Капитан Удача (№1) - Капитан Удача

Нечто вроде того, что нарисовано у Эну на ступнях. Туанцы, как заметил Форт, очень любили себя украшать – вот, даже у солдата на щеке метка жемчужная.

Предрассветная лесная тишь приятно размагничивала душу, но он вспомнил о времени. 13.34, до погони шесть часов. Ребята спали мало, однако ничего не поделаешь, придётся их разбудить – как бы не пришлось от катера идти пешком, а голодным отправляться в путь не следует.

– Поднимай команду, будем завтракать.

– Есть, господин Фойт! – бодро отозвался Муа, отойдя от двери, и его голос хлестнул по ушам:

– Вста-ать!!

Второго пинка детки ждать не стали, вскочили мигом – ни живы ни мертвы, ладони перед собой – словно защищаясь, охнули хором:

– Господин хозяин!

Таких замашек Форт терпеть не мог, пришлось вмешаться:

– Ц!

Солдат полуобернулся.

– Я же тебе сказал – поднять.

– Вот – поднял, господин Фойт.

– А по-другому не умеешь?

– Простите, как же их по-другому... – недопонял Муа.

– На первый раз прощаю, а ещё лягнешь – схлопочешь. Не у себя в участке. Эну, накрывай на стол, перекусим.

– На стол, отец? а как это – «накрыть»? чем? – Эну опустила руки.

– Садитесь есть.

Тогда они оттаяли – Шук заулыбался, мало-помалу вникая в новую расстановку сил, а Эну поспешила взяться за укладку:

– Отец, разрешите, я сейчас устрою...

Шук бочком-бочком, но уже с гордецой обошёл солдата и присоединился к Эну; вместе они управились проворно – постелили спальник, выставили стаканы и выложили кульки с едой. Форт подсел к ним по-турецки со своим пайком.

Однако солдат будто не слышал приглашения.

– Тебя два раза звать? Накладывай ему, Эну.

– Извольте кушать, господин хозяин, – хихикнув, Эну выставила на край мешка плоскую мисочку с подсохшими ломтиками.

– Спасибо, господин Фойт, – угрюмо кивнул солдат. Даже не пытаясь сесть в компанию, он забрал миску и устроился подальше, на порожке трапа. Как казалось Форту, Шук и Эну следили за ним с озорным лукавством.

– Да садись же.

– И здесь поем, с вашего позволения.

– Ладно, твоё дело. Хоть под дождём ешь.

Шук гоготнул, и солдат пересел ещё ниже, на ступени.

Так. Не нравится ему за одним столом с теми, при ком его осекли и обещали наказать. Ничего, привыкай, господин хозяин, не всегда власть твоя.

– Очень они благородные, чтобы с нами из одной кормушки лопать, – заметил Шук. – Они бамиэ, из земельных.

После завтрака Форт углубился в карту. Ближний малиновый квадрат был в полутора лигах, и, судя по ровно расчерченным участкам вокруг него, там обитали те самые бамиэ, фермеры. Земля вне городов с их сеткой улиц почти сплошь разлинована. Здесь почва, не искалеченная Бурей, была плодородна, и туанцы заботливо её возделывали. Помрачневший Муа нехотя показывал: это каналы, это дороги, а вот так изображаются плотины и водохранилища. Пролететь к городу без риска быть замеченным можно лишь ночью, над каким-нибудь притокам Хатис – то есть времени на перелёт осталось часа три, после чего даже с погашенными огнями катер будет слишком хорошо виден. Правда, воздушное движение над автономиями оживлённое, но вряд ли в сельской местности катера то и дело снуют по небу.

– Когда открывают магазины в деревнях?

– Рано, господин Фойт, обычно с рассветом.

– Для меня поздновато. А круглосуточной торговли нет?

– Есть, для проезжих. В любом посёлке покрупней найдётся лавка «стоп-дорога».

– И здесь тоже?

– Погодите... – Муа увеличил карту, нажал на квадрат, и рядом выскочила колонка строк. – Тысяча шестьсот тридцать жителей... конечно, «стоп-дорога» там имеется. Хотите что-нибудь приобрести?

