Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Четвертый вектор триады

ModernLib.Net / Фэнтези / Белов Юрий / Четвертый вектор триады - Чтение (стр. 3)
Автор: Белов Юрий
Жанр: Фэнтези

 

 


Сан окинул взглядом выгоревшее пространство, покрытое черными, ломкими скелетами сгоревшей травы. Почва слегка дымилась, но идти по ней было уже можно. Вдруг среди обугленных веток кустарника ему померещился металлический блеск.

«Огонь порождает землю, — процитировал Сан. — Земля порождает металл». Он спустился на дно излога и осторожно углубился в кустарник.

Раздвинув обжигающе горячую почву, руки нащупали рукоять меча. Плавное движение — и обтянутые змеиной кожей ножны выпустили обоюдоострое лезвие длиной в руку, украшенное древними иероглифами.

Тихая песня. Шорох времени. Пыльный блеск…

Сан вытер лезвие полой накидки, и меч засверкал в его руке, как холодная молния. От меча исходила сдержанная, спокойная сила. Юноша чувствовал, как через руку вливается в него новая мудрость и новая мощь. Древнее оружие отзывалось на любое, самое незначительное движение кисти, на любую, самую мимолетную мысль.

Зачарованный красотой клинка, Сан мягко двинул бедрами — плавным взмахом меч прочертил в воздухе пологую петлю. Еще движение — и рассеченное небо отзывается тихим свистом.

«Правая внутренняя восьмерка…»

«Хвост дракона…»

«Иньская вертикальная горка…»

«Хитрый полет кленового листа…»

— Если ты служитель святыни, то почему ты в желтом? — вдруг раздалось за его спиной.

Сан мгновенно обернулся, направив острие меча в сторону говорившего.

Вернее, говорившей, ибо звонкий молодой голос, несомненно, принадлежал девушке. Она была одета в серый плащ с капюшоном и клапаном, закрывающим нижнюю часть лица.

Сан непроизвольно скользнул ментальным лучом туда, где лучились сдержанным светом внимательные глаза.

И натолкнулся на Знак. Простой, но надежный.

Долгая пауза между выдохом и вдохом.

Поединок сил.

Удивление. Радость. Восхищение.

Сквозь защиту девушки просвечивало немного, но достаточно для того, чтобы умиротворенность духа, воспитываемая трудами многих лет, вдруг взорвалась водопадом чувств и образов.

Память…

Влажный, полный жизни мир Большой Реки Амазонок… Терпкий вкус стебелька… Радуга брызг вокруг разгоряченных тел… Ошеломляюще прекрасные женские фигуры… Свежие порезы сочатся алыми струйками. Волосы — как взмах крыла…

Сосредоточенные лица. Блеск мечей. Звон стали…

Все это долгое мгновение девушка стояла неподвижно, спокойно ожидая ответа, не выказывая и тени страха или нетерпения.

— Я послушник сатвийского монастыря в верховьях Голубой реки, — наконец ответил Сан хриплым от волнения голосом. — Желтая накидка — наша обычная одежда.

— Голубая река? — переспросила девушка. — Но ведь это далеко на востоке? Что же привело тебя сюда?

— Мы только пылинки, носимые ветром судьбы. — Сан склонил голову, стараясь скрыть блеск своих глаз и успокоить сердце.

Девушка почти неуловимым жестом напрягла мышцы, проверяя, удобно ли прилажен меч, изящная рукоять которого возвышалась над правым плечом. Ее глаза редкого золотистого цвета пристально вглядывались в лицо собеседника.

— Ты владеешь оружием, как настоящий Мастер, но говоришь загадками и прячешь глаза… — Незнакомка отвернулась, устремив взгляд на юг. Не поворачивая головы и не меняя интонации, она продолжила: — Я хочу предупредить тебя. Если ты попытаешься напасть, твое мастерство может оказаться недостаточным. Я ищу Храм Пяти Стихий, и я найду его. Даже если придется прокладывать себе путь через сонмище рарругов!

Не прощаясь и даже не глядя на юношу, она пошла по ущелью, ступая легко, оставляя в пепле лишь неглубокие, маленькие отпечатки.

