Когда боги спали

      Королю Манасии нелегко было признать свое поражение — ощущение, которое ему еще ни разу не приходилось испытывать за все время долгого правления. С самого начала он трудился терпеливо, шаг за шагом раздвигая границы своих владений, пока не покорились самые дикие районы, за исключением лишь весьма немногих. Да и те были вынуждены заключить с королем Манасией такие союзы, что, по сути, тоже могли считаться покоренными. Вскоре все признали его верховным монархом земель демонов. Но этого было недостаточно. Король жаждал большего.
      — Я ведь это делаю не для себя, Фари, — любил он говаривать своему великому визирю. — Будущее всего демонства покоится на моих плечах.
      А Фари, ни разу не напомнивший королю, что уже неоднократно слышал эти слова, всегда отвечал:
      — Я каждый вечер благодарю богов, ваше величество, за то, что они дали вам плечи достаточно широкие и сильные, дабы нести на них столь священное бремя.
      Великий визирь был мудрым старым демоном почти двухсот лет. Искусный льстец и безжалостный интриган, он с успехом смог удержаться на плаву в течение четырех кровавых смен наследников на троне Занзера.
      Сердце короля согревалось уверениями Фари в преданности и многократно повторенными восхвалениями, каждый раз звучащими свежо. Затем король хмурился, словно погружаясь в мрачные раздумия, и, вздыхая, говорил:
      — И все же, Фари, я уверен, что есть вольнодумцы в моем королевстве, не согласные со мной. А некоторые даже полагают меня грешником и безумцем.
      Он вновь вздыхал, поглаживая длинный изогнутый рог, и печально качал могучей головой.
      — Вы только назовите имена этих еретиков, ваше величество, — следовал обычный ответ Фари. — И я вырву их лживые языки, а в глотку насыплю горячего песка.
      — Если бы они обладали таким же пониманием, как и ты, мой дорогой друг, — по тому же шаблону отвечал король, — мир и благодать навсегда поселились бы в краях демонов, как и положено при одном монархе. И это ведь в порядке вещей, что правитель всегда должен быть один.
      И Фари соглашался, говоря:
      — А как же иначе, о великий? Разве мы сами способны создать что-нибудь, кроме хаоса, в котором год за годом будут процветать война и разбой? Править должен один демон. И, как предвещают снотолкователи, этим одним можете быть только вы, мой господин.
      — Но этого недостаточно, Фари, — напоминал ему король. — Люди также должны признать меня. Я должен стать королем королей. Правителем всего Эсмира.
      — Я посвящу этому остаток всей моей недостойной жизни, ваше величество, — отвечал Фари. — История демонов давно ждет подобного вам. Разве кто-то еще обладал такой мудростью? Такой силой? Такой волей? Таким магическим могуществом? Боги даровали нам ваше августейшее существование, ваше величество. Никто не сможет этого отрицать. Это так же ясно, как и то, что на вашем лбу вздымается могучий рог.
      С этими словами Фари ударял головой о каменный пол, затем с трудом распрямлялся во весь свой огромный рост, скрипя всеми сочленениями и сухожилиями. Затем начинал отступать, постукивая по каменному полу когтями, пока не добирался до дальних дверей тронного зала, за которым и исчезал. Он всегда оставлял удовлетворенного короля в этом состоянии, не желая мешать вновь загоревшемуся энтузиазмом монарху мечтать и строить козни.
      В Эсмире существовал только один король королей — человек, Алиссарьян. Манасия же был глубоко убежден, что настала пора повторить это историческое событие. И он решительно был настроен подхватить этот скипетр демонской рукой. И уж разумеется, данным демоном должен быть он сам. Все годы своего правления Манасия шел именно к этой цели. Но тем не менее с течением времени Манасия начинал страшиться, что не окажется готовым в нужный момент. Что в это же самое время в краю людей взрастает новый Алиссарьян Завоеватель, который во главе своей армии вскоре постучится в его двери.
