Капитан Удача (№1) - Капитан Удача

– Я переходил её.

– ...но вам надо на северо-запад, как можно дальше.

– Уточните, что значит «лига». «Он даже этого не знает!»

– Секунду... – Луи придвинул справочный планшет. – Два и шесть двадцатых каких-то «км». Приблизительно.

– Спасибо. Зачем я полечу туда.

– Кермак, полицейские предадут вас, как только смогут. Сейчас это в их интересах. К 20.00 вы должны быть за границей территории. Оттуда мне будет легче вас эвакуировать, а полиции искать вас – труднее, там очень густое население. У вас есть оты?

– Будут.

– Как только сможете, купите спутниковый телефон и сообщите, где находитесь. Мы скоординируемся, я найду способ вас вывезти.

– Почему бы не вывезти сейчас.

– Потому что вы вломились в участок. Не время обсуждать, что вынудило вас так поступить. Важно то, что вы создали непредсказуемую ситуацию. Положим, этих троих вы изолировали, но всех случайностей нельзя предусмотреть, а контролировать поселение целиком вы не в состоянии. Телефоны есть на заводе, в медпункте... есть помощники полиции с браслетами. Поэтому скорее улетайте. На северо-запад, насколько хватит ресурса. Я отменяю свой рейс – не могу гарантировать, что мои люди и вы не окажетесь в западне.

– Что я должен делать за горами.

– Скрываться.

– Я чужой.

– Это не так сложно, как вам кажется. Эйджи на планете – большая редкость, их мало кто знает, зато выродков в соседних с Буолиа автономиях – предостаточно. Смените одежду, закройте лицо и устройтесь в белодворском приюте. В общем, держитесь мест, где ходят в белом, и почаще повторяйте: «Приют, приют». У вас, извините, такая внешность, что сострадание вам обеспечено. Скажите, что пожертвуете приюту отов двадцать – вас примут с восторгом.

– Закрыть лицо – как.

– Олокта, накидка с капюшоном. Стоит пятьдесят тиот.

– Я говорю иначе, с переводом.

– Благодарение Небу, на ТуаТоу не один только Дом Гилаут и не один-разъединственный язык, а уроды и паломники – народ бродячий. И побыстрее обзаведитесь телефоном. Вот номер, – написав на листке ряд цифр, Луи предъявил его экрану. – Пусть робот запомнит, как он выглядит. А передатчик, что у вас, разбейте; главное, разрушьте плитку его памяти, она заметная – полосатая, белая с синим. Искренне и настоятельно советую испортить там всё, что относится к связи, включая передатчики на вездеходах. Итак, до свидания. Кермак, я весьма признателен вам за то, что вы сохранили верность фирме. Будьте уверены, мы сумеем вас отблагодарить. Надеюсь, судовые документы «Холтон Дрейга» целы?

– Они со мной.

– А самописец? Он для нас чрезвычайно важен, – Луп затаил дыхание, ожидая ответа.

– Всё цело, не волнуйтесь. Для меня это тоже имеет большое значение.

– Капитан, я обещаю, что вывезу вас.

– До встречи, – робот достал плазменный резак и наискось рассёк экран, а затем принялся полосовать корпус передатчика, поглядывая при этом на аппарат с наклейкой «Зональная полицейская сеть».

«Плюс к убийству – нападение на полицейских и погром в участке, – суммировал Форт с нарастающим мерзким предчувствием. – И всё из-за какой-то паршивой льешки! Сорвал собственный вылет! Сам себе перерубил дорогу! Разве я был обязан заступаться за них?!!»

Мысль о том, что он напрочь порушил схему эвакуации, налаженную «Вела Акин», так больно его уязвила, была так отвратна – впору стучать себя кулаком по голове и приговаривать: «Дубина! Недоумок!» Застрять на планете – и кажется, надолго, обеспечив себе новые рискованные приключения – из-за двух криво понятых слов Толстого и из-за вылезшей откуда-то, как прыщ, заботе о паре грязных щенков!