Сан смотрел ей вслед широко открытыми глазами, стараясь унять бешено колотящееся сердце.

Сбылось!

Не обмануло предчувствие, возникшее два года назад на берегу Великой Реки. Всемогущая Карма снова поставила беловолосую воительницу на его пути.

На пути в древнюю Обитель Пяти Первоэлементов, чаще именуемую Храмом Пяти Стихий…

Несколько долгих выдохов успокоили дыхание и замедлили пульс. Сан вернул меч в ножны и, используя еще крепкий ремень, перебросил их за спину. Опоясав себя поверх меча, он удобно пристроил рукоятку за правым ухом. Маленькая амазонка знала толк в ношении оружия. Теперь меч не занимал рук и не стеснял движений.

Еще раз взглянув на палящее солнце, Сан пошел на юг. Его ноги в мягких сатвийских тапочках ступали рядом со следами незнакомки.

Он никак не мог уменьшить звенящую волну радостности, переполнявшую грудь, и хоть немного погасить блаженную улыбку, растянувшую губы.

Как истинный сатвист Сан понимал, что нельзя сильно раскачивать маятник эмоций. За радостью неизбежно приходит грусть, за взлетом неотвратимо следует падение.

Учитель не раз говорил: «В минуту опасности ты должен уподобить свой разум поверхности озера. Мысли и чувства — это рябь, пробегающая по зеркальной глади. Они искажают все, что отражается в зеркале. Лишь освободив свой ум от мыслей, а душу от чувств, ты будешь правильно отображать действительность».


Надмирье

Внешнее Санитарное Кольцо

Час Органных Вздохов

— Это была Она?

— Конечно. Разве ты не почувствовал их Любовь?

— Я спросил просто так, чтобы ты вернулась. Молчишь и молчишь…

— Тоскливо. И неправильно. Мы здесь, а они там, и все порознь. Я чувствую себя разорванной на части. Помнишь, в Древнем Теллусе была такая варварская казнь? Привязывали за конечности к скаковым животным и гнали их по расходящимся траекториям. Не помню, как это у них называлось…

— Это называлось мерзость и садизм. И не только у них. Слушай, а новенькая малышка — не промах. Как она моего Сана осадила: «Твое мастерство может оказаться недостаточным!» Чувствуется в ней что-то такое… кошачье. И дикое. Ты такая становишься, когда кинжальные лучи выставляешь. Только что не шипишь.

— Ну за что нам эта пытка? Порхаем тут по облакам, а они, плоть и кровь наша, там с гадами бьются. Когда внизу драка, я места себе не нахожу. Я теперь понимаю, почему ты тогда вмешался.

— Держись, любимая. Они должны сами справляться. Для того Эксперимент и придуман. Я, правда, грешный делом, решил изваять себе новое тело для Лэйма. Гнома-валечника. Люблю я их, паршивцев. Могучие они, кряжистые.

— И ворчливые. Из тебя гном, как из подземника ангел-хранитель.

— Зря ты так. Помнишь, наставник Лю рассказывал о Восшествии Золотого Дракона? Тот ведь Демоном был, и не из последних. Самого Гагтунгра творение. Но ведь проникся. И взошел. Представляешь, каково ему было девять десятых плоти в Свет переплавлять?

— Согласна. Но все равно. Если уж готовить тело, то эльфа. Они ходят, как летают.

— Надоело летать! Хочу топать! И сплевывать сквозь зубы. И пускать ветры, прости господи! Даешь гнома!

— Ты неисправим. И несерьезен, как дитя малое. И почему тебя все уважают?

— А я всем другим кажусь. Серьезным и положительным. Пламенным борцом за Свет во всем Свете. Гроза элементалов и молоденьких практиканток.

— Какие такие практикантки? Новенькие? Да врешь ты все! С начала Эксперимента все на нас как на калек смотрят. Сочувствуют. Мне в такие моменты выть хочется. Это, наверное, из прошлых перерождений?

— Ага. Или из будущих воплощений. Мы будем отдыхать или нет?

— Ну ладно, милый. Спи. Пусть тебе приснится гномий хирд. Топающий и лихо пускающий ветры. В сторону врагов.