– Да, пока не рассвело и не сбежались покупатели. Эну, ты пришла в себя?

– Ага, – она подавила зевок. – Я не сонная, не думайте. Сниму с руки наклейку, всё пройдёт.

– Сбегай в «стоп-дорогу» и возьми... – Форт поманил её, и она нерешительно приблизилась. – Ухо ко мне, ближе.

Вблизи отец Фойт пах чудно, словно стиральный порошок, но слабо-слабо, почти незаметно, и дышал неслышно. Но теперь его переводчик молчал; он говорил на великотуанском плохо, однако понятно.

– Олокта, накидка, три штук по пятьдесят тиот. Вот клик. Быстро, два час и быть тут. Азбука, букварь – бери.

– Отец, я не могу так идти, – отодвинулась Эну.

– Как – «так»?

– Я же босая. Краску я сотру, но босую меня выгонят. Это ведь товар для белодворцев.

– Ты не путай, говори яснее.

– И так ясно, отец! Я красноверка, а приду брать белодворские причиндалы; оплюют меня – и в шею... И идти немножко больно.

– С вашими верами чёрт свихнется. Шук, отдай ей свои тапки.

– А я их... – Шук потупился, разглядывая пальцы на ногах, – там, у колодца позабыл. Я ни фигища от нашлёпки не соображал.

– Дёрнуло тебя разуваться!

– А на КонТуа – там без разницы: по-белому, по-красному ли верить...

– Размечтался ты не вовремя... Муа, снимай ботинки.

– Я-а?! – неожиданно растерялся служивый.

– А кто же – я, по-твоему? у меня с ней ноги разные.

– Мне – раздеваться при них? – всё больше терялся солдат. – Господин Фойт, я честный белодворец!

– Разувайся. Ну?..

– Копошись, хозяин, – ободрил его Шук. – Три бана дашь – Эну тебе сандалики купит. Да, Энуну?

– Конечно, – плаксиво подпела Эну. – Вляпался, бедненький, как не помочь.

Бессильная злоба копилась в душе Муа Тумэнии. О, Судьба изменчива! Вчера эти двое за срамословие давились бы крысиным писком под его хлыстом – да что там! за меньшую дерзость визжали бы, взывая к милосердию. Стрекалом по щекам их, по щекам, и так каждый день до завтрака и после ужина; им вместо краски бы пошло... ооо! Если б сейчас хлыст! отсчитать им за всё – за приглашение жрать на полу по-льешски, за приказ постыдно разуваться...

Но теперь чёрный, с винтовой насечкой хлыст – у Фойта... льешский покровитель, чтоб ему издохнуть! Поворот гарды, и стрекало, щёлкнув, вытянулось в полную длину.

– Я жду, – Форт для пробы согнул хлыст в кольцо.

Сняв форменные сапожки, Муа швырнул их Эну, мысленно желая ей споткнуться на кочке и сломать ногу.

– Ничего не забудь, – напутствовал выродок свою умви.

Вприпрыжку по рыжему кочкарнику Эну побежала к посёлку – нарочно, чтобы до безобразия изгваздать сапожки в ручье и избежать лишних расспросов, почему обувь форменная.

– А вы, – Форт перевел кончик хлыста с Муа на Шука, – живите дружно и не разбегайтесь. Сторож у меня глазастый, – хлыст указал на нахохлившийся, притихший автомат. – Я пока осмотрюсь в округе.

Присутствие робота должно удержать их от необдуманных поступков, но покоя на душе не было, и как оказалось – не напрасно.

Деревья в лощине кое-где росли достаточно густо, чтобы замаскировать катер от наблюдения с воздуха. Сканер, конечно, разглядит его, но всю погоню сканерами не вооружат. Форт присмотрел удобное место под склоном и стал соображать, как загнать «молики» под шатёр ветвей, не сломав слишком много мохнатых гирлянд и не задевая стволы, как вдруг автомат просигналил ему: «Движение на охраняемом объекте! Угроза пульту управления!» Он спешно подключился к визорам паучины и увидел, как Муа дубасит Шука. Солдат бил всерьёз, умело, сильно; Шук уже валялся и, вопя, пробовал увернуться от ног Муа.

