Капитан Удача (№3) - Красные карлики

– Номер 16-307, возвращаюсь в шахту.

– Подлечилась, полегчало? – хохотнул охранник. – Ну вали. Приятных снов в сиесту. А то задержись у меня… Не тянет? тогда шлюз проскакивай по-быстрому, а то задок прищемит. Побежала на счёт «раз».

Клацнул запор, и в коридор полился сильный, давящий свет медлительного солнца. Пару раз втянув полившийся с той стороны нагретый воздух, Форт заметил, что содержание СО2 выросло до половины процента против нормативных трех сотых. Похоже, из корпуса идёт крытый прозрачный тоннель, и в сиесту его не вентилируют, ток экономят. Лёгкие шаги зачастили – подружка медика стремилась поскорее миновать зону головной боли.

Он перечитал код, отвеченный её жетоном на вопросительный импульс радара. 16-307. Значит, должен быть и 16-308, если только его обладатель не отправился на Rex-417.

– Джифаренге, собирайся, – растормошил он своего грузчика.

– Гу? – встряхнулся бинджи. – Нас отправляют?.. в Купер-Порт?

– Размечтался… Сами отправляемся, точнее, сматываемся. Пока сиеста, успеем уйти подальше. Сколько с тобой глот-патронов?

– Три пачки, и два в маске… Куда «уйти»-то, капитан?

– И моих три, должно хватить. Идём в город через гилей.

– Как это? пешком?!

– Ты же первый предлагал.

– Но почему?!

– Я тут походил, услышал кое-что. Надо немедля делать ноги, пока нас на рудник не записали. Хорошо хоть не обобрали по карманам, а то бы нам был шмак, по-туански – кранты.

– Всё равно не соображаю. – Джифаренге снаряжался по-военному проворно, ставя приказ капитана выше своих непоняток. – А пропускной контроль? нас сразу…

– Положим, не сразу. Пока народу мало, я осмотрел их систему – она несложная, можно подправить там-сям.

– Да снаружи сканеры! и скотобойники от монстров!

– Ты будешь рассуждать или идёшь со мной? четыреста экю в неделю ждут тебя. Бинджи-землеройка, первый раз вижу.

– Вас понял, капитан. Готов. – Приказ Форта был чистым безумием, но – приказы не обсуждают.

– Идёшь сзади. Сперва наведаемся в хозчасть, затаримся, чем надо.

Дверь склада они замазали изнутри герметиком, потом взрезали наружную стену – и увидели красно-глиняное пространство рудника, кое-где поросшее купами сочных гилейных сорняков, пересечённое трубообразными тоннелями, похожими на стеклянных червей, наполовину погруженных в глину. Великанское солнце палило грязный простор, сочащийся еле видимыми токами испарений, отражалось в выцветшем покрытии зданий, а вдали зелёной стеной виднелась опушка гилея – сплошная стена светолюбивых деревьев, стремительно растущих на любой вырубке. Лужи минувшего проливня ослепительно сверкали, обсыхая по краям полосами соли, а грязь растрескивалась почти на глазах. Сиеста, солнечный сон… в термидор она ещё жарче. Ничего, в гилее будет прохладней.

Форт пересчитал ближайшие сканеры, стоящие в глинистом месиве на массивных треногах. Достаточно заморочить два соседних и пройти между ними.

– Вперёд, – мотнул он респиратором, когда вращение сканеров прекратилось.

– Леон, как это могло случиться?!

– Убей, Морис – не знаю! Я собрался дожать синего шимпанзе, после сиесты послал за ним конвойного… а взлом наружной стены обнаружился в 42.20.

– Ты не умеешь искать. Все твои не умеют искать. Вы безмозглые.

– Мы обшарили весь рудник с ручными сканерами; их нигде нет. Следы замыл проливень, но те, что удалось прочесть, ведут за периметр.

– Нет, всё-таки есть на свете существа глупее тебя. Я не про бинджи; эта горилла поскакала за хозяином, и только. Но артон в гилее – это шедевр полоумия. Надеюсь, амёбы забьют ему дыхало раньше, чем он осознает свой промах… Согласись, без веского повода артон не спрыгнул бы с ума так резко. Что он мог узнать такого, чтоб решиться на самоубийство?