Слог 4

СУМАСШЕДШИЙ ВЕЧЕР

Подмирье

Гвиторм, Двор Зрелищ, Большой Амфитеатр

Второй час Сгущения Теней

Вопреки опасениям скептиков, ланиста выпустил на арену весь цвет столичной школы, Рарруги были как на подбор — громадными и породистыми. Они кружили по амфитеатру на своих кожистых крыльях и взревывали утробными, низкими голосами.

Затем один, иссиня-черный, приземлился в красный сектор. Это означало смертный бой, бой без правил и права на пощаду. Громовой рев вызова ударил в уши зрителей, и обводы зала взорвались свистом и улюлюканьем.

Зачинщик потрясал пудовыми кулаками, бил себя в грудь и скалил огромные коричневые клыки. Умело выгнутые крылья увеличивали и без того устрашающие размеры Черного Детоубийцы.

Имя это, выкрикнутое глашатаем, подхватили тысячи глоток, и огромный зал бесновался в предвкушении кровавого зрелища.

— На что спорим? Он сегодня всех позаломает! — выкрикнул Жран прямо в ухо Зазраку. Его слюнявая харя оживленно вертелась, наслаждаясь сумасшествием фанатов. — Щас он им покажет! Всем задницу понадерет!

Глядя на гримасы приятеля, Зазрак вдруг ощутил неведомо откуда нахлынувшее отвращение. Рядом с ним на каменной скамье Двора Зрелищ возбужденно ерзало и подскакивало уродливое существо с круглыми слезящимися глазами и жирными отвисшими щеками, открывающими воспаленную багровую мякоть глазного эпителия. Картину дополняло вечно сопливое рыло с парой круглых дыхательных отверстий над широкой щелью рта, усаженного крупными, редкими зубами. И уши. Волосатые, острые, возвышающиеся над маленькими, юношескими рогами.

«Неужели и я выгляжу таким же отвратительным мерзавцем?» Неожиданная мысль окончательно выбила Зазрака из колеи, и он не сразу понял, отчего зрители обрушили на его перепонки совсем уж невыносимый звуковой разряд.

Под самым куполом огромного зала с хрустом сшиблись два зверя. Черный ударил всеми четырьмя лапами, и зеленый, очевидно принявший вызов в красном секторе, ответил полным предсмертной тоски воем. Сцепившиеся монстры рухнули вниз, вслед за струей смрадной холодной крови из разорванного брюха зеленого неудачника.

У самого пола Детоубийца резко затормозил, распахнув упругие крылья, и торжествующе заревел, поправ когтистой лапой изломанное тело противника.

— Ну что я тебе говорил?! — орал Жран в полном восторге, а Зазрак никак не мог побороть подступившую к горлу тошноту. Он, уже не раз посещавший Двор Зрелищ, впервые сочувствовал проигравшему. Ведь это, наверное, страшно — оказаться в когтях такого вот Детоубийцы!

«Мне нужно больше заниматься рукопашным боем, — решил юноша. — Жаль только, отец редко бывает дома».

Схватки следовали одна за другой, но Зазрак почти не смотрел на арену. Он внезапно потерял интерес к этому однообразному и отвратительному зрелищу. Как только он не замечал этого раньше?

От размышлений его пробудил толчок в плечо. Все вокруг повскакали на ноги и размахивали флагами, шарфами и просто руками. Черный Детоубийца тяжело завершал круг почета, с трудом ворочая надорванными, залитыми кровью крыльями.

Рыло Жрана ткнулось в самое ухо Зазрака, и насыщенный слюной голос проорал:

— Ну что я говорил? Никто не может побить нашего Черномазого! Да ты никак заболел? Что-то на твоей роже лица нет! — Жран довольно заржал. — Пошли снимем каких-нибудь телок! Или пожрем! Или и то и другое! Как думаешь, согласится какая-нибудь выпить со мной Пунцовки? Или Багрянки… Вот было бы смачно! Да проснись ты! Смотри: Шарка, Чухла и Харма, а с ними Пузырь-Брюхан. Эй, Брюхан! Не много ли тебе — три на одного? Поделись с приятелями! Что, девки? Мы тут с Зазраком собираемся подкрепиться, а заодно хлебнуть чего-нибудь горячительного. Может, сообразим на шестерых? Кто со мной в Пурпурный Павильон?