Автомат накинулся на солдата сзади и сковал его четырьмя лапами. Пока тот рычал и вырывался, Форт подоспел к катеру.

– Какого дьявола?!! вы что, взбесились?! Я же сказал...

– Он говорит: «Убью!» – стонал Шук, вытирая кровь, стекавшую из носа.

– Этот скот!.. – хрипел Муа, изворачиваясь в лапах автомата. – Это ничтожество! Он оскорбил мою касту!!! быдлосное отродье, сын перевёрнутых отца и матери!

– Врёт он, врёт! – Шук встал, всхлипывая от боли. – Сам перевёртыш! бамиэ червяг рожают! навозники!

– Ах, опять?!! – вскричал Муа, пытаясь освободиться. – Безродный, ты об этом пожалеешь! Только вернись на выселки! нет, тебя вернут – под конвоем! Я тебя встречу!

«До каст дошло. Похоже, я их не помирю», – устало подумал Форт и отдал автомату команду отпустить Муа, а затем догнать и вернуть Эну.

– Кончили драку. Ну-ка, в разные углы! Руки на стену!

Муа, как не слыша, вновь кинулся на Шука, но охнул и присел, когда Форт перехватил его за руку. Хватка у выродка была сильней, чем у его робота.

– Я сказал – оба прекратили. Мне надоели ваши кастовые, расовые и прочие воззрения. Я тебя высажу, – тряхнул он Муа, – подальше от жилья, и катись босиком куда угодно. Дойдёшь, не калека.

Пасмурное утро 4 бинна в Цементных выселках началось с загадочной суеты. Сперва помощник полиции прибежал к заводскому слесарю и срочно потребовал его в участок, с инструментом. Слесарь был человек многосемейный и начальством уважаемый, поэтому спешить не стал, а объяснил помощнику, что у него дома не склад, за инструментами надо сходить в мастерскую. Пока дошли туда, пока обратно, невнятная суматоха у участка стала заметна высельчанам; одни в любопытстве кружили близ полицейского дома, другие припустили вдоль по улице с новостями. К приходу слесаря участок стал всеобщим центром внимания, и помощники, взяв хлысты вместо дубинок, нервно орали на столпившихся зевак. Ну кое-что нельзя было скрыть криком – капоты вездеходов на стоянке кто-то раскромсал, будто лучом.

Слесарь сдержанно усмехнулся, увидев хозяина с первым солдатом запертыми в клетке. Они там метались, как дикие звери, а выглядели безобразно – Толстый весь в обрывках липкой ленты на мундире, у Канэ рукава распороты до плеч и руки голые торчат. Похоже, неумелые помощнички пытались выбить сломанный замок, но только хуже раскурочили его – и без толку.

– Скорее! Отпирай! Быстрей! – вопил Толстый; на лице его выступили гневные узоры цвета мяса.

– Не колотить надо было, а резать, – обстоятельно внушал слесарь старшему помощнику. – Что, у вас в гараже нет пилы по металлу?

– Она без электричества не пилит, а ток нам кто-то отрубил. Щит весь разворочен; хорошо, что не замкнуло.

– Так зовите электрика, пусть восстанавливает.

– Пили! Пили, кому говорю! – Толстый тряс решётку. – Не болтай, работай!!!

– Сию минуту, господин хозяин. Да-а, решёточка-то крепкая! Придётся повозиться... А кто замок-то заварил?..

– Дочь пропала! – голосила у дверей мать Эну. – Где она?! Господин хозяин обещал найти! Пустите, я заявление подам!

– Уйди, безграмотная! Заявление она напишет!.. А хлыста не хочешь?!

Так, в неразберихе и сумятице, текли минуты. Позвонили в райцентр и ждали оперотряд, но вместо него – причем куда раньше, чем можно было ожидать – в небе возник военный катер и, свистя сиреной, сел чуть не на толпу. Народ в испуге расплескался в стороны. Светло-синие армейские солдаты в момент оцепили участок, искрами отогнав ротозеев подальше от стен, а командир-двадцатник вошёл в приёмную со словами:

– Все вон. Происшествие расследует разведка войск Правителя.