– Они двух суток на G-120 не пробыли, жили практически в изоляции. Получить сведения о руднике им было негде. Может, ты переусердствовал с флаером?

– Ты берёшься оценивать мои действия?

– Вовсе нет. Их страховки – хороший кусок; стоило ли прибирать к рукам флаер?

– Конечно, стоило. Глупо отказываться от такого приза. Ладно, забудем наши разногласия. В конце концов, экипаж решил проблему сам и избавил нас от хлопот по ликвидации.

– А могли бы в шахте поработать.

– Значит, не судьба. Займисъ-ка системой слежения, а то сдаётся мне, что Кермак в ней поковырялся. Иначе ничем не объяснишь, как они покинули свой сектор и проникли на склад инвентаря.

– Да, это и меня тревожит. Хотя на центральный пост чужие не входили, а вмешаться в систему с периферийного терминала не каждому по плечу. Жаль, не обыскали их по прилёте – прибор вроде «агрессора» запросто помещается в кармане.

– А сколько пользы от «агрессора» в гилее!.. – потянулся с наслаждением Морис. – Суток трое проживут, как ты думаешь?

– Я бы поспорил на пять суток, но кто проверит? Грибы быстро едят органику, а ящеры – ещё быстрей. То, что останется от них, в термидоре скроет листопад.

Блок 2

Первый грибок появился у Форта на лбу, а случилось это утром 3 плювиоза, как раз во вторую годовщину прощания с контуанским видом на жительство. Документ никто не отнимал – просто срок его вышел, а ходатая, чтобы продлить вид «ввиду особых заслуг либо ценного вклада в культуру, экономику или науку Державного Мира», под рукой не оказалось. Из юрисдикции КонТуа Форт впал во власть Альты, ГенКома УППМ и грибов.

– Капитан, у вас на лице лишай вскочил. – Джифаренге счёл своей обязанностью доложить, едва выглянув из гамака.

На их счастье, объект G-120 стоял на обширной терра фирма, незаливной площади гилея, и за первый день пути им удалось уйти от рудника как можно дальше. Всю дорогу Форт не мог отделаться от впечатления, что угодил в ботанический сад, куда до кучи втиснули зоопарк с ландшафтным заповедником. И звери здесь разгуливали как хотели!..

– Смотрите зорко! – напоминал Джифаренге, беспокойно глядя по сторонам. – Ящеры прожорливые… Ни фига не видно! как в подвале…

Полуденное пекло сиесты сменилось под сводами гилея чёрно-зелёной мглой и духотой банной парилки. Где-то орали лепидозавры, будто их заживо выворачивали наизнанку. Дальние крики Форта не пугали – страшнее те чудовища, что молча проецируют тебя на сетчатку своих выпуклых буркал; нападение будет мощным и внезапным.

Искатели парного мяса объявились раньше, чем грибы. Едва зашумел проливень и капли заплескали по грязи, наращивая лужи, как послышалось голодное сопение вместе со всхлипыванием грунта под тяжёлыми лапами. Джифаренге с сомнением взвесил в руке тесак и виртуозно выругался.

– Капитан, лезем на дерево!

– Погоди.

Ящер возник из потёмок и как бы зевнул – мол, ознакомьтесь с моим арсеналом. Пасть напоминала гроб с зубами. Массивная голова – боевой молот с клювом-наконечником – легко поворачивалась на мускулистой шее, складчатые веки вздрагивали на чёрных линзах глаз. Тусклый изжелта-серый зверь по спине и бокам был украшен узором цвета древесной коры, а сокращения его могучих мышц под кожей завораживали и вводили в оцепенение. Форт без раздумий перевёл лайтинг на предельную мощность.

Луч сверкнул, испаряя пролетающие капли. Брызги огня прошипели по морде выше глаз – и громада с пастью-могилой, неуверенно шагнув, повалилась и задёргала ногами. Когтистая стопа в судорогах лягнула дерево – ствол расщепился, лесина ахнула всей тяжестью, обрывал путаницу лиан; земля содрогнулась от падения, и долго не смолкали писк и шорох обитателей листвы.

