Капитан Удача (№1) - Капитан Удача

– Удалять нити встанет дороже. А так я почти гожусь.

– В лазутчики?

– Мне не велели говорить, в какие войска.

– Ну прощай, – отпустил Форт от себя родственную душу, чтобы та шла на новый виток подчинения.

– Вот, – положив ему в руку высохший, расплющенный в книге цветок, она повернулась и исчезла в галерее.

Форт прикрыл подарок от снежинок, погладил пальцем – тонок, шелковист, кожа просвечивает сквозь лиловые лепестки.

На южных широтах «сезон небесных слёз» выдался светлым и тёплым; ждали восточных ветров с пылью из Буолиа, но прогноз не сбылся – зимние урожаи не пострадали, цены на продукты питания снизились. Приютская каша шла за полтиота миска, и Шук прямо-таки обжирался, чувствуя, что там, где без проблем прощупывались рёбра, появились вполне человеческие бока из мяса. Он побирался и поворовывал у храмов; кроме того, его подкармливала Эну, устроенная от приюта в квартальную столовку – правда, прочистив лимфу и заметно потеряв краски желания, она стала другой: задирала нос, оттопыривала пальчики и наряжалась как городская, даже говор начала перенимать.

– Не зови меня «ты» при владельцах, понял?

– У! а как – «госпожой посудомойкой», что ли?!

– И при поварах зови на «вы», а то жрать не вынесу. Стой за крыльцом и жди, как все стоят, в положенное время. Не заявляйся мне сюда когда попало.

– Чего это ты важная стала?! – возмутился Шук. – Ты же моя крысочка, Энуну... – полез он с лаской, чтобы вернуть былое, но хлёстко получил тряпкой по лапам.

– Ц! будешь ты мне напоминать! Крысочку ему – а крысеняточек не хошь? – подразнила Эну противной гримасой. – От всяких лишайных мне мальков не надо. Баста, я в просто люди выхожу. Ты тест по алфавиту сдал?

Чтобы не отвечать, Шук стал насвистывать и пританцовывать на месте, по-модному выпятив губу.

– Гольтепа безграмотная, – Эну вдруг понравилось называть вещи своими именами. – Тебя обратно вышлют за пустую голову. Ты по помойным бакам лазить разучился? или больше по карманам шаришь? Ещё и приговор на лоб наклеят.

– Ну, вышлют – и чего такого? – отбивал Шук чечётку. – Нам по зонам жить не привыкать. А-ля-ля, постановление мне зачитали, а-ля-ля. В зону, мама, я поеду, меня поезд повезёт...

– Назад, в седьмую, на Цементные? – всё-таки ей было любопытно, куда отправят милого-постылого.

– Не, я туда ни ногой. Там теперь хозяин – Муа! Толстого и Канэ распатронили и засадили в колонию с усиленным режимом. Муа меня до верёвки доведёт, начнёт каждый день хлыстать. А-ля-ля! А я им трепет закатил, как настоящий! Себя, сказал, порешу, а в седьмую ни за что. Так и написали – в пятую. Там курорт...

– Говорила тебе – учись! – в Эну напоследок разыгралась сердитая горечь. – Я помогла бы. Здесь неучёных не держат. Ты сам не захотел, а то билет бы дали, чтобы тут жить.

– Подтирка твой билет, – язвительно бросил Шук, пряча досаду. – Не угодишь – и отнимут. Просись тогда ко мне!

– Вот уж куда не собираюсь! Я, – Эну горделиво пригладила хорошо причёсанные волосы, – сдала на должность, па другой неделе перейду в раздатчицы. Позовёшь посудомойку, я не выйду. Ты меня в зоне не дождёшься, я теперь буду гражданка автономии. Могу и в кулинарное училище...

– Это когда ещё! сколько годов пороги обивать, документ выклянчивать...

– Ты-то получил уже! Наверняка в сводку опознания внесли: «крадун карманный».

– Ага, а с тобой рядом записали: «умви-красноверка», – огрызнулся Шук – и тряпка влепилась ему в физиономию.