      Однажды ночью, когда он занимался некромантией, отыскивая ответ на тревожащий его вопрос в чернейшей из магий, послышалось постукивание когтей Фари, постукивание, которое, подобно призрачному герольду, возвещало о появлении великого визиря. Услышав знакомую поступь, Манасия оторвался от лицезрения большого кувшина с человеческой головой, плавающей в соляном растворе. Когда король посмотрел на Фари, входящего через главный вход, воздух замерцал, как поверхность вертикально поставленного пруда.
      — Какие новости, Фари? — с преувеличенной веселостью спросил король. — Наш своенравный разбойник вернулся?
      Фари, глубоко погруженный в другие раздумья, подпрыгнул, удивленно выгнув чешуйчатую шею.
      — Что, ваше величество? — спросил он. — Вы имеете в виду лорда Сарна? Нет, ваше величество. О нем ничего не слышно. Я пришел совсем по другому делу. И оно требует вашего срочного вмешательства.
      Но Манасия уже отвернулся, вновь обретая дурное расположение духа.
      — Что я только не передумал, Фари, — сказал он. — И никак не могу понять, в чем ошибся.
      — Ошиблись, ваше величество? — сказал Фари. — Как вы можете так думать? Просто время еще не подошло. Он появится со дня на день, нагруженный трофеями, с картой, которая вам нужна, и с требованием огромного вознаграждения в своей обычной нахальной манере. — Фари фыркнул. — Словно он один настоящий демон в этих краях.
      — Прошел почти год, Фари, — сказал Манасия.
      — Так много, ваше величество? А я как-то и не почувствовал…
      — Зато я почувствовал, — сказал король. — Потраченные мною время и энергию можно было бы употребить и более рационально. Несмотря на все наши усилия, эксперименты и труды, щит, прикрывавший Сарна от проклятия, оказался недостаточно эффективен. И где-то посреди Запретной Пустыни кости демонов иссушаются солнцем.
      Фари предположил, и совершенно справедливо, что, возможно, дело вовсе не в щите, а в какой-нибудь естественной причине, погубившей главаря бандитов. Но если бы он всегда высказывал монархам свои мысли, то не прожил бы так долго. Поэтому, сообразив, куда клонит король, двинулся тем же путем. Он сделал скорбную мину.
      — Боюсь, вы правы, ваше величество, — сказал он. — Щит подвел. Я отыщу виновных и после мучительных пыток предам смерти.
      Король обнажил клыки в гримасе, которая, очевидно, должна была изображать милостивую улыбку.
      — Оставь их, — сказал он. — Я разделяю с ними их вину. Как и ты, мой дорогой друг.
      Фари раскрыл пасть, демонстрируя зубы гораздо более белые и острые, чем следовало бы иметь в таком возрасте.
      — Я, ваше величество? Но как я… — Он благоразумно замолчал и низко поклонился. — Да, я первый несу ответственность за случившееся, ваше величество, — сказал он. — Сегодня вечером мои жены пропоют хвалебный гимн в вашу честь, когда я поведаю им, как милостиво вы сохранили жизнь этому безмозглому тупице. Ну разумеется, это моя ошибка! Я беру на себя всю вину, ваше величество. И даже не помышляйте разделять ее со мной.
      Манасия махнул когтистой лапой, приказывая молчать.
      — Ты знал его, Фари? — сказал он, показывая на голову, плавающую в кувшине.
      Великий визирь присмотрелся. Голова принадлежала юноше. Возможно, даже красивому — по человеческим меркам.
      — Нет, ваше величество. Я не знал его.
      — Именно на нем я вначале проверил щит. — Манасия хмыкнул.
      — Мы привязали его за пояс веревкой и кнутами выгнали в Запретную Пустыню. Не сделав и дюжины шагов, он вдруг вскрикнул, схватился за грудь и рухнул на землю. Когда мы выволокли его обратно, он был мертв, хотя по нему невозможно было определить причину гибели. Это был совершенно здоровый королевский раб. Ухоженный. Откормленный. Я лично осматривал его. И стало быть, причиной смерти могло быть только проклятие.
      — Я помню то происшествие, ваше величество, — сказал Фари. — Но человека забыл.