Форту стало почти до тошноты противно от содеянного. Он никогда не охотился, а убивал только однажды, и тот давнишний случай тяготел над ним, как неоплатный долг. И вот опять… Да, и стражник в тюремном посёлке, и ящер могли искалечить его – но этих стычек можно было избежать! Купить не протезную, а настоящую программу перевода, не забираться в гилей… Виновны были другие – смастерившие уродскую программу, вынудившие сбежать с G-120. – а убийцей оказался он. Попробуй-ка поступи иначе… Ящер умирал, а Форту не хотелось видеть, как мутная поволока смерти затягивает глаза-линзы.

Когда агония лепидозавра стихла, Джифаренге выждал немного, чтобы его самого не разнесло последним ударом лапы, деловито рассёк ляжку ящера и вырезал кусок беловатого, как варёная курятина, мяса – кило на полтора.

– Вот и ужин задарма. Метко вы его, точно в лобец, – похвалил грузчик. – Устроим ночлег, я на палке зажарю.

Насчёт того, как оборудовать логово, Джифаренге был мастер – пока Форт караулил у корней, ловко взобравшийся наверх бинджи наделал зарубок, растянул шнур и соорудил навес из ветвей.

– Дайте руку, подтяну вас!

– Сам залезу.

– Вы шутили, что впервой в лесу, гу?

– Первый раз в жизни, честно.

– С ума срехнуться. Я-то по лесам на Хэйре прослужил… – задумался он, сгибая пальцы в сложном пересчёте длиннющих хэйранских лет в куцые года ПМ. Вышло одиннадцать с полтиной, а ведь Хэйра за его службу и полный оборот не описала вокруг красно-голубой звёздной пары. – Короче, шесть с небольшим по Единому. А вы – первую ходку ходите?..

– Я городской. Там, где я жил, леса нет. Потом летал, летал… вот, прилетел, – поглядел Форт с дерева вниз. Жар дня не остывал ночью, тепловидение путалось в душном мареве, где крались и точили зубы пойкилотермные[8] животные. С растерянностью смотрел туда и сканер – ночь кишела сонмищами гадов, гадищ и гадюнчиков. Всё неплавучее сползалось на гряду и переливалось катышами липкого желе, захватывая в студенистые объятия и гниль, и живность. Смерклось дочерна, проливень заглушал звуки, лишь над кронами канонадой гремела гроза, и в щелях проглядывало небо, белое от молний.

Дико и непривычно было Форту видеть это кишение жадной, страстной, беспощадной жизни. Казалось, паукастые многолапые корни с хлюпаньем засасывают питательную грязь; кочевые грибы и миксомицеты-оболочники пожирали слякоть и тучнели на глазах, тут же отпочковывая мерзостные плодовые тела и бесстыдно делясь на новые комья слизи… в этом безостановочном круговороте смертей и рождений было нечто чарующее, как в телодвижениях ящера.

«Мы здесь посторонние, мы чужие, – подумал Форт. – Гилей переварит нас, если сможет – и будет по-своему прав. Люди пришли сюда без приглашения, чтоб насадить свои вонючие порядки. У нас сила, техника, гидратил… Что здесь будет лет через сто-двести? Какая-нибудь Буолиа – Сгоревшая Страна… Глиняная пустыня. Мы сведём гилей под корень, перебьём ящеров, разроем землю карьерами и шахтами. Расползаемся по Галактике, как хищные грибы…»

Враждебный и мрачный гилей стоял вокруг, нервно подрагивая листвой в потоках проливня.

– Что там, на руднике, сказали, от чего мы побежали? – бережно отлив в горсть из фляги чуток тёмно-ржавой пропитки для шпал, Джифаренге взялся ногами за сук и свесился ниже гнезда беглецов, чтобы обмазать ствол от насекомых. Свет горючей таблетки выхватывал из мрака крохотное место, и виделись одни полоски мяса, жарящиеся на заточенных лучинках.

– Облавы. Ты слышал про облавы здесь? в Купер-Порте, например?