«Куда ты полез, дурила?! тебе это было очень нужно?! Всех лишаястых котят не пережалеешь, не накормишь, нечего и пробовать! Чёрт бы с её родами, и с Толстым, и со всеми! Уже сегодня был бы на КонТуа!.. »

Он разгрёб останки передатчика, вынул полосатый накопитель памяти и поводил по нему плазменным жалом – плитка скорчилась, вздуваясь пузырями. Надо проследить, чтобы в участке ничего не затлело и не загорелось.

«Хватит себя скоблить, – он кое-как остановил бурлящие эмоции. – Сделанного не вернёшь. Ты принял их на службу, точка. Вот и заботься. Но если дальше так пойдёт – в какую ещё дыру я залезу по их милости? В приют, в приют обоих! приплатить за них как следует – и дёру, чтобы не висли на горбу вместо рюкзака... »

– Эну!!! – взревел робот.

– Я, отец! – вскочила льешка в кабинет. По лицу её такие пятна плавали, что любой врач срочно назначил бы профилактику от трепетухи и обследование на отсроченную послеродовую лихорадку; даже Форт усомнился – здорова ли она?

– Живо собирай еду, аптечку – все, что понадобится! Тряхани Толстого, где у него клики! Он сказал про любую разумную сумму.

«Это называется ограблением», – напомнила совесть. Но Форт возразил ей: «Я есть главарь, а он обидел мою льешку, вот пусть и расплачивается. Опять же моей красноверке нужно приданое».

Итак, Форт получил катер, заправленный на 20/20, видеокарту региона, шестнадцать кликов с отами и, вежливо говоря, информатора – или языка, как угодно. Осталось до рассвета быстренько воспользоваться скоростью «молики», пока не открылось происшествие в Цементных выселках.

Трезво рассудив, он выбрал в провожатые Муа. Толстый и Канэ Тэинии сильно замараны в шкурных делишках, а этот муун как будто помоложе и не фигурировал в поборах и заточении Эну. Можно ожидать, что он или немного честнее, или слабее духом – оба варианта выгодны.

Под куполом водяной станции собралась порядочная семейка: «отец Фойт», его издёрганные ребятишки и приёмыш в чине второго солдата. Форт энергично распоряжался всеми – велел Муа налепить Эну комплект против таго (не повредит, а то вон как её разукрасило) и перетаскивать на катер имущество, автомату – во все шесть глаз следить за Муа. Шук еле-еле смог разлепить глазищи и понять, что его милая-любимая вернулась невредимая, хотя и в сильнейшем смятении. Пока снадобье и:; нашлёпки не всосалось в Эну как следует, Форт уточнил у неё значение цифр на часах. Туанская двадцатеричная система счисления очень порадовала его тем, что вместо цифр порой использовались буквы; понадобился битый час, чтобы Эну твёрдо разъяснила: закорючка «ло» – это 8, кривулина «ди» – И, и так далее.

Снаружи пошёл дождь – неслышный, слабый ночной дождик. Муа, слегка отупевший от событий продолжающейся ночи, никак не мог собрать в голове мозаику из впечатлений – упаковщица, укол браслета, стрельба, гигантская лысая крыса, затем голос крысы: «Ты будешь меня сопровождать. Я не убью тебя», – и выродок, встретивший катер у купола.

Солдат поверил в то, что спасётся. Звёздный, тем более хороший вор, не оставил бы живых свидетелей, особенно зональных полицейских, а этот – пощадил. Дистанционная (а может быть, автономная) супер-крыса без хвоста стерегла его, не выпуская из поля зрения глазастой головы, и предупредительно стрекотала, если он по неосторожности делал шаг в сторону катера. Памятуя, как робот дрался в участке, Муа старался не делать лишних движений. Но что было удивительнее всего, так это внимание выродка к льешам. На что ему, неплоду, эта в корне безнравственная умви и этот оборванец?! Непостижима извращённая и противоестественная жизнь контуанцев... видимо, бережёт их, чтоб у себя дома продать на вытяжку лимфы.