      — Да разве всех упомнишь, — сказал Манасия. — Он же был не один. И демонов было немало. Из числа преступников, разумеется.
      — Разумеется, ваше величество.
      Манасия уставился на голову, припоминая прошедшие четыре года экспериментов. Он трудился не покладая рук, творя заклинание за заклинанием, погружаясь во все премудрости магических наук, создавая такой крепкий щит, чтобы мог прикрыть от древнего проклятья. Проклятья, созданного сотни лет назад Согласительным Советом, в который входили маги из числа и демонов и людей. Проклятье создали, дабы навсегда разделить оба вида существ, тем самым положив конец затянувшейся кровавой вражде, последовавшей после падения империи Алиссарьяна. Считалось, что даже самому могущественному магу не по плечу нейтрализовать это проклятие.
      Манасия же так не считал. Он был не только опытным магом — более сильным, чем любой другой в землях демонов, — но и имел изощренный ум и потому бросил на проклятие объединенные силы других магов. В ходе экспериментов существа погибали сотнями. Тело за телом вытаскивалось веревкой из пустыни. Но Манасия не терял надежды, потому что каждая новая жертва проникала в пустыню чуть дальше, нежели предыдущая. Последняя группа вообще ушла так далеко, что королевским лучникам пришлось стрелять, дабы заставить их идти еще дальше. И наконец, отправленные в очередной раз вернулись невредимыми. Щит сработал настолько надежно, что Манасии пришлось убить оставшихся в живых, иначе они смогли бы теперь сбежать от него через пустыню, пользуясь его же заклинанием.
      Именно тогда-то он и заключил сделку с Сарном. Король лично присутствовал при отъезде банды. Он громогласно восхвалял главаря, сотворил благословляющее заклинание и проследил, как демоны с шумом удаляются в пустыню, чтобы добраться до человеческих земель. В тот день король был окрылен надеждой. Он уже мечтал о времени, когда в пустыню устремятся его армии. Перед глазами вставали картины легких побед над врагами. И даже однажды ему пригрезилась грандиозная придворная церемония, на которой коленопреклоненные послы людей провозглашали его королем королей. Правителем всего Эсмира.
      Манасия вглядывался в мертвые человеческие глаза. Он не сомневался, что его замысел не удался только вследствие присутствия в проклятии вклада магов-людей. Вклада, который он почему-то не мог нейтрализовать. Именно по этой причине он и взял для занятий некромантией голову человека. Голову первой его жертвы. Происходило это действие в сводчатом, тускло освещенном зале, где хранились книги по черной магии. Здесь, в кувшинах и склянках содержались наиболее дьявольские порошки и растворы. В рукописных свитках содержались описания ужасающих заклинаний. Причудливые предметы и идолы, хранящиеся тут, преследовали в ночных кошмарах самых толстокожих и беззаботных демонов.
      Манасия стукнул когтем по кувшину. Вода заволновалась, и голова закачалась на поверхности.
      — Мы начнем все сначала, мой друг, — сказал он, обращаясь к голове. — И вновь тебе выпадет честь стать первым.
      Он повернулся к великому визирю.
      — Начнем с утра, — сказал он. — Пусть мои кудесники будут готовы встретиться со мной с первыми же лучами. Я решу эту загадку, сколько бы времени мне ни понадобилось.
      — Какой же великий у вас дух, ваше величество, — сказал Фари. — Вы никогда не смиряетесь с поражением. Просто считаете его досадной отсрочкой победы, больше ничем. Я немедленно пойду предупрежу королевских магов!
      Он повернулся, чтобы уйти, но, помешкав, остановился.
      — И все же есть еще одно дело, ваше величество. Дело, которое заставляет меня являться пред вами и мешать вашим размышлениям.
      Король, вернувший себе хорошее расположение духа, сказал:
      — Ах да. Я чуть не забыл. И что же это?