— Придется, наверное, мне попробовать заткнуть тебе пасть, — выступила вперед дородная Чухла. — Погляжу, так ли ты шустр на самом деле, как хочешь казаться! Да и Харма давно на твоего дружка глаз положила.

При этом сообщении Зазрак неожиданно почувствовал, как к коже лица бросилась горячая, душная кровь. Харма тоже смутилась. Она отвернулась и сделала вид, что следит за работой трупоглядов, убирающих арену.

Жран сиял. Он возбужденно обозревал обширные прелести партнерши и предвкушал. Предвкушал в полный рост.

— Пурпурный Павильон — это старо! — проквакал Брюхан. — Мы с Шаркой уже раз пять прорывались в Семейные Кабинеты.

— Брешешь! — ошарашенно выдавил Жран. — Туда нашего брата не пускают!

— А это ты видел? — победно проблеял Пузырь и прилепил к подбородку фальшивую бородку. — И вот это! — добавил он, надевая на свои юношеские рожки крупные искусственные рога.

Действительно, в таком виде он вполне мог сойти за респектабельного клерка или осведомителя Тайной Канцелярии. Шарка с надменной миной водрузила на голову шляпку с густой вуалью и, подхватив Брюхана под руку, увлекла его к Залам Вкушения Росы.

— Во дает Пузырь! — с завистью процедил Жран. — Слышь, Чухла, а у твоего папахена случайно нет накладных усов, а?

— А ты хоть представляешь, малявка, что там, в Семейных Кабинетах, делать надо? — подначила Чухла.

— Еще бы! Мои предки постоянно контейнеры на дом заказывают. Я уже давно за ними наблюдаю! Такого навидался, ты визжать будешь от восторга! Может, рискнем, а? Ты — дама представительная, да и я ничего себе. Щас с какого-нибудь лоха шляпу сорву, и попробуем! А то какой-то Пузырь Брюхатый будет в Белесых Струях купаться и от кайфа похрюкивать, а такие классные мы с тобой пунцовую жижечку кушать?

Жран обхватил Чухлу и отвалил на поиски шляпы.

— Ну, так и будем здесь стоять? — с легкой укоризной спросила Харма. Она теперь смотрела прямо на Зазрака, и ее карие глаза с длинными ресницами очень напоминали ему мать.

Не отвечая, он опустил взгляд на ее ноги с аккуратными маленькими копытцами и, постепенно поднимая глаза, пробежался вдоль всего стройного тела. Да, из всех знакомых девчонок она одна была похожа на Кару Ондр.

— Прости, Харма, но меня уж точно не пустят в Семейные Кабинеты. Брюхом я не вышел.

— А мне это нравится, — сообщила девушка. — И вообще, у всех свои вкусы. Меня вполне устроит простой Оранжевый Коктейль.

Оранжевая Роса была наиболее слабой и дешевой из всех возбуждающих Энергий, и Зазрак опять покраснел.

— Позволь предложить тебе двойной Золотой, — неожиданно для самого себя сказал он.

— О-о-о! — Харма удивленно расширила глаза. — Сын генерала Ондра не разменивается по пустякам!

— Да, мой отец часто говорит: «Лучше один глоток нектара, чем бочка свиного пойла». «Свиньи», как я понял, — это очень неразборчивые и противные животные, живущие то ли в Ивгии, то ли в Дивгланде.

— Ну что ж… как ты сказал? «Нектар»? Звучит приятно. Я, пожалуй, соглашусь на глоток. Бездарно начатый день обещает стать гораздо интереснее! — улыбнулась Харма.


Аллея Высших Наслаждений

Первый час Лилового Сияния

Подходя к Золотому Павильону, Зазрак лихорадочно пытался вспомнить, сколько кредиток лежит у него в кармане. Если бы предвидеть все заранее, так можно было бы попросить у матери, а теперь… Золотой Коктейль страшно дорог, не оказаться бы пустозвоном!