И уж совсем недостойно поступил выродок, взявшись на руках перенести Шука в катер. Муа, оберегая честь касты, даже лакомую упаковщицу не обнял бы так. «На Небе нет каст», – так это в Пятикнижии сказано о равенстве людей перед законами Судьбы! а контуанцы заповедь до отговорки низвели.

Эну, позёвывая, плелась следом, подворачивая кнутри ступни с поджатыми пальцами – то-то, срамница, задумаешься другой раз босиком по камешкам ходить!..

Катер поднялся, выбирая направление, и полетел вдаль от надвигающегося рассвета.

«Снова лечу куда-то наобум... » – Форт сердито всматривался в карту, по которой ползла зелёная звезда. Перспективы рисовались самые причудливые – маскарад, знакомство с белодворцами... как себя вести в толпе туанцев? Путешествие на грани разоблачения... Опять же автомат. Чертовски жаль расставаться с верным пауком, батареи на замену ещё есть – но не ходить же с ним по улицам! в рюкзак его не спрячешь, крупноват. Разве что найти приют на окраине, а паучину спрятать невдалеке за городом.

И ещё – скверно быть неграмотным. Цифры, их буквенное выражение до сорока и принцип написания чисел Форт кое-как усвоил, но язык, язык!.. Благодаря врачу стала понятна символика пульта, но читать её он не мог. Ло, ти, ми, ог, ал... в туанском алфавите букв ощутимо больше, чем в линго. Стоит плотнее ознакомиться с их жизнью – когда больше знаешь, меньше ошибаешься, а ошибок и так наделано сверх меры.

Муа жевал пилюли. Слабонервный всё-таки народец; чуть что – за таблетки.

– Эй, Муа, подойди-ка.

– Слушаюсь, господин Фойт.

– Из радио-видео здесь хоть что-то встроено? Не связь, другое что-нибудь – например, новости.

– О, есть видео!

«Да-а, богаты воры на КонТуа, – позавидовал Муа, понемногу выходя из страха. – Державной электроники знать не хотят, подавай им чужепланетную – варскую, форскую!»

– Покажи, где, – не мешает ещё раз проверить его на правдивость. Как выглядит передатчик катера, Форту показывал врач, но Муа этот блок не тронул, ткнул в другой.

Экранчик объёмного видения открылся прямо на лобовом стекле, слева, чтобы не мешать вести машину. Отличный ракурс – приземистые, сплюснутые авто неслись в ночи по ярко освещённой трассе; вместо знакомого рёва слышался басовитый, переливчатый рокот; бряцало подобие музыки и частил голос комментатора:

– Вы видите, Смертник обходит Свихнутого, номер 700 обходит 304! они поравнялись, Свихнутый пробует оттеснить Смертника, но есть, есть достаточно места до ограждения, чтобы пройти Смертнику, и он проходит! он проходит!!

– Гонки, – констатировал Форт. Приятно узнать, что кос в чём культуры Федерации и ТуаТоу схожи – скажем, в упоении риском сломать шею на крутом вираже.

– Отборочные. Великая Белая Дорога.

– Покажи мне другой канал.

Картина сменилась: необычайно пышноволосый – куда курчавее, чем Эну! – туанец с парными четырёхлучевыми синими звёздами на щеках обонял крупный, как блюдечко, цветок. Артист был в просторном балахоне почти до пят, тело терялось в складках, на виду оставались лишь лицо и ладони. Обмирая от запаха, он лепетал:

– Это пахнет густой нежной ночью, это пахнет лунной синевой западного ветра, в котором идёт муууууу...

– Мууууууу! – сладостно замычало за кадром.

– Реклама? – не оглянувшись, полюбопытствовал выродок.

«И телевидение державное они не смотрят. Ничего нашего не признают. Правильно, что их бесстыжество запрещено транслировать», – как-то машинально проскочила в голове Муа благочестивая мысль, после чего он зачем-то подумал о приставках, позволяющих ловить контуанские передачи. Говорят, там показывают людей голыми, совершенно без всего. Конечно, после такого звёздные не понимают наши ночные развлекательные программы для взрослых.

– Это им, господин Фойт, – с неловкостью ответил Муа.