      — Много месяцев тому назад, ваше величество, — сказал Фари, — вскоре после отъезда Сарна и его демонов, произошло странное событие, которое только сейчас привлекло мое внимание. Небесное возмущение, ваше величество, которое осталось не замеченным нашими звездочетами, поскольку над Занзером небо плотно закрывали облака. Однако один пастух, с далекого севера, где небо оставалось чистым, сообщил, что наблюдал гигантский поток раскаленных частиц. Нашлись и другие очевидцы, подтвердившие слова пастуха. Насколько нам удалось определить, это произошло в землях людей, над Божественным Разделом.
      Манасия пожал плечами.
      — Ну и что? — спросил он. — В падении раскаленных частиц с неба нет ничего необычного. Вряд ли это событие имеет какое-либо отношение к нашим делам. Если бы наблюдалась комета, возможно, и появился бы повод для беспокойства. Или для глубокого изучения.
      — Совершенно верно, ваше величество, — сказал Фари. — Но если бы дело на том и закончилось, я бы ни за что не решился беспокоить вас столь пустяковой новостью.
      Король в нетерпении принялся постукивать по стеклянному кувшину когтями. Фари поспешил высказаться.
      — Когда определили дату огненного дождя, — сказал он, — ваши маги припомнили и другие события, произошедшие примерно в это же время. Вода в наших колодцах внезапно стала грязной и горькой и оставалась таковой несколько недель.
      Манасия кивнул головой, припомнив этот неприятный факт.
      — На следующий день после знамения, — продолжал Фари, — обратили внимание на то, что вода в водяных часах течет в обратном направлении. А один из храмовых прислужников клялся в том, что когда тем утром он поднялся и посмотрел в зеркало, то увидел свое отражение перевернутым. То есть он видел себя, как один демон видит другого: левая рука слева, а правая — справа. Ни одна из отмеченных аномалий не длилась долго, но в это время возникла и проблема. Было отмечено, что под некоторыми из наших старых здании земля начинает проседать, грозя обвалом. Более того, пчелы не по сезону роились, и появились никогда доселе не виданные особи птиц. Отметили череду ненормальных рождений, например, двухголовых свиней, собак без лап, рыб без глаз.
      — Это, разумеется, неприятные новости, Фари, — сказал король. — И ты прав, что доложил мне о них. А кто-нибудь знает, что это все означает? Нет ли здесь связи с нашими попытками преодолеть проклятие?
      Фари вздрогнул от неожиданности. Задумавшись на минуту, он стал постукивать лапой по полу. Затем сказал:
      — Я не знаю, ваше величество. Эта мысль никогда раньше не приходила мне в голову.
      — Но возможность такая есть, — сказал король.
      — Да, ваше величество. Думаю, что есть.
      — Что бы ты посоветовал? — спросил король.
      Фари сразу почуял опасность и печально покачал головой.
      — Стыдно признаться, ваше величество, но я в растерянности. Даже и не знаю, что предложить.
      — Надо выяснить, — сказал король. — Вполне возможно, что начинать эксперименты и опасно.
      Фари кивнул.
      — Я понимаю, ваше величество, — сказал он. — Очень неприятная ситуация. План вашего величества вторгнуться в земли людей может пострадать.
      — Вряд ли, Фари, — сказал король. — Проклятия имеют обыкновение распространяться за пределы очерченных им первоначально границ. Слишком много задействовано связей, некоторые из них неведомы даже тем, кто насылает проклятие, так что невозможно просчитать все мыслимые последствия. Именно поэтому я для начала отправил бандитов, а не наших солдат через Запретную Пустыню. Но как бы ни горько мне было это говорить, Фари, а все же благоразумнее действовать с оглядкой. И я хочу, чтобы ты не скупился на расходы. Задействуй всех звездочетов. Всех моих снотолкователей. Кроме того, пусть в главном храме ежедневно приносятся жертвоприношения богам и еженедельно — в храмах поменьше.
      — Слушаюсь, ваше величество, — кивая, сказал Фари. — Без промедления. — Он поспешил прочь, испытывая облегчение оттого, что вновь всю вину и ответственность, возможную в данной ситуации, взвалил на других. Хотя в случае успеха он, без сомнения, рассчитывал получить единолично все похвалы и почести.