Но самая неприятная неожиданность случилась через час, когда и полицейские оперативники явились, чтобы выслушать, где им стоять и кому подчиняться, и Толстого с Канэ вызволили из клетки. К воздушным машинам, собравшимся рядом с участком, присоединился лёгкий быстроходный аппарат, из которого вышел стройный золотоволосый человек в модном муарово-лиловом халате поверх длинного иссиня-чёрного платья, в тонкой снежной маске и полупрозрачных перчатках. В ладони он нёс холёную чистую крысу, пушисто-белую с жилеточным коричневым узором и жёлтым лакированным хвостом. Командир разведчиков отсалютовал великолепному человеку чётко и почтительно.

– Господин эксперт, сведения в целом собраны. Главное я вам доложил по радио.

– Спасибо, Ниу, – приезжий лишь взмахнул ресницами в ответ.

Завидев лучезарного приезжего с крысой, Толстый побледнел и похолодел, словно уже умер. Перед красавцем все так расступались, так вытягивались, что для сомнений не осталось места – это фигура из высокородных, человек, которому доверено решать судьбы. Почему-то оробевший взгляд участкового особенно притягивала крыса – в том, как она перебирала лапками и дёргала хвостом, чудилось нечто ужасное.

– Итак, – лаская крысу, золотоволосый даже не глядел на Толстого, – вы утверждаете, что на участок напал робот.

– Так точно! – Толстый ещё надеялся на что-то и старался выглядеть молодцом.

– И вам не известно, ни чей это робот, ни почему он напал.

– Никак нет!

– А ваш солдат, который полчаса тому назад вышел к дорожному посту в Таомоне, утверждает, что вы состояли в сговоре со звёздными ворами – и не поладили с ними, поэтому и случилось нападение. Вы заметно облегчите свою участь, если без запирательств назовёте воровскую семью, с которой общались, и человека, которого скрывали на своём участке.

Толстый поник. Муа, подлец, продал!.. Теперь он – жертва похищения, невинно пострадавший; спешит утопить в помоях и начальника, и старшего товарища. Зачем Фойт не убил его, зачем отпустил живым?!!

– Думайте быстрее, – поторопил золотоволосый. – Ваше содействие я отмечу в моём отчёте ОЭС как смягчающий факт.

– ОЭС?.. – безнадёжно поднял глаза Толстый.

– А кто ещё, по-вашему, должен заниматься ворами сверху и их пособниками? Выбирайте – или приличный лагерь в зоне 5, или лагерь строгого режима на Гнилом море, в зоне 17. Приговоры бывают разные.

– Они заставили меня. Мне угрожали...

– Да перестаньте, скучно слушать, – лицо и голос золотоволосого были одинаково холодны. – Посмотрите-ка, не знакомо ли вам это лицо? – усадив упитанную крысу на плечо, человек извлёк из-под лилового халата голографический портрет.

– Фойт, – кивнул Толстый. – Это он напал. Он принуждал меня к сотрудничеству, я отказывался...

– Фойт, – повторил человек с крысой. – Точнее, Форт, – легко перешёл он на р-говор. – А имя семьи?

– «Вела Акин».

– Чудесно. Но, знаете ли, к тому времени, когда ОЭС займётся вами вплотную, по-настоящему, вам надо подготовить логичную, стройную версию событий – почему вы не арестовали звёздного, почему предоставили ему схрон на участке, почему вели переговоры с ворами вместо того, чтобы доложить о них куда следует. Не думаю, что вам дадут возможность сговориться с тем солдатом о совпадении показаний, но уверен, что у вас впереди годы сосредоточенных размышлений о чести мундира. Почему-то я подозреваю, что при тщательном разбирательстве за вами сыщутся и другие проступки... Ниу, допросите его и сделайте копию для ОЭС. Они скоро прибудут.

