ты чуточку выпутаешься. И если я сегодня протягиваю тебе руку помощи, то только потому, что в будущем хочу видеть тебя в другой среде. Не надо непременно сегодня или завтра. Я знаю, эти элементы тебе пока еще нужны, чтобы выкарабкаться. Но когда-нибудь нужно с ними покончить, на этом я настаиваю.
      Мэкхит безмолвно кивнул; его глаза были полны слез.
      Он ушел счастливый. На прощание они договорились, - что до поры до времени Груча будут щадить и в качестве виновника налета будет взят другой человек. Орудия взлома Мэкхит сдал в тот же день.
      Браун тоже сдержал свое слово. Ему не так легко было достать денег. Для этого ему пришлось устроить ряд полицейских облав в нескольких ночных клубах, и Мэкхит лично обнаружил следы его деятельности в Тэнбридже у госпожи Лексер, где он обычно проводил вечера по четвергам. Девицы ужасно жаловались на вычеты из их заработка, произведенные госпожой Лексер.
      Однако через неделю Мэкхит обладал уже достаточными средствами, чтобы расширить свои "закупки".
      Совместно с О'Хара он разработал точный план наступления.
      Помимо уже имеющихся складских помещений, было арендовано еще несколько сараев. Позаботились также и о транспортных средствах - тяжелых ломовых телегах. Для работы в провинции были обеспечены денежные средства и помещения.
      О'Хара, несмотря на свою молодость, оказался весьма дельным работником, К личному участию в деле он питал то органическое отвращение, которое является залогом всех больших карьер. Мэкхит сразу же оценил в нем это качество; в этом смысле молодой человек был похож на него. Начало его карьеры терялось где-то в самых темных глубинах. Шестнадцати лет от роду он брюхатил магазинных воровок и проституток, которые принимали на себя некоторые преступления в благодаря своей беременности без труда добивались оправдания. Он не любил, однако, вспоминать былые времена и прежнюю свою профессию.
      Фанни относилась к нему несколько прохладней. Он, по ее мнению, был слишком избалован женщинами.
      Она не доверяла ему; кроме того, он был конкурентом Груча, а ливерпульская история сильно уронила Груча в глазах Мэкхита.
      Все их совещания происходили в Лэмбете. Мэкхит постоянно уходил вместе с О'Хара. Из этого Фанни сделала вывод, что Мэкхит тоже не очень доверял мальчишке. Как-то раз О'Хара вернулся и сделал попытку остаться у нее на ночь; ей пришлось весьма недвусмысленно выпроводить его.
      Особенно противно было ей в О'Хара его циничное, эксплуататорское отношение к товарищам по ремеслу. Он был настоящий безжалостный кровосос. Даже в тех случаях, когда сам он на этом ничего не выигрывал, он старался обжулить их при расчете.
      Он не спал ночами, изобретая все новые способы, как выколотить из членов банды побольше денег.
      Она постоянно возражала против этих его методов. Она считала их коммерчески неразумными.
      В результате ливерпульской истории полицией был взят Роберт Пила. Из-за этого банда чуть было не взбунтовалась против руководства. Кое-кто уверял, что Роберт Пила был попросту выдан полиции; вспомнились другие подобные случаи, имевшие место в прошлом.
      О'Хара, ухмыляясь, докладывал о бурной сцене на Нижнем Блэксмит-сквере.
      Фанни резко оборвала его.
      - Все это вовсе не смешно, - сказала она возбужденно. - Ничего не поделаешь - мы к этому вынуждены прибегать. Но это чрезвычайно тяжелые и прискорбные меры.
      - Но ведь шеф лично посетил Роберта Пилу в тюрьме и пожал ему руку, насмешливо сказал О'Хара, косясь на Мэкхита.
      Мэкхит действительно поехал в тюрьму после ареста Роберта и обещал засыпавшемуся товарищу свою поддержку. В этих мелочах проявлялась его натура вождя.
      Фанни Крайслер нашла все это попросту циничным.
      В маленькой квартирке разгорелась ожесточенная ссора. Мэкхит сидел молча, зажав между губами тонкую черную сигару. Перебранка развлекала его. Он постоянно ревновал, даже когда не был влюблен. Его радовало, что О'Хара не имеет успеха у Фанни.
      Фанни доказывала, что возникшее вследствие ареста Роберта Пилы возбуждение в банде до сих пор не улеглось, что из-за этого провалилось несколько дел, и после часовой перепалки с О'Хара добилась того, чтобы выдача членов банды полиции была временно прекращена. Мало того - она даже вырвала у склонного к широким жестам Мэкхита согласие поручить защиту арестованных членов, банды одной солидной адвокатской фирме.
      Мэк пошел еще дальше: он ввел твердую заработную плату.
      - Им нужен обеспеченный заработок, - сказал он задумчиво, - положение служащих их больше устраивает; они хотят спать спокойно и не думать о том, что в конце месяца у них нечем будет платить за квартиру. Я их понимаю, хотя, впрочем, я все это представлял себе несколько иначе. Я лично рисовал себе некий нерасторжимый кровный союз - так сказать, горе и радость пополам с моими ребятами. Шеф затягивает ремень потуже, и служащий тоже затягивает ремень потуже - понимаешь, что-то в этом роде. Но они получат то, чего добиваются. Они получат твердое жалованье, ибо они, насколько я понимаю, требуют твердого жалованья. Все ясно!