      Король же остался в безрадостном настроении. Глубоко встревоженный Манасия вновь обратился к голове. Старый страх соперничества овладел им. По длинной костистой спине пробежали мурашки.
      Манасия вдруг задумался: а уж не размышляет ли прямо сейчас о нем его враг?
      И если есть такой враг, то уж не с человеческим ли ликом?
 
 
      Вскоре после столь разочаровывающих событий в жизни Манасии Сафару и Ираджу пришлось распрощаться. Этому они посвятили целую церемонию, вернувшись в пещеру Алиссарьяна и к снежному перевалу, где они сражались с демонами. Прошедшие снегопады совсем скрыли свидетельства сражения, и когда они проходили на грубо сработанных деревянных лыжах, и следа не осталось от развернувшихся здесь некогда событий.
      — А может, это просто нам приснилось, — сказал Сафар. — Может быть, вообще не происходило ничего подобного, и мы в любой момент проснемся и окажемся в обычной жизни двух обычных людей.
      Ирадж отрывисто рассмеялся.
      — Я никогда не был обычным, Сафар, — сказал он. — Да и ты тоже, хочешь признавайся в этом, хочешь нет. Но если признаешься, то просто избавишь себя от ненужных переживаний. — Он усмехнулся. — Если, и Астария тебе приснилась, — сказал он, — то у тебя самое богатое воображение в Эсмире. Представить себе куртизанку, одновременно и юную, и красивую, и девственную, и искусную в доставлении наслаждения мужчине… Нет, это был не сон, мой друг. Когда ты состаришься, то, вспоминая ее среди всех прочих женщин, можно будет сказать, что жизнь ты провел неплохую.
      Сафар скис.
      — Хотел бы я побыстрее забыть обо всем этом, — сказал он. — Боюсь, воспоминания об Астарии лишь сбивают меня с толку.
      Ирадж хлопнул его по спине.
      — Не смеши, — сказал он. — Подумаешь, влюбился в куртизанку. Ты не первый и не последний. Ну помечтал о вечной любви. Ну пообещал ей луну и звезды, лишь бы она оказалась в твоих объятиях. Я тоже говорил это своим двойняшкам. По отдельности. И вместе.
      — Ты же совсем не это имел в виду, — сказал Сафар. — А я — именно это. И мне стыдно.
      — Почему, я имел в виду именно это, — ответил Ирадж. — По крайней мере, иногда. Особенно когда левой рукой обнимал одну, а правой — другую. По титьке в каждой руке, да еще по такой округлой и совершенной, какую только может представить себе мужчина.
      — В тебе говорила похоть, — сказал Сафар.
      Ирадж фыркнул, затем сам себя комично обнял.
      — Ну да, а в тебе говорила бессмертная любовь, да? Любовь, от которой невозможно укрыться. Ерунда, мой друг! Ерунда! Все дело только в том, как упакована эта похоть.
      — Она смеялась надо мной, — вспыхнув, признался Сафар.
      — Ну и что? — ответил Ирадж. — Ты гонял ее всю ночь и половину следующего утра. И поэтому, в момент бессилия, попросил ее стать твоей женой. А она, я представляю себе, с каким очарованием и типичными женскими уловками, сообщила тебе, что не хочет всю оставшуюся жизнь стряпать и рожать детей для деревенского парня. Она же куртизанка. И амбиций у нее столько же, сколько и красоты. Ты проявлял упорство. Надо полагать, вновь устроился среди этих шикарных бедер. — Новая волна краски на лице Сафара подтвердила, что Ирадж не ошибся в догадке. — И тут она рассмеялась. А смеяться должен был ты. Ведь ты же получил все, что хотел. Я позаботился об этом. И теперь, когда тебе от нее ничего не надо, ты добился того, что она тебя пнула. А ведь ты — Сафар Тимур! Человек, созданный для великих дел. Тот самый мужчина, на которого она будет молиться все оставшиеся дни ее жизни.