Оставив убитых горем Толстого и Канэ осознавать близящуюся встречу с неумолимыми парнями из ОЭС, Акиа вышел из участка. Небо понемногу очищалось от тающих туч, и солнце простёрло свои лучи над территорией, осветив Цементные выселки. Крыса на плече зацокала, шершавым носом тычась в ухо эксперта-лазутчика и перетаптываясь всеми ножками; Акиа погладил ручную зверюшку, но мысли его были далеко – на северо-западе, в автономиях вдоль Хатис. Помножить скорость «молики» на те часы, что солдат брёл по бездорожью к трассе... Фортунат Кермак может оказаться на двести лиг в любую сторону от места расставания с солдатом. Акиа послал просьбу отследить беглый катер зональной полиции, где бы тот ни появился, но шансы на успех были невелики. Кермак умён, он умеет скрываться. В самом деле профессионал из воров или просто находчивый человек? Скорей второе. Воры не унижаются до пилотской работы.

Автономии Хатис. Огромное население, а среди него – чужак, похожий на неплода-выродка, и двое юных льешей. И законы! в мирное время воинские операции там запрещены – не влетишь с отрядом запросто, как в зону 7.

Задумчивая неподвижность Акиа длилась не больше минуты, после чего он направился к флаеру, чтобы связаться со своими подчинёнными и отдать кое-какие срочные распоряжения. Льешня в отдалении тихо ахала и тараторила между собой – столь восхитительного человека никогда на выселках не видели, и неизвестно, когда в следующий раз залетит сюда такая птица-небылица; надо досыта наглядеться, какой он пышный и величественный, и какие у него ботинки, и какие пуговицы, и какая крыса.

А дети, прятавшиеся за взрослыми, мечтали поймать в пустыне рыжую встопорщенную крысу-цокотуху и приручить её, чтобы сидела на плече.

Блок 9

Муа Тумэнии был во многом прав. Будь он поразговорчивее, а обстановка – более располагающей, он рассказал бы куда больше о тех чудесах и откровениях, которых Форт может сподобиться в компании двух льешей.

Пока автомат маскировал катер в лесочке, пока Форт зарывал автомат в ложбине ручья, пока беглецы пробирались по зарослям, ежеминутно ожидая свиста воздушного патруля над головой – всё вроде бы шло хорошо. О чём промолчал Муа, выяснилось позже, когда они вышли на обитаемый простор.

Нет, в «стоп-дороге» Эну не схватили – но запомнили, потому что редкая льешка, заявившись до рассвета, требует брюки-рубаху для отца, ботинки для друга, три олокты, и вон те штанишки, и вон ту кофточку, и вон ту ожерелку, и щупальца в маринаде, и надувные конфеты, и лак для лица, и ещё вон то, и то, и это, и скажите, когда, откуда и куда здесь ходит автобус, и возит ли он всех или раздельно.

В принципе, они и в общем автобусе смотрелись сносно, если не считать того, что Шук жрал щупальца, вытаскивая их руками из банки, зажатой в коленях, а из-под смиренной олокты Эну свисало радужное ожерелье и высовывались ноги в танцевальных шароварах и солдатских сапогах. Форт, в светлом серо-коричневом комбинезоне фермера, натянул капюшон пониже и притворился спящим, дабы другие пассажиры не подумали, что он едет с этими двумя. «Скорей доехать бы и затеряться», – думал он. Но легче затеряться кошке, которой жестокосердные дети привязали к хвосту пару консервных жестянок.

Посадка прошла без проблем; Форт понаблюдал, как другие оплачивают проезд, затем вложил свой клик в гнездо кассы, и водитель, молча взглянув на льешей, постучал по кнопкам – сбоку из кассы, как язык, высунулась полоска билетов с насечками перфорации. Лишь через несколько остановок, когда салон наполнился, Форт обратил внимание, что их, троих в олоктах, окружает зона пустых кресел. Либо отчуждение касалось людей в белом, либо (что более вероятно) при провозе «ничтожных» ты платишь и за те места, куда никто не хочет сесть.