– А то как же. Вы. капитан, в приличном месте жили вот и не в курсе, – подтянувшись на ногах, Джифаренге вернулся в гамак, сооружённый из дождевика. – В новостях про это не передают. Полиция… – под респиратором гримас не видно, но, судя по игре бровей, Джифаренге скорчился с презрением, – выявляет приезжих, не стоящих на трудовом учёте. Ведь как – кто работает, тот платит за кондиционер и глот-фильтры, а кто нигде не записан – дышит даром. Их штрафуют, высылают или верстают на общественно полезный труд, пока не взвоют и сами не пристроятся куда-то.

В самом деле, на ПМ стекалось много желающих зашибить деньгу. Пускать тут корни и плодить деток никто не собирался. ГенКом УППМ даже поощрял бесплодие приезжих – то есть бил налогом женщин, которые отказывались от прививки, блокирующей зачатие. Форт что-то слышал о дамах, искавших по всей планете акушера, отъехавшего в дебри поохотиться на монстров. Но заставлять работать, если разговор не о тюрьме – это в его федеральное свободное сознание не вписывалось.

– Неработающих на Планете Монстров нет! – бодро провозгласил Джифаренге, меняя над огнём лучины с мясом. – Зато начальников целая прорва. Много дышат – бумаги пишут. Так зачем мы в гилей понеслись?..

– Нам светили те общественно полезные работы, о которых ты упомянул. Причём без нашего желания.

– Я никогда! – Джифаренге оттянул респиратор и торопливо схватил ртом жаркое. – Фиг им! Я у вас на флаере записан, значит – фиг! Нет такого права.

– Там много чего нет. Мачты с маяком, к примеру. А вот пропускная система имеется.

– Военное ведомство? – невнятно прожевал бинджи из-под маски.

– Ни одного в мундире и в погонах, только форма горнопромышленного департамента. Ты заметил, как они настойчивы?

– Как пиявки. – Джифаренге уставился на разутую ногу, где по отмытой дождевой водой коже мокро расплывался потёк густо-синей крови. Уму непостижимо, как эти твари пробрались в плотно зашнурованные башмаки, иод пластиковые пакеты, надетые вместо носков, но кобальто-основная кровь биндэйю пришлась им не по вкусу – прокусили и отпали, оставив ранки. Даже из-под наклеек пластыря сочилось.

– Конечно, найти дурня, чтоб за шесть сотен пилотировал им проходческий комбайн в забое – задача не из лёгких. Мне стало неприятно, когда разговор пошёл по кругу – «наймись, наймись, иначе не уедешь». И тут эта беседа… если верно то, что я услышал, с G-120 отпускают только по увечью. Человек, сказавший это, попал на объект через облаву.

– Правильно убежали. А ваш флаер?

– Оставь эту головоломку мне, Джифаренге. Есть закон, есть суд – флаер у них недолго простоит, лишь бы нам до Купер-Порта добраться. Очень мне хочется поговорить с Мийо в присутствии адвоката. Не поскуплюсь взять юриста классом повыше. Мы ничего противозаконного не совершали; покинуть G-120 своим ходом не запрещено.

На другое утро и вылез лишай, словно поцелуй Мийо.

– Мне казалось, вас есть не будут, – сокрушался Джифаренге, сматывая шнуры. – Вы же квази, не настоящий.

Форт соскрёб плесенный нарост и пожалел, что нет зеркала. На ощупь кожа была цела… почти цела, если не считать какой-то необычной шероховатости. Сняв респиратор, он намочил в шпалопропиточнои жидкости кусок губки, которой обычно умывался, и натёр ржавью открытые части тела.

Вечером зуд заставил его раздеться в ночлежном гнезде. Так и есть, лицом и ладонями процесс не ограничился. Создатели покрытия то ли не знали о грибах ПМ, то ли не рассчитывали, что киборгам придётся здесь работать. Поганая грибница медленно, но явно въедалась в отмирающий верхний слой кожи, подбираясь к спрятанным под ней капсулам биопроцессоров. А дальше контракторы. Фляга со склада вмещала всего семь литров. Батарея лайтинга – двадцать три максимальных выстрела. Брикеты пищи – на двадцать суток ПМ. Если грибы прогрызут покрытие, начнёт вытекать питающий раствор; придётся прижигать дефект, пока не запечётся плотной коркой.