– Что значит – им?

– Эротическое шоу.

– Сильная у вас эротика, однако. Зачем у него герб на лице?

– У неё, господин Фойт...

«Неплод, одно слово. Он и не знал-то никогда, что значит – запах».

– Сразу не разберёшь.

– ...и это не герб, – Муа слегка бесило чванливое невежество выродка. Понавезли отсталых «родственничков» из затерянных колоний!

– Как же? двойная синяя звезда, знак ТуаТоу.

– Этот знак... он значит – наилучший, самый лучший.

– Пусть так. Ещё каналы есть?

– Конечно, есть.

Изображение запрыгало, потом кадр выхватил выпуклые фиолетовые тела на сером плиточном полу: застывшие позы, пятна крови, тут же брошен ручной пулемёт Motararms. «Ба! опять наши пушки на службе у туанцев... » – Форту это напомнило дневную хронику преступлений по Сэнтрал-Сити.

– Эти двое неизвестных, – докладывал скороговоркой диктор, – сегодня под видом сотрудников погребальной службы проникли с автоматическим оружием в храм Облачный Чертог, город Гигуэлэ. Оба убиты при невыясненных обстоятельствах. Сообщники их скрылись, выбив врата храма катафалком. В связи с этим олх-настоятель Олу Омании заявил...

В кадре возник важный туанец в белом одеянии, без маски.

– Мы вынуждены отложить назначенное на утро самооправдание Уле Эмэнии...

«Уле Эмэнии... – память подсказала Форту, где и когда он слышал это имя. – Уле Эмэнии?!!»

– ...преступные действия, направленные против убежища, каким является Облачный Чертог, вынуждают нас принять на себя ответственность за судьбу укрывшихся в храме. Все они получат приют в надёжных местах, называть которые мы временно воздержимся. Новый срок самооправдания пока не определён; процедура будет предоставлена видеосети только в записи. Мы сделаем всё, чтобы никто из укрывшихся не пострадал. И да поможет нам Небо.

Экран быстро показал нарисованное лицо Уле вместе с десятком строк текста.

«Выходит, его в покое не оставили. Тёмная история там случилась, в этом храме... Значит, теперь белодворцы его прячут».

Экстренные новости перешли на следующую тему, но Форт не слушал. Горы и рассвет приближались с разных сторон.

«Кто и за что мог прицепиться к моему врачу? не узнаю, разве что увижу запись».

Так думал он, не ведая, что ждёт его за горами.

Блок 8

Чуждый мир звёзд жёстко прикоснулся к Муа; ссадины и ушибы от его хватки обещали ещё пару недель напоминать о себе саднящим жжением и тупой болью. На какое-то время волнение, спешка и страх позволили забыть о содранной коже на запястьях и кровоподтёках от падения, а сейчас отбитые места плотно отекли, осаднения запеклись песочной коркой, и по ним словно скребло напильником. Дыхание отдавалось в боку болезненными волнами, похожими на взмахи маятника. Но и теперь он не мог думать о своих телесных повреждениях. Перед глазами маячила широкая спина выродка, и мысли тревожили, не отступая, – мысли о биологических продуктах, которые изготовляют из живых людей. С точки зрения подпольной медицины человек – кладезь гормонов, литры крови и лимфы, квадратные футы кожи и внутренних оболочек, печёночный экстракт, мышечная суспензия и прочие ценности.

Зачем выродок выбрал его, самого молодого, чтобы увезти с собой? Зачем так печётся о здоровье льешей?

Если ударить его чем-нибудь тяжёлым по затылку...

Но сзади постоянно наблюдает робот.

– Я услышал слово, – заговорил выродок созвучно беспокойным мыслям Муа. – Что значит «крошилка мяса»?

– Так говорят льеши, – Муа испытал невольный спазм ужаса. – Они невежественны, верят во всякую чушь. Слушать их – себя не уважать. Наверное, эту глупость вам сказала Эну?

– Нет, Шук. Он говорил во сне.

– Он и так-то глуп, а после лекарств – вчетверо. Тем более во сне! У него в голове каша.