      Мэк предвидел, что твердое жалованье обойдется ему гораздо дешевле, так как он подготавливал ряд крупных закупок, чтобы заинтересовать в д-лавках какой-нибудь банк.
      Банда восприняла весть о новой системе регулярных расчетов как свою победу, и Фанни завоевала большую популярность на Нижнем Блэксмит-сквере, ибо Груч, к вящему недовольству О'Хара, громогласно восхвалял ее. Это она заставила шефа принять весь риск на себя; ему, мол, поневоле пришлось согласиться, так как она ему нужна и он не хочет раздражать ее.
      После реорганизации члены банды О'Хара превратились из самостоятельных мелких предпринимателей в служащих крупного предприятия; теперь они работали только в качестве таковых, то есть в тесном сотрудничестве с себе подобными. Среди них были специалисты, которым поручалось только задумать новое дело, другие, "коммивояжеры", занимались исключительно разведкой, третий вырабатывал план, четвертый устанавливал, куда свозить добычу, пятый заботился об алиби. В результате "закупщик", который обязан был отбирать товар и в силу этого должен быть специалистом, без малейших затруднений проникал со своими упаковщиками внутрь помещения и шел прямым путем к полкам. Это была приятная, усовершенствованная работа; возврат к более примитивным методам был для этих профессионалов уже почти невозможен, хотя бы по чисто психологическим причинам. Несамостоятельность их работы влекла за собой то, что приходилось постоянно и регулярно загружать их поручениями или же, во всяком случае, оплачивать. Находил ли товар сбыт или нет, их все равно нужно было содержать: проблема рынка ни в какой мере их не касалась.
      - Ты теперь еще крепче прибрал их к рукам, - сказала Фанни Мэкхиту, когда О'Хара, несмотря на поздний час, ушел на Блэксмит-сквер. - Ты не грозишь им ни револьвером, ни ножом - ты просто владеешь их орудиями производства. Ты не передаешь их в руки полиции - голод заставляет их работать. Поверь мне: так лучше. Так поступают все современные предприниматели.
      Мэкхит задумчиво кивнул. Побрякивая в кармане несколькими монетами, время от времени вынимая их, подбрасывая в воздух и снова ловя, он шагал, сняв пиджак, по голубому китайскому ковру, лучшему украшению квартиры.
      Он уже до некоторой степени оправился от удара, нанесенного ему Полутора Столетиями, и лелеял смелые планы.
      Эти планы были грандиозны, но отнюдь не являлись следствием избытка сил. Они были нужны ему, чтобы не очутиться вновь под колесами. Его дело процветало. Поток товаров хлынул в лавки. Дощатые полки были переполнены. Различные Мэри Суэйер работали до поздней ночи. Кипы кож преображались в ботинки. Шерсть превращалась в руках целых семей в джемперы. Канцелярские принадлежности и лампы, музыкальные инструменты и ковры затыкали зияющие дыры лавок.
      Но Мэкхит знал, что денег, одолженных ему Брауном, хватит не больше чем на шесть недель, а потом вся работа О'Хара будет сорвана.
      Спасти положение могли только планы поистине наполеоновского размаха.
      ГЛАВА ВОСЬМАЯ
      "On s'engage et puis on voit" {*}.
      {* Сначала подеремся, а потом разберемся (франц.).}
      Наполеон
      "Да, но ведь ливень хлещет!"
      "Да, но пылает дом!
      Лучше уж промокнуть,
      Чем сгореть живьем!"
      Песня американских пионеров
      НАПОЛЕОНОВСКИЕ ПЛАНЫ
      В одном из больших домов Сити некий молодой человек снял целый этаж. Он поставил под контрактом имя лорда Блумзбери и привел в надлежащий вид четыре-пять конторских помещений. Обставил он их довольно старой и подержанной мебелью, которая, однако, придала конторе внешность старинного и чрезвычайно почтенного предприятия. Молодая дама с золотисто-смуглым цветом лица помогала ему расставлять мебель и нанимать служащих.
      - Знаете, - сказала она, когда мебель прибыла и он окинул ее недовольным взглядом, - в старинных предприятиях есть какое-то своеобразное очарование. Их возраст свидетельствует о том, что их еще ни разу не уличили в чем-либо предосудительном, а это, в свою очередь, говорит о том, что они и впредь едва ли засыплются.
      Самая большая комната была отведена под зал заседаний. На стеклянной двери подъезда появились большие золотые буквы: ЦЗТ. Под ними более мелким шрифтом было обозначено: Центральное закупочное товарищество.
      Учредительное заседание нового товарищества было непродолжительным. Два известных в Сити адвоката, господин О'Хара, лорд Блумзбери, а также госпожа Фанни Крайслер выбрали председателем оптового торговца Мэкхита. Его заместителем был выбран лорд Блуизбери. Мэкхит познакомился с ним в одном доме в Тэнбридже, где он бывал по четвергам. Ему не стоило большого труда договориться с этим незначительным, но очень милым юношей, так как тот испытывал постоянную нужду в деньгах и находился в полной зависимости от Дженни Монт, лучшей силы госпожи Лексер. Он был очень глуп, но умел упорно молчать и улыбаться с видом чрезвычайного превосходства, для чего, в сущности, не имел никаких оснований. Он производил отличное впечатление и этим кормился.