В рюкзаке Форту открылись новые огорчения. Судовые документы «Центуриона» выглядели так, будто пролежали век в сыром подвале; восстановить их могли бы одни криминалисты, скрепив раскисшие листы спецклеем. Как на смех, уцелел кошель с экю – похоже, его изготовили с оглядкой на грибы.

– Ничего! – бодрился Джифаренге. – Вторые сутки движемся – и живы! Нам, десантникам, не привыкать к болоту. И не такое гнилище видали. По десять дней где вброд, где вплавь… Пойдёмте, капитан!

4 плювиоза. Неровная терра фирма пока благоволила путникам, но проливни и её превращали в вязло, то текущее неглубокими ленивыми потоками, то киснущее месивом перегноя. Идти по бывшему летнему листопаду было одно удовольствие; казалось дивом, если попадалась гряда посуше, чтобы прошагать полкилометра не по колено, а хоть по щиколотку в жиже. Основательно сквашенный в брюмере, этот полужидкий силос уносился водой к неведомым лесным рекам.

Взгорье пошло под уклон, впереди открылся завал из нагромождённых трухлявых стволов, затопленный чёрной водой. Сканер поймал едва заметное движение, и Форт предостерегающе крикнул:

– Мортифера! берегись!

Джифаренге проворно отскочил назад, а здоровенная гадина рванулась из засады. Не в пример сородичу-лепидозавру, атакующему напролом во весь рост, эта хищница таилась, прижимаясь к пве или погрузившись до ноздрей в гнильё. Похожа в покое на заплесневелое бревно, по исчерна-бурой спине идут разводья, имитирующие грибы. Выждав, она поднималась на кривых коротких ножках и в броске настигала любую добычу; охотники клялись, что мортифера ловит летучих квакш, оттолкнувшись задними и встав дыбом с опорой на хвост.

Извиваясь на бегу, она метила схватить бинджи, но вскинулась с воплем и забилась, полосуя воздух серпами когтей; второй луч прорезал брюхо мортиферы, и вопль захлебнулся, забулькал хлынувшей кровью. Мортифера долго не сдавалась – даже обессилев, била хвостом, скребла лапами и клацала пастью, пытаясь доползти и ухватить добычу…

«Приучаюсь к убийству, – подавленно отметил Форт про себя. – Дрянная привычка. Не примут в Зелёную церковь… Учитель Кэн меня бы проклял».

– Товарная зверюга. – Джифаренге озирался, держа тесак наготове. – У города их всех повыбили. Знаете, сколько её щитовидная железа стоит?..

– В обход, – скомандовал Форт, из осторожности лишний раз проверяя завал на присутствие хищников. Заверещали в переплетениях лиан крылатки – свита мортиферы, пробавляющаяся объедками; самые голодные, отважившись, посыпались из лиственных укрытий прямиком на труп погибшей госпожи. Птицы? насекомые?.. веера суставчатых крыльев несли изогнутые тельца с подобранными к брюшку цепкими лапками. Они уже ссорились и толкались около раны на брюхе, и верещанье их товарок наверху сливалось с поспешным чавканьем десятков челюстей.

Обход вышел длинным; Джифаренге смело предложил форсировать заливную ложбину, ступая по стволам. Он вырубил пару надёжных палок для опоры.

– Капитан, если кто вцепится в ногу – бейте, как копьём, изо всей силы, и старайтесь не упасть.

Вместо ответа Форт пустил луч под острым углом к поверхности воды; пар забурлил, испуганная синяя лягва вынырнула и припала к прогнившему бревну.

«Вяло движемся». – Он сверил извилистый пройденный путь с воображаемой прямой, нацеленной на ближайшую трассу, идущую в Купер-Порт с востока. Кериленовая батарея и постоянно бодрствующий мозг позволяли ему идти без остановок все 60 часов в сутки. При непрерывной ходьбе он дней за пять-шесть добрался бы до трассы… если бы не два «но». Во-первых, Джифаренге живой; шагать неделю напролёт без сна и отдыха он не может. И второе – грибы! они-то работали без передышки, днём и ночью. Если их игнорировать, к дороге придёт один механический остов, оставляя на крючьях лиан клочья плоти. Надо что-то придумать, чтобы сдержать рост грибницы, проникающей в тело.