Страна, проносившаяся за стеклом, являла собой невероятный контраст с Буолиа. Вдоль трассы расстилались аккуратные угодья, рябили сочными рядами какие-то культурные растения, там и сям ползала агротехника, кружились прозрачные крылья поливных систем. Редкие невысокие дома в тени деревьев выглядели мило и опрятно; то и дело виднелись плоские ангары – то ли теплицы, то ли стойла для скота. И повсюду были люди.

Автобус проехал по гребню плотины; справа раскинулась водная гладь, а на берегу водохранилища белыми, кремовыми, лазурными звеньями в весёлой зелени змеились прихотливо изогнутые порядки городской застройки. Совсем не те монументальные бигхаусы, какими славится Сэнтрал-Сити – ступенчатые туанские многоэтажки с их козырьками балконов и навесов не насчитывали больше пяти-шести ярусов окон.

Изучая пейзаж и сравнивая маршрут автобуса с тем, что запомнилось при обзоре сверху, Форт если не простил, то глубоко понял второй выстрел по «Холтон Дрейгу». Никто, находясь в своём уме, не допустит падения космического корабля на головы сотен тысяч людей. Вот военные и не допустили. Балкер так пропахал бы этот бело-зелёный речной край, что один подсчёт убытков займет не меньше года. А плотины? пробей осколок «Холтона» одну – и не успеешь спасти живущих ниже по течению.

«Вот где ТуаТоу куёт свои кадры, – всматривался Форт в людскую россыпь на тротуарах. – Тут, наверное, тысяченожек не едят... Народ откормленный. Его много. А на сто людей родятся два гения – так, вроде?.. Значит, гениев здесь хватает. Учёные, военные, стратеги – черпай ситом, всех найдёшь. Хорошо бы узнать, сколько туанцев занято на производстве. Если процентов десять, и они обеспечивают свою Ц всем, от ботинок до межзвёздных крейсеров, да ещё нас заваливают ширпотребом, то нам до их уровня кряхтеть и кряхтеть... »

Он старался фиксировать и понимать то, что видел. Несимметричная схема разноцветных линий, соединяющих квадратики и ромбики, которая наклеена на ограждение места водителя – наверняка местная транспортная сеть. Что означает цвет? скорее всего, вид транспорта. Повторяющиеся строчки знаков – должно быть, номера маршрутов. Форт вспомнил знак в круге на передке и на борту автобуса. Значит, мы едем по бежевой линии. А о чём говорит цвет знаков?..

На вокзале он почувствовал себя скованно; каждый шаг был опасен, словно под ступнями вздрагивала струна троса и зияла воронкообразная пропасть цирка, окольцованная внизу сотнями глаз зрителей. Казалось, в беспечных, даже мимолётных взглядах встречных тлеет ровный лазерный огонь полицейского слежения. Радар в голове неслышно плыл по кругу, меняя наклон и пытаясь уловить лучи, сканирующие лица в беспокойных вихрях и струях вокзальной суеты. Ничего, ничего – но тревога не отпускала.

Вход в гущу туанской жизни напрягал его, как сапёра – путь по минному полю. Неосторожное, неверное движение, ошибочное слово – и крах, провал. Здесь бесполезно и глупо применять оружие. Он один против всей Системы. Город диктует свои правила игры – таись, будь незаметен. Вопрос куда спрятать свой рост и внешность? Купить маску...

Цивилизация была сильным шоком и для Шука с Эну, однако в их чувствах преобладала растерянность. Они жались к «отцу», подавленные массой снующих вокруг людей, пестротой и шумом.

Эну обеими руками стискивала сумку с покупками из «стон-дороги» и перепуганно озиралась, приоткрыв от беспокойства рот. Огни на перекрёстке. Ой, замигали! и машины ринулись! А это кто идёт к нам? он не полицейский? Она спряталась за Фортом. Человек в полосатом балахоне сунул ошарашенному Шуку рекламный листок и исчез.

– Не стоять, – сквозь зубы скомандовал Форт. – Двигаться. Шагом марш.