– Эну, долго милостыню раздаёшь, – выглянул ладный полукровка, повар по салатам, и нахмурился: на щеке побирушки горел свежий удар. – Это еще что?

– Хамло, – дёрнула Эну плечиком. – А ещё ленту приютскую носит!

Не дожидаясь выволочки, Шук пошёл по проулку от столовой, поняв, что больше Эну его не накормит.

Суббота, 7 августа 6242 года

Имперское время – тайхэ, 9 алга 1298 года

Форт ожидал приговора без охраны. У него был пропуск судебного присутствия, с ним он сюда вошёл, с ним мог и выйти в любой момент, но идти ему было некуда – параметры его лица и тела хранились в базе биометрического контроля, и на ближайшем транспортном узле его деликатно задержали бы и передали армейской полиции.

Свобода перемещения в землях Дома, как и в автономиях, на поверку оказалась иллюзией, скрывающей глубоко потаённую службу глобального наблюдения. Как и в Сэнтрал-Сити, учёту и поголовному включению в реестр подлежали честные граждане, которые до такой степени не замечали слежки, что забывали о её существовании, а крадуны и воры ловчились проскользнуть между липких нитей вездесущей паутины телеглаз и датчиков. Отчасти могла выручить маска, но гостям с иных планет – наравне с льешами и умви – масок носить не разрешалось. Никаких сомнений, что где-то уже старательно записано: «Склонен обманно выдавать себя за нидского урода» и приложена сканограмма в трёх проекциях.

Неподконвойный и мнимо свободный, он постоянно ощущал на себе нашивку «Подсудимый» и что-то похожее на кандалы. Судебные приставы, худощавые туа в неяркой униформе, безучастно похаживали по зальчику без мебели, где на стенах красовались щиты с изречениями и портреты выдающихся судей. Маски знаменитых туанских законников напоминали забрала хоккейных вратарей; у ныне здравствующих они скрывали лица, подчёркивая беспристрастность, у воспаривших к Небу лежали рядом на подушечках. Некоторые особо неподкупные выделялись масками с отверстиями только для уст и носа, а вместо глаз – ничего. Форт насчитал семерых местных Фемид обоего пола; меч и весы им заменяли булавовидный жезл и отвес с грузиком и полукруглой градуированной линейкой.

Нестерпимо ждать, зная, что твоя судьба решается за стенкой толщиной меньше ладони, а ты не слышишь ни звука из судьбоносных речей. Форт измерял зальчик шагами, от томительной скуки считая и перемножая одинаковые досочки паркета, затем стал рассчитывать износ древесины по истиранию лакового слоя. Бесплодно, зато отвлекает.

Наконец из высокой двери вышли военюрист и Акиа, ради почтения к суду облачённые в шикарные мундиры с выпушками и кружевами; Форт живо свернул к ним с протоптанного пути.

– Кермак, ваше дело закончено, – просиял военюрист. – Фактически суд согласился со всеми нашими доводами. В подобных случаях, когда обвинение уступает оправданию, полагается послать цветы и обвинителю, и защитнику, и судьям.

– Букеты шести оттенков, непременно свежие, не менее двадцати цветков в букете, – пояснил Акиа. – Дизайн вам подскажут в любом флористическом магазине.

– Мне присылать сюда, – военюрист подал визитную ленточку.

– И что в итоге? что решили-то? – переводил Форт глаза с одного на другого.

– Мы приложили все усилия. Приговор очень милостивый, снисходительный.

– Сколько лет мне дали?

– И на линго отпечатано, – кружевной юрист взмахнул листком, вынутым из файл-папки. – Знак уважительного отношения к вам.

– Сколько?

– Два года.

– Без зачёта месяцев, прожитых на базе, – Акиа, поискав на плече отсутствующую крысу, провёл ладонью по воротнику, и без того безупречно лежащему. Волосы его были убраны в четыре пучка, стекающих на спину.

Форт не успел осмыслить срок, как военюрист прибавил:

– Форма отбытия наказания – каторжный труд на рабочем месте с обязательным государственным трудоустройством по основной специальности.