– Ничего, ничего! – твердил Джифаренге, выколупывая пиявок из-за голенищ. – Дальше будет легче! Если позволите, капитан, я спою нашу походную. С песней куда веселей!

Из-под респиратора голос звучал, как через подушку, но если бы рядом с двумя отчаянными шёл сородич Джифаренге, он мог бы ясно различить слова:

Вспомним, вспомним топи хэйранские,

Мутный Пачакиль, буйный Авенон!

Много, много ботфортами нашими

Втоптано в грязь непокорных племён![9]

– Эх, мама!.. – Джифаренге ухнул по пояс в водяную яму, скрытую слоем прокисшей листвы; Форт выволок его – и заодно полдюжины сиреневых бестиол, алчно вгрызшихся напарнику в штаны. Бинджи исполнил на краю ямы свирепый воинский танец, отрывая от себя двоякодышащих и швыряя их по сторонам.

– Пиявки в брюках, – строго напомнил Форт, пытаясь по коже Джифаренге определить его состояние.

– Вааа, я их уже чувствую!! – Грузчик плясал, вскидывая ногами ошмётки грязи.

Ранки от укусов маленьких вампиров слабо кровоточили. Джифаренге презирал ничтожные укусы, называл их царапинами, чепухой, но всё же кровь вытекала. Старые ранки затягивались, а новых прибавлялось. Насколько бинджи устойчивы к кровопотере? Форт решил внимательнее следить за Джифаренге. Если после отдыха тот начнёт шагать медленней… что тогда?

– На Хэйре было страшней, – мужественно обронил Джифаренге. – Тахагуэты! вот дрянь, так дрянь. Жало как шило. Ими всё кишело. В авангарде мы везли турбогорелку – как дохнёт, в лесу просека, и никаких тахагуэтов…

– Жаль, ты её с собой не захватил на память.

– Ого! Эту трубу с лафета вшестером снимали! или краном.

«Или инфекция. – Форт продумывал все возможные кошмары. – Столько ранок! если хоть в одну проникнет инфекция… Взвалить-то я его взвалю, но скорость резко снизится. И проходимость тоже».

В сиесту снова ладили гнездо на дереве. Джифаренге не показывал усталости, но Форт с тяжёлым чувством заметил, что движется его напарник как бы с ленцой. Замедление не бросалось в глаза – а мозг неумолимо просчитал, что темп однотипных действий бинджи упал на 8 процентов.

Укрывшись от проливня, разоблачились и осмотрелись. Пиявки искусали Джифаренге всюду, куда пробрались, но ранки не выглядели воспалёнными ни в каком диапазоне. Форт смотрелся куда хуже – кожа на правом плече потемнела, вспухла волдырём и выглядела рыхлой. Он взял флягу и поднёс горлышко ко рту, но Джифаренге перехватил посудину стремительно вытянутой ручищей:

– Капитан, не надо! это не выход! Мы пока с ног не валимся, идти можем. Если что-нибудь, то я вас донесу.

– Дай сюда. Я знаю, что делаю.

– Не-ет, этого делать нельзя! Будем держаться. Говорю же, мы дойдём.

– Джифаренге, мне нужно выпить. Я ем не только ртом. – Чтобы напомнить, Форт показал зарядник системы питания. Давно бы выкинул его, лишнюю тяжесть, не будь нужды доказывать свою артонскую природу. – Пропитка пройдёт через реактор, всосётся в кожу, и грибы сдохнут.

– Вы точно знаете? – Джифаренге сомневался, не решаясь отдать флягу.

– Как дважды два.

– Ладно, я вам верю.

Конечно, гарантии не было. Пищеварительный реактор мог отвергнуть жидкость, если её свойства совпадут с перечнем запретов, встроенным в предохранитель. Форт выпил и замер в ожидании. Влилось. Включились рецепторы. В голове побежала строка: «НЕ ТИПОВОЕ ПИТАНИЕ. НЕ БУДЕТ ПРАВИЛЬНО УСВОЕНО. ВНИМАНИЕ – КРАСЯЩЕЕ ВЕЩЕСТВО! ВОЗМОЖНО ИЗМЕНЕНИЕ ОКРАСКИ КОЖИ». Ну и пусть, лишь бы проникло в процессорный слой.