— Ух ты, какая куколка! — раздался справа грубый, сальный голос. — Я ее, пожалуй, возьму. Слышь ты, глиста, пошел отсюда! Твоей подружке со мной будет куда приятнее.

Страх ударил под ложечку сосущей больной волной, колени предательски ослабли, и только зарождающаяся ярость позволила Зазраку справиться с запаниковавшим трусливым животным, именуемым «тело».

Он медленно, как учил отец, обернулся к говорившему. Это был здоровенный лоб с вполне подросшими рогами и гипертрофированной мускулатурой. «Типичный капрал в самоволке», — решил сын генерала Ондра.

За спиной капрала мерзко ухмылялись еще трое таких же, но поменьше. Любой ответ в данной ситуации ставил Зазрака в глупое положение, и поэтому он не стал отвечать.

Он просто обратился к Харме:

— Не думаешь ли ты, что здесь становится слишком шумно? И слегка попахивает… э-э-э… казармой?

Расчет оказался правильным. От возмущения «капрал» потерял не только дар речи, но и всякую осторожность. Он зарычал и бросился вперед, не думая о защите. Его искаженная морда изливала в мир жажду убийства и порабощения. Схватить, заломать, заставить хлюпать кровью, глотать дерьмо и целовать ноги…

Зазрак промедлил ровно столько, чтобы глаза противника стали торжествующе расширяться, и резко шагнул в сторону, попутно отталкивая Харму от места действия. Прием этот отец называл «коррида» и заставлял сына многократно повторять его на тренировках, приговаривая: «Не спеши отскакивать, дай противнику поверить в успех, вложить в бросок всю свою силу. Пустота высасывает мощь, а удивление гасит ярость!»

Вот и сейчас, пролетев мимо вожделенной цели, детина был вынужден сам тормозить свой наступательный порыв. Он был настолько ошарашен, что, развернувшись, стал легкой жертвой быстрой контратаки «хилого юнца».

Давящий удар копытом в основание грудной клетки заставил его покачнуться и чуть опустить руки, а размашистый «винт» низом кулака с разворота рванул его рыло вправо так резко, что шея явственно хрустнула. Для верности Зазрак впечатал локоть в открывшийся затылок, и «капрал» тяжело рухнул наземь всей своей массой.

— Надо сказать отцу, что его солдаты дерутся как простые рабы, — проговорил юноша, из последних сил пытаясь сдержать прыгающее сердце и дрожащие от возбуждения колени.

— Чуваки, на кого это он похож? — Хриплый шепот одного из нападавших был очень выразительным.

Но Зазрак не стал дожидаться, пока солдаты разберутся в своих смутных воспоминаниях. Глаза затопила мутная пелена стресса, и, уже не сдерживаясь, он заорал, подражая отцу в гневе:

— Молча-а-ать! Кру-гом! Бегом марш! И чтоб духа вашего здесь не было!!!

Солдаты, правда, не побежали, но все же поспешили ретироваться, унося с собой стонущего приятеля.

Еле дождавшись, когда они скроются за углом, Зазрак опустился на колени. В ушах звенело, грудь покалывало от излишне глубокого дыхания. Пришлось сложить руки на животе и прикрыть глаза.

— Тебе плохо, Заз? — Голос Хармы был участливым и озабоченным. И еще в этом голосе сквозило нечто такое, отчего восстановление пошло быстрее и в груди зародилась теплая волна нежности, смешанной с гордостью и удовольствием.

— Да нет, просто слишком сильное возбуждение. Отец был бы мной недоволен, — сказал Зазрак, поднимаясь.

— Что ты! Этот амбал был в два раза тяжелее тебя, а ты его… в три удара… — Харма неуверенно прикоснулась к руке юноши. — Ты сильный! Я часто видела во сне, как ты дерешься, но наяву — совсем другое дело!

— Ты видела меня во сне? — Зазрак повернулся к девушке.

Она, не отвечая, вдруг придвинулась.

Волна непривычных ароматов нахлынула на юношу. Он оказался в теплом, пульсирующем коконе, созданном излучениями двух коснувшихся друг друга тел. Он оглох от стука двух сердец и рева двух потоков крови, струившихся в опасной близости друг от друга.