«Майядева, матерь Божья, да они в городе никогда не были! Ну, я попал... »

Здесь говорили заметно иначе, чем в Буолиа. Стало ясно, что до сих пор он учил и запоминал то ли диалект, то ли жаргон. Надо немедля избавляться от акцента тюремных зон. Он переключил сектор обучения на полуавтономный режим, поставив приоритетом фонетику.

– Ищи расписание рейсов. Шук, вон лавка – купи что-нибудь, чем пишут. Эну, сдача у тебя, отсыпь ему.

Зажав в кулаке пластиковые кружки тиот, Шук через силу оторвался от отца и пошёл сквозь человеческий поток, как против ветра. Он задыхался от страха, спина взмокла. Дотопав до прилавка, Шук схватился за него – а то унесёт!

– Эээ... – выдавил он; язык не слушался.

– Всё за пять тиот, – заученно-радушным тоном пропел продавец в дырчатой маске. – За двадцать вещей скидка пятнадцать тиот! Пакет бесплатно!

– Всё за пять?.. – Шук не поверил. Глаза его разъехались, не в силах охватить такие фантастически доступные сокровища. – Мне карандаш! И это! и куклу Келахота!

«О Господи», – Форт увидел, что приобретения Шука выпирают из пакета, а в зубах он тащит что-то пучеглазое – ручки-ножки на пружинках.

– Зачем это?

– Отец, тут всё так дёшево! – с этими словами кукла выпала у него изо рта, но Эну её поймала.

– Келахот!!

– Он мой! отдай! – потянувшись отнять свою мечту, Шук уронил пакет, и тот лопнул по шву, рассыпав по полу мелкие соблазны города. Форт поднял только то, что походило на стило. Оказалось – большая конфета.

«Да ведь они дети, настоящие дети. У нас тоже порой рожают в четырнадцать, но взрослыми от этого не становятся...»

– Собери немедля. Эну, помогай.

Они демаскировали его на каждом шагу. Гнусная кукла с лицом идиота стала поводом для непрерывного скандала по пути к кассам; родители неудачного малька передрались бы, не швырни Форт куклу в урну. Впрочем, Шук тотчас запустил туда руку и вернул себе Келахота, прихватив заодно вполне съедобный, слегка надкусанный пирожок. Форт не успел отнять – Шук запихал находку в рот и умоляюще заморгал, выпятив раздутые щёки.

– Выплюнь. Неизвестно, кто его слюнявил – может, больной.

Уговоры не действовали; Шук глядел покаянно, но при этом не забывал жевать и заглатывать добычу крупными кусками.

Хм, фонетика. Тут нужна педагогика – да и та, пожалуй, опоздала. Сколько надо человеко-часов упорства, чтобы обтесать такое говорящее полуживотное?

Мысленно наложив схему рейсов на карту берегов Хатис с экрана «молики», Форт приладил первую ко второй и выработал вчерне план запутывания следов. Две пересадки, и можно будет не оглядываться, как затравленный зверёк. Помогла Эну, чья грамотность и сообразительность оказались весьма кстати – она изучила щит с линиями, занимавший треть стены, пошевелила губами, проговаривая про себя незнакомые слова, и объяснила, что уехать можно пятью способами – на колёске, на подвеске, на летучке, на железке и...

– ...и я не знаю, что такое «заказные экипажи».

Форт обозрел несомненно полезный щит, с которого не мог считать текстовую информацию.

– Эну, сколько букв у вас в азбуке?

– В которой? – Рассерженная Эну дулась на супруга, завладевшего чудесным Келахотом.

– Тогда – сколько азбук?

– Три, – она показала на пальцах. – Великая, священная, моторная. В великой двести восемьдесят пять значков.

Она запела мнемоническую песенку, где все знаки шли подряд Ей пришлось напрячь горло, потому что экран, висевший напротив касс, перестал показывать распускающиеся цветы; на нём возникло существо неизвестного пола – коралловые волосы дыбом, лимонное лицо в серебряных печатях, одежда из ярко-цветастых клочьев и полос – и завыло с надрывом, дёргаясь и вскидывая руки:

Шестнадцать месяцев в году,

Любовь пришла, любовь ушла,

Теперь я просто человек,

Теперь ты просто человек.