– Как знать. Он часто повторял это слово. И оно как-то связано с детьми. Разъясни-ка, в чём тут суть. Мне интересно.

– Ну... – Перед Муа калейдоскопом понеслись кошмары – врачи в розовых комбинезонах, толстые иглы лимфатического отсоса, кожа в охлаждающих контейнерах. Ему интересно!.. а кому-то, может, сердце режет и до нервов достаёт! Выискался, провались ты с головой, любитель лёгкой болтовни! Измывается он, что ли?!..

– ...просто льешская брехня. Пустые слухи. Ничего такого нет.

– И всё-таки? Рассказывай, кончай отнекиваться.

– Правительская программа утилизации, – на Муа даже фазная раскраска побледнела. А что, если выродок и впрямь ничего не знает? Но тогда... тогда зачем ему юнцы с выселок? для компании? как информаторы? Он слишком заботлив с ними. Порой богатые неплоды, чтобы не скучать, нанимают себе семьи, даже человек из шести-семи...

Ножи, остро гладившие Муа по сердцу, отодвинулись и замерли.

– Белая Вера позволяет, – более открытым тоном продолжал он. – «Без имени нет человека», поэтому не наречённые мальки – не люди, а биомасса; их утилизуют по критериям врачей для нужд здравоохранения. Это дёшево. Мать получает двести банов на еду. А наше дурачьё воображает, что их уродиков пускают через шнеки и этим начиняют пирожки. Льеши – люди без смысла, тупицы.

– Переведи в оты, – помолчав, велел выродок.

– Три сто двадцать.

– Недорого.

– Льешкам хватает. Это хорошая программа. Вполне окупает отпуска брюхатым мункэ. Из мальков получается много полезного, всякие препараты...

– Можешь не продолжать.

Однако Муа было что сказать незнайке-звёздному.

– Господин Фойт, я не хотел бы рассердить вас своей дерзостью, но осмелюсь заметить – вы напрасно доверяете ничтожным. Это лжецы и крадуны до последней степени низости. Их только хлыст приводит в ум, а весь умишко их – комочек грязи. Вы держите курс на автономии – задумайтесь, как вы покажетесь там с этими двумя отребьями! Льеши из Буолиа – это позорное посмешище; это клеймо, а не просто название!.. уважающая себя личность рядом с ними даже пройти побрезгует.

– Хм, а я слышал, что в Хинко льеши полицейскими служат, – покосился выродок через плечо; на грубом лице его не было и тени чувства.

– Так то обученные льеши, чистоплотные! Они честны в Белой Вере, а ваша умви – красноверка! её первую милиция схватит, и в суровую обитель! А вы в ответе за неё окажетесь.

– Может быть, это и дельный совет, – выродок вновь вперился в экран. – Кажется, не зря я захватил тебя в дорогу.

– Пока мы на территории, их можно высадить, – предложил Муа, обрадованный неожиданным успехом. Ему очень не хотелось, чтобы льеши видели, как выродок им командует. Кроме того, если Фойт так поступит, значит, он не собирается продавать попутчиков на мясо.

– Среди пустыни?

– Нет, зачем же – у посёлка, лигах в двух. Не калеки, дойдут.

– Где посёлок?

– Смотрите по карте. Ромбы – крупные селения, квадраты – помельче. Эти – обитаемые, эти – вымершие.

Квадратики и ромбики были двух цветов – малиново-красного и грязно-серого с прозеленью. Второй цвет напоминал трупную гниль, и от карты на Форта словно дохнуло мертвечиной.

– Что, после Бури?

– Не-а, – солдат зевнул в ладонь совсем как человек. – Буря была давно, а эти вымерли недавно.

– Мор, что ли, на вас напал? – Форт высчитал на глазок процент знаков цвета тухлятины – изрядно, около одной пятой. – Или все в города бегут?

– Чаще дохнут, господин Фойт, – куда им бежать-то, кто их примет?.. Сами больные, льешенята не живучие... это всё Буря отзывается. Вот и мрут понемногу. Оно и к лучшему, чтобы без выро... без порченых.

