Люди и ящеры

— Иначе колдуном тебя объявят, — усмехнулась Промеха.

— Это запросто, — со снисходительным видом кивнул Иржи.

Уже успел забыть, что полчаса назад сам считал Промеху ведьмой.

На втором этаже мельницы оказалось поуютнее, чем на первом. Стены обеих комнат были обшиты досками, на одной даже висело зеркало. Полы устилали шкуры — плата за врачевание, как догадался Иржи.

Еще там находились шкафы с большим количеством книг, кресла, две кровати, буфет со множеством причудливых склянок.

Камея задула фонарь и открыла ставни. Став рядом, Иржи понял, что томный запах исходит от нее. Это его взволновало, и он долго не решался заговорить с ней. Камея была очень не похожа на девушек, которых ему доводилось видеть раньше. В ней сочетались противоположности — мужская одежда с женским изяществом, открытость с недоговоренностью, простонародное ойканье с правильной, несколько книжной речью, утонченность феи с уверенностью опытного фельдшера; все это складывалось в загадку.

— Наверное, вы живете в городе, мадемуазель? — наконец спросил Иржи.

— Иногда, — подумав, сказала Камея.

— В Юмме?

— Нет, несколько дальше. Знаете, ящеров вроде не видно. Окно, у которого они стояли, выходило на деревню. Там

горели редкие огни, слышались отдаленные голоса людей лай собак, мычание коров. Со стороны трактира даже рыдания шарманки доносились.

От этих столь знакомых звуков, от запаха свежего хлеба, принесенного ветром, от самого ветра, прохладного, но приятного, происшествие в лесу показалось Иржи странной, не с ним случившейся и не столь уж страшной сказкой. Уже много лет жители Поммерна не знали ни войн, ни голода, ни мора, попривыкли к сытой, размеренной жизни. Не хотелось верить, что лихие времена возвращаются. Хотя ящер и был, но что с того? В Поммерне очень сильная армия, а штуцеры это вам не луки.

— Все спокойно, — сказала Камея.

На крыльце ближней избы Иржи различил Иоганна, высматривающего Рыжуху. Корова в этот момент шла по плотине и, наверное, здорово удивляла хозяина.

— Здесь спокойно, — осторожно уточнил Иржи.

Они перешли в другую комнату. Камея открыла окно со стороны Замковой горы и тут же попятилась, невольно прижавшись к Иржи, потому что на плотине шевелились тени. Иржи почувствовал, что она дрожит.

— Ну-ну, — небрежно сказал он. — Это не ящеры.

— А вы хорошо запомнили их внешний вид? Иржи вспомнил свое страшилище.

— Да уж. Захочешь — не забудешь. Но дело не в этом. Смотрите, там лошадей ведут, а не драконов.

Камея радостно подпрыгнула.

— Это де Нанж! Они вернулись.

— Кто — они?

— Да гвардейцы.

— Гвардейцы его высочества? Здесь?

— Ну да.

— Здорово! Ни разу не видел.

— Что ж, сейчас увидите. Пойдемте открывать!

Она сбежала по лестнице до того, как Иржи успел задать вопрос

* * *

Первым вошел офицер с погонами лейтенанта. Невысокий, но широкоплечий, с щегольскими усиками и холодным взглядом. Даже в насквозь промокшем мундире он умудрялся сохранять непринужденную изысканность движений. Вместе с ним в мельнице появился целый букет новых запахов — лошадиного пота, горьковатых духов, дорогого табака и чуть-чуть, едва уловимо, — вина.

Прямо с порога де Нанж отвесил два поклона — Камее и Промехе, чем порядком удивил Иржи. Промеха — еще ладно, ее все побаиваются, уж такая она есть. Но кто эта девушка, иногда живущая в городе, если даже такой аристократ перед ней шею гнет? Непонятно.

Вслед за командиром вошли солдаты. Иржи сразу узнал фиолетовые мундиры замковой стражи, личной гвардии курфюрста. Их было десять, считая зверского вида капрала с сабельным шрамом на лице.