– Что?! – вырвалось у Форта. – Как это?!..

– Нерационально посылать вас, скажем, на каменоломню, – растолковал юрист. – В качестве пилота вы принесёте обществу больше пользы. Опять-таки у пилотов зарплата намного выше, и вам легче будет выплатить штраф за...

Форт лишился дара речи, даже счётную функцию в мозгу вышибло. Работа в роли каторги!!! Круг замкнулся – сбежав из федеральной неволи, он прямым попаданием угодил в кресло пилота-каторжника на туанском корабле. Дьявол, Небо пресвятое, да неужели никак не вырваться из этого кольца рабства?!

Он думал – а порой и опасался, – что чувства его атрофировались. Какое там! все живёхоньки! Такой водоворот в груди образовался – не хватит ни зла, ни ругани на всех известных языках, чтобы его из себя выплеснуть.

– Что за издевательство! – заорал он, наступая на светло-синюю парочку. – Я не согласен!! отменяйте! Лучше камни молотком колоть!

Готовые вмешаться приставы замерли, взявшись за рукояти хлыстов. Судя по накалу страстей, эйджи не менее как собирался швырнуть офицеров на паркет и часа три топтать их бездыханные тела.

– Я не понимаю, – захлопал глазами военюрист. – Вы стремились к минимальному наказанию – но дальнейшее сокращение срока невозможно. По убийству стражника не амнистируют, тем более при ваших обстоятельствах. А каменщики зарабатывают мало!

– Штраф, – остановился Форт. – Что за штраф?

– Я не дочитал приговор, а вы ругаетесь. Возмещение семье стражника.

– Не берите в голову, – вмешался Акиа. – Страховая премия за катастрофу велика, она покроет вам часть компенсации.

– Что, и страховка туда уйдёт?!

– Целиком.

– Выходит, я останусь без гроша?!

– Простите, Кермак, этот вопрос вам следовало задать себе при встрече со стражником, до выстрела.

– Интересно знать, что мне всё-таки перепадёт?.. – Тёмное отчаяние нахлынуло на Форта, смолой заливая все гневные порывы.

– Часть жалованья пилота. Именно поэтому решение суда обязывает принять вас на корабль по специальности.

– А лингвоук? Я должен получить с тех, кто его смастерил!

– Печально, но получать не с кого. Вы не сохранили товарный чек, а автоперевозчик, как выяснилось, изготовлен по-пиратски какой-то – очевидно, контуанской – мастерской. Розыск в этом направлении ничего не дал.

– Каторжный труд, – повторил Форт. – Каторжный труд... Поганое ворьё... чтоб им передохнуть...

– Разделяю ваше пожелание, – уловив момент, Акиа слабо притронулся к его запястью. – Поверьте, в день нашего свидания я сожалел, что не могу в полной мере применить власть к... некоторому известному вам человеку.

– Ладно. Ничего не вернёшь и не изменишь, – Форт вскинул лицо. – Но если я когда-нибудь встречу Луи Маколя, ему придётся долго лечиться.

– Пусть ваша встреча произойдёт не на туанской территории, включая корабли, – быстро уточнил Акиа. – Но я бы советовал не акцентировать внимание на его особе. Луи Маколей – множество, и в вашем мире, полагаю, тоже.

– Моих рук не хватит намять морду всем, кому следует.

– Обратитесь к опыту полиции. Воров можно обуздать, лишь действуя вместе и согласованно.

– Да – в единстве.

– Я от вас этого слова не слышал, – прикрыл агатовые глаза Акиа. – Будьте счастливы.

Кожа его ладони была нежна, как лепестки цветка, лежащего у Форта в записной книжке.

Блок 13

– Он утверждает, что мне показалось, и с ним всё в порядке. Мол, медик допустил, и нечего придираться. Но, может быть, ты посмотришь, как он выглядит?.. – Старшим, он же первый пилот, вопросительно скосился на капитана. – Знаешь, когда летаешь с кем-нибудь месяц за месяцем, то перестаёшь цепляться к цвету лица и тому, как дёргаются глаза. В конце концов, допуск на пилотаж можешь отменить лишь ты; моё дело – доложить.