«Что-то многовато переживаний для одного дня», — мелькнуло в голове у Зазрака, а руки непроизвольно обняли Харму. Ее губы были сухими и горячими, но, как только поцелуй оборвал дыхание, непередаваемая сладость родилась на кончике языка и щекочущей струйкой двинулась по позвоночнику.

— Да, наяву — совсем другое дело, — согласился он через несколько бесконечных минут. — Знаешь, у меня может не хватить денег на Золотой Коктейль. Я просто не знаю, сколько он стоит.

— У меня тоже кое-что найдется, — прошептала Харма, щекоча своим дыханием его ухо. — Нам много не надо, всего лишь два глотка нектара… — тихо засмеялась она.

У Зазрака хватило ума поднять ее на руки…

Так они и предстали перед метрдотелем Золотого Павильона.

— Добро пожаловать, молодой господин, — склонился тот в слегка неуверенном поклоне. — Будете платить наличными? Не думаю, чтобы вы были из числа наших постоянных клиентов, да и… — Он выразительно замолчал.

— Вы хотели напомнить мне о моем возрасте? — Зазрак поставил Харму на ноги и посмотрел на метрдотеля в упор. — Уж не работаете ли вы по совместительству в Департаменте Нравов? — «Я что-то наглею на глазах», — пронеслась запоздалая мысль. — Пожалуй, мне придется пройти к Распорядителю и позвонить отцу, — обратился он к Харме, снова применив давешний прием.

— Что вы, что вы, молодой господин! За наличные — все что угодно! — испугался метрдотель. — Прошу вас. — Он склонился в поклоне, одновременно указывая на окошки касс.

На отдельный кабинет денег не хватило, и Зазраку пришлось купить места в общий зал. Спустившись по широкой полутемной лестнице, они очутились в теплом колышущемся мраке.

— Сюда, прошу вас, — возник перед ними служитель в слабо светящемся костюме. — Здесь, в ложе, два свободных места.

Кресла были удобными, с высокими бархатистыми спинками. Ловкими быстрыми движениями служитель пристегнул гостей специальными ремнями, обхватившими их талии, ноги и руки. Это было интересно. В Пурпурном Павильоне вкушали, стоя в обнимку в толпе таких же жаждущих. Вкус Росы там сильно нарушался испарениями и толчками переживающих соседей.

Зазрак закрыл ненужные в этой почти абсолютной тьме глаза и ощутил легкий укол инъектора. Сквозь приглушенный шум установок Росы до него доносились вздохи вкушающих.

В отличие от массовых Павильонов, они не только не мешали, но и настраивали на определенный лад. Зазраку вдруг остро захотелось прикоснуться к Харме. «Почему кресла так далеко друг от друга?» — еще успел подумать он и ощутил приступ внезапной, оглушающей тоски.

В этой волне было все: терзающий голод и иссушающая жажда, зависть и алчность, возбуждение и усталость, вожделение и душевная боль. И тоска. Тоска по недозволенному и невозможному. Неожиданно рука Хармы до боли сжала его кисть, и он, отвечая на пожатие, напрягся всем телом.

Почувствовав наконец первую струйку Росы, он принялся глотать ее ненасытными, жадными глотками, сотрясаясь от восторга и мучаясь страхом, что очередной глоток может стать последним…

Слог 5

МЫСЛЬ НЕИЗРЕЧЕННАЯ

Лэйм

Охотничий замок короля Диабемского

Раннее утро

По всему полю затрубили рога, и зловещая тишина наконец уступила место лязганью мечей, фырканью пегасов и шороху раскрываемых драконьих крыльев.

Ночь длилась так долго, что мрак, холод и страх смерзлись в груди в твердый тяжелый ком, и сердце придушенно трепыхалось где-то в животе, теряя остатки мужества и надежды.

Но вот зазвучали рога, и замерцали по всей равнине лики Демиургов, и полилось, разгораясь, сияние от родовых эльфийских знамен.

Первая атака сил Мрака была отбита.

Ксана помнила, как онемели вдруг говорливые гномы, как застыли словно статуи непоседливые пегасы. Ее собственный дракон Грог тоже замер в неподвижности, и только нервно подрагивали его полуприкрытые веки.