Составив оружие в угол, гвардейцы принялись раздувать камин. Капрал шевельнул бровями. Двое молча повернулись и вышли. Часовые, догадался Иржи. Ясен перец.

— Нашли? — спросила Промеха.

Лейтенант снял перчатки, небрежно бросил их на стол и протянул руки к огню.

— Нет, сударыня. Темно очень. Кто это у вас на лавке?

— Один из тех, кого вы искали. Офицер удивленно обернулся.

— Вы и в самом деле ведьма, мадам?

— А вы верите в ведьм, Виктор?

— Как прикажут, — усмехнулся лейтенант.

— Сказано откровенно.

— Человек не должен скрывать отсутствие убеждений. Военному же человеку они просто вредны.

Промеха дважды хлопнула ладонями.

— Браво. Его высочество большой коллекционер характеров

— О нет. Он коллекционирует специалистов. Характеры только терпит. Скажите, где вы нашли герра небесника?

— Его нашли не мы, а вот этот юноша. Его зовут Иржи. Он пас коров западнее деревни.

Лейтенант изволил заметить Иржи.

— Ну и где ты его нашел? Иржи объяснил.

— Прав, значит, его высочество, — сказал офицер. — После землетрясений они и появляются. Но... коровы, пастух, землетрясение. Какая связь?

— Это еще не все, — сказала Промеха. — Взгляните. Только осторожно, там яд.

Лейтенант взял стрелу и присвистнул.

— Хорошо ковать научились. Откуда?

— Иржи принес.

Лейтенант посмотрел на Иржи с некоторым интересом.

— Следовательно, в тебя стреляли, пастух? — Да.

— Сколько их было?

— Пока только один.

— А ты парень ловкий, — сказал де Нанж. — Не каждый и от одного ящера уйдет.

— Война будет? — тревожно спросила Камея.

— Пренепременно, мадемуазель. Вопрос лишь — когда. Ясно, что летом. Холода ящеры не выносят. М-да. Вот чего я не пойму. Как они прошли? На перевалах ведь вечный снег лежит.

Лейтенант повертел в руках стрелу.

— Если бы не эта вещица, не поверил бы я тебе, пастух.

— Осторожно, де Нанж, — сказала Камея. — Тубокурарин.

— Благодарю, ва... мадемуазель. Я помню.

— Виктор, помолчите, пожалуйста, — вдруг сказала Промеха.

Она сидела у камина и сосредоточенно глядела на язычки пламени

— Ничего не слышу, — сказал лейтенант. — Быть может, почудилось?

Старуха качнула головой.

— Ну-ка, ребята, откройте дверь. Один из солдат выполнил ее просьбу.

Сначала слышалось лишь позвякивание уздечек, журчание воды у плотины да мирные вечерние шумы близкой деревни. Де Нанж пожал плечами, собираясь что-то сказать, но в этот момент с гор долетел слабый, необычный звук — полусвист-полурев.

В деревне, словно по мановению чьей-то могущественной руки, стихли все вечерние звуки. Потом к ночному небу взлетел одинокий, до жути тоскливый вой. Вероятно, Бернгардт вложил в него всю свою собачью душу.

— Умный пес у Иоганна, — заметила Промеха. — Хотя и суеверный.

Офицер протянул стрелу капралу.

— Люка, я беру двух человек в сопровождение. Остальные остаются здесь. Забаррикадируйтесь. За безопасность дам отвечаете головой. Подкрепление прибудет через два дня. Ты, пастух, поедешь со мной. Эй, кто-нибудь, дайте ему плащ.

— Я тоже отправляюсь с вами, — сказала Камея. Лейтенант поморщился.

— Несу за вас ответственность, мадемуазель. Здесь безопаснее.

— Вы не можете решать за меня, сударь.

— А я? — рассеянно спросила Промеха.

— Вы? Вы можете, — с досадой сказала Камея. — Но выросла я уже!

— Все выросли, — улыбнулась Промеха. — Иржи вырос, ты выросла. Ну... я ведь тоже не детка.