– Вот видишь, нормально.

– Да-а… а я боялся. Извиняйте, капитан.

– Сам-то как? тебя сильно исклевали…

– Чхать. Нам перед вбросом на Хэйру такую микстуру впороли – ой-ой! Спец-военный препарат, во. Блокирует от всех зараз, кроме любви…

– …или почти от всех, – поправился он, изучая свои ноги. – Надо же, и у меня гриб вырос. Придётся смазать!

Вечером (ещё час возились под дождём, устраиваясь на ветвях) документы стали выдавливаться из папки на манер зубной пасты, и Форт, осмотрев дряблую однородную массу, выкинул её из гнезда во тьму. Отрава впитывалась не спеша, грибковый очаг на плече её не дождался. Прогнившую и лопнувшую кожу Форт стянул и заклеил с помощью грузчика – автоматическое восстановление покрова не успевало за разрушительной работой грибов.

6 плювиоза. Джифаренге исчерпал запас ругательств на линго и латине, и перешёл на родной биндерам, прибавляя к матерным раскатам слова из каких-то неведомых языков – видимо, хэйранских. В лайтинге осталось шестнадцать выстрелов. За путниками увязалась стая крылаток, смекнувших, что по следу этих двух странных ящеров то и дело остаётся вкусный корм. Слава кормильцев оказалась скверной – галдёж крылаток означал, что где-то лежит туша, и можно даром подхарчиться. На сытый стрёкот трупоедок потянулись твари покрупнее. И больше выстрела на каждую тратить нельзя!

– Дубины вырежем, – сипло проговорил Джифаренге, удерживаясь за толстенную лиану. Его бодрость уступила место ярой злобе; он бы, не задумываясь, кинулся на мортиферу с дубиной. Мортиферы ходят лёжа, им проще вмазать по глазам, а до башки лепидозавра не дотянешься.

Патентованные, с гарантией, ботинки на обоих расквасились и осклизли; одежда, просушить которую было нечем и негде, облепила тела грузной и грязной тканью. Ноги выдирались из илистого месива размокших листьев с плотоядным чмоканьем, словно почва сожалела, что пока – пока! – не может приобщить бредущих сквозь гилей безумцев к всеобщему празднеству гниения. Рубчатые подошвы ещё цеплялись за неровности стволов, лежащих под водой, но пройти залитое место, не поскользнувшись, никому не удавалось. На дерево для отдыха всползали тяжко; кора под руками слезала с ветвей. Залезть и не сорваться Форту помогала сила, а Джифаренге – врождённая ловкость. Треск и гулкое падение истлевших сучьев под весом наросших лиан уже не заставляли осматриваться – оба привыкли.

– Капитан, по вам муравей ползёт.

– По тебе вон – целый выводок амёб. – Форт сбил с рукава насекомое длиной в полпальца. – Не в ухо ли?

– Ах, они… – следовала безобразная тирада, порочившая весь род амёб по нисходящей, до комка слизи, который первым выбрался из океана на заре времён.

Начав с промежутков между пальцами ног, грибы расширились на тыл стоп и отчасти на подошвы Джифаренге. Досталось и паховым складкам. До приличий ли тут? Экономя жидкость для шпал по капле, голый Джифаренге исступлённо втирал её в себя, во всю пасть проклиная гилей от корней до вершин, затем мастеров-кривые-руки с Иносенты, потом предприятие G-120 и кое-кого на G-120 персонально. Форт побурел от пропитки, но яд скопился в биопроцессорах, проникая в кожу долго и помалу. Кожа страдала от грибкового нашествия, лопаясь на сгибах и не желая срастаться. Подержав ладони над пламенем, Форт измельчал таблетку сухого топлива, сыпал порошок в раны и поджигал; даже бинджи было не по себе от этих процедур – сидит человек и хладнокровно наблюдает, как прогорает язва на руке…

Забравшись к самой кроне, Джифаренге спустился с колючими шишками в сумке.

– Если не врали, это от плесени. Вскипятить в скорлупе и натираться.