И каждый в объединенном Воинстве Светлых Сил услышал Голос.

Голос шел не сверху и не снизу, не сзади и не спереди. Он поднимался изнутри. Из каких-то мрачных глубин, лежащих в фундаменте любого «я».

Эльф или гном, кентавр или орел — каждый в Светлом Воинстве ощутил вдруг в своем существе некий темный угол, пещеру, укрывающую что-то незнакомое, таящее в себе грозную, неведомую опасность.

Именно из этой пещеры и звучал Голос.

Он обращался к каждому по имени и на его родном языке. Он воспевал хвалу, не сбиваясь, однако, на явную лесть, а лишь повторяя собственные недостаточно скромные мысли того, к кому обращался.

И он звал к себе, суля подлинную свободу.

Свободу делать все, что пожелаешь, и не подчиняться никому, кроме него. Он рисовал призрачные перспективы и уговаривал, и нашептывал, и соблазнял. Голос не умолкал и не менялся. Он, как темная воронка, вбирал в себя тысячи и тысячи сознаний, пытаясь подчинить их себе, лишить воли, разъединить гнусными подозрениями и намеками, которые брал все из тех же глубин каждого отдельного «я».

И только один просчет допустил Черный Властелин. Не учел он, что оцепенение, охватившее всех внезапно и одновременно, объединит воителей Света единым испытанием, единым чувством. Слушая Голос, каждый боец знал, что не один он противостоит дьявольскому искушению. Молчание и неподвижность слили воедино не очень-то ладящих между собой пегасов и кентавров, драконов и орлов. По глазам соседей каждый видел отзвуки внутренней борьбы и понимал лживость обещаний и посулов, сплетен и наветов. И все-таки тиски черной воли были настолько сильны, что факелы, освещавшие равнину, задохнулись и погасли. И исчезли серебристые нимбы с изображений Демиургов, и померкли славные эльфийские стяги.

И тьма упала на Воинство Света, и холод объял сердца. Но вот истекли сроки, и Голос вдруг захлебнулся и замолчал, а каждого бойца коснулся то ли луч, то ли вздох, то ли просто теплая, ласковая ладонь. И загорелись звезды, и поднялись к побледневшим губам серебряные эльфийские рога. Исчезли черные тенета, разогнулись спины, расправились плечи, и пронесся над равниной вздох облегчения.

Но громовым хохотом ответила ночная тьма, и вспыхнувшие жезлы светлых магов осветили двухслойную лавину Черного Воинства, стремительно несущуюся с запада.

Встрепенувшийся Грог метнул запылавший багровым пламенем взор в верхний вал вражеской рати. Там, окутанные плащами мрака, метались черные тени рарругов. В блеске фиолетовых молний липкой холодной слизью вспыхивали их массивные тела.

Драконы заревели пронзительно и страшно. Ксана стиснула коленями шею Грога, стараясь передать ему спокойствие и уверенность в победе, нисходящие на нее с высокого звездного неба.

Снова пропели рога, и крылатая армия взвилась навстречу черной волне, оскалившейся и ощерившейся в свисте, хохоте и плаче вакханалии зла.

Вперед вырвалась цепочка драконов, и эльфийские луки, зазвенев, засыпали врага смертоносным серебряным градом. Ксана не успела выпустить и десятка стрел, как рати сшиблись.

И вонзились в плоть безжалостные когти, и напились крови стальные клинки…

Грог схватил в смертельные объятия огромного рарруга, который, отбиваясь всеми четырьмя лапами, придавленно хрипел перекушенным горлом, тщетно пытаясь разомкнуть мертвую хватку драконьих челюстей. Ксана обхватила руками крутой изгиб длинной шеи и вдруг увидела на спине рарруга небольшое костлявое существо с бочкообразной головой и круглыми выпуклыми глазами. Существо это сжимало в хилых лапках короткий трезубец, все три жала которого уже дымились теплой драконьей кровью. Грог не мог, да и не хотел выпускать шею еще живого врага, и трезубец уже дважды впивался в надбровные дуги, стараясь поразить незащищенные глаза. Ксана мгновенно выхватила из петли метательное копье, и серебристая тень прочертила мрак, взбитый крыльями гигантов. Копье вошло между лягушачьих глаз, трезубец, кувыркаясь, устремился вниз, и вслед за ним рухнул рарруг со сломанными крыльями и разорванным горлом. На спине его болталась прикованная цепью фигурка со скошенными к переносице застывшими жабьими глазами. Грог победно затрубил и бросился на нового врага…