Девушка вздохнула и покорно уселась на лавку. Иржи никак не мог разобраться в отношениях между этими людьми. Почему лейтенант гвардии самого курфюрста не может решать за Камею, которая повинуется какой-то деревенской Промехе, пусть и небеснице? — Идем, пастух, — сказал де Нанж. Камея встрепенулась.

— Одну минуту, маркиз.

Она нырнула в темный угол. Послышался скрип дверцы.

— Иржи, возьмите, пожалуйста. — Камея протянула пару небольших пистолетов. — Заряжены, — предупредила она.

Иржи растерялся.

— Спасибо, — пробормотал он. — Я их верну.

— Да уж, — обронил де Нанж. — Несколько карат бриллиантов. Не по чину, милейший.

— Что такое? — со сдержанным гневом спросила Камея. Лейтенант отвел взгляд. При выходе он явно подавил в

себе желание хлопнуть дверью. Зато снаружи, бросив Иржи поводья одной из лошадей, он высокомерно бросил:

— Мадемуазель Камея вольна распоряжаться своим оружием. Но рядом с ней чтоб я больше тебя не видел! Никогда. Понял, свинопас?

— Я пасу коров, — сказал Иржи, удивленный его озлобленностью.

— Да? Наверное, неплохо получается? Вот и занимайся этим, мальчик. Не вздумай претендовать на большее. Ради своего же блага.

Иржи удивленно промолчал. Вот разбушевался барин! Нет, кто же такая эта Камея?

Ведя лошадей в поводу, они шли вдоль главной улицы Бистрица, колотили в ворота, вызывая заспанных, лохматых мужиков.

— Костры! Живо разводите костры! — кричал де Нанж.

— А что такое, ваша милость? Заморозок, что ли?

— Какой там заморозок, болван! Ящеры идут.

— Свят, свят...

Скоро в Бистрице загудел набатный колокол. Заливались псы. На окраинах уже плясали первые языки пламени, туда волокли дрова и охапки соломы. Но не угадали. Беда пришла не с поля, а со стороны Быстрянки. Часу во втором ночи на берегу страшно затрещали кусты. Послышалось шумное сопение. Над ивами, четко выделяясь на фоне светящегося неба, появилась огромная безухая голова.

— По коням, пастух! — приказал де Нанж и вскочил в седло.

Выбравшись на береговой откос, чудовище помедлило, осматриваясь, потом грузно двинулось к церкви. Вероятно, именно звук колокола привлек внимание дракона.

Подойдя к звоннице, он сунул морду под крышу. Колокол коротко звякнул и будто захлебнулся. На мгновение по всей деревне установилась жуткая тишина. Мужики сдернули шляпы. И вдруг истошно завопила женщина, вновь завизжали, захлебнулись лаем собаки, подали голос козы, куры, коровы и даже кошки.

— Где же солдаты, ваше благородие? — кричал вцепившийся в стремя де Нанжа Фома. — Где, где солдаты?!

Де Нанж хлестнул его плетью.

— Сейчас же запаливай костер, дурак!

Опомнившись, Фома неуклюже побежал вдоль улицы.

А дракон стоял у колокольни и дергал шеей, добычу заглатывал. Стоял совсем близко, как показалось Иржи. Он даже различал красные отблески пламени в глазах чудовища. Еще он видел, как на своем крыльце Иоганн медленно поднимал штуцер, а во дворе подпрыгнул, да так вроде и остался висеть в воздухе Бернгардт. Было похоже, что собака не улетает в небо только потому, что ей мешает цепь.

В шуме переполоха выстрел прозвучал почти неслышно. Но Иоганн не промахнулся. Дракон взревел, дернул уродливыми, непропорционально короткими верхними лапами. Повертев головой, он наклонился и двинулся к дому Иоганна. Через минуту от тяжкого удара рухнула труба, обвалилась крыша, но сруб из столетних лиственниц не рассыпался, выдержал. Его складывал еще дед Иоганна, на совесть складывал

Из Иоганновых ворот выкатился клубок вздыбленной шерсти. Бренча оборванной цепью, Бернгардт с визгом помчался по деревне. Когда он пробегал мимо школы, во дворе вскрикнула и упала Анхен. Тут Иржи вышел из оцепенения. Рядом с домом Иоганна находился его собственный дом, в котором осталась мать.