– Добро, я справлюсь у медика.

– Не хочу навязываться со своим мнением, но наглядней будет убедиться лично. По-моему, дело обстоит хуже, чем отмечено в медкарте.

– Ты полагаешь, он договорился с...

– Я этого не сказал, – поспешно возразил старпом. – А вот то, что человек готов отбыть вахту любой ценой, это факт. Кто угодно, купив дом в кредит, рвался бы налетать побольше часов на активной части траектории. Особенно на подходе к Экуне. Я похож на фантазёра?

– Нет, на инспектора страховой госкомпании, – недовольно бросил капитан.

– Я предупредил, а ты поступай как хочешь. Как-то не радует меня возможность вписаться во что-нибудь орбитальное. Вокруг Экуны целый рой вертится, знай уворачивайся.

– Не паникуй, Луган. Всё решаемо и будет решено. Иди спать. Ты сам выглядишь никак.

– Тем более есть смысл полюбоваться на того, кто имеет нулевой вид в начале вахты.

Они беседовали тише, чем вполголоса, чтобы разговор не долетел до третьего пилота – эйджи, навязанного компании по госразнарядке. Незачем делить с ним проблемы, касающиеся своих. Для чужака он вёл себя вполне терпимо, в друзья не набивался и не выставлял напоказ, как некоторые подлизы, свою восторженную любовь к великой ТуаТоу. Молчит и мастерит фигурки из отслуживших срок деталек – лучше и желать нечего. Он стал обычным для пилотского отсека, как общий стол или настенные часы – существо без неожиданных поступков.

– Я подожду, пока ты примешь решение. Уютнее спать без забот.

Поглядев вслед капитану, Луган сел напротив маленькой витрины с зеленью. Неподвижные, с мягкой подсветкой, растения давали отдых глазам. Надо ловить минуты рассеянного созерцания, чтобы сошло судорожное напряжение с мышц, регулирующих кривизну хрусталиков. Он не мог отделаться от цифровой ряби и изменчивых геометрических фигур, засоривших зрение за тринадцать часов вахты. Экранные знаки возникали на листьях, бежали по стеклу, потрескивали внутри черепа.

Не помешал бы четвёртый пилот. Но трое сменщиков – уже неплохо; эйджи заметно разгрузил напряжённость труда. Как не-гражданину, ему платили меньше, и на кошельке Лугана его участие почти не сказывалось. Должно быть, и в дирекции компании были довольны, принимая за полцены опытного сотрудника.

Нормативы. Ставки. Луган закрыл глаза; восьмислойные потоки цифр, искривляясь, поползли перед внутренним взором. «Хутла» густо наваривала оты на ближних перевозках, а тот, кто думал продать ей свои услуги, взвешивал в голове заработок и усталость. В госсекторе зарплаты пожиже, но твёрже гарантии. Хвала Небу, что воровской «Вела Акин» не удалось обвалить цену на пилотов!

– Как вахта? – спросил эйджи, не отрывая глаз от неторопливого мелкого монтажа.

– Прошла спокойно, – сдержанно отозвался Луган. – Но это Экуна, здесь легко не бывает.

Вместительный грузопассажирский сундук с прямо-таки библейским именем «Hoax», принадлежащий «Хутле», был занят на досветовых двухнедельных рейсах к Экуне, второй в системе; следующей была орбита ТуаТоу. Туанцы, как выяснил Форт по справочникам, упрямо осваивали ближайшую планету, стараясь посредством глобального плана «Атмосфера и вода» сделать её полностью пригодной для жизни. Начали этот труд ещё нидэ, и, несмотря на перерыв, связанный с Бурей, имперцы добились многого – население Экуны выросло до пятисот миллионов (после этого туа скрипят, что-де эйджи множатся как микробы!). Освоенный мир мог прокормить половину из них за счёт теплиц и синтезаторов, питавшихся солнечной энергией, – тепла от солнца Экуна получала чуть ли не вдвое больше метрополии. Но Экуна зависела от ТуаТоу, как плод, связанный пуповиной с матерью. Форт не встречал более ярых патриотов и имперских шовинистов, чем экунты. Наверное, случись кому-нибудь низложить Дом Гилаут и заявить о снижении расходов на главную колонию, весь флот Экуны очертя голову ринется на ТуаТоу восстанавливать династию кормильцев.