      — Я не умею так расчетливо смотреть на вещи, как ты, — сказал Сафар.
      — И не надо, — сказал Ирадж, пожимая плечами. — Но я не сомневаюсь, что и ты вскоре разделишь мой взгляд на эти вещи. Ты затащил бабу в постель. А презрительный смех куртизанки — особенно после того, когда дело сделано, — ничего не стоит. Потому что правда заключается в следующем: очередной мужик, который оседлает Астарию, будет старым и толстым, и именно о тебе она вспомнит в этот момент, представляя себе толстого старика божественным красавцем.
      Грубоватые успокаивающие слова Ираджа, хоть и сказанные дружески, не могли исцелить уязвленный дух Сафара. И поэтому он обрадовался, когда Ирадж внезапно вскрикнул, что-то обнаружив.
      — Ты только посмотри! — воскликнул он, опускаясь на колени и раскапывая снег.
      Сафар приблизился посмотреть. Под скребущими пальцами Ираджа показалась морда демона. Черты покойника отливали голубовато-зеленым цветом. Из искаженного гримасой рта торчали огромные клыки. Этим демоном был Гифф, и на морде осталась печать удивления, с которой он принял смерть, когда лезвие Ираджа рассекло ему горло. Сафар отвернулся.
      — Это же тот демон, которого я убил! — сказал Ирадж. — Я сужу по ранам. — Он пальцем провел по зияющей красной ране под выступающим подбородком Гиффа.
      — Засыпь его, — попросил Сафар.
      — Засыплю, — сказал Ирадж и достал нож.
      Сафар оглянулся и потрясение увидел, как друг выковыривает клыки острием ножа.
      — Что ты делаешь?
      — Зубы вынимаю, — сказал Ирадж. — Хочу сделать из них ожерелье.
      Сафар, так и не привыкший к диким, вывезенным из равнин замашкам своего друга, отвел взгляд.
      — Я думал, мы договорились держать все событие в секрете, — сказал он. — Чтобы люди не волновались без необходимости.
      Ирадж фыркнул.
      — Я выполню обещание, данное Коралину, — сказал он. — Но по-своему.
      Он поднял окровавленные клыки, и Сафар не удержался, посмотрел.
      — Я сделаю ожерелье и буду надевать его лишь при встрече с врагами. Разумеется, им ничего не будет известно. Но из их задниц польется зеленое дерьмо, когда они только представят себе, какое чудище я убил.
      Несмотря на отвращение, Сафар все понял. Только что в Киранию прибыл родственник Ираджа с сообщением, что юному принцу можно спокойно возвращаться домой. Его коварный дядя — лорд Фулен — заболел. Солдаты лишились боевого духа в связи с этим, а союзник — Коралия Кан вынужден был запросить мира. В качестве условия мира Ираджу разрешалось возвращение домой и восхождение на наследный трон главы клана. Разумеется, существовали и оговорки, направленные на то, чтобы ослабить его, сделав лишь номинальным главой. Но Ирадж уже имел свои соображения, как обойти эти оговорки.
      Ирадж положил зубы в кожаный кошель и заткнул его за пояс. Затем он засыпал тело Гиффа и разровнял снег, сделав, как было раньше.
      — Хотелось бы мне уговорить тебя остаться в Кирании, — сказал Сафар. — Вне гор тебя поджидают лживые соблазны.
      — Частично и лживые, — сказал Ирадж, поднимаясь и отряхивая колени. — Хотя ненадолго они постараются выглядеть иначе. Когда же Фулен выздоровеет, кровавая вражда вновь начнется. Но когда она начнется, я постараюсь быть к ней готовым. — Он потрогал кожаный кошель с клыками демона. — Они считают меня юным и не готовым к схватке. Эти зубы скажут им совсем другое. Я сохраню тайну о происхождении зубов, и от этого талисман станет еще более могущественным.
      Сафар, не желая больше обсуждать эту тему, сказал:
      — Что-то я замерз. Давай вернемся в пещеру.