Выдернув из-за пояса один из подаренных пистолетов, он взвел курок и поехал вперед. Гвардейская лошадь хрипела, норовила встать на дыбы. Иржи свободной рукой натягивал поводья, колотил ее пятками, рукоятью пистолета, кричал ругательства, кое-как заставляя двигаться в нужном направлении.

Дракон тем временем развалил избушку Каталины и остановился. Молча, открыв пасть, он следил за приближавшимся всадником.

Лошадь не слушалась узды, вертелась, норовила встать на дыбы. Времени как следует прицелиться не было, поэтому Иржи выстрелил прямо в необъятное брюхо. Вторым пистолетом он воспользоваться не успел, поскольку лошадь окончательно обезумела.

Мелькнули де Нанж, два гвардейца со штуцерами на изготовку, сын кузнеца Ференц с раскаленным бруском железа, мужики на четвереньках, раздувающие огонь под кучей соломы. Потом земля опрокинулась.

Если долго не проходить курса реювенации, приходит старость. За тем, как она наступает, можно наблюдать, это любопытно. Признаки просты. Когда голову трудно заставить о чем-то думать — это она, старость. Голова быстро устает мыслить, все время норовя отдаться на милость случайных восприятий. Так же, как и в раннем детстве, обыденные звуки, вполне привычные образы, запахи воспринимаются обостренно и доставляют покойное удовлетворение сами по себе, без всякой смысловой обработки. Убаюкивающее удовлетворение. Ничего другого от мира уже не требуется, да и мозг с большой легкостью проваливается в дремоту

— Сударыня, проснитесь!

Промеха открыла глаза. Над ней склонилась Камея.

— С вами все в порядке?

— Ну, с учетом возраста. А что случилось, детка?

— Дракон в деревне!

Камея повернула кресло, в котором сидела стареющая небесница. У окна стоял мрачный капрал Люка.

— Отчаянный малый, — пробасил он, отодвигаясь.

В это время, борясь с лошадью, Иржи приблизился к чудовищу и выстрелил.

— Неплохо, — сказал Люка. — Только надо бы сразу из двух.

— Неплохо бы вашим солдатам заняться делом! — гневно сказала Камея.

— У нас приказ, мадемуазель.

— Давно спорите? — спросила Промеха.

— Давненько, — мрачно сказала Камея. Капрал промолчал.

— Люка!

— Да, сударыня.

— Я прошу вас нарушить приказ.

В пересеченном шрамом лице капрала что-то дрогнуло.

— У вас восемь ружей, Люка. Один хороший залп, и на вашей совести не будет лишних могил. Кроме того, у вас есть чисто служебное оправдание.

— Какое?

— Вы идете на выручку своему командиру, не так ли? В случае осложнений сошлитесь на меня.

— Я помню, чем вам обязан, мадам, — медленно сказал Люка. — Разрешите идти?

— Удачи!

— Благодарю. Она нам не помешает. Люка грузно сбежал по лестнице.

— По коням, бездельники!

Бездельники оказались не такими уж и бездельниками, стрелять умели. Дракона они убили, чем спасли Бистриц. Правда потом, когда де Нанж уехал, поголовно напились в трактире. Никакая гвардия не устоит, если деревня угощает...

Когда дракон бил в стену, Матильда упала и сломала руку. Фридрих начал заикаться.

Каталину похоронили честь-честью. Если б могла видеть, осталась бы довольной. А вот Тео собирали по кусочкам. После того, как извлекли из чудовища. Это он звонил в колокола. Поэтому помянули беднягу с особой благодарностью, то есть пили очень старательно и на могилу не забывали плеснуть.

В Бистрице же после той славной ночки началась новая жизнь. Какая-то другая, не прежняя. Прежнее ощущение привычной безопасности рухнуло. Провожая Иржи в армию, Иоганн сказал:

— Круто все закручивается.

— Что закручивается?

— Да все. Теперь держись.

— До чего ж мне пророчества надоели, — в сердцах сказал Иржи.