– Никак не возьму в толк, что вы здесь натворили...

– Не мы, – замялся Муа, – а... надеюсь, вы расовых воззрений не придерживаетесь?

– Я вообще без воззрений.

– Это нидэ устроили, – кратко молвил Муа, присматриваясь – не взъярится ли нидский урод? Нет, спокоен. Верно, что на небе и с расой не считаются.

«Расовых типов два – ТУА и НИДЭ. Сильны расовые противоречия», – восстановил Форт в памяти строку из справочника.

Судя по всему, солдат не рвался говорить о Буре. Ему это было привычно и ничуть не интересно.

– Как это случилось?

– А?

– Буря.

– Не знаю, господин Фойт. Нидэ запускали что-то, и от этого всё загорелось. Плазма. Им же больше всех и досталось, их в Буолиа выжгло почти начисто – они тут жили...

Из темноты неведения начали проступать черты катастрофы, обрушившейся на злосчастную страну. «Плазма». Если жар был так высок, одним сжиганием не обошлось – вмиг возникло обширное бескислородное пространство, в воздухе образовались окислы азота и, смешиваясь с паром, выпали ядовитыми ливнями. Земля сгорела и оплавилась, потом отравленные ветры и дожди разъели кору неровного стекла, и грунт рассеялся безжизненным песком, рождая лишь одни сухие колючки. Форт не понаслышке знал о результатах попадания энергетических зарядов – из болезненного любопытства он раза два-три снижался к полигонам, куда обрушивались его залпы. Адские места, не для людей. Непроницаемая чернота дымной завесы, ночь среди бела дня, бешеный фон наведённой радиации. Земля там становилась жидкой и текла ручьями лавы. Но в Буолиа он не видел следов огня – когда же, в таком случае, прошла Буря? сотни лет назад? тысячи?..

Тёмная территория проплывала под ними – немая, мёртвая свидетельница чьей-то случайной роковой ошибки; в молчании её слышался вечный безмолвный укор. В волнах дюн и холмистых неровностях словно проступили изогнутые пластины маски стражника с прорезями для глаз, в которых – мрак и пустота. Эх, повернуть бы время вспять и поступить иначе!.. Но ничего не изменишь. Как плазма Бури, луч выжег пустыню, но не на теле земли, а в его душе. Хотелось забыть, но не забывалось. Разве что время залечит этот ожог...

«Сколько их здесь жило, этих нидэ, туа?.. Много. Очень много. Но для меня они – число без лиц. Слишком давно это было, только пыль осталась. Мне хватит и того, что я наделал сам. Чёрт с ней, с этой Бурей. Тысячи лет...»

Стараясь отвлечься, Форт невольно взглянул на парочку за решеткой. Действие комплектов свалило их, и они спали в обнимку, прижавшись друг к дружке удлинёнными головами. От вида этих двоих у Форта внутри потеплело.

«Тоже мне муж и жена... Им хорошо».

Надолго ли?..

Ему нравилось, когда люди нежны друг с другом. Нравилось видеть, как едят с аппетитом. Он любил то, что напоминало о нормальной жизни с её радостями – воспоминания подпитывали в нём человеческую сущность, которая порой грозила раствориться в цифрах тактических расчётов.

– Не вижу смысла их высаживать, – изучив экран, промолвил выродок. – По курсу только мёртвые посёлки, а сворачивать я не хочу.

– Это обуза, – тихо ответил Муа. Ни в чём нельзя ставить льешей наравне с собой – даже лететь вместе. В порядочных автономиях и сеньориях, где чтят обычаи, ничтожные не ездят в одном транспорте с теми, кто сопричастен небесных сокровищ и чист кровью.

– Поймите, господин Фойт, – их арестуют, у вас будут неприятности. Разве вам надо привлекать к себе внимание?

– За что их арестовывать? Они не каторжники.

– Как – за что? а краснота?! У нас бы мигом...

– А у нас бы посмотрели мимо. С чего вы на красноверцев взъелись?