Разжижившаяся на огне мякоть шишек смотрелась намного гаже ржавого снадобья, но ситуация была не та, чтобы брезговать. В гнезде под балдахином из ветвей сидели два грязных чучела, намазанные химикатом для шпал и плодовым пюре.

– Ну и вид у вас, капитан.

– Думаешь, ты лучше?

– Сейчас бы к девкам в гости.

– Нет, к Мийо.

– Не надо Мийо. У меня выдержка не выдержит.

– Ты трезвый; как-нибудь обойдётся без рук.

– Ногами задушу. Умею.

Из-за стекла, из тёмной мутно-зелёной бездны, в прямоугольный и прозрачный мир воды смотрели выпуклые глаза колосса. Песчаное дно затмевала тень великанской головы, и что-то толкало выйти из тени, блеснуть золотом чешуй в пронизывающем воду свете.

Рыбы, асинхронно шевеля плавниками и изгибая гладкие, совершенной формы тела, вплыли в день; ночь царила в воде позади их роскошных полупрозрачных хвостов, похожих на карнавальные флаги в звёздах блёсток поверх многоцветных шелков. Их глаза выпирали из голов-шлемов, подобно вздутым объективам; жаберные крышки едва заметно отслонялись, выпуская незримые волны.

Зеркальное небо встрепенулось, в середине его вспух чёрный вырост, расширяясь, вытягивая уродливые и изменчивые щупальца. Мелькнул огонь; вслед за чёрным полипом ко дну мира заспешили, рассыпаясь, серые хлопья.

– Ты мог бы не стряхивать пепел мне в аквариум, Леон?

– Но ты же капаешь туда чернила?..

– Я ставлю опыт, а ты мешаешь.

– А вдруг они примут пепел за корм?

– Нет, они прекрасно отличают корм от несъедобных предметов.

– Мийо, покажи, как они выпрыгивают.

– Хорошо; нагнись к воде.

– Мне страшно.

– Чего ты боишься? они такие маленькие…

Старшая, самая большая рыба приоткрыла рот – в луче лампы сверкнули пластины зубов.

– А если вцепится?.. Лучше пусть дерутся друг с другом.

– Рыбка стоит двести сорок пять экю. Ты платишь.

Старшая и стальная принялись перед схваткой ходить вокруг воображаемого центра. Всё быстрей. Остальные отстранились от бойцов. Чернила растворялись, придавая воде синеватый оттенок тайны. Бойцы слились в сверкающее кольцо; даже поверхность воды заволновалась.

– Автосхватка, – объяснил Мийо, нажимая соответствующий сенсор.

Рыбки сцепились в бешеный клубок; на дно стали опадать клочья плавников.

– На кого ставишь?

– На стальную.

Как ни странно, Леон поставил верно. Мелкая стальная оказалась проворнее крупной старшей и смогла вгрызться той между телом и шлемом. Вопрос в том, скоро ли она сможет перекусить проводки.

– Я переоценил возможности старшей, – вздохнул Мийо. – В её паспорте говорилось, что она зверь-рыба, настоящая убийца. А оказалось – немочь бледная. Рохля. Достань её, Леон, она твоя.

Отключенные рыбки потеряли плавучесть и тихо опускались ко дну на ровномкиле. Закатав рукав, Леон погрузил руку в аквариум – и не успел отдёрнуть её, когда стальная ринулась к его пальцам, разинув пасть.

Мийо негромко рассмеялся.

13 плювиоза. Двухтактные дни сомкнулись в колесо. Ночь и проливень – утро и духота – вода и грязь – пиявки и бестиолы – в тине по колени – упал едва не рылом в тину – встали и пошли – верещат крылатки – сиеста и удушье – вверх по дереву – провал сна – подъём и сборы – ноги вязнут в гниющей жиже – зелёная тьма сгущается – опять на дерево? Вода сверху, вода снизу, вода всюду, ручьи по стволу, водопады из листьев-воронок, сопливые сочные стебли бромелий, колючки впиваются в кожу, кусает муравей. Хлещет проливень. Утро. Это вчерашнее утро! Капитан, вы заблудились, мы идём по кругу!..