9. НИЧЬЯ ЗЕМЛЯ

Мартин прислонил Хзюку к скале, хорошо обогреваемую Хассаром. Впрочем, Хассар отныне следовало именовать Эпсом, поскольку Схайссы со всеми своими прелестями остались позади.

В такое сразу и поверить-то было трудно. Но сверкавший склон был совершенно пуст. Только в снегу голубели цепочка следов, оставленная им самим, да две борозды от ног Хзюки — мало того что ящер вконец ослабел, он еще изрядно захмелел, пришлось волочить доблестного офсамаша племени Сив от самого перевала

Но более — никаких признаков так называемой разумной жизни. Бывает же так...

— Хог, — сказал Мартин. — Слава тебе, Мосос. Спасибо, старик!

С большим усилием он встал, разогнул спину, подошел к обрыву. Но ноги противно дрожали, поясница болела, а голова кружилась. Пришлось опять сесть, самочувствие оставляло желать лучшего. Зато внизу все было очень мило, прямо на загляденье.

Весенний день сиял как на курортной открытке. Над Ледяным хребтом распахнулось небо с редкими, полуразмытыми сгущениями облаков. Под ногами лежала уютная долина. Справа и слева ее подковой охватывали скалистые отроги. Между ними тек ручей. Он начинался прямо под кручей, на которой расположился Мартин, потом несколько километров петлял по склону и наконец вливался в озеро на противоположном крае горной чаши.

По берегам озера густо зеленели сосны. Дальше, замыкая панораму, возвышались три крутые, но невысокие горы. Их голые скалистые вершины отражались в спокойной неподвижной воде. Лишь у противоположного северного берега поверхность озера была подернута морщинами волн; очевидно, там находился сток.

Без особого труда Мартин припомнил карту, в свое время он готовился и к более сложным задачам. Урочище Уш-Тобе, или Три Горы. Или Райская Яма, вот как называлось это место в разных странах. Райская из-за того, что здесь почему-то постоянно держалась хорошая погода и никогда не наступала зима. Точнее, не ложился снег: гейзеры не давали.

Мартин знал, что Райская Яма имеет в поперечнике около пятнадцати километров и приходится всего лишь младшей сестренкой куда более солидной ямище. Дальше, за тремя горами, находилась так называемая Ничья Земля. Она представляет собой типичную «звездную рану», или астроблему, — след давнего столкновения Терраниса с крупным астероидом.

Случилось это очень давно, около девяноста миллионов лет назад. Но сила взрыва была так велика, что замедлила вращение планеты. С тех пор сутки на Террранисе заметно удлинились. А миллиарды тонн пыли, повисшей в атмосфере, преградили путь солнечному свету. В течение нескольких лет фотосинтез на поверхности раненой планеты был практически невозможен, она значительно охладилась, покрылась многочисленными ледниками. Однако все эти последствия при всем своем ужасающем масштабе были вполне закономерными. Удивляло другое — сравнение с Землей.

Люди на Терранисе сумели сохранить многие знания о своей прародине. В частности, терряне помнили, что на Земле после сходной по масштабам катастрофы и флора, и фауна радикально обновились. Вымерло немыслимое число живых существ, включая и знаменитых динозавров. А вот на Терранисе получилось иначе. Динозавры не только выжили, но еще и сумели развиться до своей высшей, разумной формы в виде схаев.

Над тем, как это могло произойти, много лет ломали голову все палеонтологи университета Мохамаут. Увы, безрезультатно. Одних естественных причин для объяснения не хватало. Напрашивался совершенно определенный вывод: часть биосферы Терраниса кто-то сознательно уберег. Кто-то гуманный, мудрый и невероятно могущественный. Возможно, Мосос.

Как бы там ни было, после здешнего Апокалипсиса минуло девяносто миллионов лет. Огромная воронка постепенно заполнилась осадочными породами и превратилась в просторную, вытянутую в широтном направлении низменность, со всех сторон окруженную горами. Почва здесь очень плодородная, с тучными лугами, на которых может пастись огромное количество скота, а недра чрезвычайно богаты полезными ископаемыми. Однако в Ничьей Земле никто не живет.