– Возможно, на КонТуа они не столь наглы, – уступил Муа, чтобы не раздражать выродка, – или к ним там снисходительно относятся. Но здесь державный мир, и они обязаны считаться с белой святостью. По крайней мере, не расхаживать открыто босиком и с красными отметинами.

– И в этом состоит их преступление?

Чем дальше, тем сильнее Форт убеждался в том, что федералы крупно заблуждаются, считая ТуаТоу раем вседозволенности, где все богаты, сыты, изнежены и утончённо порочны. Надо совсем не иметь мозгов, чтобы составлять мнение об иной цивилизации по одним мультикам и фильмам о причудливой нечеловеческой любви! Но ведь смотрят, упиваются, мечтают: «Ах, ТуаТоу! ах, блаженство!» И негде им узнать, что федеральными свободами тут и не пахнет, что любезный им мир строжайше разделён на касты и покрыт язвами даже не бедности, а полной нищеты, в сравнении с которой манхло кажется зажиточным. А расскажи туаманам, что здесь свирепствует какая-то милиция, готовая тебя арестовать, если ты веруешь неправильно, что младенцев здесь перерабатывают на лекарства – обидятся за свои придуманные идеалы и обвинят в ксенофобии.

Любопытно, что именно лингвоук обозвал «милицией»? Церковное ополчение? а может, патрульную службу белодворской инквизиции?.. Либеральный мир, однако.

Форту было поразительно другое – как поклонение воображаемым туанским прелестям сочетается у федералов с боязнью, что туанцы их завоюют. Обожание всего туанского непринуждённо уживалось с убеждением, что на ТуаТоу поголовная зомбизация, и там инкубируют послушных одинаковых людей, охваченных одной идеей – поработить нас. И никаких мук противоречия, сплошное расщепление ума! Оглянись и посмотри – мы всё охотнее перенимаем их моды, копируем их походку и язык из одних гласных, их раскраску лиц.

Только попав сюда, Форт в полной мере понял, кому подражают самые большие модники Сэнтрал-Сити. Эти песни с хоровыми стонами, эти нарисованные глаза до висков, эти буквы на стенах, означающие неизвестно что... Почему-то он не ожидал увидеть в автономиях граффити на линго и рубашечки в стиле централов.

«Да что граффити – они даже не представляют, как мы выглядим! Мы нужны им лишь для сбыта товаров. Но почему тогда наши дуреют по ним, как будто угодить хотят? потому что они гегемоны и сильнее нас?.. Может быть, нас уже завоевали, а мы того и не заметили?..»

– Красноверцы – секта нечестивцев, – по лицу солдата промелькнули шевелящиеся тени-лучики. – Они молятся солнцу, открывают тело и купаются в озёрах. И много ещё мерзостей творят; мне говорить о них противно.

– Льешская секта? – Форт отметил про себя, что семантический анализатор мозга неплохо пополняет память уточнёнными формами слов и предложений. Пусть лингвоук ненадёжен, но речь Муа по синтаксису должна быть правильнее, чем у льешей. Если учиться говорить, то не на языке манхла.

– О, вовсе нет! Льеши хоть и презренны, но держатся милостивой белизны. Тем непристойнее видеть это, – Муа пальцем указал через плечо. – Велите ей привести себя в общественно приличный вид. Хотя это ей не поможет. Манеры – не платье, не сменишь. От родовой горячки повреждаются в уме, но не настолько же! Нет таких добрых милиционеров, чтобы за болезнь простили явное бесстыдство...

– Она больна? Ты уверен?

– Кажется, да.

– Это опасно?

– Не слишком. Всё-таки, господин Фойт, есть смысл свернуть и оставить их. Для чего вам лишние заботы?

– Нет. Никаких задержек, – выродок начал подъём, поскольку приближались горы.

Форт следил за альтиметром. На «молики» шкала была проградуирована до трёх лиг; видимо, выше катерок не забирался. В лиге двадцать делений-стадиев, значит, нельзя подниматься больше, чем на 2 и 4/20 лиги. А с какой отметки у туанцев начинается высотная болезнь?

– Муа, кабина катера герметизируется?