Форта успели утомить плакаты с ржаво-серыми пейзажами Экуны, огромным солнцем, запредельными просторами парников под надувным небом – и счастливый рекламный малёк в лёгком кислородном приборе, а рядом стишок: «Я маску с гордостью ношу, к экунтам я принадлежу!»

Пилотировать у Экуны было не проще, чем в кишащем станциями и кораблями пространстве близ ТуаТоу. То и дело пустота, изрезанная линиями маршрутов, взрывалась призрачным пламенем – сквозь пространственные бреши быстроходные суда достигали Экуны за минуты, но их водили особые импланты, чей мозг напрямую связан с управлением. Медлительный «Hoax» и иже с ним приходилось водить вручную, опираясь на помощь компьютеров.

Итог такого вождения сидел сейчас, слепо воззрившись на растения в прозрачном коробе вроде аквариума.

А что второй пилот?..

Вскоре капитан вернулся и вновь завёл приглушенный разговор с Луганом. Форт повысил чувствительность своей акустики. Неполные переборки делили узкую кают-компанию на подотсеки – столовую, она же зал, и сектор отдыха. Скрытые переборкой, старпом и капитан были уверены, что секретничают.

– Совсем никуда. Уверяет, что ничего не принимал. Велел ему готовиться к сдаче вахты, поведу сам.

– Поставь эйджи. У тебя перед посадкой дел будет невпроворот, а ты с вахты выйдешь измотанный.

– Он две подряд не выстоит. Или выстоит, но на второй пойдут ошибки. Мозг-то у него настоящий, значит – слабый. На последнем отрезке пилот обязан быть свеж, как только что раскрывшийся цветок.

Форт перешёл в подотсек отдыха, держа на ладони игрушечного робота, чем-то похожего на широко известного Келахота из мультфильмов.

– У нас всё благополучно?

– Да, Фольт.

– Я что-то услышал о втором пилоте...

– Он на вахте, работает.

– Не о работе – о здоровье.

– Не беспокойся.

– Возможно, это не предназначалось для моих ушей...

Луган и командир обменялись одноглазыми косыми взглядами.

– ...но я не хотел бы остаться в стороне, если могу помочь.

– Пока об этом речи нет.

– Я согласен взять вахту Нке в придачу к своей. Все доводы прозвучали – кроме моего.

– Это было бы уместно, Фольт, касайся дело перегонного участка, – капитан был тактичен, как принято в кают-компаниях. – Движение у Экуны плотное, мы должны выдержать график, а после двух смен внимание порой нарушается.

– То есть приказать вы не можете.

– И не прикажу.

– А разрешить?

«Вроде не рвач, – рассуждал гудящим умом Луган, – не автогонщик. Зачем так себя ломать? есть же приемлемый вариант...»

– Полноразмерные манёвры на внешней орбите, со включёнными гравиторами, – напомнил капитан. – И это после двадцати часов подхода.

– На Экуне сильная диспетчерская служба; они передают верную картину движения. Достаточно будет видеть её.

– Хорошо, – капитан разумно предположил, что эйджи будет класть аргумент за аргументом, пока не добьётся своего или не услышит: «Я не доверяю твоей квалификации и твоему мозгу, что питается кровезаменителем, а у нас полторы тысячи народа на борту». – Регулярно проверяй свою точность. Иди, смени Нке.

– Ты? – удивился Нке, вставая из кресла. – Я ожидал...

– Он изменил порядок, – вглядевшись, Форт согласился с Луганом. Нке осунулся, тепловой рисунок на лице был искажён и неровен. И ещё руки... Тремор можно скрыть в общении, жестикулируя или жёстко держась за что-нибудь, но от зрения в ином масштабе времени нервной дрожи не скроешь. – Поправляйся.