Причин тому много. В горах часто извергаются вулканы, происходят землетрясения, случаются сели и гигантские оползни. Грозы сопровождаются страшными ливнями, после которых реки разливаются на множество километров. А по пустынным берегам Грохочущего озера даже цунами прокатываются. От егерей пограничной стражи Мартин слышал, что временами в Ничьей Земле сами собой образуются бездонные провалы. Потом сами же и закрываются, как бы срастаясь. Словом, любой из известных катаклизмов мог иметь здесь место, причем в совершенно неизвестный момент.

Неудивительно, что об этой долине ходили весьма мрачные легенды. Считается, что в ней обитают злые духи, насылающие на людей облысение, импотенцию, странные болезни да раннюю смерть. И вот это было правдой. Уж Мартин-то доподлинно знал, где рассыпался на части звездный лайнер «Фламинго». Погиб, изрядно окропив местность ракетным топливом, припорошив токсичными окислами металлов и радиоактивной пылью... Было такое, было. Один лишь аварийный шнелльбот уцелел.

Мартин встал, стараясь заглянуть подальше.

С севера Ничью Землю окаймляет Драконий хребет. За ним находятся владения халифа магрибского и Поммерн. Райская Яма располагается тремястами километрами южнее, почти напротив границы между этими не слишком добрососедскими государствами.

В общем, занесло далековато. Не меньше двух недель пешего хода. Причем хорошего хода, на который Хзюка не способен тоже как минимум две недели, поскольку обморозил ноги.

Кроме того, по Ничейной Земле бродил народец не всегда приятный в общении. Муромские ребята еще куда ни шло, при случае следовало вернуть бутылку неизвестному Свиристелу Стоеросову. Еще лучше — распить ее со славным землепроходцем, которому явно найдется что порассказать в хорошей компании. А вот беглые каторжники, магрибинцы да вольные охотнички из горцев — это все людишки иного сорта и других повадок. Оружия у них куда больше доброжелательности. Могут и заминки случиться. Очень даже могут. Но идти надо. Очень даже надо. Если не удастся придумать ничего получше.

Мартин вернулся к скале, у которой грелся и дремал Хзюка.

— Я буду тебя нести, — сказал он. Ящер открыл глаза.

— Меня? Это еще что! Сам пойду.

— Нельзя. Гангрена начнется.

— Гангрена? Это еще что?

— Это когда ноги загнивают.

— А, зигра. У нас это зигрой называется. Плохая штука. Но я сам пойду. Если начнется зигра, ты меня брось. Оставь четыре стрелы и брось. Твое задание важнее моих ног.

— И так нельзя. Мне тебя бросать никак нельзя.

— Да почему? Я же рептилий.

— Забыл, что говорил на перевале, рептилий?

Хзюка умудрился сделать свое лицо еще более неподвижным, чем обычно.

— А что я говорил? Мартин усмехнулся.

— Хахэхо уффики! Уловки женщины.

— Какие еще уловки, мягкотелый? — нахохлился Хзюка.

— Братом меня называл. Неужели забыл?

— Это все из-за вашего сейсса.

— Так ты мне не брат?

— Ну, брат, брат.

— Значит, я тебе — тоже. Понимаешь со всех сторон?

— Со всех, — пробурчал ящер. — Ладно, тащи, мягкотелый. Скажи только, как вы от своего сейсса не растворяетесь? Не знаю даже, как его назвать получше

— Да чего мучиться? Огненная вода, — подсказал Мартин.

— Хог. Хорошее название.

— Его знающие люди придумывали. Только, братец, с нашим сейссом будь поосторожнее. Алкогольдегидрогеназа у тебя слабая.

Хзюка обиделся.

— Не слабее, чем у мягкотелых! На трех уффиких хватает, пока не жаловались.

Мартин рассмеялся, попробовал объяснить, что такое ферменты, но не смог. Хзюка соображал все еще туго, а в школу не ходил.

И мягкотелый тащил. Скользя, спотыкаясь, с частыми остановками. Переносил холоднокровного шагов на сто — сто пятьдесят, а потом возвращался за вещами и скудными остатками припасов.