      Получасом позже они уже сидели у небольшого костерка в пещере, согревая руки над огнем. Над ними жутковато просвечивал из стены облик Алиссарьяна.
      — Ты так и не рассказал о твоих планах, — сказал Ирадж, отрезая кусок вяленой козлятины. — Чем ты займешься, когда я уеду? Я по-прежнему не могу смириться с образом гончара Сафара Тимура.
      — Почему же? — спросил Сафар. — Я спокойно представляю себе этот образ.
      — Ты прекрасно знаешь, как и я, — сказал Ирадж, — что хочешь спрятаться от правды. Ты же маг, Сафар. Эти клыки — ничто по сравнению с тем, чем ты обладаешь. Неужели же ты упустишь предложенную тебе Коралином возможность получить образование в самом блестящем университете Эсмира?
      Сафар вздохнул.
      — Я бы упустил, — сказал он, — но моя семья вряд ли позволит мне это сделать.
      — И Губадан, — подчеркнул Ирадж.
      Сафар кивнул.
      — А он еще хуже их, — сказал он. — Утверждает, что я опозорю всю Киранию, если откажусь от этого шанса. И что когда я, обремененный знаниями, вернусь домой, то смогу принести много пользы.
      — Насчет первого утверждения он прав, — сказал Ирадж. — Твоим соотечественникам будет стыдно. В истории Кирании никому еще не выпадала такая возможность. Второе же утверждение Губадана ошибочно. Ты не должен возвращаться, Сафар. Я слабый прорицатель по сравнению с тобой, но уверен, что, если ты покинешь Киранию, ты сюда уже не вернешься. Потому что ты окажешься рядом со мной. Забыл?
      — Это видение было обманом, — сказал Сафар.
      — Ты уверен? — спросил Ирадж, улыбнувшись.
      — Абсолютно, — ответил Сафар. — Это ведь ты у нас честолюбив. А я — нет.
      — А как же другое видение? — сказал Ирадж. — Танцующие люди и вулкан? Оно тоже обман?
      Сафар не сразу ответил.
      — Нет, я так не думаю. И это главная причина, по которой я скорее всего уступлю настояниям семьи и Губадана. Потому что только в Валарии я смогу во всем разобраться.
      — Каковы бы ни были причины, Сафар, — сказал Ирадж, — я прошу тебя по возможности быстрее принять решение. И впитать в себя как можно больше познаний. И как можно быстрее. А я обещаю тебе, что однажды, в тот день, когда ты меньше всего будешь ожидать, я объявлюсь с просьбой присоединиться ко мне.
      — А я откажусь, — сказал Сафар. — Пусть ты мой друг, но я все равно скажу «нет».
      — Давай проверим? — спросил Ирадж. Он вытащил кожаный кошель и вытряхнул окровавленные клыки на ладонь. Затем насмешливо попросил: — Брось эти кости, о Великий мудрец, и скажи нам, молю, что скрывается в будущем.
      — Не глупи, — сказал Сафар. — Я по костям не гадаю.
      — А почему бы не попробовать, — сказал Ирадж. — Я даже почищу их для тебя.
      Он отер кровь о кошель и протянул клыки. Сафар не пошевелился, и Ирадж, схватив его за правую руку, с силой разжал пальцы и бросил четыре клыка в раскрывшуюся ладонь Сафара. Сафар, не противясь, машинально сжал их в кулаке.
      — И что делать дальше? — спросил Ирадж. — Сотворить какое-то заклинание и бросить их, да?
      — Я не хочу заниматься этим, — сказал Сафар.
      — А я вот что тебе скажу, — предложил Ирадж. — Чтобы тебе было легче, я буду приговаривать, а ты бросай. Хорошо?
      Не дожидаясь ответа, Ирадж поглубже вздохнул и принялся приговаривать:
 
Кости, кости, пусть и демонские,
Скажите, что кроется в будущем,
Какие дороги нас ждут?
 
      Под звуки голоса Ираджа клыки в кулаке Сафара внезапно стали нагреваться. Он инстинктивно разжал кулак и подкинул их на ладони, как игральные кости.