– Да... возможно, я в самом деле... думаю, скоро всё наладится, – Нке колебался между неприязнью к эйджи, отнявшему у него доходные часы, и страхом сорваться по-настоящему. – Он перевернул распорядок вахт?

– В точности не знаю. Сейчас моя очередь.

Под главным экраном все прикрепили свои картинки, что кому по душе. Капитан – свой дом среди клумб, Нке – чей-то профиль, похожий на египетскую фреску, Луган – дорогой художественный вензель из трав и тонких, ломких тел оливковых насекомых. Форт поставил с края планш-икону Мариана, которая теперь принадлежала ему. Лицо на открытке вызывало у туанцев внутренний протест – впрочем, они скрывали его, хотя вопросы вслух задавали. «Кто это?» «Оно единственное божество – или одно из многих?» «А почему на лице много волос?» Слово «бритьё» применительно к лицу им было неизвестно.

– Вахту принял пилот Фортунат Кермак.

– Гала, связь и телеметрия – вас понял.

– Маэкилиута, навигация – вас понял.

Туанское судовое управление не нравилось Форту. Оно основывалось на физиологии зрения и мозга создателей, и адаптировать его под чужаков туа не собирались. Выход данных в объёме экрана рисовался несколькими фазами бегущих числовых данных, часто несинхронных там, где решались перспективные задачи – скажем, предстоящие реакции гравиторов на смену линейного и углового ускорений. В идеале, когда корабль совершал манёвры, массивные штучные грузы в трюмах «Ноаха» даже не вздрагивали, а пассажиры не испытывали толчков, наблюдая смещение звёзд в окнах обзора. Но помимо цифр, сменяющихся на бегу, в экране шевелились трёхмерные фигуры-хамелеоны, чьи цвет, формы и фактура трансформировались со скоростью пульса. Пара дополнительных экранов (глазки врозь, пилот!) лишь ненамного облегчала слежение. Предполагалось, что унитарное управление судном призвано сосредоточить внимание пилота, но на деле превращалось в игру с расплывчатыми правилами. Форту приходилось слышать брань тех, кому выпало работать с неприспособленной туанской или ньягонской техникой: «Они нарочно поставляют это, чтобы нас ума лишить». Неправда. Туа и сами сдвигались умом, просиживая смены у экранов. Взять хотя бы Нке...

Наконец, Форт как машина был сделан для иного типа пилотирования, и переход к ручной схеме дался ему в своё время не легче хождения на руках. Счастье, что он был способным учеником, быстро схватывал и накрепко запоминал навыки.

Летать же на «Ноахе» – всё равно, что ходить по глине в ластах, вдобавок надетых задом наперёд.

Смена цифр – Гала и Маэкилиута вбросили в экран изменения, возникшие за минуту отсутствия Нке в кресле. Мерцающие строки понеслись слоистым светящимся бураном, в котором изгибались алые, голубые, серебряные жгуты и сгустки. Плотность сигналов много выше, чем на пассивных участках рейса. Форт приспособился к ним, поставив отдельное наблюдение на внешне постоянные слои 5 и 7.

Шнур вздулся, вспыхнул зеленью, и утолщение метнулось сквозь слои, как пуля, пущенная из экрана. Встречный корабль, дистанция допустимая. Трассы мигали, пробивая кипящую цифровую воду.

Сколько переменных может удержать мозг? до двухсот. Здесь больше. Действительно, в пилоты отбирают не по знатности. Сознание раскладывалось на уровни и эшелоны, время потеряло смысл и стало скоростью смены сигналов. Слаженная работа нескольких разнонаправленных гравиторов дезориентировала чувство тяготения; контроль сужен на зрение, а оно в наборе пилотских свойств Форта главным не было. Конструкторы делали ставку на непосредственное восприятие эволюций корабля с его датчиков, а без подключения к ним Форт терял до шести десятых необходимого объёма сведений. Зрением и разумом, зрением и разумом, немного руками.