На второй день, миновав зону альпийских лугов, они спустились к гейзерам. В Райской Яме их было больше тридцати.

— Падалью воняет, — недовольно сообщил Хзюка. — Противно.

— Это полезно, — сказал Мартин. — Здесь вода целебная. Садись и опускай ноги в ручей.

— Горячая вода? — удивился тот. — Это что, сейсс? Мартин расхохотался.

— Нет, просто горячая вода.

— А кто ее нагревает?

— Никто. Внутренний огонь земли.

— Внутри земли есть огонь?

— Есть. Он иногда выливается из огненных гор. Жидкий такой, лавой называется.

— Да, правильно, — сказал Хзюка. — Я тоже видел огненную гору. А откуда в земле берется огонь?

Мартин в затруднении откинул со лба волосы и почесал затылок.

— Сложно объяснить, Хзюка

— Хо! Тут ваша тайна?

— Нет. Ты меня учил всему, что знаешь. Я обязан сделать то же самое. Будет честно.

— Да, так честно.

— Но если сказать все сразу, можно запутаться. Понимаешь?

— Со всех сторон. Лучше говорить кусочек за кусочком.

— Так и сделаем. Кстати, о кусочках. Сначала нужно раздобыть еды.

— Хог. Иногда ты мыслишь совсем как схай. Разумно то есть.

— Это у меня от голода, наверное, — усмехнулся Мартин. — Ну, иду на охоту. Спрячься. Ты умеешь.

Хзюка квакнул:

— Да ходят такие слухи.

После того как Уохофаху Фахах смел хачичеев лавиной, у Хзюки стойко держалось хорошее настроение. Он даже поинтересовался, не сможет ли Мартин пустить снег на все хачичейское племя. А когда услышал, что это сделать невозможно, весьма огорчился.

— Жаль. Они заслужили.

— Нельзя уничтожать целые племена, Хзюка.

— Но ведь хачичеи как раз это и делали!

— Все равно. Среди них есть ни в чем не виноватые.

— Ну и что? Среди мухавов тоже были.

— Тот, кто уничтожит всех хачичеев, сам будет не лучше. У них ведь есть не только воины, но еще офиуфф, уффиких. Справедливо наказывать только виноватых. Остальным надо объяснять.

Хзюка едва не задохнулся:

— Объяснять?! Кому, хачичеям? Да они съедят тебя раньше, чем ты рот откроешь. Мартин, хачичеи это не сивы! Никогда не ходи к ним объяснять, мне будет жалко, а тебе — больно.

— Хорошо, — сказал Мартин

— И поверь, бывают племена, которые заслуживают полного истребления.

— Вот этого не смогу, о Хзюка.

— Эх, мягкотелый! Тот, кто хочет быть справедливее самой жизни...

— Тот — что?

— Тот долго не живет.

— Экий ты пессимист.

— Перестань обзываться, Уохофаху.

Мартин взял лук, все оставшиеся стрелы, затянул ремень на отощавшем животе, присел на дорожку. Потом встал и пожелал себе удачи.

Удача пришла, но не сразу. Хотя дичи в Райской Яме водилось предостаточно, дичь оказалась довольно пуганой, близко к себе не подпускала. И все же к концу дня Мартину посчастливилось добыть старую, потерявшую осторожность кабаргу.

На обратном пути еще попался чудовищных размеров белый гриб, высотой в половину человеческого роста. Пах он замечательно, так, что слюнки текли, но был явным мутантом. Брать его Мартин поостерегся. Известно, что грибница прекрасно накапливает радионуклиды, а счетчика Гейгера под рукой, разумеется, не нашлось.

Хзюка все это время провел в серном ручье, погрузив в него не только когтистые ступни, но и все остальное тело. Над водой оставалось одно лицо, да и то было спрятано между двумя камнями. Таким образом он выполнял обе свои задачи одновременно и с одинаковым успехом.