– Нет, господин Фойт.

– Плохо. Кислородные приборы есть? маски с подачей кислорода?

– А зачем?

«Что значит – не пилот, – подумал Форт с досадой. – Поднять тебя разок на пять-шесть километров, сразу понял бы, зачем».

– Ты на высоте летал?

– О да. На большом лайнере.

«То есть в закрытом салоне, где стабильное давление и содержание кислорода. Такому час толкуй – не въедет».

– Короче, если начнёт во лбу ломить или живот пучить, сразу скажешь мне. Одышка будет – говори немедленно. Не стой, лучше сядь и держись за что-нибудь.

Он направил катер в седловину между острыми вершинами. 1 и 12/20 лиги, терпимо. Затем понижение, скалистая долина – и вновь поднятие, горы встают изломанной стеной. Из-за манёвров маршрутная скорость заметно упала. Наблюдая за картой, он определил, что изогипсы здесь обозначаются тоновыми переходами, но численный интервал между горизонталями оставался неизвестным. Пришлось сличить показания альтиметра при переходе из тона в тон, пролетая близко к поверхности. Трудно сказать, как понравились Муа воздушные ямы. Спящих автомат оградил лапами, чтоб их не катало по полу.

Присматриваясь к действиям выродка, Муа успокаивался. Фойт спешит, но не в безлюдье, а в плотно населённые места. Безопасней улететь с планеты регулярным рейсом, а не на корабле, тайно севшем в Буолиа. Хотя трудно сказать наверняка, что значил «отъезд», упомянутый в переговорах робота с орбитой, но за горами Аха выродок не сможет распоряжаться пленником столь бесцеремонно, как сейчас. Он высаживался в Буолиа не за живым товаром... это обнадёживает.

Перевалив последний хребет, Форт заставил катер зависнуть в пяти стадиях над отметкой «О» и переключил экран с локационного режима на световой.

Открывшееся зрелище потрясло его. После глухих нагромождений гор и пустынной немоты бескрайней Буолиа вид речной долины был так грандиозен, что едва помещался в сознании. Ночь ещё властвовала здесь, рассвет едва занимался – полосу робко осветившегося горизонта закрывали горы и тучи, сеющие остатки дождя на каменные склоны. Но даже спящий, обжитой регион был необъятным огненным полем из бесчисленных белых, жёлтых и голубоватых звёзд, то кучно сливающихся в созвездия, то мерцающих россыпями и цепочками. Огни-звёзды двигались по дорогам, плыли по руслу реки, реяли в воздухе; звёздное пространство уходило в беспредельную даль тьмы, и казалось, что, сколько ни лети над ним, оно не кончится. Словно небо отразилось на земле, как в зеркале.

«Цивилизация! – с невольным уважением подумал Форт. – Да их тут миллионов сто, этих туанцев. И мне надо туда нырять!..»

– Xamuc, – не сказал, а выдохнул Муа, завороженно глядя в экран. – Великая Река.

– Очень большая?

– Самая большая, – Муа презрительно скосился на невежду. – Её зовут Мана-Киут, Госпожа Вод, или Ала-Исалиут, Ось Автономий. Если вы скажете, в какой город вам надо, я покажу, где он.

– Ни в какой. Сначала нужно укрыть катер в незаметном месте.

Форт выглянул наружу. Катер стоял в лесистой лощине; мохнатые деревья слабо колыхали тяжело висящими ветвями; вдали между деревьями осторожно ходил автомат, шурша лапами по серым опавшим иглам. Небо ещё сеяло водяную пыль, и морось смачивала протянутую ладонь тихо, как холодный пар. Без шагов автомата – полная тишина.

Лес. Живой лес. Как это странно после пустыни – и после космоса, где растения можно видеть разве что в оранжереях...

– Птицы у вас есть?

– Летучие?

– Ну не ползучие же...

– Есть... их мало, они очень дорогие.

– Что так?

– При Буре, говорят, сгорели в воздухе. Красноверцы их на голых местах рисуют... вот таких, – солдат начертил пальцем на поручне крылатую галочку.