Время двигалось снаружи, вне его, вне связи глаз с экраном, а пальцев – со средствами регулировки траектории. Нет, не усталость – постепенно нарастающее несоответствие возможностей глаз и требований системы. Он находил и открывал новые резервы для анализа и удержания. Скажем, ускорение индивидуально текущего времени. Обычное свойство киборгов... Пределы перегрузки были далеко впереди, но мало-помалу приближались. Какова паспортная скорость чтения у глаз? а у глаз туанцев?.. Со всем можно свыкнуться, кроме усталости и боли. Вспомним Лугана. Уже рухнул в сон, наверное. Два встречных на разных курсах.

– Фольт, Центральная Экуны принимает нас на дальнее наблюдение.

– Спасибо, Гала.

К вертящемуся в экране вареву импульсов прибавились круги, расходящиеся от белой точки. Жгуты траекторий переплелись еще гуще, их прорезали лучи планетарных корректировщиков.

– Центральная Экуны предупреждает о сближении с объектами 21038, 47415, 11891, 02746, 00228, их координаты...

– Принял, Гала.

– Центральная Экуны передает нас Полярной 1. Новый расчёт подхода.

– Что у них стряслось?

– Подходит вне расписания правительский скорый. Мы пройдём через выброс от его скачка.

Новый шнур сверкнул разрядом, взметнулись цифры ионизации. «Hoax», блистая бронёй корпуса, миновал облако частиц, извергнутых виртуальным порталом – в пустоте зазияла дыра запредельной тьмы и вмиг сомкнулась, оставив тающие лучи ледяного пламени.

Смещения цифр и фигур установились на границе возможностей восприятия. Компьютеры «Ноаха» старались во славу компании, предусматривая любые перемены в полёте. Скорость замедлялась, словно масса снующих кораблей пружинила под напором грузопассажирского гиганта. А ведь, собственно, это рядовой рейс, лишённый какого-либо элемента случайности. Точнее, случайности призван исключить пилот, единственный живой модуль в коконе техники. Он выбирает и направляет.

Форт испытал нечто вроде тошноты – и удивился. Забытое ощущение. Сбой мозга? нет, скорее сброс груды данных, засоривших память. Похоже, вскоре эти приступы станут чаще.

«МОГУ ТЕБЯ ДУБЛИРОВАТЬ, – яркой строкой предложил Луган. – Я ВЫСПАЛСЯ».

Надо же так потерять чувство реальности! Луган успел стряхнуть мёртвую тяжесть, накопленную за вахту, и опять готов.

«ВОЗМОЖНО, ПОЗЖЕ, – дробно отстучал Форт. – ПОКА РЕЙС ИДЁТ БЕЗ ПРОБЛЕМ».

«ТОГДА СКАЖЕШЬ».

– Без малого двадцать четыре часа ведёт, – отметил капитан.

– И ничего?

– Скоро войдёт в очередь на посадку.

Тошнотворные сбросы повторялись раз за разом. Форт отключил их регистрацию – не смертельно, значит, и внимания не стоит. Схема захода на Экуну рисовалась вполне ясно, но, кроме неё, в голове не было решительно ничего – одна-единственная целевая установка: «Занять место».

– Экватор Экуна, я «Hoax». Примите координаты...

– Раньше графика, «Hoax». Быстро летаете. У вас накладка с правительским скорым в час шестнадцать минут. Ожидайте это время. Ваша установка на внешней орбите – считывайте.

Цифры ступенчатыми скачками замедляли бег, превращаясь в стабильную картину, где моргали группы орбитального слежения и расчёта на тяготение планеты. Гравиторы бережно стабилизировали ход, подгоняя траекторию к установкам Экватора. На миг Форту показалось, что отказало зрение – так неестественна была остановка цифрового шторма. Он – уже произвольно – выполнил сброс, и вновь накатила тошнота, незнакомая киборгам. Секунду оси глаз колебались и плавали, прежде чем он смог перевести зрачки на капитана.

– Я сменю тебя, – просто сказал тот. Лишние шумы пролетали и гасли в ушах, постепенно слабея. Проверка моторных функций. Проверка равновесия. Здесь стабильно – значит, перегрузка касалась одной сенсорной сферы. Скверно всё-таки работать на чужой аппаратуре при ограниченных возможностях.