То ли вода оказалась весьма действенной, то ли иммунитет у ящера был крепкий, но признаков инфекции на его ногах Мартин не обнаружил. Тем не менее решил устроить небольшие каникулы. Под обрывом, в месте, с трех сторон укрытом скалами, он развел костерок. Такой, какой учил разводить Хзюка, — из очень сухих веток, совершенно бездымный, только легкое марево дрожало над их убежищем

— Молодесс, — сонно сказал Хзюка.

Вода в ручье оказалась весьма неприятной на вкус, поэтому Мартин сходил наверх, принес полный котелок льда и повесил его над пламенем. Еще натаскал хвойных лап, соорудил из них два весьма недурных ложа. Потом, поддавшись романтическому порыву, над каждым спальным местом укрепил по букетику эдельвейсов, которых много росло у границы снегов.

И тут случилось неожиданное. Хзюка повалился на колени, а потом вообще распростерся перед своим букетом.

— Эй! Что с тобой? — удивился Мартин.

— Цветомир, цветомир!

— Какой цветомир?

— Вот это! Ты принес цветомир.

Оказалось, что схаи весьма ценят и почитают эдельвейсы. Главным образом потому, что растут они там, куда ящерам практически невозможно добраться.

— В моем аше сейчас только два старика, кто своими глазами видел цветомир, — торжественно сообщил Хзюка. — Их почитают. Я теперь третий!

— Что ж, поздравляю.

— Ты сделал меня счастливым, о Мартин!

— Ну, рад за тебя.

Хзюка же никак не мог успокоиться. Столько эмоций из него не выплескивалось за все время их знакомства.

— Не понимаешь, мягкотелый! Воин, принесший цветомир, может требовать в жены любую уффики, даже дочь машиша.

— О! Даже так? — вежливо удивился Мартин.

— И это еще не все. Тот, кто принес цветомир, может остановить войну. На один день за каждый цветок. Теперь понял?

Мартин с сожалением кивнул.

— Теперь понял. Со всех сторон. Жаль, что цветомир не попался нам вчера

Мартин с удивлением понял еще и то, что знает о схаях далеко не все. Конечно, преклонение перед цветомиром объяснялось прежде всего труднодоступностью мест, где растут эти цветы. Для холоднокровных ящеров посещение зоны альпийских лугов равносильно подвигу. Но уже сама способность ценить редкости есть свойство души, и не самое худшее свойство. А если предметом поклонения к тому же является совершенно бесполезное в хозяйственном отношении растение, то здесь уже недалеко и до эстетики...

— Десять цветомиров! — продолжал восхищаться ящер. — Вот, вот и вот! Нет, мне не поверят. Скажи, что у вас самое дорогое?

— Самое дорогое? Жизнь, конечно.

— Как? Дороже чести, мягкотелый? Ты же не трус, я знаю!

— Ох, тяжелый это вопрос, брат мой рептилий. В общем, мы стараемся сохранить и то, и другое.

Хзюка удивился.

— Хог! Неужели получается?

— Не всегда, к сожалению.

— А если не получается?

— Тогда бывает либо так, либо эдак, но все равно плохо.

— Да уж, чего хорошего, — вдруг согласился Хзюка. И добавил: — Ты мясо недосолил.

— Конечно. Соли-то нет.

— Налей воды из горького ручья. Все тут у вас не как у людей. Надо же — вода горькая!

Мартин усмехнулся: больной становился ворчливым. Совсем как человек.

Два дня они отсыпались. Мартин ловил мелких ящериц, есть которых давно уже не считал зазорным. Хзюка коптил мясо кабарги. Между делом он настрогал несколько десятков стрел. Наконечников и оперения для них не имелось, но схай заострил кончики кинжалом, обжег на костре и заявил, что для охоты на всякую мелочь такие стрелы вполне годятся. В подтверждение тому вечером второго дня он сам добыл довольно крупного фазана.

— Только я не знаю, — с сомнением сказал он, — можно ли есть это стращилище?

Мартин усмехнулся.

— Не только можно. Тебе даже понравится.

— Фуй. И что за урод такой, — брезгливо сказал Хзюка. Однако от мяса не отказался.

Утром третьего дня они отправились. Хзюка вначале пробовал идти, но через сотню шагов Мартин осмотрел его ноги и решительно этому воспротивился.