      — По предмету заговоров я всегда не успевал, — сказал Ирадж и рассмеялся. — Но если надо подурачиться… — И он смолк, увидев, как трясет кости Сафар, у которого глаза заблестели от напряженной сосредоточенности.
      Сафар бросил их на пол пещеры, и те упали не с глухим стуком, а со звоном, словно сталь ударилась о сталь.
      Красный дымок зашипел, поднимаясь подобно змее, и оба юноши в испуге отпрянули. Дым становился все гуще, отдавая запахом засохшей крови, и вращался перед ними, как маленький пустынный дервиш — тонкий внизу, но с утолщением размером с кулак вверху. Затем появился рот, изогнутый в соблазнительной улыбке.
      Губы раздвинулись, и друзья услыхали женский голос:
      — Эти двое выберут ту же дорогу, по которой шли и прежде. Братья по духу, но не из одного чрева. Разделенные телесно и умственно, но объединенные судьбой. Но будьте осторожны в своих поисках, о братья. Берегитесь той дороги, что выбрали. Поскольку история не закончится, пока вы не доберетесь до Огненной Земли.
      Дымок внезапно исчез, а юноши разинув рот смотрели на четыре крошечные кучки пепла, оставшиеся на том месте, где лежали клыки демона. Зубы словно пожрало горячее пламя.
      Ирадж первым пришел в себя.
      — Видел? — Он фыркнул. — Мы слышали из уст самого Оракула. — Он обнял Сафара за плечи. — Братья по духу, но не из одного чрева, — процитировал он. — Уж мы составим парочку! Король королей и его великий визирь!
      — Оракул не совсем так сказал, — отозвался Сафар. — К тому же пусть она, кто бы ни была, и говорила правду, но это вовсе не означает, что она говорила именно о нас.
      Ирадж презрительно фыркнул.
      — А кроме нас, я что-то никого не вижу в этой пещере, — сказал он. — Так что о ком же еще говорилось?
      — Но в ее словах содержалось и предупреждение, — сказал Сафар. — Не забудь о предупреждении.
      — Ну разумеется, разумеется, — нетерпеливо сказал Ирадж. — Я слышал и запомнил. И понял. Как только вернусь домой, тут же начну собирать собственные войска. А ты отправляйся в Валарию и получай там как можно больше знаний до того момента, покуда не придет пора нам объединиться.
      — А я не уверен, что именно так следует понимать предсказание оракула, — сказал Сафар.
      — Именно так, — ответил Ирадж. — И не важно, что мы там себе думаем. Мы обретем себя в днях грядущих. А ты просто иногда думай обо мне. Когда зароешься в своей Валарии по уши в пыльные книги и свитки, просто представь меня, едущего верхом по южной равнине, во главе армии наездников, с развернутыми знаменами над моей головой. Я разверну знамя Алиссарьяна, которое поведет меня от победы к победе.
      Он постучал по груди Сафара.
      — А ты понесешь знамя Алиссарьяна в своем сердце, — сказал он. — И мы изменим мир к лучшему, Сафар. Такого еще не было.
      Вот тогда-то Сафар и принял окончательное решение. Он покинет любимую Киранию и уедет в Валарию. Ему предстояло поступить в университет при Великом Храме, проштудировать каждый том, впитать всевозможные знания.
      Но решение было вызвано вовсе не страстной речью Ираджа. Сафар запомнил последние слова оракула — об Огненной Земле. А ведь Огненной Землей называлась Хадин! Та самая Хадин, где в его видении танцевали и погибали красивые люди и где извергался могучий вулкан, устремляя языки пламени и клубы ядовитого дыма в темнеющее небо.
      — Итак, ты решил уехать, не так ли? — услыхал он слова Ираджа.
      Сафар поднял глаза и увидел радостное выражение лица друга, прочитавшего решимость Сафара в глазах.
      — Да, — ответил Сафар. — Я решил.
      — Тогда давай прощаться, брат мой, — сказал Ирадж. — Нас ждут великие дела. И чем скорее мы займемся делом, тем быстрее мечты станут явью.