«Ксана, Ксана, проснись». — Голос няни еле прорывался сквозь рев и скрежет, лязг и грохот, стон и плач Великой Битвы. «Нет, — отбивалась Ксана, — бой еще не закончился, я должна быть с ним, я должна беречь его глаза!» Но сон уже отдалился, и из мглы межвременья всплыло лицо Эолы, ласковое, лучащееся неземным светом.

— Ты снова видела сон? — спросила она.

— Да. — Ксана села на постели и потерла рукой лоб. — На этот раз я летала на драконе. И сражалась. Эола, что это была за битва? — Ксана закрыла глаза и попыталась вызвать в сознании картину схватки в густой тьме, озаряемой магическими огнями.

— С каждым днем у тебя получается все лучше, — сказала няня, проводя своей тонкой рукой по темно-каштановым волосам воспитанницы. — Ты только не смогла передать эмоциональный накал битвы, слишком сосредоточилась на зрительном образе. Попробуй еще раз.

Ксана уже год пыталась освоить мысленную речь эльфов и, несмотря на все усилия, продвигалась вперед очень медленно. После нескольких тщетных попыток ей все же удалось создать у Эолы правильный образ пережитого.

— Думаю, это была Великая Битва, или на древнем наречии Кармагеддон. — Взгляд Эолы, устремленный в глубины памяти, был исполнен грусти и гордости. — Я уже рассказывала тебе о ней.

— А кто победил в этой битве? — спросила Ксана, в ушах которой все еще звучало отдаленное эхо схватки.

— Ты еще ребенок, — улыбнулась Эола.

— Да, я помню, ты говорила, что в любой войне проигрывают обе стороны. Выигрывают только Темные Иерархии. Но ведь в той битве они и были одной из сторон?

— Конечно. И они проиграли. Так же, как и мы.

Рука няни скользнула в складки легкой накидки, и глазам Ксаны предстал изумительной красоты перстень из голубоватого серебра с великолепным сапфиром, сияющим ярче эльфийских глаз Эолы.

— Какое чудо! — восхитилась Ксана. — Почему ты ни разу не показывала мне его раньше?

— Чем больше глаз смотрит на этот камень, тем труднее становится будить его память.

— Память у камня? — Ксана не могла оторвать глаз от перстня.

— Да. Все драгоценные камни имеют душу. Они живут очень медленно, но запоминают все, что происходит вокруг. Твои соплеменники, как неразумные дети, не понимают их истинной ценности. Но блеск камней будит в них смутные воспоминания, и, подобно сомнамбулам, они стремятся завладеть камнями, проливая потоки крови. Из-за этого многие древние талисманы уже превратились в сосуды горя и смерти.

Кроме того, цари и князья, эмиры и кесари выставляют камни на обозрение подданных, стремясь возвыситься не трудом своего сердца, но за счет зависти окружающих. И десятки подлинных сокровищ погасли навсегда, захватанные грязными руками, зализанные завистливыми, алчущими взорами. Помни, Ксана, что истинная красота всегда интимна, как, впрочем, и истинная любовь, и истинная мудрость.

— И ты разрешаешь мне смотреть на него?

— Да. Твоя мать очень любила это делать в годы своей молодости. Этот перстень когда-то принадлежал моему деду Тильнару, или Огнесвету на вашем языке. В незапамятные времена дед участвовал в Кармагеддонской битве.

— Дед? Ох, Эола, я как-то забываю, что вы, эльфы, живете очень долго.

— Срок нашей жизни с каждым поколением уменьшается. И это тоже следствие наших былых поражений, выглядевших как победы. — Эола надолго замолчала.

— А я… — неуверенно начала Ксана, — я могла бы разбудить его память?

Эльфийка молчала, устремив взгляд куда-то вдаль.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22