Мой индекс – двести из четырёхсот,

Твой индекс – двести из четырёхсот.

Как лягут монеты нашей Судьбы

Завтра, на заходе солнца?

Эну затянула громче, но хор лохматых ведьм перекрыл её припевом:

О Небо, дай противофазу

Тому, кто молит, и тому, кто ждёт!

– Концерт окончен. Прочитай мне названия. Клик вставлять сюда?

Немалых трудов стоило набрать на истёртой клавиатуре номер рейса и пункт назначения, не выпуская из вида двоих безудержных детей, наугад изучающих манящий мир городской роскоши.

– Ты больше не будешь брать корм из помойки. Ты будешь покупать то, что я скажу.

– А мы уже третий день служим. Три ота заработали. Их можно тратить?

– Отец, не давайте ему! Он снова всякой чепухи накупит!.. Пока поезд не пришёл, сходим в кино, ага? Я видела – классная фильма идёт. Фильма коротенькая, мы успеем, а?

– В зал ожидания, без разговоров.

– Отец, не сюда! Там зал для знатных; нам налево.

Эну обиделась на всех. Шук отнял Келахота, отец не пускает на фильму. Рисуй ему значки великой азбуки!

– Отец, может, я нарисую моторную? она меньше. Всего тридцать восе...

– Нет, великую. И чётко называй мне каждый знак.

«Будто я училка в школе!»

Ей показалось, что не худо бы прикинуться больной и убежать в уборную для мункэ, отсидеться. Тем более её и впрямь мутило. Низ живота болел, всю растрясло в дороге, голову крутило с недосыпа, и внутри что-то так натянулось, будто сейчас разорвётся от малейшего касания. На сто девяносто третьем знаке Эну всхлипнула и заревела, бросив карандаш.

«Самое время, – поглядывая сканером, не слишком ли много голов повернулось в их сторону, Форт поглаживал Эну по плечу, надеясь, что и у туанцев это означает утешение. – А не перегрузил ли я её? всё-таки девчонка нездорова... »

Страдая при виде слёз своей мункэ, Шук дал Эну нюхнуть «сладкого» и, сделав над собой геройское усилие, протянул ей Келахота.

– Приют, приют, – настроив голос на туанский тембр, повторял Форт. – Парень дурак, девка больная. Приют, приют. Парень дурак...

Наблюдения подсказали ему, как вести себя там, где много одежд белого цвета. Те, кто чего-то просил в местах милостивой белизны, держали в левой руке ленту с золотым узором по краям и шариком на конце. Потряхивая лентами и бормоча о своих бедах и нуждах, туанцы в олоктах бродили вдоль колонн галереи, окружавшей площадку перед пешим входом в белодворский центр. С улицы на площадку заходили всякие граждане автономии, обмотав себе лентой кто шею, кто голову, кто опоясавшись ею, прислушивались к бубнящим голосам и то давали несколько жетончиков-тиот, то уходили с нуждающимися к порталу, где похожий на Пьеро служитель в балахоне и маске что-то записывал в ноутбук, а затем либо приглашал в здание, либо по его команде белая фигура выносила бедствующему коробку.

Проблемы у туанцев, как он убедился, были точно такие же, как у федералов – болезни, бедность, семейные катастрофы. Несколько циркуляций по площадке дали понять, что среди ожидающих помощи есть и тунеядцы; эти отличались особым благочестием, навешивая сверх обычая ещё по паре лент на плечи, а когда жертвователи редели, собирались в тени галереи и хвастались успехами.

Форт сбавил до минимума звук лингвоука, упрятанного под олоктой, повысил чувствительность микрофонов и подключил опцию перевода с разделением голосов по частотным свойствам. Разговоры – тоже информация, порой более полезная, чем азбука.

– Язва настоящая, – показывал кривобокий гноящуюся ямку над запястьем. – За сорок тиот расскажу, как сделать.

– Тридцать и пачка «зонтиков», – предложил туанец с двупалой рукой и глазами враскорячку. – Надо имидж освежить.

– Тогда иди клянчить к Вратам Неба. Две язвы на одной площадке – это много.