– Надеюсь, Нке стало лучше?

– Более-менее. Досрочное превращение согнёт кого угодно. Но с ним это не стоит обсуждать.

Форт вставал с осторожностью. Шаткости нет; тем не менее мозг местами слегка зависал. Преходяще, пережить можно. Несимметричная загрузка мощностей через узкий ненормативный доступ тоже гнёт – только держись.

– Ты неплохо заработал за две вахты, Фольт. Поздравляю. Я знаю, тебе нужны деньги.

Капитану – одному ему на борту – было по должности известно прошлое членов экипажа. Судя по отношению к Форту остальных, с ними кэп этими знаниями не делился.

– Если Нке случайно влетел в фазу, грех наживаться на чужой беде, – Форт подправил неустойчивое зрение. – Запишите, что в свою вахту вёл он, а я – в свою. Так будет честнее.

Капитан изучал картинки под экраном.

– Всегда хотел спросить – что написано на книге вашего божества?

– Цитата. «Придите ко Мне, все трудящиеся и обременённые, и Я дам вам покой», – прочитал Форт, возможно, впервые проникнувшись смыслом строки из Матфея.

– Заманчиво звучит, – вгляделся капитан в необычное лицо Бога эйджи. – Покой, да!.. как его не хватает порой...

– Значит, с вахтами мы разобрались. Каждому своя.

– С Нке тебе причитаются цветы. На Экуне они очень дороги; подождёшь до ТуаТоу?

– Не вопрос.

– Я напишу тебе рекомендацию о получении вида на жительство. С подачи граждан державы это решается без труда. Сможешь наниматься на туанские суда и после... срока.

– Попробую.

– А от себя прибавлю – нашим, летунам, – что ты звёздный.

– Как-то двусмысленно оно звучит, это слово.

– На планете – да, там оно ругательство. У нас – наоборот. Отдыхай, Фольт.

Форт подвигал головой, словно таким образом мог нормализовать работу глаз. Ещё раз подступила тошнота – забитый мозг рывком вытолкнул на стирание мусор ненужных цифр. Выплыла в поле зрения запечатлённая помимо желания фраза на иконе, которую мозг изучил сотни раз. раскодировал с поддержкой словаря и перевёл в полностью осмысленный текст: «Придите ко Мне, все трудящиеся...»

«...и Я дам вам покой».

Форт благодарно улыбнулся пронзительно-нежным и всесострадающим глазам Бога.

Покой. Блаженство, радостный сон, безмятежное счастье отдыха и умиротворения – все это обещал Бог-Спаситель. Спаситель от бед, горя и боли этого мира.

Вот о чём говорила его таинственная улыбка, вот что означал его призывный жест.

Вечный покой. Желанный покой.

По ту сторону бытия, в небесном чертоге Милосердного, Сияющего, Величественного Бога-Вседержителя.

Но тот, кто жив, кого несёт ураган житейских страстей, кто окунулся с головой в борение жизни – смеет ли он думать о покое?

Только мечтать!

Часть 2

Эскорт

Говорят, когда корабль проклят, на нём всегда появляется кто-то лишний.

Джеймс Мэтью Барри «Питер Пэн и Венди»

Блок 1

Среда, 10 января 6245 года

Станция «Скайленд-4»

– За минувшие сутки у нас двести семьдесят два умерших, – безрадостным тоном доложил старший медик. – Выявлено четыреста двадцать восемь заболевших на стадии катаральной ангины; все изолированы. Тысяча семьсот сорок восемь человек на разных этапах лихорадочной стадии, из них у двухсот пяти критическое состояние. Мы не владеем ситуацией, она вышла из-под контроля.

Собрание из главных спецов и руководства станции, именуемое чрезвычайной комиссией, слушало его речь, как панихиду. Станция «Скайленд-4», способная за год обслужить на своих причалах до трёх тысяч космических кораблей суммарной валовой вместимостью до 2, 5 гигатонн, быстро превращалась в гибрид заразного барака с моргом.